Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Луиза, перепуганная тем, что ее мать проявила характер, открывала и закрывала рот, но не могла произнести ни слова.

Кора продолжила:

– Да мне без разницы, даже если бы отцом этого ребенка оказался сам Адольф Гитлер! Ну и что, что Буллет француз? Ребенок родится, и ему нужны будут любовь и забота, и будет он себе расти как сможет. Если Джулия хочет это дитя, она его возьмет. Понятно тебе, Луиза Хансмайер?

– Да, мамочка, – перетрусила Луиза.

Кора развернулась к Джатс.

– Ты делаешь хорошее дело, Джулия, но вы с Луизой завели свару, а в сваре всегда виноваты обе. Если вы собираетесь вцепиться друг дружке в патлы, то делайте это так, чтоб я не видела. Ты поняла свою старую мать?

– Да, мама.

Селесту привлек шум, и она на цыпочках подкралась к двери кухни и заглянула в щелку. Все еще раздраженная Кора рявкнула:

– Ну ладно, Селеста, тащи сюда свою великолепную задницу!

Селеста влетела в дверь, как ужаленная.

– Я не могла пропустить семейные разборки.

– Похоже, что Джулия заберет ребенка Рилмы. Он должен родиться в ноябре. Вот, теперь ты в курсе и давайте закончим уже! – Кора зашагала к столу, чтобы взглянуть, как подходят ее рулетики.

– Джулия, я думаю, это просто замечательно! – просияла Селеста. – Может быть, в этом мире еще существует человечность, в конце концов.

– В ней этой человечности на семерых хватит! – съязвила Луиза.

Джулия уставилась на нее.

– Луиза!

– Пошутила я, пошутила.

Селеста хорошо знала Луизу и решила ее подколоть – хотя бы потому, что та была слишком занята, издеваясь над Джатс.

– Луиза, дорогая, я совсем забыла тебе сказать – в газете напечатали, что в этом году Пасха отменяется.

– Чтоо? – Луиза лишилась дара речи.

– Они отыскали тело, – улыбнулась Селеста.

Кора, Джулия и Селеста покатились со смеху, Луиза вознесла к небесам пылкую молитву за их спасение.

Сестры остались на ужин. Луиза пыталась загладить свое недостойное поведение чрезмерной вежливостью. Сидя за столом, она мило попросила:

– Передайте мне, пожалуйста, куриные груди.

27 ноября 1944 года

Селеста легко шагала по замерзшей земле к “Сан Суси”. Ей завтра должно было исполниться шестьдесят семь. И Рилма не сегодня-завтра должна была родить. Селеста вдруг поняла, что странным образом волнуется за ребенка. Она надеялась, что дитя появится на свет завтра. Ей надоело делить свой день рождения с Уильямом Блейком и Фридрихом Энгельсом. А вот отпраздновать еще один год на этой земле вместе с новым человечком – это может быть забавно.

Ее высокая, прямая фигура замелькала среди среди последних листьев этой осени. Прошлая ночь распалила ее фантазию. Может, она и не молодела, но они с Рамелль все еще могли задать жару и порычать, как тигры. Селеста представила себя распутницей, неистовствующей и жаждущей наслаждения – и рассмеялась сама над собой.

Фанни открывала свое заведение не раньше шести вечера, так что у них было время поговорить.

– Селеста, счастливого тебе кануна дня рождения, – Фанни проверила кассовый аппарат и выбила несколько чеков.

Селеста замерла в драматической позе, опустила затянутую в перчатку руку на запястье Фанни и прошептала:

– Слышишь? Они играют нашу песню...

– Ты! – Фанни повела ее наверх, в свои комнаты. – Кстати, ты слыхала?

– О чем?

– Минта Мей Декстер умерла вчера вечером в кинотеатре "Капитолий".

– Ах, бедняжка Минта Мей, отбыла на тот свет в окружении мятных леденцов, – Селеста изобразила скорбь.

– Она была той еще занозой, но кого мы теперь будем ненавидеть? Интересно, кто теперь возглавит "Сестер Геттисберга"?

– Призрак Линкольна, чтоб тебе ночами не спалось.

– Селеста, ты сегодня выглядишь на двадцать пять.

– Любовь делает меня молодой, – она сняла мягкие перчатки.

– Меня тоже, но скажу тебе – наблюдать за тем, как наши старинные друзья и враги потихоньку отбывают на тот свет, стало утомительно.

– А реинкарнация на что? Они все вернутся, – весело проинформировала ее Селеста.

– Ну, по крайней мере, ты хоть не стала читать мне лекцию о Боге, – пробурчала Фанни.

– Бог – это тот, кто приходит к тебе после менопаузы.

