Текст книги "Харама"

Автор книги: Рафаэль Ферлосио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Это когда же?

– Вот тебе на – когда! Раньше.

– Раньше чего?

– Да этого самого. И там тоже. Ты что ж, думаешь – мы там посиживали себе да ждали, когда принесут еду?

Маурисио внимательно смотрел на него, ожидая, что еще он скажет.

– Как же, не поработаешь там! С утра и до ночи. Похуже, чем на воле. И все за здорово живешь. – Он оторвал взгляд от огонька самокрутки и поднял глаза на Маурисио. – Ну что смотришь?

Тот вернулся к прерванному занятию – свернул наконец самокрутку.

– Так… Ничего… Я вот думаю… – И он прошел до середины стойки. – Я думаю, надо налить бутылки три вина, скоро пойдут посетители. Хустина! Хустина!

– Иду, иду! – послышалось из глубины дома, и в дверях показалась дочь Маурисио. – Что, отец?

– Скажи матери, если вы собираетесь в Сан-Фернандо, так уже времени много, а мне к полудню надо кое-какого товару. И вот еще что: у сеньора Лусио есть к тебе поручение. Лусио, объясни ей.

– Какое там поручение! Если вам не трудно, зайдите в «Экспресс» и купите пачку табаку. Вот такого, зеленого.

– Чего тут трудного.

– Постой, девочка, я дам тебе деньги.

– Потом отдадите, какая разница! – И девушка снова скрылась в коридоре.

– И книжечку папиросной бумаги! – крикнул ей вдогонку Лусио.

– Ты же хотел, чтоб они принесли тебе еду!

– Да ладно, не надо. И не вздумай им про это говорить.

Шли быстро, хотелось скорее попасть на реку. Пересекли шоссе и направились по проселку, отходившему в сторону. Мели спросила:

– Это далеко?

– Вон за теми деревьями, разве не видишь?

Впереди показались верхушки деревьев. Спуск к реке был, по-видимому, очень крутым.

– Широкая?

– Сейчас увидишь.

Реку они увидели, лишь подойдя к самому краю. Она открылась их взорам сразу. Казалось, реки и нет: вода была такого же цвета, что и берега, она их лишь соединяла в одну сплошную гладкую поверхность, ничуть не возмущенную течением, будто там, в русле, текла расплавленная земля.

– Ничего себе река… – протянула Мели. – И вы называете это рекой?

– Как будто ее кто-то взбаламутил, – подхватила Луси.

Они остановились, глядя на реку с гребня насыпи, возвышавшейся над пологим берегом на десять-пятнадцать метров.

– Ты подумай, я так ждала… Тут не река, а бог знает что. Какое разочарование!

– А ты что хотела увидеть? Амазонку?

– Да вы что, девушки? Первый раз видите Хараму? Она же всегда такая, у нее вода такого цвета.

– Вот это мне и не нравится. Они, видно, грязная.

– Ну что ты, вовсе не грязная, это от глины у нее такой цвет. Она только кажется грязной. Вот увидишь – водичка чудесная!

– Ни за что не стану ее пить. И не подумаю.

– Да кто говорит, чтоб ты ее пила, Мели, – рассмеялся Даниэль. – Она хороша для купанья.

Тито показал налево, вверх по реке:

– Глядите – вон поезд идет.

Там был каменный мост в шесть больших пролетов, а еще выше – мост Виверос на Главном шоссе. Роща у подножья насыпи оказалась на большом веретенообразном острове, делившем реку на два неравных рукава. Ближняя протока, очень узкая, проходила у самой дамбы, и теперь, летом, она высохла. Так что остров перестал быть островом, и к нему можно было пройти почти в любом месте: для этого следовало лишь преодолеть узкую полоску скользкого красного ила. Только внизу по течению, справа от них, еще была вода, мертвая заводь, отделявшая от берега оконечность острова, острив веретена. За островом, где воды заводи сливались с основным потоком, река разливалась спокойным плесом перед бетонной плотиной, сооруженной то ли для водяной мельницы, то ли для оросительной системы. Чтобы попасть в рощу, надо было спуститься с насыпи по ступенькам.

– Ну пошли, а то очень уж припекает.

Ступеньки были сбитые, почти стертые. Когда уже спустились, долго смеялись, потому что одна из девушек поскользнулась и опрокинулась на след, оставленный в иле ее собственными каблуками, а юбка у нее высоко задралась. Поначалу она оторопела, оказавшись в такой нелепой позе, но тотчас подняла голову и, увидев, что все смеются, сама расхохоталась.

