Текст книги "Змеиная прогулка (ЛП)"

Автор книги: Рэндольф Д. Калверхолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

Двое могли играть на стипендию. Лессинг сказал: «Да, а рядом с ним находится Бара Имамбара, где шииты проводят свои маджалисы, огромные собрания в память о смерти имама Хусейна, внука Пророка Мухаммеда. На верхних этажах Имамбары есть лабиринт Бхул-бхулиан. Это лабиринт туннелей, балконов, лестниц и переходов. Некоторые расскажут вам, что старый наваб играл там в прятки со своими девушками из гарема, но другие говорят, что сотовое соединение верхних этажей снимает нагрузку с поддерживающих арок нижнего этажа. Гиды поспорят с вами, что вы не сможете найти выход самостоятельно.

– Похоже, вы кое-что об этом знаете, – неохотно признал Борхардт. Пусть он думает, что Лессинг тоже учёный; вообще-то, Джамила рассказала ему все туристические разговоры во время их совместных воскресных прогулок.

– Под Бхул-бхулианом тоже должен быть такой же лабиринт, но он замурован. Лессингу начало нравиться играть местного драгомана. «Рассказывают, что рота британских солдат загнала туда нескольких мятежников, и никто из них так и не вышел».

Борхардт подозрительно склонил голову, и Ренч ухмыльнулся с блаженной невинностью.

Лессинг сказал: «Рядом находится колодец Баоли. Последний наваб бросил туда свои драгоценности и сокровища, а затем опустил сверху большую железную плиту, чтобы англичане не смогли их заполучить. Лакхнау – очаровательное место. Во время Мухаррама верующие-шииты ходят по раскаленным углям во дворе Бара Имамбара».

«Настоящее испытание веры!» – сказал Ренч, присоединяясь к происходящему. «Тогда вам тоже следует увидеть шиитские процессии Тазия; некоторые из мужчин бьют себя кнутами и цепями до потери сознания!»

«Фу! Почему?» – резко спросила Дженнифер Коу с заднего откидного сиденья. «Что такое Мухаррам?»

«Мухаррам – первый месяц исламского лунного года», – ответил Лессинг. Однажды Джамила провела долгий и ленивый вечер, объясняя религию своего народа. «Именно в этом месяце Хусейн, младший из двух внуков Пророка Мухаммеда, и его семья были убиты в месте под названием Кербела в Ираке. После смерти Пророка в новом исламском государстве развернулась борьба за власть. Его зять Али основал партию шиитов, которая верила в божественный наследственный халифат… с Али или каким-либо другим кровным родственником Пророка в качестве имама или лидера. Остальная часть общины, сунниты, утверждала, что Пророк сказал, что его преемник должен быть избран. Обе группы думали, что Бог на их стороне. Они сражались, и имам Хусейн был убит».

«Они занимаются этим с тех пор», – бросил Ренч. «Каждый год происходят суннитско-шиитские беспорядки… горят магазины и дома, иногда люди получают ранения. Не так плохо, как протестанты и католики в Европе, но все равно довольно грубо».

«Мученичество и траур, – многозначительно заявил Борхардт, – две наиболее характерные черты шиитского ислама».

«Не совсем», – возразил Лессинг. «Все сложно. Но споры между суннитами и шиитами действительно помогли удержать ислам от затопления Европы в средние века». Он усмехнулся. «Иначе мы с вами носили бы тюрбаны, господин Борхардт».

«Мусульманам пришлось бы столкнуться с германскими народами», – парировал другой.

«Арабы надрали штаны германским вестготам в Испании… и византийцам и их германским подданным-вандалам в Северной Африке», – отметил Ренч. Он подмигнул Лессинг, сидевшему на переднем сиденье рядом с ним, и прошипел: «Выпуск номер семь по всемирной истории классических комиксов!»

Борхардт в раздраженном молчании уселся на заднее сиденье. Дженнифер Коу тоже сидела тихо, с остекленевшим выражением лица; Индия иногда поступала так с новичками. Лизе и миссис Делакруа, казалось, было весело; они поговорили, съели обед, который прислал Малдер, и обильно выпили из термоса ледяную воду. В то утро Лессинг сам позаботился о том, чтобы она закипела, как и вода для льда. Он пережил слишком много встреч с диареей, которую иностранцы называли «Живот Дели», «Месть Раджи» или «Двушаговый Лакхнау», чтобы рисковать с важными гостями!

