Текст книги "Харама"

Автор книги: Рафаэль Ферлосио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Итак, Рафаэль, скажите мне, как вы впервые узнали о происшествии?

– Мы услышали крики на реке.

– Хорошо. Скажите, вы установили причину этих криков?

– Да, сеньор, мы прибежали на берег, а крики все еще раздавались, и я увидел, что кричат два человека, которые стоят вместе в воде.

– Пострадавшая тоже кричала?

– Нет, сеньор следователь, если бы пострадавшая кричала, мы смогли бы отличить одни крики от других. Они были здесь, а она – там, то есть расстояние между ними было достаточное, чтобы не спутать их голоса, если бы девушка тоже кричала, я хочу сказать – эта, – и он кивнул головой назад, указывая на тело Луситы, которое лежало у него за спиной.

– Так. Значит, вы сразу же увидели в воде и пострадавшую, правда?

– Не так хорошо, как тех, ее почти не было видно. Но спутать это нельзя было ни с чем.

– Хорошо, Рафаэль, а какое расстояние, по-вашему, было в этот момент между нею и ее друзьями?

– По-моему, двадцать – двадцать пять метров.

– Хорошо, скажем, двадцать. Теперь, пожалуйста, расскажите, что произошло дальше.

– Ничего особенного, сеньор следователь. Значит, увидели мы девушку… Какое там девушку, мы тогда не видели, кто там, мы это узнали потом, а в тот момент мы только видели, что кто-то барахтается в воде…

Жандарм теперь спокойно стоял рядом с прикрытым телом Луситы, слушая Рафаэля. Секретарь записывал: «…различили человека, барахтавшегося в воде…» Следователь слушал стоя, опершись рукой на одну из больших бочек. Жандарм зевнул и поднял взгляд к потолку. Возле лампочки блестела на свету паутина.

Затем следователь спросил:

– Скажите, пожалуйста, как по-вашему, то, что вы видели, позволяет вам утверждать, не боясь ошибиться, что речь идет о несчастном случае, в котором никто не повинен, имея в виду при этом, что неосторожность также может быть поставлена в вину.

– Да, сеньор следователь, то, что я видел, дает мне достаточно оснований утверждать, что речь идет о несчастном случае.

– Хорошо. Большое спасибо. Вы свободны.

Секретарь написал: «Изложенное выше подтверждаю своей подписью».

Из-за занавески донесся голос:

– Разрешите войти, ваша честь?

– Можете идти. Кто там? Входите! Да, пошлите сюда, пожалуйста, вашего товарища, того, который говорил со мною на берегу.

– Да, сеньор, сейчас же ему скажу. Доброй ночи.

– Всего хорошего.

Из-за занавески появился какой-то человек с шапкой в руке. На лестнице он разминулся с Рафаэлем.

– Добрый вечер. Я служитель морга. Жду ваших распоряжений, сеньор следователь.

Он остановился в трех шагах от столика.

– Я вас узнал. Добрый вечер.

Человек подошел к столу.

– Послушайте, – продолжал следователь, – я пригласил вас, чтобы просить подготовиться к приему бренных останков девушки, утонувшей сегодня вечером. Мы скоро выедем, постарайтесь, чтобы все было готово, понимаете?

– Да, сеньор следователь. Все будет, как вы сказали.

Секретарь обернулся к выходу. По ступенькам спускался студент-медик.

– Хорошо, и, пожалуйста, не ложитесь спать, пока не прибудет судебно-медицинский эксперт. Обязательно.

– Да, сеньор следователь.

– Это все. Идите. Чем быстрей, тем лучше.

Спустившись с лестницы, студент ждал, не глядя в сторону стола.

– Тогда до свидания, сеньор следователь.

– До встречи. Подойдите, пожалуйста, садитесь.

Студент-медик, подойдя к столу, поздоровался со следователем легким поклоном. Служитель морга скрылся за занавеской.

– Ваше полное имя?