– Я шлепнулась, как утка на воду, верно, девчонки? – проговорила она, захлебываясь смехом.

Сантос взял ее за руки и попытался поднять, но девушка так обессилела от смеха, что не могла встать на ноги.

– Я – уточка, – повторяла она в полном восторге.

– Ты ушиблась?

– Да что ты! Тут мягко.

– Ну, Кармела, ты нам устроила спектакль, – сказала Мели. – Все увидели, где у тебя оспа привита^[7].

– И прекрасно! Подумаешь, беда! Больше-то вы ничего не могли увидеть.

– Ты всех нас сфотографировала, только и всего.

– Ну, подруга, поднимайся-ка.

– Не спеши, голубчик, не спеши… – И она снова залилась.

– Юбку замоешь в реке, когда будем купаться, – посоветовала Алисия. – Высохнет в ноль минут.

– А помните, какая потеха была с Фернандо, когда мы ездили в Навасерраду? Вот так и со мной.

– Ты права. Сегодня твоя очередь.

– Кто помнит, так это я. А всё эти осклизлые кочки, черт бы их побрал, – сказал Фернандо.

– Тебе не повезло, мы посмеялись – и делу конец.

– Как сказать. Мне было не очень смешно.

– А вот почему это все смеются, если кто-нибудь упадет? Стоит кому-то упасть, как все животики надрывают.

– Потому что вспоминают клоунов в цирке, – решила Мели.

Меж деревьев на острове уже расположилось несколько компаний, люди сидели в тени на расстеленных газетах и подстилках. Травы почти не было – вытоптанная пыльная земля. Лишь кое-где сохранилась зелень, чахлая и серая. На пыльной земле – кувшины, арбузы, корзины с фруктами. Щенок бегал за футбольным мячом, пытаясь ухватить его зубами. Босые футболисты мотались по поляне, с двух сторон которой устроили импровизированные ворота. Стволы деревьев пестрели надписями, самые старые из них уже зарастали, становились трещинами на коре; буквы воспринимались как нечто неотъемлемое от деревьев, как примета растительного мира. Река, отливавшая красным и оранжевым, сплетала и расплетала свои струи, словно играла могучими мускулами. У берегов рос камыш – прямые стрелы, торчащие темным строем и преграждающие путь струе. Кое-где выступали из воды глинистые отмели, словно длинное красное брюхо какого-то животного, греющегося на солнце.

– Вот под теми четырьмя деревьями мы сидели в прошлом году.

– Травы тут не ахти, ничего не скажешь.

– Всю пожрал скот.

– И вытоптали люди.

На этом месте они и расстелили черный купальный халат Сантоса, и Мели улеглась на него первая, никого не дожидаясь.

– Ты вроде кошки, Мели, – сказали ей. – Умеешь выбрать местечко потеплей! Правда, как киска!

– А нам хоть пропадай. Подвинулась бы чуточку.

– Да ладно вам! Если хотите, я встану с халата, пожалуйста.

Она поднялась и пошла между деревьями.

– Что тут лезть в бутылку? Иди и садись, не будь занудой.

Но Мели шла, не оборачиваясь.

– Видали? Ну что такого ей сказали, чтобы так выкаблучиваться?

– Оставь ее. Кто съел поросенка, у того и пищит в ушах.

Даниэль стоял поодаль и разглядывал ствол дерева. Мели подошла к нему.

– Ты что тут ищешь?

Тот испуганно вскинулся:

– Я? Ничего.

Амелия усмехнулась:

– Перестань, чего ты всполошился. Дай я тоже посмотрю.

– Оставь, это мои дела. – Он спиной закрыл надписи на стволе.

– Фу, какой противный! – засмеялась Мели. – Если ты сердишься, что мне охота поглядеть, значит, секрет.

– Не приставай ты.

Мели разглядывала надписи за плечами Даниэля.

– Спорим, я найду, что ты прячешь?

– Полегче! Тебе не кажется, что ты слишком уж настырная?

– А вы-то все какие теперь? Ужас!

Ей надоел спор, и она вернулась к остальным. Солнечные полосы и пятна резко выделялись в тени. На халате Сантоса растянулась Кармен; запрокинув голову, она глядела на вершины деревьев. Над нею, на фоне листвы, возникла голова Мели.

– Ложись, Мели, места хватит. Знаешь, как хорошо?!

