Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Рита Мэй Браун
Одного поля ягоды

21 мая 1980

Я купила матери новую машину. Тетушку Луизу чуть удар не хватил. Эти двое, словно карликовые петушки, неустанно продолжают сражаться друг с другом с тысяча девятьсот пятого года, в аккурат с маминого рождения. Самая первая большая битва, которую обе могут припомнить, приключилась из-за разноцветной ленты для волос в тысяча девятьсот девятом. Джатс (это моя мама) говорит, что Селеста Чальфонте подарила ленту ей, потому что она была такой красивенькой и славной девчушкой. Ну, и Луиза вся обзавидовалась. И с тех пор отношения между ними делались только хуже и хуже.

Луиза же яростно излагает совсем другую версию этого судьбоносного события. Она говорит, что Селеста Чальфонте одарила лентой ее, потому что как раз она была такой красивенькой и славной девчушкой. А Джатс, эта завистливая маленькая сатана, сдернула ленту прямо у нее с головы, выдрав в придачу пучок волос с корнями. Поскольку Луизе уже стукнуло семь, она сдержалась и не стала выбивать из младшей сестренки дух. Вместо этого она сообщила о покраже их матери, Коре Хансмайер, в надежде, что акт возмездия совершит она. Кора, воплощение самой справедливости, вернула ленту Луизе, и с того самого дня Джатс снедала черная зависть. Луиза клянется, что все так и было.

И даже в мае тысяча девятьсот восьмидесятого я все еще не могу разобрать, кто из них победитель, а кто – жертва. Эти роли сменяют друг друга постоянно, как ночь сменяет день, а две сестры по сю пору не дают друг другу покоя. Хлопает входная дверь. Это тетушка Лисси (Луиза).

– Джатс, я так гляжу, ты яйца поставила мариноваться?

– Правильно глядишь. Дать попробовать?

– Нет, ты в них слишком много сахара кладешь. Я вот свои делаю остренькими.

– Подумаешь!

– Вот зараза, да при тебе прямо и слова не скажи! И при этой твоей чертовой сиротке, которую ты подобрала на улице в сорок четвертом году, тоже!

– Луиза, она моя дочка, все равно как если бы я ее родила!

– Ха! Да откуда тебе знать, что такое быть матерью? Для этого ребенка родить нужно. Плоть от плоти твоей, кровь от крови. Такая мистическая, духовная связь – но я не думаю, что у тебя соображалки хватит это понять. Ты не послушалась меня в сорок четвертом, так не послушаешься и сейчас.

– Да чтоб у тебя язык отсох! Ходить-переваливаться, как надутая жаба – разве это делает женщину матерью? Материнство в том, чтобы вырастить ребенка.

– Здорово же ты с этим справилась! Никель ушла из церкви, уехала из города, оставила тебя, а теперь еще и пишет книги, которые позорят всю семью!

– Если не хочешь, чтобы кто-то совал нос в твои дела, держи рот на замке!

– Да откуда мне было знать, что эта паршивка все запомнит?

– Лисси, когда ты будешь помирать, то последним перестанет шевелиться твой рот! Ты не только Никель истории рассказываешь, ты вещаешь как радио всем, кто только готов слушать!

– Врушка, врушка, мерзкая свинюшка!

Я больше не могу это выносить. И встреваю.

– Вы что, снова завелись?

Тетя Луиза мигом разворачивается. Сейчас и мне достанется.

– Да как у тебя, Николь Смит, наглости хватило показаться в этом доме!

– А что не так? Это мамин дом.

– Писать рассказики и выставлять меня на посмешище? А я, между прочим, старший регент Католических Дочерей Америки от великого штата Мэриленд! Мне так неловко, что прямо умереть хочется!

– Сомневаюсь, что нам настолько посчастливится.

– Никель, а ну не смей так разговаривать с моей сестрой!

– Господи Исусе, чтоб вас всех!

– Видишь, Джатс, видишь – вот до чего доводит вероотступничество! Швыряется именем Господа так, словно это соль какая-то!

– Тетушка Луиза права. Прояви хоть немного уважения.

– Я пошла назад, на веранду. На солнышке погреюсь. Вы обе такие закосневшие. Мам, можно мне маринованное яйцо?

– Бери и проваливай. Мне с Луизой о делах переговорить надо.

Едва за мной закрывается дверь, как я слышу оглушительный шепот Луизы, обращенный к моей матери:

– Закосневшие? А чего это значит такое? Что мы тупые?

– Я так и не поняла, обижаться мне или нет. Выучилась дочка в колледже, а мне теперь мучаться!

Две пары ног наперегонки спешат к большому словарю, который живет у мамы под журнальным столиком. Я слышу, как шелестят страницы.

