Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Сержант, я тебя люблю.

Слезы хлынули по суровому мужскому лицу.

– Я вас тоже люблю.

МакДугал поцеловал его в щеку.

Споттс улыбнулся и умер.

Селеста прогуливалась по осеннему, почти голому саду. Она остановилась и долго, долго смотрела куда-то в пространство. Все было таким спокойным... спокойным, но пугающим. Селеста быстро зашагала назад, к дому.

– Рамеллль!.. Рамелль, где ты?

– Я здесь, дорогая, – Рамелль сбежала по ступенькам.

Селеста выглядела бледной.

– Что случилось?

– Дорогая, я поклясться могу, что видела, как мой брат стоит в саду и улыбается мне!

Через две недели Селеста получила известие о смерти Споттса. В это время все три генеральши были в "военной" комнате. Селеста повернулась к Фанни с Фейри и негромко проговорила:

– Все это чепуха насчет гаснущих по всей Европе огней[37]37
  Селеста имеет в виду фразу сэра Эдварда Грея, министра иностранных дел Великобритании, сказанную им, когда вступление страны в Первую мировую войну стало решенным делом. Глядя из окна своего кабинета на мигающие лондонские фонари, он сказал: “По всей Европе гаснут огни; на нашем веку им уже не зажечься”.


[Закрыть]. Когда землю очистят от трупов, никакое новое мироустройство ниоткуда не явится. Власть, общество, отношения – вся эта неразбериха навалится на новое поколение. А старики, которые разожгли пожар этой войны, отступят, обессиленные. Зато выжившие и молодые продолжат танец.

Она сорвала со стены отцовскую саблю и сплеча рубанула ею по району Маас-Аргонн. Сабля сломалась. Обе наперсницы Селесты так и остались неподвижно стоять на месте.

Кора, которая была в соседней комнате, вошла, обняла Селесту и повела ее наверх в спальню. В ту ночь они с Рамелль ни на минуту не оставили Селесту одну.

22 мая 1980 года

– Ну, и чем ты собираешься заняться сегодня, раз прическу уже в порядок привела? – спросила у Луизы Джатс.

– Подумываю пойти, показаться Орри, – подкрутила локон та. – А ты что будешь делать?

– Погляжу, может получится уболтать Никель, чтобы она привела в порядок газон.

– Конечно, сделаю. Твоя газонокосилка еще на ходу?

– Да, но ее надо смазать. Она у меня не очень мощная.

– Я б тебе с удовольствием помогла, но у меня же спина, ты знаешь. Больше не могу много работать. А ведь я так привыкла вставать раненько утром и спешить в магазин "Все по 5 и 10 центов". У меня там была очень ответственная должность, знаешь ли.

Джулия фыркнула.

– Ага, это как раз заполняло твой день между чтением гороскопа в газете и просмотром "Да будет свет".

– Не умничай, Джулия. У тебя вот тоже постоянной работы нет.

– А я неплохо подрабатываю глажкой белья. Когда больше не смогу работать, выйду и лягу на площади, и пусть меня птицы склюют.

– Перед тем как я пойду стричь газон, я хочу тебя кое о чем спросить.

– Что такое? – мама сняла фартук.

– Ты писала мне, что жильцы, снимавшие у вас бабушкин дом на Бамблби Хилл, съехали.

– Да, – спокойно ответила мама.

– Ты не будешь жить там забесплатно. Я вижу, к чему ты клонишь! – завелась Луиза, не дав мне даже договорить.

– Я не собираюсь проситься жить там бесплатно.

– Дослушай ее, Луиза. Дай отдохнуть своим мозгам и рот прикрой.

– Я от своих слов не отступлюсь, – раскочегарилась Луиза.

– Тетушка Лисси, успокойся. Я ни о чем не прошу. Я заплачу.

– Ты хочешь снять этот старый дом?

– Нет. Я хочу его купить.

Тут маме стало интересно.

– За деньги?

– Конечно... а что еще я могу предложить?

– Сколько? – внезапно перешла на деловой тон Луиза.

– С домом нужно будет серьезно повозиться...

– Ты нигде не найдешь такой старинный замечательный дом, чтобы в него не пришлось вкладываться, – Луиза быстро обрела начальственный тон.

– У вас там наверху еще около двадцати акров земли.

– С фруктовым садом, ручьем, и там еще теплица стоит, и сарай вполне приличный!

