Текст книги "Змеиная прогулка (ЛП)"

Автор книги: Рэндольф Д. Калверхолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

Ему вспомнился рассказ Копли о пойманном простове, который расплавил пластиковую ложку на лампочке в своей камере и использовал эту слизь, чтобы покрыть контрабандно провезенную таблетку цианида так, чтобы она была водонепроницаемой и не растворялась. Он проглотил его, подождал, пока оно снова не появится в его стуле, смыл его и проглотил снова – и снова, и снова, снова и снова, в течение нескольких месяцев. Наконец, когда он больше не мог терпеть «дисциплину» своих похитителей, он просто сломал пластиковое покрытие зубами и стал историей. Самое смешное, по словам Копли, заключалось в смятении охранников неожиданным выходом пленника: в этой стране – Лессинг не могла вспомнить, какая это была – всякий раз, когда заключенный сбегал или совершал самоубийство, его охранников заставляли тянуть жребий, и проигравшему грозил расстрел. Веселый!

Вертолет застонал, вздрогнул и накренился в предрассветное небо. Полет не занял много времени; Корабль Иззи стоял недалеко от берега. Это был один из их новейших атомных эсминцев. За последние два десятилетия завоеваний в Персидском заливе и Средиземноморье они создали весьма впечатляющий флот.

Лессинга вытащили на слегка покачивающуюся палубу. Прохладный, влажный, пахнущий солью воздух был приятным. Он оглянулся и увидел, как формируются коммандос в черном, спешат взад и вперед моряки в коричневой форме и техники, толпящиеся над гигантскими вертолетами, похожими на саранчу. Они собирались отправиться в путь. Ему показалось, что он увидел группу других заключенных, прижавшихся друг к другу у переборки, но перед ними прогремел вилочный погрузчик, несущий стопку коробок, и когда он проехал, они исчезли. Неужели эта серебряная вспышка была седыми волосами миссис Делакруа? Дальше он заметил пять или шесть носилок, разложенных на палубе в окружении медиков и санитаров. Были ли жертвами пассажиры Иззи или его собственные товарищи? У него не было возможности сказать.

Все станет ясно позже. Вероятно, он счел бы это разъяснение очень болезненным.

Лессинг наблюдал, как два матроса пронесли мимо него носилки Абу Талиба. Еще двое затолкали окоченевший труп Ричмонда в коричневый пластиковый мешок для трупов и застегнули молнию. При этом Лессинг заметил что-то на влажной, темной ткани носилок, где лежала птица-кики. Лессинг посмотрел. Немного стекла? Осколок зеркала? Что-то блестело там в туманном утреннем свете.

Он знал, что это такое.

Осколок серебристого шара Паков-1.

Открытый клапан пергаминового конверта Лессинга торчал из кармана Ричмонда, когда матросы подняли его тело.

Морская вода. Плавание Ричмонда в заливе Мадоленим, должно быть, сделало это!

Контейнерам было полвека, они были хрупкими и, вероятно, были водорастворимыми. Какой лучший способ доставить их содержимое? Должно быть, они начали разлагаться в тот момент, когда намокли.

А что насчет черного цилиндра – Паков-2? Вряд ли оно будет в лучшем состоянии.

Все здесь, включая Лессинг, наверняка были заражены Паковом-1. Если бы «Паков-2» тоже был бы свободен, для всех на этом корабле – возможно, и на самом Понапе – конец.

Только капитан Леви, человек, которого убил Лессинг, знал, в чем заключалась миссия Ричмонда. У остальных Иззи не было причин обыскивать тело кикиберд. Они бы не узнали Пакова, даже если бы нашли его!

Что делать?

Таблетка Халифа, конечно, могла бы его спасти. Это было маловероятно, но могло быть. Но когда это проглотить? Слишком скоро похитители выбросят его «мертвое» тело в море! Хуже того, они могут рыдать, пока не доберутся до дома, а затем похоронят его заживо; проснуться в гробу не имело смысла! Слишком поздно, и Лессинг умрет от Пакова! Он ломал голову, но смог вспомнить только, что Малдер говорил что-то о том, чтобы подождать пару недель – или это были месяцы? – после Паков-1 перед отправкой Паков-2. Настолько неточно, насколько это возможно. Будет ли какая-то разница, если оба вируса будут представлены одновременно?

