Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Перли усмехнулся, и вместе с Чесси они аккуратно, на цыпочках, прошли мимо храпящего мужчины.

По дороге к машине Чесси пробурчал:

– Не нравится мне это.

– Не знаю, – пожал плечами Перли. – Высадишь меня возле фермы Грина, ладно?

– Вообще-то, я должен отвезти тебя к Луизе.

– Я сам доеду. Я теперь в порядке, правда в порядке. Просто хочу покрасить корову.

– Так ты ее уже покрасил.

– Да я, понимаешь, хочу покрасить ее назад. Старину Грина хватит удар, если он увидит, что я натворил.

Перли все еще работал, когда мимо проехала верхом Селеста, направлявшаяся на утреннюю прогулку. На него нашло вдохновение, и он перекрасил всю корову, каждое пятно и все прочее. Старый Грин проснулся с петухами и был очень доволен, обнаружив Перли за работой. Он, конечно, удивился, но обрадовался. Возвращавшаяся часом позже Селеста обнаружила, что Перли уснул. Она его разбудила и, не обращая внимания на протесты, усадила в седло, уселась позади него и отвезла прямиком к Луизе. Пока они ехали, Перли снова задремал.

2 мая 1937 года

Селеста с Рамелль, рука в руке, гуляли по своему английскому саду. У Денниса, как обычно, все было ухожено, подрезано и в цвету.

– Знаешь, какой сегодня день? – спросила Селеста.

– День до того, как мы отправим Спотти в Калифорнию, в этот чертов кинобизнес.

– Бессердечная!

– Не наша годовщина, она только через месяц. И не твой день рождения, он будет только в конце ноября.

– Тридцать два года назад в этот самый день я впервые повстречала тебя, – улыбнулась Селеста.

– На приеме у Рузвельтов в Вашингтоне, да-да.

– Нет, мы встретились в Нью-Йорке. Помнишь, я сказала, что ради тебя готова искупаться в фонтане на Гранд Арми Плаза?

– Селеста, я уверена, что это было в Вашингтоне и ты рассказывала какую-то байку о том, как Вашингтон перебросил доллар через Потомак.[85]85
  Легенда гласит, что юный Джордж Вашингтон был настолько силен, что в детстве перебросил серебряный доллар через реку Потомак. Беда в том, что река эта чуть ли не в милю шириной, а первый серебряный доллар выпустили в обращение за пять лет до смерти Вашингтона. В оригинальной версии Вашингтон бросал не доллар (который для мальчишки составлял бы целое состояние), а камешек и не через Потомак, а через реку Раппанок, ширина которой – около трехсот футов.


[Закрыть]

– Ну, в прежние времена и доллары дальше летали. Я припоминаю этот рассказ, но уверена, что мы познакомились в Нью-Йорке.

– Это не имеет значения. Главное, что мы до сих пор без ума друг от друга, – Рамелль сжала руку Селесты.

– Без ума? Да, с умом у нас негусто.

– Ну, и кто теперь бессердечный?

– Дорогая, ты считаешь меня старой?

– Тебя? Мне и в голову не пришло бы.

– Мне в этом году исполняется шестьдесят.

– Селеста, ты выглядишь на сорок пять. И ни секундой старше!

– Доброе слово и кошке приятно, – Селеста сорвала цветок и протянула его Рамелль. Да, она выглядела на сорок пять, но в душе чувствовала груз всех шестидесяти лет, которые прожила на земле. Не то чтобы она чувствовала себя старой, но годы рассеивают защитные покровы, срывают маски, и в итоге остаешься только ты.

– А я? Я кажусь тебе старой? – спросила Рамелль. – Мне пятьдесят три – на тот случай, если ты забыла.

– Время над тобой не властно. Я смотрю на тебя – и всех этих лет как не бывало. От твоего голоса у меня до сих пор мурашки по спине – потрясающее ощущение.

– И кто теперь льстит?

– Никто. Потому что это правда, – Селеста погладила Рамелль по руке.

– Что я точно помню, так это свою полную ошеломленность. Я в жизни не встречала никого подобного тебе. А еще – что мне понадобилось порядочно времени, чтобы осознать, что твои желания лежат не только в интеллектуальной плоскости.

– Я была предельно честна в своих намерениях.

– Да, но матери не рассказывают дочерям, что бывает и так.

– Как же они ошибаются! – преувеличенно грустно вздохнула Селеста.

– Когда я впервые оказалась здесь, я даже дышала с трудом – настолько меня поразила твоя элегантность.

