Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Это ты о чем?

– Ну о том, что она написала, понимаешь?

– Я в ее вещах не ковыряюсь. Почем мне знать, может, она и не пишет вовсе, а чертиков малюет?

– Так иди, посмотри!

– Нет.

– Я пойду с тобой.

– Это неправильно... – но Джатс одолело любопытство.

– Да она в душе! Давай живее! Мы только глянем быстренько.

– Ну... – Джатс вытерла руки кухонным полотенцем и подошла к двери ванной. – Ты голову мыть будешь, солнышко?

– Да!

– Хорошо. Я просто спросила, чтобы чай тебе не заваривать раньше времени.

– Спасибо, мам!

Джулия махнула сестре, и они на цыпочках прокрались в старую спальню Никель, где все оставалось по-прежнему с тех самых пор, как ей исполнилось семнадцать, и она уехала из дома.

Старушки подскочили к небольшому деревянному столу, и Джулия начала рыться в бумагах.

– Нашла что-нибудь про меня? – волновалась Луиза.

– Нет. Все, что я вижу – это всякая чепуха о Раннимиде.

– Дай сюда! – Луиза выхватила бумаги у нее из рук.

Джулия Эллен потянула их назад.

– Она моя дочка! Я должна смотреть первой!

Дверь ванной приоткрылась, и обе старушки замерли на месте.

– Мама, я расческу свою забыла. Мам, ты где?

– Я-а... я здесь, солнышко! Я иду! – Джулия подскочила к бюро, схватила расческу и припустила по коридору. – Вот, держи!

– Спасибо! – дверь закрылась.

Джатс вернулась и обнаружила Луизу, с трудом пытающуюся разобрать неразборчивый почерк Никель.

– Ну вот скажи мне, как писатель может выводить такие корявые буквы, я тебя спрашиваю? – тут она углядела свое имя. – "Луиза Трамбулл, урожденная Хансмайер, родилась 27 марта 1901 года" – вот же мое имя! Вот мое имя!

– Мое тоже там есть? – Джулия наклонилась и стала смотреть через плечо сестры.

– Да, рядышком с моим. Видишь? "Джулия Эллен Смит, урожденная Хансмайер, родилась 06 марта 1905 года". Здесь должно быть еще что-то!

– Как по мне – это похоже на историю.

– Может, она исследования проводит. Писатели так делают, ты же в курсе. Она собирается писать про нас. Тихушница.

Слово "тихушница" Луиза произнесла без особой злости. Как она это ни скрывала, но на самом деле она умирала от желания, чтобы про нее написали.

– Луиза, идем назад, в кухню. Она может выйти в любую минуту.

Луиза нехотя вернула бумаги на стол, точно так же, как они и лежали. Она даже пристроила поверх листов чернильную ручку "Монблан", которую Никель когда-то получила в качестве приза.

Две заговорщицы проскакали по коридору и заняли свои прежние места на кухне.

– Я знаю, что она собирается написать обо мне.

– Не одна ты тут такая, – Джатс положила в сковороду масло.

– Джулия?

– Чего?

– Как думаешь, ты сможешь ее уговорить, чтоб она в книжке сбавила мне пятнадцать фунтов веса? Мне бы и самой сбросить немного...

Джатс начала смеяться. Луиза обиделась, а Генри Киссинджер принялся лаять.

– Что за шум? – я открыла дверь. – Привет, тетя Луиза. Доброе утро, мама.

– Привет, спящая красавица, – отозвалась Луиза.

– Ну, не знаю как насчет красавицы...

– Никель, ты красивая девочка, – мама купала в кипятке пакетик "липтона", чтобы он поскорее заварился.

– Мама, мне тридцать пять.

– Девочка, женщина – это один черт, – она встряхнула сковородку с хлебом и потянулась за яйцом.

– Тетя Луиза, ты кое-кого упомянула прошлым вечером... Эймса. Кто это такой был? Или есть?

– Не твоего ума дело, – Луиза сосредоточенно отпила кофе. – Джатс, убавь огонь под кофе, да?

Джулия повернула ручку плиты и пробурчала:

– Мне за это денег не платят, знаешь ли.

– Ну тетя Луиза, ну пожалуйста. Я тебе в следующий раз привезу из Италии частицу честного креста Господня.

– Богохульница! – произнесла Луиза, впрочем, не особо убежденным тоном.

– Если ты мне не расскажешь, я пойду прямиком к Орри Тадье. Уж она-то расскажет мне все.

– Вот это святая правда, – мама ловко управлялась с лопаткой.

– Да, здесь ты права, девочка, – согласилась Луиза.

– Она все еще красит волосы в этот вырвиглазный рыжий цвет?

– Ха! – маме это понравилось.

