Текст книги ""Слава". Последний броненосец эпохи доцусимского судостроения. (1901-1917)"

Автор книги: Рафаил Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)

В этой череде экстренно совершавшихся запоздалых заказов (флот по-прежнему во всей полноте не владел новой техникой) "Слава" не занимала полагающегося ей, казалось бы, доминирующего положения, не было и мысли о заказе для нее новейшего (в проектах фирмы Барра и Струда он оценивался в 325 фунтов стерлингов) морского дальномера типа FQ с базой 2,75 м. Совсем потерявшись в своих мыслях, МТК "ввиду очень больших расстояний, с которых ведется морской бой", 2 ноября 1904 г. писал в ГУКиС о необходимости "для всесторонних испытаний" приобрести крепостной дальномер Барра и Струда с базой 2,75 м. Для боя, который еще предстоял русскому флоту, современный дальномер на "Славе" вроде как и не требовался. Для "Славы" не нашли нужным дать хотя бы три дальномера, как это 30 декабря сделали для "Императора Николая I".

О дальномерах для "Славы" вспомнили лишь после ухода 2-й эскадры, когда, занявшись 14 октября 1904 г. разбором недостатков, выяснили, что после всех заказов в наличии имеется 25 приборов. Из них шесть было отправлено во Владивосток, два переданы фирме Гейслера для использования в качестве эталонов при их воспроизведении, семь оставили в резерве, пять отправили в Севастополь (по два для броненосца "Князь Потемкин-Таврический" и крейсера "Очаков", один "для обучения"). Из остальных пяти оставленных для кораблей Балтийского флота по два предназначалось для "Славы" и крейсера "Память Азова", один для броненосца "Петр Великий". В силу последующих уточнений для Черного моря 26 октября собирались послать семь дальномеров ("учли" и забытый крейсер "Кагул"), а 30 октября обещали послать во Владивосток седьмой дальномер. Двадцать дальномеров последней партии, высланные на пароходе "Москва" (стоимость каждого 252 фунта стерлингов), полученные 15 октября 1904 г., имели номера 631-645 и 653-657. Со временем узнаем, на каких японских кораблях могли находиться дальномеры, ближайшие по номерам к русским и каким замысловатым, наверное, путем доставлялись все они на театр военных действий. Ясно одно – бизнес английской фирмы на войне России с Японией был в те месяцы особенно доходным.

Неизвестно, когда "Слава" в действительности получила предназначавшиеся ей два дальномера, но из документов видно, что с установкой их явно не спешили. До 27 января не было даже определено для них место. Расположение на мостиках, составлявших для противника главную цель, считалось слишком опасным, а потому командир считал более правильным установить дальномеры на площадках обеих мачт. Точно так же думал и командир крейсера "Память Азова". Дальномеры, установленные на тонких мачтах и площадках, докладывал он 9 февраля, гораздо менее заметны и пострадают не так скоро, как на мостиках. Вполне, казалось бы, здравое решение противоречило недавно принятому решению МТК о ликвидации на кораблях боевых марсов и других "пристроек" к мачтам. Имелись в виду и обнаружившиеся в боях повреждения, и риск падения мачт, обремененных тяжелыми марсами. Проблема, казалась бы, могла быть решена соответствующим облегчением марсов, освобожденных от явно ненужных пушек и пулеметов. Но в МТК это вызвало мучительные раздумья, и только 27 февраля 1905 г. Главный инспектор артиллерии, признав предложение командира "единственным исходом" коллизии, сообщал начальнику Балтийского завода о согласии с установкой дальномеров на мачтах.

