Текст книги "Охота Полуночника"

Автор книги: Ричард Зимлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

И мать принялась за долгие объяснения таких загадочных вещей, как Бог, душа, загробная жизнь, одержимость, демонизм, ангелы и ад. Она говорила такими сложными фразами и использовала столь запутанные определения, что, когда после двадцати пяти минут разговоров она дала, наконец, себе отдохнуть и спросила, понял ли я что-нибудь, мне пришлось признать, что я совсем запутался.

Насколько я понял, евреи верили в то, что, когда придет Мессия, единый Бог воскресит их тела и души, они восстанут с Елеонской горы в Иерусалиме и будут жить в раю.

На мой вопрос, почему мать посещает мессу каждое воскресенье и почему меня крестили, она объяснила, что это формальности, призванные заставить замолчать ядовитые языки тех, кто клевещет на нас.

– В Португалии, сынок, каждому приходится глядеть в оба. Некоторые люди, хотя ты с ними и словом не обмолвился, как с этим кровожадным проповедником, знают, когда ты родился и как зовут твоих бабушку и дедушку.

Помолчав, она добавила:

– Я, наверное, попрошу сеньора Бенджамина, чтобы он поговорил с тобой обо всем этом.

– Почему его?

– Он понимает наше вероучение и знает обряды. А я только и умею, что зажигать свечи по пятницам перед ужином.

– Так сеньор Бенджамин – тоже еврей?

– Да.

– А кто еще?

Лицо матери стало серьезным.

– Джон, это очень важно. – Она поднялась и стала ходить по комнате. – Предки многих жителей Порту были евреями. Большинство из них забыли все, кроме нескольких слов молитвы, ведь много веков нам запрещали открыто исповедовать нашу веру. Если я раскрою тебе имена людей одной с нами веры, ты никогда никому не должен говорить об этом, – проговорила она, не сводя с меня хмурого взгляда. – Джон, этих людей могут убить. Ты должен поклясться мне, что никогда не откроешь их имен – даже если Церковь бросит тебя в самую мрачную темницу. Иначе я ничего не скажу тебе.

Необходимость хранить важную тайну воодушевила меня. Я подумал, что быть евреем не такое уж и проклятье.

– Клянусь, – сказал я.

– Хорошо. Может, оно и к лучшему, что ты узнаешь. Если… если что-нибудь случится с папой или со мной, ты должен пойти за помощью к этим людям. Никогда не забывай их, – заговорщически понизив голос, сказала она.

– Я уже упомянула сеньора Бенджамина. Еще сеньора Беатрис. И…

Она назвала с десяток людей, которых я знал как друзей семьи, соседей, местных ремесленников или лавочников. Даже сегодня, принимая во внимание переменчивость политического климата в Португалии, было бы опрометчивым поступком называть их имена. На самом деле, я по своему усмотрению изменил имена сеньора Бенджамина, сеньоры Беатрис и некоторых других героев моей истории, чтобы не повредить этим людям и их детям.

Когда мама доверила мне эту информацию, я осознал, что посвящен в тайну и стал членом древнего клана. Более того, Даниэль также принадлежал к нему, ведь его бабушка, сеньора Беатрис, тоже была упомянута.

Лишь позже я понял, что побои, которым много лет назад подверглась сеньора Беатрис, были результатом злобных проповедей Лоренцо Рейса.

Назвав всех, мама сказала:

– Джон, если у тебя появятся новые вопросы, обращайся к сеньору Бенджамину. Сегодня вечером ты можешь сходить к нему с отцом.

Она снова обняла меня, и я умчался в свою комнату, чтобы обдумать то, что я – наполовину еврей. Чем больше я размышлял над этими половинками и целыми, тем нелепее мне все это казалось. Думая о религиозных верованиях, которые мама довольно запутанно объяснила мне, и кусочке кожи, который у меня откровенно украли, когда я был еще слишком мал, чтобы защищаться, я напрочь запутался, в чем именно заключалось мое еврейство и существовало ли вообще что-то подобное на свете.

Я решил приложить все усилия и решить проблему логическим путем. Я составил список характерных черт матери, которые полностью отсутствовали у наших соседок, которые не были названы ею и, следовательно, скорее всего, были полноценными христианками. Я решил, что это и будет отличительными признаками еврейства.

