Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Ты еще слишком маленькая, чтобы говорить о таких вещах.

– Вот теперь ты говоришь, как Луиза. Не своим голосом. Она то говорит как обычно, а то вдруг смешно.

Коляска Селесты въехала на площадь. Лошадьми управлял садовник, Деннис. В солнечные дни он высаживал Луизу на площади, чтобы она могла поиграть со своими городскими друзьями, а если погода была плохая, отвозил ее прямо на Бамблби Хилл.

Джатс и Орри подбежали к Луизе, которая теперь щеголяла длинными локонами.

– Луиза, ты ни за что не догадаешься, что натворил Яшью Грегоровитч!

Луиза даже пытаться не стала.

– И что? Что он натворил?

– Он поцеловал Гарриет Вилсдейн в щеку!

Луиза замедлила шаг.

– Я надеюсь, что Гарриет сможет избавиться от этого пятна на своей репутации.

Джатс было интересно посплетничать вместе с взрослыми девочками.

– Но она же совсем не запачкалась!

– Джулия Эллен, ты и вправду еще совсем мала, – неодобрительно посмотрела на нее Луиза.

– Ты бы сама разрешила Яшью тебя поцеловать, – заявила Джатс.

– А вот и нет.

– Он просто добраться до тебя не может, потому что ты не ходишь в школу.

Орри встала на защиту своей утонченной подруги.

– Луиза не целуется. Это вульгарно.

Луиза воспользовалась моментом, чтобы торжественно произнести:

– Я никогда никого не поцелую. Я принимаю католичество, – и выхватила из школьной сумки молитвенные четки.

Джатс остановилась как вкопанная.

– А что плохого в том, чтобы быть лютеранкой, Луиза?

– Я узрела свет.

Орри пришла в вострог.

– О, Луиза, ты так глубоко чувствуешь!

Джатс уже готова была завопить "Лиззи – старая карга, ее кошка родила", но сдержалась. Она учуяла новые перспективы. И пока две подружки взахлеб трещали о том, как глубоки их чувства, Джулия подыскивала оружие для нападения.

– Если ты католичка, то должна делать то, что Римский Папа велит.

Луизу трудно было сбить с толку.

– Ну а ты тогда должна делать то, что велит президент.

– Нет, не должна! Я ничьим приказам не подчиняюсь! – огрызнулась Джатс.

– А ты подчиняешься приказам Папы? – влезла с вопросом Орри.

– Нет, я слушаюсь миссис Ван Дазен, – ответила Луиза.

Ван Дазен – это была фамилия Карлотты Чальфонте по мужу.

– А она католичка? – не отставала Джатс.

– Да. Она – святая.

– Ну тогда она слушается приказов Папы, – гнула свое Джатс.

Луиза возвела очи к небесам.

– У миссис Ван Дазен с Папой прямая связь по телеграфу.

– А что ты будешь делать, если миссис Ван Дазен скажет тебе делать одно, а президент Америки – другое?

Орри уставилась на Джатс. Ну почему они с Луизой никак не могут от нее отвязаться?

– У миссис Ван Дазен прямая телеграфная линия с Папой, а у Папы прямая телеграфная линия с Иисусом, так что я должна слушаться его и миссис Ван Дазен.

– Луиза, ты плохая американка! – вынесла вердикт Джулия Эллен.

– Его Святейшество есть намазанник… или помазок?.. нет, помазанник Божий на Земле, вот!

– А что это значит? – Орри ходила в методистскую церковь, и ее явно озадачило это утверждение.

– Это вроде как вице-президент. Ну, если президент вознесся и сидит высоко на облаке, а Папа – на земле, – спокойно объяснила Луиза.

– Ну я в это ни за что не поверю, Луиза. Врешь ты все!

– Сама ты врушка-болтушка, рот до ушей! – пропела Луиза.

– Лиззи врушка-повторюшка! – на тот же мотив пропела Джатс в ответ.

– А вот и нет! Миссис Ван Дазен и сестра Мери Маргарет сказали мне, что я должна повиноваться Господу.

Орри позавидовала Луизе.

– Хотелось бы мне ходить в школу вместе с тобой.

Джатс стало совсем противно.

– Все, кто слушаются приказов – слабаки!

Луиза молитвенно сложила руки.

– Да простит тебе Господь твою дерзость, Джулия Эллен Хансмайер!

– А знаешь, чего еще? – бесстрашно продолжила Джатс.

– Что?

– Этот твой Папа – итальяшка!

– А вот и нет. Он – намазанник Божий на Земле.

– Он итальяшка, глупая! Ты слушаешься приказов макаронника!

– А вот и нет!