– Половина дома принадлежит мне, – вмешалась мама. – Наша дражайшая маменька завещала его нам обеим.

– Я знаю, мам. Считаю, он стоит сорока тысяч долларов.

– Да там одна земля столько потянет! – торжествующе пропела Луиза. – Я хочу шестьдесят!

– Тетя Луиза!

– Шестьдесят! – она подхватила сумочку и зашагала к двери, стараясь не сорваться на бег, потому что дождаться не могла момента, чтобы вывалить эту новость Орри Тадье.

– Я здесь побуду еще некоторое время, так что мы сможем вернуться к этому разговору, – сказала я.

– Шестьдесят. Хочешь бери, хочешь нет, – и она выпорхнула в дверь.

– В этом вся моя сестра. Говорю тебе, она медяки у покойника с глаз стащить не погнушается, – проворчала Джатс.

– А ты что скажешь, мам?

– Это твоя жизнь. Поступай как тебе угодно. Как по мне, лучше уж ты будешь рядышком со мной, чем в Калифорнии или Нью Йорке.

– Я уже готова осесть и угомониться. И к тому же я люблю этот старый дом и могу привести его в порядок.

– Ну что ж, удачи тебе в переговорах с Джей Пи Морганом. Религия – далеко не все, чему она научилась в Академии. Луиза становится подлой и злобной, едва речь заходит о деньгах.

– Что ж, они удовлетворяют ее глубинные потребности. Как средство для прочистки труб.

– Ха! У тебя и вправду есть деньги?

– Ну, шестидесяти тысяч нет, а пятьдесят могу наскрести. Если она или банк дадут мне рассрочку. Иначе, мам, у меня ничего не останется на починку дома.

– Ты сможешь выплачивать мне мою половину помесячно. А вот она из чистой вредности заставит тебя заплатить ей всю сумму сразу, потом пойдет, накупит целый грузовик побрякушек и нацепит их на себя сразу все.

– Ты, кажется, не очень удивилась тому, что я хочу вернуться в Раннимид.

– Я видела, что к тому идет. Ты как раз в подходящем возрасте, кстати.

– Какая ты умная…

– Ну, кое-в чем я соображаю, – Джатс бросила собаке мячик, и пес рванулся за ним. – Эта моя сестрица превращается в настоящий выпердыш пианино, когда на нее находит.

– Боже, мама, где ты набралась таких выражений?

– Не знаю, – удивленно ответила Джатс. – Ты имеешь в виду "выпердыш пианино?"

– Ну, хотя бы.

– Может, я стала ее так называть, когда она ударилась в музыку. Я не помню.

– Ты поможешь мне ее уломать?

– Да, я тебе помогу, но мы не можем слишком ее раздраконить, а не то она в гневе посдирает с окон занавески и вырвет из стен телефонные провода. И тогда телефонная компания откажется ее обслуживать.

– Спасибо, мама. Ты, давай, начинай думать, как нам ее уломать, а я пока пойду лужайку подстригу, – я распахнула заднюю дверь.

Мама кратчайшим путем подлетела к телефону и набрала номер так быстро, что совсем забыла о своем артрите.

– Привет, Ив! Как ты там нынче поживаешь? Ив, ты мне нужна, у нас секретное задание. Мы с тобой против Луизы и Орри, еще разок!

14 июня 1919 года

Трепещущая Луиза в белом выпускном платье восседала на табурете за пианино и ожидала своей очереди. Церемония была отрепетирована бесчисленное количество раз, поскольку Карлотта Ван Дазен желала впечатлить родителей настолько, чтобы у тех не оставалось сомнений, отправлять ли им младших дочерей в Академию благородных девиц.

Кора с Джулией Эллен были одеты в свои лучшие наряды и тихонько сидели на стульях для пикников вместе с Селестой и Рамелль. Орри Тадья тоже была здесь. Луиза применила весь свой дар убеждения, чтобы раздобыть приглашение и для нее, потому что ужасно хотела ошеломить подругу своим положением.

И Селеста, и все остальные в свою очередь были ошеломлены Орри, чьи волосы полыхали уже даже не рыжим, а подозрительно красным оттенком.

Орри больше не была толстенькой коротышкой, теперь она превратилась в толстую дылду – дылду, облитую дешевыми духами. Орри свято веровала в идею "нанесите капельку L'Heure Bleue на те места, где прощупывается пульс – и вас ждет чудесная жизнь!"

Война закончилась, но мирный договор еще не был подписан.

