Текст книги "Змеиная прогулка (ЛП)"

Автор книги: Рэндольф Д. Калверхолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Суббота, 21 августа 2049 г.

В комнате звенело и капало; это вернуло Лессинга к каким-то смутным детским воспоминаниям о водопаде, мокрых листьях, извилистых тенях над темной блестящей галькой в ​​ручье. Он помнил, как птицы, бабочки и даже серая полевая мышь с глазами-бусинками приходили умыться и попить.

Наверное, еще один чертов фильм: одно из тех шоу о природе, которые его отец смотрел по каналу искусств. В любую минуту они могли показать совокупляющихся полевых мышей, змею, занимающуюся стриптизом, или высокорогого лося, садящегося на свою подругу и выкрикивающего радость на весь лес.

Он ухмыльнулся про себя. Большую часть этого он уже преодолел: больше не было проблем с отличием фантазии от реальности. Это была одна из огромных гостиных особняка Германа Малдера в Вирджинии. В данный момент она действительно напоминала пещеру за водопадом: тусклую, перламутровую, наполненную висящими растениями, цветущими кустарниками, проточной водой и ароматами темной земли и растений. В шестидесяти футах от нее, у дальней стены, в изумрудном мраке порхала миссис Малдер, регулируя лампы, устанавливая стулья под точными углами, стряхивая здесь немного ворса, там пылинку. Она делала все это раньше, и Ева, экономка, сделала это до этого.

Лессингу потребовались месяцы, когда он был гостем Малдеров, чтобы понять, что то, что пара видела друг в друге, должно навсегда остаться космической загадкой. Герман Малдер продемонстрировал весь блеск мокрой газеты, в то время как Алиса – это было ее настоящее имя, хотя никто не использовал его, даже ее муж – расточала любовь и энтузиазм по всему миру, как ребенок, намазывающий мармелад на тост.

Никто не знал их истории, но было ясно, что Фея-Крестная очень заботилась о своем тяжеловесном, практичном и пухлом муже, с его странными друзьями и еще более странными делами. Он, по-своему, был так же предан ей. Однако время не было беспристрастным: по мере того, как внешность Германа Малдера становилась мягче, мягче и менее волосатой, его внутренняя личность затвердевала, ужесточалась и становилась все более непреклонной. Его жена сохранила и свой девичий вид, и веру в доброту Вселенной.

Фея-крёстная размахивала шифоновым рукавом, расшитым пайетками. Кто-то другой мог бы подумать, что она пустилась в брачный танец колибри с рубиновым горлом, но Лессинг знал лучше: он помахал в ответ, повернул реостат на стене рядом с собой и наблюдал, как фонтан в центре комнаты сменил блестящий цвет, от бирюзового до теплого янтаря. Мобильная скульптура в его конце комнаты сменила цвет с индиго и фиолетового на оранжевый, красный и желтый. Хрустальные люстры над головой преобразились и превратились в имперское сияние бриллиантов и золота. Ткань стульев и диванов слегка потемнела от лесно-зеленой до дубово-коричневой.

Фонтан, статуи и люстры представляли собой голограммы, управляемые компьютером, позволяющие создавать любую цветовую схему и декор по выбору владельца. Ткань мебели была новой синтетической, менявшей оттенок в зависимости от освещения. Этот салон был одним из семи таких комнат в особняке Малдера в Вирджинии. Ему принадлежало как минимум пять подобных домов по всему миру.

Лессинг указал на голограммный камин посреди внутренней стены, и миссис Малдер махнула ему в ответ. Прикосновение к циферблату превратило его из почерневшего каменного очага средневекового замка в изящный французский камин, который Людовик XIV любил бы в Версале. Другие настройки переключали его с «Колониального» на «Провинциальный», затем на «Голливудский» и на ультрасовременный хром и стекло. Если бы вы смогли разобраться с неудобным для пользователя руководством по эксплуатации, скрытая панель кнопок спроектировала бы другие камины по вашему вкусу.