– Он что, такой же, как семья Константино? – спросила Орри.

– Нет! – прокричала Луиза.

– Ну, если он не итальяшка, то тогда он навроде Айдабелл МакГрейл. Она католичка, – провела параллель Джатс.

– Ты ничегошеньки в этом не смыслишь! – презрительно высказалась Орри.

– Айдабелл МакГрейл католичка, и она целуется с мистером МакГрейлом. А миссис Константино целует мистера Константино.

– Ну и что с того? – Луиза зашагала быстрее, чтобы оторваться от Джатс.

– Если ты станешь католичкой, это не значит, что ты не должна целоваться! – торжествующе провозгласила Джатс.

– Одни католики целуются, другие нет. Я буду из тех, кто не целуется!

– Некоторые вещи слишком деликатные для твоего разумения, Джулия, – ткнула в нее пальцем Орри.

– Не обращай на нее внимания, Орри. Она не в себе.

– Может, у нее глисты.

На этом большие девочки рассмеялись и сбежали от Джулии Эллен, которая решила, что ни за что на свете не расплачется, хоть и чувствовала себя ужасно.

21 мая 1980 года

– Ты, никак, здесь всю ночь собралась просидеть? Пристала, как клещ, – сказала Джатс.

Дом окружали сумерки. Сверчки уже завели свои песни, а Луиза, казалось, приклеилась к своему стулу.

– Бог знает, чего ты наговоришь, если я уйду.

– Ох, Луиза, ты думаешь, что все только о тебе и говорят. На самом деле все телевизор смотрят.

– Я не думаю, что обо мне говорят все, но знаю, что ты – точно говоришь.

– С глаз долой – из сердца вон, – Джатс принялась раскачиваться на большом сиденье-качелях, висевшем на крыльце.

– Так вот она, твоя благодарность!

Джатс и ухом не повела.

– За все, что я для тебя сделала, сестра моя!

– Что за приступ жалости к себе, Луиза? Я тебя ни о чем не просила.

– Ты таки точно сплетничаешь обо мне. Орри сказала, что ты сказала, что я вечно лезу куда не надо.

– Я с Орри не разговариваю.

– Нет, но ты разговариваешь с Ив Мост, а она общается с Орри.

– Я не говорила, что ты всюду лезешь.

– Говорила.

– Я сказала, что у тебя мозоль на носу оттого, что ты вечно суешь его куда ни попадя.

– Ты хочешь меня обидеть. Хочешь меня выпроводить, чтобы ты могла рассказать Никель побольше историй про меня! Знаю я тебя, ты та еще ябеда!

– Ты собираешься просидеть на этом крылечке все две недели?

– Я вот здесь больше не просижу и двух минут. Холодает, – я встаю, толчком распахиваю сетчатую дверь и иду к дивану. Снаружи сестры продолжают торговаться. Я упускаю часть условий договора.

– Обещаешь? – спрашивает тетя Луиза.

– Обещаю.

– Не рассказывай ей о нашей дорогой мамочке и Эймсе, ни слова!

– Не буду.

Довольная Луиза срезает напрямик через задний двор к своей машине. Мама входит в дом, усаживается на мягкое сиденье кресла-качалки и разворачивает журнал с телепрограммой, прежде чем включить телевизор.

Мы слышим, как Луиза заводит двигатель. Она любит погазовать.

– У нее с зеркала заднего вида свисает столько медальонов, что я удивляюсь, как она дорогу видит. А еще этот Иисус на приборной панели в такой позе, будто ему делают операцию на открытом сердце – это совсем омерзительно! Если б мне пришлось на такое смотреть, я точно вляпалась бы в аварию! Единственный случай, когда я искренне хочу, чтоб моя катаракта была похуже – это когда я попадаю в машину своей сестры в компанию к Святому Христофору и Пречистой Деве. Меня тошнит от одного вида этого религиозного дерьма, ух! – тут мама испустила боевой клич.

– Мама?

– Что?

– А кто такой Эймс?

– Не твоего ума дело.

3 июля 1912 года

Прошлой ночью в порыве страсти Селеста разорвала в клочья блузку Рамелль. Хотя она и строго придерживалась хороших манер, в спальне для нее все правила прекращали свое существование. Все же опасаясь, что повела себя немного по-скотски, она заказала десять новых блузок, и теперь они были разложены на столе, сияя всеми цветами радуги.

– Селеста, какая красота!

– Красивыми они станут, когда ты их наденешь.

Рамелль замерла над чашкой кофе, а потом спросила:

– Как ты думаешь, другие женщины испытывают такие же чувства, как мы?

– Друг к другу?

