Текст книги "Харама"

Автор книги: Рафаэль Ферлосио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Давайте покричим ему.

– Идет, все разом, когда я скажу «три». Приготовились. Раз… два… три!..

– Даниэ-э-эль!..

– Громче.

– Даниэ-э-эль!..

– Черта с два. А ты, Мели, почему не кричала?

– Да оставьте вы его, пусть спит. Он в своем репертуаре.

– Он вполне мог в одиночку выдуть еще бутылку.

– Вот уж это меня бы не удивило.

– Так что? Выходим?

Многие шли к берегу и ложились загорать. В просветах между деревьями компаниями лежали люди в купальниках и плавках – на полотенцах и халатах или прямо в пыли. Над гребнем плотины по всей ее длине вытянулась цепочка голов – тел не было видно, они распростерлись по другую сторону, на бетонном укосе; отсюда виднелись только головы да иногда еще руки, свисавшие к воде, так что можно было чиркать по воде кончиками пальцев.

– Хорошо бы подкрасться потихоньку, – предложил Фернандо, – схватить его всем вместе, пошлепать по мягкому месту или искупнуть, как есть, в одежде.

– Не стоит, он на нас все равно обидится.

– Тем хуже для него, вдвойне будет наказан.

– Не надо, – сказал Мигель. – Лучше не разыгрывать такие шутки, они всегда плохо кончаются, сами уже убедились.

Вышли на берег и все с криком бросились бежать. Только Мели отстала и шла медленно. Подошли к Даниэлю и стали ходить вокруг него, крича:

– Даниэль! Даниэлито! Вставай, восемь часов! Вставай, старик, опоздаешь, сапожную мастерскую уже открыли! Даниэль, завтракать! Твой кофе остынет!..

Даниэль приоткрыл глаза, мигая от яркого света, кисло улыбнулся и стал отмахиваться от них, словно это были осы.

– Вставай, парень, вставай!

– Оставьте меня. Бросьте. С вас капает. Ну хватит вам приставать…

– Ты что же, не пойдешь купаться? – спросил Мигель.

– Нет. Мне и так хорошо. Катитесь к чертям.

– Ну и набрался ты, приятель.

Мигель почувствовал, что его легонько похлопали по плечу, обернулся.

– Вот смотри. Я так и знал, – сказал Фернандо, показывая пустую бутылку. – Видишь?

Даниэль меж тем снова спрятал голову в согнутых руках.

– Да, пожалуй, лучше оставить его в покое.

Достали полотенца, вытерлись. В реке народу уже поубавилось. Пахло едой, где-то неподалеку били ложками по алюминиевым крышкам и тарелкам, что изрядно раздражало всех вокруг.

Тем временем Кармен говорила своему жениху:

– Посмотри, видишь, какие у меня стали пальцы? Как будто похудели.

Она показала ему подушечки пальцев, сморщенные от долгого пребывания в воде. Тот взял ее руки, прижал к своей груди и сказал:

– Бедные ручонки! Детка, да ты дрожишь, как мокрый щенок!

– Конечно… – ответила она тоном избалованного ребенка.

– Давай выйдем. Я вижу, с водой ты не в большой дружбе. Не надо так ее бояться.

Они в обнимку пошли к берегу, вспенивая воду коленями.

– Ты нарочно делаешь так, чтобы я пугалась, и радуешься.

– Это для того, чтобы ты привыкла, Кармела, и перестала робеть, твой страх – это мнительность.

Они развлекались тем, что шли в ногу и глядели на воду, из которой по мере приближения к берегу появлялись их ноги.

– Какой мягонький этот ил! – промолвила Кармен. – Приятно ступать по такому мягкому, верно?

– Что-то вроде студня.

Сантос наклонился, опустил руку в воду и зачерпнул со дна пригоршню красноватого ила, который вытекал у него между пальцев. Он обмазал им спину девушки.

– Вот спасибо, удружил. Теперь придется ополаскиваться. – Она остановилась и смыла ил со спины, потом сказала? – Слушай, Сантос, а верно, что настоящие пловцы обмазывают все тело жиром, чтобы не замерзнуть?

– Да, это когда надо побить рекорд по выносливости, ну, например, когда переплывают Ла-Манш.

– Вот еще какие сложности.

Они снова обнялись. Сантос оглядывался:

– Что-то я не вижу наших.

– А зачем они тебе? Сегодня с ними одна морока.

– Да, это верно. Куда лучше вдвоем – ты да я, так ведь? И никого нам не надо.