Бхул-бхулиан был интересным; огромная мечеть, изящная и загадочная, что-то из «Тысячи и одной ночи»; Резиденция задумчивая и одинокая под покровом зелени. Были и другие достопримечательности, но Лессинг настоял на том, чтобы остановиться. Ноябрьское солнце было милосердным, но оно было обманчивым, а миссис Делакруа была хрупкой.

«Мы вернемся через Аминабад… базар среднего класса… в Хазрат Гандж, где есть лучшие магазины. Если вы сможете выдержать толпу, виды и запахи базара, вы получите медаль «Хороший турист».

Ренч вел большой лимузин по узким улочкам в хаотичное движение центральной части города. «Ненавижу ездить по базару», – проворчал он. – Ты мне должен, детка!

«Забери у Малдера». Лессинг выпрямился. «Что это?»

Парк Аминабад представлял собой пыльную, лишенную травы открытую площадь, окруженную магазинами и многоквартирными домами среднего класса Лакхнау. Сегодня его с одной стороны до другого заливало море шафрана. Перед машиной толпились люди в одежде оранжево-желтого цвета, над их головами развевались транспаранты и вывески на хинди. С противоположного конца площади они услышали эхо громкоговорителя, включенного почти до неразборчивости.

«Проклятый парад… политический митинг!» Вренч выругался. «Похоже на BSS!» Он дал машине задний ход.

«Что? Кто они?» – спросил Борхардт.

«Я не знаю, что означают инициалы. Но они – индуистские правые», – сказал ему Лессинг. «Крайне правые, те, кто хочет, чтобы все иностранцы покинули Индию. Бхарат… это Индия… для Бхарати. Мы для них неверующие. Они называют нас нечистыми, пожирателями коров, изгоями».

«Эй, Лессинг!» Ключ сломался. «Посмотри, сможешь ли ты убедить хороших людей, стоящих за нами, позволить мне вернуться к черту».

Лессинг высунул голову и произнес на своем лучшем языке хинди: «Раста диджийе, Джанаб! Мехрбаникар-кехаджайе!»

Юноша лет семнадцати подошел, чтобы заглянуть в машину. Его желтое дхоти было чистым, а очки в проволочной оправе вселяли надежду на образованного человека, которого можно урезонить. Затем Лессинг увидел три беловатые горизонтальные полосы, нанесенные на его лоб, – ​​знак преданного Господа Шивы. Его голова была выбрита, за исключением небольшой косички, оставленной сзади. Вот был фанатик.

«Откуда вы идете?» – потребовал молодой человек.

«Мы туристы», – сказал Лессинг небезосновательно. «Эта дама француженка. Пыли для нее слишком много. Не могли бы вы помочь нам уйти с дороги, пожалуйста?»

Другие подходили, чтобы посмотреть и посовещаться, и еще больше прибыло к тому моменту, когда улица за лимузином заполнилась людьми. Чтобы вернуть машину назад, потребовалось бы настоящее чудо. В Индии иностранец мог чихнуть и оглянуться вокруг, чтобы обнаружить толпу, собравшуюся смотреть, как он вытирает нос. Ренч пробормотал сквозь зубы: «Любопытно, тебя зовут безработный индиец!»

«Тебе здесь не место! – обвинил очкарик. «Вы отправляетесь в свою страну, подальше от Индии! Это не ваше место!»

– Да, да, – согласился Лессинг. Он улыбнулся так обаятельно, как только мог. Ему нужно было сохранять дружеские отношения. «Мы гости. Мы хотим уйти с вашего пути. Пожалуйста помогите нам.»

Мальчик почесал щетинистый череп. Затем он сделал жест, чтобы очистить улицу.

– Черт возьми, – восхищенно прошептал Ренч. «У тебя природное обаяние, парень!»