– А твои яичники, конечно, еще не спели свою лебединую песню, – глаза Фанни весело заблестели.

– С чего ты взяла?

– Не похоже, чтобы ты утратила аппетит к Рамелль, – Фанни искренне восхищалась неугасимой страстью своей подруги.

– Кому многое дано, с того многое и спросится, – критично ответила та.

– А не поднять ли нам бокалы сегодня? – Фанни вытащила бутылку шампанского урожая любимого года Селесты.

– Устоять невозможно, – Селеста нашла бокалы, пока Фанни откупоривала бутылку. – Я так понимаю, ты уже слышала, что Луиза делает из Мейзи виртуоза с религиозным уклоном?

– А Мейзи никак не сообразит, стать ей монахиней или Дейл Эванс.[101]101
  Дейл Эванс (1912 – 2001) – американская писательница, кинозвезда, певица и автор песен.


[Закрыть]

Селеста подняла бокал и коснулась краешка искрящегося бокала Фанни.

– Prosit!

– Prosit, – Фанни с наслаждением отпила первый глоток. – Приятно знать, что наша латынь хоть на что-то годна.[102]102
  Prosit – (лат.) – за ваше здоровье! (здравица, тост, особ. у немцев и австрийцев)


[Закрыть]

– Сегодня или завтра у Рилмы должен родиться ребенок.

– Ставлю на завтра, – улыбнулась Фанни. – Рилма все еще сохнет по этому французишке?

– Думаю, да, – Селеста смаковала шампанское. – Всем, кто когда-либо умирал от любви, так и надо!

– Бессердечная!

– Ты в жизни не угадаешь, что мне сегодня прислали по почте.

– Свежие фрукты от Кертиса?

– Фанни, как буднично и неинтересно! Нет. Но не бойся, я ничего не утаю. Еще одну книгу Сигурни Ромейн.

– Господи, она неистощима!

– Вот именно.

– И о чем она написала на этот раз?

– О внутренней мотивации. Она перенесла действие в 1870 год в надежде, что книга пройдет цензуру или что там от нее осталось в Париже.

– Внутренняя мотивация? Может, это книга о слабительном? – Фанни подлила еще шампанского.

– Ах, ну чего еще можно ожидать от красивой девушки, которая связала себя узами брака, чтобы выбраться из крохотного городка в Миннесоте?

– Ты это о Грейс Петтибон? – слегка озадаченно спросила Фанни.

– Думаю, после всех прожитых лет это можно смело назвать браком.

Фанни просияла.

– Думаю, да. Господь свидетель – вы все преуспели в жизни и любви больше, чем я.

– Смешанные браки никогда не бывают удачными, дорогая. Здесь ты и допустила первую ошибку.

– Селеста, тебе бы книги писать.

– Мне нечего поведать миру, – удивленно ответила та.

– Неправда. Ты так оригинально мыслишь.

– Ах, если бы я могла отыскать единственно верные слова – да, тогда я бы стала писательницей, – Селеста уютно устроилась на мягком диване.

– Еще? – Фанни приподняла бутылку.

– Чуть-чуть. Спасибо. Но вернемся к роману Сигурни. Движущая сила жизни скрыта в ней самой. Может ли искусство быть иным, если его цель – истина?

– Нет, но я не такая искушенная читательница, как ты, – Фанни почувствовала, как внутри у нее разливается тепло. И она не знала, что тому причиной – разговор с любимой подругой, шампанское или сочетание этих факторов.

– Какова бы ни была форма изложения, искусство ради искусства недостоверно. Я убеждена в этом.

– Говорю же – тебе нужно книги писать.

– Лесть тебя далеко заведет.

– Я знаю. Уже завела дальше некуда, – кивнула Фанни. На ее левой руке поблескивало изящное кольцо с сапфиром. Это была практически единственная вещь, оставшаяся от ее украшений. В свое время она заложила их все, чтобы поднять "Сан Суси", а когда заведение стало приносить доход, Фанни вдруг поняла, что драгоценности ее больше не интересуют.

– Дьявольски вкусно, – Селеста отпила еще глоток шампанского.

– Кстати, о дьяволе. Ты слыхала историю о Джатс и Наполеоне Райфе?

– Нет.

– Владельцы фабрики "Ред Берд" пригласили его к себе на производство. А он начал разглагольствовать и произносить напутственные речи перед рабочими.

– Это же наша фабрика, Фанни. Мы ею владеем. Новый управляющий, по-видимому, не в курсе нашего отношения к Райфам.

– Я и забыла. Смешно, правда? – Фанни некоторое время глядела в окно, поражаясь собственной неосведомленности в том, что касалось источников дохода окружающих.