На берегу они остановились. Кармен посмотрела ему в глаза, кивнула в знак согласия, улыбнулась и сказала:

– Ты мое счастье.

– Теперь заполощи свою юбку и повесь на солнце, пусть высохнет.

Их окликнули товарищи, позвали играть в чехарду, и Сантос ушел с ними, а Кармен принялась заполаскивать юбку, которую она перепачкала в глине, когда упала по пути к реке. Паулина присоединилась к играющим. Тито и Лусита остались загорать. Себастьян добровольно стал первым «козлом», а за ним образовалась непрерывная цепочка вдоль берега реки. Тот, кто перепрыгивал через «козла», становился перед ним, чуть наклонившись и опершись о колено, и стоял так, пока не оказывался последним, – тогда наступала его очередь прыгать. Когда прыгала Мели, ей всегда кто-нибудь говорил «гоп!» и немножко распрямлялся, чтобы она упала. Но ей самой удалось свалить Фернандо в отместку, и все рассмеялись.

– Вот так-то, дружок! Будешь знать, как связываться с Мели!

Потом все объединились против Мигеля:

– Ну-ка, посмотрим, можно ли свалить этого длинноногого!

Цепочка продвигалась вниз по реке, а Мигеля все никак не удавалось уложить, и девушки вышли из игры, заявив, что игра стала слишком грубой, им это не подходит. Наконец Мигель упал, свалив и Себаса, и тут же на них попадали все остальные. Хотели снести Мигеля в реку, но не справились с ним, и в результате все четверо оказались в воде. Вышли мокрые, весело смеясь.

– Ну и Мигель! Силен, как бык!

– Такого силача не одолеешь.

Девушки смотрели на них. Паулина сказала:

– Всегда им подавай что-нибудь дикое. А без этого для них нет удовольствия.

– Мигель – самый сильный, – сказала Мели. – Они втроем ничего не могли с ним поделать.

Паулина покосилась на нее.

Кармен меж тем надела блузку поверх купальника, завязав ее полы узлом на животе, юбку она повесила сушиться. Услышала, что ее зовет Даниэль. Вид у него был забавный: он почесывал затылок, лицо красное со сна, на щеках налипли песчинки, словно оспины. Голос как будто испуганный.

– Куда все подевались?

Увидев его таким, Кармен улыбнулась.

– Да вон они, чудик, – ответила она, – вон там, не видишь, что ли?

Но Дани все еще не мог стряхнуть с себя оцепенение.

– Да нет же, ты совсем не туда смотришь.

Он потер глаза кулаками. Потом устремил мутный взор на ослепительное сияние реки. Купающихся было уже мало. Под деревьями он увидел двоих голых пузатых ребятишек в белых панамках, ниже по реке – Мели, стоявшую на солнцепеке. Обернулся к Кармен, но та уже исчезла. Тогда он лег на спину.

Лусита сказала:

– Фернандо нехорошо с тобой поступил…

– Да не знаю… – отозвался Тито. – Не говори ты мне про Фернандо.

– А во всем виновата Мели, правда?

Оба лежали ничком, приподнявшись на локтях, Тито пожал плечами:

– Да теперь не все ли равно кто?

– Послушай, а как ты смотришь на Мели?

– На Мели? В каком смысле?

– Ну, не знаю: как по-твоему, она симпатичная, ну и прочее?..

– Временами – да.

– Она интересная.

– Безусловно.

– Но все-таки слишком задается, ты не находишь?

– Да мне что, детка? Чего это ты меня заставляешь говорить о Мели? Будто другого дела нет.

– О чем-то надо говорить…

Она произнесла это с каким-то раскаянием в голосе, вроде отступая. Тито обернулся и посмотрел на нее с виноватой улыбкой:

– Прости, лапушка. Меня зло взяло, что мы говорим о Мели. Ты задаешь столько вопросов…

– Нам, девушкам, интересно знать, что вы, парни, о нас думаете, – считаете задаваками или что еще.

– Но ты-то не задаешься.

– Правда? – Лусита умолкла, как бы ожидая, что Тито скажет еще что-нибудь, затем добавила: – А вот и да. Бывает, и я задаюсь, хоть ты этому не поверишь.

Помолчали, потом Луси снова спросила:

– Тито, а как ты относишься к тому, что девушка ходит в брюках? Как Мели.

– А как мне к этому относиться? Да никак, одежда, как всякая другая.

– Но тебе нравится, когда девушка в брюках?

– Не знаю. Должно быть, смотря по тому, идут они ей или нет.