Позднее приобретение дальномеров на флоте и доставка их на "Славу" почти что в последнюю очередь помешали тому опережавшему время решению, которое, увы, уже после войны предложил офицер русского флота лейтенант А.В. Зарудный (1874-?). Ранее он в 1896-1900 гг. плавал на крейсере "Память Азова", в 1903 г. на канонерской лодке "Терец". Войну 1904-1905 гг. прошел в должности старшего артиллерийского офицера крейсера "Олег". Отвечая на вопросы ГМШ, рассылавшиеся по всему флоту, о желательных улучшениях в технике и тактике по опыту войны, он высказал мнение о необходимости иметь на корабле не менее трех дальномеров, "установленных во вращающихся броневых башенках". К этой идее современных КДП присоединилось столь же прогрессивное предложение старшего артиллериста (до 13 декабря 1904 г.) "Славы" капитана 2 ранга К.И. Дефабра (1863-?) встраивать дальномеры в корпус башни так, чтобы ее ширина была базисом дальномера. а оптические призмы выступали снаружи. Но и это его предложение, как и множество других, самых обстоятельных и конструктивных, явилось лишь после войны, в ответах, данных в 1906 г.

В числе их указывалась необходимость системы "автоматического выдувания газов в канале орудия при открывании замка". Об удушающем действии газов при энергичной стрельбе из башенных орудий С.О. Макаров предостерегал своим докладом от 16 октября 1903 г. Мер тогда принято не было ни на 1-й, ни на 2-й эскадре. Офицеры "Цесаревича" о своем горьком опыте писали из Циндао, но и тогда патентованный артиллерист З.П. Рожественский пропустил его мимо ушей. И ведомая им эскадра продолжала плавание, обрекая себя на заведомое отравление прислуги башен в бою. О многом на "Славе" в начале 1905 г. еще не догадывались. Никто не предполагал, что спешно изготовленные и за один день испытанные на 75-мм пушке черноморского миноносца оптические прицелы окажутся скорее вредным, чем полезным новшеством. О прицелах на "Славе" придется сказать позднее – они к началу 1905 г. еще ничем не могли проявить себя. Более явным пока что был другой опыт войны.

2 марта 1905 г. рапортом № 679, адресованным в МТК (от ГМШ никакого толка, видимо, уже не ожидали), новый командир "Славы" капитан 1 ранга М.В. Князев (1856-1933, Париж) напоминал о печальном опыте "Цесаревича", в башнях которого газы при открытии замков их орудий, вырываясь, делали воздух настолько удушливым, что приходилось менять прислугу. Признавая это, командир просил распоряжение МТК о заказе вентиляторов на каждое 6-дм и 12-дм орудие "для продувки газов по каналу орудия в момент открывания замка". Надо непременно иметь 16 вентиляторов, так как "меньшее количество будет задерживать скорость стрельбы". Вентиляторы можно будет питать от цепи освещения башен. Эффект продувания хорошо виден на современных стрельбах танковых орудий в кадрах телевидения, когда явно под сильным давлением из ствола вырывается облако дыма. Так впервые после заметок С.О. Макарова о пользе продувания, сделанных еще в 1891 г., где он уже тогда отдавал предпочтение сжатому воздуху, этой проблеме начали уделять внимание. В обращении главного инспектора от 7 марта 1905 г. в ГУКиС речь шла лишь о "Славе", причем вентиляторы предлагалось заказать только для 12-дм пушек.

Опыт вентилирования 6-дм башни 16 марта 1905 г. в присутствии командира и строителя А.И. Моисеева (1862-1918, убит) провел старший артиллерийский офицер лейтенант Яруцкий. Результат оказался неожиданным. Дым от сожжения гарпиуса и пакли, заполнив все пространство башни, ушел спустя 2-3 минуты, но не в трубу, выведенную от вентилятора (1000 куб.м/час.) в амбразуру, а в подбашенное отделение. Не увидев немедленного эффекта, командир отказался от своей инициативы. Ему уже стало казаться (о докладе С.О. Макарова в 1903 г. он и не знал), что проблемы, собственно, не существует: из 6-дм башни газы могут уходить через достаточно широкие амбразуры и гильзовые горловины. Недолог был и энтузиазм артиллерийского отдела. Спокойно закрыв глаза на боевой опыт "Цесаревича" и не вспоминая о 2-й эскадре, на донесении командира начертали: "Опыт этот признан неудачным и решено ждать разработки способа вентилирования канала орудий после выстрела".