– Луиза, "зако-сневшие", а не "зака-.."

Я так и вижу, как их седые макушки склоняются над томом Вебстера. Едва они отыщут "закосневший", как тут же набросятся друг на друга с новой силой. Семьдесят пять лет – долгий срок, как для любви, так и для ненависти.

6 марта 1909 года

Селеста ворвалась в кухню, словно душистый вихрь. Луиза и Джулия Эллен подняли головы от книжки с картинками, которые они рассматривали.

– У кого сегодня день рождения? Джулия Эллен, а вот и подарочек для твоей красивой головки, – Селеста протянула ребенку яркую ленту.

– Спасибо вам, мисс Чальфонте.

– Мисс Чальфонте, а вы не забудете, что у меня день рождения через три недели? – Луиза хотела навести ясность.

– Я знаю. Как сегодня дела в школе?

– Яшью Грегоровитча выпороли.

– Вот это событие! – ее правая бровь взлетела вверх. – Ну, поиграйте пока. Ваша мама вернется, едва только закончит со столовым серебром.

Селеста исчезла в кухонных дверях, оставив за собой шлейф приятного аромата.

Джулия попыталась завязать ленту бантиком у себя на макушке на манер, как если бы у нее болели зубы, но ее крохотные пальчики были недостаточно ловкими.

– Лисси, помоги мне!

Едва лента оказалась надежно зажатой у нее в кулачке, Луиза принялась торговаться.

– Я завяжу тебе самый лучший бантик на свете, если ты только разрешишь мне завтра надеть эту ленту в школу.

– Нет!

– А я дам тебе поиграться с моими стеклянными шариками...

– Нет! Отдай мою ленточку!

– Не хватай ее, Джулия. Ты же девочка!

– Или завяжи мне ее, или отдавай назад! Это мой подарок!

– Жадина!

– Я не жадина! Это мой день рожденья!

– Ну пойми, какая я буду счастливая, если ты дашь мне ее завтра поносить!

– Ты можешь быть счастливая на своем собственном день рожденье! Отдавай мне мою ленту! – Джулия схватила Луизу за руку и стала щипаться.

– А ну перестань!

– Отдавай мою ленту!

– Да ты что, не соображаешь ничего? Мы ж христиане! Это значит, что надо делиться!

– Отдай ленточкууу!

– Ты что, хочешь угодить в ад, и чтобы у тебя из попы торчал красный хвост?

Эта угроза заставила Джулию остановиться.

– Из попы?

– Огненно-красный хвост, как у беса!

– Луиза, ты все выдумываешь!

– А вот и нет. У мамы спроси.

Джулия рванула кухонную дверь и обнаружила Кору, которая как раз заканчивала начищать вилки.

– Мама, а Луиза говорит, что если я попаду в ад, то у меня из попы будет торчать красный хвост!

– Ты, никак, туда на днях собралась?

– Это правда? У людей бывают красные хвосты?

– Девочка, не забивай мне голову этой ерундой! Откуда мне знать, какая там мода, в ихнем теплом климате?

Озадаченная Джулия вернулась в кухню.

– Она не знает.

Луиза решила ковать железо пока горячо.

– Раз она не знает, это не значит, что это неправда. Ты же не хочешь туда угодить, так?

– Нет, а теперь отдавай мне мою ленту!

– Ты попадешь прямиком в ад! Дай мне ее завтра поносить!

– Нет! – Джатс снова рванулась к ней, Луиза увернулась.

– Ты должна делиться! Это по-христиански!

Подкрепленная этой теологической выкладкой, Луиза цапнула с кухонной раковины нож, и прежде чем Джулия смогла ее остановить, разрезала красивую ленту в аккурат посередине.

– Вот, я избавила тебя от вечных мук!

Джатс взяла протянутый ей жалкий огрызок, села прямо на пол и зарыдала. Ее горестные вопли разнеслись по всему просторному дому.

В кухню целенаправленно шагнула Кора.

– Что здесь происходит?

– Лисси украла мою ленту для волоооос!

– Врушка, врушка, мерзкая свинюшка!

– А ну-ка прекрати, Луиза! Ты украла ее ленту?

– Нет, мамочка, смотри – она у нее в руке.

– Правда, что ли?

– Ыыыы! Она разрезала ее на две!

– А что это у тебя за спиной? Ну-ка, покажи руку!

Луиза неохотно вытянула руку.

– Разожми кулак.

И там, на середине ладошки обнаружилась смятая вторая половинка ленты.

– Мама, Иисус учил: "Просите, и дано будет вам".

