Текст книги "Охота Полуночника"

Автор книги: Ричард Зимлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Глава 16

Примерно за час до заката, когда я, задыхаясь от адской жары, сидел за письменным столом и писал очередное письмо дочерям и маме, в дверь постучали. Я торопливо натянул брюки, открыл дверь и увидел мистера Перреру.

– Мистер Стюарт, миссис Робишо позволила мне пройти прямо к вам в комнату. Прошу прощения, если я вас побеспокоил.

– Нет-нет, сэр, проходите. Я очень рад вас видеть. – Я отодвинул стул от письменного стола и поставил его напротив кровати. – Присаживайтесь, прошу вас, мистер Перрера. Я бы предложил вам чего-нибудь выпить, но у меня здесь совершенно ничего нет. Из-за этой жары я не в состоянии пить ни виски, ни даже вино из опасения упасть в обморок, а потом очнуться в еще более жарком месте и обнаружить рядом с собой дьявола.

Мы оба понимали, что я пытаюсь шутками завоевать его доверие, но он, похоже, не рассердился на это и даже улыбнулся, усаживаясь. Я схватил рубашку и спросил:

– Чем обязан удовольствию видеть вас у себя?

– Я пришел извиниться, сэр. Я очень грубо вел себя с вами сегодня.

Я плюхнулся на кровать.

– Нет-нет, что вы. Всклокоченный и потный незнакомец вваливается в вашу контору и начинает говорить на иностранном языке… Это, должно быть, было то еще зрелище!

– Да ничего подобного. Как бы это правильнее сказать? Я стараюсь держаться сам по себе, поэтому просто немного удивился, но это и все. Если уж говорить честно, я обнаружил, что у меня очень мало общего с португальцами, живущими здесь, поэтому и стараюсь ограничивать свои с ними отношения.

– Разумеется, сэр, и я уверен, что вы поступаете мудро.

– Так вот, мистер Стюарт, – снова улыбнулся он, – вы упомянули какую-то проблему и то, что нуждаетесь в помощи. Вы не против рассказать мне, в чем дело?

Не знаю, почему я выложил ему почти всю правду о Полуночнике, но я сделал это с тревожащей легкостью. До этого я просто не понимал, до чего мне нужно признаться в моих родственных чувствах к нему. В животе немного отпустило, когда я увидел, что мистер Перрера слушает меня очень внимательно, и до меня начало доходить, что единственное облегчение, которое я могу испытать в Америке – это выложить правду о том, что чувствую к своему старому другу.

– Право же, я любил его все эти семнадцать лет разлуки не меньше, чем если бы он был моим братом – или даже вторым отцом, – завершил я свой рассказ.

– Любовь приходит к нам, не спросив разрешения, – отозвался мистер Перрера. – А вы верите в судьбу, мистер Стюарт? – Я сказал, что не уверен в этом, а он выглянул в окно. – Вот я, например, верю только в то, что не было испорчено нашей историей.

Я подумал, что мистер Перрера – весьма загадочный и несчастливый человек, одна из тех душ, что вечно ищут ответов на неразрешимые вопросы.

На его глаза навернулись слезы, он быстро смахнул их и сказал:

– Простите меня за это дурацкое проявление чувств.

– Совсем напротив, по-моему, вы первый белый человек в Чарльстоне, у которого есть сердце.

– Вы окажете мне удовольствие и отправитесь со мной на ужин ко мне домой? – спросил он. – Я бы хотел представить вас Луизе, моей жене.

– Сейчас?

– Да. Мы живем в пяти милях от города. Чтобы добраться туда в моей двуколке, которая ждет нас возле вашего дома, потребуется меньше часа. – Тут он заволновался. – Вы можете у нас переночевать, – добавил он поспешно. – И мне кажется, мистер Стюарт, если вы согласны прислушаться к моему совету, нам следует уехать как можно быстрее. В Чарльстоне никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает.

Прекрасная гнедая кобыла мистера Перреры быстро доставила нас по проселочным дорогам к его дому – побеленному известкой, с большой верандой, стоявшему в сотне ярдов от одного из притоков Купер-ривер. От огромного дуба и двух небольших пальм, росших около дома, падала манящая тень.

Когда мы приехали, Луиза сидела на крыльце. Быстро сгущались сумерки, но даже при этом слабом свете я отчетливо разглядел, что она чернокожая.