– А я, представь себе, тоже хотела обзавестись брюками, но не осмелилась. Было это в праздник Тела господня, когда мы ездили на экскурсию в Эскориал. Я чуть-чуть не купила брюки, да так и не решилась.

– Все это глупости. В конце-то концов, ну что с тобой случится?

– Ага, а людей насмешить, разве этого мало?

– Мало ли чем можно насмешить людей. К тому же я не понимаю, почему именно ты должна насмешить людей.

– Да у меня фигура не очень подходящая для того, чтобы носить брюки.

– Да что ты, детка, ты же не коротышка. Росту хватает. Вовсе не надо быть высокой, чтобы хорошо смотреться.

– А ты считаешь, что у меня внешность ничего?

– Конечно, ничего. По-моему, ты вполне можешь нравиться.

Лусита немного подумала и сказала:

– Да я вообще-то понимаю, что ты все равно так ответил бы, даже если б думал наоборот.

– Может, и так, только я сказал то, что думаю. – Он посмотрел на нее с улыбкой. – И пойдем-ка в тень, пока мы не изжарились заживо.

И они поднялись.

Снова заговорил мясник, в голосе его звучали осторожные нотки:

– А я вот не понимаю, зачем это вы говорите о своих годах. Если б вы захотели, вполне могли бы устроиться.

Лусио пожал плечами?

– Куда? Да я теперь и делать-то почти ничего не умею… Да еще с тем, что у меня за плечами!

Аниано спросил:

– А какая профессия была у вас раньше?

– Я был пекарем. Держал пекарню в Кольменаре. Мой компаньон ее продал и денежки прибрал к рукам. Ясное дело, рассчитывал, что я оттуда никогда не выберусь. Говорили, он в Ла-Корунье открыл то ли торговлю, то ли еще какое дело. Этот тип все захватил, ну что ж – вечная слава… Ищи ветра в поле…

– Да такого не может быть! Разве не осталось бумаг? Регистрации где-нибудь, документа на ваше имя, ну хоть что-то?

Мужчина в белых туфлях тоже заинтересовался.

– Бумаги! Что там бумаги! – сказал Лусио. – Попробовали бы в те годы найти какие-нибудь бумаги, что-нибудь доказать, куда там. Каждый тянул к себе, а потом поди угадай, кто по какому месту тебя стукнул. Так что у меня и мысли-то не было восстановить дело.

– Это верно, – согласился мужчина в белых туфлях. – Можно сказать, кроме неприятностей ничего не наживешь. Лучше уж так: оставайся там, куда упал, когда тебя свалили. Вы жизнь знаете.

– Да, вы и представить себе не можете, чего мне стоило ее узнать. Уж лучше бы я и не знал. Когда ты наконец приобретаешь опыт, то видишь, что он тебе так дорого обошелся, так дорого, что можно бы и без него обойтись, одно другого стоит.

– Я не согласен, – возразил Аниано, – не могу с вами согласиться. Самое худшее – признать себя побежденным. Это последнее дело. Необходимо бороться. Добиваться победы!

– Вы так думаете? – протянул Лусио, вперяя в него взгляд. И вдруг сменил тон и продолжал спокойно: – Ну, а тебе-то сколько лет, парень? Сдается мне, совсем мало, чтоб знать хоть что-нибудь о тех временах. Тогда ты, должно быть, еще под стол пешком ходил…

Аниано покраснел, у него даже потемнела переносица. А Лусио продолжал:

– Значит, не надо признавать себя побежденным? Когда-нибудь ты узнаешь, если доведется, что признать или не признать себя побежденным – совсем не так просто… Тогда ты поймешь. А сейчас лучше бы ты не открывал рта, понял?

– А вы, кажется, претендуете на то, что много знаете! Но никто вам не давал повода мне тыкать! Тоже мудрый старец нашелся!

Чамарис взял его за руку, пытаясь успокоить. Лусио холодно произнес:

– Я не старик, понимаешь? Это ты – мальчишка. Глупый и дерзкий паренек. Это пройдет. Только и всего.

Аниано очень разволновался. Маурисио сказал ему:

– Будет вам, Аниано, не горячитесь.

– Я не горячусь. Вот этот сеньор, который думает, что знает больше всех, берется меня отчитывать. А я не ребенок и не дурачок какой-нибудь. Я учился, чего он и не нюхал. И не для того я закончил полный курс, чтобы кто-то меня тыкал и разговаривал со мной таким тоном.

Чамарис терял терпение. Мясник подмигнул и тихонько сказал с видимым удовольствием:

– Вот-вот… Теперь он вылезет со своим образованием.