С содроганием он осознал, что ведет себя как обычно: абстрактно и объективно. А что насчет Алана Лессинга? Это была и его смерть!

Он мог рассказать Иззи. Ему могут поверить, и в этом случае его, вероятно, все равно пристрелят. Более того, он мог рассказать им о таблетке Халифа; они заберут его для испытаний, но никогда не смогут изготовить его вовремя, чтобы спасти людей на этом эсминце.

Он мог бы проявить благородство и подождать, пока сам Израиль не заразится, а затем рассказать им об этом. Благодетель Израиля? Он подозревал, что Иззи никогда не наградят его медалями.

Ему было все равно? Пусть они все умрут!

Джамила. Каждая Иззи не несет ответственности за ее смерть. Конечно, не напрямую – но в той мере, в какой коллективное население любой нации несет ответственность за действия ее солдат. Ричмонд убил – ему удалось подумать об этом слове – ее.

Ричмонд был мертв. Лессинг обнаружил, что ему это не доставляет удовольствия. В каждой стране есть психопаты и садисты, подобные Ричмонду.

Значит, его волнуют Иззи? Коммандос, убившие его товарищей на Понапе? Моряки на этом корабле? Сам народ Израиля?

Иззи всегда казались ему более жесткими, жесткими и менее сочувствующими тем, кто не был евреем. Они ставили свои цели, а затем делали все необходимое для их достижения. Они продолжали так до тех пор, пока никто не осмеливался противостоять им или даже критиковать их. Израильтяне играли на победу. Малдер сказал, что однажды евреи будут править миром, если остальное человечество будет достаточно ленивым, чтобы позволить им это сделать.

Сильно ли они отличались от римлян, монголов, русских – или, если на то пошло, от нацистов?

Он сомневался, что Иззи предоставят таблетки от зомби, чтобы спасти немногих оставшихся арабских «граждан», даже если у них будет гора этого вещества!

Он выжидал, спрашивая медсестру: «Сколько времени потребуется, чтобы получить в Иерусалим?».

Вместо этого ему ответил охранник. «Спешите, господин Гитлер? Они доставят тебя туда, и тебе захочется оказаться в другом месте».

«Мы обогнем остров до Колонии через час», – добавила медсестра. «Местное правительство дало нам разрешение на ввоз грузовых самолетов. Мы доберемся до Израиля в течение двадцати четырех часов». Ее голос звучал почти извиняющимся.

– Понапеи разрешили вам приземлиться?

Охранник усмехнулся. «Либо мы приземлимся, либо превратим Понапе в кладбище. Они говорят: «Нет проблем».

Опять запугивание.

– Этот человек. – Лессинг поднял подбородок в сторону Ричмонда. «Мне придется путешествовать с его уродливым трупом? Он хладнокровно убил мою жену!»

«Хороший.» Охранник усмехнулся. «К черту свою нацистскую суку. Этот человек был хорош. Мы отправляем его, вас, других по воздуху. В Иерусалим. Он устроил похороны героя. Ты, тебя просто похоронят!»

Таким образом, мешок с телом Ричмонда будет вскрыт в Израиле и не отправлен обратно в Соединенные Штаты. Лессинг должен был знать, цел ли черный цилиндр.

Он упал на колени рядом с Ричмондом, ударил кулаками по обтянутой полиэтиленом груди трупа и впал в притворный пароксизм горя и ярости. «Сволочь!» он задохнулся. «Сволочь!» Он обнаружил, что не совсем притворялся. «Убийца! Ты убил мою жену!» Он осторожно пощупал одной рукой бок мертвеца.

Внутри мешка для трупов он нащупал в кармане пальто Ричмонда комок, который, должно быть, был черным цилиндром Пакова-2. Оно все еще казалось твердым, но закругленные, крошащиеся углы говорили ему, что оно тоже распадается. Это не займет много времени.

Даже если бы он начал кричать прямо сейчас, они почти наверняка умрут. Он этого ожидал, но желудок все равно свело судорогами. Он боролся за то, чтобы мышцы сфинктера не расслабились.

Рассказать Иззи или нет?