Селеста вскинула бровь – верный признак узнавания, принятия того, что слова в полной мере выразить не могут.

– Сомневаюсь, что наша цивилизация знает, что такое элегантность. Она исчезла с началом промышленной революции.

– Именно такие твои высказывания и заставляли меня замирать на месте. Я все думала, какая же я глупая и какая же ты умная.

– С тех пор твое мнение изменилось? – усмехнулась Селеста.

– Да. Я по-прежнему считаю тебя потрясающе умной, но теперь поумнела и я.

Этот ответ обрадовал Селесту безмерно.

– И еще одно, мисс Чальфонте. Подобно людям, неодушевленные объекты могут точно так же впечатлять неподготовленный разум. Твой дом ошеломлял и потрясал. Теперь-то я к нему, конечно, привыкла.

– Дорогая, это и твой дом тоже, – сказала Селеста.

– Не совсем. Ты была самодостаточной, когда я повстречала тебя, и твой дом был таким же. Хотя, тогда я этого, честно говоря, не осознавала.

– А я помню только, как думала – сколько же времени пройдет, прежде чем ты позволишь мне, а вернее будет сказать, нам обеим, предаться ночным утехам.

– Распутница! – рассмеялась Рамелль.

– А ты не спешила. Сигурни Ромейн успела написать свою первую повесть, пока ты решилась. Она показалась мне какой-то нескончаемой точкой с запятой, – вздохнула Селеста. – А Грейс Петтибон закончила первую серию своих картин, которые до ужаса смахивали на дно озера Эри.[86]86
  Озеро Эри известно илистыми донными отложениями.


[Закрыть]

– Ох, Селеста, столько лет прошло, а ты ни капельки не изменилась, – вздохнула Рамелль.

– Изменись я – и ты бы перестала меня хотеть.

– Дорогая моя, я люблю тебя давно и навек, но тебе еще есть к чему стремиться.

– Стремиться? – задумалась Селеста. – Думаю, ты права. Тем не менее, давай не отходить от темы. Мы говорили о том, как же долго ты сомневалась.

– Ты говоришь о моей медлительности... на самом деле я не медлила. Мне многое пришлось обдумать, прежде чем броситься в твои объятия. Ну, конечно, твоя красота ускорила процесс.

– Ускорила? Знаешь, как говорят: "Постепенно ледниковый период закончился" – вот и ты точно так же постепенно пришла к своим чувствам!

– Ха! Давай просто скажем, что ты предложила мне новый курс – и задолго до Рузвельта.[87]87
  «Новый курс» (англ. New Deal) – название экономической политики, проводимой администрацией Франклина Делано Рузвельта начиная с 1933 года с целью выхода из масштабного экономического кризиса (Великой депрессии), охватившего США с 1929 по 1933.


[Закрыть]

– Хватит уже лавировать между корпоративным правом и демагогией, – Селеста окинула взглядом сад. – Я-то думала, что предлагаю тебе первородный грех.

– Первородный грех был истинно первородным так много лет назад, что я думаю, мы смело можем опустить это определение, – рассмеялась Рамелль. – Видишь, как ты на меня повлияла? А еще мне часто интересно, повлияла ли я на тебя? Ты цельная. И всегда такой была. А я нет, и ты это знаешь. Я была молода и еще не сформировалась.

– Я тоже была молода, а ты, милая, была очень красиво сформирована. И до сих пор остаешься.

– Дамская угодница.

– Уж прости меня за этот избыток желания. Все время забываю, что женщины им не обладают.

– О да, от этого ты меня тоже исцелила. Но я от тебя не сильно отставала. И где-то в процессе ты выросла в независимую, самодостаточную и немного самоуверенную и дерзкую личность.

– Рамелль, мои родители не верили ни во что, кроме независимости. Они за нее воевали. А что до самодостаточности, то боже мой, мне от рождения досталось все, что только можно: богатство, образование, путешествия. Я должна была быть совсем безнадежной, чтобы не вырасти в хоть сколько-нибудь интересную личность.

– Ну, моя семья тоже не бедствовала. Но я многие годы пыталась уразуметь, почему ты смогла пойти своим путем и почему мне понадобилось так много времени, чтобы отыскать свой. Я думаю, что в глубине души я не хотела нести ответственность за собственную жизнь. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет.

– Это неважно, главное, что я понимаю. И я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты помогла мне вырасти. Спасибо тебе, любимая, – Рамелль коснулась губами гладкой щеки Селесты.