Многие мужчины все еще пребывали "там". Ни Кертис, ни Перли Трамбулл еще не демобилизовались. Селеста оправилась после смерти Спотти, но как-то притихла, и даже когда шутила, то сама смеялась редко.

К сцене подошла Карлотта.

– Добро пожаловать на церемонию вручения дипломов классу выпуска 1919 года! Сегодня нам выпала честь услышать, как к выпускницам обратится с напутственным словом герой внутреннего фронта, человек, чьи труды здесь сделали возможными ратные подвиги там. Присоединитесь же ко мне и поприветствуйте Брутуса Райфа!

Селеста была шокирована, обнаружив, что Брутус входит в программу вечера.

– Эта женщина невыносима! Интересно, во сколько ему обошлась эта "честь"?

– Селеста, не беспокойся из-за этого, – похлопала ее по руке Кора. – В конце концов, он еще не умер.

– Одна надежда, что это вскоре произойдет, – ответила Рамелль.

– Брутус пожертвовал школе здание, – влезла в разговор Джатс.

– Откуда ты знаешь? – шепотом спросила Селеста.

– Луиза. Проповедница ей обо всем рассказывает. Лисси у нее в любимчиках.

Орри делала вид, что слушает, как Брутус бубнит о мире на Земле, купленном ценой крови наших мальчиков. Потом он увязал это с экономикой и перешел на описание открывающихся возможностей.

Селеста наклонилась к Джатс.

– А Луиза знала, что Брутус будет произносить речь?

– Ага. Но она взяла с меня честное слово не говорить об этом, потому как боялась, что вы с мамой не придете.

– Черт бы подрал мою сестрицу!

Рамелль потянула Селесту к себе, чтобы та выпрямилась. Брутус глядел прямо на нее. Селеста уставилась на него в ответ. Она его на дух не переносила. Неприкрытое двурушничество сестры, нарушившей неписаные правила высшего общества Раннимида, привело ее в ярость. Она снова склонилась к Джулии.

– А Луизу совсем не беспокоит, что этот человек убил Эймса? Как она может там сидеть?

– Она мне сказала, что с ним поквитается.

На лице Коры появилось обеспокоенное выражение. Она искренне ненавидела Брутуса, она была потрясена жадностью Карлотты, но совсем не хотела, чтобы Луиза в это вмешивалась.

– Что она собралась устроить?

– Она не сказала, – Джатс замолчала.

– Джулия, я же знаю, что ты знаешь, – заговорщическим тоном прошептала Селеста.

– Не знаю я ничего.

– Аминь, – улыбнулась Кора.

– Кора, а ты знаешь?

– Селеста Чальфонте, уймись. Ничегошеньки я не знаю. Я просто хочу, чтобы Джулия осталась сидеть на своем месте. Ты же знаешь, если Луиза что-то там затеет, эту девчонку мигом туда унесет. Если они не воюют друг с другом, значит, затевают свару со всеми желающими, – она крепко сжала руку Джулии. – Так вот, я не знаю, что там у твоей сестры на уме, но ты с этого места не встанешь, понятно тебе?

– Да, мэм.

– И в заключение позвольте мне поздравить этих прекрасных девушек, весь класс 1919 года выпуска! Я уверен, что вы займете подобающее место в обществе в качестве верных жен и любящих матерей. Вы – опора Америки, этой великой страны, где любой мальчик может вырасти и стать президентом. Мои вам наилучшие пожелания! – напыщенно завершил свое выступление Брутус.

Селеста окончательно вышла из себя.

– А как насчет того, чтобы наши дочери выросли и стали президентами, мистер Райф?

Пораженный Брутус повернулся спиной к подиуму. Узнав нарушительницу спокойствия, он широко улыбнулся.

– Моя дорогая мисс Чальфонте, у вас нет никаких дочерей.

Зал рассмеялся.

– У нее нет, а у меня есть! – вскочила на ноги Кора.

– Леди, я не думаю, что вправе говорить на эту тему, – замялся Брутус. Вид Коры его обеспокоил. Он ничего не имел против нее лично, но все-таки она его как-то... расстраивала.

– А я вправе! Какая же это великая страна, если половина живущих в ней не могут голосовать?! – Селеста села на любимого конька.

Разъяренная Карлотта взлезла на подиум и закричала оттуда на сестру:

– Если женщины станут голосовать, это разрушит моральные устои всей нации! Политика – грязное дело, и мы не должны пачкать о нее наши нежные руки! Оставьте это мужчинам! На нас возложена миссия нести духовное просвещение. Какая политика может сравниться с этой великой задачей?