Уроки "Цесаревича" и в этом направлении остались нереализованными. Проблема продувания оказалась отложенной почти на десятилетие. Заботы ускоренной готовности к плаванию, острейшая нехватка денег, перемены в МТК, отсутствие контрагентов и прочие события смутного времени надолго отодвинули решение проблемы. Принципиальное значение имела вторая из зафиксированных в документах инициатив командира Князева. 4 марта 1905 г. рапортом № 708 он напоминал МТК о необходимости устройства на корабле кормовой боевой рубки. Рубка, как видно из опыта войны, должна предотвратить потери среди дальномерщиков и сигнальщиков, которые в бою "выбывают в огромном количестве", отчего корабль лишается возможности определять расстояние и делать сигналы. В бою 28 июля 1904 г. на эскадре от боя в строе фронта отказались из-за неимения кормовых рубок. В такой рубке, как подсказывал опыт войны, должен помещаться и управляющий огнем. Наконец, и организация артиллерийской службы на судах 2-й эскадры предусматривала устройство запасного защищенного помещения, куда в случае разрушения боевой рубки должен был переместиться управляющий огнем. Признавая, что ‘ по массе причин" устройство полноценной боевой рубки в корме явно неисполнимо, предлагалось импровизационное решение в виде защитного пояса на нижнем мостике вместо кормовой штурманской рубки.

Темпы достройки "Славы"оставались по-прежнему черепашьими. К концу 1 февраля в 100% готовности были лишь корпус и бронирование. Рулевое устройство достигало 94% готовности, котлы и трубопроводы – 25%, главные и вспомогательные механизмы – 86%, башни н орудия – 83%, водоотливная система – 68,5%, сигнализация и передача приказаний – 44%. Лишь к 1 июня 1905 г. по всем этим системам корабля была достигнута готовность 98-99,9%, а 100% готовность по всем 42 отчетным позициям была зафиксирована только к 15 августа 1905 г. Иными словами, полностью корабль был готов даже позже того срока – к весне 1905 г., который был назначен Балтийскому заводу в начале войны. Никакого ускорения готовности, несмотря на освободившиеся, казалось бы, производственные мощности и рабочие руки, не произошло.

Это значило, что работы на "Славе" все время велись так, словно никакой войны вовсе не было. Излишними, ввиду исключенности корабля из войны, могли быть признаны и запоздалые усовершенствования, на которые в итоге разорительной войны вовсе не находилось денег. Как и во всей войне, как и во всем флоте, неукоснительно соблюдался и на "Славе" метко замеченный современниками главный руководящий принцип: "Главный морской штаб нехотя воюет с Японией, морской технический комитет держит нейтралитет, а Главное управление кораблестроения и снабжения прямо враждебно России" (Н.Н. Беклемишев. "О русско-японской войне на море". С-Пб, 1907, с. 102).

41. Во главе четвертой эскадры

Отгоняя от себя скверные мысли о судьбе, уготованной 2-й эскадре (ее состояние и настрой офицеров были известны из получаемых с похода писем), уповая на чудо, столь часто выручавшее Россию из, казалось бы, безвыходных ситуаций, люди на «Славе» жадно ловили известия с Дальнего Востока. Эскадра З.П. Рожественского, сумев 26 апреля соединиться с эскадрой Н.И. Небогатова, этим фактом пробудила во всей России надежды на победу. Что иное могло ждать флот, который против имевшихся у японцев всего лишь четырех броненосцев насчитывал одиннадцать списочных (двенадцатым был зачем-то причисленный к броненосцам крейсер «Адмирал Нахимов») кораблей этого класса. Один лишь четыре новейших типа «Бородино» уравновешивали в силах весь состав японских броненосцев. Соответствующим было и превосходство в вооружении: 26 305-мм и 15 254-мм пушек против 16 305-мм на японских броненосцах. Правда, у японцев была еще одна 254-мм и 30 203-мм пушек на 8 броненосных крейсерах, но ведь ясно было, что прямого боя с броненосцами в упор по-ушаковски (или по-нахимовски) они выдержать не сумеют. Важно было лишь разом двигать в бой на противника все свои броненосцы и смять японские. А уж с зтой задачей З.П. Рожественский, известный всему флоту своим жестким непреклонным характером, без сомнения, должен был справиться.