– Ты и вправду повлияла на меня. Просто я этого не афиширую.

– Как же?

– Ты меня смягчила. Меня растили со словами: "Есть тысяча причин чтобы упасть, но нет ни одного этому оправдания". Всех Чальфонте воспитывали в этом духе. И если кто-то падал, я испытывала к нему презрение. А с тобой я поняла, что успех – это не внешнее. Есть внутренняя жизнь, жизнь, более глубинная, чем интеллект. И отыскавший эту струну может не достичь успеха во внешнем мире. Не могу сказать, что я перестала ценить успех... но я прислушиваюсь к ритму вселенной. Этим я обязана тебе и, конечно же, Коре.

– А ты знаешь, что когда я только переехала к тебе, чтобы жить вместе, то ужасно ревновала к Коре? Сейчас я вспоминаю об этом и готова умереть от стыда.

– Ах, Кора, Кора... – голос Селесты стал более глубоким. – Если бы я могла выбирать сестру, я бы выбрала Кору. Наша трагедия в том, что мы были рождены в прямо противоположных социальных кругах и можем быть частью жизни друг друга только таким образом, как сейчас. Ну, или нужна революция.

– Странная штука – жизнь.

– Странная, несправедливая, жестокая, прекрасная, вдохновляющая, волнующая – и все это одновременно, – рассмеялась Селеста.

– Очень жаль, что в школах не учат смотреть на вещи с разных сторон. Либо черное, либо белое, либо хорошее, либо плохое. Я могу припомнить всего несколько случаев, где все было предельно ясно. И один из примеров – Брутус Райф. Ты знаешь, дорогая, я всегда подозревала, что это ты его убила.

Селеста продолжила идти и даже не сбилась с шага.

– Что за глупая мысль.

– Ох, Селеста, ты исполнена тайн. И мне никогда их не узнать. Пусть так, но в душе я знаю, что его убила ты.

– И все эти годы ты прожила с убийцей?

– С освободительницей.

– Рамелль, я тебе не Робин Гуд. И я в жизни не стану отвечать на такой дикий вопрос.

– У тебя и вправду есть секреты.

– У всех они есть.

– Поведай мне один из них.

– Если я тебе его расскажу, он больше не будет моим.

– После тридцати двух совместно прожитых лет ты можешь поделиться хотя бы одним. Ты так долго их собирала, что один секретик тебя не разорит.

– Ну хорошо. Когда я начинаю читать книгу – все равно какую – я должна прочесть за каждый заход столько страниц, сколько мне лет. А поскольку годы только прибавляются, ты можешь себе представить, насколько усложняется задача. Вот так!

– Это замечательно!

– Твоя очередь.

– У меня нет от тебя секретов, Селеста, – поддразнила Рамелль.

– Уговор дороже денег.

– Я все время складываю числа. Не знаю, почему. Например, номер этого дома тридцать четыре. Складываем, получаем семь, очень приличное число, если так можно сказать. Должна признаться, я терпеть не могу число пять. Если бы у твоего дома был номер четырнадцать, я бы ни за что не согласилась жить с тобой.

– Мне весьма нравится этот секрет. У тебя есть еще?

– Конечно, но я их тебе не расскажу, – Рамелль побежала вприпрыжку и увлекла Селесту за собой.

– Ты знаешь, все-таки тебе понадобилось чрезвычайно много времени, чтобы отправиться со мной в постель.

– Селеста!

– Да-да. Как я припоминаю, однажды в разговоре с тобой я удачно перефразировала слова Джефферсона о погоне за счастьем и, по неведомой причине, именно это на тебя и подействовало.[88]88
  Цитата из Декларации независимости США, авторства Томаса Джефферсона: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Нынешнее значение слова pursuit – гнаться, преследовать, а во времена Джефферсона оно означало стремиться, прилагать усилия, чтобы достичь.


[Закрыть]

– Нельзя гоняться за счастьем. Это тебе не перепелка.

– Тогда ты так не говорила.

– Тогда я сказала "да", вот что я сделала. Но я думаю, что сильнее всего меня затронуло то, что ты написала мне однажды: "Давай поведем друг друга по дороге в вечность".

– Это я такое написала?

– В девятьсот пятом.

– Сейчас мы стали куда ближе к вечности, – Селеста прикрыла глаза ладонью и посмотрела на солнце. – Дорогая, воспоминания – это те же пророчества.

– Это еще что означает?

– Раз уж мы повстречались тридцать два года тому назад, то это нужно отметить.