Голограммы стали величайшим благом для украшения интерьера со времен изобретения красок. На самом деле камин представлял собой нишу с глухими стенами. У него была насадка, излучавшая тепло и звук потрескивающего пламени, но к ней нельзя было прикоснуться: рука прошла сквозь нее. Последние голограммы были мобильными. У вас может быть что угодно: от машущих пальм или рыб, плавающих в воздухе, до хора из Лас-Вегаса в натуральную величину, скользящего по ковру в гостиной!

Еще одной игрушкой Малдера был зал размером с футбольное поле, в котором весь австро-венгерский двор примерно в 1890 году кружился под звуки вальсов Штрауса, женщины великолепны и одеты как принцессы, мужчины бородатые, увешанные медалями, и украшен поясами и золотой тесьмой. Сверхвысококачественная стереосистема с несколькими динамиками точно воспроизводила шелест пролетающих мимо шелков и атласов, а нажатие кнопки наполняло воздух ароматами вина, еды, духов, сигар и теплой, восковой запах дыма свечи. Дальнейшие инвестиции позволили бы купить голограмму самой Сьюзен Кейн, изящно вращающейся среди остальных, точно так же, как она появилась в «Императоре» за год до того, как Паков навсегда прекратил танцевать во время тура доброй воли в Ленинград.

Камин превратился в груду тлеющих углей. Лессинг добавил лишь намека на жар; августовская вечерняя температура на улице все еще была около восьмидесяти градусов. Он ждал, пока миссис Малдер вытряхнет пыль, вычистит пыль и подлетит к нему.

– Ты сегодня будешь есть с нами, – пропела она.

– Я обойдусь на кухне. Я не любитель вечеринок.

Она погладила свою ослепительно-серебряную прическу. «Нет. Герман хочет, чтобы вы встретились с полковником Кестлером. Я думаю, он армейский, откуда-то с севера. Еще есть Ренч, Дженнифер, Ганс Борхардт и Билл Годдард… о, я знаю, он тебе не очень нравится, но он очень милый… и Грант Симмонс, и несколько друзей с Западного побережья, – она замолчала. «Много прекрасных людей.»

Фея-крёстная не упомянула единственное имя, которое могло бы его соблазнить: Лиза. После возвращения из России он мало ее видел. Она была занята в западном штаб-квартире партии в Сиэтле, пока он находился здесь под медицинской и психиатрической помощью. Он не звал ее, а она его. Каким-то образом он знал, что должен быть уверен, что все свои шарики вернулись, прежде чем подойти к ней. Если у них действительно была настоящая искра, он не хотел, чтобы она вспыхнула, пока он не будет уверен, что не привязывает ее к мысленной корзине. Ей, в роме, с ее боязнью мужчин и странной пугливой застенчивостью, требовалось время, чтобы приспособиться к возвращению Лессинг к жизни. Терпение было в порядке.

«Кухня», – сказал он. «Я никогда не смогу глотать, когда ношу галстук».

Миссис Малдер залилась смехом. – Ты присоединишься к нам, Алан. Для меня.» Контроль легко перешел к Фее-Крёстной; ей даже не нужна была палочка. Лессинг сдался с достаточной любезностью.

Малдер стал главным хозяином вечеринки. Сегодняшняя ночь была особенно тяжелой. На ужин собралось не менее шестидесяти человек. Это была уже не Индия: никаких босоногих поваров в тюрбанах и изношенной белой униформе, никаких неформальных вечеринок в шортах и ​​спортивных рубашках за пивом и карри под медленно вращающимися веерами. Кухня была изысканно французской; слуги были безупречны; сомелье выглядел как член Палаты лордов; здоровенные молодые люди в элегантной партийной форме могли сопровождать дам без сопровождения; а проворные девушки оживляли вечер для одиноких (или не очень) гостей мужского пола.

Еда была замечательной; компания вообще не была в стиле Лессинга. После этого он наблюдал за вечеринкой с антресольного балкона над залом для приемов, который сам по себе был достаточно большим, чтобы напоминать ротонду здания Капитолия штата.

– Восхитительно, – прогремел голос Билла Годдарда позади него, – но скучно.

Лессинг поставил свою крошечную кофейную чашку на мраморную балюстраду и обернулся. «Богатый обычно скучен. Где бы ты предпочел быть? Хотите презирать либералов в Калифорнии?

