Текст книги "Охота Полуночника"

Автор книги: Ричард Зимлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Глава 6

Какое-то время мама стояла в дверях и наблюдала за нами, пока мы раскрашивали фигурку дятла в патио. Находясь в счастливом неведении относительно намерений Даниэля, она была спокойна, что мы не проказничаем. К счастью, я и сам не знал ничего о планах друга, иначе у меня бы возникло искушение признаться в нашей предполагаемой злой выходке. Я никогда не думал, что могу сделать что-то красивое своими руками, но уже через несколько часов мы создали потрясающие фигурки сокола, щегла и крапивника.

Мы самозабвенно предавались этой работе до двадцать второго июня; до нашей тайной встречи с лысым торговцем птицами на рассвете у трактира Дуэро оставалась одна ночь, и у нас было двенадцать птиц. Мама пришла в сад посмотреть на наши творения, когда они были уже почти закончены. Она улыбнулась от удивления, прикрыв руками рот, и даже ничего не сказала по поводу краски на наших руках и комбинезонах.

– Вы самые одаренные мальчики, которых я когда-либо знала, – гордо сказала она.

– Остается одна проблема, сеньора Стюарт, – заметил Даниэль. – Их нужно посадить на жердочку.

Мама предложила вбить по два коротких гвоздя в живот каждой птице, вместо ног, а затем скрепить их зажимами из проволоки.

Получив наше согласие, она отправилась за материалом для нас.

Закончив, мы попробовали усадить дрозда на мамин указательный палец. Он прекрасно держался. Мы подарили птицу маме, и у нас осталось одиннадцать чучел. Мама поцеловала меня, затем Даниэля. В какой-то момент мне показалось, что грязное лицо и ногти моего друга тяготят ее, словно его присутствие напоминает ей о каком-то горе из ее прошлого, о котором мне ничего не известно. Так или иначе, она питала к Даниэлю самые нежные чувства.

На следующее утро, на рассвете, я проскользнул в кабинет отца, достал его чернильницу и перо и написал маме записку, сообщая, что иду на каровое озеро и прошу ее не беспокоиться. Совсем как взрослый, я выводил изящные крючки и завитушки, и, конечно, надеялся, что мама поверит мне хотя бы уже потому, что записка написана каллиграфическим почерком. Такими поступками, я, девятилетний ребенок, испытывал мамино терпение… Должен признаться, что у нее были веские основания навсегда приковать меня к металлической стойке в своей ванной, точно так же как поступила ведьма с моим отцом, превратив его в жабу.

Я оставил записку на кухонном столе и поспешил к трактиру Дуэро на встречу с Даниэлем. Когда я прибыл на место, его еще не было. Спустя десять минут я заметил его, мой друг устало поднимался вверх по улице, неся мешок из-под муки с раскрашенными чучелами птиц.

– Эй, ты уже здесь! – воскликнул он, увидев меня.

Меня переполняло радостное возбуждение, и хотя Даниэль махнул мне, чтобы я оставался на месте, я не смог удержаться и помчался ему навстречу. Даниэль игриво похлопал меня по макушке, и мы рассмеялись.

От него сильно пахло луком; на завтрак он иногда ел распаренные в кипятке ломтики черствого хлеба. Я предложил ему яблоко, которое стащил из вазы для фруктов, но он покачал головой.

– Мой желудок в скверном состоянии, – нахмурился он.

Затем он открыл рот и дыхнул на меня. Я зажал нос, а Даниэль начал излагать мне свой план. Представив себе гнев родителей, я сразу преисполнился серьезных сомнений, но промолчал, не желая портить план. Пока я осматривался, показалась крытая повозка торговца птицами. Подгоняя лошадей криками, он подъехал к трактиру и вместе с женой зашел внутрь.

– Пора! – шепнул Даниэль.

Мы подбежали к повозке, развязали узлы на брезентовом заднике и запрыгнули внутрь. Клетки стояли одна на другой. Полетели перья, испуганные птицы защебетали и захлопали крыльями. Я выразил опасение, что длиннохвостые попугаи и другие экзотические птицы могут погибнуть, если наш план удастся, но Даниэль заявил:

– Лучше умереть в лесу, чем в клетке!