Аниано продолжал, пылая негодованием:

– В счете, грамматике, географии и во всем прочем я могу потягаться с этим сеньором! Вот тут-то и станет ясно, так ли уж много он знает, как ему кажется! Семь лет протирать локти, чтобы потом явился отставной пекарь, назвал тебя дурачком и учил бог знает чему.

– Жизни, сынок, жизни, – сказал кто-то.

Маурисио замахал на Аниано обеими руками, призывая его успокоиться:

– Тш-ш-ш… Успокойтесь, успокойтесь, приятель. Никто тут не собирается отнимать у вас ваши заслуги. Никто не отрицает ваших достоинств как человека образованного, ученого. В них никто не сомневается. Все мы знаем, что такое образование и чего стоит его получить. Никто не оспаривает вашу культурность, нет.

– Так кем же он себя возомнил, чтобы вот так ни с того ни с сего мне тыкать? Нет уж! Я добился положения и получил должность благодаря образованию и имею полное право на то, чтобы со мной обращались, как подобает моему положению… Поняли?

От злости у него даже слезы выступили на глазах, но все втихомолку посмеивались.

– Ну да, ну да, конечно, – говорил Маурисио, – все это достойно уважения, кто говорит, что нет.

– Скажите, сколько с меня? – И Аниано вытащил деньги.

– Одиннадцать песет.

Он положил деньги на столик рядом с едва початым стаканом.

– Вы не допьете?

– Нет. Оставлю этому сеньору. Прощайте, всего хорошего.

И вышел так стремительно, что чуть не налетел на мужчину в белых туфлях, который пропустил его, разведя руки в стороны, точно тореро, пропускающий быка, и сказал: «Скатертью дорога!» Но тот уже исчез за дверью.

– Бравый школяр! – сказал Маурисио. – Эти мальчишки как выучат азбуку, так уже считают себя вправе выставляться перед всеми на свете.

– Да он хороший парень, – возразил Чамарис. – Мне жаль, что так получилось. Я знаю, он долго будет переживать. Он любит со всеми беседовать и чувствовать, что его ценят. Если получается что не так, вот как здесь, ему это хуже смерти.

– Ну и пусть попереживает, – возразил Маурисио. – Зачем суется куда не просят? Посмотрел бы я на него в Мадриде, что бы он там делал со своим гонором?!

– А я говорю вам, он неплохой человек. Если знать его и понимать его натуру, можно даже к нему привязаться. Ей-богу, я его ценю. Если ему не перечить, он парень что надо, не зловредный.

– Сегодня он просто сунулся куда не надо и получил по носу, – заключил мясник.

– Говорите что хотите, только сеньор Лусио тоже виноват: зачем было так его унижать, это уж слишком.

– Я хотел знать, до чего мы дойдем со всякими там поправочками да советами. Мне просто хотелось посмотреть, как ему понравится, если с ним обращаться так же, как он привык со всеми обходиться. Ну вот если ты сказал «пять лошадей», он сразу тебя поправит – «лошадиных сил», этот пацан научит тебя правильно говорить. Чего только не наслушаешься!

– Все равно, не надо вам было ему тыкать, сеньор Лусио. Это и задело его самолюбие.

– Не надо? Ведь я ему в отцы гожусь! Нас в его возрасте все звали на «ты». А теперь такие пошли времена, что раз-два – и уже персона. Скажите пожалуйста, служит в муниципалитете, ну и что такого? Поэтому он заслуживает уважения, да если бы не это, сроду бы к нему на «вы» никто бы и не обратился. Он вывел меня из себя, и я поступил с ним, как он того заслуживает, только и всего.

– Правильно, этим петушкам сразу ударяет в голову, едва они место за письменным столом займут. Не иначе. Ну-ка скажи, разве они, когда ты, на свое несчастье, идешь к ним с какой-нибудь бумагой или заявлением, не показывают тебе, что они-то и есть соль земли? Да какой от них прок? Только запутывают все еще больше. Разве они сеют или пашут? Обложились кучами бумаг и важничают. Тем и кормятся, что запутывают нашу жизнь и каждый день сочиняют все новые бумаги. А если бы не это, так что б с ними было? Оказались бы на улице и никому не были б нужны, по миру пошли бы, чтоб не околеть с голоду.

– Ну-ну, сеньор Маурисио, теперь уж вы из себя выходите, нападая на парнишку. Я же говорю вам, он не зловредный.