Амелия, ничего не ответив, оглядела берег, рощу, людей под деревьями и спросила:

– А где те, другие?

– Какие другие?

– Сакариас и его компашка.

– Ах, эти! Да кто их знает. А они точно сюда собирались?

– Конечно. На поезде. Так они вчера вечером договорились с Фернандо. Ты разве не знаешь?

– Да знаю, конечно. Вроде бы вечером они найдут нас в кафе, чтобы вместе повеселиться.

Мели продолжала озираться.

– Их тут нигде не видать.

– Они говорили, что пойдут в какое-то место, которое знают только они, – сообщил Тито, рисуя фигуры на пыльной земле. – Да и на кой черт они нам сдались сейчас?..

Амелия резко повернулась к нему, но тотчас отвела взгляд и улеглась на халат подле Кармен.

– Даже в тени душно.

– Я и говорю: давайте искупаемся.

– Теперь уже скоро.

Сантос смотрел, как несколько подростков в плавках азартно гоняли по поляне красный мяч, играли в футбол. «Ну, парень, твой мяч, играй…» – бормотал Сантос. В солнечном сиянии над поляной стояло облако пыли. Все ребята из их компании лежали на земле в разных позах, лицом к реке. Только Фернандо стоял, а лежавший рядом Тито прутиком обводил его альпаргату^[8], вычерчивая в пыли ее форму. Фернандо обернулся лицом к товарищам.

– Ну что это вы у меня? – воскликнул он, оглядев всю группу. – Ну и картина! Ни дать ни взять – сонные мухи. Что за народ! – Почесал в затылке, потянулся, выпячивая грудь. – Осталось и мне улечься с вами. Тогда будет полный комплект. – И стал обходить лежавших, выискивая местечко.

– Крутишься вокруг нас, как гончий пес перед тем как броситься на добычу. Ну приткнись где-нибудь.

– Слушай, парень, раз уж ты такой разборчивый, мы тебе уступим кусочек халата. А то у всех нас голова кругом идет от твоего мельтешенья.

– Только для тебя, без права передачи.

Девушки потеснились, высвободив ему кусок халата у себя в ногах.

– Спасибо, Мели, спасибо, милая. От тебя я другого и не ждал.

Он сел. Меж деревьев ходил старик фотограф, таская с собой картонную лошадь. На нем был пыльник, надетый поверх майки, а фотоаппарат с привинченной треногой он нес на плече.

– Жаль, мы не захватили аппарата, пощелкали бы.

– И верно, жаль. У моего брата есть «Бой», он привез его из Марокко.

– И ты не сообразила попросить у него эту игрушку!

– Вот и я говорю то же самое.

– Я о нем не вспомнила. Первые дни брат с ним носился, нащелкал всяких физиономий, а потом сунул в ящик и забыл про него.

– А вот тут бы он…

– Эти аппараты для моментальной фотографии – барахло, выброшенные деньги. Получается страх божий.

– Эти, конечно, ни к чему. А вот сделать хорошие снимки на пикнике вроде нашего – дело стоящее. Пройдет время, и ты с удовольствием их посмотришь: увидишь чью-нибудь глупую рожу, посмеешься…

– Что верно, то верно. Мы ведь ни разу не снимались всей компанией, вместе с Самуэлем, Сакариасом и прочими, – сказал Фернандо.

– Эти-то при чем тут? Разве они из нашей компании?

– Ладно. Пусть для тебя они не из нашей компании. А для меня – из нашей. Я Самуэля еще мальчишкой знал.

Фотограф не говорил ничего, только останавливался перед каждой группой и вопросительно смотрел на всех, указывая большим пальцем через плечо на аппарат. Иногда, если видел, что клиенты колеблются и сразу не отказываются, добавлял, покачивая головой: «Момент – и готово!» – словно сообщал какую-то непреложную истину, потом, пожав плечами, уходил со своей лошадью и на ходу пыхтел трубкой, зажатой в зубах. Дым из нее валил отовсюду, как у старого разбитого паровоза.

– Я думаю, нам уже можно искупаться, – предложил Себастьян.

– Подожди, старик, подожди немного. Не нервничай. Может, пропустим по стаканчику?

– Идет! Правильно! Давай сюда бутылку.

– А где Дани? Где он?

– Что же это никто из нас не догадался захватить стакан?

– У меня есть пластмассовый, – сообщила Алисия, – понимаешь, взяла рот полоскать. Только он наверху, в пакете с едой.

– Да не надо стакана: одна из пробок – с соломинкой, видишь – вот?