Двое детей Исаака, Хестер, которую все звали Хетти, и Рид, которого называли Головастиком, бежали навстречу отцу и с визгом просились к нему на руки. Мальчик взобрался ему на спину, девочка хихикала у него на руках. Исаак подошел и поцеловал Луизу, красивую женщину с глубоко посаженными карими глазами, высокими, словно отражающими свет, скулами и нежной, изящной шеей. Похоже, мое появление вызвало у нее раздражение.

Нас ожидал горячий ужин, а на мои извинения за то, что мое появление вызвало суматоху, Луиза насмешливо фыркнула и заявила, что ей приятно принимать в доме гостя. Вне всякого сомнения, сказала она это из вежливости, а натянутый разговор во время трапезы только утвердил меня в моем решении распрощаться сразу после ужина. Я решил дойти пешком до ближайшего городка и спросить комнату в гостинице.

Детей уложили спать, и я сказал:

– Видимо, мне пора прощаться. Вы оба устали, а в ближайшем городке должна быть какая-нибудь гостиница.

– Нет-нет, Джон, – протестующе воскликнул Исаак. – Поверь мне и расскажи свою историю.

Очень неуверенно, бесстрастным тоном, я начал говорить. Однако, стоило мне упомянуть о том, как во время первого же совместного ужина Полуночник сбил с моей матери спесь, заявив, что «Африка – это память», я уже не смог контролировать свой голос, и в нем прозвучало восхищение. Луиза заметно вздрогнула, словно кто-то неожиданно хлопнул ее по спине.

– Ты видишь? – с триумфом в голосе обратился к жене Исаак.

Решительно взглянув на меня, Луиза сказала:

– Продолжайте, мистер Стюарт. Рассказывайте дальше.

Она слушала рассказ о нашей прежней жизни с таким видом, словно я должен был ей что-то доказать. Это меня задело, но я ничего ей не сказал. Позже она объяснила:

– В Южной Каролине много белых, которые искренне привязаны к своим чернокожим рабам, особенно к кормилицам. Но вы всего лишь третий человек в моей жизни, кто говорит о чернокожем с любовью и уважением – как о родственнике.

– Я знал, что ты это заметишь, – улыбнулся Исаак, встал и поцеловал ее в макушку.

– А двое других? – поинтересовался я.

– Исаак и пастор из Шарлотты, которого я как-то встретила. Он так полюбил девушку-негритянку, что это перевернуло все его представления о рабстве. Чтобы жениться на ней, ему пришлось отказаться от сана.

Я приступил к истории о том, как Полуночник спас меня от Гиены. Именно этот рассказ изменил все дальнейшее.

Я как раз говорил о том, как бушмен вдувал мне в уши дым трубки, и тут Луиза воскликнула:

– Да я же его знаю! Я видела, как он это делает! Он был очень известен по всему Побережью. Только его звали не Полуночник, а Сэмюэл.

Я даже подпрыгнул.

– Вы знаете Сэмюэла? Он жив?

Луиза с надеждой посмотрела на меня.

– Если это тот самый человек, он жил в Ривер-Бенде. Это плантация тут неподалеку. Он прославился как кудесник и целитель.

– Ривер-Бенд находится вверх по Купер-ривер, – пояснил Исаак. – Я думаю, всего в десяти милях отсюда.

– Он был чудом, – говорила между тем Луиза с сияющими глазами. – Его знал каждый чернокожий в округе. Однажды я и сама ездила к нему с больной подругой. Не знаю, жив ли он сейчас. Он исчез.

– Исчез?

– Просто испарился. Мне кажется, тому уже три года. Говорят, он бежал. Но его дочь по-прежнему живет в Ривер-Бенде. Не помню, как ее зовут. Она – или еще кто-нибудь там – смогут рассказать вам, есть ли от него вести. – Луиза замолчала и задумалась. – Он выглядел именно так, как вы его описали, только старше, разумеется. И ходил прихрамывая, обычно с тростью.

– Но он говорил – он не был немым?

– Нет-нет, он прекрасно разговаривал.

Сердце мое так бешено колотилось, что я с трудом слышал, что говорили мои хозяева. Голову, казалось, поместили в стеклянный шар. Когда я пришел в себя, оказалось, что я сижу в кресле у камина, в котором весело потрескивал огонь. Втискивая мне в руку бокал, Исаак сказал, что я едва не потерял сознание.