Одну за другой мы открывали клетки и выпускали птиц на волю. Многие птицы молча вылетали, некоторые были явно напуганы. Освобождение птиц потребовало больших усилий, однако вскоре, по нашим подсчетам, пятьдесят семь пернатых созданий улетели навстречу новой жизни. Эмоции моего друга невозможно передать словами. Он открывал клетки быстрыми, уверенными движениями, какие можно ожидать только от резчика по дереву. После того, как на волю была выпущена последняя птица, он улыбнулся и поднял вверх большой палец.

– Славная работа, Джон, – шепнул он.

Покрытый с ног до головы перьями, я улыбнулся в ответ. Я чувствовал себя настоящим освободителем, но чувство тревоги не покидало меня. Если торговец птицами поймает нас, он будет бить нас палкой по ногам, и мама не переживет позора. Я уже мог представить себе назидательный тон отца, когда он вернется домой:

– Мне кажется, моему сыну следовало бы лучше вести себя…

Наверное, мне никогда не позволят завести собаку…

Но что самое удивительное, меня это ничуть не тревожило. Даже под страхом смерти я бы не раскаялся в своем поступке. Освободив птиц, мы приступили ко второй части нашего плана. Даниэль дал мне пять раскрашенных фигурок, оставив себе шесть. Мы рассадили их в клетки, прикрутив ножки из проволоки к жердочкам, чтобы они выглядели как живые. Большинство людей, наверное, полагают, что вырезать и раскрашивать птиц лишь для того, чтобы потом отдать их кому-то, – напрасная трата времени, но Даниэль любил делать подарки. Он желал не только искоренить несправедливость, но и привнести в мир что-то прекрасное.

Когда Даниэль закреплял последнюю фигурку на жердочке, мы услышали приближающиеся шаги торговца и жены.

– Скорей! – воскликнул я.

В спешке мой друг уронил дятла. Фигурка с глухим стуком упала на дно плетеной клетки.

– Черт побери!

– День должен быть удачным для торговли, – произнесла жена торговца. – С утра нет тумана.

Даниэль сжал в руках фигурку дятла, а в это время торговец с женой усаживались впереди.

Торговец непристойно выругался на своих лошадей и ударил их хлыстом. Повозка тронулась. Я отступил к деревянному каркасу и, чтобы удержать равновесие, схватился за брезент. Даниэль отчаянно жестикулировал, пытаясь мне что-то сказать.

– Что нам делать? – прошептал я.

–  Depenados e prontos para a panela! – ответил он. – Нас ощиплют как цыплят и на ужин нас съедят!

Если бы я мог трезво мыслить в тот момент, я бы просто выпрыгнул из повозки, пока она еще не набрала скорость. Но Даниэль не закончил свою затею, к тому же он любил рисковать. Теперь лошади перешли в галоп. Даниэль жестами дал мне понять, чтобы я как можно тише подполз к борту повозки. Я сделал, как он сказал, и мы вместе прокрались к самому краю. Через несколько секунд Даниэль приподнял брезент и выглянул наружу.

– Что ты собираешься делать? – сердито прошептал я.

– Нам надо прыгать.

– Прыгать?

Глядя на уносившуюся от нас булыжную мостовую, я подумал, что она похожа на стремительную каменную реку, несущую свои булыжники к водопаду. Я яростно замотал головой. Сзади мчалась еще одна повозка, под колеса которой мы могли легко попасть.

– Давай!

– Нет!

Даниэль схватил меня за руку:

– Ну же!

Мы выпрыгнули. Я споткнулся, не удержал равновесие и упал, сильно ободрав колено и ударившись плечом. Когда я пришел в себя, то увидел, что повозка лысого торговца продолжает громыхать по улице.

Я услышал чей-то крик. Это кричал извозчик в красно-синей ливрее; он с трудом остановил свою кобылу с белым пятном на морде, которая была напугана нашим прыжком.

– Что ты творишь, придурок?! Я чуть не задавил тебя!

– Простите, – выдавил я и отбежал в сторону.

Оглянувшись в поисках друга, я увидел его на противоположной стороне дороги. Даниэль сидел у каменного колодца и глупо ухмылялся. Он вывихнул себе лодыжку.

– Наш прыжок был безумием, – сказал я, вытирая грязь и кровь с содранного колена. Джон плюнул на руку и протер мою рану. Морщась, словно моя боль передалась ему, он спросил:

– Больно?