– Ну, и что же произошло?

– Наш Бонапартик зачитал какую-то агитационную чушь, а потом стал жаловаться на своих рабочих с военного завода, как они его не понимают и все такое...

– Хорошо, хоть у Юлия хватает ума так не поступать, – Селеста провела пальцем по краешку своего бокала.

– Джатс надоело выслушивать этот бред, и она выкрикнула: "Теперь ты понимаешь Марию Антуанетту?"[103]103
  Мария-Антуанетта (1755 – 1793) – королева Франции, младшая дочь императора Франца I и Марии-Терезии. Супруга короля Франции Людовика XVI с 1770 года. После начала Французской революции была объявлена вдохновительницей контрреволюционных заговоров и интервенции. Осуждена Конвентом и казнена на гильотине. Именно ей приписывают знаменитую фразу «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Сама Мария-Антуанетта занималась благотворительностью и сочувственно относилась к неимущим, но вместе с тем любила красивую, экстравагантную жизнь, которая привела к истощению королевской казны, за что королева получила прозвище «мадам Дефицит» и накануне революции вызывала ненависть во всех слоях общества.


[Закрыть]

– Быть не может!

– Клянусь тебе! Мне рассказала об этом Ив Мост, когда я повстречала ее на площади.

– Джулия Эллен никогда за словом в карман не лезла, – Селеста вспомнила маленькую девочку, которая часто готовила уроки в ее доме на кухне. – Мы так быстро постарели... Я помню ее семилетней так же четко, как сейчас вижу кольцо у тебя на пальце.

– И к чему мы движемся? – задалась вопросом Фанни.

– Во времена нашей молодости в обществе существовала жесткая иерархия, как в колоде игральных карт. Но теперь неторопливый стриптиз истории оставил нас без покровов. Мне интересно, каково будет молодым людям взрослеть после этой войны?

– Я думаю, они будут пятиться в будущее спиной вперед вместо того, чтобы спокойно в него войти, – съязвила Фанни.

– Может быть, мы все именно так и делали в свое время?

– Моя жизнь сложилась не так, как я ожидала, но если бы все шло по заранее придуманному плану, до чего бы нам было скучно!

Селеста минутку помолчала, а потом произнесла:

– Ты знаешь, я в последнее время много думаю об амишах.

– Это еще почему? Чесси происходит из общины данкеров.[104]104
  Амиши – религиозное движение. В настоящее время большинство амишей проживают в США и Канаде. Вероучение амишей основано на буквальном и строгом толковании Библии. Как и другие анабаптисты, они допускают крещение только в сознательном возрасте, а не во младенчестве, выступают за ненасилие и против любой военной службы. Большинство общин амишей не строят культовых сооружений и проводят богослужения на дому, не занимаются миссионерством и редко принимают к себе новообращённых со стороны. Амиши используют конные повозки, носят скромную, чаще всего домотканую, одежду и проводят богослужения на дому. У них запрещены интернет, телевидение и радио. Некоторые из амишей нового обряда допускают использование электричества на подворье (но не внутри дома), тракторы и грузовые автомобили, кое-кто даже использует телефон в доме.
  Данкеры – протестантское течение. Альтернативные названия – братья, тункеры, данкарды, немецкие баптисты.
  Разделяя основные догматические положения протестантизма, братья существенно отличаются от большинства протестантов своей обрядностью, а также предъявляемыми к своим членам правилами жизни и нормами поведения. Крещение проводят во взрослом возрасте путём троекратного полного погружения лицом вперёд. Отмечаемый ими праздник любви включает омовение ног, общую трапезу и таинство евхаристии. Из обрядов распространены также помазание больных маслом и возложения рук для христианского служения. Братья выступают против какого бы то ни было конформизма с окружающим миром, против мирской одежды, тяжб, участия в тайных обществах, клятвенных заверений, в том числе присяги, службы в армии. Они отказываются от любого применения силы и являются убеждёнными пацифистами.


[Закрыть]

– Я помню об этом.Просто я начинаю верить, что из всех нас амиши – самые мудрые. Мы поголовно слушаем радио, водим автомобили, включаем в розетки пылесосы и так далее, до дурной бесконечности. Не таковы наши братья-амиши. Мы сходим с ума по механизмам. Они отказались от них полностью. Они настойчиво живут собственной жизнью, сами определяют свою жизнь и ее правила. Мы же обнаруживаем, что запутались в электрических проводах и телефонных кабелях. Мы сосредоточились на средствах к преобразованию жизни, а саму жизнь пустили по боку, и эта гротескная война только лишний раз подтверждает мои догадки. Нет, амиши – это единственные мудрые люди во всей Америке.