– И что ты предлагаешь? – впрочем, Рамелль уже и так знала ответ.

– Давай возьмем бутылку шампанского, клубничный торт и отправимся в постель.

– Если все это время ты хотела затащить меня в постель, почему сразу не сказала? – подбоченилась Рамелль.

– А так всегда интереснее получается.

29 апреля 1938 года

– Джулия, слыхала новости? – Луиза перехватила ее на раннимидской площади, когда она возвращалась с работы.

– Какие новости?

– У Минты Мей Декстер умер муж.

– Ему уже почти восемьдесят было, так ведь?

– Да. – Луиза набрала в грудь побольше воздуха, ей не терпелось поведать о собственном великом умении вести себя в обществе. – Я разговаривала с Минтой в "Бон Тоне". Она всегда заходит в мой отдел, знаешь ли. И я ей сказала: "Вам повезло, что ваш муж скончался. Так, по крайней мере, вы хотя бы точно будете знать, где он". Я думала, это ее приободрит.

– И как, ободрило?

– Кажется, да. Элмо Декстер был тот еще ходок, разве не знаешь? Одай ему волю, он и в девяносто ходил бы по борделям, как на работу.

– Луиза, ты-то откуда знаешь про бордели?

– Я все-таки женщина, умудренная опытом, – задрала нос Луиза.

– И насколько ты опытная, можно спросить? – добродушно усмехнулась Джулия.

– Не будь вульгарной, Джулия!

– Ты специально меня здесь ждала?

– Да. Я подумала, ты захочешь быть в курсе.

– Фильм с Фредом Астером и Джинджер Роджерс еще идет? Люблю фильмы с белыми телефонами!

[89]89
  «Кино белых телефонов» (итал. Cinema dei telefoni bianchi) – период в итальянском кинематографе, длившийся примерно с 1936 по 1943 год. Своим названием период обязан присутствием на экране белых телефонов, бывших в то время признаком достатка и символом высокого общественного статуса, в отличие от гораздо более распространённых телефонов чёрного цвета. «Кино белых телефонов» было консервативным, пропагандировало семейные ценности и жёсткую социальную иерархию.


[Закрыть]

– Нет, я имела в виду, в курсе свежих сплетен.

– Ох, – Джатс остановилась и уткнулась носом в витрину магазина. – Гляди, Лисси, до чего классные туфли!

– Ты тратишь слишком много денег на одежду.

– А вот и нет. Я сама пошила большинство своих вещей. И вообще, это не твое собачье дело, на что я трачу свои деньги.

– Я твоя старшая сестра. И в некотором роде чувствую свою ответственность.

– Чего? – Джулия подумала, что у нее что-то со слухом.

– Очевидно, что Чесси не способен управляться с деньгами или как-то пробиться в этом мире. И моя обязанность помочь тебе в этом вопросе.

– Что? Ты ненормальная, что ли?

– Не оскорбляй меня, когда я пытаюсь помочь!

– А кто тебя просил помогать, помощница?

– Джулия, в тебе говорит гордыня. Вы с Чесси живете у мамы, а в доме даже канализации нет! И только в прошлом году вы настелили пол в кладовой, починили крышу и заменили мамину дровяную печь на кухне. Это не жизнь! Вы с таким же успехом могли бы обитать в палатке во дворе.

– Ты же выросла в этом доме. А теперь он для тебя недостаточно хорош?

– Нужно развиваться, а не топтаться на месте.

– Отвянь.

– У тебя нет амбиций! Это же Америка. Что с тобой не так?

– Да все со мной так! Рокфеллер пусть живет своей жизнью, а у меня своя.

– Не будь ребенком, Джулия. Я многому научилась в малярном бизнесе. Теперь, когда мои девочки подросли, я снова работаю в "Бон Тоне", но по-прежнему веду бухгалтерию Перли. Так я смогу послать дочерей в Академию благородных девиц, где они обзаведутся полезными связями и научатся держать себя в обществе.

– Все, чему они научатся – это дуть на холодную воду. Держать себя в обществе, надо же! – Джулия терпеть не могла, когда на Луизу накатывал снобизм.

– Ты злишься потому, что Селеста отправила в академию меня, а не тебя.

– Да иди ты в задницу!

– Держи себя в руках!

– Слушай, Луиза, мы спокойно живем себе с Чесси. Общаемся с друзьями, смеемся – мы счастливы. И мне много не нужно.

– Лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться, но не иметь.