Сокрушительная атака строем фронта, прикрываемая с флангов новейшими броненосцами, должна была с уверенностью смести (и, наверное, уничтожить) японский флот и открыть дорогу на Владивосток. Можно было, вызвав для проводки и конвоирования крейсера и миноносцы из Владивостока, пройти и не вступая в бой с японцами, в обход их берегов. Именно так рассчитывал поступить Н.И. Небогатов, если бы ему не удалось соединиться с эскадрой З.П. Рожественского. Оптимисты на эскадре, как записывал тогда В.И. Семенов, острили, что если удастся пройти во Владивосток, то "следующий адмирал хоть приедет на третьей эскадре со "Славой", но славы ему не видать, потому что либо соизволением божьим она нам достанется, либо вместо нас будет пустое место, а тогда и ему соваться нечего".

А пока на другом краю России, отправив 2 февраля 3-ю эскадру, исподволь готовили последнее подкрепленее. Как сообщалось, в Кронштадте 15 февраля собирались начать вооружение броненосцев: "Слава", "Император Александр II", крейсеров: "Память Азова", "Адмирал Корнилов", "Азия", "Абрек", "Воевода", "Посадник", миноносцев: "Ретивый", "Подвижный", "Поражающий", транспортов: "Хабаровск", "Красная Горка" и других портовых судов.

Скверным знаком для флота стал прошедший 11 мая 1905 г. подрыв на мине под Владивостоком крейсера "Громовой". Взрыв под первой кочегаркой у левого борта выводил из строя самый сильный корабль Владивостокского отряда. Только закончивший ремонт, значительно усиливший вооружение, обогащенный бесценным боевым опытом, корабль из-за новой неосторожности К.П. Иессена (1852-1918) и слабости тралящих сил порта надолго выбывал из строя.

Последующие события привели Россию в ужас. В недоумении был весь мир. Грубой японской фальшивкой, очередным плодом воображения европейских телеграфных агентств казались сведения о произошедшей 14 мая Цусимской катастрофе и сдаче остатков эскадры 15 мая. Но уже 16 мая черная весть обратилась в неопровержимый факт. Ее подтвердили пришедший 16 мая во Владивосток крейсер "Алмаз" и на второй день – миноносцы "Грозный"-свидетель сдачи З.П. Рожественского на "Бедовом", а затем и "Бравый". Подробности сдачи 15 мая отряда Н.И. Небогатова стали известны от экипажа, прорвавшегося при этом, но так и не дошедшего до Владивостока крейсера "Изумруд". Злой иронией судьбы над опозорившими Россию стратегами стало то, что первым вестником Цусимы был крейсер "Алмаз". Яхта– предмет вожделенных забот никогда не забывающей о роскоши бюрократии, она, словно в насмешку над погибшей эскадрой, пришла во Владивосток целой и невредимой. Строившиеся же рядом с ней на Балтийском заводе грозные броненосцы, принеся невыразимые мучения своим экипажам, покоились на дне Корейского пролива. Четвертый заводской сверстник "Алмаза" – "Слава" продолжала отстаиваться в Кронштадте! В жестокий приговор истории обратилась шутка офицеров "Князя Суворова" – их корабль, оторванный от "Славы", погиб бесполезно. Явив непревзойденный образец стойкого выполнения воинского долга, мужества и чести, он не продемонстрировал того воинского искусства, которое могло бы принести флоту славу.