Я знал немногих женщин и потому смог выделить лишь семь признаков: непоколебимое отвращение к грязи – как в доме, так и на своем теле; любовь к чтению книг вслух; интерес и способности к музыке; презрение к любым видам охоты; заметное волнение в присутствии собственной матери; робость на людях и ярко выраженный страх остаться одной. Свое терпимое отношение к грязи я объяснил тем, что я лишь наполовину еврей. Это объясняло также отсутствие у меня интереса к фортепьяно, удовольствие, которое я получал, наблюдая, как охотится Полуночник, периодические всплески отчаянной дерзости, и относительное спокойствие в присутствии мамы. Вычтя эти черты из первого списка, я заключил, что мое еврейство состоит в любви к чтению и моей беспокойной натуре, и решил всеми силами скрывать эти качества.

Потом я проанализировал шотландское происхождение своего отца. Сравнивая его с португальцами, я решил, что от шотландцев он унаследовал выдающийся рост, трудолюбие, умение постоять за себя, галантность, самоиронию, неприязнь к англичанам, пристрастие к виски и чаю, знание сказок про эльфов, ведьм и озерных чудовищ и необычное португальское произношение.

Поскольку я только наполовину был шотландцем, то даже не мог надеяться на то, что достигну высокого роста, научусь смеяться над самим собой, буду недолюбливать англичан и не стану ценить виски (которое я уже успел несколько раз попробовать и убедиться, что оно не нравится мне). Я родился в Порту, и было странно предположить, что я буду с акцентом говорить на своем родном языке. Я сделал вывод, что моя шотландская натура состоит лишь в моем трудолюбии, умении постоять за себя и любви к страшным историям.

Такое объяснение казалось мне разумным. Но вскоре я осознал ограниченность своих выводов. Ведь отец с большим мастерством играл на скрипке и любил стихи даже больше, чем мать. А моя мать была необычайно трудолюбива: все свободное время она проводила за тем, что вышивала полотенца, занавески и простыни, а потом продавала их за немалую цену.

Когда мои размышления зашли в тупик, я побежал к Полуночнику, чтобы поделиться с ним своим недоумением. Я нашел его в саду; с озабоченным видом он пропалывал грядку.

– Что случилось? – спросил я. Не обращая на меня внимания, он продолжил копать землю лопаткой. – Ответь мне!

– Джон, я не уверен, что нам стоит быть друзьями, – сказал он.

У меня замерло сердце.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я многого не понимаю. Во многих делах я не могу тебе помочь. Иногда я думаю, что мне не следовало сюда приезжать.

Мысль о том, что он уедет, была для меня невыносима.

– Ты не можешь уехать!

Он вытер руки о штаны.

– Если ты хочешь, чтобы я остался, помоги мне. Объясни мне, что произошло сегодня.

Я понял, как он беспокоится о безопасности моей семьи. Мне и в голову не приходило, что у себя на родине он тоже видел таких проповедников, как Лоренцо Рейс, призывавших европейцев убивать его народ.

Мы сели рядом, и я повторил ему все, что мать рассказала мне о евреях, и попросил его пойти со мной и с отцом к сеньору Бенджамину, чтобы получить более исчерпывающие ответы.

Он с явным облегчением услышал это предложение. Я хотел спросить его, где теперь, по его мнению, обитает душа сеньора Поликарпо, и еще показать ему интимные части своего тела и попросить определить, что именно от них отрезано. Но каждый раз мне не хватало смелости затронуть хотя бы одну из этих тем.

Глава 17

Папа вернулся с работы злым и усталым. Ему уже рассказали об убийстве сеньора Поликарпо, потому он ни о чем нас не спрашивал. Вместо этого он взял меня на руки и прижал к себе, потом подошел к Полуночнику и тоже обнял его. Затем родители удалились в спальню.

Когда они спустились обратно, отец попросил нас сесть рядом с ним.

– Не беспокойся, моя дорогая, – сказал он маме, целуя ее в щеку. – Все в этом мире меняется к лучшему, и этому злобному проповеднику никогда не удастся вернуть прошлое.

Обернувшись ко мне, он сказал:

– Честно говоря, парень, мне стоило бы рассказать тебе о твоем еврейском происхождении, когда ты был совсем крошкой. И не колеблясь я скажу тебе, что думаю об этом: тебе крупно повезло, что в тебе смешана кровь нескольких народов. Мне бы твое происхождение, сынок!..

Его слова очень воодушевили меня, но все же я хотел задать пару вопросов сеньору Бенджамину. Когда я сказал об этом папе, он залпом допил вино и показал рукой на дверь.