– Нет... я имею в виду физическую сторону. Моя мать никогда об этом и словечком не обмолвилась. Я вообще не понимаю, как ей удалось зачать детей. Если отбросить тот факт, что мы с тобой вместе, как ты думаешь – это странно, что мы наслаждаемся...

– Сексом?

– Селеста!

– Ха! Заниматься им ты можешь, а вот назвать – ни-ни!

– Никто из наших знакомых, кажется, не испытывает от этого удовольствия, кроме Фанни Джамп Крейгтон.

– Дорогая, мне никогда в голову не приходило, что с нами что-то не так в этом смысле. А что до остальных – так это их проблемы.

Кора уронила ложку в маленькой кладовой, примыкавшей к утренней столовой. Рамель подпрыгнула на месте. Селеста, чьи брови едва не скрылись под волосами, повернулась к источнику шума.

– А ну, покажись!

Кора открыла дверь кладовой и уперла руки в бока.

– Что вам угодно, ваше королевское всемогущество?

– Ты все слышала, я так полагаю?

– Я не глухая.

– А что, позволь поинтересоваться, ты здесь делаешь?

– Чищу столовое серебро, как вы и велели.

Селеста, припомнив, что именно такое распоряжение она и отдала, сложила салфетку рядом со своей тарелкой.

– Я полагаюсь на то, что ты не станешь болтать, Кора.

Рамелль сидела неподвижно, пока румянец снова возвращался на ее щеки.

– Господи, да кому мне рассказывать-то?

– И еще меньше мне хотелось бы, чтобы ты плохо думала о Рамелль. Я хочу, чтобы ты понимала, что все эти... действия происходят по моей инициативе.

К Рамелль вернулся голос.

– Избавьте нас от проявлений вашего кодекса чести южанки, сударыня. Я в ответе за все настолько же, насколько и ты.

– Да об чем вы обе раскудахтались? – Кора все еще стояла, подбоченившись. – Все, что видят мои глаза – это любовь. А она такая драгоценная, и ее так мало в этом мире. Доедайте свой завтрак на здоровье, – она шагнула назад, в кладовую, чтобы закончить с серебром.

Прежде чем Селеста или Рамелль успели хоть что-то сказать друг другу, в комнату вбежала Диана.

– Мисс Селеста, Спотти приехал!

Сразу вслед за Дианой в комнату вошел любимый младший брат Селесты.

– Ты все сияешь, дорогая, – он поцеловал Селесту в щеку, а затем коснулся губами руки Рамелль.

– Великолепно выглядишь! – с энтузиазмом воскликнул Спотти.

– А ты, дорогой братец, словно с модной картинки сошел, – Селеста жестом пригласила его садиться. – Кора, Кора, выходи из этой чертовой кладовки! Спотти приехал!

Кора поспешно появилась в дверях, вытирая руки фартуком.

– Мистер Споттс, с возвращением вас! – она подняла его с места и обняла так, что у него кости затрещали.

– Кора, как я рад тебя видеть! Я никогда не беспокоюсь о нашей печально известной Селесте, если знаю, что ты рядом с ней.

– Сидите здесь и никуда не уходите. Я вам сейчас фигурный хлебушек сготовлю, – Кора устремилась к кухне.

– Фигурный хлебушек? – переспросила Селеста.

– Ага, и не беспокойтесь, я с серебром почти уж закончила. И что бы вам не завести себе ножи и вилки с узорчиком попроще!

– Да мне наплевать на серебро. Я хочу знать, почему ты не готовишь фигурный хлеб для меня?

– Ну, тебя-то я все время вижу, – рассмеялась Кора и открыла кухонную дверь.

– Я не могу себе представить жизнь без нее, а ты? – Споттисвуд взял сестру за руку.

– Нет, хотя в некоторые дни мне кажется, что без нее было бы легче.

Рамелль наклонилась вперед.

– Как там Париж?

– Париж! – почти пропел он. – Париж скучает без тебя. Самый красивый город нуждается в присутствии самой красивой женщины в мире.

– Ах, не останавливайся, прошу, – рассмеялась Рамелль.

– Передать вам не могу, насколько же здорово вас всех видеть, – нежно проговорил он.

– Мы очень рады видеть тебя. Я думала, ты приедешь только завтра.

– Правильно, но я сократил свой визит к Карлотте, когда она мне всю плешь проела, мол, если я не подам в отставку из армии Соединенных Штатов, то разразятся громы небесные.

Селеста хлопнула в ладоши.

– И как только Шарлотта Споттисвуд Чальфонте умудрилась родить нас с тобой – и Карлотту тоже! Это выше моего понимания.

– А ты никогда не задумывалась насчет майора Т. Притчарда Чальфонте? Как по-твоему, он отец нам всем пятерым?