Фанни призадумалась над сказанным.

– Может быть. Но все эти вещи облегчают жизнь.

– Облегчают? Ты правда так считаешь, Фанни? Ты справляешься со стиркой вполовину быстрее и тут же судорожно впрягаешься в еще одну бессмысленную работу. А что ты обретаешь? Куда подевалась изящная, величественная музыка природы? Все теперь слушают Эдгара Бергена и Чарли Маккарти[105]105
  Эдгар Джон Берген (1903 – 1978) – американский актёр и радиоведущий, получивший наибольшую популярность как чревовещатель своей куклы Чарли Маккарти.


[Закрыть]. Нет, что-то очень неладно в этом мире.

– Селеста, да ты в жизни ни одной вещи не выстирала! – рассмеялась Фанни.

– А я умею смотреть и видеть. Северный Раннимид как будто сыпью покрылся от этих невыразимо вульгарных неоновых огней. Вряд ли это можно считать прогрессом. И то, перестирала я или нет бесконечную череду нижних юбок в своей жизни, ничуть не ослабляет моей наблюдательности.

– Ну, от радио я все равно не откажусь, даже ради того, чтобы сделать тебе приятное.

– Ладно-ладно, Фанни Джамп. Но попомни мои слова – на перекрестке разума мы свернули не туда и теперь движемся прямиком к безумию.

– Ты так до сих пор и не простила королеву Елизавету[106]106
  Елизавета I (1533 – 1603), Добрая королева Бесс, Королева-дева – королева Англии и королева Ирландии с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Младшая дочь короля Англии Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн. Время правления Елизаветы иногда называют “золотым веком Англии” в связи с расцветом культуры и возросшим значением Англии на мировой арене.


[Закрыть] за то, что на ней закончилась династия Тюдоров? – усмехнулась Фанни.

Подруги разговаривали, спорили и смеялись еще час или два. Селеста вернулась домой, воодушевленная идеями, которые они с Фанни обсудили вдоль и поперек, и легким, бодрящим морозцем. Она вплыла в дом через парадный вход и сказала Рамелль, что немного проедется верхом.

Селеста всегда каталась по утрам, но сейчас в ней бурлило столько нерастраченной энергии, что ее нужно было к чему-нибудь применить. Она оседлала спокойно стоявшую Ариэль и неспешной рысью выехала на прогулку в наступивших сумерках.

Холмы вокруг Раннимида были прекрасны, и Селеста любила их. Езда очищала ее разум, высвобождала место для новых идей, заставляла сердце биться сильнее. Она размышляла о войне. Может быть, непередаваемая жестокость этой войны сорвет с нас последние покровы цивилизованности? И если мы узрим самих себя такими, как есть, то сможем сделаться лучше? Гуманизм состоит не в том, чтобы строить и питать иллюзии. Она улыбнулась этой мысли и пожалела, что не может тут же поделиться ею с Фейри Тетчер.

Темнело, мороз крепчал. Череда невысоких живых изгородей вдоль ведущей домой дороги не давала ей покоя. Селеста обожала преодолевать препятствия. Все, что требовало мастерства и смелости, так и притягивало ее. Может, завтра ей и исполнится шестьдесят семь, но внутри она чувствовала себя примерно на тридцать четыре и была в прекрасной физической форме. Ариэль, давно ходившая под седлом, уловила ее настроение и навострила уши.

Первую изгородь Селеста с Ариэль взяли, как чемпионы. Но свет оказался обманчивым. Когда они взлетали над второй, Селеста уже знала, что промахнулась. Она падала, казалось, целую вечность, и уже в середине полета поняла, что ей больше не суждено подняться. Ей привиделся Споттисвуд и рядом с ним – очертания фигуры, испускавшей неземной свет. Селеста вскрикнула при виде брата и горько пожалела, что не сможет рассказать Рамелль о том, что она увидела в эту последнюю тысячную долю секунды. Ей не было страшно.

Невероятный шок от смерти Селесты облегчило только ее чувство юмора. Предчувствуя конец, хоть она и надеялась дожить по меньшей мере до ста, Селеста ясно изложила в своем завещании, что все ее имущество перейдет Рамелль Боумен при условии, что та воздвигнет ей надгробный памятник с эпитафией "И если мне не дано будет вознестись, тогда я всласть попирую в аду".

И с тех пор свет ее души касался каждого, кто останавливался у могилы, чтобы прочесть надпись.

Обезумевшая от горя Кора держалась только ради Рамелль. Никто не предполагал, что Селеста Чальфонте может умереть. Она казалась нерушимой, вечной.