Он заговорил слишком рано. Один из молодых людей с криками выбежал из задней части лимузина. Лессинг сразу догадался, в чем дело: это был автомобиль компании Indoco, а правительственные постановления требовали, чтобы коммерческие автомобили, принадлежащие иностранцам, указывали название своей фирмы на номерном знаке над цифрами. Американские компании – все, что связано с американцами – в настоящее время были анафемой для крайне правых индуистов, как и для крайне левых. Более того, Indoco производила удобрения и пестициды: ужасные яды, портящие почву священного Бхарата!

Второй юноша начал речь; – ответил поклоняющийся Шиве, и другие присоединились к нему. Некоторые подняли палки и рейки: тяжелые посохи с металлическими наконечниками. Камень отлетел от крыши лимузина. Вот и пошла покраска Малдера.

Лессинг повернулся к Ренчу. «Приготовьтесь бежать за этим!» Он указал. «Двигайтесь вперед, набирайте обороты и игнорируйте все, кроме прочной стены. Трубите в свой рог, как сумасшедший! Остальным он сказал: «Заприте двери и окна. Эта машина пуленепробиваемая и тяжелая. Им будет сложно прорваться или перевернуть нас. Если станет хуже, прямо за вами есть купе, мисс Коу; в нем вы найдете автомат «Рига-71», стежковый пистолет, гранаты со слезоточивым газом и пару пистолетов».

«Мы умеем пользоваться оружием», – мрачно заявил Борхардт. «У нас аналогичные проблемы в Южной Африке».

Лессинг услышал щелчок открывающегося оружейного отсека. Он подумал: «Боже, не дай Борхардту быть вспыльчивым и вспыльчивым!»

Ему следовало бы больше беспокоиться о Дженнифер Коу.

«Держите оружие вне поля зрения!» он приказал. «Чего мы не хотим, так это кровавой бойни! Если мы причиним кому-то вред, либо эти люди убьют нас, либо нам предстанут обвинения в индийском суде! В любом случае мы проиграем!»

Искаженные лица прижались к окнам. Дубинка разбилась о лобовое стекло; они увидели удивление владельца, когда его оружие безвредно отскочило. Кулаки стучали по крыше, камни брусчатки били по стеклам, а рейки тыкали в фары, капот и дверные панели. Ренч включил передачу и начал ползти вперед. Передний бампер врезался в податливую, извивающуюся человеческую плоть. Один мужчина начал ускользать под колеса. Он исчез. Все, что мог сделать Ренч, – это беспомощно затормозить. Другой участник марша спасся, забравшись на капот.

Автомобиль сильно накренился. Лессинг крикнул: «Лиза, держите миссис Делакруа! Нас пытаются опрокинуть!»

Волны шафрановых одежд на окнах превратили интерьер в мрачную, душную печь. Транспортное средство накренилось в противоположную сторону, а затем снова упало. Как только нападавшие скоординируются, они пойдут вперед.

«Пардес'К. Пардешти», толпа скандировала: «Иностранец! Иностранец!»

Хор перерос в хриплый рев и превратился в ритмичное звериное хрюканье. На улице были сотни людей. На одном лице, прижатом к ближайшему к Лессингу стеклу, из носа текла кровь, глаза были открыты, но закатились, так что виднелись только белки. Мужчина, вероятно, был мертв или умирал, задохнувшись в давке. Кто-то передал юноше мотыгу на капоте, и он ударил ею по лобовому стеклу. Даже пуленепробиваемое стекло в конечном итоге сломалось. Шум был невыносимым: крики, стук и стук составляли единый, продолжительный, воющий шум. В машине воняло пылью, потом, кровью и ароматным маслом для волос.

«Мы здесь мертвы! Дженнифер Коу вскрикнула. Лессинг закричала и пригнулась, когда она ткнула дуло «Риги-71» мимо его уха. Лимузин теперь сильно раскачивался; через несколько секунд все пройдет. Он не смог расслышать всего, что она сказала: «Один взрыв… открытое окно… отпугнуть их…». Последнее слово ее он понял ясно: «Бензин!»

Она была права. Поднялось море махающих рук, чтобы передать пятигаллонные канистры с бензином через толпу тем, кто был ближе всего к машине. Огонь был хорошим способом борьбы с пуленепробиваемой машиной. Проколите топливный бак или поднесите свои легковоспламеняющиеся предметы; дождаться, пока пылающие и кричащие пассажиры вылезут наружу; затем уничтожьте их на досуге. Лессинг внезапно снова увидел Сирию: сухая желтая трава, груда запыленных бочек и ящиков с боеприпасами, бетонные блоки, каменистая почва, все цветущее желтое, оранжевое и черное, когда израильтяне использовали огнемет, чтобы залить смерть арабу, дом. О судьбе тех, кто был внутри, не стоило вспоминать.