Кора вошла в комнату, долила всем кофе и бесцеремонно влезла в разговор:

– Майор Том всем вам отец, это точно. Вы все похожи, как две капли воды.

– Я что, выгляжу, как наша мисс Проповедница? – возмутилась Селеста.

– У вас с ней одинаковые лбы, подбородки и скулы. Только она шатенка, а ты – брюнетка, – припечатала Кора.

– Кора, какая ужасная мысль! – пошутил Спотти. – Ну конечно же, это терновый венец так иссушил Кору. Она выглядит старше, чем сам Господь.

Кора хихикнула.

Рамелль удивленно распахнула глаза, а Селеста засияла от удовольствия. Карлотта была всеобщей занозой в заднице. Ее лекции о необходимости покаяния и отречения от страстей, которые она зачитывала по телефону, в прошлом месяце стали еще более частыми. Стерлинг, самый старший в семье Чальфонте, получал свою ежедневную дозу точно так же, как и Селеста, причем в офисе, что раздражало его неимоверно. Кертис, самый младший, сейчас пребывал в Калифорнии и получал наставления в письмах, где обсуждалось учение святого Фомы Аквинского.

– Кора, может, тебе стоит соорудить Карлотте фигурный хлеб в форме креста? – предложил Споттс.

– А Луиза может вручить его ей на утренней мессе, – добавила Рамелль.

– Если она до этого сама его не съест, – ответила Кора, возвращаясь в кухню.

– Лисси пребывает в когтях нашей сестрицы уже почти год. Она выберется из них в этом сентябре, надеюсь, удачно, – вздохнула Селеста.

– А можешь организовать, чтобы она сыграла для меня до того, как я вернусь в Вашингтон?

– Конечно... но ты же пробудешь дома еще несколько дней?

– Да, но я должен вернуться через четыре дня. Армия нуждается во мне... для игры в поло, – Споттс стал вертеть свою кофейную чашечку.

– Поло? – переспросила Рамелль.

– Носить фамилию Чальфонте означает выполнять определенные обязанности, моя дражайшая мисс Боумен. Могу заявить, что армия эксплуатирует мое положение в обществе совершенно бесстыдным образом. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь хоть в кого-нибудь смогу выстрелить во гневе – разве что в Брутуса Райфа, возможно.

– Его все подстрелить хотят, – Кора вернулась в комнату с подносом, уставленным всякими вкусностями, и вступила в разговор.

– В Раннимиде точно все, – Селеста надкусила кексик. – А почему ты о нем вспомнил?

– Он, знаешь ли, зачастил в Вашингтон.

– Вообще-то нет, я этого не знала. Я стараюсь обращать как можно меньше внимания на этого гада.

– Селеста, ты обижаешь гадов, сравнивая их с Брутусом, – продолжил Споттс. – Гадюки, по крайней мере, не покупают конгрессменов пачками, словно им грош цена в базарный день.

– С той администрацией, которая заправляет делами сегодня, я не вижу в коммерциализации Конгресса ничего удивительного или шокирующего.

– Брутус шокирует даже самых прожженнных политиканов, – ответил Споттисвуд. – Я едва умудряюсь его избегать, потому что он обхаживает армию, как нетерпеливый любовник. Теперь он старается всучить нам улучшенные снаряды. Я так и жду, что в них будет недоставать половины пороха.

– Он стервятник, это несомненно, но кажется, он искренне озабочен нововведениями в снабжении армии, – Рамелль очень удивила всех этими словами.

– С чего ты это взяла? – Селеста положила столовый нож поперек своей тарелки.

– Слухами земля полнится, – последовал легкий ответ.

– О, ты имеешь в виду эту его истерику насчет новой войны в Европе? – спросил Споттс. – Он носится по Вашингтону и вещает о грядущей катастрофе, одновременно разжигая воинственный дух, что только приближает ее.

– Как ты думаешь, война будет? Во Франции об этом что-нибудь слышно?

– Дорогая, мое пребывание там было настолько коротким, что я едва мог поднять эту тему в беседах с нашими старыми друзьями – они были больше заинтересованы в том, чтобы совместно поднять бокалы... Но все вооружаются, причем усиленно.

Селеста и Рамелль минутку помолчали, а затем выбросили мрачные мысли из головы.

– Я видел Грейс Петтибон, старшую из красоток. Они с Сигурни заправляют всей богемой.

– Сигурни Ромейн, эта чертова сплетница, которая строит из себя писательницу романов и для которой предательство в сюжете куда важнее грамматики! – фыркнула Селеста.