– А вон он, Дани. Глядите.

Дани бродил между деревьями и группами людей. Он остановился посмотреть на игру.

– Даниэль! Дани! – крикнул Себастьян.

Даниэль обернулся и вопросительно задрал подбородок.

– Сейчас прибежит, вот увидите… Гляди, Даниэль! – И он помахал в воздухе бутылкой так, чтобы тот ее увидел. – Иди сюда, друг, подкрепись!

Даниэль поколебался, но в конце концов решительно направился к товарищам.

– Видите, как рванул? – засмеялся Себастьян. – Не пропустит. Ему покажи бутылку, и он побежит за тобой, как ягненочек.

Даниэль подошел, молча обогнул лежащих и остановился возле Мигеля.

– Что ты там один болтался?

– Так. Искал себе пропитание.

– А-а, высматривал девчонку? На, пей.

– Бедняжечка, остался без пары…

– Не больно-то и нужно.

Он взял бутылку и довольно долго ловил ртом длинную топкую струю. Потом перевел дух и тыльной стороной руки вытер губы.

– Гляди, ты ее совсем приворожил. Давай сюда. Ну как?

– Теплое.

– Если бы оно оказалось холодным, тогда уж не знаю…

– Слушай, а почему бы нам те две не поставить в воду охладить?

– Вот это идея! Можно.

– Давай-ка, Сантос, займись этим долом, тебе ближе всех, и ты пока ничего не делаешь.

– Брось, брось. По мне, пусть будет теплым. Мне и так сойдет.

– Ну ты и разленился, милый мой. Неужели так трудно подняться?

– Очень. Ты даже себе представить не можешь.

– Он родился усталым.

– Нет, извини, усталым я не родился, я потом устал. Я устаю за неделю, мотаясь по делам.

– Вот интересно! А мы, ты думаешь, всю неделю в потолок плюем?

– Вы там как хотите… А про себя я знаю, что приехал отдыхать. На этой неделе у нас всего одно воскресенье, и им надо воспользоваться. Так что давай-ка сюда этот рожок.

– Ладно, что ж, пойду я, – сказал Себас. Он встал и понес две бутылки к реке.

– Девушки, а вы не хотите вина?

– С этого надо было начинать.

– Прости, если можешь.

– Да нет, ты не права: как дойдет до выпивки, мужчины – на первом месте, а женщины пасуют, разве ты не знаешь?

– Неужели? А по-моему, тут дело в плохом воспитании и больше ни в чем.

Стало еще жарче. Кармен играла пальцами, вытянув руки вверх. Сантос взглянул на реку – от сияния солнца прищурил глаза:

– Ну вот, по-моему, самое время купаться. Во всяком случае, я раздеваюсь.

– Он прав. Что мы лежим одетые? Даже если не лезть сразу в воду, все равно в плавках будет легче.

Мели встала, поглядела по сторонам, потянулась и сказала:

– Самуэля с компанией не видать.

– Ты что-то все время о них спрашиваешь.

– Да на реке не так уж мало народа, чтоб ты могла их сразу разглядеть.

– Охлаждать надо только те две бутылки, а эта, как говорится, при последнем издыхании.

– Ой, как быстро. Просто ужас.

– Но ведь и нас много.

Мели снова легла. Вернулся Себастьян.

– Ну что тут происходит? Прикончили бутылку?

– Похоже на то.

– У тебя есть «Бизон», Мели?

– Да, в сумке. Дай-ка мне ее.

– Вот хорошо, – обрадовался Фернандо. – Мели нам даст по сигаретке с легким табачком.

– Мне очень жаль, мой милый, но эти сигареты мы прибережем для себя, а вы, мужчины, покурите и крепких.

– Где тут раздеваются? – спросил, вставая, Сантос.

– Вон там, за кустиками. И я с тобой.

– Ну, красоточки, может, отдадите мне халат?

– И не подумаем. Мы отсюда не двинемся. Нам на нем так хорошо. Да он тебе и ни к чему.

– Я вижу, у всех нас сегодня с утра воспаление лени.

– Еще какое острое.

– Давай, Альберто, пошли.

Сантос и Тито направились к кустам у подножья холма. Сантос сказал:

– Чего это с Даниэлем?

– Понятия не имею. А что?

– Ты разве не видишь, что он ходит какой-то взъерошенный? Слова не скажет.

– Да на него, бывает, находит, ты же его знаешь. То ли скандал учинит, то ли так обойдется.