– Да ясно, что он не зловредный, – согласился мясник. – У него только гонора многовато для его возраста. Ну, сколько этому Аниано? Должно быть, года двадцать три – двадцать четыре, не больше…

Мужчина в белых туфлях слушал молча. Кармело рукавом счищал пыль со своей фуражки и наводил блеск на кокарду – знак местного муниципалитета. А Лусио сказал:

– Гонор – это такая вещь, с которой надо уметь обращаться. Если у тебя его мало – плохо, тебя задавят и будешь козлом отпущения. Если же много – еще хуже: тогда тебя самого будут мордой об стол. В жизни надо просто уметь постоять, за себя, не быть посмешищем для других, но и не ломать голову над тем, как ублажить свое тщеславие.

– Это вроде как тот чудак из магазина, – сказал Маурисио. – Вы же знаете, что с ним случилось. А все из-за гонора. А чем гордился, несчастный? Тем, что имя его было написано большими буквами на вывеске над дверью? Ну и гляди, что вышло. При всей-то гордости – разорился и стал посмешищем.

Тут вмешался мужчина в белых туфлях.

– А человек он был неплохой. С подчиненными обращался хорошо. Это теперь, когда прошло время, можно судить да рядить, какой он был, опять же по справедливости. Я сто раз брил его, и он, когда хотел, мог быть даже душевным. Интересно всегда разговаривал. Помню, каждый раз, как отпустит шутку или расскажет соленый анекдот, сразу же поднимает голову с подставки на кресле и поворачивает туда-сюда, чтобы посмотреть, как приняли остроту и все ли в зале смеются. Всегда он это делал, я точно помню.

– А вы с тех пор что-нибудь слышали о нем? – спросил Маурисио.

– Почти ничего. Кажется, они ушли в ту деревню, откуда была родом его жена, она называется… Ну, там, под Касересом, ну да, как же она называется?.. Навальмораль, вот как. Навальмораль-де-ла-Мата, Кажется, большое селение.

По реке плыл большой сук.

– Гляди-ка, точно живой, – сказал Фернандо, – шевелится, как крокодил.

Сук был недавно отломан, с зелеными листьями. Время от времени он застревал на песчаных отмелях, кружился и снова трогался в путь, плавно покачиваясь в красноватых струях. Все с интересом наблюдали за ним.

– Есть хочется, – сказала Алисия. – Не пора ли нам подумать о еде?

Несколько мальчишек, которые уже выходили из воды, увидев сук, снова вошли в реку, поймали его и вытащили на берег. Бегом поволокли его в рощу, словно мулы, которые волокут с арены тушу убитого быка. Тем временем все подошли к месту, где лежали вещи, навстречу им вышла Кармен. Сантос спросил:

– Все еще спит?

– Малость прочухался, недавно. Смеху-то! Такой обалделый, вы себе представить не можете. Совсем ничего не соображает.

Тито и Лусита уже подошли к Даниэлю. Тито потянулся, развел руки в стороны и выпятил грудь навстречу солнечным лучам.

– Послушайте, – сказал Мигель, когда все собрались. – Как мы организуем обед: принесем еду сюда или сами поднимемся?

Фернандо сказал:

– Наверно, наверху будет приятнее.

– Ни в коем случае, – воспротивилась Мели. – Тащиться наверх в такую дикую жару? Еще чего! И придет же в голову!

– Конечно, здесь. Какой дурак сейчас сдвинется с места? Нет уж, спасибо. И одеваться надо, и прочее разное.

– Я потому так сказал, что там, в саду, у нас был бы свой столик и стулья, а захотели бы – так и скатерть.

– Да ну, друг, ради этого не стоит трудиться. К чему, что за удовольствие есть вот так, тогда уж лучше дома. Зачем люди едут за город? Мы приехали сюда на пикник, так давайте есть, как на пикнике. Иначе не интересно. По-другому мы уже видели-перевидели.

– Конечно. Даже в пословице сказано: о вкусах не спорят.

– Да нет, ребята, здесь. Нечего и сомневаться. Что тут еще раздумывать.

– Ну, кто же пойдет за судками?

– Может, разыграем?

– Давайте как-нибудь поинтереснее, идет?

– Очень надо, – сказала Алисия. – Будете битый час разыгрывать, а мы за это время умрем без жратвы.

– Поинтереснее разыграть – азартнее.

– Ладно, обойдетесь и без азарта. Давайте как-нибудь, только побыстрей.

– Да будет вам, разыграем скорее, чем известка застывает, сами увидите. Давайте тянуть билетики. У кого есть карандаш? Ни у кого нет карандаша?