Споттисвуд надолго замер с отсутствующим взглядом, а потом спросил так, словно говорил из другой комнаты:

– А никто так никогда и не доказал, что это Кассиус Райф убил отца Коры?

Селеста моргнула.

– Почему ты об этом вспомнил?

– Не знаю. Честно – не знаю.

– А когда это произошло? – вмешалась Рамелль.

– В восемьдесят втором году, – ответил Споттс.

В Раннимиде очень многие вещи молчаливо воспринимались как сами собой разумеющиеся. Рождения, смерти, истории любви и ненависти охватывали город, словно виноградная лоза, обвивающая ствол дерева. И нужно было крепко постараться, чтобы отличить саму лозу от ствола или один лист от другого.

Споттс продолжил.

– Ханс Зепп, отец Коры, выступал против многих коммерческих сделок Кассиуса Райфа. Он погиб во время несчастного случая, когда одной ненастной ночью несколько повозок столкнулись у Излучины Мертвеца, это примерно в миле от военного завода, знаешь? И до сегодняшнего дня никому невдомек, как Ханс там оказался. Его ничто с заводом не связывало.

Селеста подхватила историю.

– Никто не смог доказать, что это Кассиус Райф велел его убрать, но большинство горожан верили, да и до сих пор верят, что Ханса убили. Брутусу в то время стукнуло двадцать. Многие считают, что Кассиус нанял в убийцы собственного сына.

– Господи, какая кошмарная история! Никогда не слышала, чтобы Кора об этом упоминала, – поежилась Рамелль.

– Ты же знаешь Корину философию: "Поменьше болтай о старых бедах, не то они новую принесут", – улыбнулась Селеста.

4 июля 1912 года

– Все явились на парад – богач, бедняк, и стар, и млад, и черные, и белые, и пьяные, и трезвые, – пропел Споттисвуд, глядя как леди красуются перед зеркалом в зале.

– Чтобы четвертое июля прошло без происшествий – ты думаешь, такое возможно? – Селеста приколола себе значок "Голосуйте за женщин".

Споттс выглянул в окно.

– Погода замечательная, града не предвидится.

– Кто в этом году возглавляет парад – Север или Юг? – Рамелль все пыталась расположить свою шляпу строго на макушке.

– Это четный год. Значит, парад откроет Инкриз Мартин на Олд Дикси, сверкающей начищенными насосами.

Солнце сияло так ярко, что Споттс больше не мог усидеть на месте ни минуты. – Леди, я жду вас у калитки!

– Отлично.

Селеста придирчиво осмотрела пуговку, которая подозрительно оттопырилась в сторону правой груди. Она уже три раза ее застегивала.

– Может, ветераны снова устроят свару? Никогда не забуду тот год, когда капитан Тиббет отстегнул свою деревянную ногу и треснул ею Кипера Бэйна!

– Дорогая, это ты еще не видела, как в тысяча девятьсот первом весь Раннимид наслаждался зрелищем сражения на саблях. Пожарные южного отделения остановили стычку, но до того Диллер Берд едва не истек кровью от ранения в левую ягодицу, – смех Селесты прозвучал ясно и чисто.

– Что-то обязательно должно приключиться. Устроим пари?

– Я ставлю на то, что Цезарина Фротингем проведет своих "Дочерей Конфедерации" вокруг площади слишком быстро и столкнется с Минтой Мей Декстер, которая будет замыкать ряды "Сестер Геттисберга", – Селеста наслаждалась, представляя, как две грудастые матроны сцепятся у всех на виду, а Фанни Джамп Крейгтон, заместительница Цезарины, попытается остановить схватку.

– Я бы с удовольствием поставила на Яшью Грегоровитча, но ведь он в этом году в параде не участвует, – озвучила свои рассуждения Рамелль.

– Ну так это после прошлогоднего скандала, я полагаю.

– Да, больше такого нам увидеть не посчастливится...

– "Христолюбивые Серны"[15]15
  “Серны” (Dorcas Aid Society) – название английского женского благотворительного общества


[Закрыть] до сих пор не разговаривают с его матерью. А наша Проповедница публично молилась о спасении его души и призывала Господа разразить его громом на месте за то, что он изображал распятого Иисуса.

– Я совсем не возражала ни против того, чтобы он повисел на кресте, ни против того, что у него на руках и ногах были намалеваны красные отметины, но выдержать его стенания было трудно.

– А я подумала, что номер платформы у него на спине – это очень милая деталь.

– Селеста, ты такая испорченная!

– По крайней мере, хоть в этом вы с нашей Проповедницей сходитесь.

– А она будет участвовать в параде в этом году?