Годдард потрогал рубец на черепе: красная борозда пролегала сквозь седой подлесок. Убийца Виззи избил его в Сан-Диего, и он гордился этим так же, как прусский аристократ с новеньким дуэльным шрамом.

Он с превосходным добродушием разглядывал белый смокинг Лессинг. Его собственный костюм был гораздо красивее: коричневая форма «ФАЗЫ», сокращенно от «Эшелон административной безопасности Партии Человечества», щеголяла заплетенными в тесьму погонами, высоким воротником, начищенными ботинками, перевязью с тисненой пряжкой и пистолетом в кобуре. Партия теперь выдавала и свои медали: за выслугу, ранение в бою, меткость, верность – вот и все. Единственное, чего Годдарду не удалось заработать, – это ленточка, которую им вручили за рождение пятерых детей.

«Чертовски верно!» мужчина ответил на вопрос Лессинга. «Лучше, чем торчать здесь. Теперь война началась всерьез, мы знаем, где наши враги и что с ними делать».

– Есть свежие новости?

«Не так уж и много. Либеральные повстанцы сдерживают нас в Калифорнии, но мы надираем задницы в Орегоне и Неваде. И мы собираемся призвать тебя, Лессинг, возглавить героическую атаку на Лос-Анджелес, – он усмехнулся.

«Отличный шанс. Мои дни прошли. Он не хотел обсуждать свое будущее.

Годдард помахал Дженнифер Коу внизу, видению в сияющем морском зеленом и серебристом. Ее темно-каштановые волосы, распущенные по обнаженным плечам, сверкали крошечными сверкающими драгоценными камнями. Она стояла с нарочитой осанкой, так что одно загорелое бедро виднелось сквозь разрез ее платья до пола.

Лессинг позабавил. Если бы Рождённым свыше когда-нибудь удалось искоренить секс, Дженнифер Коу немедленно изобрела бы его заново.

Он сказал: «Джен могла поджечь айсберг! – Упоминание о ней рассердило бы Годдарда. Теперь, когда партия стала социально приемлемой, у нее осталось мало времени на этого человека. Были более богатые и политически привлекательные люди, которых можно было жарить.

Годдард был похож на каменную голову ольмеков: надутый, хмурый, пухлый младенец. – У нее есть партийная работа.

– Как и ты, конечно. Вот почему вы не ведете войска в Сан-Франциско».

«Верно. Необходимо организовать новые отделения, организовать собрания, митинги и парады в честь полиции.

«И свою собственную частную армию нужно построить».

Годдард ухмыльнулся. «Полиция. Исполнительная полиция будет контролировать функции партии и защищать наши права на свободу слова и собраний».

Лессинг ухмыльнулся в ответ. «Конечно. Пока Ренч и Морган организуют свои кадры в черной форме.

«Разные обязанности».

«Угу. Партийная полиция против государственной безопасности». «Их функции»

«…Отдельные. Я знаю. В то же время партия продвигает в Конгрессе законопроект, который объединяет все различные полицейские силы в одну общенациональную систему: больше никаких федеральных, штатных, окружных и городских полицейских; больше никаких секретных служб, ФБР, ЦРУ, агентов казначейства, таможенных агентов. Федеральные цензоры, и что у вас. Всего лишь одно большое и счастливое «Центральное управление общественной безопасности», сокращенно «КОПС».

«Это не разумно? Одна правоохранительная организация? Единый, стандартизированный свод законов? Больше никаких браков в одном штате и прелюбодеяния в другом; по эту сторону границы штата виски, а по другую – сухое».

«Конец «прав государства». И права сообщества».

«Ага. Так? У этих идей есть бакенбарды. Наше общество стало для них слишком взаимосвязанным. Парень, живущий в Калифорнии, прилетает в Нью-Йорк, совершает преступление и скрывается в Техасе. Выследить его с помощью группы разрозненных правоохранительных органов достаточно сложно, поскольку нет центральных банков данных и слишком много документов, а затем, если вы его все-таки найдете, адвокаты играют в «быстро разбогатейте» с процедурами экстрадиции, сменой места проведения, выбором присяжных. И апелляции, апелляции и еще раз апелляции! Более половины всех преступлений остаются безнаказанными, потому что на их судебное преследование уходит слишком много времени, денег и энергии! Мы больше не можем себе этого позволить!»