Дженнифер Коу опустила заднее стекло на дюйм или два. Лиза выкрикнула последний протест. Затем стук автомата заглушил все остальное. Вселенная превратилась в хаос и воняла порохом. Отстреленные гильзы загремели по крыше над головой Лессинга, и он вскинул руки, чтобы защититься.

Автомобиль снова качнулся на все четыре колеса. Пение смешалось с криками, а затем прекратилось. Некоторые из нападавших в ужасе бросились прочь: мешанина коричневых, блестящих от пота конечностей и лиц, когтистых пальцев, выпученных глаз, открытых ртов и оранжево-желтых одежд. Некоторые падали, другие цеплялись за них и пытались удержаться на вершине. Человек на капюшоне отбросил мотыгу и спрыгнул на спины тех, кто находился внизу. Он подпрыгивал, падал, поднимался, балансировал, как акробат, и шатался, пока тоже не соскользнул и не исчез под многоножными ногами толпы.

– Ты кого-нибудь ударил? – крикнул Ренч.

«Я не понимаю, как это сделать», – закричала в ответ Дженнифер Коу. «Какой-то ублюдок схватил бочку и подбросил ее вверх!» Лессинг мельком увидел ее в зеркале заднего вида. Она была валькирией: растрепанные рыжеватые волосы, яркие пятна на щеках, глаза, сверкающие жаждой битвы. Бой сделал это с некоторыми людьми, как с мужчинами, так и с женщинами. Он вспомнил многих, кто умер от этого.

«Теперь, черт возьми!» – прорычал он Ренчу. Маленький человек не нуждался в уговорах; он уже перевез большую Тору Ультра. Пресса и пыль не позволяли им многое увидеть, а машина ужасно натыкалась на невидимые предметы на улице. Непрестанный стук камней и реек по крыше не отставал от них, пока они приближались к концу площади. Широкая улица вела к Хазрату Ганджу и сравнительной безопасности районов, где жили представители высшего сословия.

Борхардт потряс Лессинга за плечо и крикнул ему на ухо. «Они редеют… сдаются… уходят». Он повторил свои слова на языке африкаанс – возможно, на немецком – для миссис Делакруа. Старушка осталась жива, растрепанная, но спокойная, с пистолетом 38-го калибра на коленях. Не совсем мать Уистлера, но Лессинг ожидала от Эммы Делакруа не меньшего.

Борхардт говорил правду. Нападавшие отступали. Многие, казалось, направлялись к магазинам с открытыми фасадами, расположенным вдоль площади. Лишь несколько добрых самаритян преклонили колени возле полудюжины тел, распростертых там, где на их машину напали. Лессинг посмотрел поверх голов толпы, думая увидеть наступающую стену индийских полицейских или, возможно, фалангу военизированных формирований БСС с шафрановыми повязками на рукавах и старой армейской формой. Он не увидел ни того, ни другого.

«Какого черта?» Ренч выразил недоумение Лессинг словами. «Там, возле трибуны, несколько разошедшихся полицейских. И они тоже отправляются в путь. Все уходят… или в чертовы магазины.

«Или стоять небольшими группами…», – добавила Лизе.

Митинг действительно разошёлся, по-видимому, по другим причинам, а не только что произошедший хаос. Громкоговорители все еще ревели, и Лессинг мог видеть мужчин, стоящих и жестикулирующих на трибуне, но никто не обращал на это внимания. Толпа рассеялась…

Лессинг рискнул и опустил окно. «Привет!» – позвал он пожилого человека, который выглядел более состоятельным, чем остальные. «Джанаб-и-али! Кьяхай? Кьяхо, ахахап».

Мужчина повернулся, указал пальцем и выкрикнул невнятные слова в ответ.

– Что-то насчет радио, – сказал Лессинг остальным. «Останови машину. Там, перед магазином электротоваров.