– Будешь продолжать в том же духе – я тебе голову откушу, – нахмурилась Джулия.

– Тебе тридцать три года. Ты что, хочешь качать воду насосом и купаться в шайке, пока тебе пятьдесят не стукнет?

– Я, может, столько и не проживу. А качать воду – хорошее упражнение.

Луиза попробовала зайти с другой стороны.

– Мери играет Гуано на пианино. Ну, знаешь, композитор такой.

– Старье, прошлый век!

– У Мери нет тяги к религии, но я думаю, Мейзи услышит зов, – Луиза вся раздулась от важности.

– Сестра Мейзи. Ах, как это звучит!

– Безбожница!

– А ты задница. И кстати, откуда тебе знать – может, священник помочился в эту вашу святую воду, а ты ею умываешься и на колени падаешь.

– Джулия!

– Черт, Луиза, а чего ты ожидала? Ты обижаешь меня и Чесси. Говоришь мне в лицо, что я бестолково трачу деньги и закончу свои дни в приюте для престарелых. Давай-ка я буду жить своей жизнью, а ты живи своей.

– А ты хочешь чтобы я что сделала? Болтала, что ты бестолково тратишь деньги у тебя за спиной?

– Ты и так это делаешь.

– А вот и нет. Ну, практически.

– Да ладно, вы с Орри едва завидите друг друга и тут же начинаете перемывать мне кости.

– Это тебе Орри сказала?

– Я не выдаю свои источники.

– Вот она трепло!

– Ага, вот видишь!

– Ну погоди, дай мне только до нее добраться!

– Ной тебя в блин раскатает, девочка.

– Вот, возьмем к примеру Ноя Моджо. Он умничка. Хороший делец. Занимается оптовой торговлей мясом и еще держит маленький ресторанчик неподалеку от заведения Фанни. У этих двоих все схвачено, говорю тебе. И посетители Фанни переходят в соседнее здание, чтобы вкусно поесть, а потом возвращаются в клуб. Ной очень ушлый. Они с Орри собираются в Японию – на целый месяц, в сентябре. Вот чего можно добиться, если правильно все спланировать.

– Не нужен мне целый месяц в Японии! Я с удовольствием послушаю сверчков, сидя на своем крылечке.

– Ты сейчас говоришь, как наша мама.

– Ну, я все-таки ее дочка. А вот ты очень заполошная, Луиза. Сколько я тебя помню, ты всегда о чем-то беспокоишься. Хочешь быть богатой, влиятельной и толкаться в отеле "Риц". А меня это не интересует.

– А должно бы интересовать.

– Я не хочу быть лучше других. Я просто хочу быть собой, мне этого вполне хватит.

– Я вижу, ты совсем закальцифицировалась. Нет смысла с тобой говорить.

– Что такое "закальцифицировалась"? Я должна знать, как ты меня обзываешь.

– Это значит, что ты упрямая и не прислушиваешься к голосу разума.

– Вот так вот?

– Да, так! – Луиза поджала губы. – И более того, "Бон Тон" отправляет меня в Нью-Йорк, в командировку. Так что ты сиди тут и слушай сверчков, а я буду гулять по Пятой Авеню!

– Знаешь, кто ты, Луиза?

– Успешная женщина.

– Нет. Ты мушиная какашка!

По дороге домой Джулия прокручивала в голове лекцию Луизы и злилась. Ей плевать было на деньги, плевать на положение в обществе, но туалет на улице и необходимость таскать воду начинали ей надоедать. И пока она поднималась на Бамблби Хилл, ее осенило. Недавно Чесси, Ной и Лайонелл купили игру под названием "Монополия", и в прошлые выходные вся компания в нее играла. Джулия любила всякие игры. Если два дрозда усаживались на телефонный провод, Джулия сама с собой спорила, который из них улетит первым. В "Монополии" результат в равной мере зависел как от умений игрока, так и от удачи, и перед таким сочетанием Джатс устоять не могла. Едва войдя в дом, она бросилась звонить Селесте.

– Слушаю.

– Селеста, здравствуй, это Джатс.

– Тебе мама нужна?

– Нет, мне нужна ты.

– Какие лестные слова.

– Селеста, ты когда-нибудь играла в "Монополию"?

– Спотти перед отъездом постоянно в нее играла.

– А тебе она нравится?

– Покер все-таки куда интереснее.

– А если сыграть на настоящие деньги?

– Джулия, какая замечательная идея!

– Я предлагаю устроить сеанс игры в монополию у тебя дома. Вечером в воскресенье. И все участники должны приходить с деньгами.