– Как он дул вино – любо-дорого.

– Пускай взбодрится.

У кустов мать и дочь чистили картофель и лук; дочь, девушка лет пятнадцати, была в купальнике, открывавшем ее тоненькие ноги, покрытые золотистым пушком. Рядом с очистками – бутылка оливкового масла, чуть подальше – розовое полотенце и алюминиевая мыльница. Кто-то стоял по пояс в красноватой воде и махал рукой: «Мама! Мама, посмотрите!..» Голос звучал чисто и звонко. «Я тебя вижу, сынок, будь осторожен!..» Вода была почти такого же цвета, как тела купающихся.

– Вот за этими кустами, – сказал Тито.

Там росло несколько кустов ежевики, на темных жестких листьях густым слоем осела пыль. Неподалеку видны были останки еще одного куста – обгорелые ветки посреди черного пепелища. Тито посмотрел на хилый торс Сантоса, когда тот снял рубашку.

– Какой ты беленький!

– Конечно. Вы же ходите в бассейн, а мне вечно некогда. Сегодня я в первый раз искупаюсь.

– Ты не думай, я тоже раза два-три купался – и все. Просто у меня кожа смуглая. А ты покраснеешь как рак, вот увидишь.

– Потому-то мне и нужен халат. В первый раз много загорать нельзя.

Альберто погладил свои плечи. Огляделся:

– Пожалуй, девчонкам не очень-то захочется тут раздеваться. Со всех сторон тебя видно.

– У них наверняка купальники уже надеты, так что платье можно стащить за любым деревом.

– Хоть бы жара чуточку спала. Послушай, а Мели сегодня чего-то не в себе.

– К чему ты это говоришь?

– Не знаю… Ты сам слышал, она только и спрашивает о Сакариасе и прочих.

– Ну и что?

– Да как тебе сказать: она вроде бы недовольна, что приехала с нами, а не с той компанией. Как ты думаешь?

Сантос пожал плечами:

– Это ее дело. Мне-то что.

Самый прямой путь от Кослады – вдоль железнодорожной линии и до самого переезда. Туфель ему было не жаль. Пока были новые, он их берег. А теперь он глядел под ноги, только чтобы не запачкаться мазутом и не споткнуться о шпалы. Временами, когда никто на него не смотрел, он шел, балансируя, по рельсу. У сторожки на переезде девочка в красном платье сгоняла с расстеленного на траве белья забравшихся на него кур. На листьях винограда, обвивавшего вход в сторожку, осела паровозная копоть. Девочка, заметив его, перестала сгонять кур. Она не засмеялась, увидев, как он идет по рельсу, но через минуту крикнула:

– Берегись!

Мужчина в белых туфлях резко обернулся, – она над ним подшутила и убежала в дом, как нашкодивший котенок. На переезде мужчина сошел с линии и свернул направо. Тут он шагал осторожно, чтобы белый верх туфель не запылился.

Возле кафе он столкнулся с Хустиной и ее матерью, в руках у них были кошелки.

– Добрый день.

– День добрый.

Девушка оглядела его с головы до ног и пошла дальше, на ходу закрываясь от солнца пестрым платком.

– Что нового?

– Ничего. Сами видите.

– Стаканчик?

– Пожалуй.

Посмотрел наружу. Вдали виднелись черные силуэты обеих женщин. Постучал пальцами по стойке. Услышав, как Маурисио поставил на стойку стакан, он обернулся.

– Хулио был вчера вечером?

– Который из двух?

– Управляющий.

– Нет, управляющий не заходил. Другой – был.

– А сегодня придет?

– Кто, управляющий? Наверно.

Мужчина в белых туфлях пригубил вино и снова посмотрел наружу.

– Ну и жара.

– Что и говорить, жара. Будто только и дожидается воскресенья, чтобы еще наддать.

– Да, у жары праздников нет, – вмешался Лусио. – Интересно посмотреть на реку в этот час: наверно, народу там кишмя кишит.

– Должно быть, – согласился вновь пришедший и обернулся к Маурисио. – Ты уверен, что он придет?

– Думаю, что придет, я же сказал. Почти наверняка придет, ведь сегодня праздник.

Посмотрел на мужчину в белых туфлях и направился к мойке. Тот ничего не сказал. Все трое как будто чего-то выжидали.

– Боюсь, не делали ли мы глупости всю жизнь, – сказал, помолчав, мужчина в белых туфлях. – Пожалуйста, Маурисио, еще стаканчик.