– Она предпочитает каштаново-рыжие оттенки, – Лисси сделала вид, что защищает свою старинную подругу.

– А сколько ей лет?

– Семьдесят девять, как и мне, – ответила Луиза.

– Стукнуло семьдесят девять, а такое ощущение, что все двенадцать, – съязвила Джулия.

– Ты обо мне или об Орри?

– Сама выбирай.

– Кто бы говорил! – предвкушение схватки добавило Луизе жизни. Да она и так уже загордилась, почитая себя литературным прообразом.

– Да ладно, тетя Лисси, расскажи мне об Эймсе. А то так нечестно – сначала упомянешь, а потом не рассказываешь.

– У матери своей спроси.

– Мама?

– Это ты эту кашу заварила, сестричка. Ты и расхлебывай, в смысле, рассказывай.

Луиза глянула на Джулию.

– Как там моя яишенка в хлебе?

– Мама, ты готовишь яичницу в тосте?

– Угу, – Джатс перевернула порцию.

– Здорово! Так, тетя Луиза, давай не менять тему разговора.

Словно разряд электрического тока прокатился по пальцам, опутанным сеткой голубоватых вен. Луиза приосанилась, убедилась, что находится в центре внимания, и низким голосом начала:

– Эймс Рэнкин был хорошим другом нашей матери. Но они так и не поженились. Не могли пожениться, хотя с удовольствием бы это сделали. Давай-ка я объясню понятнее: им помешали тогдашние бюрократические препоны.

– Это как?

– Наш отец, Хансфорд Хансмайер, ушел из семьи, когда Джулия была еще совсем крошечной, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу. Так что мама никак не могла расторгнуть этот несчастный брак, – Луиза сложила руки ладонями вместе, довольная тем, как замечательно она подобрала слова. "Академия благородных девиц даром не прошла", – подумала она.

– И вы из-за этого так секретничали?

– Жить вместе, не будучи связанными узами брака – это тебе не шуточки, мисси, – на сцену вышли замшелые религиозные предрассудки. – Вы, нынешняя молодежь, ведете себя подобно кроликам. Это достойно осуждения и уж будь уверена, Господь милосердный все видит и все записывает на своих скрижалях! – Луиза пристукнула костяшками пальцев по столу.

– Все почти готово, Никель. Накрывай на стол!

Я поднялась и выставила на стол тарелки, столовые приборы и салфетки.

– Что ты на меня так смотришь? Я не имею к этим кроличьим делам ни малейшего отношения.

– Ты еще хуже, – провозгласила Луиза. – Тебе нравятся и мужчины, и женщины. У тебя не хватает здравого смысла, чтобы выбрать кого-то одного.

– А что случилось с Эймсом?

– Он умер. Все умерли, – мама искренне насладилась произнесенной фразой.

– Погоди минутку. А когда он стал жить с бабушкой?

– Дай подумать... мне было лет семь или около того.

– Я думала, это я рассказываю историю! – перебила Луиза.

Когда вся еда оказалась на столе, мы с мамой сели на свои места. Мама готовит лучшие завтраки на свете.

Луиза ткнула вилкой в желток и продолжила рассказ.

– Эймс стал жить с нами примерно в двенадцатом году. Он был профсоюзным организатором, понимаешь, о чем я? А эти события приключились в аккурат перед тем, как Штаты ввязались в мировую войну. Эймс занимался в профсоюзе всем, чем мог.

– Да что ты знаешь о тогдашних профсоюзах? Тебя тогда больше занимали "Опасные приключения Полины"[25]25
  «Опасные похождения Полины» (англ. The Perils of Pauline) – многосерийный фильм (20 эпизодов), снятый в 1914 году Доналдом Маккензи. Полину, дочку миллиардера, преследует таинственная шайка. Её берут в плен и грозят убить каким-то чрезвычайно сложным способом. Но в начале каждой серии Полина находит способ спастись от грозящей ей смерти, а в конце серии над ней нависает новая опасность.


[Закрыть], – проговорила мама с набитым ртом.

– Джулия, я же посещала Академию благородных девиц, ты забыла, что ли? Мы получали куда лучшее образование, чем вы в обычной городской школе. Миссис Ван Дазен постоянно читала нам лекции о текущих событиях – о войне, борьбе за трезвость, о профсоюзах и братстве рыцарей Колумба.[26]26
  Рыцари Колумба – католическое движение Римско-Католической Церкви, христианское братство, объединяющее практикующих мужчин-католиков и основанное для благотворительной, социальной деятельности. Целью католического движения «Рыцари Колумба» является продолжение дела Христофора Колумба, принёсшего христианство в Новый Свет.


[Закрыть]

– А тебе Эймс нравился?

– О да! Он был добрым человеком. Мне кажется, я его привечала, потому что знала – маме он нравится, – ответила Луиза.