– Чтобы моя сестра упустила возможность покрасоваться на публике с Библией, прижатой к ее могучей груди? У нее непременно будет платформа такой конструкции, которая позволит ей сделать вид, что она ходит по воде аки посуху.

– Ну тогда держу пари, что она устроит из этого целое представление!

– Рамелль, для нее каждый сделанный ею вдох – это представление. Слушай, твоя шляпа недостаточно лихо заломлена. Позволь, я ее немного собью набок. Вот,так гораздо лучше. Я сомневаюсь, что кто-либо будет смотреть на парад. Все будут глазеть на тебя.

– Ты мне бесстыдно льстишь, ты знаешь? Ну что, готова?

– Вполне.

И две красавицы выплыли сквозь дверь в сияющий июльский день. Споттс, выглядевший безупречно в своей капитанской форме, поспешил встать между ними, и дамы взяли его под руки с обеих сторон. По дороге к площади им встречались оркестры, политики, различные общества и клубы, заполнившие всю улицу до самой Хановер роуд. Дети на платформах чуть из кожи вон не выпрыгивали от волнения.

Кора подыскала себе местечко и встала на краю площади, откуда могла хорошо рассмотреть, как Луиза с Джулией будут приближаться к площади и делать по ней круг. Луизе досталась особая честь – представлять Статую Свободы на платформе с традиционной ежегодной композицией "Свобода, несущая миру свет". Несколько лет назад Свободу изображала Дельфина Бикерстафф, теперь ставшая актрисой на Бродвее. Луиза, которой уже стукнуло одиннадцать, понимала, что это ее звездный час. Джулии Эллен пришлось удовольствоваться ролью скромного суденышка-буксира в Нью-Йоркской гавани.

Орри Тадья подскочила к Коре.

– Миссис Хансмайер, вы видите, кто-нибудь уже движется?

– Нет, Орри, еще нет.

Кора углядела огромную белую шляпу и каскад золотых волос под ней. Селеста, затянутая в абрикосового цвета платье с осиной талией, презрела необходимость быть в шляпе, и ее черные волосы сияли в лучах жаркого солнца, а Споттисвуд просто сверкал между двумя красавицами.

Рамелль опустила свой кружевной зонтик, Селеста помахала Коре, Споттс выкрикнул:

– Счастливого четвертого июля!

Быстрая россыпь барабанной дроби и сигнал горна привлекли внимание толпы. Тяжелая поступь огромных лошадей была слышна за несколько кварталов, и у всех по спине тут же пробежали мурашки. Инкриз Мартин вывернул из-за угла, восседая на сверкающей пожарной машине, Олд Дикси[16]16
  Дикси (англ. Dixie) – прозвище юго-восточных штатов США, в своё время входивших в Конфедерацию Штатов Америки. Одна из версий возникновения названия, самая популярная заключается в следующем: старинные банкноты в 10 долларов, бывшие в употреблении в Луизиане, назывались «дикси» (от французского «dix», напечатанного на них). Сама Луизиана называлась на сленге «землёй Дикси». Позднее этим словом стали обозначать все южные штаты США: Южную Каролину, Миссисипи, Флориду, Алабаму, Джорджию и Луизиану.


[Закрыть]; невероятных размеров черные кони тащили ее, их гривы и хвосты были заплетены серыми и золотыми лентами. Гигантская пожарная машина мягко катилась, увлекаемая этими силачами. В нескольких шагах за Олд Дикси четверкой серых в яблоко лошадей управлял Лоуренс Виллчер. Их гривы и хвосты были увиты голубым с золотом. Подразделение пожарной охраны Северного Раннимида могло похвастаться белой машиной, о которой Инкриз с ребятами всегда говорили, что мощи у нее примерно как у кузнечика, которому приспичило помочиться. Но сегодня сама идея соперничества расплавилась на солнышке.

Тем временем стал виден первый оркестр. Новая униформа музыкантов была такой же кричащей, как и сама музыка – ярко-красной, с уймой золотых галунов, свисавших в самых неожиданных местах. Вслед за первым оркестром маршировали ветераны-янки. Те, кто не мог идти, ехали в плетеных тростниковых колясках.

Теодор Баумейстер, самый старший по офицерскому званию из ныне здравствующих, возглавлял процессию. И хотя у многих вояк синие мундиры уже не сходились на выпирающих животах, но строй старички держали хорошо.