«Ты псих! Они нас убьют!» – воскликнула Дженнифер Коу, и Борхардт вторил ей.

Лессинг положил руку на руль. – Вряд ли, теперь, когда веселье закончилось.

«Пожалуйста, Алан…!» Это была Лиза.

Дверь у него была открыта. «Момент. Большинство людей в этом магазине – мусульмане. Я могу сказать это по их одежде и другим вещам. BSS от них не больше пользы, чем от нас!

В магазине продавались электрообогреватели, холодильники, плиты и мелкая бытовая техника. Около пятидесяти человек, молодых и старых, представителей разных вероисповеданий и классов, сгрудились вокруг пирамидальной экспозиции сверкающих транзисторных радиоприемников. Большинство из них были включены и настроены на одну и ту же станцию ​​– Службу вещания на урду правительства Индии.

Лессинг немного знал лавочника. Они с Джамилой купили здесь тостер три недели назад. Он боролся со своим урду, сдался и спросил по-английски: «Что происходит? Что по радио?

Купец смотрел на него огромными, нежными, слегка косыми глазами и перекладывал жвачку бетеля с одной стороны челюсти на другую. Он ничего не ответил, но кивнул головой в сторону радиоприемников. Толпа наблюдала.

Лессинг почувствовал чье-то присутствие рядом с собой. Это была Лиза. «Возвращайтесь», – настаивал он. «Вернитесь в машину!»

Она покачала головой. Некоторые из зрителей зашептались.

«Сахиб, возьми это!» Пожилой мужчина-мусульманин с величественным видом взял один из транзисторов на дисплее, повернул ручку и сунул ее Лессингу. – Английский, сахиб, английский.

Радио зашипело. Лессинг подкорректировал его, и они услышали голос диктора, говорящий, что элегантный британский английский, кажется, способен достичь только образованные индийцы:

«…Связь с некоторыми районами нарушена, и из городов во внутренних районах работают только коротковолновые аварийные диапазоны. Советский Союз мобилизовал свои вооруженные силы, полицию и все доступные медицинские службы для борьбы с эпидемией. Соседние страны, особенно Польша и Чехословакия, затронуты в меньшей степени. Австрийцы, немцы и китайцы закрыли свои границы. Соединенные Штаты, Великобритания и другие страны пообещали эпидемиологам и другую необходимую помощь, как только ситуация прояснится».

Последовала пауза, за которой последовала статика; затем: «Американские спутники наблюдения в небе сообщают, что видели тела… безжизненные тела… лежащие повсюду на улицах… колонны медицинских грузовиков и машин скорой помощи… землеройные машины роют братские могилы под Ленинградом». Диктор начал заикаться; (здесь не может быть сценария для этого.) «Мертвые, умирающие… трагедия неведомых масштабов… никто не может сказать, кто и сколько. Нет… без предупреждения. Голос запнулся.

Радио шипело в пустой, жуткой тишине. Кто-то счел целесообразным отключить станцию ​​от эфира. Из других сцен на заднем плане они слышали, как диктор на урду все еще говорил взволнованно. Потом он тоже прервался. Прозвучали первые звуки индийского государственного гимна.

– Что случилось, сахиб? Лавочник тронул Лессинг за рукав. «Что происходит?»

Паков.

Только Паков мог это сделать.

Он, Алан Лессинг, вручил Смерти косу, с помощью которой можно будет собрать урожай человечества.

«Домой», – прохрипел он. «Нам пора домой. О Боже на Небесах!» В эту минуту ему искренне и искренне хотелось, чтобы он верил в Бога… и Бога в него.

Пацифизм останется идеалом, мировая раса решит больше не вести его, темные останутся и победят, и станут хозяевами мира.

– Освальд Шпенглер

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Воскресенье, 30 ноября 2042 г.

Это была ночь теней, плачущих женщин, шепота, голосов, губ, произносящих бессмысленные слова. Позже Лессинг вспоминал свет ламп, автомобильные фары, голые, шипящие сине-белые лампочки на фабрике, тревожные вопросы Джимили, продолжающиеся споры Ренча и остальных, а также хрупкое, почти истерическое хихиканье миссис Малдер. Позже он вспоминал темнокожих мужчин в свободной развевающейся одежде цвета кости, спешащих взад и вперед с поручениями, о которых никто не мог сказать. Это действительно была ночь теней и страха. Позже он помнил главным образом страх.