– Выпей это, Джон.

Я повиновался. Бренди обожгло мне горло. Исаак с Луизой шептались о чем-то у меня за спиной. Я поднялся на ноги и спросил:

– Как добраться до Ривер-Бенда?

Исаак повернулся к Луизе.

– Если я пойду завтра в Чарльстон пешком, отвезешь Джона в двуколке?

– Я не могу позволить тебе идти пешком, – запротестовал я.

– Это ерунда. Честно, я иногда это делаю. Для ног очень полезно. Я бы и сам с тобой поехал, да мне нужно каждый день быть в магазине.

Луиза крепко стиснула мою руку и сердечно улыбнулась мне.

– Мистер Стюарт, для меня будет честью отвезти вас туда, где жил Полуночник.

Этой ночью я не сомкнул глаз. Я вспоминал давно забытые события. Право же, этой ночью я, как мы говорим в Пасху, не мог понять, как мне удалось дожить до этого дня. Мне казалось, что ничего не было, и я просто в одно мгновение очутился здесь.

Я спустился в гостиную и увидел за столом Луизу с чашкой чая.

– Вы тоже не можете уснуть? – спросил я.

Она вздрогнула и схватилась рукой за сердце. Я попросил извинения за то, что напугал ее, и она рассмеялась в ответ.

– Ваши рассказы, – ошеломленно покачала она головой. – Я думала о них и о том, как это похоже на мою жизнь.

Луиза налила мне чаю.

– Вы упомянули, что Сэмюэл был хорошо известен на Побережье, – задумчиво сказал я. – Как же могло получиться, что никто в Чарльстоне его не знает? Я спрашивал в десятках лавок и церквей. Я спрашивал даже негра-аптекаря.

– Все негры, которых вы расспрашивали, несомненно, оберегали его. Вы белый, и спрашивали об исчезнувшем чернокожем, который, возможно, где-то скрывается. Есть беглецы, которые годами прячутся на чердаках и в подвалах… Мы и сами как-то прятали двоих. Так что любой, кто предан Сэмюэлу, лгал вам. А кто-то и в самом деле не слышал о нем.

– Так и его дочь может мне солгать, особенно если он плохо отзывался о нашей семье?

– После всего, что вы рассказали, мне кажется, что он должен быть счастлив увидеть вас. Я полагаю, вы решили его выкупить?

– Разумеется, но ведь я рассказал вам не все. Между Сэмюэлом и моим отцом произошло нечто ужасное.

– Джон, вы должны рассказать ей все то, что рассказывали нам, и она переменит свое мнение. Она услышит в вашем голосе своего отца. Но говорить с ней нужно наедине. Если рядом будут другие люди, пусть даже и рабы, она станет сдерживать свои чувства.

– Потребуется время, чтобы застать ее наедине и убедить. Мне следует придумать причину, по которой я смогу провести в Ривер-Бенде хотя бы неделю.

Мы с Луизой некоторое время придумывали такую причину, но ничего не шло на ум. Наконец я спросил:

– А как вы познакомились с Исааком?

– О, мне кажется, что я знаю его всю жизнь! Когда-то давным-давно жили-были Исаак и Луиза… Его родители купили меня, когда мне было пятнадцать, чтобы я стирала и шила.

– Разве у них были разные взгляды с Исааком? Я хочу сказать, разве они…

– Они поменяли свое отношение к рабству позже. Странная вещь, в точности, как у вас с Полуночником: Исаак научил меня читать. Разве не удивительно?

– Действительно, странное совпадение.

Тогда я ответил это совершенно искренне, а вот теперь понимаю очевидное – обучение друга чтению и есть любовь. Теперь я просто не понимаю, как мог не видеть, что это самая естественная вещь в мире.

– Пожалуйста, простите мне идиотский вопрос, но вы – свободная женщина?

Она взглянула на меня.

– Джон, на самом деле это совсем не идиотский вопрос. Это единственный вопрос, который меня волнует. Когда Исааку исполнился двадцать один год, его отец подарил меня ему на день рождения. И в тот же день он дал мне вольную. – Она прижала руки к губам и прошептала: – Он ненавидит, когда я это говорю. Он говорит, это звучит так, словно он что-то для меня сделал, а на самом деле он просто исправил несправедливость.

– А в синагоге мне сказали, что Исаак – рабовладелец.

Она нахмурилась.