После похорон, когда самые близкие друзья собрались у нее дома, чтобы утешить Рамелль, Кора, желая приободрить Фанни, рассказала ей о Селестиной системе жульничества в карточных играх. На следующий день Фанни Джамп Крейгтон пришла на могилу подруги и положила среди цветов колоду карт.

28 ноября 1944 года

Без четверти четыре утра Рилма Райан родила крохотную, но здоровенькую девочку. Она назвала ее Николь, но не стала заморачиваться со вторым именем, потому что все равно собиралась отдавать ребенка на усыновление.

Джулия Эллен и Чесси прибежали в госпиталь спозаранку, едва только услышали новость. Несчастье с Селестой оглушило их, но при первом же взгляде на ту, с кем им отныне предстояло жить вместе, их печальные лица просветлели.

Рилма должна была провести в больнице еще несколько дней, и Джатс с Чесси договорились, что в день выписки заберут ребенка, а саму Рилму отвезут на вокзал. У нее не было никакого желания оставаться в Раннимиде.

Однако, этой же ночью Рилма сбежала из больницы и прихватила Николь с собой. Никто не имел ни малейшего представления, куда она подалась и почему так поступила. Джулия, и без того подавленная смертью Селесты, совсем пала духом. Она полюбила это дитя с первого взгляда и поверить не могла, что потеряла его. Чесси изо всех сил старался не плакать, но оба они день за днем не находили себе места и то и дело смахивали слезы.

В самый разгар всех этих бедствий Луиза Хансмайер Трамбулл взяла дело в свои руки. Страдания сестры затронули ее до глубины души, и Луиза решила во что бы то ни стало отыскать Николь, у которой еще даже не было фамилии.

8 января 1945 года

Луиза искала ребенка повсюду. К поискам подключились Рамелль и Фанни Джамп Крейгтон, благодарные за малейшую возможность отвлечься от снедавшего их горя. Джатс подхватила пневмонию и теперь медленно оправлялась от болезни.

Религия очень много значила в жизни Луизы. Она знала, что Рилма тоже была католичкой и, поскольку девушка оказалась в незавидной ситуации, Луиза предположила, что рано или поздно она либо обратится к священнику, либо оставит ребенка в одном из католических приютов. Рамелль задействовала свои связи, Луиза и Фанни Джамп хорошо потрудились, и в итоге раздобыли координаты приютов в Мэриленде, Пенсильвании, Нью Йорке и Виргинии. На дворе стояла зима, и дальше Рилма уехать просто не могла.

Да и к тому же у нее не было денег, так что Николь обнаружилась в католическом приюте Питтсбурга. Дежурная сестра проинформировала Луизу по телефону, что ребенок в данный момент весит столько же, сколько и при поступлении, что составляет примерно пять фунтов. И судя по ее богатому медицинскому опыту, дитя протянет не дольше трех дней. Когда Луиза спросила ее, что же не так с малышкой, монахиня ответила, что ничего особенного, просто приют переполнен. Многие груднички отказывались сосать из бутылочек, если их не держали на руках. Но монашек было слишком мало, а детей слишком много и все, что сестры могли сделать – это пристроить бутылочку рядом с младенцем в надежде, что малыш будет сосать сам.

Луиза рассказала об этом Рамелль и Фанни Джамп. Они велели ей ничего не говорить Джулии, которая и без того измучилась. Когда Чесси зашел к ним после работы, его немедленно обо всем проинформировали.

– Этот ребенок не умрет! – заявил Чесси.

– А что мы можем сделать? – обмякла на стуле Луиза. Она не представляла себе, что можно предпринять в такой ситуации.

– Я ее заберу.

– Чесси, нам ее никто не отдаст без матери, – сказала Луиза.

– Джатс может изобразить мать.

– Честер, ты не можешь тащить Джулию туда по такой кошмарной погоде. У нее будет рецидив, – предупредила Рамелль.

– И кроме того, какой смысл Джулии представляться матерью ребенка, если она – твоя жена? – громогласно вопросила Фанни. – С чего бы это вы сдали собственного ребенка в приют на другом конце Пенсильвании?

– Тогда со мной должна поехать одна из вас, – потребовал Чесси.

– Я поеду! – Рамелль заметалась по дому, собирая талоны на бензин, деньги и другие вещи, которые им могли понадобиться.

– Рамелль, дорогая, тебе шестьдесят лет. Не то чтобы ты выглядела на свой возраст, нет, – прямолинейно высказалась Фанни, – но ребенка должен забирать тот, кто сам находится в детородном возрасте, – Фанни раскурила сигарету.

Все посмотрели на Луизу, которая в свои сорок три выглядела на тридцать с хвостиком. Она сначала сделала вид, что ничего не замечает, а потом заерзала на стуле.