– Давай прикинем... Фанни придет обязательно, хоть и не может позволить себе лишние траты. Она такой случай ни за что не упустит. Рамелль тоже будет с нами. А кто еще?

– Руби, Роуз и Рейчел Райф, – твердо ответила Джулия.

– Этим троим сто лет в обед стукнуло.

– Селеста, им, конечно, перевалило за шестьдесят пять, но ста еще нет.

– Ноги Райфов в моем доме не будет! Нет.

– У них же один мозг на троих. А нам нужны девочки для битья.

– Умные вы люди, Хансмайеры.

– Они будут вне себя от радости оттого, что получили приглашение и непременно сядут играть. А деньги для них ничего не значат.

– Мне нужно все обдумать. Я тебе перезвоню.

Двадцатью минутами позже, после беседы с Рамелль и Фанни Джамп, Селеста набрала номер.

– Джулия, это снова Селеста.

– Ну, что ты решила? – у Джулии зачесались ладони.

– Да.

– Тогда у меня к тебе еще одно предложение.

– Какое?

– Одолжи мне денег. Если я проиграю, то отработаю их, сколько бы это времени ни заняло. Буду отрабатывать по выходным. Если выиграю – отдам тебе долг, а разницу оставлю себе.

– Джулия Эллен, что ты задумала?

– Не скажу.

Селеста немного помолчала.

– Я в игре.

К вечеру субботы весь Раннимид гудел. Селеста устроила игровой стол в своем саду под шатром, любезно предоставленным Ноем, который обожал "Монополию" и заодно обслуживал вечеринку.

Фанни Джамп предоставила море выпивки в надежде усыпить бдительность своих противников и вынудить их ошибаться.

Орри с Ноем, Ив с Лаойнеллом, Чесси, Кора и бойфренд Фанни, вышибала Ханс собрались задолго до начала игры.

Сестры-прожигательницы прибыли по отдельности, каждая в своем Роллс-Ройсе, и все машины были разного цвета.

Кроваво-красные рубины сверкали на морщинистой груди Руби, на ярко-зеленые изумруды Роуз было больно смотреть, а Рейчел украсила себя жемчугами размером со сливу. Сестры полыхали. Более шестидесяти лет понадобилось им, чтобы заполучить приглашение в дом Селесты Чальфонте, и наконец-то они этого добились. Любопытствующие стали просачиваться в сад, и вскоре он уже напоминал центральный корт Уимблдона.

Джулия выбрала маленький оловянный кубок в качестве фишки, Селеста цапнула цилиндр, Рамелль – фигурку собачки. Остальные фишки разошлись мгновенно. Фанни разворчалась – ей тоже хотелось фишку-цилиндр.

Очередность ходов определили, бросив кости. Джулия оказалась четвертой. Она понимала, что с таким количеством игроков недвижимость разойдется быстро.

У игроков были равные стартовые капиталы, и начальную ставку тоже сделали одинаковой, чтобы все находились в равных условиях. Первым же ходом Селеста приобрела Пенсильвания-авеню. Джулия поморщилась. Она сама хотела заполучить все зеленые поля. Фанни выпал квадратик с железнодорожной компанией, и она мигом ее купила. Джатс понимала, что если Фанни приберет к рукам железные дороги или начнет за них торговаться, ее будет сложно потеснить.

Руби купила Ориентал-авеню, это ничем не угрожало. Роуз отхватила электрическую компанию. Рейчелл приземлилась на клетке "Общественная казна", получила десять долларов за второе место в конкурсе красоты и решила, что это лучше, чем приобретать собственность.

Рамелль прибрала к рукам Индиана-авеню, и Джулия забеспокоилась. К счастью, ей повезло и сама она приземлилась на Парк-плейс. Пока Джатс расплачивалась, другие игроки настороженно за ней наблюдали.

Фанни жестом велела Хансу разносить напитки. Джулия мудро решила ограничиться кока-колой.

После второго круга собственность игроков стала более разнообразной, но вот Фанни досталась еще одна железнодорожная компания, и с самого начала игры она сделалась опасной соперницей. Прожигательницы потратили деньги на Балтийскую и Средиземноморскую авеню. Рейчел отказалась покупать недвижимость вообще. "Мой покойный брат Брутус всегда говорил, что деньги нужно вкладывать в акции", – сказала она. Жемчуга на ее груди вздымались и опускались в такт ее дыханию.