Вслед за ними шагал и бил в бубны женский оркестр имени “Петиции Оливковой Ветви”[17]17
  “Петиция оливковой ветви” (Olive Branch Petition) – такое название получила петиция, направленная англ. королю Георгу III Вторым континентальным конгрессом амер. колоний 5 июля 1775, в самом начале Войны за независимость. Авторы петиции во главе с Джоном Диккинсоном из Пенсильвании призывали к мирному разрешению конфликта, соглашаясь признать власть Англии и прося только уступок в сфере налогообложения. Но к петиции в Лондоне не прислушались. Недальновидный монарх отверг протянутую ему “оливковую ветвь” и вместе с ней потерял американские колонии. 23 августа 1775 г. Георг III объявил колонии находящимися в состоянии мятежа. Началась война, в результате которой 3 сентября 1783 года Великобритания признала независимость США.


[Закрыть]. Тубы и трубы блестели на солнце. В этом году девушки играли тустеп и в такт поводили своими инструментами из стороны в сторону. Горожане выкрикивали что-то приветственное и аплодировали. Праздник четвертого июля начался гладко.

Вслед за "Оливковой ветвью" выступали мужчины в сером. Офицеры всегда помнили о том, что на них смотрят женщины, даже если и уже и не могли насладиться результатом ввиду почтенного возраста, поэтому надели плащ-накидки и нацепили на свои бежевые шляпы страусиные перья. Те, кто мог, твердо печатали шаг. И, как всегда, женщины вздохнули. И, как всегда, это воспламенило Теда Баумейстера, а его людям тут же захотелось показать, что эти чертовы повстанцы еще ого-го какие молодцы. Тед скомандовал своим нестройным рядам: "Шире шаг! Пусть дамы млеют и тают! Мы победили в этой чертовой войне!"

– Думаешь, грядет новая война? – прошептала Рамелль Селесте.

– Как прозаично... Надеюсь, нет.

Теодор взял себя в руки. Одна из лошадей, запряженная в Олд Дикси, встала на дыбы, когда рядом с ней бахнула хлопушка.

Орри ухватила Кору за руку.

– Я нигде не вижу ни Луизы, ни Джатс! Может, они застряли?

– Не пори горячку. Платформы пойдут между третьим и четвертым оркестрами.

– Вы знаете, Лисси и Джатс сегодня налетают друг на дружку, как мокрые куры. Может, Луиза вышвырнула Джатс с платформы? – наябедничала Орри.

– Уймись. Эти двое всегда ссорятся.

На площадь втянулся ирландский оркестр, но его было едва слышно из-за Цезарины Фронтингем, отрывисто командовавшей своим "Дочерям Конфедерации":

– И раз! два! три! четыре! Раз! два! три! четыре!

Каждая дочь была опоясана широкой лентой, спускавшейся от правого плеча к левому боку.

Минта Мей, шагавшая чуть впереди Цезарины, в арьергарде "Сестер Геттисберга", все время то ускорялась, то отставала, в попытке заставить Миссис Луженую Глотку сбиться с темпа.

Когда ирландский оркестр продвинулся чуть вперед, всеобщему обозрению предстала первая платформа – "Боеприпасы и консервы Райфа". Огромная пушка, набитая жестянками с консервированным горошком – вот и все, на что Райфу хватило воображения в этом году.

Теперь Кора и Орри смогли углядеть затылок Луизы с блестящими серебряными лучиками. Джулия Эллен и еще три маленькие девочки сновали взад и вперед между вырезанными из фанеры волнами.

Голову и плечи каждого ребенка закрывала большая дымовая труба с двумя крошечными отверстиями для глаз, спускавшаяся до пояса и переходившая в палубу из проволочной сетки, покрытой тканью, что и составляло оставшуюся часть костюма. У буксирчика Джулии на носу было намалевано "Кора". Самой Джулии уже до смерти надоело носиться вдоль платформы между двумя деревянными волнами, обозначавшими ее фарватер.

А вот Луиза стояла во всей своей красе, с пылающим факелом в поднятой руке, а другой рукой аккуратно прижимала к себе скрижаль – в точности, как сама статуя[18]18
  Статуя Свободы – одна из самых знаменитых скульптур в США и мире, часто называемая “символом Нью-Йорка и США”, “символом свободы и демократии”. Подарок французских граждан к столетию американской революции. Статуя находится на острове Свободы (англ. Liberty Island), примерно в 3 км на юго-запад от южной оконечности Манхэттена, в штате Нью-Йорк. Статуя держит факел в правой руке и скрижаль в левой. Надпись на скрижали гласит «JULY IV MDCCLXXVI» (написанная римскими цифрами дата «4 июля 1776»), эта дата является днем принятия Декларации независимости США. Одной ногой «Свобода» стоит на разбитых оковах.


[Закрыть]

. Старый мул медленно, но верно тащил патриотическое зрелище. Луиза смотрела строго перед собой, не поглядывая ни влево, ни вправо. Кора с Орри принялись аплодировать при виде столь благородного явления. Даже Селеста обратила на нее внимание со своего места.