– Ну кому придет в голову брать с собой за город карандаш? Что тут с ним делать?

– Губная помада подойдет? – спросила Мели. – Если подойдет, я дам.

– Давай, сгодится.

– Ну-ка, передай мою сумочку.

– Держи.

Мели поймала сумочку на лету. Отыскивая в ней помаду, она приговаривала:

– Только вы ее не испортите, мне все это дорого обходится.

– Не беспокойся. Слушайте, теперь надо найти бумагу.

– На, возьми, – сказала Мели, передавая Мигелю губную помаду. – Только не нажимай сильно: чуть дотронешься – уже пишет.

– А вот тебе и бумага, гляди.

Тито подобрал с земли газету и оторвал с краю белую полоску. Мели вытащила из сумочки пачку «Бизона».

– Хочешь, Али?

– Давай.

– Слушайте, а ведь идти надо двоим, одному не справиться.

Мигель нарвал бумажки.

– Да, конечно, двоим.

– И Дани пусть участвует, – сказал Фернандо. – Считайте его тоже, и на него билетик. Какой бы он ни был, пусть и не думает улизнуть, это уж совсем свинство.

– Он-то сейчас на седьмом небе, бедняжка.

– Что ж, придется спустить его на землю.

– Ну вот: четыре билетика пустых и два – с крестом. Кто вытащит с крестом, тому одеваться и идти за едой, согласны?

– Согласны.

Мели и Алисия закурили, а Сантос поглядел на них и сказал, смеясь:

– Курящие девушки отбивают у меня всякий вкус к табаку.

– Что за дикость! Вы хотите, чтобы все было только для вас. И так вам все преимущества.

– Например?

Закончив сворачивать билетики, Фернандо крикнул девушкам:

– А ну, где у нас невинная рука? Быстренько! Требуется невинная рука, чтобы тянуть билетики!

Девушки переглядывались, смеясь.

– Невинной руки тут нет ни одной, а вы как думали?

– Ну тогда – кто из вас самая невинная? – спросил Себастьян.

Мели состроила лукавую мину и сказала:

– Лусита! Лусита у нас самая невинная!

– Правильно, Лусита! – со смехом подхватили девушки. – Пусть она тянет!

– Давай, Лусита, тебя выделили, – сказал Фернандо. – Тебе выпало тянуть билетики. Выходи сюда.

Лусита покраснела и спросила:

– А что надо делать?

– Сейчас мы тебе объясним, это очень просто. А ты, Мели, красотка, дай-ка мне еще одну вещь: эта шапочка, что на тебе, как нельзя лучше подойдет нам, чтобы в нее сложить билетики.

– Ну вот, все-то я должна вам дать! Ладно, бери.

Себас взял шапочку, сложил в нее бумажки и стал их перемешивать, приговаривая:

– Три части вермута, две – рома, несколько капель мяты, кубик льда, как следует смешать и сразу подавать. Тяни, Лусита, тяни, лапушка.

– Послушай, ты становишься ко мне спиной и достаешь по одному билетику, а как достанешь, спрашиваешь меня: «Это кому?» Я тебе называю имя, тому и выпадет то, что написано в билетике, поняла?

Луси кивнула.

– Ну, давай.

– Через несколько минут состоится тираж! – возгласил Себас тоном зазывалы. – Следите за выигрышами!

Лусита стала на место.

– Интересно, кому достанется первый фант?!

– Начинаем, сеньоры! – сказал Мигель. – Давай, Лусита, тащи!

– Вытащила. Это кому?

– Это… Сантосу!

– А теперь что мне делать? Развернуть?

– Конечно. Посмотрим, что там.

В наступившей тишине Луси развернула бумажку.

– Тут ничего нет. Пусто.

– Значит, избавился.

– Повезло же тебе, дружище!

– Эй, пусть покажет, пусть покажет!

– Ты не веришь Лусите, несчастный? Говори!

– Ладно! Кому-то другому выпадет эта радость.

– Тянуть?

– Тяни, тяни, время не ждет!

– Готово. Это кому?

– Ну, самому Тито!

Тито тоже достался пустой билетик. Он ничего не сказал, только сел.

– Чудеса! – сказал ему Сантос. – Нам с тобой подниматься не придется.

Следующий билетик достался Фернандо, там стоял крест.

– Вот тебе и выпал миллион! – закричал Себастьян.

– Очень рада, – сказала Мели. – Разве не ты хотел идти на гору? Давай одевайся!