Конечно, спорны все предположения, но законы логики, психологии, интуиции и здравого смысла могут предсказать многое. И закон перехода количества в качество мог сыграть свою роль. Построение огромной русской эскадры, должно было позволить движение флота "казачьей лавой". Это было единственное средство смять строй японского флота и задавить его массой одновременно бросившихся в атаку строем фронта броненосцев. И наличие в составе флота пятого броненосца типа "Бородино" могло бы стать переломным. Решительное сближение на пистолетно-торпедный выстрел было реально в первые минуты перед началом боя (роковая японская "петля"). Такие же возможности для русского флота не раз представлялись и в последующие периоды боя.

Неспроста же прапорщик по морской части князь А.П. Чегодаев-Саконский (1875-?), наблюдая на "Алмазе", как непреклонно командующий твердой рукой ведет флот к самоуничтожению, в исходе дневного боя восклицал: "Будь у кого-нибудь из адмиралов голова на месте, не все было бы еще проиграно. У нас оставались "Орел", "Наварин", "Сисой", "Нахимов", "Николай", "Ушаков", "Сенявин", "Апраксин", все крейсера, кроме "Урала", и все 9 миноносцев". Даже эти силы были в состоянии решительной атакой смять или оттеснить японскую эскадру. Неизмеримо больший или даже реальный победный эффект имела бы подобная атака в начале или даже в середине боя.

Участвуй "Слава" в походе эскадры Н.И. Небогатова, пусть даже в роли догоняющего корабля, она, имея личный состав, не отравленный ядом позорной воспитательной "системы" З.П. Рожественского, могла бы по праву линейного корабля взять на себя все те возможные альтернативы исхода боя, которыми располагал флот. К несчастью, прапорщик А.П. Чагодаев-Саконский находился не на имевшей авторитет корабля первой линии "Славе", а на лишенном всякого боевого значения (что могли значить 75-мм пушки) "Алмазе". Никто не стал бы слушать команды или следовать примеру этого корабля, если бы он, повинуясь постигшему командира озарению, предложил бы флоту броситься в решительную атаку всеми силами на сближение. Для "Славы" же это было возможно. Ее примеру могли последовать и те броненосцы, чьи командиры сохранили в себе преимущественные понятия о воинском долге, а не страх перед террористической волей свирепого, но сделавшегося предателем командующего. И тогда мог произойти единственно возможный спасительный для флота исход – переход количества сил в качество атаки.

Возможность такого подвига диктовалась и тем обстоятельством, что присутствие "Славы" заставляло японцев сомневаться в способности уничтожить ядро флота в дневном бою. Жертва – огромный русский баран оказывался слишком велик для малорослого японского питона. И совершенно не исключалось, что он мог попросту лопнуть. При всем объективном предательстве командующего, с готовностью просунувшего свою голову в пасть питона, и огромном уничтожающем действии массированного японского огня, он имел существенный изъян – требовал непривычно большого расхода снарядов. Приготовившись к такому расходу, японцы очень сильно рисковали и в случае неудачи в дневном бою остались бы почти без боезапаса!

"Слава" и предшествующие ей другие новые броненосцы к середине боя должны были сохранить боеспособность, а значит, и жизненную энергию, и готовность к активным действиям. Сознание своего превосходства в силах – следом шли еще семь броненосцев – должно было диктовать и более смелую тактику, чем избранное З.П. Рожественским построение эскадры в виде безропотно тянувшегося в одной колонне "каравана смерти". Был, надо заметить, и другой, вполне реализуемый способ заставить лопнуть или иссякнуть японского огнедышащего дракона – перевести новые броненосцы в охват второго отряда и выдвинуть вперед старые корабли. Выдерживая ту же 9-узловую эскадренную скорость и противостоя не пробивающим брони японским фугасным снарядам, они могли подготовить разгром противника, который до конца дня могли бы довершить справившиеся с повреждениями новые броненосцы.