Блондинка в толпе внизу поймала взгляд Лессинг. Она не была Лизой. «И то же самое касается и других госорганов. Верно?»

«Рассчитывай на это. Социальное обеспечение, налоги, социальное обеспечение, пособия по старости, здравоохранение, образование… каждый из них находится в ведении централизованного, оптимизированного федерального департамента. Военные тоже: Национальная гвардия, армия, флот, морская пехота, военно-воздушные силы, береговая охрана… одна цепочка подчинения. Восемьдесят пять сейчас работают над технико-экономическим обоснованием. Однако это займет время; старые традиции искоренить труднее, чем канючье дерьмо.

«Зеленый свет! Учитывая все это, почему ты? Билл Годдард, настаиваете на том, чтобы ваши коричневорубашечники PHASE были отделены от чернорубашечников Cadre? Я читал историю. То, что произошло в Третьем рейхе, должно вас обеспокоить: СА… Штурмабтейлунг… против СС. Много распрей и соперничества. И угадайте, кто проиграл, мистер Брауншортс!

Годдард фыркнул. «Да, да, но сейчас нам нужны два агентства. Их работа различна. Со временем они станут подразделениями одной организации».

«Так ты говоришь сейчас. Подожди, тебе осталось десять лет. И помните, что случилось с Эрнстом Ремом, лидером СА!» Лессинг согнул палец на спусковом крючке и издал звук «бах». «Его рубашка была коричневой, но люди говорят, что он носил бледно-лиловое белье».

Годдард подстерегал слугу, чтобы тот взял пригоршню орехов и свежий коктейль. «Тогда ситуация была другая. Мы учимся у истории, Лессинг. И скажи тому, с кем ты разговаривал, что он полный дерьмо. То, что случилось с Ромом, было политикой. Это должно было произойти на благо движения. В противном случае произошел бы адский раскол». Он лопнул скорлупу фисташек. «Послушайте, вы не знаете, приедет ли сегодня вечером президент Аутрэм?»

Йонасу Аутраму осталось меньше года до его первого правильно избранного срока. После Старака в 2042 году он ввел военное положение на шесть лет, пока мир хоронил мертвых и разбирался с живыми. В 2048 году президент отменил чрезвычайное положение и назначил дату ожидаемых выборов. Как один из очень немногих выживших и опытных членов старого Конгресса, он легко одержал победу. Во время кампании Лессинг проходила терапию в особняке Малдера и мало что из этого помнила.

Лессинг заглянул в зал для приемов. «Я не вижу ни одной из его кикиберд, так что он, вероятно, не появится». Утрам стал очень осторожным человеком; он пережил еще два покушения после покушения в Колорадо.

«Разве это не Лиза? Там, у двери, в красном?

Это было.

Она прибыла поздно в сопровождении Ганса Борхардта и Ирмы Коу Максвелл, матери Дженнифер, которую вывезли по воздуху из Лос-Анджелеса незадолго до того, как либералы закрыли аэропорт и провозгласили Калифорнию независимой страной.

Лиза с некоторой неуверенностью осмотрелась вокруг, затем вошла внутрь, чтобы позволить Фее-Крёстной чмокнуть ее в щеку. Головы повернулись, чтобы посмотреть.

Теперь у Лессинга была причина спуститься. Увидев ее, он понял, как сильно он скучал по ней.

Она ушла, когда он добрался до первого этажа. Он прошёл через столовую, где персонал собирал посуду, и в телевизионную комнату миссис Малдер, место с уютными креслами, журнальными столиками в стиле барокко и битком набитыми безделушками.