– А я его любила, – добавила Джулия. – Он всегда говорил мягко, не орал и вообще не буянил. И я точно знаю, что он очень любил нашу маму.

– А как он выглядел?

Луиза уставилась в пол.

– Он был коренастым, но не толстым. И нельзя было сказать, что он симпатичный, но когда он с тобой заговаривал, то ты тут же начинала думать, что он просто красавец. Он умел себя подать.

– А я помню большие пушистые усы. Щекотно было, когда он меня целовал, – Джулия встала, чтобы достать из холодильника желе.

– А что такого он здесь организовал? Он мне кого-то знакомого напоминает.

– Я думаю, вы бы с ним спелись на почве борьбы за права женщин. Он тоже такие книжки читал, – мама снова уселась на свое место.

– Он устроил стачку на военном заводе Райфа, – Луиза старалась говорить, как историк.

– Завод Райфа? Это который на той стороне города?

– Да, да. В те дни борьба за права рабочих наделала много шуму, разве ты не знаешь? Даже на завод Селесты пробрались профсоюзные активисты. Конечно, Стерлинг, ее брат, с ними договорился. Особенно когда солдатские ботинки хорошо пошли на экспорт во время войны.

– Да ты откуда об этом знаешь? Я вот понятия не имела про Селестины ботинки, – Джулия подлила кофе.

– Я просто была намного старше, вот и прислушивалась к тому, что говорят.

– Я только помню, как мы с тобой в киношку бегали каждую неделю. И не припоминаю, чтоб ты интересовалась политикой.

– Тетя Луиза, а кто тогда заправлял заводом Райфа?

– Брутус. А до него – Кассиус, который этот завод и построил вместе с консервной фабрикой. Там еще Перли работал до того, как занялся покраской домов.

– Брутус был сущий дьявол, – сказала мама.

– Это правда, Никель. А посмотреть на него – так он выглядел просто как ангелочек с классической картины. Перикл – ну, знаешь Перикла Райфа, он сейчас их бизнесом заправляет? – так вот, он немного на него похож.

– Это его внук. Когда Брутус покинул эту грешную землю, его сыновья – Наполеон Бонапарт и Юлий Цезарь Райфы – руководили заводом во время второй мировой войны, – мама съела уже все, что было у нее на тарелке, а Луиза одолела только один кусочек яичницы.

– Похоже, школьная латынь произвела на эту семейку неизгладимое впечатление, – сказала я.

Мама оценила мою колкость.

– Кроме того, у Брутуса было еще двое детей, они родились до Юлия – до Иуды, как мы прозвали этого сукиного сына, – так вот, этих двоих назвали Роберт Эдвард Ли Райф и Улисс Симпсон Грант Райф[27]27
  Роберт Эдвард Ли и Улисс Симпсон Грант – командующие силами конфедератов и северян соответственно во время Гражданской войны в США. Грант побывал президентом США, его портрет изображен на банкноте в 50 долларов.


[Закрыть]. Эти имена всему Раннимиду поперек горла встали, я тебе говорю!

– Они не захотели заниматься семейным бизнесом.

– Роберт Э. Ли стал миссионером. Его мать ударилась в религию, я так понимаю, чтобы искупить мужнины грехи. Роберт так и не вернулся. Говорят, его съели каннибалы. А другой, Улисс, застрелился в Гарварде.

– Это его жизнь в окружении янки довела, – съязвила я.

– Это позор. Не вынес стыда и позора, – Луиза снова взялась за свое. – Это все грехи отцов.

– Так что, Эймс бросил Райфу вызов?

– Да, именно это он и сделал, – голос Луизы прозвучал мрачно.

– Ну так он победил. Профсоюзы здесь.

– Я так догадываюсь, он это все и организовал, – вслух подумала мама.

– А что с ним случилось?

– Это грустная часть истории, – ответила Луиза. – И мне придется так долго рассказывать, что моя яичница совсем простынет.

17 марта 1917 года

На экране замелькали "Опасные приключения девушек-репортеров"[28]28
  «The Perils of Our Girl Reporters» – немой многосерийный фильм 1916 года о девушках, работающих в газете и с опасностью для жизни добывающих материалы для сенсационных репортажей.


[Закрыть]. Луиза с Джатс вжались в свои кресла и затаили дыхание.

За десять дней до своего шестнадцатого дня рождения Луиза Хансмайер начала обращать внимание на мальчиков, и они не замедлили ответить взаимностью. Джатс, которой едва стукнуло двенадцать, сунула руку в пакет с конфетами. Она была обижена на сестру – Лисси уж слишком вырядилась. На дворе стоял холодный, дождливый мартовский вечер, а она притащила с собой кружевной зонтик от солнца. И это была та самая Луиза, которая клялась и божилась, что в жизни не поцелуется с мальчиком! Джатс изо всех сил надеялась, что кино приведет Луизу в чувство, и они смогут снова заняться серьезными делами – например, набегами на кладовую в доме Селесты, когда сама Селеста и их мать отвлекутся.