– А при чем тут Иисус к деньрожденьишному подарку твоей сестры?

– Я просила, а она не дала, и тогда я взяла половину. Теперь Боженька не будет сердиться на Джулию.

– Пути Господни неисповедимы, Луиза Хансмайер, а вот мои очень даже исповедимы! – Кора с размаху шлепнула ее по заднице. – Вот тебе, раз такая умная! Будешь знать, как портить подарки сестры! И когда через три недели настанет твой день рождения, все, что ты получишь, я разделю пополам между тобой и Джулией Эллен.

– Нет! Нет! – заверещала Луиза.

– Отдавать всегда лучше, чем брать, – спокойно заметила Кора.

Джатс, вдохновленная страдальческим видом Луизы, швырнула ей свою половинку ленты.

– Мамочка, у нее теперь вся моя лента целиком. Можно, мне теперь достанутся все ее подарки?

Луиза перешла на почти ультразвуковой визг.

– Нееет!

– Господи, ты ничуть не лучше своей сестры! Уймитесь уже обе! Надевайте пальто, мы идем домой.

21 мая 1980 года

– Ну, и какого беса она там творит?

Джатс медленно прошаркала к окну, чтобы посмотреть, что вызвало такое недовольство ее сестры.

– Кувыркается в одуванчиках.

– Этой девочке уже тридцать пять стукнуло или я ошибаюсь?

– В этом ноябре стукнет тридцать шесть.

– Джатс, крикни ей, пусть идет в дом, пока соседи не увидели.

– Да ну, Луиза, наша дорогая мамочка тоже кувыркалась, а ей было уже за пятьдесят.

– Наша дорогая мамочка была неученой женщиной. А Никель – ученая.

– Иди, вон, включи телевизор. Сразу перестанешь обращать на нее внимание.

– Ради бога, ты всегда горой стоишь за эту паршивку!

– Она моя дочь.

– Ну ты в курсе, что я об этом думаю.

– Да, и давай не начинать снова. Весь город в курсе, как ты относишься к Никель. И сам Иисус, и президент Рузвельт[1]1
  Франклин Делано Рузвельт (1882 – 1945) – 32-й президент США, одна из центральных фигур мировых событий первой половины XX века, возглавлял США во время мирового экономического кризиса и Второй мировой войны. Единственный американский президент, избиравшийся более чем на два срока.


[Закрыть], и Амелия Эрхарт[2]2
  Амелия Мэри Эрхарт (1897 – пропала без вести 2 июля 1937) – известная американская писательница и пионер авиации. Первая женщина-пилот, перелетевшая Атлантический океан, награждена Крестом Лётных Заслуг. Написала несколько книг-бестселлеров о своих полётах и сыграла важную роль в формировании «Девяносто девять» – организации женщин-пилотов, избрана её первым президентом.


[Закрыть], не говоря уже о Сонни и Шер[3]3
  Сонни и Шер (англ. Sonny & Cher) – американский поп-рок-дуэт супругов Сонни Боно и Шер, существовавший в 1964—1977 годах.


[Закрыть].

– Может, они и в курсе, о чем я думаю, но не знают, что у меня на то есть причины! Вот ты вчера шла вниз к площади – в шортах! Орри Тадья мне все рассказала.

– Ну и что?

– Семьдесят пять – это чересчур для шортов! А очки, что у тебя на носу – это вообще позорище! Ты в них как бабка старая!

– Ну так я и есть бабка – ты сама так сказала меньше минуты назад, я это собственными ушами слышала!

– А ну не дури мне голову, Джулия Хансмайер! Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Молодежь – вот кто носит такие очки! Взяла бы и завела себе что-нибудь поприличнее, как я, и вела бы себя сообразно своему возрасту, а не как попало!

– Да на твоей оправе столько стразиков, что когда на тебя солнышко светит, все встречные просто слепнут!

– Господи, ты как дите малое! Я даже не знаю, зачем я завела этот разговор.

– Лисси – старая карга, тебя кошка родила! – Джатс с наслаждением озвучила детскую дразнилку. Никогда нельзя упустить случай побольнее задеть старшую сестру.

– Я сюда пришла не для того, чтобы меня обижали, – Луиза снова выглянула в окно. – Она все еще там. Джатс, останови ее.

– И не подумаю. Я вот даже возьму и сама попробую, – Джулия открыла сетчатую дверь и завопила в сторону Никель: – Хочешь поглядеть, как старая женщина выставит себя на посмешище?

– А то, мам!

– Джулия, даже не думай! Ты себе что-нибудь сломаешь!

– Чепуха!

– Джулия, когда наша дорогая мамочка умирала, она велела мне за тобой приглядывать. Так что не смей выходить туда и сверкать задницей!