Маурисио взял стакан и посмотрел на гостя с любопытством. Осторожно, не то спрашивая, не то утверждая, сказал:

– Вы-то, верно, знаете, что хотели этим выразить?

– Что я хотел выразить? Конечно, знаю. Ну зачем я приехал в Косладу? Чего ради?

Молчание.

– Вам виднее.

– Я знаю только, что лучше мне было остаться в родных краях. Куда как было б для меня полезней. Но все начинаешь понимать слишком поздно.

Лусио и Маурисио смотрели на него. Маурисио спросил:

– Так уж плохи дела? Что с вами стряслось, если не секрет?

Гость поднял голову, взглянул на Маурисио из-под насупленных бровей, фыркнул:

– Чепуха. Болтают люди чепуху, а тебе докука. Да и сам-то я хорош: чепуху эту к сердцу принимаю. – Он сглотнул слюну, помолчал, бросил взгляд на поле и продолжал: – И все эта политика. Ерундовая политика, конечно. Мышиная возня, но политика! Одни за это, другие за то. А в парикмахерской говорят много, больше, чем надо. И ты должен терпеть, когда говорят и то, и другое, и бог весть что. Если не стерпишь, клиента потеряешь, а будешь терпеть – попадешь в какую-нибудь историю. Они как будто приходят к тебе единственно затем, чтобы излить всю желчь, всю дрянь, всю тайную злобу, какая у них накопилась друг против друга. И пока ты их намыливаешь и бреешь – готово дело, тебя уже втянули в какую-нибудь свару. Какой только пакости не сотворят. – Он отчаянно жестикулировал, с беспокойством поглядывая на дверь, помолчал, подбирая слова. – Так вот, сегодня утром приходит ко мне Абелардо, вы его знаете.

Слушатели кивнули.

– Значит, приходит он ко мне и рассказывает, что три или четыре человека говорили, дескать надо мне устроить бойкот, чтоб никто не ходил в мое заведение, потому что у меня там нездоровая атмосфера для порядочных людей. – Тут гость сделал паузу, глубоко вздохнул и посмотрел на собеседников. – Вы же понимаете, как мне это надо – создавать в моем заведении нездоровую для кого-то там атмосферу… Всякому ясно! А что прикажете делать? Сгонять их с кресла и выставлять за дверь с намыленной физиономией? Или что? Может, затыкать им рот салфеткой?..

– Самые злые сплетни идут из парикмахерской, – сказал Лусио. – От них больше всего вреда.

Он говорил с таким видом, будто речь шла о каком-то насекомом: о клопе или о вше… А Маурисио спросил:

– Ну, а на этот раз что было?

– Да все этот Хулио… У него, видите ли, Гильермо Санчес арендует помещение под магазин и не хочет освобождать, так он повсюду его высмеивает, кредит ему подрывает. Как-то на днях, в пятницу это было, брил я Хулио, ну и у меня возьми да сорвись с языка, что Гильермо, конечно же, нахал, а в другом-то кресле, позади меня, оказался сеньор, которого водой не разольешь с этим Гильермо. Он безо всяких сразу же бегом к Гильермо и, конечно, ему про этот разговор сообщил, так что сами понимаете…

Даниэль поднял бутылку, запрокинул голову и стал пить, приседая все ниже и ниже. В конце концов поперхнулся и поднялся, от кашля лицо его побагровело. Алисия сказала:

– Так тебе и надо. Не жадничай.

Мигель принялся колотить его по спине.

– Не надо, Мигель, не трудись, все уже прошло. Не в то горло попало.

– Вообще ни к чему было пить вино сейчас, – заметила Паулина. – За обедом бы выпили – и в самый раз. А то получается, что вы без вина ни шагу.

Даниэль обернулся к ней:

– Скажи это своему Себастьяну, если тебе так уж хочется. А меня оставь в покое.

– Ну послушай, я же сказала для твоей же пользы. И еще чтобы праздник у нас не был испорчен. Но можешь не беспокоиться: больше я тебе не скажу ни полслова. Катись ты…

– Да что такое она тебе сказала, – вмешался Себастьян, – что ты на нее взъелся?

– Я, Себастьян, никому праздник портить не собираюсь. Если и испорчу его, то только самому себе, вы все меня знаете.

– Да брось ты, Даниэль! – смеясь, прервал его Мигель. – Лишь бы вино не испортилось, а с праздником как-нибудь управимся.

Все засмеялись.

– Вот это да! Золотые слова!