– Тогда не будем медлить, парень. Сегодня все-таки канун дня святого Иоанна, и нас ждет много развлечений, так что не следует откладывать эту беседу. Никакому проповеднику я не позволю испортить нам праздник!

Отец повел нас с Полуночником по улице к дому аптекаря, который любезно пригласил нас войти. Папа уже собирался прямо перейти к делу, когда Бенджамин подскочил, воскликнув: «Где же мои манеры?», отправился за бренди для гостей. Он вел себя более открыто, чем обычно – очевидно, дома он был не таким, как на людях. Закрыв за нами двери, он словно снял свою маску.

Мне было предложено особое угощение – бокал вина. Оно оказалось сладким на вкус, и я был очень польщен тем, что сеньор Бенджамин посчитал, что я уже достаточно взрослый и смогу оценить его. К моему большому удивлению, все трое выпили за мое здоровье, и я заподозрил, что до нас здесь побывала мать и объяснила причину нашего визита.

– Итак, сударь, – начал аптекарь, поставив свой бокал на стол и обращаясь к отцу, – уже ясно, что Рейс вернулся в Порту не для того, чтобы просто злословить.

– Да, – ответил отец. – Скажи, Бенджамин, неужели наступили худшие времена?

– Да, Джеймс. Его сторонники решили, что настало время всерьез развернуть свою кампанию.

– Какую кампанию? – спросил я.

– По возрождению инквизиции, – ответил папа.

– Когда он приходил в первый раз, Джон, было слишком рано, – добавил аптекарь. – Даже Церкви нужно время, чтобы собрать приспешников, – он многозначительно уставился на меня сквозь овальные очки, а потом резко сорвал их с носа. Покачав ими у меня перед глазами, он дернул рукой, как будто собираясь бросить их в меня. Я вздрогнул, но очки не попали в меня, а бесследно исчезли.

– Церковь заставила Лоренцо Рейса затаиться на время, – продолжил он. Бенджамин встал и протянул руку мне за голову. В его руках вдруг появились очки, и он снова надел их. – А потом эта же Церковь опять призвала его.

– Как вы это сделали? – спросил я.

– Я заставил тебя смотреть в то место, где очков не было. Нет ничего проще, чем научиться нескольким волшебным фокусам, Джон. Любой сможет это. Даже человек, который больше всего на свете любит пугать маленьких мальчиков.

– А кто вызвал колдуна обратно? – спросил я.

– Какого колдуна? – удивился Бенджамин.

– Джон так зовет Лоренцо Рейса, – ответил папа.

Бенджамин рассмеялся.

– Хорошее имя для него. Хотя, уверяю тебя, у него нет никаких сверхъестественных способностей. И ты задал хороший вопрос, милый мальчик. Увы, не могу сказать, кто ставит этот спектакль.

– Кто бы они ни были, они явно хотят развязать террор, прежде чем Наполеон двинется на Португалию, – заметил папа.

– Так и есть, Джеймс. Думаю, они с радостью отдадут страну в руки императора, если он разрешит им раздавать индульгенции.

Он снова обратился ко мне:

– Ну, молодой человек, насколько я понимаю, тебе уже сказали, что ты наполовину еврей.

Я испугался такой прямоты. Заметив мое смущение, он извинился:

– Прости меня, милый мальчик. Дома я привык говорить напрямик, – он с улыбкой наклонился через стол и потрепал меня по плечу, но это смутило меня еще больше.

– Нам о многом надо поговорить, Джон, – мягко сказал Бенджамин. – И я хотел бы вести с тобой беседы об этом в свободное время. Я предлагаю тебе посещать меня раз в неделю. Ты поддерживаешь мое предложение?

Он обратился с улыбкой к Полуночнику и добавил:

– Если хочешь, ты тоже можешь присоединиться к нам, мой друг.

– Мне бы очень, очень хотелось, – ответил тот. – Конечно, если Джон согласен.

– Да, я был бы очень рад, – сказал я.

– Уверяю тебя, Джон, я не желаю тебе вреда. Я – твой верный друг. Но мне сказали, что ты хочешь задать мне пару вопросов.

Я так оробел, что, к своему стыду, у меня началась икота.

– У него так бывает, – извинился за меня отец.