Луиза и вправду затаила дыхание, но не из-за того, что происходило на экране.

Как раз за ней сидел Пол Трамбулл, Перли, как называли его друзья. В свои семнадцать Перли уже проработал на консервной фабрике Райфа целых три года. Запрет на использование труда несовершеннолетних на этом предприятии действовал весьма избирательно – Перли получал меньшее жалование, чем взрослые работники, но зарабатывал достаточно, чтобы прикупить себе модные брюки, белую крахмальную сорочку, хорошо подогнанный пиджак и щегольскую шляпу. Невысокий, темноволосый, приятного вида юноша расхаживал по площади с остальными юнцами. Сегодня он нырнул в кинотеатр, чтобы укрыться от плохой погоды, ну и заодно попереживать о судьбе девушек-репортеров. Заприметив Луизу, он устроился на один ряд позади и на одно сиденье справа, чтобы поглазеть на нее.

– Мадам, не могли бы вы, пожалуйста, снять шляпку? – Перли наклонился вперед, чтобы рассмотреть лицо Луизы.

У Луизы мурашки пробежали по всему телу. В своей лучшей, самой аристократической манере она ответила:

– Да, конечно, молодой человек.

– Благодарю вас.

– Фууу, – Джатс бросила испорченный кусок конфеты на пол.

Бабах! Здание кинотеатра содрогнулось. Луиза завизжала вместе с остальными женщинами.

– Боже всемогущий! – восклицали мужчины. Люди начали толпиться в проходах.

– Пожар, пожар! – донесся чей-то выкрик.

Луиза дернула Джатс за руку, поднимая на ноги. Пол перепрыгнул через спинки сидений и оказался в их ряду.

– Погодите, мисс. Я совсем не чувствую запаха дыма. А в толпе вас могут поранить.

– Черт бы тебя подрал, Луиза, я из-за тебя конфету уронила, зараза ты такая!

– Джулия Эллен, следи за своей речью! – Луиза выпустила руку младшей сестры. В дверях столпилось столько народа, что несколько человек упали, и толпа прошлась по ним. Джатс поглядела на это и забыла о своей конфете. Луиза собралась лишиться чувств из-за паники и из-за того, что Перли, спешно желая ей помочь, схватил ее за руку.

– Сюда, мисс. Присядьте.

– Да не обращайте внимания, мистер. На ней пахать надо!

Перли проигнорировал проявленную Джулией Эллен черствость и стал обмахивать Луизу своей программкой. В приглушенном свете ему в глаза бросилось, каким смешным мысиком у нее растут волосы на лбу, и какие женственные у нее черты. Толпа тем временем прорвалась наружу. Перли приобнял Луизу за талию и помог ей выйти в проход. Та уже полностью пришла в себя, но показывать этого не собиралась.

– Братцы! – Джатс плелась позади и волокла ценный кружевной зонтик сестры.

Снаружи вся троица замерла при виде пламени, яростно бушевавшего на холме в северной части города.

– О, благодарю вас. Мне теперь значительно лучше, – томно произнесла Луиза.

– Пожалуйста, позвольте мне угостить вас напитком. "Хэттиз" всего в квартале отсюда.

Название "Хэттиз" носила аптека в южной части города, как раз на площади, где они находились.

– И меня тоже? – спросила Джулия.

– Конечно, – ответил он.

Джулия решила, что этот симпатично выглядящий коротышка ей нравится. Перли взял Луизу под левый локоток и аккуратно повел по тротуару. Стараясь не показать, что она чувствует себя более чем прекрасно, Луиза пыталась шагать так медленно и грациозно, как только могла. Вокруг них сломя голову носились люди.

– Что случилось? – Перли окликнул Теодора Баумейстера, который только что прибежал на площадь из своей парикмахерской, находившейся в нескольких кварталах отсюда.

– Завод Райфа взорвался!

– Мой папа там работает! – тоненько вскрикнула Джулия. – Ну, то есть, он не совсем мой папа. Мы не знаем, что случилось с нашим настоящим папой, но этот живет с нами. Так что он больше мне папа, чем мой настоящий папа.

– Тихо! – Луиза ущипнула ее.

Сквозь пелену мелкого дождя багровое зарево на небе казалось особенно зловещим. Селеста и Рамелль катались по кровати и обжимались напропалую. От взрыва в доме все задрожало. Селеста, которая никогда за словом в карман не лезла, выдала:

– Я понимаю, что это потрясение основ, дорогая, но не до такой же степени!