– Нет, не очень.

– А ты не такой слабак, как кажешься, – улыбнулся он, а потом проделал нечто совсем ему несвойственное: обнял меня за плечи, словно только что получил подарок, и поцеловал в щеку, как младшего брата.

От изумления я утратил дар речи.

Прихрамывая, я и Даниэль добрались до птичьего рынка. Наш торговец в фиолетово-зеленой шляпе и праздничном жилете из розового бархата стоял перед повозкой с возмущенным видом, окруженный растущей толпой. Рядом, обливаясь слезами и наблюдая, как он вытаскивает клетки, выставляя их на всеобщее обозрение в качестве доказательства нашей дерзкой выходки, стояла его жена.

– Что же это такое?! – дрожащим голосом обратилась она к одной женщине в толпе. – Все наши красавцы превратились в деревянные чучела!

– Женщина, ты выпила лишнего или рехнулась? – грубо оборвал ее жалобы муж и грохнул клеткой о землю. – Это просто вырезанные и раскрашенные фигурки. Это видит каждый, у кого есть глаза!

– Глупый болтун! – огрызнулась жена, сунув ему под нос шишковатую руку с зажатой в кулаке деревянной фигуркой. – Эта сойка превратилась в деревянное чучело, как только я протянула к ней руку. Чем ты это объяснишь?

Даниэль одарил меня победным взглядом. Мы даже и не думали, что нашу проделку примут за вмешательство сверхъестественных сил.

– Это чудо, которое нам явил сам святой Иоанн, – выкрикнула из толпы худенькая девочка. – Чудо!

Даниэль изумленно посмотрел на нее, потом сделал шаг ей навстречу, будто какая-то невидимая сила влекла его к ней. Но она скрестила руки на груди в знак защиты и удивленно подняла брови, не понимая, как он может не соглашаться с ней. Мой друг снова отступил назад.

Высокий мужчина с надорванным ухом взял клетку с деревянным щеглом, поднял ее высоко над головой и повернулся к толпе.

– Девочка права! Святой Иоанн превратил живых птиц в деревянных!

Было стыдно не остановить его, но я не отважился признаться в нашем обмане. Торговец сплюнул в сердцах.

– Если здесь что-то стало деревянным, так это – твоя башка, дружище. Кто-то решил провести меня. – Он потрясал кулаками в воздухе. – Но я найду наглеца и задушу его собственными руками! Эти красавцы стоили мне целого состояния. Я потерял все!

Его жена облизнула губы и яростно прошептала:

– Выбирай слова, дурак! Это – колдовство. – Она медленно повернулась, будто взглядом хотела найти преступника. – У нас может быть могущественный враг, а ты, – она опять повернулась к мужу, – навлечешь на нас его гнев своими угрозами!

– Замолчи, баба! Ты тут – единственный враг! – он замахнулся на жену огромной мозолистой рукой, собираясь дать ей затрещину.

Даниэль выбежал вперед. Я наивно предположил, что он собирается признаться в обмане. Не тут-то было. Мой друг закричал со всей искренностью:

– Прошу вас, покажите нам это чудо! Покажите нам всех птиц!

– Тебе… тебе что, нравится смотреть, как меня одурачили! – зарычал торговец, и его темные глаза яростно сверкнули. – Все ополчились против меня!

– Покажите нам чудо святого Иоанна, – умолял Даниэль. – Пожалуйста сударь, не позволяйте своей гордыне лишить нас возможности увидеть чудо!

Толпа поддержала благородную просьбу моего друга, и возмущенному торговцу пришлось уступить. Пытаясь хоть на ком-нибудь сорвать свою злость, бедный торговец доставал из повозки клетки с нашими фигурками, и одну за другой швырял на булыжную мостовую. Какая-то маленькая женщина, завернутая в черную шаль, закричала, обращаясь к нему:

– Сам святой Иоанн выбрал вас!

Торговец больше не смог сдерживать ярость и пнул одну из проволочных клеток в направлении женщины. Она угодила в лодыжку толстого лавочника в синем камзоле с высоким воротником, и он пригрозил избить мерзавца палкой за такое оскорбление.

Сотни зевак тыкали пальцами, таращились и даже падали на колени и молились, взволнованные такой встречей земли и небес, и уже утверждали, что это не вмешательство святого, а черная магия.