– Деньги, власть, будущее! – выкрикнула Селеста в ответ.

Рамелль, Кора и Джулия Эллен встали по сторонам от Селесты, чтобы она ощущала поддержку, хоть и представления не имели, что вырвется из ее уст в следующую секунду.

– Моя дорогая сестра, ты просто излишне экзальтированная женщина, не благословленная собственными детьми, так что все твои страстные речи беспочвенны, – ухмыльнулась Карлотта. Она махнула Луизе, чтобы та начинала играть, но Луиза сделала вид, что не видит этой судорожной жестикуляции. Брутус уселся. Ему явно было неловко.

– Обеспокоенность судьбами будущих поколений женщин – это не беспочвенные страсти, Карлотта. Разве не для этого предназначена твоя школа – обучать молодых женщин, обострять их умы и закалять характеры? – и прежде чем Карлотта успела ответить, Селеста продолжила. – Что ж, я тоже беспокоюсь об этих юных гражданах, пусть пока они и не обладают полными гражданскими правами. Я тоже верю в то, что женщины – это наша надежда на будущее, но не только то, в котором они сидят дома и обсуждают как бы получше составить букет. Разве война прошла для вас бесследно? Мужчины утратили право нести моральную ответственность перед будущим. Оставьте политику в их руках, и так называемая "Великая война, положившая конец всем войнам" окажется генеральной репетицией следующей! Женщины должны войти в политику. Мы должны бороться за контроль над будущим, иначе никакого будущего у нас просто не будет! – Селеста остановилась, чтобы отдышаться. Единственный раз в жизни она позволила эмоциям прорваться наружу, и теперь ей было плевать, кто на нее смотрит.

Карлотта воспользовалась паузой.

– Господь сотворил человека, мужчину, по образу и подобию своему, сотворил первым! А нам должно следовать за мужчиной, как сказано в Библии. Ты ниспровергаешь Закон Божий! И кроме того, всем известно, что женщины не приспособлены для работы за пределами дома, не говоря уж о том, чтобы правительство возглавлять!

Кто-то из родителей выкрикнул с места, чтобы приободрить Селесту:

– Да женщины просто не могут сделать хуже, чем уже сделали мужики!

Карлотта, удивленная тем, что в стаде обнаружилась еще одна паршивая овца, повторила свои слова:

– Господь сотворил мужчину первым. Адам и Ева.

К Селесте вернулся задор.

– Мужчина был пробой пера. Женщина – окончательный результат.

Этому рассмеялись уже многие родители. Карлотта едва не пустила пену изо рта.

– Селеста Притчард Чальфонте, ты достаточно испортила церемонию. Сядь!

– Приношу свои извинения выпускному классу. Девушки, я надеюсь, что вы оставите свой след в этом обветшавшем мире, и желаю вам всего наилучшего, – Селеста села. Рамелль, Кора и Джулия Эллен опустились на свои места одновременно с ней. Изумленная Орри все это время так и просидела с раскрытым ртом, едва не задевая отвисшей челюстью свою пышную грудь.

Карлотта сложила руки, собралась и продолжила церемонию.

– Выпускной класс, встаньте, пожалуйста.

Девушки, все разодетые в белое, поднялись на ноги. Каждая из них должна была подняться на сцену, получить диплом, пожать руку Брутусу и спуститься в зал.

Карлотта махнула Луизе.

Луиза начала играть торжественный марш из заранее подготовленного сборника. Она должна была играть их всю церемонию. Когда последняя выпускница получит свой диплом, Карлотта поприветствует ее, как пианистку, Луиза поднимется на сцену, получит диплом и вернется за пианино. Луиза уже предвкушала аплодисменты...

Со всем возможным достоинством, какое только могли изобразить, девушки ступали в такт музыке и поднимались по ступенькам к Карлотте.

Однако, в списке еще не прозвучала фамилия Аллстон, а Луиза уже сбилась с церемониального марша на веселенькую "У моря". Миллисент Аллстон запнулась. Следующей Луиза выдала "Хеллоу, крошка", залихватски тренькнула по клавишам и вернулась к сборнику "Торжественные и церемониальные марши".