– Люди – даже его тетя и дядя – не хотят видеть, что мы с Исааком значим друг для друга. Они предпочитают думать, что я по-прежнему его рабыня, а не мать его детей, и не желают знать, что мы с ним законные муж и жена. – Она шепотом добавила: – И дело не только в том, что я не белая – я еще и не еврейка!

Луиза поставила передо мной полную миску тыквенного крема и рассказала любопытную вещь о Ривер-Бенде: два предыдущих владельца – Большой и Маленький Хозяева Генри – оба были найдены мертвыми с ножом, всаженным в шею. Местные верили, что их убило привидение, возможно, дедушка жены Большого Хозяина Генри, миссис Холли. Говорят, ему очень не понравился муж, которого она выбрала.

– Мораль этой истории, – сказала Луиза, – в том, что на Побережье Южной Каролины сначала следует получить благословение дедушки, а уж потом жениться.

Я смотрел в ее сияющие глаза и представлял себе звезды, сияющие сквозь тучи. Я ясно видел – она изо всех сил защищала свою семью. Мне казалось, что она может быть очень агрессивной, и совсем не хотелось, чтобы она обратила свой гнев на меня.

Глава 17

Мне удалось поспать всего пару часов, а на рассвете я внезапно пробудился. Полуночник жил всего в паре миль отсюда. Я подумал об этом, и надежда вновь вспыхнула в сердце. В душе словно бы затрубили фанфары, призывая меня как можно скорее отправиться в Ривер-Бенд.

Пока я сидел во дворе и наблюдал за дятлом, долбившим ствол дуба, мне пришла мысль, как убедить владельца Ривер-Бенда дать мне возможность немного пожить у него на плантации. Я достал свой блокнот для набросков и торопливо принялся за работу.

Мы с Луизой выехали сразу же, как только собрались в путь, а Исаак с детьми на лужайке на прощание помахали нам рукой. Дорога на север была ухабистой и грязной. Мы с Луизой говорили о ее детстве, которое прошло на острове близ побережья Южной Каролины. Она тосковала по океану, в особенности на рассвете, и призналась, что мечтает поселиться в небольшом домике на берегу. Когда дети подрастут, они с Исааком непременно отправятся в Европу, возможно, даже в Португалию.

Спустя несколько часов, когда солнце уже близилось к зениту, показался шаткий деревянный мостик, по которому мы перебрались на другой берег заболоченной реки. Вскоре мы оказались у ворот, над которыми красовалась деревянная табличка с черными буквами на белом фоне: «Ривер-Бенд». Я откинул щеколду и распахнул ворота. Повсюду вокруг простирались рисовые поля, колосья почти в человеческий рост покачивались на ветру. В сотне ярдов отсюда трудились четверо чернокожих мужчин и две женщины. В полумиле дальше по грязной дороге стоял большой трехэтажный особняк на невысоком холме.

Луиза негромко присвистнула и покачала головой: ей явно не хотелось ехать на плантацию.

– Прошу у вас за это прощения, – сказал я. – Если бы был другой способ…

– Нет, нет, я рада, что мы здесь. Но хорошо, что мне не придется оставаться.

Мы двинулись вперед по грязной дороге. За домом до бесконечности простирался сосновый лес, а с юга был разбит сад, где цвели азалии.

У порога нас встретил старый негр с коротко подстриженными седыми волосами и с катарактой на одном глазу. На нем были поношенные черные бархатные штаны и некогда белая рубаха, ныне представлявшая собой истрепанные лохмотья. Он сильно прихрамывал при ходьбе. Этому человеку, которого звали Кроу, Луиза сообщила, что мы хотели бы встретиться с хозяином плантации. Я озирался по сторонам в надежде заметить дочь Полуночника, но вокруг больше не было других рабов.

Прежде чем Кроу успел известить хозяина о нашем появлении, из дома вышел белый мужчина в синих штанах и кожаных шлепанцах. Он воззрился на нас сверху вниз, словно возмущенный такой дерзостью.

Я ожидал, что Луиза вновь возьмет переговоры на себя, но она лишь подняла брови и прошептала:

– Давай, Джон.