– Идем, Джон, – сказал Даниэль и потянул меня за рукав.

Пригнувшись, мы выбрались из галдящей толпы и спрятались за двуколкой, в тридцати шагах от нее.

– Подожди здесь, – сказал Даниэль.

– Зачем?

– Спрячься.

– Но зачем?!

– Потом, Джон, все потом! – отмахнулся он. – Просто делай, как я говорю.

Я уселся на корточки за двуколкой. Даниэль умчался, но через минуту вернулся, тяжело дыша.

– Изобрази крик дрозда.

– Что?

– Ты слышал, что я сказал: спрячься и изобрази крик дрозда. Жена торговца сейчас одна. Прощебечи громко, но только один раз.

Я, ничего не понимая, прочистил горло, вытянул губы трубочкой и защебетал.

– Громче! – потребовал Даниэль.

Под его бдительным взором второй крик удался мне гораздо лучше. И тут я заметил худенькую девочку, которая первой объявила наш обман чудом. Она сидела на корточках неподалеку и внимательно смотрела на меня.

– Крикни еще раз, – попросил Даниэль. – На этот раз как можно громче.

У девочки были такие большие красивые глаза, что когда я смотрел на нее, мне показалось, что время замерло. Заглядевшись на нее, я вспомнил маленького крапивника, одну из птичек, которую мы только что освободили. В панике он метался в клетке. Когда же я взял его в руку, он сразу успокоился, словно понял, что я хочу его освободить. Тогда мне тоже казалось, что мы с ним одни во всем мире.

Девочка ухмылялась, но не осуждающе. Я благодарно улыбнулся ей и еще раз прокричал, подражая дрозду.

– А теперь выходи, – велел Даниэль.

Он протянул мне руку, помогая выбраться, и мы опять влились в толпу. Жена торговца, закинув руку на лоб, лежала в обмороке на земле. Но ее муж был ни при чем. Он стоял рядом, раздраженно качая головой, пока две женщины в черных вдовьих одеяниях хлопотали над ней.

– Что случилось, – спросил мой друг у какого-то солдата.

– Мы слышали, как щебетала деревянная птица, – благоговейно прошептал тот.

Парень чуть не умер от смеха, когда я попросил еще раз повторить это чудо специально для меня, и сказал, что меня надо накормить землей и протащить волоком до Испании.

Даниэль снова потянул меня за рукав. За двуколкой я замешкался, чтобы вновь спрятаться под ней, Даниэль подтолкнул меня и попросил изобразить жаворонка, – его деревянную фигурку держал в руке верзила с рваным ухом.

Девочка все еще наблюдала за нами, и казалось, что взгляд ее прекрасных глаз нефритового цвета проникает глубоко в душу.

– За нами наблюдают, – прошептал я, обращаясь к Даниэлю и указывая на девочку.

Даниэль помахал ей рукой. Она сразу подошла, спрятав руки за спину.

– Как тебя зовут? – сердито спросил мой друг.

– Виолетта. – Девочка глубоко вздохнула и перекинула свои длинные золотисто-каштановые волосы через плечо. Облизнув губы, она добавила: – Я бы спросила ваше имя, юноша, но вы грубы и недостойны моего внимания.

– Катись отсюда, Виолетта! – закричал Даниэль, думая, что избавится от нее таким грубым тоном.

Девочка вызывающе посмотрела на него.

– Я видела, что вы здесь делаете, – она скрестила руки на груди.

Я почувствовал, что столкновение неизбежно, и, в попытке примирить их, сделал шаг вперед.

– Мы были не правы. Я больше не буду этого делать.

В этот момент я почувствовал, как какая-то сила поднимает меня за шею и отрывает от земли.

– Попался!

Я перепугался до смерти, решив, что меня схватил некромант. Пытаясь освободиться, я махал руками и ногами в полутора футах от земли.

– Отпусти его! – закричал Даниэль.

Торговец птицами держал меня мясистыми руками за загривок, сжимая не настолько сильно, чтобы я задохнулся, но было ясно, что он в любой момент готов свернуть мне шею.

Не обращая внимания на Даниэля, он яростно тряс меня, рыча:

– Ты, маленький ублюдок, любитель дохлых дятлов! Вы двое – единственные, кто мог проделать это!