Селеста рассмеялась в голос. Джулия, которой было четырнадцать, откровенно ржала. Кора просто улыбалась и покачивала головой. Тронутая усилиями Луизы остаться верной памяти Эймса, Рамелль прослезилась и потянулась, чтобы взять Селесту за руку. Над головами выпускниц поплыла "Старым добрым летом". Карлотта, у которой день и без того не задался, попыталась взять себя в руки и так стиснула диплом Кейти Бейли, что тот превратился в бесформенный комок. Возвращение к "торжественным и церемониальным" искусно переплелось с "Играл оркестр". Ученицы, вместо того чтобы расстроиться, подхватили припев "Оркестра". Луиза колотила по клавишам со всей мочи. Она снова вернулась к "Старому доброму лету", потому что слова этой песни знали почти все. Вскоре все выпускницы, стоявшие в шеренге, раскачивались и голосили так громко, как только могли. Селеста захлебывалась от смеха. Рамелль принялась подпевать девушкам. Бунтарский дух проник и в родительские ряды, несколько человек присоединились к хору. Кто-то из девочек стал звать: "Ну давай, мамочка!", "Папа, нам не хватает баритона!", и теперь уже многие родители подхватили песню.

Странное веселье наполнило толпу зрителей и выпускниц. Может, это случилось потому, что война закончилась, а может потому, что наконец пришел выпускной, а может, всем просто было весело. Как бы то ни было, но все в едином порыве с удовольствием допели "Старым добрым летом". Карлотта Ван Дазен упала в обморок. Брутус рванулся к ней. Хуанита Вивер, президент класса, спокойно обошла поверженную директрису и занялась вручением дипломов. Когда последняя девушка получила свой свиток, перевязанный черно-оранжевой лентой, символом класса, Хуанита указала на Луизу. Весь класс пришел в неистовство. Луиза бросила играть и вышла к Хуаните, которая вручила ей диплом. Кроме приветствий и выкриков, девушки затянули хвалебную "For She's a Jolly Good Fellow"[38]38
  “For He's a Jolly Good Fellow” популярная песенка, которой принято поздравлять людей с примечательными событиями – повышением по службе, днем рождения, свадьбой, годовщиной свадьбы, рождением ребенка, победой в состязании. He's легко меняется на She's, и песня подходит и мальчикам и девочкам. Мы, кстати, слышали ее в фильме “В джазе только девушки” на вечеринке в честь дня рождения мафиози Коломбо, где гангстер с автоматом выламывался из гигантского торта. В русском переводе она звучала как «Наш друг прекрасный парень, об этом знают все». Американский вариант текста следующий:
  For he's a jolly good fellow, for he's a jolly good fellow
  For he's a jolly good fellow (pause), which nobody can deny


[Закрыть]. Луиза поклонилась и поспешила назад, к пианино, чтобы подыграть им.

Возвращаясь домой мимо залитым послеполуденным солнцем золотых полей, все в машине продолжали распевать "Старым добрым летом". Селеста сжимала руль и размышляла о музыкальной выходке Луизы. "Насколько же, должно быть, ей было сложно восстать против Карлотты, – подумала она. – Видимо, она очень сильно любила Эймса Рэнкина и очень любит свою мать. Иначе она спокойно проиграла бы всю церемонию, пытаясь не замечать присутствия Брутуса Райфа. Храбрость -странное качество. Оно может проявиться, когда ты меньше всего его ждешь, в самый неподходящий момент, и в том, кого ты не считал на это способным". Селеста подумала о справедливости, а точнее сказать, о ее отсутствии. Закон легко позволяет нам то, что запрещено честью.

Да, Спотти часто так говорил. И пока Селеста пела и крутила руль, в ней зрело решение что-то проделать с этой самой честью. Ей придется подождать подходящего времени, но время это придет.

14 сентября 1919 года

Пушистая лапка протянулась из-под стола и подцепила сэндвич прямо с тарелки отвлекшейся Джулии Эллен. Мадам де Сталь слопала ветчину, а хлеб оставила валяться на полу. Джатс, увлеченная игрой в бридж, этого даже не заметила.

Селеста и ее наперсницы научили Джатс вместе с Ив Мост играть в бридж и покер на тот случай, если одна из четверки заболеет или ей наскучит игра.

Джатс, дока во всем, что касалось механики и математики, была способна запомнить каждую сыгранную карту.

Фанни Джамп, на удивление трезвая, пристально изучала взятку Селесты и Джулии. Фейри откусила кусочек своего сэндвича.