– Мне что, в шорты переодеться, чтоб ты успокоилась? Так юбка же и должна задираться, в этом весь смысл! – Джулия выскочила в дверь. Луиза понеслась следом, отставая на два шага и продолжая неумолчно тарахтеть.

– Джулия Эллен, я серьезно отношусь к своим обязанностям! Это было последнее желание нашей матери! Не смей кувыркаться! Ты себе бедро сломаешь!

– Мама, ты что, серьезно собралась походить колесом?

– Еще как! – с этими словами Джулия Эллен подпрыгнула, оттолкнулась и перевернулась в воздухе, сделав не идеальное, но все-таки колесо.

Луиза заверещала изо всех сил:

– Она себе что-то сломала, точно говорю, сломала! – и подбежала к зардевшейся, торжествующей Джатс.

– Мама, это было круто!

– Ну так я еще не померла! Хочешь, еще разок сделаю? Оп!

Луиза со шлепком прижала руку ко лбу, а другую воздела к небесам, требуя божественного вмешательства.

– Мамочка, она не слушается!

– Да перестань, Лисси, мама тебя не слышит. Она еще в шестьдесят втором умерла, так что заткнись!

– Вот правильно! Давай, обижай нашу бедную мертвую мамочку! Обижай меня! Будешь по мне тосковать так же, как и по ней, когда я вас покину!

– Тетя Лисси, мама просто развлекается.

– Не надо мне говорить, что делает моя сестра, ты, свиристелка болтливая! Это она из-за тебя скачет здесь, как дурочка!

– Из-за меня? Это почему?

– Кувыркаешься на улице. Взрослая женщина, которой своих детей пора иметь!

– Господи, ты снова за свое!

– Ну, я вижу, что здесь мне не рады. Пошла я домой. Джулия, когда до тебя дойдет, что нужно извиниться, ты знаешь мой номер телефона. А за тебя, Никель Смит, я свечку поставлю, да! – всклокоченная и раздраженная, словно старая квочка, Луиза зашагала к своему “Бьюику” 76 года, сунула ключ в замок зажигания и укатила.

Джулия улыбнулась и замахала рукой ей вслед.

– Лисси – старая карга, тебя кошка родила!

– Мама, ты ее до инсульта доведешь.

– Она сама виновата. У нее на носу волдыри, потому что она его вечно сует куда не надо.

– А классно ты все-таки колесом прошлась!

Джулия засияла.

– Да, я еще не совсем заржавела! Пойдем, посидим на крылечке. Налью тебе стаканчик колы, и маринованные яйца можно прихватить. Надо это отпраздновать.

– Заметано.

Я поспешила в кухню, поставила яйца на поднос, достала немножко крекеров, сыр и соленые крендельки. Джатс любила макать их в пиво.

Джулия налила мне колы, а себе пива "Роллинг рок". Маленькие зелененькие бутылочки охлаждались быстро. И поскольку они были махонькими, Джатс могла выпить сразу несколько и делать вид, что это совсем не то же самое, как если бы она пила "Будвайзер".

– Готова, дочь?

– Готова, мам!

На веранде перед домом были устроены большие качели, а вокруг буйным цветом цвели кустарники. В этом году весна немного задержалась, и сирень полностью расцвела всего несколько дней назад. Джулия втянула в себя сладко пахнущий воздух, напомнивший ей о весне ее жизни, о всех минувших веснах, о самой сути весны. О, она была счастлива тому, что живет, и полностью поддерживала тех, кто подтрунивал над стариками.

– Ну как, в твоей коле хватает коки?

– Вкуснятина. И что бы я делала без "Южного шампанского"?[4]4
  "Southern champagne” – коктейль на основе шампанского, ликера «Southern Comfort» и ангостуры.


[Закрыть]

– Была бы падшей женщиной навроде меня и хлестала бы пиво на людях.

– Но ты настоящая леди, мам – ты же пьешь его из стакана.

– Ха! А ты знаешь, что когда я была маленькой, женщинам вообще пить не полагалось и точка? Я помню Селесту Чальфонте – знала бы ты, какой она была! Самая настоящая леди!

– Я знаю, ты мне рассказывала, – ответила Никель.

– Мама работала на нее, знаешь? И всякий раз, когда я видела Селесту, у нее все было идеально, до последней пуговки на перчатке. Большей красоты я не встречала. О чем бишь это я? Ох, старость не радость... А, ну да, я же начала говорить, что женщинам не полагалось пить. Помню, когда я еще девчонкой была, Селеста со своими подружками вечно вместе играли в бридж и баловались джином. К вечеру эти распрекрасные леди напивались в стельку и начинали напропалую сплетничать, как все простые смертные.