– Сэр, я… Прошу прощения, – пробормотал я, – за столь неожиданное вторжение. Мое имя – Джон Стюарт, и я не столь давно в ваших чудесных краях. Я прибыл из-за моря, из Британии, я приехал сюда, чтобы рисовать восхитительных птиц Южной Каролины, а затем опубликовать этот альбом в Лондоне. И поскольку в этой области мне еще не довелось рисовать, я… я хотел… хотел…

Владелец плантации взирал на нас со столь явным недовольством, что я осекся.

– Вы прибыли не в самый удачный момент, сэр, – раздраженным тоном заявил он. – Но если вы согласитесь подождать пару минут, я буду рад встретить вас в гостиной.

Повернувшись к старику негру, он рявкнул:

– Кроу, позаботься о мистере Стюарте.

Я достал из экипажа блокнот, поскольку хотел продемонстрировать ему свои наброски. Луиза пообещала дождаться меня снаружи.

– Мне нечего делать в доме, это только осложнит положение, – заметила она.

Чуть раньше мы с ней договорились, что я представлю ее как рабыню своего приятеля из Чарльстона по имени Дороти. Луиза предпочитала, чтобы никто в Ривер-Бенде не узнал, кто она такая на самом деле.

Когда Кроу вошел в гостиную с чайником и тарелкой печенья, я поблагодарил его и спросил, чьи это портреты висят на стенах. Он пояснил, что юная леди с сумрачным взглядом – это миссис Холли.

– Могу ли я задать вам довольно дерзкий вопрос? – поинтересовался я и, когда он кивнул, продолжил; – Этот портрет был создан до или после безвременной кончины ее супруга?

Кроу потер подбородок. Мне нравился его умный проницательный взгляд.

– Ну, это было еще задолго до его смерти. Погодите-ка… – И, уставившись в потолок, он наморщил нос. – Кажется, эту картину нарисовали в тысяча восьмисотом году… Лет за двадцать до того, как скончался Большой Хозяин Генри.

В этом же году я познакомился с Даниэлем и Виолеттой.

– А кто из этих мужчин ее супруг? – спросил я.

Кроу указал на светловолосого здоровяка с мушкетом в одной руке и с Библией в другой. У него были тусклые глаза человека, который всем прочим удовольствиям предпочитал сон.

Эдвард присоединился ко мне чуть позже, рассыпаясь в извинениях за то, что заставил меня ждать. Следующие полчаса он усиленно убеждал меня в том, что он – простой человек со скромными нуждами. Учитывая то, что в одной этой комнате было столько серебра, что рабам наверняка приходилось полировать его не менее двух дней в неделю, эта хитрость показалась мне довольно нелепой. И все же, чтобы подольститься к хозяину, я подтвердил, что вижу в нем человека простых, но элегантных вкусов.

– У вас здесь совершенно очаровательно, – добавил я.

Мои комплименты пришлись ему по душе, и он с радостной улыбкой согласился взглянуть на мои наброски. Каждый рисунок он рассматривал подолгу, восхищаясь деталями, – клювами, оперением, блеском глаз. Впрочем, делал он это не столько, чтобы похвалить мое мастерство, но, скорее, чтобы продемонстрировать свою наблюдательность.

Я уже собрался спросить, нельзя ли мне будет пожить в Ривер-Бенде, но тут дверь гостиной открылась, и в комнату вошла худенькая девушка в старом белом платье. У нее были темные миндалевидные глаза и кожа темного оттенка. В ней я увидел Полуночника, такого же, каким он был в тот великолепный день, когда мы впервые встретились в Порту. Каким гибким и красивым он был! Я с трудом удержался от желания броситься к ней навстречу. Мне не терпелось расспросить ее об отце… раскрыть ей свою душу.

Но тут я вспомнил, что именно мой отец был в ответе за ту жизнь в нищете и унижениях, которую вела эта девушка, и стыд пригвоздил меня к месту. Как же я смогу заговорить с ней, – ведь, должно быть, она с рождения проклинает меня и всю мою семью!

Она принесла для нас еще печенья, хотя мы не успели доесть первую тарелку и не просили добавку. Эдвард объяснил, что такие выходки в ее характере, подмигнул мне, как заговорщик, а затем обратился к девушке:

– Морри, мне раньше казалось, что у тебя умная голова на плечах, но теперь я вижу, что ты просто глупышка. Думаешь, тебе все позволено, да? Неправда. Вот увидишь, рано или поздно все изменится. И скорее рано, чем поздно. А теперь убирайся отсюда, пока я не надрал тебе уши.