Воскресенье выдалось, как и любой другой день, прохладным, ярким и ароматным дымом, как и ожидалось в Индии в это время года. Американские и европейские сотрудники Indoco беспокойно балансировали на обеденных стульях миссис Малдер с тонкими ножками на просторной крытой веранде особняка. Перед ними инспектор Г.Н. Субраманиам из индийского уголовного розыска расхаживал взад и вперед с видом человека, который только что увидел, как противник упал плашмя на лицо, но не смеет смеяться. Еще нет. Снаружи, сидя на корточках на ступеньках под зимним солнцем, два отряда сипахов индийской армии ждали приказа завладеть имуществом иностранцев.

«По-прежнему у нас нет точных отчетов», – отвечал Субрамам миссис Сатерли, пухлой женщине, которая руководила отделом кредиторской задолженности Indoco. Он говорил по-английски, имея лишь следы ретрофлексированных согласных его родного тамильского языка, который так же отличался от хинди-урду северной Индии, как зулу от венгерского. Инспектор был невысоким, щеголеватым и очень темноволосым, как и большинство жителей Южной Индии. Он сказал. Все в руинах. Мы слышим, что большая часть России опустошена этой чумой. Затем член советского Политбюро вышел в эфир из штаба обороны на Урале и обвинил вас, американцев, в тайном нападении. Ваши люди, конечно, это отрицали. Вчера вечером какой-то русский сумасшедший сбил семь ракет со своих спутников. Они были немедленно уничтожены пучками частиц с ваших космических платформ противоспутниковой защиты. Подготовка к войне идет вдоль границ Востока и Запада в Европе. Сегодня у нас обрыв новостей! Хаос, мадам, хаос!»

«Война в Европе? Боже мой!» Бедная миссис Сатерли ошеломленно пробормотала: «А как насчет Соединенных Штатов?»

«Все еще в порядке. Никакого нападения на вашу страну пока не было, так что Нью-Дели соблаговолил сообщить нам. Но мир ошеломлен, парализован. Русские, поляки, чехи… большинство жителей Восточного блока… покидают свои дома и бегут на запад, подальше от чумы. Ситуация запутанная. Кто может сказать, что происходит?» Субраманиам еще раз обогнул полированный пол из бетонной крошки. Миссис Малдер порхнула в дверях гостиной; Позади нее Лессинг заметила бирюзовый камиз Джамилы. Офицер уголовного розыска тоже заметил ее и окинул ее взглядом с ног до головы одним мрачным взглядом. Он вернулся и встал перед Германом Малдером.

«Это подводит меня к вам, люди», – сказал он. «Наше правительство ввело закон о чрезвычайных полномочиях с 06:00 сегодня утром. Чтобы не участвовать в том, что мы воспринимаем как конфронтацию великих держав… и по гуманитарным причинам… мы репатриируем всех иностранных граждан. Это для вашей же безопасности. Вас доставят самолетом в Дели, а оттуда в любой пункт назначения, который ваше посольство сочтет целесообразным. Срок составляет сорок восемь часов. Его голос звучал так, словно он цитировал катехизис наизусть.

«Русские в Индии?» – ласково спросил Ренч. «Ты собираешься просто высадить их в московском аэропорту?»

Субраманиам ощетинился. «Граждане других стран – не ваше дело! Ваша эвакуация – это акт милосердия; мы помогаем вам воссоединиться со своими семьями и соотечественниками в это трудное время. Правительство Индии предоставляет самолет и отказывается от таких формальностей, как разрешения на выезд и оформление подоходного налога!»

«И раздавать чай и залежавшееся печенье в зале вылета аэропорта Дели!» – проворчал Ренч.

Если инспектор и услышал, он проигнорировал его. Он столкнулся с Малдером. «Были приняты меры по хранению иностранной собственности». Он указал на ожидающих снаружи солдат. «Indoco останется в надежных руках, пока ситуация не прояснится».