– Я знаю, о чем вы думаете, – выпятила она нижнюю губу.

– Луиза... – голос Фанни пронизывал насквозь.

– Да, Луиза, в самом деле... – подхватила Рамелль.

– И погубить мою репутацию благочестивой христианки? Да как я буду в глаза своим детям смотреть? – запинаясь, пробормотала Луиза.

– Да кого колышет, с кем ты трахалась в Питтсбурге? – выдохнула Фанни.

Шокированная Луиза беззвучно открывала и закрывала рот. Чесси и засмеялся бы, но был слишком взволнован.

– А кто же приготовит Перли ужин?

– Луиза, он уже большой мальчик. Один раз он может и сам себе приготовить поужинать, – отсекла все пути к отступлению Фанни.

– А как же Мейзи? Подумайте о том, как это воздействует на ее неокрепший ум!

– Мейзи в монастыре. И то, о чем она не знает, никак ей не повредит, – отмахнулась Фанни от еще одного негодного оправдания.

– Луиза, ты просто должна это сделать – ради твоей сестры, ради этого крохотного малыша... и ради Селесты. Она так ждала, пока эта маленькая девочка появится на свет, – Рамелль опустила ладонь ей на плечо. Луиза помнила этот жест с того самого дня, когда играла на пианино и подбирала мелодию на слух в этой самой гостиной. У нее не осталось выхода.

– Мне нужно забежать домой и переодеться. А то я убого выгляжу.

– Ребенку все равно, как ты выглядишь. Ну давай, Луиза, поехали! – Чесси крепко взял ее под руку.

– Погоди, Чесси, всего пять минут! – Рамелль замахала Фанни, чтобы та вставала и шла с ней. – Мы соберем вам еды в дорогу.

– Я не голодный! Все, что мне нужно – это мой ребенок! – в голосе Чесси звучало отчаяние. – И плевать мне на еду!

– А мне нет! – отозвалась Луиза, которая как раз надевала ботинки. – Нам в любом случае понадобится молоко и бутылочка для малышки. Если дело обстоит так, как нам рассказали, мы должны будем кормить ее каждые три часа.

– Туда ехать часов двенадцать, если не больше, из-за снега, – нахмурился Чесси.

– Мы сделаем все, что в наших силах, но ребенка мы должны кормить по расписанию, – Луиза, наконец, зашнуровала ботинки.

Фанни с Рамелль нагрузили их ворохом одеял, термосами с кофе, кучей молока и сэндвичей. Фанни даже хотела поехать с ними, чтобы посменно вести машину, но Луиза сказала, что три человека в такой ситуации вызовут ненужные подозрения.

Чесси с Луизой сменяли друг друга за рулем. Снег немного задержал их, но к утру они добрались до приюта и постучали в кованые железные ворота с полукруглой надписью "Св. Роза Лимская" наверху.

Женщина, с которой Луиза разговаривала по телефону, не соврала. Приют был забит младенцами. Низенькая монахиня-итальянка показала им Николь, и Чесси мгновенно узнал девочку.

Луиза устроила настоящее представление. Она плакала, она лгала, она талантливо изображала раскаяние. Да, она спуталась с мужем собственной сестры. Боже, как она могла так низко пасть, какой же это страшный грех! Но совесть истинной католички преодолела ее распутную натуру, и она приехала, чтобы забрать ребеночка и растить его в собственном доме, и вырастить в лоне католической веры, конечно же. Чтобы придать вес своим клятвам, Луиза откуда-то выудила четки и вложила их в тощую ручку ребенка. Чесси стоял и пялился в пол. Монахиня не скрывала своего отношения к Луизе, как к падшей женщине, но то ли сие проявление материнской любви, то ли возможность избавиться от лишнего рта убедили ее отдать ребенка. Она удостоверилась, что Луиза и Чесси достаточно устыдились и раскаялись, и дала им обоим расписаться в бумагах Николь.

Оба новоявленных родителя так разволновались, что выйдя из приюта, чуть не пустились бегом. Луиза закутала малышку в детское одеяльце, которое им дала Рамелль, и для верности спрятала драгоценный сверток под пальто. Когда они уселись в машину, стоявшую в квартале от приюта святой Розы, их охватило ликование. Чесси до того разошелся, что поцеловал Луизу в щеку, потом кинулся целовать малышку, потом снова Луизу, а потом расплакался.

– А теперь, Чесси, следи за дорогой. Слушай, может, лучше я поведу? – Луиза не могла допустить, чтобы они въехали в какой-нибудь сугроб.

Он шмыгнул носом.

– Нет, нет, все нормально. Я просто так счастлив. Я...