Звук еще одного взрыва заставил их подняться с постели. Любопытство взяло верх над удовольствием. Стоя чуть сбоку от окна, подрагивая от холода, полностью обнаженная Рамелль произнесла:

– Боже мой, похоже, весь северный склон в огне!

– Это все война! Как взрыв на Блэк-Том-Айленд в прошлом году в Нью Джерси.[29]29
  30 июля 1916 года в Нью-Йорке был совершен крупный теракт. На острове Блэк-Том-Айленд, расположенном неподалеку от острова Свободы, прогремели мощнейшие взрывы, в результате которых сильно пострадали некоторые части Статуи Свободы. Сила взрывов была эквивалентна землетрясению в 5,5 баллов. Кроме того, были повреждены часы на здании «Джерси Джорнэл», а в нижнем Манхэттене и на Таймс-сквер ударной волной выбило окна. Виновниками стали немецкие диверсанты. Несмотря на то, что США сохраняли на то время нейтралитет в мировом конфликте, государство производило оружие, которое отправлялось в страны, борющиеся против Германии. В ночь взрыва на острове находилось более 1 млн кг черного пороха, тротила, снарядов и динамита, готовых к отправке в Англию, Францию, Италию и Россию.


[Закрыть]

– Нет, дорогая, до этого еще не дошло. Диверсантов у нас в Раннимиде живо бы раскрыли, а у немцев нет пушек, которые стреляли бы настолько далеко.

– Рамелль, это должно быть, завод Райфа. Голову даю на отсечение! – Селеста заговорила быстрее и громче, натягивая костюм, в котором водила машину.

– Ты куда собралась?

– Поеду к Коре домой.

– Зачем?

– Ты не читала вечерних газет?

– Ты имеешь в виду революцию в России? Отречение царя? Но какое это имеет отношение к Райфу?

– Это не вся газета. Ты не дочитала до конца?

– Нет, дорогая. Если ты припоминаешь, мы сегодня даже до конца ужина не дотерпели, – улыбнулась Рамелль.

В левой колонке "Гласа" была статья о том, что Вильсон, Гомперс[30]30
  Томас Вудро Вильсон (1856 – 1924) – 28-й президент США (1913—1921). Сэмюел Гомперс (1850-1924) – один из лидеров американского движения профсоюзов и важная фигура в истории американского труда. Основатель Американской Федерации Труда, боролся за более комфортные условия труда и одновременно сотрудничал с американским правительством, стараясь избежать забастовок, поскольку очень часто такие мероприятия заканчивались кровопролитием.


[Закрыть] и Совет национальной обороны вмешались в переговоры между железнодорожными компаниями и четырьмя крупными профсоюзами.

– Забастовки?

– Возможно. Важно то, что правительство вмешалось.

– Мы и вправду мобилизуемся на случай войны, объявят ее или нет, – негромко сказала Рамелль.

– Да, но рабочие на предприятиях чувствуют, что дело пахнет керосином. Дорогая, поторопись, я боюсь, что Эймс может быть в этом замешан. Мне нужно добраться до Коры.

Селеста сбежала вниз, перепрыгивая по две ступеньки за раз, схватила телефонную трубку и позвонила садовнику.

– Деннис, пожалуйста, подгони машину к парадной двери.

Затем она прошла в свой кабинет и достала красивый, но отнюдь не игрушечный пистолет немецкого производства, который Споттс привез ей из своей прошлой поездки в Европу. Селеста проверила оружие. Заряжено и в полном порядке. Она пристегнула кобуру к поясу.

Рамелль отворила дверь. Деннис сидел на водительском месте, и поперек колен у него лежал дробовик.

– Спасибо, Деннис, – Селеста шагнула к водительской дверце.

– Я с вами еду, мисс Чальфонте, – пробубнил Деннис сквозь набитый табаком рот.

– Ничего подобного ты не сделаешь.

– Там может быть заваруха.

– У меня времени нет с тобой пререкаться. Пересядь назад.

Свет фар едва проникал сквозь пелену дождя. Селеста гнала машину вперед, не обращая внимания на погоду и состояние дороги. На вершине холма дом Коры встретил их мягким светом газовых ламп, пробивавшимся сквозь окна. Две женщины вышли из машины, а Деннис остался на заднем сиденье, но дробовик с колен не убрал.

– Кора! – Селеста постучала в некрашеную переднюю дверь.

Дверь открылась. Стоявшая на пороге Ида МакГрейл сжала руки.

– Где Эймс? – спросила Селеста.

– Не дома, – ответила Кора. Она тоже беспокоилась, но Айдабелл уже почти потеряла голову, поэтому Кора, как могла, старалась сохранять хладнокровие.