Малдер сделал все возможное ради своей жены. Он потратил деньги на телевизионный экран во всю стену, состоящий из отдельных ячеек, компьютер настроен на отображение одного изображения, как если бы зритель смотрел в другую часть той же комнаты через едва видимую решетку квадратов размером в один метр. Система также была интерактивной: вы могли управлять развитием сюжета в определенных программах с помощью голосового подключения или панели управления. Пока Лессинг колебался в дверях, один из актеров на экране повернулся к зрителям и лукаво спросил: «Должны ли мы сказать Эмме?» Кнопки щелкнули, и изображение сказало: «Ну, решено. Лучше, чтобы мы этого не делали». Действие было прерывистым, а диалог казался натянутым. Тем не менее, после появления «Эммы» поднялся ажиотаж.

– Ох, им следовало сказать ей! Миссис Малдер причитала вдовствующей женщине, стоявшей рядом с ней. «Эмма должна знать об аборте Дайанны!»

Лизы здесь точно не было.

Лессинг направился в то, что Малдер назвал «гостиной»: двадцатиметровый салон, занимавший западную сторону особняка. Солнце село, и хромоэлектрические окна могли бы видеть прозрачное небо Вирджинии, если бы Малдер не превратил всю внешнюю стену в фреску на телеэкране с изображением Тадж-Махала в лунном свете. У старика до сих пор остались приятные воспоминания об Индии.

Здесь было больше гостей: они сидели на полукруглых диванах, развалились на подушках на полу или стояли группами. Единственный свет исходил от самого настенного экрана, и Лессинг петлял, спотыкался и извинялся дюжину раз, прежде чем нашел Малдера, который указал ему во внутреннюю часть особняка. Лиза пошла поговорить с Восемьдесят Пятым.

Четверо ненавязчивых охранников пропустили его. Он вошел в помещение, похожее на кладовку, прошел через шлюзовую камеру с двойными дверями, которая выдержала бы все, кроме тактического ядерного оружия, и пришел к кукурузному звену Малдера с Восемьдесят Пять: комната площадью четыре метра с зеркальными стенами от потолка до пола, и освещен приглушенной настольной лампой и двумя полосами неослепляющих трековых светильников под потолком. Простой металлический стол и два нефритово-зеленых кресла с мягкими подушками резко стояли на кружащемся ковре с узором из сосновой хвои.

Лиза была там, но она была не одна. Она разговаривала с высоким, крепким на вид мужчиной средних лет с седыми волосами, выступающей челюстью и такими глубоко посаженными глазами с темными кольцами, которые заставили Лессинг вспомнить портреты Иисуса из воскресной школы: глаза это породило такие прилагательные, как «пылающий», «преданный», «заботливый» и «сострадательный».

Она повернулась и подарила ему свою особенную косую улыбку. «Алан Лессинг, познакомься с Винсентом Домом».

Потребовалось мгновение, чтобы понять, затем еще одно, чтобы отреагировать. «Э… конечно. Получивший удовольствие.»

Итак, они наконец-то наняли актера!

Лиза прижала руку ко рту, как она делала, когда пыталась не рассмеяться. «Мистер. Дом читает лекции. В следующую субботу. Атланта».

«Верно.» Он мог подыграть. – Как ваша книга, мистер Дора?

«Школьные издания готовы к распространению. Мистер Лессинг, и французская версия выйдет на следующей неделе. К сожалению, снижение грамотности в Северной Америке требует, чтобы мы получили что-нибудь на головидео. Не политическая речь, конечно, и даже не документальный фильм. Наиболее эффективной была бы драма, представляющая нашу… мою… точку зрения».

Речь этого человека была педантичной, но в то же время в какой-то степени впечатляющей. Это сделали голос и глаза. Он мог бы продавать собачье печенье на выставке кошек.

«Дом» обратился к Лизе. «Я не могу сделать челюсть более мощной без физиогномического искажения. А одежда? Этот гражданский костюм имеет положительный индекс в семьдесят три процента, но что-то более военное может получить еще один или два процента».

Лессинг понял, кто такой «Дом».

Серые фланелевые брюки мужчины и темно-синий пиджак с широкими лацканами колыхались, переливались и менялись, превращаясь в прямые коричневые брюки и коричневое пальто с бретелями и накладными карманами. Воротник затянулся, стал выше, и с обеих сторон появились партийные знаки различия.