– Подожди, пусть она дальше тянет, Посмотрим, кто со мной в паре. Тащи, Луси!

– Теперь кому?

– Мне, – ответил Мигель.

Креста не было. Себастьян запротестовал:

– Смотри, какой ловкий! Что твой лис. Знает хитрец: подряд два креста почти никогда не выпадут, первый вышел, он следующий и берет себе. Здорово подыгрывает.

– Попроси книгу жалоб. Луси – следующий!

Билетик вытащили для Даниэля, и там стоял крест.

Все с радостью завопили:

– Есть же справедливость! Даниэль!

– Получай, приятель! Это чтоб ты прочухался!

Даниэль приподнял голову и хмуро огляделся. Фернандо подошел к нему и похлопал по спине:

– Так ты хорошо понял? Тебе выпало.

Даниэль резко отбросил его руку.

– А я не пойду.

– Как это не пойдешь?

– Вот так и не пойду. Не пойду, и все тут.

– Ты не пойдешь? Это что ж такое – он не пойдет? – обратился Фернандо ко всем. – Слушай, ты, я тебе что сказал? Дурака валяет! Я пойду, и ты пойдешь! Еще как пойдешь! Ему, видите ли, трудно, ему неохота. Думаешь, мне очень хочется? Ни черта мне не хочется, а все равно пойду.

Себастьян сказал примирительно:

– Даниэль, не губи меня. Ты – единственный, кто одет, значит, тебе и хлопот меньше. Не задерживай всех, девушки умирают с голоду.

– А я – нет, не хочу я есть, понимаешь? Не возьму ни кусочка, значит, и идти мне незачем.

– Так ты бы это раньше сказал. А теперь тебе выпало идти, и ты пойдешь. Пойдешь как миленький! Хоть бы ты потом и не ел, раз не хочешь! – кричал Фернандо.

Видя, что тот не шевелится, он схватил его за рубашку.

– Ты меня понял? Вставай! Вставай, тебе говорят!

Даниэль резко вырвался и обернулся к Фернандо:

– Пусти, ты! Сказал – не пойду! Чихать я хотел! Понял?

– Ерунда это, если ты его не убедишь…

– Ну и хорош же! Стыда у тебя нет. По какому такому римскому праву ты должен быть лучше других? Ты что о себе воображаешь?

– Брось, Фернандо, оставь его, – уговаривал Мигель, – лучше его не трогать. Ну что ты с ним сделаешь? Не тащить же его волоком. Я пойду вместо него, и конец. Пойдем – ты и я. А его судок оставим наверху, раз он заявляет, что не хочет есть, и все тут.

– Но это не дело, Мигель! Ему достался крест! Почему он не пойдет? Значит, он может у нас вытворять все, что его левая нога захочет? Ишь какой тут нашелся!

– Ну, а что я могу с ним сделать? Не вести же его силой?

– Если Даниэль не пойдет, и я не пойду. Хватит. Пусть хоть кто идет.

– Что вы за люди, одна тоска! – сказала Паулина. – Час-то уже который!

– А я при чем? Я по жребию освобожден. С этим надо считаться.

– Я на месте Фернандо тоже не пошла бы, – сказала Мели. – Дурак он будет, если пойдет.

– А все этот эгоист Даниэль!

– Не понимает он товарищества, – подхватила Алисия. – И дурака ты сваляешь, если пойдешь.

– Ты бы помолчала.

– Почему это мне молчать? Я за тебя же вступаюсь. И вообще, ты со мной таким тоном не разговаривай.

– Ладно, – отрубил Мигель. – Я иду наверх. Если есть еще добровольцы, пошли. Если нет, пойду один.

Тито встал.

– Я с тобой. Подожди.

Себас положил голову Паулине на колени и сказал:

– Послушайте-ка, раз уж вы идете, захватите эти три бутылки и наполните их там.

Мигель и Тито молча взяли одежду и бутылки и отошли к зарослям ежевики. Оделись.

– Ну и денек, – сказал Тито. – Тебе рассказали, что у меня произошло с Фернандо?

– Мели нам рассказала.

– Эта Мели – подстрекательница. Во всем она и виновата. Потом еще рассказывает. А теперь вот Даниэль отказался идти. В общем, сегодня у нас что-то не клеится, это ясно. Попадаем из огня да в полымя.

– Да ты не огорчайся. Трения всегда бывают. Не стоит придавать им большого значения.

– Это верно, но зачем мы сюда приехали: хорошо провести время или ругаться друг с другом? Меня от этого тоска берет. Кому это нужно каждую минуту ждать чего-то эдакого… Мелочи жизни.