Секретарь записал в протоколе:

«Затем перед следователем предстал свидетель, заявивший, что прозывается и является доном Хосе Мануэлем Гальярдо Эспиносой, двадцати восьми лет от роду, холост, по роду занятий студент, проживает в Мадриде, на улице Сен-Бермудес, дом номер сто тридцать девять, четвертый этаж, корпус „Е“, грамотный, к уголовной ответственности не привлекался; упомянутый свидетель, будучи проинструктирован, предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний и приведен к присяге, заявил: „Перед лицом высоких блюстителей закона обязуюсь говорить правду…“

По существу дела: находясь на отдыхе с друзьями в день расследуемого происшествия неподалеку от места, именуемого „Плотина“, примерно без четверти десять вечера услышал крики о помощи, доносившиеся с реки, и с тремя своими товарищами бросился на помощь и увидел с берега, что, по-видимому, тонет человек примерно в тридцати пяти метрах от того места, где находился свидетель со своими друзьями, и не менее, чем в двадцати метрах от того места, откуда доносились упомянутые выше крики о помощи. Сочтя ситуацию угрожающей, незамедлительно бросились в воду свидетель Хосе Мануэль вместе с упомянутыми тремя его товарищами с целью прийти на помощь утопающему и поплыли к тому месту, где перед тем видели тонущего. Прибыв на это место, однако, утопающего не увидели, поскольку его снесло течением, и невозможно его было обнаружить, из-за чего не смогли немедленно извлечь из воды; свидетель показывает, что усилия его и его друзей, направленные на то, чтобы обнаружить утопающего, были безуспешными, и свидетель утверждает, что к нему и его товарищам, когда они находились в воде, присоединился еще один молодой человек, в котором он узнал одного из звавших на помощь и которому предложил немедленно отказаться от участия в спасении, поскольку тот плавал очень плохо, но последний не согласился и продолжал плыть, пока не выбился из сил. Через несколько минут была наконец найдена пострадавшая, и первым ее коснулся предыдущий свидетель Рафаэль, по призыву которого данный свидетель присоединился к нему вместе с остальными, в тот момент находившимися в воде, и тут же было обнаружено, что пострадавшая признаков жизни не подает, и ее доставили на берег, где положили на песок. На каковом берегу свидетель Хосе Мануэль, считая себя компетентным, поскольку является студентом-медиком, произвел осмотр и сразу убедился, что пострадавшая мертва. На вопрос сеньора следователя о том, может ли он с достаточной уверенностью утверждать, что речь идет о несчастном случае, не предполагающем вины третьих лиц, свидетель ответил утвердительно.

Изложенное выше подтверждаю своей подписью…»

– Благодарю вас, – сказал следователь. – Нет необходимости допрашивать двух других ваших товарищей. Вы все четверо свободны, можете уезжать, когда хотите.

– Ну, если мы больше не нужны…

– Нет. Всего наилучшего.

– Доброй ночи, сеньор следователь, доброй ночи.

Секретарь кивнул головой. Студент стал подниматься по лестнице.

– Да, простите, позовите сюда, пожалуйста, девушку. Ту, которая была в воде.

– Понял. Тотчас пришлю, сеньор следователь.

Студент исчез за занавеской.

– Хорошо бы девушка не заставила нас потерять много времени. Кажется, она не в самом лучшем виде для допроса.

Следователь снова закурил.

– Женщины! – сказал секретарь, качая головой.

Следователь пускал дым и разглядывал свод, потом сказал:

– Хороший получился погреб. Не так-то просто, наверно, было вырубить его в скале.

– Видно, сделан очень давно, – сказал секретарь. – Кто знает, сколько ему лет.

– Возможно, и веков.

– Может быть, и так.

Помолчали. Потом следователь сказал:

– Прохладное место, а?

– Еще бы. Летом только в таком месте и жить. Если бы у меня дома…

– Что и говорить. Я бы тоже. При нынешней погоде редко сыщешь такое место.

– Пожалуй, и вовсе не сыщешь… – И посмотрел наверх.