Не все они были похожи на Ричмонд.

Джамила. Бауэр. Хельга. Сами Абу Талиб и его симпатичная, банальная бразильская подруга. Возможно, миссис Делакруа. Сморщенные, безглазые арабские лица были раздавлены гусеницами танков в пекарскую пыль Алеппо. Серая, неподвижная рука ребенка, торчащая из-под обрушившейся стены в Дамаске. Старуха в лохмотьях склонилась над почерневшим трупом маленькой девочки в каком-то безымянном городке Сирии.

До сих пор Лессинг был «Пустым человеком». 'Теперь он был сыт. До краев.

Он понял, что его решение принято.

Смерть следовала за израильтянами, куда бы они ни пошли; теперь пусть Он догонит их.

Он не рассказал им о Пакове. Черт с ними. Буквально!

«Поднимайся!» – скомандовал охранник сзади. «Вверх! Вверх!» Он схватил Лессинга за плечо и хлопнул его по затылку открытой ладонью. Удар был легким, но рана Лессинга сделала боль ослепляющей. Наступила тьма.

«Нет! Прекрати это!» медсестра плакала. Она добавила еще слова на иврите.

Лессинг увидел приближающуюся ногу охранника. Он подождал, поймал его связанными руками и дернул. Потеряв равновесие, солдат споткнулся и упал вперед. Лессинг использовал собственную инерцию мужчины, чтобы сломать ему лодыжку. На один славный момент он схватил винтовку охранника; затем матросы и другая охрана снова отобрали его. В него ударили кулаками, ногами и прикладами винтовок, и он упал, подняв локти, чтобы защитить голову.

Двум десантникам и трем матросам понадобилось добрых две минуты, чтобы одолеть его. Затем они избивали его еще минуты три, пока медсестра выкрикивала бесполезные протесты.

Лессинга это не волновало. Он почти не чувствовал ударов.

Наконец они сковали его по рукам и ногам, ожидая перевозки в Иерусалим.

Когда они подошли, он все еще слабо улыбался.

Он наведет на тебя все болезни Египта… И всякая болезнь и всякая язва… доколе не будешь истреблен.

– Второзаконие, 28:60, 61.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Понедельник, 22 февраля 2044 г.

«Теперь Лессинг знал каждую трещину в полу и каждую трещинку в штукатурке коридора, ведущего к кабинету Сонни. Кирпичные стены были выкрашены в потертый красно-коричневый цвет до уровня плеч, а затем побелены до самого высокого потолка. Пол был цвета грязного красного дерева, местами густо замазанный, а там тонким, так что сквозь него проглядывало полдюжины старых пальто. Здание выглядело и пахло древним, но оно было построено только во время реконструкции после изгнания арабского населения Израиля примерно тридцать лет назад. Лессинг предполагал, что его тюрьма была частью какого-то более крупного полицейского комплекса, но никто так и не сказал, где она находится. Его охранники, два темнокожих североафриканских еврея, однажды сказали, что улица Дерех-Шехем находится совсем рядом; это означало северо-восточный Иерусалим, если ему не изменяла память.

Внутри этого лабиринта Сонни (единственное имя, которое когда-либо использовал его следователь) занимал кабинет относительной роскоши: бежевые стены, жалюзи, алые и голубые арабские ковры, фотографии усатых основателей Израиля, пара пейзажных картин, приличный стол (под неряшливой кучей бумаг и папок), серебряный кофейный сервиз, «освобожденный» из особняка в Дамаске, японский телевизор, тайваньская стереосистема, китайский видеомагнитофон и корейский проигрыватель лазерных дисков со всеми необходимыми вещами, оборки. Стул Сонни тоже был чудом хрома и искусственной кожи копарда. Даже его «гости» получили мягкие сиденья и газировку, пиво или кофе на выбор.

Сам Сонни был невысоким, коренастым, лет около тридцати. Как и у многих евреев славянского происхождения, его волосы были короткими, вьющимися и светлыми, как бутылочка старлетки. Он носил трикотажные спортивные рубашки с открытым воротом, брюки пастельных тонов (лаймово-зеленые на прошлой неделе) и дорогие кроссовки. Он был офицером АРАД, израильской разведывательной службы, организации, построенной на традициях многих предыдущих: Моссада, ЦРУ, КГБ, УСС, ЧК…. Сонни был всего лишь современным воплощением в ряду инквизиторов, который простирался вплоть до подземелий старой Ассирии.