– Ну ты, Мигель, сказал, как припечатал. В точку попал.

– Уж он скажет, так скажет. Голова!..

– Вон идут наши. Ох, как хочется в воду!

Подошли уже раздевшиеся в кустах ребята.

– Подождем немного, пусть они сначала окунутся. Чем позже, тем вода теплей.

– Так не пойдет! Надо всем вместе! А то неинтересно.

– Конечно, – поддержал Себастьян, – лучше всем сразу.

– Ну, вы готовы? – обратился Мигель к только что подошедшим.

– Да, но послушай: мне кажется, когда мы полезем в воду, кто-то должен тут остаться. Нельзя ведь все это бросить без присмотра.

– А мы будем по очереди смотреть. Подумаешь – проблема.

– Да не переживайте, – сказал Даниэль. – Останусь я. Мне еще не хочется купаться.

– Идет, тогда раздеваемся, давай, Себастьян, шевелись.

Ушли Фернандо, Себас и Мигель. Стало еще жарче, теперь им приходилось все время пододвигаться вслед за уходящей тенью, гонимой яростными лучами, пробивавшимися меж ветвей. Кто-то спросил:

– Куда же течет эта река? Кто знает, куда она течет?

– В море, как все реки, – ответил Сантос.

– Силен! Это я и без тебя знаю. Я спрашиваю, где она протекает?

– Я знаю, что в нее впадает Энарес, чуть пониже Сан-Фернандо, еще знаю, что сама она впадает в Тахо, это уже далеко – где-то, должно быть, у Аранхуэса или Ильескаса.

– Скажи-ка, это не она начинается у Торрелагуны?

– Не знаю, наверно, она. Знаю только, что эта река течет с гор.

На другом берегу деревья не росли. Отсюда, из жаркой тени, видны были лишь редкие кусты у самой воды, а дальше – поле, поле однотонное, как заячья шкурка, растянутая для просушки. Под мостом вода еще оставалась между центральными пролетами. Волноломы по ту сторону моста возвышались на сухом месте. В тени моста теснились кучки людей, расположившихся на песке под высоченными сводами.

– Во время войны немало трупов, наверно, приняла эта река.

– Да, старик, там, повыше, в Паракуэльосе была главная заваруха, но фронт проходил по всей реке, до самой Титульсии.

– Титульсии?

– Что, никогда не слыхал о таком городке? Мой дядя, брат матери, погиб как раз в наступлении под Титульсией, вот почему я и знаю. Мы сидели за ужином, когда нам об этом сообщили, как сейчас помню.

– Подумать только, здесь был фронт, – сказала Мели, – и было полно убитых.

– Я про то и говорю. А мы тут преспокойненько купаемся.

– Как ни в чем не бывало, а может, лезем туда, где уже плавали трупы.

– Ну хватит, – рассердилась Лусита. – Что за удовольствие говорить об этом сейчас!

Подошли остальные трое. Мигель спросил:

– О чем это вы тут?

– Так, ни о чем. Лусите вот не нравятся истории про покойников.

– А что за покойники?

– Ну, во время войны. Я тут им рассказал, что здесь их было немало, и среди них мой дядя.

– Понятно… Ну ладно, а который час?

– Без пяти двенадцать.

– Так что? Не пора ли вам, женщинам, тоже скинуть лишнюю одежду? А ты, Даниэль, что решил? Остаешься сторожить?

Дани обернулся:

– А? Да-да, я пока что побуду здесь, искупаюсь попозже.

Себастьян принялся выделывать курбеты и прыжки, уперся руками в землю, попробовал сделать стойку и испустил тарзаний крик.

– Он что, спятил? – спросила Кармен.

– Нет, он чувствует себя дикарем.

– Винтиков у него не хватает.

Себастьян допрыгал до реки и попробовал воду ногой; вернулся он довольный.

– Ребята, ну и вода!

– Хороша, что ли?

– Лучше не бывает. Феноменально.

– Теплая?

– Нет, не теплая, как раз что надо, идеальная. И почему это наши девушки еще не в купальниках? Давайте поживей! И пяти минут не могу ждать. Не выдержу больше.