– Спорим, тебе это нравилось?

– О да. Хорошо бывало или худо, а я всегда находила повод посмеяться. И вот что скажу: я свято уверена, что Луиза поэтому так и кипятится. Ох, как она меня раздражает...

– Ага. Это заметно. Да она, кажется, сама с собой не в ладах.

– Не в ладах? Она завидует чужим взлетам и наслаждается падениями. Вот как отправили ее в эту Академию благородных девиц, так все и началось. Ну, в смысле, она маленько помешалась на религии.

На этих словах мы с мамой обернулись. Кусты сирени зашуршали, и оттуда, словно стальной шарик из пинбольной машины, вылетела Луиза.

– Маленько помешалась? Помешалась на религии?! – она до того перепугала Джатс, что та выплюнула маринованное яйцо, которое жевала. Я выронила крекер и сыр.

– Черт! – Джулия опомнилась и теперь решила обидеться по-настоящему. – Да какого же распрочерта ты творишь? Ты чего выскакиваешь из моей сирени?

– Я так и знала, что стоит мне повернуться к вам спиной, как ты сразу же начнешь меня обсуждать! Да еще и с ней! Ты же знаешь, что она все, что ты скажешь, мигом запишет в свою следующую книжку!

– Нет, тетя Луиза, не запишу. Мне все равно никто не поверит.

– Это да, вот это правда. Америка служит маммоне[5]5
  Мамона (также маммона) – слово, используемое в Евангелиях в значении «имение, богатство, блага земные». В Новом Завете «маммона» служит олицетворением богатства, от служения которому предостерегаются верующие: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне.» (Мф. 6:24).


[Закрыть]

. Никто мне не верит. Они все поклоняются золотому тельцу. Хоть в этом мы с тобой сходимся.

– Раз ты снова здесь, сестричка, не хочешь ли пивка?

– Ты же знаешь, что я крепче воды ничего в рот не беру.

– Да лаадноо, Луиза, – Джатс закатила глаза, пока тянула это "лаадноо". – Помню я, как ты гнала самогон.

– В жизни ничего подобного не делала! Никель, не слушай! Это все неправда, все до единого слова! Ты же знаешь, как Джатс любит приукрашивать истории. Да, Джатс, я бы пропустила стаканчик, если твое любезное предложение еще в силе.

Долгий вздох.

– Я принесу, – иду в кухню и слышу, как Луиза набрасывается на маму.

– А даже если это и правда? Трепаться-то об этом зачем?

Я возвращаюсь с высоким стаканом матового стекла – прохожие в жизни не догадаются о его содержимом.

– Прошу вас, тетя Луиза.

– Спасибо, дорогая. У тебя всегда были хорошие манеры.

Мы сидим втроем и наслаждаемся недолгим моментом тишины. Луизе нужно перевести дыхание, ведь она оставила свой автомобиль в квартале отсюда и прокралась в заросли сирени. Волнение утомило ее.

– Милая, как же хорошо, что ты дома.

– Спасибо, мама.

– Если бы у тебя изначально было хоть какое-то чувство ответственности, ты бы в жизни не оставила свою мать! – тетя Луиза облизала губы от пивной пены.

– Тетушка Лисси, но в Раннимиде нет ни одного колледжа. А мне нужно было получить образование.

– Ну получила ты ученую степень, а вот постоянной работы найти не можешь. Пустая трата времени и денег, вот что это такое.

– Если я буду вкладывать деньги в свой ум, никто их не сможет у меня отнять.

– Лично я лучше купила бы себе новую машину, – съязвила Луиза.

Джатс аж подпрыгнула.

– Никель как раз и купила мне новую машину! Или ты уже позабыла?

– С тобой позабудешь! Ты опускаешь стекло в дверце на каждом светофоре и орешь на всю улицу: "А моя дочка купила мне эту самую машину!" – Луиза явно недовольна, что завела этот разговор. И зачем вообще было произносить вслух слово "машина"?

– Да, так вот, я и говорю, милая, как же хорошо, когда ты дома.

– И долго ты собираешься тут пробыть?

– Еще не решила. Хочу обсудить это с мамой.

– Пока ты не уехала, я хочу внести ясность насчет того, что я "помешалась на религии", как Джатс утверждает. Ты знаешь, что меня отправили в Академию благородных девиц потому, что я была очень музыкальной девочкой. Селеста Чальфонте, хорошая женщина... в своем роде... послала меня туда. И лично оплатила все расходы.

– А я помню, что все было совсем не так, – возразила Джулия.