– Мой Роб сегодня тоже пошел на завод вместе с Эймсом. Я умоляла его не ходить! Я его умоляла! – запричитала Ида.

– Миссис МакГрейл, он вам хоть что-то объяснил? – Селеста не хотела слишком давить на нее.

– Сказал, что они должны поквитаться. Сказал, что Райф подкупил весь Вашингтон, чтобы остановить профсоюзы. Его завод будет работать на военные нужды, а профсоюзы запретят, – и без того покрасневшие глаза несчастной женщины налились слезами.

– Он говорил, куда они собрались отправиться? – продолжала Селеста.

– Сказал, "пойдем, поглядим", – ответила Кора вместо Айдабелл.

– Этого я и боялась, – Селеста засунула руки в карманы.

– Стой, кто идет? – донесся снаружи хриплый голос Денниса.

Рамелль вздрогнула. Селеста двинулась к двери и вытащила пистолет. Кора ухватила Айдабелл за плечи и усадила ее.

– Роб... Роб МакГрейл.

– Робби, Робби! – Айдабелл рванулась к двери. Ее сын нагнулся, чтобы войти внутрь. Промокший до нитки, весь в царапинах от колючек, он тяжело дышал, но с виду был цел.

– Все хорошо, ма. Я в порядке.

– Где Эймс? – напряженно спросила Кора.

– Не знаю я. Потерял его из виду, когда заводская охрана за мной погналась.

– Так, ну а где ты его в последний раз видел? – спросила Селеста.

– Нам от завода пришлось драпать. Мы договаривались, что разделимся, если попадемся. Двоих вместе легче поймать. Охрана нас услыхала, когда я стукнулся о тележку, ну и я побежал к югу, а он к северу. Они стали стрелять, но из-за дождя им было так же плохо видно, как и нам. Может, после взрыва они вернулись на завод? – Робу самому хотелось на это надеяться.

– Говорят, Брутус завез каких-то парней из Йорка для этой грязной работенки? – спросила Рамелль.

– Завез. Он знал, что наши по своим стрелять не станут. После 1861 года так точно.

– Роб, тебе бы лучше уехать из города ненадолго, – Селеста полезла в карман и достала оттуда пачку аккуратно сложенных купюр. У нее в каждом пальто, в каждом жакете была припрятана небольшая заначка. Такой у нее был пунктик.

Высокий мужчина нерешительно принял деньги.

– В жизни не думал, что вы такое сделаете.

– Я тоже, – негромко ответила она.

Кора подошла к вешалке у двери и надела пальто.

– Ты чего удумала? – у Айдабелл глаза на лоб полезли.

– Я иду искать своего мужа.

– А что, если он тем временем вернется домой?

– Не вернется он больше домой.

– Да как ты можешь знать? – у пожилой женщины голова кругом шла от пережитого ужаса и последовавшего облегчения.

– Тех людей послали специально, чтобы его убить. – Кора глянула на Селесту. – Ты меня туда отвезешь?

– Да.

Рамелль вспомнила еще об одном.

– Кора, а где девочки?

– В городе, в кино пошли.

– Наверное, тебе стоит оставить им записку на тот случай, если они вернутся домой пораньше. В городе переполох. Они могут скоро вернуться.

– Я писать не умею, – сказала Кора.

– Я напишу за тебя, – Рамелль нашла клочок бумаги в одном из школьных учебников Джатс, лежавших на кухонном столе.

– Едемте, – Селеста вытолкала всех через дверь. – Рамелль, я завезу тебя домой.

– Нет, не завезешь. Лучше я нарвусь на опасность вместе с тобой, чем буду умирать от беспокойства за тебя.

– В машине не хватит места, если мы отыщем Эймса.

– Это чертовски неубедительная причина, Селеста. Нет!

Кора негромко попросила:

– Мисс Рамелль, сделайте мне огромное одолжение – могли бы вы найти моих детей и привести их домой?

– Я... конечно, Кора. Не беспокойся.

Селеста высадила Рамелль возле кинотеатра. Дождь потоками растекался по ветровому стеклу.

– Кора, мы не можем поехать прямо на завод. Там к этому времени уже собралась толпа народа.

С заднего сиденья отозвался Деннис:

– Мисс Чальфонте, вы сможете подъехать поближе, если поедете по старой Литтерстоун роуд. Мы сделаем круг к северу и выедем в полумиле от завода. По той дороге вряд ли кто ездит. Только по такой погоде это доконает ваш автомобиль.

– Да к черту автомобиль, – Селеста пригнулась над рулем.

– Поезжайте к Излучине Мертвеца, – негромко сказала Кора.

– Что? – Селесте показалось, что ее грудь сжала чья-то холодная рука

– К Излучине Мертвеца. Брутус все равно как пес, которому бросили еще одну кость.