Лессинг уставился на него. Реализм был невероятным.

И Лиза, и «Дом» разразились смехом. – Не узнали меня, мистер Лессинг? – закричал мужчина. «Это я… Восемьдесят пять!»

– Голограмма… – Лиза поперхнулась. «Изображение максимально приемлемое для публики. На основе психологического анализа, профилей».

– Мило, – с сожалением признал Лессинг. Прищурившись, он мог видеть лучи света, проецирующие «Дом», исходящие из скрытых отверстий в стенах и потолке.

«У меня есть альтернативы», – сказал Восемьдесят Пятый. Он – оно – снова заколебало и стало моложе, выше и красивее, героический блондин-полубог в армейском комбинезоне. Еще одно мерцание, и фигура превратилась в худощавого загорелого ковбоя; седовласый пожилой государственный деятель; идеалистически выглядящая и очень красивая молодая женщина (почти как сама Лиза, подумал Лессинг); румяный; пожилой священник; и, наконец, гуру в белых одеждах, который показал им знак мира.

Образ рассыпался на пылинки конфетти, затем снова затвердел в образе Германа Малдера, за ним последовал Ренч и, наконец, сам Лессинг – и выросли завитые усы и ярко-зеленая афро-прическа. Появилась женская грудь, волосы раскрылись и удлинились, а одежда исчезла, открыв Дженнифер Коу во всей ее красе. Фанфары труб прозвучали «та-ТА!»

«Где ты видел такую ​​Джен… вообще в урне? – Лиза хихикнула.

«Я не видел ее такой. Легко экстраполировать, учитывая, что у вас, людей, так мало переменных: четыре конечности, два глаза, различные отверстия. Мистер Рен сказал, что мне следует поработать над своим чувством юмора. Многие люди обладают этой способностью, и убедить их будет легче, если я тоже смогу ею воспользоваться. Поэтому я изучаю авторитетную видеокассету мистера Рена под названием «Великие комедийные моменты двадцатого века».

«Дженнифер» вздрогнула и снова стала «Домом». Восемьдесят Пятый спросил: «Могу ли я показать мистеру Лессингу, дитя цветов Бангера, которого мистер Рен предложил для Сан-Франциско?» Тот, который мы сделали похожим на ту звезду рок-музыки из прошлого века, которой население продолжает приписывать религиозные чудеса?

Лиза вытерла глаза и прислонилась к плечу Лессинг. Это вызвало эмоции, которых он не был уверен ни в ком из них. Еще.

Он сказал: «Это не сработает, Лиза. Не долго. Для производства «Доры» требуется оборудование, и он не может пойти на званый обед, пожать руки или поцеловать детей… политические вещи». Он протянул руку; он исчез в «Доре» и вышел с другой стороны.

– В основном я буду появляться на телевидении и в головидео, мистер Лессинг. На самом деле я тоже могу выступать с публичными речами. Я буду путешествовать в запечатанном автомобиле с черными стеклами по «соображениям безопасности». Когда я доберусь до места назначения, мои помощники соорудят пуленепробиваемую кабинку на подиуме, под которой будет скрыт аппарат, необходимый для моего проецирования. В полутемном зале я оцениваю лишь 0,033 % шанса, что кто-нибудь заметит. Я исправил большинство ошибок».

«Не все.» Лиза указала на левую руку «Дома». «Вчера потерял одну клетку. Ф-702».

«Минор, мисс Мейзингер. Дыра диаметром 2,41 сантиметра в моем плече, видимая только сзади».

«Потерять А-901; тогда у тебя настоящая дыра. Середина твоего лба.

«Вряд ли. И моя резервная система почти готова».

Находясь вблизи и зная, что такое «Дом», Лессинг мог обнаружить несоответствия: кончики пальцев были слегка полупрозрачными, стыки между одеждой и телом – немного размытыми. Тем не менее, «Доре», вероятно, это удалось бы.

«Вы хотите услышать мою речь, мистер Лессинг? Я прогнозирую, что уровень принятия образованных людей составит шестьдесят девять процентов. Белая, нееврейская, южная публика. У меня есть разные версии для менее образованных людей: латинян, жителей Востока и северян».