Что, как подозревал Лессинг, вероятно, означало «никогда». Это был шанс премьер-министра Рамануджана избавить Индию от иностранной коррупции – и получить кучу иностранной добычи, отменить выплаты иностранных займов и покончить с нежелательными внешнеторговыми договорами, и все это по вполне понятным причинам. Пусть пардези спорят, жалуются, подают иски, проводят слушания и жалуются в Организацию Объединенных Наций или Всемирный суд, если эти величественные органы еще существуют! Ажурные и запутанные извилины индийской бюрократии будут держать ситуацию в напряжении на долгие годы, и даже тогда иностранные инвесторы, скорее всего, получат лишь частичную компенсацию. Внуки людей, находящихся в этой комнате, возможно, не доживут до возвращения Индоко своим первоначальным владельцам. Вот вам и вера Малдера в то, что страны третьего мира более безопасны для его корпораций СС, чем Запад.

– А что насчет нас? – спросила миссис Делакруа из дальнего конца веранды. «У меня и двоих моих товарищей есть южноафриканские паспорта».

Субраманиам пожал плечами. «У Индии нет никаких отношений с Южной Африкой. Вам придется вернуться на коммерческом самолете – когда и если он будет доступен».

«Наш собственный самолет и пилот ждут нас в Дели».

«Тогда мы отвезем вас туда. Дальше это будет решение правительства». Инспектор жестом показал, что собрание распущено.

«Ему следует носить спортивные штаны и носить с собой хлыст», – прошептал Ренч Лессинг. «Бюрократы: истинные враги рода человеческого!»

Стулья скрипели на цементном полу. Люди столкнулись, переговаривались и бросились собирать вещи. Малдер мрачно вошел в дом, миссис Малдер порхала позади, рассказывая ему о своей драгоценной мебели и безделушках. Фея-крёстная уже давно обнаружила, что фарфоровые и латунные статуэтки вполне могут заменить несуществующих детей.

У Лессинга не было ничего, что стоило бы взять с собой: единственный чемодан и футляр для оружия. Еще одна вещь, которую он не осмелился оставить, была спрятана на фабрике: его тайник с Паковом. Но как он мог добраться туда, когда ворота охраняли назойливые собаки Субраманиама? Он не мог просто бросить это дело. Какой-нибудь неумелый ремонтник найдет его, и тогда действительно начнутся смерти: смерти, подобные тем, что произошли в России, смерти, которые посрамят землетрясения, вулканы, Черную чуму и даже Хиросиму! Он должен был предположить, что именно Паков теперь бродит по миру. И он сам помог поднять его из могилы и дать ему жизнь!

Алан Лессинг: Доктор Франкенштейн!

Нет, черт возьми! Он отказался признать вину! Почему он должен? Он не нес ответственности! Не Алан Лессинг приказал разбросать эти канистры по России; он не выпустил в мир невидимое убийство! Он был всего лишь рассыльным, всего лишь транспортировщиком оружия, как и экипаж «Энолы Гей», самолета, сбросившего первую атомную бомбу. Черт, он был меньше этого! Он был почтальоном, который по незнанию доставил посылку с бомбой внутри. Так он сказал себе.

Подождите-ка: что он вообще думал, что делал в Marvelous Gap? Его работодатели послали туда его команду не для того, чтобы украсть новую технологическую безделушку или какую-нибудь жалкую коммерческую тайну! Такая спецоперация, как Marvelous Gap, была организована не за гроши! Он, конечно, должен был догадаться, но не позволил себе об этом думать. Таким образом, сравнение с «Энолой Гей» было точным, но оправдание «невиновный почтальон» звенело, как свинцовая пятидолларовая монета.

Но был ли он ответственен? Он понятия не имел, что его цель столь чудовищно смертоносна – и никогда бы не поверил, что кто-то окажется настолько безумным, чтобы воспользоваться ею!

Как сказал Ренч, в Нюрнберге его тоже не купили.

Не было времени осознать чудовищность того, что произошло; теперь это начало поражать цель. Он чувствовал себя потрясенным, больным и пустым в животе, как ребенок, который ради шутки поджег школьную корзину для мусора, а затем наблюдает, как здание сгорает дотла вместе с его друзьями внутри.

Кто бы ни освободил Пакова, мир теперь изменился навсегда. Ничто уже никогда не будет прежним.