Селеста выхватила Иллинойс-авеню. Рамеллль заполучила Тихоокеанскую, а Фанни быстренько избавилась от Северной Каролины. Джулия едва смогла наскрести средств на покупку Тенесси, но тут же оказалась в тюрьме, когда ей выпала карточка "Шанс". Она ненавидела эти чертовы карточки. Даже в начале игры при таком количестве игроков это могло впоследствии обернуться катастрофой. Ной глядел на доску и утирал пот.

Едва Джулия вышла из тюрьмы, что само по себе было нелегким делом, как пакостная клетка "Шанс" выпала ей снова. "Ну вот и все, – сказала она про себя, – работать мне на Селесту Чальфонте до конца жизни!"

Она перевернула оранжевую карточку, а игроки и зрители тем временем затаили дыхание.

– Преимущественное право на покупку набережной!

Джулия бегом перескочила на набережную и купила темно-синюю карточку. Теперь она прикинет, сколько у нее средств, и начнет строить дома на своем участке. Но она не хотела оставить себя совсем без средств – всякий раз, попадая на клетку с чужой собственностью, она должна была выплачивать стоимость аренды, даром что у нее первой из всех игроков появилось право на преимущественный выкуп земельных участков. А тут еще Фанни захапала Шорт-Лайн Рейлроудс в дополнение к своим разрозненным владениям. Фанни становилась исключительно опасной. Джулия построила по одному дому на каждом своем участке. Проблема с Парк-плейс и набережной заключалась в том, что хоть они и были самыми дорогими местами на доске, но не часто выпадали другим игрокам. Зато уж когда выпадали, то для игроков с финансовыми проблемами это могло обернуться банкротством.

Рейчел, придерживавшаяся совета своего покойного братца, оказалась на мели уже после пятого круга. Она неразумно одолжила денег своим сестрам, а те отказались их вернуть, когда ей понадобились средства. Когда Рейчел вышла из игры, коллективный IQ Руби и Роуз стал напоминать счет хорошего матча в гольф.[90]90
  В гольфе чем меньше очков наберешь, тем лучше.


[Закрыть]

Они продержались еще около получаса, но не могли тягаться с Фанни, Рамелль, Селестой и Джулией.

Луиза, взбудораженная сплетнями о том, что ее сестра играет в азартные игры с лучшими людьми города, прокралась к тыльной части поместья Селесты только затем, чтобы обнаружить там толпу. Там же, среди зевак, обнаружился и Перли. Она прошла чуть вперед, надеясь остаться незамеченной, но ее кричащий наряд не оставил на это никаких шансов, ведь одета она была в стиле фильма "Золотоискательницы с Бродвея". Луизины наряды всегда были либо устаревшими, либо скандально эпатажными. Ей никогда не удавалось отыскать золотую середину.

– Луиза, привет! – подбежавшая Ив Мост потащила ее в самую гущу собравшихся.

Джулия глянула на нее, поздоровалась, а потом сосредоточенно вернулась к игре. Руби была на грани банкротства, а ей принадлежала Пенсильвания Рейлроуд. Джулия не хотела, чтобы ее выкупила Фанни, но Фанни оказалась изворотливее и заполучила железную дорогу.

Роуз принялась распродавать свои коммунальные предприятия. Селеста их выкупила. Проницательная и расчетливая Селеста обзаводилась собственностью, приносящей средний доход. Ей нужно было купить всего одно одно красное поле, чтобы стать монополисткой, а еще – выторговать светло-голубые поля у поверженных Райфов.

Рамелль, никогда особо не отличавшаяся азартностью, прекрасно понимала, что вылетит из игры меньше чем через час. Но прежде чем испустить последний вздох, ей нужно было рассчитаться с долгами, а для этого – распродать собственность. Она владела Тихоокеанской авеню и зеленым полем, и Джулия хотела их заполучить прежде, чем на них начнет претендовать Фанни.

Если Фанни завладеет зелеными и желтыми клетками, то в сочетании с железными дорогами и пустяковыми Балтийской и Средиземноморской авеню живо доведет Джулию до банкротства.

С этого момента игра пошла всерьез.

Каждое перемещение фишек по доске, каждая выпавшая карточка "Шанс" или "Общественная казна" вызывали охи и ахи в толпе. Фанни оказалась в тюрьме. Это дало Джулии возможность немного разобраться с Рамелль, и та продала ей Тихоокеанскую. У Фанни чуть крышу не снесло.