Многое, очень многое могло бы произойти в том бою от мало значившего на первый взгляд простого правила арифметики – прибавления одного – пятого броненосца к дивизии новейших однотипных кораблей. Присутствие "Славы" могло придать смелость и командиру "Осляби", который под контр-адмиральским флагом возглавлял второй броненосный отряд и имел все возможности возглавить начало победы флота. "Слава" сделала бы ее гарантированной. Все здесь сказанное – не фантастика. Все это могло быть реально осуществимо. И возможное участие в бою "Славы", наверное, на 50 процентов увеличило бы эти шансы. Но "Слава" оказалась недосягаемо далеко. Выдернутая из органического соединения одновременно с ней строившейся серии она, вместо работы на победу в Тихом океане, бесцельно пребывала на Балтике.

И в день 16 мая 1905 г., когда тысячи владивостокцев, не веря распространявшемуся страшному известию, затаив дыхание, предчувствуя беду, жадно наблюдали за тем, как входил на рейд крейсер "Алмаз", другое, оставшееся никем не отмеченным событие произошло на Кронштадтском рейде. Здесь на "Славе" контр-адмирал Н.А. Беклемишев (1851-1913, в 1899-1902 гг. командовал броненосцем "Наварин") поднял флаг командующего четвертой Тихоокеанской эскадрой. Строго говоря, новое соединение кораблей, подчистую собравшее все оставшиеся на Балтике большие корабли, называлось вторым эшелоном 3-й Тихоокеанской эскадры, по существу же являясь совершенно самостоятельным и независимым от нее, должно было носить порядковый номер, продолжавший отсчет посылавшихся на Восток подкреплений. Корабли собирались отправить еще 15 апреля (они и тогда уже не успевали догнать 2-ю эскадру), но разные недоделки задерживали выход уже более, чем на месяц. Трудно, конечно, найти внятное объяснение тем мотивам, которые привели к формированию "второго эшелона". "Слава", наверное, могла бы за время похода" приобрести начальный опыт боевой подготовки, но была еще далеко не сформировавшимся боевым кораблем. Новые семь или девять минных крейсеров класса "Доброволец" с их непостижимо избранной великим князем Александром Михайловичем 25-узловой скоростью сильно уступали ранее построенным 30-узловым японским "истребителям".

И совсем уже для счета значились в эшелоне безнадежно устарелый эскадренный броненосец "Император Александр II" (две 30-калиберных 305-мм пушки в барбетной установке и еще 35-калиберные 229 и 152-мм пушки) и отслужившие свой срок ветераны Тихоокеанской эскадры крейсера "Адмирал Корнилов" п "Память Азова". Пора их молодости и боевой мощи (притом в специфических условиях крейсерских операций, а не эскадренных сражений) давно прошла.

Свои настояния на включение этих кораблей в состав 3-й эскадры еще в октябре 1904 г. вице-адмирал А. А. Бирилев мотивировал опытом действия старых кораблей в составе японского флота. Но разница была в том, что японцы могли себе это позволить в условиях владения морем. Русские же корабли должны были это господство еще завоевать. И старые корабли могли, действительно, как опасался З.П. Рожественский, оказаться лишь помехой. Поразительно, что предлагая обширный перечень кораблей для 3-й эскадры, А. А. Бирилев никак не выделял роль «Славы», ускоренная готовность которой и немедленная отправка вдогонку за 2-й эскадрой могла бы сполна решить проблему ее усиления. На экстраординарных мерах по скорейшему, во что бы то ни стало, присоединению «Славы» (за счет всех других кораблей) адмирал не настаивал. Мысль об исключительной роли в эскадре добавочного ударного корабля в сравнении с несколькими второстепенными и устарелыми, адмиралом и не владела. Все оставались в плену примитивных расчетов о численном превосходстве. О тактическим искусстве и новых методах стрельбы, которыми, опрокинув все арифметические подсчеты числа пушек, японцы готовились ошеломить русских, никто не додумался.