Когда он вошел, квартира была пуста и безлична, как гостиничный номер между гостями. Несколько часов назад это был своего рода дом; теперь это была остановка, вестибюль автовокзала. Он мог бы поклясться, что здесь даже пахнет по-другому. Он забрал свой комплект в ванной комнате, отделанной белой плиткой, затем вышел и бесцельно встал посреди гостиной. Камин был сырым и обугленным; это напомнило ему Сирию, разрушенный артиллерийским обстрелом дом, сломанную куклу и разбитый стул. От нечего делать он взял лампу Аладдина. В чемодане было место, и он засунул его внутрь.

Одежда Джамилы исчезла, дверь шкафа была приоткрыта. Его охватило отчаяние: как будто она исчезла тихо, без сцен, без долгого прощания.

Он потрогал шероховатую коричневую ткань дивана. Буквально вчера вечером она была там. Он знал это еще до того, как ее аромат жасмина достиг его ноздрей. Он повернулся и увидел ее в дверях.

«Так?» Она умела описать всю жизнь одним словом.

– Итак, я иду. Он втянул запах пустого дома. «Вы идете?»

«Как я могу? Американцы меня не возьмут».

– Они бы сделали это, если бы ты была моей женой. Мы могли бы сказать, что вы… что у нас не было времени забрать документы. Малдер и Ренч нас поддержат.

Она молчала. Потом она сказала: «Нет. Я не могу оставить свою семью».

«Будь проклята твоя семья!» он взорвался. «Говорите о нас!»

Она снова заколебалась. «Нет, Алан. Вы не понимаете. Мы не такие… такие индивидуальные, как ты. Для нас брак – это больше, чем жених и невеста, муж и жена. Семьи должны быть вовлечены, социальные обязательства выполнены, люди удовлетворены».

Он прорычал непристойность.

«Пожалуйста. Попробуй увидеть». Она приложила пальцы к его щеке. «Может быть, позже, когда все снова успокоится».

Его кулаки были сжаты так сильно, что причиняли боль. «Разве ты не видишь? Никогда больше не будет спокойно! После того, как я уйду, мы, возможно, даже никогда больше не встретимся! Малдер говорит о возвращении в Южную Африку с миссис Делакруа и Лизой…»

«Да, Лиза. Американка с южноафриканским паспортом».

Сейчас не время для ревности. «Да, она. Вернемся в Южную Африку или, может быть, на тот курорт… как он называется?… на Понапе в южной части Тихого океана.

«Не в Соединенные Штаты?»

«Нет. Малдер говорит, что это бессмысленно. У него ничего нет в Штатах. Он говорит, что мы не можем сделать там ничего хорошего, ни сейчас, ни в таких… обстоятельствах. Он все еще хочет, чтобы я был его телохранителем.

«Большая часть картеля Индоко находится здесь, в странах, которые вы называете третьим миром. Мой отец говорит, что Герман Малдер – влиятельный человек во многих странах».

– Твой отец прав. Это был первый раз, когда она упомянула своего отца в этом контексте. «Какое отношение к нам имеет Малдер?»

«Он твой босс». Джамила стояла с ним нос к носу, ее глаза с длинными ресницами пристально смотрели на него. «Он владелец дневников СС, не так ли?»

– Ты знаешь об этом!

«Мы знаем.» Она слегка подчеркнула местоимение. «Мой отец знает. Еще несколько высокопоставленных лиц в нашем уголовном розыске, а не Субраманиам. Он маленькая рыбка».

Опять дневники! Сейчас было слишком поздно беспокоиться о таких неважных вещах. Весь мир перевернулся, и секреты Малдера были менее важны, чем завтрашний завтрак, чем бензин для самолета миссис Делакруа, чем оружие, которое Лессинг только что упаковала.

Он не мог удержаться от вопроса. «Двое мужчин, которые ворвались в сейф Малдера?»

«Наши. Думаю, арабы. Не очень хорошие воры. Они не должны были причинить никому вреда. И ты не должен был причинять им вреда. Им было приказано принести дневники для фотографирования, чтобы дать правительству Индии рычаг воздействия на Индоко. Потом их должны были вернуть обратно. Это дело с твоим другом… Мауэром? Бауэр?… слишком насторожил тебя.