– Прошу прощения, – отозвалась она, но похоже, эти слова ее ничуть не задели.

Мне же хотелось ударить кулаком его прямо в лицо, и я удержался, лишь вспомнив, как говорил мне Полуночник: «Ты слишком горяч. Нельзя так легко выходить из себя».

Должно быть, приняв меня за друга своего хозяина, Морри смерила меня презрительным взглядом. Набравшись смелости, я спросил, нельзя ли мне остаться в Ривер-Бенде на недельку, чтобы порисовать местных птиц. При этом я держал руки на коленях: я уже заметил, что в южных штатах, как и в Англии, люди считают излишнюю жестикуляцию вульгарной.

– Но, мистер Стюарт, – с озадаченным видом откликнулся Эдвард, – не думаю, что мы сможем предложить вам условия, к каким вы привыкли в Британии. Это очень скромный дом, и, как я уже говорил, моей супруги сейчас здесь нет. Я же живу тут от силы два-три дня в неделю. Несомненно, наши условия покажутся вам весьма примитивными.

– Мне понадобится лишь комната и одна-единственная трапеза в день, мистер Роберсон.

– Да, но ниггеры… В это время года от них полно хлопот. Летом, в жару, они делаются беспокойными. Готовы плясать всю ночь напролет, если надсмотрщик не разгонит их кнутом.

– Сказать вам по правде, сэр, я даже не замечаю африканцев. Все эти глупости меня ничуть не касаются, – заявил я, пытаясь выглядеть как можно убедительнее.

– Да, полагаю, вам куда интереснее дятлы и зяблики, – ухмыльнулся хозяин дома.

– Верно. – Я засмеялся.

Когда я стал настаивать, что заплачу за проживание, Эдвард заявил, что это невозможно. Он позвал Кроу, дожидавшегося снаружи, и велел перенести мой багаж в старую комнату миссис Анны. Прежде чем отправиться наверх, я вышел к Луизе. Сообщив ей, что все в порядке, я вернулся к экипажу за чемоданами, шепотом сообщив, что видел дочь Полуночника и ее зовут Морри.

Луиза радостно схватила меня за руку, но тут же осеклась: не следовало так открыто показывать свои чувства. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас не подслушивают, она воскликнула:

– О, Джон, я так рада! Вам удалось с ней поговорить?

– Пока нет, но попробую позже.

– Вы ее убедите, я уверена.

– Жаль, что мне недостает вашей убежденности.

– Убежденность ничего не стоит, – улыбнулась она. – Вот почему у меня ее в достатке.

Я поблагодарил Исаака за помощь.

– Не буду вас здесь целовать, – прошептала она. Мы пожали друг другу руки. – Будьте осторожны, Джон. На прощание я скажу вам то, что всегда говорила мне мама, если я затевала какое-нибудь рискованное дело. Сама толком не знаю, что это значит, но мне ее слова помогали. – Она уперлась ладонями мне в грудь и проговорила: – Съешь эту ночь, дитя. Съешь ночь внутри себя.

Чуть позже в тот же день со своим блокнотом я вышел на улицу, а затем направился на кухню, которая располагалась в отдельном строении, соединенном галереей с жилым домом. Изнутри доносились негромкие голоса. Я постучал, и мне открыла пожилая негритянка в очках и просторной белой рубахе.

Она сказала, что она кухарка, и ее зовут Лили. Когда я спросил, может ли здесь кто-нибудь постирать и выгладить мне рубаху и брюки, она немного помялась, а когда я повторил вопрос, заявила:

– Я велю Морри этим заняться, сэр.

– А могу я сам поговорить с Морри?

– Конечно, сэр. Подождите здесь, прошу вас.

Чуть погодя появилась Морри со встревоженным видом. Она опасливо остановилась в двух шагах от меня.

– Морри, я хотел бы попросить тебя об одолжении, – сказал я.

– Да, сэр?

– Одежда, что я оставил на кровати, очень-очень грязная. Могла бы ты сделать рубашку… сделать ее белой-белой, как небо?

– Белой, как небо? Боюсь, я не совсем понимаю, сэр.

– Мне говорили, что такого цвета было небо во времена Первых Людей.

Она отступила на шаг.

– Мы – Первые Люди, – добавил я. – Ты и я, и все остальные. Хотя эта тайна известна лишь немногим.

Но прежде чем я успел что-либо объяснить, она бросилась прочь.