– Да что ты можешь помнить? Тебе в то время было шесть лет от роду! А мне было десять, и у меня был талант! – Луиза закинула ногу на ногу, чтобы выглядеть талантливее. И оттопырила мизинец на той руке, в которой держала стакан.

– Селеста тебя туда отправила потому, что ее сестра Карлотта заправляла этой школой!

– Это не значит, что у меня не было таланта!

– Нет, не значит.

– Я до сих пор играю на органе, который Перли купил мне перед тем, как помереть. Боже, упокой его душу.

Дядюшка Перли умер в аккурат на семидесятипятилетие Луизы, четыре года тому назад. Мама клянется, что он это сделал из соображений мести. Лисси командовала своим муженьком точно так же, как и всеми вокруг.

– Это здорово, что ты не бросаешь музыку, тетя Луиза.

– Спасибо тебе. Давно пора, чтобы меня хоть кто-нибудь здесь похвалил.

– Играет она! Все, на что ты способна – это включить на органе режим банджо и протренькать пару аккордов! – Джатс смачно скушала еще одно маринованное яичко.

– Заткнись, Джулия! У нас с Никель тут серьезный разговор. Ну вот, Никель, как я и говорила, Селеста отослала меня в Академию благородных девиц изучать музыку. И это правда – директрисой там была ее сестра, очень набожная женщина. Когда она умерла, то так и осталась сидеть, прямая, как палка, в своем чепце, как бы совершая крестное знамение. Вот так все в Раннимиде и уразумели, что она воистину святая, – тут Лисси бросила многозначительный взгляд на свою жующую сестрицу, – даже если они не отдавали ей должного при жизни.

– А я вот помню, что все было совсем не так, – Джулия отхлебнула еще один порядочный глоток пива.

25 сентября 1911 года

Раннимид располагался как раз на линии Мэйсона-Диксона[6]6
  Линия Мэйсона – Диксона (англ. Mason–Dixon Line) – граница, проведённая в 1763—1767 годах английскими землемерами и астрономами Чарльзом Мэйсоном и Джеремайей Диксоном для разрешения длящегося почти век территориального спора между британскими колониями в Америке: Пенсильванией и Мэрилендом. Линия чётко определила границы современных американских штатов Пенсильвания, Мэриленд, Делавэр и Западная Виргиния. До гражданской войны линия Мэйсона – Диксона служила символической границей между свободными штатами Севера и рабовладельческими штатами Юга.


[Закрыть]. Власти Мэриленда и Пенсильвании пытались заставить город разделиться на два отдельных городка, раз уж обе половины и так подчинялись двум разным сводам законов двух разных штатов, но жители этого не допустили. Раннимид остался Раннимидом, а оба правительства могли катиться к черту. Мудрые законы 1865 года не позволяли поднимать вопрос об отделении от Союза, но если бы такая возможность представилась, весь городок ухватился бы за нее руками и ногами. Правда заключалась в том, что во время войны горожане сражались друг с другом, но южане или северяне – все они оставались уроженцами Раннимида. Одно дело устроить заварушку между своими, и совсем другое – когда заявится кто-то пришлый и начнет учить вас, как надо жить.

Раннимидцы решали вопросы по-своему. Например, Пейшенс Хорни была слегка того. Это всем было известно. Однажды заезжий доктор из Филадельфии попытался заставить мэра Южного Раннимида признать ее недееспособной, раз уж она жила в южной части города. Джон Гасснер этого делать не стал. Тогда этот доктор-из-большого-города отправился к мэру северной части, Отто Тангермену, рассказал ему, какие эти южане отсталые люди, и что мэр должен признать Пейшенс недееспособной. Отто вышвырнул его из города. Пейшенс громко разговаривала – очень громко рассказывала о планете Сатурн и гостях оттуда, которые ее навещали. А еще она болтала о семье Райфов, которой принадлежала консервная фабрика и завод по производству боеприпасов. Однажды она лицом к лицу столкнулась с самим старым Кассиусом и высказалась: "Ах ты, косоглазый сукин сын!" Город был в восторге. Это приключилось в 1882 году.

Теперь Пейшенс носила жуткого вида парик, чтобы прикрыть собственную лысину. Оба мэра посовещались и придумали ей работу – сидеть на железнодорожной станции и торговать горячими кренделями и каштанами зимой, а летом – лимонадом. У Пейшенс, конечно, рот не закрывался, и она в секунду могла заболтать любого, но никакого вреда от этого не было. Вот так в Раннимиде решали вопросы. И в этот сентябрьский день 1911 года Луиза и представления не имела, что скоро тоже станет для города причиной целого переполоха.