Занавеска отодвинулась.

– Вот и девушка, – сказал секретарь.

Следователь растоптал сигарету. По ступенькам спустилась Паулина. В руке она держала мокрый платок и шмыгала носом. Следователь остановил взгляд на мужских брюках, морщившихся под коленками, они были велики Паулине и висели на ней мешком.

– Я к вашим услугам, – сказала она тихим голосом, когда подошла к столу.

Скомканный платок она прижимала к носу.

– Садитесь, сеньорита, – сказал следователь. – Что с вами случилось? – мягко спросил он, показывая на ее брюки. – Вы потеряли вашу юбку на реке?

Паулина растерянно оглядела себя.

– Нет, сеньор, – ответила она, поднимая голову, – я так и приехала.

Губы у нее совсем побелели, глаза – покраснели. Следователь сказал:

– Простите, я было подумал…

Он смотрел на свод погреба, сжимая и разжимая кулаки. Наступило молчание. Секретарь уткнулся в бумаги. Паулина села.

– Я к вашим услугам, сеньор, – повторила она слегка в нос.

Следователь снова посмотрел на нее.

– Итак, сеньорита, – сказал он как мог мягче, – мы постараемся особенно вас не затруднять. Вы не будете нервничать, а я только попрошу вас ответить на мои вопросы. Не беспокойтесь, их совсем немного, я понимаю, в каком вы состоянии. Пожалуйста, скажите, как ваше полное имя?

– Паулина Лемос Гутьеррес.

– Сколько вам лет?

– Двадцать один год.

– Вы работаете?

– Помогаю матери по хозяйству.

– Где проживаете?

– Улица Бернардино Обрегон, дом номер пять, недалеко от Ронда-Валенсия. – И она оглянулась на дверь.

– Не замужем?

Она покачала головой.

– Умеете читать и писать?

– Да, сеньор.

– Под судом, конечно, не находились?

– Что? Нет, сеньор, я – нет.

Следователь подумал и спросил:

– Вы были знакомы с пострадавшей?

– Да, сеньор, я была с нею знакома. – И опустила глаза.

– Скажите, она вам не родственница?

– Нет, нет, просто подруга.

– Можете назвать ее имя и фамилию?

– Полное имя? Да, сеньор: Лусита Гарридо.

– Второе имя не помните?

– Второе?.. Нет, никогда не слыхала. Я бы вспомнила.

Следователь обернулся к секретарю:

– Не забудьте потом установить ее полное имя. Может, кто-нибудь другой здесь знает. – И снова обратился к девушке: – Лусита… А как полностью?

– Наверно, Лусия. Должно быть, Лусия. Да мы-то ее всегда звали Луситой. Или еще короче – Луси.

– Хорошо. Вы знаете, где она проживала?

– Минуточку… Улица Каравака, дом девять.

– Она работала?

– Да, сеньор. Этим летом она работала в компании «ИЛСА», торговала мороженым. Ну, таким, порционным, понимаете? Ну да, в киоске напротив метро, в Аточе…

– Понятно, – прервал ее следователь. – Сколько ей было лет?

– Двадцать один год, как и мне.

– Понятно, сеньорита. Теперь перейдем к происшествию. Постарайтесь рассказать мне по порядку все, как было, не упуская ни одной мелочи. Спокойно, не волнуйтесь, я вам помогу. Ну, начинайте.

Паулина поднесла ладони ко рту.

– Если хотите, подумайте. Только не торопитесь. Мы подождем. И не расстраивайтесь.

– Понимаете, сеньор следователь, мы перевалялись в пыли… они говорят, давайте окунемся, смоем грязь… Я не хотела, так им и сказала, что в такой час, уже поздно… а они все свое, что, мол, глупости, что может с нами случиться… И так настаивали, что я согласилась, и мы пошли в воду втроем… – Она почти плакала.

Следователь прервал ее:

– Простите, кто был третий?