Излучина опасно тянулась под обрывом. Селеста заглушила двигатель. Кора, не обращая внимания на ливень, подбежала к самому краю над провалом.

– Ты что-нибудь видишь? – Селеста шла за ней по пятам.

– Нет! – прокричала Кора сквозь шум дождя.

– Кора, он смог убежать. А это место – словно мрачная ловушка, так тебя и притягивает. Давай, я отвезу тебя домой.

– Он там, внизу, Селеста. Я чувствую.

Промокшую и дрожащую Селесту обдало холодом – не столько из-за погоды, сколько из-за предчувствия Коры.

– Оставайся здесь. Я спущусь вниз.

– Мисс Чальфонте, я с вами! – Деннис уже начал медленно сходить вниз по склону.

– Я иду с вами.

– Нет, Кора, ты себя покалечишь. Я не хочу показаться невежливой, но ты слишком грузная. Пожалуйста.

Кора неподвижно замерла на краю обрыва. Великая печаль охватила ее – и ужасный вопрос. Как такое могло случиться? Как могут убийцы ходить среди нас безнаказанно? Она знала, что Эймс там, внизу.

Спотыкаясь, оскальзываясь, Селеста спускалась по крутому склону. Дождь едва не ослепил ее. Впереди колыхалась фигура Денниса. Его нога уехала вперед, и он схватился за куст. Селеста потянулась и удержала его за руку.

– Все в порядке! Держись! Нащупывай путь, а постараюсь тебя подстраховать, как смогу, – ветер забивал потоки дождя ей в рот.

Селеста не предполагала, что им придется отправиться на мрачные поиски, поэтому не прихватила с собой фонарь. Наконец, они добрались до самого низа. Среди зарослей перепутавшегося кустарника ни Селеста, ни Деннис почти ничего не могли разглядеть.

– Я пойду налево, а ты направо.

– Нет, мисс Чальфонте. Здесь в двух шагах ничего не видать! Лучше нам держаться вместе, пусть даже мы потратим вдвое больше времени!

По щиколотки увязая в грязи, они прочесывали берег. Никто не произносил этого вслух, но они осматривали территорию, куда могло закатиться сброшенное с обрыва тело.

– Там что-то есть! – резко произнес Деннис.

Темная груда лежала в двух ярдах от них, чуть в стороне. На ощупь пробираясь к ней, Селеста почувствовала, как тяжело забухало у нее в груди сердце. Она едва сдерживала себя, чтобы не побежать. И задумалась, ощущает ли Деннис то же самое.

У него сорвался голос.

– Это мужчина.

Селеста встала на четвереньки, чтобы увидеть лицо, и в ужасе отшатнулась.

– Это он. То, что от него осталось.

Даже сквозь дождь и темноту она рассмотрела, что у него проломлена половина головы.

– Деннис, мы должны поднять его наверх.

– Господи, мисс Чальфонте, давайте погодим до утра. Нельзя, чтобы она это увидела.

– Я знаю Кору. Если мы не вытащим его, она лично полезет сюда и свернет себе шею. А если мы силой увезем ее домой, она ночью придет на это место пешком.

Они слышали, что Кора что-то кричит им сверху, но не могли разобрать слов.

– Если ты обхватишь его за грудь и потащишь, я смогу поддерживать его снизу. Так мы сможем вскарабкаться наверх.

– Дело говорите. Все равно мы ему уже не навредим.

Деннис наклонился и закинул тело Эймса к себе на плечи. Селеста встала сзади и обхватила руками бедра мертвеца. Они медленно пошли к тропинке, по которой спускались сюда. Чтобы подняться наверх, им понадобилось сорок пять минут.

Увидев Эймса, Кора испустила пронзительный, невозможно горестный крик и умолкла. Селеста с Деннисом уложили тело на заднее сиденье, Кора уселась там же, пристроив окровавленную голову Эймса к себе на колени. И на всем мучительном обратном пути к дому Селесты Кора то и дело утирала его проваленное лицо своим фартуком и проводила по лбу ладонью, словно мать, проверяющая у захворавшего ребенка температуру. Раскачиваясь взад и вперед над изломанным телом своего возлюбленного, она так ни слова и не произнесла.

Селеста чувствовала себя словно ванна, из которой вытащили затычку. Дрожащая, опустошенная, она с усилием заставила себя сосредоточиться на том, чтобы благополучно довезти домой всех – и живых, и мертвого.

6 апреля 1917 года

Селеста устроилась в голубом кресле с подлокотниками. Четкий, разборчивый почерк Спотти было легко читать.

“Дорогой мой Огонек!