Пока я задерживал дыхание, чтобы прогнать икоту, Полуночник сказал:

– Я могу ошибаться, ведь я говорю по-португальски очень плохо, но мне кажется, сестры Оливейра упомянули о том, что у мальчиков имеются некие различия в интимных частях тела.

При этих словах у меня волосы встали дыбом, а по коже пробежали мурашки. Я по-настоящему разозлился на него.

– Все понятно, – сказал Бенджамин и осушил свой стакан. – Это довольно просто… – И почтенный джентльмен с безупречной репутацией поднялся и начал расстегивать свои штаны. – Если ты не возражаешь, Джеймс, я покажу ему это для лучшего понимания.

Папа тоже допил свой бренди и ответил:

– Конечно, если ты и правда считаешь, что это поможет, Бенджамин.

Глаза Полуночника весело заблестели.

Аптекарь взял в руку свое мужское достоинство и преподал мне краткий урок анатомии, но даже такого подробного разъяснения и моих предыдущих наблюдений за наготой моего отца было недостаточно, чтобы ответить на мой деликатный вопрос.

Поэтому папа встал и показал нам точную форму колпачка, отсеченного у меня и Бенджамина. Я сказал, что предпочел бы сохранить его, но он заверил меня, что он приносит одни неудобства и, будучи немытым, издает ужасно неприятный запах.

По случаю того, что папа захмелел, он объяснил мне также азы размножения людей. Все казалось логичным, кроме того, что этот непростой, судя по папиному описанию, процесс доставляет кому-то удовольствие. На самом деле я представил его себе как сложную операцию, за которую пациент, то есть женщина, может легко заплатить жизнью, ведь, как заметил отец, беременность всегда может привести к смерти.

Осмелев от выпитого вина и всеобщего веселья, я решил задать сеньору Бенджамину еще несколько вопросов.

– Скажите, а отцу и Полуночнику разрешат жить со мной и мамой в раю, или их прогонят? А сеньор Поликарпо теперь в раю?

– Все мы созданы по образу и подобию Божьему, а это означает, что твои родители и Полуночник непременно будут с тобой на Елеонской горе. Что до Поликарпо, он сейчас в безопасности. Он вернулся к Господу. И, – Бенджамин улыбнулся, – если я еще своими прегрешениями еще не упустил свой шанс, может быть, мне тоже разрешат присоединиться к нему и к вам, когда придет мое время.

– А у меня есть душа? – спросил я его.

– У всех она есть, мой милый мальчик.

Когда я спросил его, как она выглядит, он ответил:

– Понятия не имею. Никогда ее не видел.

– Тогда откуда вы знаете, что у нас она существует?

– А откуда ты знаешь, что существует Китай? Или Италия?

– Потому что там были другие люди. Они описали свои путешествия. Я даже читал немного Марко Поло.

– Вот именно.

Наш хозяин ушел и тут же вернулся, держа в руках толстую книгу в кожаном переплете. Он подал ее мне со словами:

– Эту книгу написал человек, лицезревший Бога. Если твой отец не возражает, я советую тебе прочесть ее. Мы вместе можем обсуждать ее.

– Что это? – спросил я.

– Тора, – сказал он. – Так по-еврейски называется Ветхий Завет. Один мудрец сказал, что правду всегда можно найти в двух местах: в Торе и в своем сердце.

Бенджамин улыбнулся и сказал папе:

– Я был бы очень рад, если бы и ты читал ее вместе с нами.

– Боюсь, из меня выйдет такой же плохой иудей, как и христианин. Все, что мне нужно знать, так это – что я буду на Елеонской горе со своей женой, сыном, с тобой и с Полуночником.

В этот вечер мама приготовила восхитительный ужин, но я только ковырял вилкой картошку и сардины – перед глазами у меня стояло окровавленное лицо сеньора Поликарпо. Когда мама подавала тушеный чернослив, к нам пришли оливковые сестры и принесли две простыни, которые Граса сшила вместе после обеда. По моим особым указаниям она прорезала посередине шва отверстие диаметром в фут. Я совсем забыл про этот наряд, который собирался надеть на гуляния в канун дня святого Иоанна. Я взял его и горячо поблагодарил сестер.

– Искренне надеюсь, – сказала мама, – что ты не собираешься разгуливать по городу в этих старых рваных простынях. Честное слово, Джон, как ты смог заставить оливковых сестер сделать для тебя такое? Это просто преступление!

– Мама, ты же нас еще не видела!