– Нам еще столько всего предстоит, прежде чем ты сможешь хоть что-то праздновать, юноша. Это созданье выглядит как мышь, которую кошка по грязи проволокла. Одному только богу ведомо, выживет она или нет, – Луиза обняла притихший сверток.

– Она выживет!

Через час после того, как они выехали из Питтсбурга, разыгралась метель. Темные, вихрящиеся облака снега сотрясали старенький автомобиль.

– Чесси, нам нужно где-то согреть молока для ребенка. Может, остановимся на следующей заправке?

– Я ничегошеньки не вижу в этой каше.

Они проехали чуть дальше, и Луиза воскликнула:

– Заправка "Ред Хорс" справа!

– Хорошо.

Чесси подъехал к бензоколонке и подождал, пока к нему подойдет заправщик, а потом заказал бензин и спросил, нельзя ли воспользоваться местной плитой, печкой или что у них там есть.

– Конечно. Дверь справа от кассы. Входите, входите, – замахал руками приземистый мужчина в клетчатом засаленном пиджаке.

Луиза отлила порцию выданного Фанни и Рамелль молока и подогрела его в мисочке, которой ее тоже снабдила Рамелль.

– Кажись, у вас тут маленький вояка, – улыбнулся мужчина.

– Да, и у нее сейчас своя война, – Луиза стала тормошить малышку.

Толстяк склонился над крохотным свертком и стал похож на ангела-хранителя. Когда девочку накормили, и Луиза с Чесси собрались уезжать, он вытащил из кармана кроличью лапку.

– Вот, мэм, возьмите. На счастье.

– Спасибо вам, – Луиза провела пальцами по махоньким коготкам и бережно опустила лапку в карман.

Они проехали всю Пенсильванию и половину Мэриленда и везде, куда бы они ни сворачивали, чтобы покормить малышку, им помогали. Старики, молодые, черные, белые, богатые, бедные. Где бы Луиза с Чесси ни попросили приюта и разрешения воспользоваться печью или плитой – они получали все, что им было нужно, причем люди были рады помочь. Так и вышло, что Николь оказалась обязана жизнью многим, чьи имена так и остались неизвестными.

Измученная дорогой Луиза подъехала к дому Рамелль, Чесси держал ребенка. Все согласились с тем, что до полного выздоровления Джатс и девочка должны оставаться у Рамелль. Вообще-то, Джулия должна была быть дома, на Бамблби Хилл, но ее там нельзя было удержать ни за какие коврижки. Кроме того, в большом доме и с целой кучей народа было легче организовать кормление Николь по расписанию.

Была почти полночь, когда Чесси с Луизой открыли заднюю дверь и ввалились в кухню. Дорога до приюта заняла двенадцать часов, а обратная – целых шестнадцать. Вся компания – Джулия Эллен, Кора, Рамелль, Перли, Фанни, Ив и Лайонелл, Орри и Ной – собрались в гостиной. Сначала все обрадовались благополучному возвращению, а потом их обуяло любопытство. Чесси пересек гостиную и положил ребенка на руки Джатс.

– Дорогая, вот наша доченька, – и разрыдался на виду у всех.

Джулия тоже из-за слез ничего не видела. Плакали все, прослезились даже Лайонелл и Ной.

– Вы только поглядите на нас, – пошутила Кора, – так и кажется, что у нас еще одни похороны на носу!

Они сияла от счастья всякий раз, когда смотрела на девочку, завернутую в младенческое одеяльце Спотти.

Конечно же, все захотели немедленно принять участие в кормлении и удивительно, что не закормили малышку до смерти. Еще больше шума поднялось при обсуждении расписания кормления, диеты и места, где ребеночек будет спать.

Единственной, кто не участвовал во всем этом тарараме, была Джулия. Она была настолько очарована маленькой темноволосой головкой и большущими черными глазами, что забыла присоединиться к сваре. Чесси не отходил от нее и даже забыл, насколько он вымотался.

– Джатс, как ты ее назовешь? – спросила Орри.

– Николь – красивое имя, да к тому же она наполовину француженка, – ответила Джулия.

– Ну, второе-то имя нужно ей подобрать, – забеспокоилась Фанни.

– Ее второе имя – Луиза, – сообщил всем Чесси.

Луиза чуть не рухнула в обморок и снова разрыдалась. Джулия потянулась к ней и взяла ее за руку.

– Спасибо, сестра. Я ничего больше и сказать не могу. Спасибо.

Луиза шмыгала носом, вздыхала и сморкалась в платочек. Когда он насквозь промок, Перли похлопал ее по спине и протянул ей свой – большой и белоснежный.

– Я сделала это с радостью, – Луиза немного успокоилась. – Джатс, видела бы ты, какое у той монахини было лицо! – с этими словами она вскочила и принялась рыться в карманах своего пальто.