Не то чтобы он когда-либо причинял вред Лессингу. Действительно, он никогда даже не дунул на него. Для Сонни Лессинг был рош катаном, «маленькой головкой»: мелкой сошкой, ничем, никем, простым человеком, которому не повезло, и он оказался не на той стороне, когда все обрушилось. Установив статус Лессинга в Партии человечества и обнаружив, что он почти аполитичен, Сонни больше не проявлял профессионального интереса. Время от времени он вызывал Лессинга, но в основном для того, чтобы поговорить о кино, еде, одежде, сленге, королевах-помпезниках и спорте – обо всем современном, обо всем американском. Тайное стремление Сонни, казалось, заключалось в том, чтобы разделить радость тех святых душ, которые жили в Беверли-Хиллз, и, возможно, в конечном итоге жить в небесном царстве самого Малибу!

До сих пор Лессинг жил легко. Похитители действительно раздели его, обыскали и выдали неизбежный синий спортивный костюм. Затем его поместили в комфортабельную камеру, больше похожую на комнату в общежитии колледжа, в которой были кровать, туалет, умывальник, стол, который раскладывался из стены, и стул. Еда была съедобной, на обращение он не жаловался. Спартанец мог бы сетовать на слишком большую роскошь!

Поначалу у него действительно был неприятный момент, когда он пытался спрятать таблетку зомби Халифы; а оказалось все просто. Иззи не ожидали, что он что-нибудь несет. Дантист осмотрел его зубы на предмет капсул смертника, и личный досмотр был унизительным, но не более того. Он легко вытащил свое крошечное сокровище из повязки на голове в шов спортивного костюма, и никто его не заметил. Позже он перенес ее в полую металлическую трубку приспособления для туалетной бумаги в своей камере. Оно все еще было там, когда он смотрел в последний раз.

Никто не подозревал его в каком-либо отношении к Пакову, во всяком случае здесь, в Израиле. В этом он был уверен. Через Сонни и его охрану Лессинг отслеживал грипп, недавно поразивший Израиль, но не мог сказать, был ли это первый поцелуй серебристой косы Паков-1 или просто обычная зимняя ерунда. Когда две недели прошли без происшествий, он начал думать, что черный цилиндр Пакова-2 не разорвался – или был неэффективен – или был найден и нейтрализован, когда труп Ричмонда готовили к захоронению. Возможно, они подбросили его вместе с ним. Какая ирония: кровожадный старый Ричмонд выращивает ромашки с ароматом Пакова!

Почему Иззи не интересовалось содержимым карманов Ричмонда? Мало кто носит с собой конверт из пергамина, в котором лежат осколки зеркально блестящего пластика и потертый на вид черный цилиндр. В наш постпаковский век к таким безделушкам нельзя было не относиться с подозрением! Неужели оба контейнера истлели до неузнаваемости? Возможно, какой-то несчастный матрос украл черный цилиндр, посчитав его ценным, или служащий морга, или кто-то из родственников Ричмонда, которому было передано тело?

Где был Паков-2?

Связанная с этим загадка: почему начальство Ричмонда не задавало вопросов? Тот, кто его послал, должен верить, что миссия провалилась – что кикиберд так и не нашел Пакова Лессинга – иначе они уже были бы здесь. И все же, не пошлют ли они для проверки какого-нибудь другого бедолагу – мученика или невольную человеческую жертву?

Сонни действительно спрашивал о Ричмонде, яме, вырытой в полу гостиной Лессинг, и казни Бауэра. У Лессинга была наготове правдоподобная история: Ричмонд был жадным, работал как на себя, так и на своих кураторов, а Бауэр пытался купить себе жизнь с помощью тайника документов СС – и денежного резерва Лессинга для операций клуба «Лингани». Сонни проглотил это, не моргнув. Верил ли он, что это что-то другое; этот человек был не дурак.