И если с известными оговорками можно признать полезным присоединение кораблей Н.И. Небогатова к эскадре З.П. Рожественского (никто не мог и подозревать, каким образом командующий намеревался распорядиться их судьбой), то безнадежно запоздалая посылка "Славы" и ее отряда была по всей очевидности, как это и предвидели офицеры "Князя Суворова", предприятием совершенно бесцельным. Удручающе призрачной оказалась и не сдвинувшаяся с места четвертая эскадра. Не состоялась и много обещавшая адмиральская карьера ее командующего. Судьбе не было угодно, чтобы он, приведя на Балтику свой отслуживший тихоокеанскую вахту "Наварин", совершил новый поход в Тихий океан. О непоправимости свершившегося напомнила и передача 25 июня на "Славу" запасных коленчатого вала и шатуна "Князя Суворова". Предполагавшуюся их отправку во Владивосток теперь в ГУКиС с легким сердцем отменили.

В ноябре 1905 г. "Слава" могла пополнить свои запасные детали за счет вернувшихся на транспорте "Анадырь". Чудом уцелевший транспорт, совершив двойное героическое плавание по маршруту 2-й эскадры, возвращал флоту детали, которые для ее покоившихся на дне моря броненосцев теперь уже пригодиться не могли. Уже пережив леденящие душу известия о катастрофе 2-й эскадры 14 мая 1905 г., "Слава" должна была в то же лето вторично почувствовать весь ужас и позор этой катастрофы. Опыт стрельб "Славы" в кампанию 1905 г. с применением оптических прицелов оказался столь ошеломляющим и не поддающимся пониманию, что в МТК предпочли предать его трехлетнему строгому забвению. Рассмотрение этого опыта состоялось только в 1908 г. журналом по артиллерии № 6 от 11 марта 1908 г. С великой мудростью составлен был этот бюрократический документ. Каждая его строка взывала к гневу и негодованию, но все в нем было спокойно и размеренно.

Без малейших оценок и объяснений своего бездействия МТК констатировал тот факт, что прицелы образца 1903 г. были введены на флоте журналом по артиллерии от 20 октября 1904 г. № 28 "на основе вполне благоприятных результатов испытаний такого прицела в Черном море". О том, что испытания эти были проведены лишь на миноносце в продолжение одного дня и стрельбой только из 75-мм пушки, в МТК теперь благоразумно умалчивали. Признавалось впрочем, что "вследствие спешности" снабжения флота прицелами их образец комиссия морских артиллерийских опытов (КМАО) тогда не получила и собственно испытания смогла провести только в 1905 г. С достойным уважения простодушием отмечалось, что испытания эти, "хотя и запоздалые", были необходимы, так как "с судов стали доходить сведения о разных недостатках", обнаруживающихся в прицелах, о роли этих недостатков в Цусиме, конечно, вовсе не упоминалось. Да и недостатки эти, как надо было понять, происходили не от конструкции, а от "недочетов, свойственных спешной выделке прицелов и торопливой их установке на суда". Этим признанием своего преступного легкомыслия бюрократия вписывала убийственную строку в последующее судебное разбирательство причин поражения в войне.

В этом разбирательстве должны были бы фигурировать принятые в 1892 г. по инициативе С.О. Макарова облегченные снаряды, согласие на снабжение флота снарядами с недопустимо малым (2,5% против 10%, в Англии и Японии) содержанием взрывчатого вещества, принятие без должных испытаний французских пушек системы Канэ со слабыми подъемными механизмами, непонимание роли оптических прицелов, принятых в Японии еще в 1898 г., сохранение архаичной конструкции боевой рубки и отсутствие должной настойчивости в снабжении флота базисными дальномерами.