– А Луиза встречается с Перли Трамбуллом? – спросила у Джулии Селеста. Она знала ответ, но надеялась отвлечь Фанни.

– Они с Орри вконец помешались на всех, кто носит гетры.

– Неужели? – вставила Фанни.

– Миссис Крейгтон, грешно смеяться над убогими, но иначе про нее и не скажешь. Они с Орри одалживают одна у другой одежду, когда идут на свидание. У них один наряд на двоих. Если их когда-нибудь пригласят на свиданку одновременно, их дружбе настанет конец.

– Они друзья – не разлей вода, эти двое, – сказала Ив, сидевшая позади Джулии и изучавшая карты у той в руке. Она не так быстро схватывала премудрости игры, как Джатс.

– Луиза все так и носит напоказ дешевенькие четки? – вопросительно вскинула бровь Селеста.

– Иногда, когда ее одолевает приступ добродетельности, – протянула Джулия.

– Послушай, Селеста, ты что, сбросила пики? – спросила Фанни.

– Да. У тебя какие-то возражения?

– Нет. Фейри, проснись, а? Мисс Чальфонте сбросила чертовы пики.

Фейри и ухом не повела. Фанни повторила чуть громче:

– Фейри Тетчер, ээй!

– Что?

– Селеста сбросила пики.

– А.

– Возьми на заметку. Сейчас твоя очередь.

– Да не ори ты так, Фанни... Кажется, кто-то подъехал к дому, – Фейри поднялась и подошла к окну. – Селеста, Карлотта с двумя монахинями свернули к нам!

Легко, словно кошка, Селеста скользнула к окну.

– Папистки у порога!

– Ну это ты загнула, – отозвалась Фанни.

– А выйду-ка я наружу и спрошу, что у нас забыла Проповедница, – Селеста распахнула дверь и пошла навстречу Карлотте, которая вылезала из своего "Даймлера".

– Что они там делают, Фейри?

Фанни одна из всех осталась за столом. Ив и Джатс тоже подсматривали за происходившим на улице сквозь занавески.

– Карлотта машет руками, – ответила Фейри.

– Мисс Чальфонте скрестила руки на груди. Что б там миссис Ван Дазен ни вещала, она не очень хочет ее выслушивать, – заметила Джулия.

– Спасение на вынос и в рассрочку, – пробормотала Фанни и, пока все неотрывно смотрели в окно, заглянула в чужие карты.

– Селеста говорит ей проваливать ко всем чертям! – воскликнула Джатс.

– Она, несомненно, сможет прикупить собственности в аду и потом перепродать по выгодной цене. Потому что все катится к чертям, как я погляжу, – съязвила Фанни.

– Фанни, ты пропускаешь замечательное зрелище. Сестра Мери Маргарет крестится. Наверное, Селеста слишком цветисто выразилась, – Фейри прижалась ухом к окну, пытаясь разобрать, что там говорят на повышенных тонах.

– Карлотта до сих пор не простила ее за испорченный выпускной, – к этому моменту Фанни тоже прилипла к окну вместе с остальными.

– Если есть способ поквитаться, она это сделает, благочестивая лицемерка, – прищурилась Фейри.

– Пригласить Брутуса произнести речь было достаточно оскорбительным, я полагаю, – глянула на нее Фанни.

– Карлотта продала ему честь семьи за пожертвование. Она не хотела специально разозлить Селесту, – рассудительно заметила Джатс.

– Джулия, ты меня удивляешь, – улыбнулась Фанни.

– Он все пухнет и пухнет, как клещ! – отрывисто проговорила Джатс.

– Фанни, как по-твоему, как ему это удается? Весь город его ненавидит. Наши люди не хотят иметь с ним дела.

– Когда на море прилив, всякая дрянь всплывает, – Фанни задернула занавеску. – Мы от него не зависим, но большинство горожан – да. Если они не работают на его заводах, тогда заинтересованы в том, чтобы его работники покупали товары в их магазинах. Погляди только на этот чертов "Кружок Марты"! Жены лавочников водятся с Руби, Рейчел и Розой без разницы, нравится им это или нет.

– Да... Господи, Селеста толкнула ее, та влетела в автомобиль и приземлилась прямо на задницу! – Фейри от волнения перешла на шепот.

– Живо, быстрее за стол! Она возвращается! – Фанни поспешила к картам.

Селеста бахнула дверью и заняла свое место за карточным столом.

– Ну и? – спросила Фанни.