– Отпустите мальчика! – потребовала Виолетта.

Я отбивался изо всех сил, пытаясь вырваться из лап негодяя. Даниэль пнул его по голени, но это не помогло. Но девочка оказалась более сообразительной: она начала плевать мерзавцу в лицо.

Отпустив мою шею, торговец схватил меня за шейный платок и вытер лицо рукавом.

Я задыхался и кашлял, меня начало тошнить.

– Помогите! Пожалуйста, помогите нам! – кричала Виолетта.

Толстый лавочник, получивший клеткой по лодыжке на рынке, резко ударил палкой по плечу торговца.

– Я по горло сыт твоими выходками, – закричал он. – Убери свои грязные руки от парня!

Но торговец по-прежнему держал меня, не желая сдаваться. Лавочнику пришлось нанести негодяю еще один сильный удар по спине, угрожая переломать ему все кости.

Падая, торговец вытянул руки вперед, чтобы не удариться о булыжники. Я был свободен. Я споткнулся, пошатнулся… и меня вырвало.

– Иди в свою повозку и оставь парнишку в покое, – посоветовал лавочник.

– Это щебетал не дрозд. То, что мы считали чудом… Это всего лишь маленький ублюдок подражал крику птицы, – оправдывался торговец. – Я своими глазами его видел. Бьюсь о заклад, это он украл всех моих красавцев.

– Это правда? – спросил меня лавочник.

Поскольку торговец уже поднялся на ноги, Виолетта ответила вместо меня:

– Сударь, я была с ним около часа, и за это время он не издал ни одного звука, о которых говорит этот человек.

После этих слов я стал предан ей до конца жизни.

– Она говорит неправду, защищая меня, – признался я, вытирая рот рукавом. – Обвинение вполне справедливо. – Я набрал побольше воздуха в легкие и защебетал, подражая дрозду.

– Великолепно! – восхищенно воскликнул лавочник. – А ну-ка, еще разок, сынок!

Я повторил.

– Еще! – воскликнула какая-то женщина.

В следующие несколько минут я подражал щебетанью и пересвистам щеглов, соек, канареек, воробьев, соколов и чаек и под конец очень живо изобразил трели двух зимородков в период брачных игр.

– Поразительно! – улыбнулся лавочник.

Расточая мне похвалы, он, казалось, обращался ко всей толпе. Сейчас мне приходит в голову, что я мог бы стать циркачом или артистом в бродячей труппе уродов и выступать вместе с бородатой женщиной или двухголовыми козлами.

Когда я замолк, торговец сказал:

– Ты очень даровитый мальчик, однако ты оставил меня без товара.

– Протяни руку, – обратился к нему лавочник.

Тот ничего не сказал, опасаясь нового удара палкой.

– Пожалуйста, я не ударю тебя больше, дружище. И думаю это, – он вытащил из кармана своего жилета две большие серебряные монеты по сотне реалов каждая, – вполне возместит твои убытки. Только отдай мне деревянных птиц.

Он бросил сверкающие серебряные монеты торговцу, и тот, крепко зажав в кулаке свое вновь приобретенное богатство, направился к повозке, чтобы завершить сделку. Лавочник вдохнул щепотку табака и, чихая, попросил, чтобы я изобразил соловья. Все больше людей подходило, чтобы посмотреть на представление, более двухсот человек, согласно подсчетам Виолетты, девочки, ставшей нашим хорошим другом. Сейчас, когда я представляю себе ее такой, какой она была в тот день, не могу удержаться от смеха – она стояла впереди толпы, покусывая губы, боясь, что у меня не получится, и при этом удивленно смеясь. Даниэль, конечно, стоял рядом с ней, махал кулаком в ритм моих трелей и смотрел на меня с таким восхищением, что я чувствовал, что подражаю пению птиц исключительно для него и Виолетты. Что касается деревянных птиц, почти все они были отданы лавочнику; кроме сойки, о которой жена торговца кричала, будто та превратилась в дерево у нее в руках. Она упросила оставить эту фигурку как доказательство вмешательства святого Иоанна в наши земные дела.