Свою принципиальность и настойчивость по артиллерии МТК проявил лишь однажды, когда в 1899-1904 гг. добивался от Управляющего равной прочности рубок командира башни и комендора. В остальных случаях артиллерийский отдел оставался покорным исполнителем воли стоящих над ним "их превосходительств". По этим причинам отстававшими от требований современности оставались конструкции башен, а скорострельные патронные пушки Капэ из-за введения в их устройства тормозов Беккера (вынужденная мера против "сдачи" подъемных механизмов) перестали быть скорострельными. Сам факт этой массовой "сдачи", обнаружившейся за год до войны, не вызвал тревоги МТК и не побудил его к настояниям о полной замене конструкции подъемных механизмов 152-мм пушек. Всем этим просчетам могли быть найдены хотя бы какие-то пусть и вполне несостоятельные оправдания. Но фантастически неторопливая возня с прицелами, которые Япония уже в 1898 г. заказывала в США большими партиями, не поддается никаким объяснениям. Объяснение напрашивается единственное – в свете "экономии" и безмерного бюрократического равнодушия к нуждам флота.

Проблема несообразных, невесть откуда взявшихся прицелов рассматривалась, видимо, в той же категории значимости, в какой состоял выбор, например, образца офицерского умывальника и других бытовых приборов, столь же неповторимо и обстоятельно проектировавшихся в разное время формировавшимися учеными комиссиями. Кроме дальномера образца лейтенанта А.К. Мякишева (1864-1904), спроектированного в 1899 г., был еще прицел системы лейтенанта Я.Н. Перепелкина (1893 г.), но он не был всесторонне испытан стрельбой из больших орудий, благодаря чему 2-я эскадра ушла в поход с торопливо изготовленными и наспех установленными прицелами. Ни в МТК, ни на эскадре в походе и при стоянке в Африке испытания также не проводили. Не успели их до Цусимы испытать и на "Славе". И вот теперь, выдержав срок ожидания и уяснив, что суда над виновниками Цусимы не будет, МТК с ученым видом приступил к разбору сути проблемы. Без содрогания и трепета за совершенное преступление, журналом № 6 по артиллерии от 11 марта 1908 г. МТК признавал, что "запоздалыми" (теперь и в этом признаться было не страшно) испытаниями прицелов, попутно с их усовершенствованиями, занимались с июля 1905 г. до 2 января 1906 г.

Как тут не вспомнить, что даже на Владивостокском отряде крейсеров, продолжавшем оставаться в готовности к бою, испытания эффективности русских снарядов были проведены все же раньше, 6 нюня 1905 г. Акт об этих испытаниях командующий отрядом контр– адмирал К.П. Иессен назвал "прямо обвинительным и развертывающим ужасающую картину причин последовательных наших неудач и поражений на море в продолжение всей этой войны". Но бывалые "зубры" из МТК таких выражений умели по-умному избежать. Вместо слов раскаяния и обличения, журналом № 6 от 11 марта 1908 г. спокойно и по-деловому объяснялось, что на основе испытаний выяснились и "конструктивные недостатки", вызванные "частью новизной всего этого дела для завода (Обуховского – Авт.), а частью торопливою по необходимости выделкой прицелов" (РГА ВМФ, ф. 421, оп. 8, д. 120, л. 33).

"Искалеченные броненосцы", изувеченные пушки, изуродованные прицелы – безмерно было преступление, коллективно совершенное бюрократией всех степеней – от МТК, не добившегося всестороннего предвоенного испытания прицелов до З.П. Рожественского, который сумел на эту проблему не обратить внимание ни до войны, ни в походе ведомой им эскадры. Теперь же, в 1908 г., при утрате остроты общественного мнения можно было отчасти безбоязненно, как в наши дни после гибели "Курска", приоткрыть завесу над прежде охранявшейся тайной. Огромную, но умело нейтрализованную силу несли в себе эти замечания, полученные от начальника Учебио-артиллерийского отряда и от командующего Практической эскадрой Черноморского флота (рапорт Главному командиру 12 августа 1906 г.) контр-адмирала Н.Д. Матусевича (1852-1912). Старший артиллерийский офицер "Славы" в отчете за кампанию 1904 г. приводил восемь замечаний, из которых последнее было, наверное, самым уничтожающим. Оказывалось, что "все полезные свойства прицелов утрачивались вследствие того, что прицельная линия всегда оказывалась сбитой после стрельбы". Получалось, что во время стрельбы стреляющий целился по совершенно неверной линии.