Вопросом на миллион долларов был сам Паков-2. Если бы трубка была целой, непосредственных проблем не было бы. Не сейчас. Но позже? Всегда? Если бы он разорвался, возможности были бы ужасны. Несмотря на свою прежнюю решимость, Лессинг обнаружил, что он не готов к геноциду. Из окна Сонни он мог видеть мужчин, женщин и детей. Большинство из них были израильтянами, но некоторые были арабами или иностранцами. Он не питал к ним никаких чувств, ни любви, ни ненависти; однако он не хотел, чтобы они погибли из-за него.

Какой выбор был у него – и у них – вообще? Если бы Паков действительно был на свободе, он не смог бы их спасти. Они все уже были бы заражены. Любой человек, который не проглотил таблетку зомби – кто знает когда! – и если предположить, что это сработало – был мертв. Бег не помог бы, даже если бы было куда бежать. Зачем вызывать бессмысленную панику? Пусть клиенты Пакова наслаждаются своими последними днями в счастливом неведении.

Его логика не давала ему покоя. Он не мог спать. Тюремный врач прописал снотворное.

Сонни, казалось, был искренне обеспокоен. – Чего ты боишься, Лессинг? Ты не пострадал… и с нами ты в гораздо большей безопасности, чем со своими приятелями-нацистами. Через месяц или два, когда ажиотаж вокруг Понапе утихнет, мы вас отпустим, и вы сможете вернуться в свой прежний отряд. Полковник Копли сейчас работает на нас, под Свердловском. Вы знали?

Лессинг не просветил его. Он решил, что Паков – Смерть, Бог, Дьявол, Мать-Природа, Зубная Фея – кто бы то ни было – должен идти своим чередом.

Он также обнаружил, что его личное горе стоит на первом месте. Судьба мира его больше не волновала. Все, чего он хотел, – это оплакивать Джамилу тайно, в одиночестве, в самом сокровенном убежище своей души.

Джамила….

Она всегда была там. Он никогда не видел в ней жизнерадостную девушку, которую любил в Лакхнау, или даже неуместную домохозяйку, которой она стала позже в Понапе. Нет, она всегда появлялась как молчаливое скопление серебра и ледяной голубизны на полу их спальни. Снова и снова он чувствовал вялую, раскачивающуюся расслабленность, когда поднимал ее голову, и вдыхал запах ее сандала, смешанного с едким порохом, и запахом крови. Ему приснилось – он ничего не мог поделать – и проснулся с мокрыми от слез щеками.

Настоящие мужчины не плачут? Бред сивой кобылы! Настоящие мужчины плачут.

Сонни не стал рассказывать о налете на клуб «Лингани». Индийская женщина? Кто мог сказать? По его словам, коммандос Иззи не вели подсчета потерь противника. Они нанесли эффективный удар, расправились со всеми, кто вставал у них на пути, и снова ушли. Сонни даже не признался в существовании других заключенных, хотя Лессинг видел Абу Талиба и думал, что видел миссис Делакруа на эсминце. Нет, вместо этого Сонни предпочитал говорить о гольфе, блеске и девушках.

Сегодня утром два молчаливых охранника проводили Лессинга к «креслу для посетителей» в кабинете Сонни и ушли. Он немедленно встал и пошел посмотреть в окно, его единственный контакт с внешним миром. Люди, автомобили, фургоны, армейские машины, велосипеды – все казалось нормальным. Но не слишком ли много было солдат? И почему колонна военных машин скорой помощи и медицинских грузовиков двигалась на север, к новому иерусалимскому аэропорту Кахане? Наблус, Рамалла и шоссе на восток, ведущее в Сирию и Ирак, также лежали в этом направлении. Собирался ли конвой присоединиться к израильским силам на юге России или же он мчался к внезапной вспышке болезни, которую никто не осмеливался назвать?

Он был параноиком. На улице не было ничего плохого. Люди улыбались, разговаривали, спорили, продавали свои товары и суетились или бездельничали по своему усмотрению. Продавцы газет лениво сидели на корточках возле своих связок; ни одна толпа не требовала читать о катастрофе. Мальчик с бумбоксом на плече шел в такт какому-то запоминающемуся ритму, не слушая экстренных сообщений о распространяющейся смерти. Два ортодоксальных раввина в черных одеждах обсуждали богословие – или ужин, – а не конец света.