Девушки зашевелились, лениво потягиваясь, поднялись. Себас снова побежал к реке, наткнулся на собаку, та огрызнулась, потом с лаем стала наскакивать на него. Себастьян подбирал ноги, опасаясь, как бы она не вцепилась зубами в голое тело. Все смеялись, а Фернандо еще и натравливал: «Ату его!» Толстый сеньор с пузом, как у Будды, и глубоко втянутым, густо заросшим пупком, накидывая на плечи цветное махровое полотенце, вышел из тени и пришел на помощь Себасу. Он звал собаку:

– Оро! Сюда, Оро! Фу, Оро! Ко мне! Не бойтесь, не укусит. Он еще никого не укусил. Оро! Что тебе говорят! Спокойно, Оро!..

Он размахивал ремешком у пса пород носом, но не бил его, и наконец животное подчинилось хозяину. Толстяк улыбнулся Себастьяну и вернулся к своей компании.

– Хорошо бы, он тебя укусил, вот что. Имей в виду, я бы только обрадовалась.

– За что это ты меня?

– Чтоб знал, как строить из себя шута.

– Но послушай, кому я сделал что плохое? Кстати, пес сам на меня набросился.

– Ты мне сделал плохое. Очень приятно мне было глядеть, как все на тебя уставились.

– Что за чепуха! Ну ладно, ладно, беги с подружками, давайте там побыстрей, чтобы купаться всем вместе.

Себас сел, тяжело дыша, а его невеста побежала к остальным девушкам. Мигель аккуратно сложил брюки и снес свои вещи под дерево.

– Эй, Даниэль! Мое все вот здесь, посмотри!

Тот нехотя повернул голову:

– Ладно.

Сантос и Тито отошли в тень и принялись боксировать. Мигель оглядел место, где они сидели, – одежда и обувь разбросаны в беспорядке.

– Себас, ты не хочешь сложить свои вещи сюда, рядом с моими? – И указал место под деревом.

– А какая разница?

– Ну как хочешь, было бы лучше… Так я думаю.

– Все одно, дружище, вставать неохота.

Мигель махнул рукой, отступаясь от товарища, и снова стал оглядывать разбросанные вещи; он колебался. Потом вдруг, ничего не говоря, принялся собирать чужую одежду и аккуратно складывать ее под деревом, пока все не сложил.

– Разве не лучше так?

Себастьян лениво повернулся.

– Что? А, ну да, так, конечно, лучше, – признал он уже другим тоном. – Слушай, а Сантос хорошо плавает?

И показал рукой в сторону деревьев, куда отошли Фернандо, Тито и Сантос; последний, боксируя, только что чуть не упал на пожитки какой-то семьи. «Разобьете мне кувшин, что тогда будет?» – выговаривала им сеньора.

– Как ты загорела! Что ты делала, чтобы так загореть?

Две девушки держали халат Сантоса, как ширму, за которой раздевались остальные.

– Ты не поверишь, но я почти не загорала.

– Значит, к тебе загар пристает сразу. А вот я все стараюсь, стараюсь загореть, а лето, глядишь, и прошло.

Те, кто держал халат, разглядывали фигуры и купальные костюмы подруг, пока они раздевались.

– Ой, как тебе идет. Где ты его купила?

– В Сепу. Как ты думаешь, за сколько?

– Не знаю, двести, наверно?

– Меньше – сто шестьдесят пять.

– Недорого, на вид – совсем шерстяной. Теперь подержи ты. Мне даже стыдно, что я такая беленькая.

Мели и Паулина уже вышли из-за ширмы в купальниках и теперь разглядывали друг друга.

– Побыстрей, девочки.

Они хотели вернуться к ребятам все вместе. На Луси был черный шерстяной купальник. Две другие – обе посмуглей ее – в купальниках из набивного ситца с множеством сборок на резиночках. У Мели купальник был зеленый. Теперь девушки не знали, что делать, глядели друг на друга в нерешительности, собирая снятую одежду. Поглядывая на подруг, каждая сравнивала их с собой. Все смеялись и болтали, без конца поправляя купальники.

– Ой, девочки, подождите, не убегайте вперед!

Смеясь и вскрикивая, пошли обратно. Алисия и Мели о чем-то шептались, остальные допытывались, почему это они хихикают. Потом Кармен и Луси спрятались за спины подруг, но Алисия это заметила, отступила в сторону и, схватив Луситу за руку, потащила ее вперед. Тут Луси испугалась и зашла за дерево.

– Ну и дурочка, иди сюда.

– Что это с Луситой? – спросил Фернандо.

– Стесняется, что она беленькая.

– Это надо же!

Но Лусите теперь было еще страшнее выйти одной и показаться всем. Зардевшись и смущенно хихикая, она выглядывала из-за ствола черного тополя.