Именно благодаря жене торговца мы сами поверили, что в это утро, двадцать третьего июня 1800 года, произошло настоящее чудо. Это событие даже вошло в хроники Хоакима Родригеса, члена городского совета, под названием «Превращение птиц в городе Порту». Летописец упомянул меня под искаженным именем «Джо Стюарт Зарко», поменяв местами две части фамилии. Имя Даниэля в хрониках не указано, но он упомянут там как «ловкий старший товарищ юного Зарко». В хронике также говорится о красивой набожной девочке по имени Виолетта которая первой сказала, что превращение птиц – это результат вмешательства сверхъестественных сил.

Вера в чудеса живет в Порту и по сей день, и я вынужден держать язык за зубами, чтобы случайно не проговориться о нашем обмане. Но то, что в то утро наши три судьбы пересеклись между собою, кажется мне настоящим и великим чудом.

Иногда я думаю: если нечто, имеющее символическое и непреходящее значение, случилось со мной в тот день, то всем этим я обязан, конечно, Даниэлю.

Даже сейчас, десятки лет спустя, я часто вижу во сне, как он держит в руке одну из раскрашенных нами птиц, а по его ликующему взгляду я понимаю, что он разработал новый план, который наверняка доставит нам проблемы и в то же время прославит нас.

Время от времени я представляю, как мы сидим у моего дома в Порту, и меня окутывает тепло, исходящее от улицы, от домов, от самого этого дня…

Единственный человек, которого не упомянул в своих хрониках Хоаким Родригес, рассказывая об этом случае, была моя бабушка Роза. А ведь и она, без сомнения, сыграла важную роль: я был так увлечен подражанию птичьим голосам перед толпой, что не сразу заметил, как она с выражением ужаса на лице пробралась сквозь толпу своей старческой походкой.

Когда она остановилась передо мной и посмотрела на меня, словно разгневанная королева, я понял, что все потеряно.

Я взял ее за руку и последовал за ней, как маленький Моисей, сквозь море поздравлений и похлопываний по плечам. Мне предлагали монеты, но бабушка суровым тоном запретила мне брать их.

Дома нас ждала встревоженная мама.

– Джон! – воскликнула она взволнованно и заключила меня в объятия. – Слава Богу, с тобой все в порядке!

Бабушка приказала мне идти в свою комнату и сказала маме:

– Подожди, я расскажу тебе, что он натворил, пока ты спала.

Мама крепко сжала мое плечо.

– С тобой все в порядке?

Я кивнул.

– Слава Богу. Никогда больше не поступай так со мной, Джон, – она вытерла глаза. – Я скоро приду. Ступай и переодень эти грязные вещи.

Пока я поднимался по лестнице, бабушка Роза изложила маме подробный перечень всех моих проказ за последние месяцы, описав под конец «мое цирковое представление для этого „праздношатающегося сброда“», – именно так она выразилась. Я разделся и прилег на кровать, а затем крепко заснул.

Проснувшись, я увидел, что мама сидит в моих ногах. Она приветствовала меня грустной улыбкой. Лицо у нее было заплаканным.

– Джон, мне нужно кое-что тебе сказать.

Я вскочил и начал просить прощения, но она остановила меня, нежно положив руку мне на грудь.

– Просто выслушай меня. Знай, что я чуть с ума не сошла от беспокойства. Джон, ты словно фейерверк – переменчивый, яркий, искрящийся. Ни я, ни папа не можем уследить за тобой. Значит, мы должны договориться. Иначе я просто умру от волнения. Ты никогда не должен уходить из дома без моего или папиного разрешения, пока не станешь старше. Люди на улицах не так приветливы, как ты думаешь. Ты никогда не должен уходить из дома, не сказав мне, куда ты идешь – никогда!

– Но я собирался…

– Никаких «но», Джон. Или мы договариваемся, или я буду связывать тебя на ночь, как предлагала бабушка. Договорились?

Я кивнул.

– Джон, это серьезно. Обещай мне.

– Обещаю.

Мама глубоко вздохнула и подошла к окну.

– Ты поссорилась с бабушкой? – спросил я.

– Да.

И мама рассказала мне о бабушкиной обличительной речи и о том, как та закончила ее фразой:

– Не знаю и знать не хочу, как мой внук дошел до столь постыдного представления на улице. Надеюсь только, что такое больше никогда не повторится.

На что мама неожиданно ответила:

– Напротив, я убеждена, что мой Джон проявит свои таланты и покажет все, на что он способен.