Сонни вошел нахмурившись. Позади него шел еще один седовласый мужчина, достойный бюрократ в сине-черном костюме и консервативном темно-сером галстуке.

Лессинг сразу понял, что это не израильтянин; это была проблема.

Его желудок опустился.

«Мистер. Шапиро, Алан Лессинг». – сказал Сонни. Он сел и указал вновь прибывшему на стул.

Шапиро не сидел. Он обошел Лессинг позади, глядя на его со всех сторон.

«Хочешь увидеть мой хвост?» – мягко спросил Лессинг. «Именно здесь я сделал татуировку со свастикой… прямо под ней».

– Заткнись, Лессинг, – приказал Сонни. «Это не шутка».

«Почему этот человек не относится к шестому отделу?» Шапиро говорил поверх головы Лессинга. Его ровный гнусавый акцент был американским: вероятно, нью-йоркским.

«Почему? Он знает о Партии человечества меньше, чем моя десятилетняя дочь».

Старший поджал губы и нахмурился. Он выкопал шариковую ручку и блокнот. «Он был там вместе с Малдером, Борхардтом, женщиной Ко, Майзингером и всеми остальными».

«Вам нужны мои записи? Мои заметки? Он готов сотрудничать».

«Они все такие, пока ты не спустишься под поверхность».

«Я знаю свою работу».

«Конечно.» Шапиро постучал ручкой по запятнанным зубным протезам. «Что он сказал тебе, например, о Дженнифер Коу? Что она левша? Что она унаследовала состояние двух южноамериканских нацистских семей и богата как грех? Что она заманивает семнадцатилетних партийных новобранцев в свой будуар и заставляет их лизать горшок?

Сонни вздрогнул. – Лессинг дал нам все, что мы просили, насколько он знает.

– А Аннелиз Максингер? Бывшая шлюха – была любовницей-лесбиянкой Эммы Делакруа, когда-то ее вылечили от герпеса, плесени и сифилиса. Повезло старушке, у нее не было СПИДа! Этот Лессинг говорил о ней? Да ладно, полковник Элазар, чего этот ублюдок тебе не сказал? Лессинг впервые услышал фамилию Сонни.

«Я думаю, он дал нам самое важное: Майзингер – спичрайтер, партийный работник, один из авторов их фальшивой книги «Солнце человечества». Мы знали все о ее личной жизни…».

«Он сказал тебе, что трахал ее… в Новом Орлеане?»

«Бред сивой кобылы!» Лессинг прокомментировал это лаконично. «Хочешь помпон, иди купи себе журнал!»

Шапиро посмотрел на него. «Вы, нацисты, умные сукины дети».

«Я не нацист».

«Конечно.»

– Я так не думаю, – медленно сказал Сонни – Элазар. «Он всего лишь наемный работник. Старому Малдеру он нравился, и он держал его при себе.

«Вы спрашивали его о Холокосте?» Шапиро выстрелил в ответ. «Как он к этому относится? Он был подвержен всем мыслимым антисемитским, расистским, фашистским, ревизионистским линиям… неонацистам, сторонникам жесткой линии. Они не оказали на него никакого воздействия? Иначе, полковник, иначе!»

«Поэтому у меня не было времени отвезти его в Яд Вашем».

«Сомневаюсь, что это принесет какую-то пользу. Я слышал, что в Яд Вашем теперь есть цветные голограммы в натуральную величину. Вы можете гулять в полномасштабном увеличении фотографий, наблюдать, как нацисты травят людей газом, смотреть на это так же, как будто вы были там. Этого достаточно, чтобы заставить плакать каменную статую. Но я не думаю, что на этого человека повлияло бы это, равно как и дневники, фотографии, демонстрация волос, обуви и золотых зубов. Вашему мистеру Лессингу будет плевать. Поначалу он всего лишь социопат, холодная рыба, а теперь, когда его приятели-ревизионисты дали ему книги для чтения, он прошел весь путь… может быть, не как идеолог, а как солдат веры». Шапиро постучал ручкой по зубам и стал ждать. Лессинг ничего не сказал.