– Нас? Каких еще нас? Я эту отвратительную простыню не надену ни за какие…

– Мэй, дорогая – прервал ее папа, – я уверен, что Джон имеет в виду Полуночника.

Я подтвердил его слова, после чего он позволил мне и Полуночнику уйти из-за стола.

Помимо прочих трюков, я научил Фанни следующему: свои задние лапы она ставила мне на плечи, а передние на голову, так что ее голова сильно возвышалась над моей. В такой позе она напоминала статую богини на носу корабля, если не считать вилявшего хвоста которым она стучала мне по спине. Она могла простоять так пять минут, не испытывая ни малейшего неудобства.

Я также обнаружил, что Полуночник достаточно силен, чтобы нести меня на плечах.

Сочетание этих двух трюков в саду произвело потрясающий эффект: накрывшись простынями, мы превратились в загадочное существо более семи футов ростом, с человеческими ногами и головой шотландской колли. Я научил Фанни отпрыгивать в сторону и безопасно приземляться в том случае, если мы потеряем равновесие.

Мы позвали остальных поглядеть на нас. Мама застыла в дверях в изумлении, а папа покачал головой и засмеялся.

– Джон Зарко Стюарт, ты сошел с ума! – воскликнула мама. – Ты упадешь и сломаешь шею!

– Пусть веселятся, – сказал папа, прижимая ее к себе. – Молодость быстро проходит. А сегодняшнее несчастье не должно испортить нам вечер.

– Это безумие, – простонала она, – чистое безумие, говорю тебе.

– Совершенно верно, – согласился папа, но глаза его радостно сияли.

Через прорезь для глаз я и Полуночник видели только то, что было прямо перед нами, и потому папа помогал нам обойти грязь, когда мы шли по улице. Ободряющие крики соседей подняли нам настроение. Скоро с поздравлениями подошли и другие люди, включая сеньору Беатрис, которая поцеловала меня, шепнув, что Даниэль был бы в восторге от такого замечательного представления. Ее карие глаза наполнились слезами, а по ее шаткой походке я увидел, насколько она ослабела за последний год под тяжестью своего горя. Наверное, она, как и я, подумала, что наш трюк получился бы намного лучше, если впереди на руках шел Даниэль, возвещая о нашем появлении.

Мама настояла на том, чтобы держать меня за руку, чтобы я не совершал больше «сумасшедших выходок», как она называла мои шалости. Всей семьей мы направились к площадь Руа-ди-Седофеита, где по праздникам собирались уличные музыканты. Там на деревянном помосте стоял Лоренцо Рейс.

– А вот и он, – сказал папа Бенджамину.

Мама еще крепче схватила меня за руку.

– Пойдемте дальше.

– Почему его не арестовали? – спросил я.

– Мы сделаем кое-что получше, – сказал мне папа. – Дай нам только несколько дней, сынок.

Мы поспешили прочь, но не успели сделать и пятидесяти шагов, как он возник перед нами. Преградив нам дорогу и подойдя к Бенджамину, он заявил:

– Не мир пришел я принести, но меч!

Бенджамин, благослови его Бог, ответил:

– Вы, сударь, не Иисус из Назарета, так что засуньте меч в свой задний проход, где ему самое место.

– Проклятый маррано! – яростно закричал Рейс, брызгая слюной.

Папа схватил Бенджамина за руку и свирепо посмотрел на Рейса.

– Сударь, я знаю, кто вы и что вы сегодня сделали, и, если вы не дадите нам сейчас спокойно пройти, вы всю жизнь будете жалеть об этом.

– Мы выгоним вас, иностранцев, из Португалии! – взревел злобный проповедник. – Вам не достанется этот город, пока я дышу!

Зная мамину боязливость, я не ожидал, что она заговорит, но она дрожащим сдавленным голосом промолвила:

– Вы можете кричать, сколько хотите, сударь, но все мы давно живем в этой стране. И пока я дышу, вы не одержите победы.

Рейс направил на нее свой посох.

– Грешная еврейка! Уже само твое присутствие оскверняет нас! Ты должна умереть, чтобы жил Христос!

Мама начала задыхаться от такой наглости. Отец обнял ее и закричал:

– Трусливый ублюдок! Я изобью тебе прямо здесь!

– Не надо, Джеймс, – сказал Бенджамин. – Пожалуйста, давай вернемся домой. Полуночник, подойди сюда и помоги мне.