Луиза с Джулией проскользнули в дом Селесты сквозь заднюю дверь, как обычно и делали после школы. Кора в кухне готовила сэндвичи.

– Привет, красавицы!

Дети бросились маме на шею.

– Девчонки, вы меня задушите! А Селесте нужно подкрепление, у нее как раз карточная игра в разгаре.

– А Джатс вместе с Ив Мост сегодня в угол поставили!

– Ты это точно знаешь?

– Ты не в моем классе учишься, откуда тебе знать?

– А мне Орри Тадья сказала! – воскликнула Луиза.

– Орри – старая карга, ее кошка родила!

– Джулия, ты что! Только бы Селеста тебя не услышала, а не то она использует эту фразу на следующем городском собрании! – рассмеялась Кора.

А в гостиной Селеста с заговорщическим видом поглядывала поверх веера карт, которые держала в руке. Ее напарница, Фанни Джамп Крейгтон, слишком много выпила – в буквальном смысле слова, и теперь не обращала внимания ни на одну из подсказок Селесты.

На Селесте было жемчужно-серое, с бордовым отливом платье, в ушах неярко поблескивали маленькие серебряные серьги, а довершал ансамбль единственный сверкавший на руке бриллиант. Селеста знала меру в украшениях.

Фейри Тетчер носила на руке целую сияющую глыбу, отчего ее левый бицепс стал таким же мускулистым, как у тяжелоатлетов. Она была трезвой и, в отличие от Фанни, уловила все намеки Селесты. Вместе с Рамелль, своей сегодняшней партнершей по игре, они порядком вели в счете.

Селеста больше любила выигрывать, чем проигрывать. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не забарабанить пальцами по столу, и даже не обращала внимания на то, как Рамелль ритмично прижимает ее колено своим, хотя в любое другое время ее бы точно накрыло волной удовольствия.

– Кора, где там наши сэндвичи?

– Уже несу, ваше высочество! – Кора была не из тех, кем можно командовать.

– Девочки, не отвлекайтесь, играем!

Едва Кора вышла из кухни, Джатс повернулась к сестре.

– Ты слишком много болтаешь! И Орри Тадья тоже!

– Вы с Ив Мост лучшие подружки, вот и дружите себе! А меня и Орри оставьте в покое!

– Орри нюхает школьные стулья, когда с них люди встают!

– Фу! Не может быть!

– А вот и может! Я сама видела!

– Наверное, она сама видела, как это делаешь ты!

Джулия потянулась, чтобы стукнуть сестру, но Луиза вскочила и побежала по коридору. Джатс пустилась в погоню.

– Врушка-болтушка, рот до ушей!

– Ты-ты-ты попой нюхаешь цветы! – отозвалась Луиза спереди.

Чудесную фразу услышала Селеста. Услышала ее и Фанни Джамп.

– Девочки, а я вам когда-нибудь рассказывала историю о том, какое унижение пережил Брутус Райф, когда на него помочился Теодор Баумейстер?

Рамелль с треском схлопнула веер своих карт.

– Фанни Джамп, милочка, вернулась бы ты к игре, а не то мисс Селеста сделает с тобой кое-что похуже.

– Кора, мне кажется, нам следует дать твоим отпрыскам новые имена – "Франция" и "Германия", – сухо проговорила Селеста. Кора тем временем сервировала сэндвичи в соответствии с кодом, который они с Селестой разработали много лет назад.

– Желаете подкрепиться, миссис Тетчер? – Кора протянула той поднос.

Теперь Селеста знала, что у Фейри на руках два туза. "На Кору всегда положиться можно, она как скала", – подумала Селеста про себя, и ее настроение улучшилось, несмотря на шаткое состояние Фанни Джамп.

Джатс и Луиза пронеслись сквозь дальние комнаты для прислуги. Едва Луиза свернула за угол, как тут же наткнулась на заброшенное пианино.

– Джатс, смотри! – Луиза вспрыгнула на сиденье.

Джулия позабыла о том, зачем гналась за сестрой и присела рядом с ней.

– Ты нажимай вот эти две черные – раз-два, вот так, – сказала Луиза младшей сестре.

Джатс повиновалась, и Луиза принялась наигрывать мелодию, которую слышала в школе. У нее были способности к музыке. Так она и сидела, вытянув ноги, склонив голову над клавишами, и все ее существо наполнялось счастьем. Джулия Эллен нажимала свои две клавиши – раз-два, раз-два – и раскачивалась взад и вперед, наслаждаясь звуками.