«Так и думал. Ну, полковник, как насчет этого? Шестой отдел для этого заключенного? Шапиро порылся в нагрудном кармане своего безупречного пиджака. «Вам нужно разрешение? Я получил это как от наших людей в Штатах, так и от начальника вашего бюро здесь.

«Почему? Почему этот человек?» Сонни покосился на протянутую бумагу, затем швырнул ее: «Что он может знать?»

Шапиро забрал свой документ до того, как он стал постоянной частью беспорядка на столе Сонни. «Думаю, мы найдем что-то интересное. Помните Ричмонда, агента, погибшего на Понапе? Между нами говоря, Мордехай Ричмонд был умелым деятелем, но он не делился всем… ни со своими кураторами из наших «Линчевателей Сиона», ни с американским правительством, ни с вами, народ. У него были кандалы в пожарах, о которых никто даже не знает. Мы не уверены, кто вообще привлек его к делу Лессинга… так много людей погибло в Вашингтоне и Нью-Йорке, когда напал Старак».

«Ричмонд охотился за Лессингом? Конкретно? Лично?»

«Мы так думаем. Но почему? Нацистский бизнес? Может быть, а может и нет. Ричмонд никому ничего не говорил. Теперь он цветочная еда.

«Другие должны знать. Кто-то…?»

«Никого, кого мы можем найти. И мы больше не можем проникнуть в большой компьютер «Восемьдесят пять» теперь, когда расисты Аутрама контролируют то, что осталось от американского правительства». Шапиро остановился, чтобы провести ухоженными ногтями по своей белоснежной гриве. Лессинг подумал, не парик ли это. «Все, что у нас есть, это этот ублюдок. Давайте поговорим с ним серьезно. Почему бы нам не спросить его, что он знает о миссии Ричмонда на Понапе?

«Я сделал.» Сонни повторил ответ Лессинга.

Шапиро насмешливо икнул. «Оно не выдерживает! Ричмонд преследовал Лессинга задолго до Понапе… поскольку в Индии у Лессинга тогда фактически не было ни записей СС, ни денег. Но давайте просто представим, что это был мотив Ричмонда; где сейчас пластинки и деньги? Лессинг убил Леви и пару ваших коммандос. Затем, по его словам, он побежал за Ричмондом, нашел свою жену и немку мертвыми и преследовал Ричмонда до самого берега. Где этот болван, полковник?

Лессинг встал. Он ненавидел сидеть, пока люди говорили поверх его головы. Он сказал: «Я бросил это. Я схватил его, чтобы не допустить попадания в руки ваших людей. Я направился с ним в кусты, когда увидел, что Ричмонд выскользнул… когда услышал… выстрелы.

«Не пойдет». Шапиро покачал головой, как неодобрительный учитель.

«Мистер Малдер приказал мне уничтожить этот материал, а не отдавать его вам, противникам, но у меня не было времени. Я спрятал его в овраге и завалил сверху листьями. Вероятно, оно все еще там». Лессинг надеялся, что его слова звучат искренне. Сонни нахмурился.

Шапиро фыркнул. «Действительно? Давайте реконструируем. Ричмонд всего на несколько шагов впереди тебя. Он едет за помощью. Вы должны остановить его. Может быть, вы хватаете содержимое своего металлического ящика… бумаги, пачки денег, что угодно… но потом слышите выстрелы, крики. Ты закончил собирать его? Даже ты не такой уж крутой клиент. Разве ты не уронил бумажку или бумажку или две? Ручка вернулась к постукиванию зубами. «Помните, позже спецназовцы обыскали ваш дом в поисках информации. Они ничего не нашли. Зильч. Твоя коробка была пуста.

«Я рассказал вам, что произошло. Я вытащил вещи и спрятал их. Как ты можешь говорить другое? Вы не знаете, сколько минут прошло после того, как я застрелил Леви… прежде чем я погнался за Ричмондом. Тебя там не было. Израильские ударные силы находились на Понапе всего час или два. Они обыскали каждый куст?

Шапиро вздохнул. – Если вы в это верите, полковник Элазар, то у меня есть мост в Бруклине, я вам его продам. Сонни выглядел озадаченным, а другой встал, чтобы разгладить складки на брюках. В Палестине может быть жарко даже в феврале. «Давайте зададим несколько вопросов герру обергруппенфюреру Лессингу».