– Не сомневайтесь, мы всех вас сожжем на кострах! – крикнул колдун. – Сожжем для Христа! Пусть дым услаждает Его в эту священную ночь.

Мое сердце громко билось, и я почти ничего не слышал от страха. Но все-таки я крикнул:

– Это ты – иностранец! И это тебе придется умереть!

Указывая на меня пальцем, он воскликнул:

– Ты – сам дьявол. Тебе не искусить меня. Ты не победишь в этом Граде Божьем. Я увижу, как ты сгоришь на кресте!

Это окончательно вывело папу из себя. Подняв над головой свою трость, он собрался броситься на проповедника. Будучи вдвое сильнее Лоренцо Рейса, думаю, он бы избил того до полусмерти, если бы Бенджамин и Полуночник не удержали его.

– Я прикончу тебя! – закричал папа.

– Нет, Джеймс, – решительно сказал Бенджамин. – Не сейчас. Я разберусь с ним, когда придет время. Я сам отправлю его в ад. Обещаю тебе.

Но папу было нелегко успокоить.

– Я убью тебя, трус! – пообещал он.

Колдун улыбнулся и, подняв посох над головой, прокричал:

– Сожжем их прямо сейчас! Усладим Бога их дымом.

С помощью Полуночника Бенджамин отвел папу на нашу улицу. Произошло что-то страшное, и никто из нас не мог предсказать последствия этого столкновения. Мама была бледна и не говорила ни слова. Мы решили, что лучше всего вернуться домой.

Беспокоясь за маму, папа и Бенджамин, видимо, не заметили, как Полуночник выскользнул из дома с колчаном и корзиной, но я видел его. Он приложил к губам палец и прокрался наружу.

Поддерживая маму, папа увел ее в спальню и уложил в кровать. Бенджамин развел в камине огонь и рассказал, что когда ему было столько же лет, сколько мне сейчас, он стал свидетелем аутодафе в Лиссабоне, когда более пятидесяти маррано заковали в кандалы и водили по площади, а толпа глумилась над ними. Потом троих из них привязали к столбам и сожгли.

– Не дай Бог еще раз почувствовать запах горящей еврейской плоти, – сказал он, скорее себе, чем мне.

В ту ночь я слышал, как папа и Бенджамин шепотом говорили, что гражданские власти должны выслать Лоренцо Рейса из Порту. Было ясно, что они не первый раз говорят об этом. Тогда я впервые подумал, что Полуночник, ускользнув из дома, действует не в одиночку, и они с папой участвуют в каком-то заговоре, еще несколько дней или недель назад организованном Бенджамином.

Полуночник рассказал мне о своей тайной деятельности на следующий день, когда на рассвете я услышал, как он пробирался на сторожевую вышку. Зевая и еще не открыв толком глаза от сна, я с порога спросил его, где он был. Он уложил меня обратно в постель, затем сел рядом и сказал:

– Несколько недель назад Богомол говорил со мной во сне. Он сказал, что зверь выпьет всю воду в Порту и вызовет ужасную засуху. Многие из нас погибнут. Когда я увидел проповедника, то все понял. Я взял колчан со стрелами и спрятал их в корзину.

Бушмен рассказал, что видел, как Лоренцо Рейс проповедовал толпе, и все больше людей присоединялось к нему, а когда пробило двенадцать, то негодяй спустился со своего помоста и пошел к Новой площади.

Полуночник следовал за ним при свете фонарей. На каждой из трех площадей города, где проходили празднования, Рейс яростно выступал против маррано. Вскоре после трех часов ночи он прекратил сеять раздор и в одиночестве направился к реке. Он постучал в дверь большого каменного дома и его поспешно впустили. По описанию Полуночника я понял, что речь идет о доминиканском монастыре.

– Видимо, он все еще там, – сказал Полуночник.

– И что ты собираешься делать?

– Сделай одолжение, Джон. Скажи Бенджамину, что сегодня я не приду на работу. Передай ему, что Богомол дал мне одно поручение.

– Ты пойдешь за колдуном?

Полуночник кивнул.

Я спросил:

– Ты убьешь его?

Он закрыл мне рот одеялом, чтобы я замолчал, а потом похлопал меня по груди.

– Спи дальше, мой маленький Сернобычок. Тебе не нужно волноваться. Со мной все будет хорошо.

Я уселся в кровати:

– Но тебе нужна моя помощь.