– Ты что потеряла? – спросил Перли.

– Вот, чуть не забыла! Это первый подарок вашему ребенку! – она протянула Джулии видавшую виды кроличью лапку.

В мае 1945го

С самого начала штурма Окинавы, где-то в трехстах с полсотней милях к югу от Японии, ничего особенного не происходило. Все было яснее ясного. Генерал Усидзима, японский командующий, отвечавший за оборону острова, предусмотрительно усилил южный сектор обороны, да и сам рельеф тамошней местности служил отличным укрытием.

В то же время до американцев стало доходить, что их задача совсем не так проста, как казалось. Им приходилось отвоевывать эту выжженную землю буквально ярд за ярдом. Сверху на них сыпались самолеты, чьи пилоты-камикадзе были счастливы погибнуть за Императора Японии, попутно прихватив с собой побольше американских солдат и матросов. Лишний Билли Биттерс из шестого корпуса дивизии морской пехоты сходил с ума от жары, мух и зловония на склоне высоты, которую прозвали "Сахарная голова".

rugs and ribbons

Лишний Билли вместе со своим дружком, капралом Дэвидом Леви из Берлингтона, штат Вермонт, вырвались слишком далеко вперед и оказались отрезаны от своего подразделения. Всплеск шквального пулеметного огня загнал их в небольшую траншею, которая на самом деле по размерам больше походила на стрелковый окоп. Впрыгнув туда, они приземлились на двух мертвых японцев.

– О господи! – воскликнул Билл, когда почувствовал, как под его весом у покойника хрустнули ребра.

"Ты воняешь и гниешь, лопается кожа и опарыши пируют у тебе на роже"[107]107
  “Похоронная песенка” (The Hearse Song) – песня о погребении и разложении тела. Автор неизвестен. Была популярна во времена Первой мировой, а также до сих пор известна как детская песня-страшилка.


[Закрыть], – Дэвид сморщил нос. Запах стоял невыносимый, а личинки так и норовили переползти с мертвых на живых.

– Давай глянем, где там эти ублюдки, – Билли нацепил свою каску на дуло винтовки и медленно приподнял ее над крем окопа. Немедленно последовавший залп превратил каску в кружевной чепчик. – Дело дрянь!

– Похоже, нам ничего не светит, кроме как сидеть и ждать, пока наши придут, – вздохнул Дэвид.

– Если они придут.

– Лишний Билли, ты что, не веришь в мощь корпуса морской пехоты США? – Дэвид закурил сигарету. Пусть себе япошки постреляют по дымку.

– Я до черта верю в морскую пехоту США. И в тех косоглазых, что сидят вон там, тоже верю.

– Странно, и почему эти ребята не сдаются? С острова ведь не сбежишь, – Дэвид пристально смотрел, как к небу от его сигареты поднимается голубоватый дымок.

– А все кругом говорят, что эти сукины сыны даже слова такого не знают – "капитуляция". Они помирают и прямиком отправляются в ихние имперские небесные казармы, – фыркнул Билли.

– Смешно, – Дэвид от души затянулся.

– Чего смешно?

– Что все мы люди, а так сильно отличаемся друг от друга. Смысла нет никакого.

– Черт, я не могу больше это нюхать! Слушай, давай выкинем эти тушки на бруствер? Будет типа, защита, – скривился Билли.

– Ага, если они по дороге на части не разлезутся, – Дэвид поглядел на внушавшие отвращение трупы.

– Ты как думаешь, они уже давно здесь тухнут?

– Дня два, не больше. В здешнем климате это много времени не занимает, – Дэвид присел и просунул руку под талию одного из солдат. – Ползи сюда и сними с него ботинки.

Билли так и сделал.

– У этих чертовых ублюдков такие маленькие ноги. Ни черта полезного с них не поимеешь.

Они перевалили тело через край окопа. Личинки дождем посыпались сверху прямо на них.

– Еще один остался. Погоди, Билли, нечего тут блевать. Эта дыра и так поганая дальше некуда.

– Да не могу я ему в лицо смотреть! Все что хочешь могу, а вот лицо видеть – ну никак!

– Да я в курсе о чем ты, – Дэвид попытался натянуть рубашку на нос.

С большим трудом они приподняли второй кусок гниющего мяса наверх и отпихнули в сторону. Тело лопнуло и разлетелось на зловонные куски. Ошметки сгнившей плоти брызнули во все стороны, как мякоть испортившейся хурмы. Дэвид и Билли скорчились в окопе, придерживая каски руками.

– Добро пожаловать на южный курорт! – пошутил Дэвид.