Мама решительным тоном передала мне разговор с бабушкой. Очевидно, она поссорилась со своей матерью, как это могут делать только родители и дети. Но исход спора был положительным – бабушка покинула наш дом. Она даже отказалась отужинать вместе с нами!

Наш праздничный ужин в честь дня святого Иоанна состоял из обжаренных сардин, отварного картофеля и жареных перцев.

После ужина мама терпеливо выслушала мои извинения за то, что мы натворили с Даниэлем, за проступок, который по сути был кражей.

– Как глупо с вашей стороны было ввязываться в столь нелепую авантюру. Ведь это же воровство, вы обокрали человека… – сказала она.

– Но птицы – они ведь живые. Их посадили в клетки, и они страдали.

– Я понимаю, потому и не наказываю тебя. Единственное, что я не могу понять, Джон, так это почему вы с Даниэлем с такой любовью раскрашивали птиц, зная, что все равно они достанутся другим людям?

– Иногда Даниэлю в голову приходят странные идеи. Может, он надеялся, что торговец птицами, увидев наши деревянные фигурки, осознает, какое зло он причиняет этим пернатым созданиям.

В ответ на это мама улыбнулась мне, как и тогда, когда она впервые пришла к моему каровому озеру, растроганная тем, что я допустил ее в свой личный мир. Она взяла меня за руку и коснулась губами кончиков моих пальцев.

– Знаешь, Джон, я думаю, Даниэль хотел показать торговцу, что его клетки лишают достоинства не только птиц, но и каждого, кто имеет отношение к торговле птицами.

– Точно! Ты права, мама! – воскликнул я.

Но уже спустя мгновение я понял, насколько мы заблуждаемся. Ведь в следующий вторник торговля на птичьем рынке будет процветать, словно никакого чуда и не было.

– Что-то не так, сынок? – спросила мама.

Когда я изложил свою мысль, она сказала:

– Нельзя так быстро победить зло. Однако вы будете одерживать свои маленькие победы. – Она погрозила пальцем. – Но только без разбоя, Джон, только с помощью слов.

– Каких слов?

– Ты убедишь людей, что их моральный долг – освободить птиц… и не только…

– Откуда ты знаешь, мама?

Она сжала мою руку.

– Я знаю тебя. И я знаю, на что ты способен, когда убежден в своей правоте.

После десерта мы с мамой до полуночи бродили по городу. Вечер был прохладным, и мама накинула свою шаль мне на плечи.

Несколько раз незнакомые люди показывали на меня пальцем и шептали:

– Это же он, ребенок-птица.

Гордость светилась в маминых глазах, когда она смотрела на меня. Пожилой человек с кривыми руками даже похлопал меня по голове и шепнул жене:

– Говорят, этот парень сотворил сегодня чудо.

Тогда мама повела меня домой и всю дорогу задумчиво молчала. У нашей двери она встала передо мной на колени и прошептала:

– Ты не должен привлекать к себе внимание. Это – опасно. Тебе следует думать, перед кем ты проявляешь свои таланты. – Она крепко стиснула меня. – Не будь таким доверчивым, прошу тебя. Если сомневаешься, то лучше переждать.

Не дав мне возможности ответить, она попросила меня не тревожиться по поводу ее глупой болтовни и сказала, что так на ней сказывается разлука с папой.

– Я, наверное, сошла с ума, раз говорю тебе такие вещи… – засмеялась она.

Повернув в замке ключ, она счастливо вздохнула, найдя наш дом точно таким, каким мы его оставили.

Поднявшись ко мне в комнату, мама села на кровать и положила мою голову себе на колени. Перебирая мне волосы своими мягкими пальцами, она спела мне «Барбару Аллен», песню начинавшуюся словами «В Алом городе, где я родился…».

Когда часы пробили час, она поправила мне одеяло, а потом играла мне Моцарта на фортепьяно, пока я не уснул. Похоже, она играла несколько часов, потому что когда я проснулся на рассвете, она спала, положив голову на крышку инструмента, даже не сняв платья.

На полу лежал скомканный лист бумаги. Я поднял его и прочел четыре строчки из «Прощания» Роберта Бернса, написанные папиной рукой:

 
Друзья, на дальнем берегу
В томительном изгнанье
Я благодарно сберегу
О вас воспоминанье…