– Нет, Богомол сказал мне, что ты должен остаться здесь. Бушмены издают запах, который гиена не может учуять. Мы – в полной безопасности. А вот Сернобычка, – он зарычал и оскалил зубы, – Сернобычка могут съесть… – Он широко и заразительно улыбнулся.

Через пятнадцать минут Полуночник ушел из дома. Встревоженный, я быстро оделся и пошел в сад играть с Фанни.

Через некоторое время отец спросил меня, где Полуночник. Я солгал, сказав, что он вышел на прогулку.

За завтраком, подавая мне яичницу, папа откашлялся и сказал:

– Джон, твоя мать и я собираемся послать тебя в школу в Англию. Мне кажется, что там тебе будет лучше.

– В Англию?

– Да, в пансион. Это – замечательное место, где ты получишь хорошее образование, – он постарался улыбнуться. – Там мальчики гуляют по парку, знают имена птиц на латыни и читают Шекспира. Место как раз для тебя.

– Нет, – ответил я.

Мама подала мне еще одну чашку чая и сказала:

– Многие мальчики позавидовали бы возможности учиться в таком месте.

– Вот пусть эти мальчики и едут туда.

Папа сердито взглянул на меня.

– Я был бы тебе очень признателен, если бы ты не говорил с матерью таким тоном.

– Не буду, если вы перестанете твердить, что мне будет лучше, если я брошу все родное.

Папа первый раз шлепнул меня – первый и последний раз в жизни, но шлепок получился таким сильным, что почувствовал жжение ниже спины.

– Ты должен понять, что у тебя нет выбора. Мы пришли к такому решению. Ты поедешь к моей сестре в Англию с письмом от меня, и она устроит тебя в хорошую школу. У меня уже есть несколько отличных предложений от английского консула в Порту. Ему известны самые лучшие школы.

Хоть я и знал, что это выведет папу из себя, но твердо решил никогда не покидать Португалию.

– Посмотрим, – сказал я, потянувшись через стол за солонкой в знак того, что беседа окончена.

Мать схватила меня за запястье и сказала:

– Здесь опасно жить. Ты же знаешь, что иначе я бы не стала тебя никуда отправлять. Да разве для меня это расставание… – не в силах закончить, она убрала руку и опустила глаза, чтобы скрыть слезы.

– А Фанни поедет со мной? – спросил я.

– Нет, – ответил отец. – Но с ней будет все отлично. Мы будем обращаться с ней, как с королевой, а на каникулах ты будешь видеть ее.

– Так я смогу приезжать к вам?

Решимость отца превратилась в грусть, на что я и рассчитывал. Я хотел наказать его за саму мысль о таком заговоре против меня.

– Боже правый, парень, ты, что думаешь, мы – чудовища?

– А Полуночник – мне и его придется бросить? – спросил я, специально не замечая вопроса.

– Да, – ответил папа.

– И сколько времени до исполнения этого приговора? – спросил я.

– Недели три, – ответил он, – в самом крайнем случае, полтора месяца.

Мама разрыдалась и убежала к своему фортепьяно. Отец мрачно посмотрел на меня и сказал:

– Джон, иногда стоит чуть проще относиться к неприятным моментам в нашей жизни.

Затем он отправился к ней.

Я остался за столом и прислушивался к их приглушенным голосам, ни в чем не раскаиваясь.

– Я не могу, – прошептала мама отцу.

– Ты должна постараться. Хотя бы на время.

– На год, не больше. Больше я не выдержу, Джеймс.

Полуночник не было дома уже два дня, и я очень волновался за его безопасность. Когда я спросил папу, не видел ли он его, он только ответил:

– Не тревожься, парень. Полуночник сам позаботится о себе. Уверен, с ним все в порядке.

На следующий вечер к нам зашел Бенджамин. С верхних ступеней лестницы я услышал, как он объяснял, что епископ отказался принять его, но он долго говорил с кем-то из его окружения. Ему ясно дали понять, что они ничего не сделают, или действительно не могут сделать, чтобы заставить колдуна замолчать, потому что это не подвластно епархии Порту. Он подозревал, что епископ по-другому смотрит на эту проблему.

Бенджамин считал, что Церкви сейчас очень полезно восстановить жителей Порту против маррано, потому что ее влияние ослабло. Церковная иерархия хотела запастись козырями для игры с Наполеоном, если он станет правителем Португалии.

– Тогда мы останемся одни, – тихо сказал отец.