Прямо перед платформой шагала Айдабелл МакГрейл и играла "Прекрасную Америку"[19]19
  “America the Beautiful” (рус. “Прекрасная Америка”) – американская патриотическая песня.
Люблю полей твоих простор,Янтарный урожай,Вершины снежных дивных гор,Озёр и прерий край!От берега до берега,В душе моей одна,Прекрасная Америка –Великая страна!

[Закрыть] на своем аккордеоне. Ради такого случая она даже надела одинаковые носки.

Жара и аплодисменты вскружили Джулии голову. Раскачиваясь взад и вперед, изо всех сил вопя "ту-ту!", она решила прямо здесь и сейчас совершить над Луизой отмщение. Протискиваясь между волн, она легонько подтолкнула Луизу. Лисси сделала вид, что ничего не замечает.

Тогда Джатс развернулась, развела пары, набрала скорость и на этот раз с силой врезалась в постамент Свободы.

Стиснув зубы, Луиза сквозь уголок рта прошипела: "Прекрати!"

"Ту-ту! Ту-туу!" – Джулия Эллен понеслась к краю платформы, а на обратной дороге выдала символу свободы весьма ощутимый толчок.

– Чтоб тебя, Джатс! – рявкнула Луиза.

– Мамочка, а Статуя Свободы ругается! – пожаловался маме какой-то малыш.

К этому времени не только малыш заметил, что не все ладно в Нью-Йоркской гавани. Свобода начала раскачиваться с пугающей регулярностью. И как бы Коре ни хотелось оставаться в стороне, она не могла этого сделать. Так что она пробралась сквозь толпу, шагнула на мостовую, подошла к платформе и приставила ладони ко рту:

– Вы, двое, что вы там творите?!

– Мама, это все Джатс!

– Ту-ту! Ту-тууу! – Джатс завертелась, подготавливая новый удар.

От всей этой кутерьмы мул перепугался и припустил вперед. Айдабелл попыталась немного ускориться, но она явно не была рассчитана на скоростной режим. Зато ей удалось исполнить "Прекрасную Америку" в таком быстром темпе, которого никто до сих пор никогда не слышал. Кора и Орри пустились бегом, чтобы не отстать от платформы.

– Рамелль, – Селеста коснулась ее локтя. – Смотри, Свобода несет миру свет!

Джулия Эллен качнулась вперед – как из чувства мести, так и от потери равновесия. Бах! На этот раз она врезалась в обозленную Статую Свободы и сшибла ее с ног так, что та приземлилась прямо на задницу.

– Вот же сучий потрох, я тебя убью, Джулия Эллен Хансмайер! – Луиза размахнулась скрижалью и бац! – треснула сверху по дымовой трубе, насадив ее на самые уши Джатс. Теперь Джатс вообще ничего не видела. В довершение ко всей суматохе факел, этот светоч порабощенных масс, поджег гофрированную бумагу, и платформу охватил огонь.

– Америка горит! – закричал кто-то из мужчин.

– Вполне возможно, – холодно заметила Селеста.

– Не знаю насчет Америки, а вот Луиза Хансмайер погорела точно, – сказала Рамелль.

Джатс, словно слепой котенок, на ощупь пробралась сквозь последний ряд волн и спрыгнула с края платформы. За ней последовали другие рыдающие буксирчики.

Джатс понеслась сквозь толпу, врезаясь в людей и оставляя за собой хаос и разрушения.

– Орри, хватай этого чертенка! – взревела Кора.

Орри припустила в противоположную сторону, не желая подвергаться опасности. Чуть замедлившаяся Джатс разделяла толпу, распихивая людей носом своего суденышка.

Учуяв огонь, мул неожиданно рванул с места в карьер. Луиза, которая и так уже находилась в сидячем положении, подпрыгивала на каждом ухабе, словно старый мяч. Лучи свисали с ее головы, а сама она орала так, что заглушала оркестр. Кора рванулась к дочери со всей возможной скоростью, которую только позволяли развить ее выходные туфли.

Лоуренс Виллчер с верхушки белой пожарной машины углядел пламя.

– Разворачиваемся, ребята! Платформа горит!

Не желая отстать, Инкриз Мартин натянул поводья, развернул своих зверского вида лошадей, и Олд Дикси наперегонки с Вилчером поспешила к огню.

Ирландский оркестр, оказавшийся между пожарными и пожаром, бросился врассыпную, побросав инструменты прямо на дороге, где их благополучно и расплющило.

Вода остановила и огонь, и мула. Когда струя окатила перепуганное животное, оно мгновенно успокоилось.