«Что вы собираетесь делать со смешанными группами? Прикрыть их у двери? Лессинг представил себе, как швейцары с анкетами отправляют людей в желоба для скота, ведущие в разные залы, в которых читают лекции разные «Дорны».

«Конечно, нет. Смешение неизбежно. Я сведу это к минимуму, произнеся одну речь в университете, другую в профсоюзном зале, третью в отеле, который часто посещают богатые бизнесмены, и так далее».

Лиза указала на «Дом». «Повернись. Дыра в твоем пальто.

Изображение приняло сокрушенное выражение. «Н-583 неисправен. Я буду смотреть вперед, чтобы его не было видно».

«Почини это. В остальном, как прошлой ночью. Телевизионная настенная роспись.

«Я всего лишь пытался развлечь мистера Годдарда и его друзей».

«Что случилось?» Лессинг было любопытно.

«Мистер. Годдард был с друзьями в гостиной. Мистер Рен был здесь и помогал мне с чувством юмора. В 01:09 г-н Годдард потребовал изменить телевизионную фреску с каналов Венеции на закате на более драматичную сцену. Я предложил ему Великую Китайскую стену, египетские пирамиды, цветной документальный фильм об Олимпийских играх 1936 года в Берлине и воссоздание митинга в честь Дня партии в Нюрнберге в 1935 году».

«Он, должно быть, любил эти последние два».

«Нет, он отверг их как слишком «статичные». По предложению мистера Рена я вместо этого выбрал что-то художественное. Вы знакомы с итальянским художником восемнадцатого века Джамбаттистой Пиранези, господином Лессингом?

– Никогда о нем не слышал.

«Он делал очень творческие гравюры с изображением древностей Рима, греческих храмов и тому подобного. А еще мрачные виды фантастических и воображаемых тюрем: Карцери. Я перерисовал один из последних, чтобы он выглядел как реалистичная фотография, раскрасил его и добавил несколько парящих летучих мышей, процессии грозных фигур в мантиях и жуткую музыкальную партитуру».

Лессинг рассмеялся. «Это, должно быть, потрясло старика Билла! Полагаю, он и его собачки подбрасывали выпивку?

– Если хотите, я могу предположить уровень содержания алкоголя в их крови.

«Остальные!» – приказала Лиза.

«В 02:24 г-н Годдард потребовал дополнительных «действий». Он не уточнил, кроме как сказал, что это должно быть откровенно сексуально и «извращенно»… на жаргоне одной из его гостей-женщин, «фугги, дурачок!» Поэтому я выбрал различные фигуры из работ голландского художника эпохи Возрождения Иеронима Босха и поместил их в «тюрьмы» Пиранези. Босх изобразил обитателей Ада гротескными полуживотными, получеловеческими, полурастительными и полумеханическими существами. Я анимировал их и изобразил, как они совершают ряд необычных поступков. Еще я импровизировала: особенно эффектной была моя припевная партия гигантских фаллосов, танцующих канкан в розовых пачках».

«Годдард, должно быть, был вне себя!» Лессинг захохотал. Он и Лиза оба смеялись.

«Да. Он был. Вы очень проницательны, мистер Лессинг. «Что?»

«Мистер. Рен попросил меня вставить в фреску изображение самого мистера Годдарда. Таким образом, он был буквально вне себя, участвуя в некоторых наиболее интересных мероприятиях, связанных с моими творениями».

«А сгоревшая камера!» Лиза тщетно нанесла тушь.

«К сожалению, как только я представил, как мистер Годдард вступает в половой акт с козой-гермафродитом и осьминогом с собакоголовой головой, камера TC-1715 сгорела. Это привело к тому, что там, где была голова его фигуры, появилась большая черная дыра. Он напился и...».

Лессинг расхохотался.

Внезапно он оказался очень близко к Лизе.