– Дорогая, мне кажется, я слышу "После бала"? – спросила Рамелль у Селесты.[7]7
  After the Ball (После бала) – популярная песня, написанная в 1891 году Чарльзом К. Харрисом. Песня представляет собой классический вальс на 3/4. Пожилой мужчина рассказывает своей племяннице, почему он так и не женился. Он увидел, как его возлюбленная целуется с другим мужчиной на балу, и отказался выслушать ее объяснения. Много лет спустя, после того, как его возлюбленная умерла, он узнал, что тот мужчина был её братом.


[Закрыть]

Фанни Джамп не стала ждать, пока хозяйка дома ответит. Она начала подпевать, размахивая рукой, в которой держала карты. Рамелль и Фейри увидели их все до единой. Селеста просто махнула рукой и подхватила песню вместе с Фанни. Рамелль хихикнула и присоединилась к ним. Фейри в свою очередь взяла все высокие ноты в своей партии и замахала Коре, чтобы та тоже подпевала. Все пятеро были настолько же поглощены своим пением, насколько Луиза с Джулией Эллен – звуками, которые они извлекали из пианино.

Луизе надоело "После бала", и она застучала по клавишам что-то патриотическое.

– Селеста, дорогая, что нам еще нужно – так это дудка и барабан, – протянула Фанни.

Кора оставила шифрованные сэндвичи и побежала отлавливать своих девчонок.

Рамелль закричала ей вслед:

– Приводи их сюда, Кора! Давайте посмотрим, как они справятся с роялем!

Сверкающий рояль поблескивал в углу, черное сиденье было покрыто шелковой вышитой шалью, которую Селеста набросила на него для пущего эффекта.

Кора вернулась в гостиную с Луизой по одну сторону и Джулией Эллен по другую.

– И кому же мы задолжали заслуженные аплодисменты? – спросила Селеста.

– Кто из вас играл на пианино? – прошептала Кора.

– Я! – звонко ответили обе.

– Я хотела бы услышать выступление на бис, – попросила Фанни Джамп.

– Ну-ка, солнышки мои, – Кора подвела их к роялю.

Луиза огляделась по сторонам. Джатс взобралась на табурет и стала ждать указаний сестры.

– Давай, Лисси!

Луиза расположила пальцы сестры на черных клавишах, и Джатс пустилась с места в карьер. Луиза вступила со своей партией "После бала", и вскоре обе девочки позабыли о взрослых и погрузились в мир звуков.

Рамелль взяла Селесту под руку.

– Дорогая, эта маленькая Лисси просто восхитительна!

Фанни с бокалом в руке провальсировала к роялю и снова запела.

Когда Луиза закончила, Джатс продолжила барабанить по клавишам. Тычок локтем под ребра остановил поток ее "раз-два, раз-два".

– Очень хорошо, молодцы, девочки, – похвалила их Рамелль.

Фейри Тетчер и Фанни зааплодировали. Кора сложила руки на груди и рассмеялась. Джатс тоже захлопала в ладоши.

– Ты давно умеешь играть, Луиза? – спросила Селеста.

– Никогда не играла.

– Кора, как давно этот ребенок занимается музыкой? – Селеста переадресовала вопрос Коре.

– Я в первый раз слышу, как она играет. Точно так же, как и вы.

– Браво! – одобрительно воскликнула Фанни. – У нас в Раннимиде появился собственный Моцарт!

– А ты знаешь нотную грамоту? – спросила Луизу Фейри.

– Она вообще еще не шибко грамотная, – влезла Джулия Эллен.

– А вот и грамотная! – вскинулась Луиза.

Рамелль опустила руку Луизе на плечо, и та почувствовала, что ее выделили и похвалили, но в то же время полностью лишили способности двигаться.

– А в школе у вас есть пианино?

– Есть в большом зале, но там клавиши не все работают.

– И ты на нем играешь? – продолжила Рамелль.

– Когда большие дети разрешают.

– У них форма зеленая, – Джулия добавила эту деталь, которая для нее, несомненно, что-то значила.

– Джулия, солнышко, помолчи. Это же Луизу спрашивают.

– А учитель тебе помогает? – Рамелль все еще придерживала Луизу за плечо.

– Нет.

– Это же чудесно, она подбирает музыку на слух! – восхитилась Фанни.

– Мисс Чальфонте, а как это так, что у вас целых два пианино? – заинтересовалась Луиза.

– Одно для меня самой, а другое для слуг.

– Последним из твоих слуг, кто имел склонность к музыке, был Сильванус Пикс, и было это тысячу лет назад. И играл он, кстати, на банджо, – сказала Фанни.

– А вам не кажется, что это пианино скучает? – навела справку Джатс.

– Насколько мне известно, такие предметы как пианино не проявляют эмоций, – ответила Селеста. – И хотелось бы мне, чтобы их примеру следовало как можно больше людей.