– Ну и что, дружище, ты их и принимай такими: все пустяки.

– Но знаешь, после драки я, кроме шуток, хотел взять велик и смотаться отсюда без долгих слов, вернуться в Мадрид. Правду говорю. И, конечно, не сделал я этого только из-за вас: тебя, Алисии да еще двоих-троих.

– Ну и свалял бы дурака. Дело-то не стоит того.

– И Фернандо неплохой друг, но видишь, что с ним бывает. Я тебе скажу, если б не он, а кто другой схватился в воде со мной, я бы иначе с ним обошелся. А ведь все из-за Мели, она была во всем виновата.

– Так что? Она и тебе нравится?

– Мне? Ну вот еще! На что она мне… А после сегодняшнего случая – тем более. Ставлю крест, и точка. Для меня Мели больше не существует. «Привет, как дела?» – или: «Прощай, доброй ночи!» – вот и вся Мели для меня с этого дня. Точка.

– Слушай-ка, что это такое ты говоришь? Зачем ты в бутылку лезешь?

– Только так. Сам потом увидишь. Уже хватит ее глупостей. Где бы она ни появлялась, тут же ссора и бестолковщина. Подстрекательница она и скандалистка, вот она кто.

Мигель улыбался, затягивая ремень.

– Гляди, как ты разозлился. Ну, я готов, а ты?

– Пошли.

Они тронулись в путь.

– А кому, ты говоришь, нравится Мели? – спросил Тито.

– Никому. Разве я про это говорил? Ничего не знаю.

– Минуту назад ты сказал что-то вроде этого.

– Да нет же, нет. Ничего такого я не знаю, да и откуда. Она, конечно, девчонка что надо. Думаю, многим она должна нравиться…

Они поднимались на насыпь по выкопанным в земле, петлявшим по склону ступенькам.

– …Но точно ни о ком ничего сказать не могу.

Они замолчали, потому что подниматься было тяжело, наверху остановились перевести дух и стали оглядываться по сторонам. Вершины деревьев все еще оставались у них над головой. Отсюда видны были плотина и водохранилище. На другом берегу – густые заросли ивняка и падуба, в их тени тут и там устроились группы отдыхающих. Повыше, на отлогом склоне, словно море волновалось – паслась отара овец. Пастух в белесой шапке приблизился к берегу и, опершись на посох, с отсутствующим видом оглядывал людей.

– Ну, а как ты думаешь, Фернандо бегает за Мели? – спросил Тито.

– Может быть.

Железная дорога шла по высокой насыпи, пересекая равнину напрямую. По склонам насыпи карабкались кусты, которые доставали до вагонных колес, а там, дальше, где поднимались холмы, железная дорога, не сворачивая, врезалась в них узким туннелем. Отсюда виден был нижний бьеф плотины. Сотни людей в купальных костюмах жарились на солнце, расположившись на бетонных плитах. На раскаленной полосе скапливались, копошились маленькие людские фигурки – яркая, пестрая мешанина: руки, ноги, торсы, головы, купальники, – полная анархия, ни намека на порядок.

– Пойдем, Тито, нас ждут. Если б они знали, что мы все еще стоим тут…

Ниже плотины река, вырываясь из затворов водослива, вновь обретала стремительность. Там она бежала по неглубокому ложу среди валунов и красных полос отмелей с зелеными пучками пырея. Здесь вокруг было много закусочных – небольшие одноэтажные домики, рассыпанные вдоль реки. Одни стояли высоко, на холме с песчаными склонами, другие – у самой воды, у плотины, так что отсюда видны были только их крыши да увитые виноградом беседки, битком набитые людьми. Отчетливо доносились голоса и взрывы смеха, стук кулаков и кружек о деревянные столы, дым и запах еды; видно было, как под раскидистыми ветвями огромной шелковицы снуют с подносами в руках девушки, меж которыми иной раз мелькал новоявленный официант в белой куртке и с галстуком-бабочкой. В двух закусочных, расположенных на самом верху, мимо которых сейчас проходили Тито и Мигель, собралась публика поспокойней. Здесь за трапезой посетители тихо и мирно беседовали. Мигель и Тито свернули на дорогу, ведущую к шоссе, пошли вдоль проволочной сетки, ограждавшей справа виноградник. А слева от дороги тянулся неогороженный виноградник, куда со всех сторон беспрепятственно проникали ватаги ребят. Старик сторож ничего не мог с ними поделать, только швырял камнями и отчаянно ругался.