Прошел еще час, и игра зашла в тупик. Селеста неудачно попала на набережную, а у Джулии там был построен отель. Это был технический нокаут. Селеста могла побарахтаться еще с полчасика, но больше никогда не обрела бы свою прежнюю мощь. Теперь Фанни играла против Джулии.

Обе они сражались с переменным успехом. Железные дороги Фанни наносили Джулии ощутимый ущерб. Они располагались на каждой стороне игрового поля, а через некоторое время их количество еще возросло. Ни Фанни, ни Джулия не продавали свою собственность, чтобы не дать друг другу преимущества. Перед тем как Селеста вышла из игры, Фанни выкупила два ее красных поля. Тем не менее, Джулия завладела одним остававшимся. Это не дало Фанни стать монополисткой, но у нее были построены отели на светло-голубых и желтых полях. Зеленые поля принадлежали и той и другой. Джулия владела темно-синими и коммунальной собственностью. Она построила дома на оранжевой клетке, которую получила в счет платы за долги по Стейтс-авеню, Виргиния-авеню и Сент-Чарльз плейс.

На часах пробило шесть, а эти двое все еще отчаянно сражались. Зрители оставались на своих местах. Фанни забывала выпить. Селеста залпом выпила два бокала шампанского, чтобы подсластить горечь своего поражения. Она ужасно переживала, потому что в случае проигрыша Джулии понесла бы двойной убыток. Рамелль тоже следила за игрой, не отрываясь.

Чесси настолько разнервничался, что вышел пройтись и обошел всю городскую площадь вместе с Перли, который пытался его успокоить. Ной периодически утирал пот со лба своим безупречно белым носовым платком.

Фанни Джамп два раза подряд угодила на Парк плейс, а едва оправившись от этого потрясения попала на Сент-Чарльз плейс, где стояли четыре здания. Это нанесло ей серьезный ущерб и ускорило конец. К семи тридцати Джулия Эллен стала полновластной хозяйкой игрового поля.

Фанни, как настоящая спортсменка, пожала Джулии руку. Селеста едва не лишилась чувств от облегчения. Сестры-прожигательницы бродили в толпе и заводили светские беседы. Им не впервой было просаживать крупные суммы денег, так что они даже не заметили, какое впечатление это на всех произвело.

Ной припустил к городской площади, которую нервными шагами меряли Чесси и Перли.

– Чесси, Чесси, она смогла! Она сумела!

– Нет! – Чесси побледнел.

– Да! – Ной хлопнул его по спине.

– Поверить не могу! – Чесси бегом рванул назад, в сад, а по пятам за ним неслись ликующие Ной и Перли.

– Я выиграла! – бросилась ему на шею Джулия.

Потрясенная Луиза взяла себя в руки и встала в очередь желающих поздравить ее сестру. Сад превратился в сплошной бедлам, импровизированная вечеринка была в самом разгаре. Теперь, когда напряжение спало, люди сходили с ума.

– Поздравляю тебя, Джулия, – Луиза пожала ей руку.

– Вот тебе и канализация в доме, и первоклассная ванная комната, и душ в придачу! – Джулия потрясла у нее перед носом выигранными деньгами.

– Как мило, – Луиза одновременно и обрадовалась, и обиделась.

– Луиза... – усмехнулась Джулия.

– Что?

– Видишь, на твоем способе жизни свет клином не сошелся.

1 сентября 1939 года

Споттисвуд Чальфонте Боумен все в жизни давалось легко, и это стало для нее своего рода проклятием. Ее первая роль в фильме привлекла внимание благодаря ее красоте; актерские способности по сравнению с красотой проигрывали, но никто их от нее и не требовал. Со временем она овладела своим ремеслом. Кертис был рад за нее, хотя был бы куда счастливее, если бы она выбрала профессию доктора. Рамелль восприняла все спокойно и только надеялась, что Спотти сохранит голову на плечах. Селеста язвила, что иметь в семье актрису – это, воля ваша, весьма неловко. В конце концов, во времена Реставрации подобные девушки продавали апельсины в театрах, прежде чем попасть на сцену и возвыситься до герцогских спален. Она благоразумно не упоминала, за сколькими такими невинными фиалками она сама приударяла в юности.

Рамелль подозревала, что все выпады Селесты в сторону представительниц падших профессий были искусными попытками отвлечь всеобщее внимание от событий в Европе.

Луиза тоже добавляла жару. Она взрывалась при любом упоминании о Мери, которой еще не исполнилось и четырнадцати, а она уже вилась вокруг Лишнего Билли Биттерса. Ему было восемнадцать.