– Что – "ну и", черт бы его все побрал?!

– Что нужно было нашей христопродавице?

– Она сказала, что Брутус Райф обратился к ней – только вообрази себе – как к представительнице семьи Чальфонте, и попросил разрешения воздвигнуть монумент в память о войне – на лужайке перед военным заводом. Памятник Споттсу.

– Да ты шутишь! – возмутилась Фанни.

– Если бы, – Селеста стиснула зубы.

– И что ты будешь делать? – повысила голос Фейри.

– Подожду, пока вернутся Кертис и Рамелль, и обговорю это с ними. Изумительно, как он умудряется договориться с остальными семьями нашего круга.

Фанни поднялась и налила себе выпить. Видит бог, она и так долго ждала.

– А когда должны вернуться Кертис и Рамелль? – спросила Фейри.

– Через час, – Селеста взяла свои карты.

И пока Фанни играла лучше, чем все присутствовавшие могли припомнить, Селеста обдумывала еще одну горячую новость, которую принесла Карлотта – о том, что у Кертиса и Рамелль завязался роман. Источник, заслуживающий доверия, соловьем разливалась Карлотта, сообщил ей, что они сняли номер в Хановере для бесстыдных утех.

Кертис приехал шесть недель назад и медлил с отъездом. Селеста совсем не горела желанием спровадить его в Калифорнию. Утрата Споттса задела их всех и все еще живо ощущалась. Кертис вернулся домой с усиками, и выглядел совсем как покойный брат. Чальфонте вообще были похожи друг на друга. Война добавила ему возраста и заодно разожгла в нем жажду жизни. Прежде он сдерживался, а теперь, возможно, решился приударить за Рамелль. "Ну что ж, удачи ему, – подумала Селеста. – Кто сможет перед ней устоять? Я вот не могу. Но сможет ли она устоять перед ним? Я... черт, Фанни берет еще одну взятку. Да, конечно же, они стали любовниками. Я это спиной чувствую. Хотя меня она тоже любит... Я знаю, что она любит меня. Мою сестру корчи берут. Брутус. Брутус Райф..."

А вслух она произнесла:

– Klotzen, nicht Klechern.

– Это что значит, Селеста? – наклонилась вперед Фанни.

– О, я просто подумала, что Брутус должен явиться сюда или позвонить, чтобы обсудить это святотатство с памятником.

– Ты сказала что-то на немецком, – подхватила разговор Фейри.

– Если решил бить, то сожми руку в кулак, – Селеста сбросила еще карту. – Вот что я сказала.

Рамелль и Кертис всю вторую половину дня прозанимались любовью. Ему было тридцать пять, и в его темных волосах уже появилось несколько седых прядей. Свежий шрам на левой руке все еще отливал зловещим багровым оттенком. Мускулистый и подтянутый, Кертис отлично выглядел. Рамелль нравилось проводить руками по его груди, поросшей тонкими темными волосками, мягкими, словно пушок у цыпленка. А он был без ума от Рамелль. Кертис любил ее с того самого момента, как она вошла в дом его сестры. Споттс предупреждал его о необходимости соблюдать дистанцию – Селеста была грозным противником. Теперь ему казалось, что все это было вечность назад.

– Я должен вернуться в Калифорнию, ты же знаешь?

Она приподнялась на локте.

– Знаю, дорогой.

– Рамелль, пожалуйста, поедем со мной, – голос Кертиса стал хриплым, во рту у него пересохло.

Она поцеловала его.

– Нет.

– Прости меня. Я хотел сказать – ты выйдешь за меня замуж? Я буду счастлив и польщен, если ты окажешь мне честь и станешь моей женой, – он замер.

Рамелль провела рукой по его волосам.

– Кертис, я не могу. Ты знаешь, что я не могу и знаешь, почему.

Если он и знал, то все равно хотел это услышать.

– Селеста?

– Селеста. Я люблю ее. И всегда буду любить.

– Так странно, когда твой соперник – твоя же сестра. Я... я вижу, как ты ее любишь, но, Господи, я хотел бы, чтобы ты вышла за меня. Я люблю тебя, – он сам удивился своим словам.

– И я тебя люблю. Я люблю вас обоих, – она протяжно вздохнула. – Когда ты приезжал к нам, я глядела на тебя и все думала, как бы это было – заняться с тобой любовью. На вечеринке в честь Споттса, когда ты так удивил нас тем, что тоже идешь на фронт, я поняла, что если ты вернешься, я буду любить тебя, если ты захочешь.