Я надеюсь, что все налаживается. Прости, что не писал тебе с самых похорон, но ты наверное и сама догадалась, что здесь у нас царит сплошная путаница. Мы ожидаем, что на этой неделе будет официально объявлено о нашем вступлении в войну. По моим оценкам, с учетом обычной неразберихи, я отправлюсь во Францию где-то в июне. По крайней мере, так нам говорит полковник Райдер.

Знаешь ли ты, что самолет Банни Кейдуолдера сбили за немецкой линией фронта? До чего же мне тяжко торчать здесь, в Вашингтоне, среди бумаг, людей и пустой болтовни, когда половина моих друзей и приятелей уже присоединилась к эскадрилье Лафайета.[31]31
  Легендарная американская эскадрилья “Лафайет” времён Первой мировой войны. Лётный состав этого подразделения составляли добровольцы-иностранцы из стран, не находившихся в состоянии войны с Германией.


[Закрыть]

Полковник Райдер также сообщил мне, что Брутус получил государственный заказ, а заодно и негласное финансирование на восстановление ущерба. В такой ситуации при малейшем намеке на забастовку будут задействованы федеральные войска. Боюсь я, что Эймс Рэнкин погиб зря. Брутус день ото дня набирает влияние. Сталь, железные дороги и боеприпасы – вот нынешние три кита, на которых держится мир. Как солдат, я должен быть вне политики – вне политики и в стороне. Хотел бы я, чтобы наш отец был жив. Спросить бы у него, как это было тогда? С чем в армейской политике ему пришлось смириться ради Конфедерации? Какие соглашения между Ричмондом и производителями оружия оскорбляли его честь?

Что хуже всего, дорогая моя сестричка, я начинаю сомневаться в самом понятии чести. Нас с тобой воспитывали на понятиях чести, долга, ощущения собственного положения и места в обществе и ответственности перед другими. Но в нынешнем обществе мы выглядим примерно так же, как выглядел бы в нашем городе случайно забредший туда динозавр.

Прости меня, моя дорогая. Я сегодня склонен к меланхолии. Чувствую, что подавлен происходящим и расхожусь во мнениях с товарищами. Конечно, я все держу при себе. Ты единственный человек, которому я могу излить душу, и уж прости меня, что я пользуюсь этой возможностью. Тебе и самой хватает горестей. Помнишь, как на последнем балу в честь Дня равноденствия я выпил слишком много шампанского и вообразил себя планетой Юпитер? Я смеюсь, вспоминая об этом и о том, как Фанни Джамп Крейгтон устроила развеселый сеанс гадания по руке. В этот час разум мой занимают мысли о небе, хотя и менее веселые. Быть может, милая Селеста, боль – это опыт познания искаженного мира.

И раз уж я не могу остановить себя, лучше остановлю-ка я свои излияния и оставлю тебя в покое. Надеюсь, у меня получится приехать домой в середине мая. Я очень этого жду.

Твой любящий брат Спотти”.

Селеста опустила письмо на столик вишневого дерева и припомнила все письма, полученные от Спотти за прошедшие три недели. Новые сомнения бередили ее хорошо организованный ум. Она припомнила, как когда-то сама говорила: «Месть это блюдо, которое лучше всего есть холодным». Холодным... Как ужасно холодно было тогда, в ночи, на Излучине Мертвеца. А потом она подумала о словах Коры, которые та произнесла много дней спустя: «Когда змея проглатывает слишком большой кусок, она делается неповоротливой».

Селеста размышляла о богатстве, войне, женщинах и была настолько захвачена водоворотом идей, мыслей и впечатлений, что не слышала шума снаружи. А там загромыхали фейерверки и затрещали хлопушки. Кора замерла над бараньей ногой, которую приправляла, и толкнула заднюю дверь в тот же самый момент, когда Рамелль распахнула ее, входя из сада. В ту же секунду хлопнула передняя дверь, и на порог ворвалась Джулия Эллен. Ей не позволялось входить в дом с парадного входа, и это напугало Селесту.

– Джулия, почему ты здесь, а не в школе?

– Война! Мы объявили войну Германии!

19 мая 1917 года

Легкий западный ветерок трепал черные волосы Споттисвуда. Большой, хорошо подстриженный газон выгодно оттенял своей зеленью золотые и темно-бордовые гирлянды, которые Селеста соорудила в честь брата. Споттс только рассмеялся, потому что прекрасно знал – по совместительству это были еще и цвета суфражисток.[32]32
  Суфражистки (от фр. suffrage – избирательное право) – участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни. Распространение движение суфражисток получило в конце XIX – начале XX веков, в основном в Великобритании и США. Суфражистки активно применяли ненасильственные методы гражданского неповиновения: приковывали себя к воротам, садились на рельсы, устраивали демонстрации и стояли на улицах с плакатами. Кстати, в США женщины получили равные избирательные права с мужчинами в 1920 году, а в Великобритании только в 1928.


[Закрыть]