«Разрешение, полковник. Прямо там. Головной офис «Линчевателей Сиона»… и ваше собственное начальство тоже. Шапиро почтительно постучал по своему документу, как будто это были Десять Заповедей. Он подошел к двери и сам вызвал двух охранников. «У меня нет времени на это.»

Сонни еще раз взглянул на бумагу Шапиро и сдался. Он сделал знак охранникам. Тот из двоих, что повыше, вытащил наручники и принял профессиональную позу. Тот, что поменьше, вытащил из ножен на поясе резиновую дубинку. Он выглядел так, словно часто выполнял эту обязанность и с каждым разом получал от нее все большее удовольствие.

Лессинг протянул запястья. Зачем давать им повод бить его? Он все еще надеялся, что Сонни поверит его истории – или какой-то ее исправленной версии.

Охранники развернули его, завязали руки за спиной и потащили через внутренний кабинет Сонни к задней двери. Сонни открыл его, и перед ним оказалась короткая лестница. Охранник с дубинкой толкнул Лессинга и одновременно сбил его с толку, так что он скатился с дюжины ступенек и разбил щеку и плечо о грубый бетон внизу. Он, пошатываясь, увидел, как за ним спускается обладатель трости. Сонни прорычал что-то на иврите, и мужчина воздержался.

«Зачем защищать этого человека?» Шапиро протестовал. «Черт возьми, он один из них!»

«Мягкий допрос работает лучше, чем жесткий. Особенно с таким человеком, как Лессинг».

Шапиро издал достойное фырканье. «Только не с этими нацистами! Убийцы!»

Сонни спросил: «Так ты хочешь пытать здесь?

«Мне? Конечно, нет!» Шапиро вздрогнул. «Меня физически оскорбляет насилие. Сбор информации…»

«Пытка!»

«Допрос. Это ваша работа, полковник.

«Однажды я встретил Ричмонда, он рассказал мне историю, – сказал Сонни, – о каком-то неонацисте в Детройте. Боль его не беспокоила. Люди Ричмонда в конце концов кастрировали его и накачали женскими гормонами. Он потерял все волосы на теле, и у него выросли соски, как у коровы! Они одели его в кожу и черные кружева и засунули в гей-бордель в Вегасе. Заставлял его зарабатывать на хлеб и воду упаковкой помадки и игрой на флейте. Через год он начал петь… рассказал Ричмонду все, что знал. Ему это не сильно помогло; этот сукин сын оказался настолько неблагодарным, что умер от СПИДа».

Шапиро молча посмотрел на него.

«Да ладно, мистер богатый либерал-гуманитарий! Ваша брезгливость воняет! Вы… и мое начальство… отдаете приказы, но не видите, что происходит! Для вас это все на бумаге, все приказы и «реализация проекта НВ, подпункт С!» Именно таким людям, как я, приходится делать грязную работу… и слушать крики. Эти крики не прекращаются, когда я возвращаюсь домой ночью. Я слышу их во сне».

– Полковник, мне придется доложить…

«Вперед, продолжать. Мое начальство знает, что я чувствую. Им все равно. По их словам, работа будет выполнена быстро и эффективно. Никакой чуши о «правах человека»; люди, которых мы допрашиваем, не евреи. Мы используем жесткие методы, вы их используете, все их используют».

«Безопасность Израиля… нашего предприятия…»

Лессинг прервал его: «Разве не в этом вы обвиняли нацистов? Серые, безликие бюрократы вроде Адольфа Эйхмана? Люди, которые должны были отправлять поезда с людьми в «газовые камеры»?

Они проигнорировали его. Шапиро судорожно вздохнул и посмотрел на израильтянина с глазу на глаз. «Государство Израиль не было построено путем подставления другой щеки. Полковник! Мы, евреи, работали ради этого, мы жили ради этого и умирали ради этого. В процессе мы заставили многих наших врагов умереть из-за этого. Мы сделали это, потому что в противном случае нас бы уничтожали дюжину раз на протяжении всей истории… в Египте, Вавилонии, Персии, Риме, средневековой Европе, России и нацистской Германии!»