– Захочу тебя? Я прошел бы всю войну снова, если бы знал, что в конце меня будешь ждать ты, – Кертис снова поцеловал ее и крепко обнял. Он боялся ее отпускать.

– Я счастлива, что мы любим друг друга. Если бы ты жил здесь, меня бы ничто не удержало, – он начал было что-то говорить, но Рамелль продолжила: – Нет, даже не помышляй об этом. Ты построил свою жизнь не здесь, а в другом месте. И как бы сильно ты меня ни любил, менять ее на меня нельзя.

– Не говори так.

– Это единственная вещь, которой меня научила твоя сестра. Место. Место и способ мышления.

– Должно быть, ты ее очень любишь.

– Да.

– А вы... – он смущенно запнулся.

– Да. Да, и за это я ее тоже люблю. Странно, это так странно. Я не чувствую себя виноватой. Я не чувствую, что предала ее, наоборот, ощущаю, что любить тебя – это самое естественное, что только может быть. Любовь к тебе дает мне возможность любить ее еще сильнее, а любовь к ней питает мою любовь к тебе. Как ты думаешь, может быть так, что любовь приумножается? Мы привыкли думать, что ее нужно делить. Но она словно свет, проходящий сквозь бриллиант. Она множится.

– Надеюсь, что так, – Кертис коснулся ее щеки, провел пальцем по очертаниям прекрасных губ и подумал, что сейчас взорвется от охвативших его чувств.

В тот же вечер, когда Рамелль и Кертис вернулись, Селеста рассказала им о визите Брутуса к Карлотте. Вместе они сошлись на том, что ни за что на свете не дадут Брутусу пребывать в убеждении, что он смог подкупить Чальфонте. Они сами воздвигнут памятник в честь Споттса и погибших раннимидцев. Стоит только стравить "Дочерей Конфедерации" с "Сестрами Геттисберга", и деньги соберутся мгновенно. Кроме того, и Селеста, и Кертис пожертвуют кругленькие суммы.

Вечером Селеста, как обычно, сидела в кровати и читала. Она продиралась сквозь марксов "Капитал" на немецком, но ни за какие коврижки не призналась бы в этом Фейри Тетчер.

Селесте был сорок один год, в конце ноября ей должно было исполниться сорок два. Она оставалась по-прежнему красивой, даже сияющей. Каждое утро она выезжала на прогулку верхом, как привыкла делать с самого детства. Тело ее было подтянутым и гладким. Рамелль прижалась к ней и задумалась о том, стоит ли и возможно ли сравнивать красоту Кертиса с красотой его сестры или же это глупая затея? Пусть каждый просто остается собой.

– Дорогая, ты в курсе, что Джатс стала великолепно играть в карты? – Селеста обняла ее.

– Хорошо. В следующий раз сыграю в паре с ней. А где сегодня была Кора?

– Я отправила ее в город, в кино. Поглядеть на Глорию Свенсон в "Мужчине и женщине". Кора ни разу не была в кинотеатре, ты знала?

– И что она сказала?

– Сказала, что у нее голова разболелась. И что она лучше послушает, как Айдабелл играет на аккордеоне. Так она может и слушать, и различать цвета, – рассмеялась Селеста.

– Стоящая книга? – Рамелль заметила название.

– Может, она и всколыхнула Россию, но меня ей не поднять. Трудно представить, что Фейри это читает.

– У нее ума не больше, чем у птички.

– Рамелль, Карлотта сказала мне еще кое-что, о чем я не упомянула сегодня вечером.

– Что такое? – Рамелль села.

– Она, после осторожных намеков и аккуратных недомолвок сообщила, что вы с Кертисом состоите в близких отношениях. – Селеста закрыла книгу, отложила ее на ночной столик и посмотрела прямо на Рамелль.

Та не отвела взгляда.

– Так и есть.

– Я так и думала. Он предлагал тебе выйти за него замуж?

– Да. Твой брат – человек чести.

– Он хороший человек. Я знаю его не так хорошо, как знала Спотти – просто он был намного младше, пока мы росли, но я точно знаю, что он хороший человек.

– Селеста, я не собираюсь выходить замуж за твоего брата.

– Мой брат недостаточно хорош для тебя? – защитной реакцией, юмором Селеста пыталась прикрыть свое огромное облегчение, но Рамелль слишком хорошо ее знала, чтобы дать себя одурачить.