Смех превратился в желание, дружеское прикосновение – в объятие, улыбка – в поцелуй, который перешел от нежного к эротическому, а затем зашкалил. Он не мог споткнуться. Его язык нашел ее язык, а его руки сами по себе путешествовали от груди к бедру и дальше. Он тяжело сел на один из стульев с нефритовой обивкой и потянул ее на себя. На долю секунды Эмили Питрик мелькнула в его закрытых веках; затем он изгнал ее и поставил Лизу на ее место.

– Э-э, мистер Лессинг? Мисс Мейзингер? Ты хочешь, чтобы я исчез? По крайней мере, я запру дверь от внешнего вторжения. В конце концов, я знаю о твоих брачных привычках.

Словно камера, щелкающая кадрами, «Восемьдесят пять» быстро переключились с «Дома» на священника и молодого героя. В конце концов он остановился на фаллосе в натуральную величину в цилиндре и во фраке, сидящем в кресле. Эта фигура вытащила фиолетовую бандану, обмахнулась веером и издала уничижительные «цокающие» звуки.

Ни один из двух людей не обратил на это ни малейшего внимания.

Они также не услышали зуммер и не увидели, как загорелся красный свет на двери. Восемьдесят Пятый, снова как «Дом», наклонился вперед и издал странный свист, от которого Лессинг и Лиза вскочили на ноги.

«Извините», – сказал компьютер. «Полезный аварийный звуковой сигнал. Человеческое ухо не может выдержать более семи секунд такого звука. Вы, мистер Лессинг, помните, как я раньше использовал звук в качестве оружия в своей инсталляции в Вашингтоне? Теперь я должен сообщить вам, что г-н Малдер и еще четверо в настоящее время просят о приеме».

Лиза поправила алую юбку, провела пальцами по светлым локонам и поправила декольте одним плавным женственным движением. Она оглянулась, чтобы проверить, готова ли Лессинг, затем нажала кнопку «Ввод» на столе. «Дом» исчез.

Мистер Малдер мог быть скучным, но он был проницательным. Он остановился на пороге и моргнул. Их раскрасневшиеся лица рассказали ему эту историю. Он сказал: «Армелиза Майзингер, Алан Лессинг: познакомьтесь с полковником Фрэнком Кокстлером, капитаном Перри Муром и специальным агентом Яношем Коринеком».

Пятым человеком в группе была Дженнифер Коу; она вопросительно посмотрела на Лизу, затем скрестила руки на груди и прислонилась спиной к двери.

Мур и Кестлер служили в регулярной армии, но Лессинг не был знаком со значками их частей и специальностей: за последнее десятилетие, пока он был за границей, появилось множество новых знаков различия. Кестлер был невысоким, лысеющим и краснолицым, а Мур выглядел как прототип всего жанра компьютерных ботаников: высокий, худой, сутулый и близорукий, с плохой кожей и зубами, похожими на битую посуду. Единственным недостатком диагностики был пластиковый карман-защитник для шариковых ручек. Он стоял и смотрел на Лизу.

«Перри и я занимаемся разработкой оружия», – объяснил Кестлер. «Мы работаем на полигоне в Абердине, штат Мэриленд. Г-н Коринек принадлежит к Агентству перспективных оборонных исследовательских проектов в Вашингтоне.

– И повезло, что остался жив, – сказал последний сухим тонким голосом. Он был приземистым и коренастым, с белыми волосами-альбиносами и бесцветными глазами. Лессинг предположил, что ему около сорока пяти лет. «Я был в отпуске дома в Кентукки, когда напал Старак».

Лессинг пожал руку, и Лиза кивнула.

– Продолжим? Голос Мура оказался неожиданно глубоким, ярким и, надо признать, сексуальным. Лессинг позабавило, увидев, что обе женщины сразу же обратили на нее внимание. Мужчина бросил на стол папку из плотной бумаги и обратился к Лизе. «Не могли бы вы получить для меня доступ к Восемьдесят Пять, мисс?»

Лиза не была девушкой «просто секретаршей». Она одарила Мура взглядом, который мог бы оцарапать стекло, и постучала: «Восемьдесят пять?» Несколько месяцев назад они отказались от вербальных кодов и теперь полагались на отпечатки глаз и голоса. Некоторые терминалы были даже оснащены оборудованием для идентификации ДНК.