– Тот, с кем вы говорили там, на берегу, Себастьян Наварро, он мой жених. И вот они и я, – я еще им сказала, не будем заходить далеко… – Она заплакала. – Не будем заходить далеко, а он: не бойся, Паулина… Мы были вместе, мой жених и я, а потом – где Луси? Это я ее хватилась. Да вон она, не видишь, что ли? А вода такая темная, я ее зову: Лусита! Чтобы шла к вам, что она там делает одна… А она не отвечает, мы ее зовем, а она, наверно, уже тонула… Я опять ее зову и тут кричу, боже мой, Лусита тонет! Не видишь, она тонет?! Я ему кричу, и мы оба видим что-то ужасное, сеньор следователь, ей, как видно, попала в рот вода, и она не могла ни позвать нас, ни сказать ничего, а только шевелилась так и так… это ужасно, махала только руками так и так… Мы стали кричать, кричать… – Паулина снова заплакала. – Потом слышим, бросились ее спасать, и я обрадовалась, сейчас ее вытащат, спасут, даст бог, подоспеют вовремя… И Себас, мой жених, он почти не умеет плавать, поплыл им навстречу… А ее уже и не видно, река текла быстро, унесла ее на глубину, к плотине… А я, бог ты мой, какой страх был, они ее все не находили и не находили, было так темно, и ее не видать… – Она окончательно разрыдалась, уткнувшись в скомканный платок, который все время держала в руках.

Следователь встал позади нее и положил ей на плечо руку:

– Успокойтесь, сеньорита, успокойтесь, ну…

Они в последний раз взглянули на море света: вдали мерцали бесчисленные огни муравейника, среди них вспыхивали синие, красные, зеленые огни торговых реклам, башни высотных домов вздымались плотными тенями, словно пики горной цепи, длинные вереницы фонарей тянулись вдаль, к полю, и терялись в черноте земли, над городом стоял фиолетовый нимб, будто купол из распыленного света. Они спустились с плоскогорья, и последний склон Альмодовара остался за их спиной. Теперь лишь луна, поднявшаяся довольно высоко, освещала поля. Брошенный в борозде велосипед они нашли по блеску никелированных частей. Сантос взял велосипед и, ведя за руль, направился к дороге. Кармен обняла его, прижалась, спрятала лицо у него на груди.

– Что случилось? – спросил Сантос.

– Ничего. Приступ нежности, – засмеялась она.

– Поехали, поехали, уже поздно.

Сели на велосипед. Когда выехали на Валенсианское шоссе, Сантос вдруг налег на педали, и они помчались на большой скорости. С ветерком пролетели Вальекас, улицы были уже пустынны. Снова выехали на шоссе, Вальекас остался позади, в лунном свете городок показался Кармен одним цельным силуэтом, четким, словно отлитым из гипса – сплошная ломаная линия крыш. Велосипед мчался, подпрыгивая на брусчатке шоссе.

– Как здорово, Сантос! Давай, жми!

Он чувствовал волосы Кармен у своего лица. Въехали на Вальекский мост, и девушка, изумленная обилием народа, огнями кинотеатров, баров и городским шумом, спросила:

– Что это?

Сантос притормозил, прилаживаясь к уличному движению.

– Это? Вальекас-Сити, пограничный город, – ответил он, смеясь.

Он лавировал, объезжая людей, заполнивших улицы.

Студенты ушли. Друзья Луситы молча сидели на стульях на террасе, под одной из еще горевших лампочек. Сидели, уткнув лицо в руки, скрещенные на столе. Сакариас смотрел на пожилого жандарма, который разговаривал с шофером Висенте. Из-за шума воды не слышно было, о чем они говорят. Оба стояли на дамбе, возле зубчатых колес, которые управляли затворами водоспуска. Шофер вытащил из кармана пачку сигарет, но жандарм отказался, он при исполнении служебных обязанностей. Внизу бурлила мутная вода.

– Да черт бы их побрал, эти обязанности! – сказал шофер. – Ну и служба у вас! Чего только вам не приходится терпеть.

– Сейчас нельзя: как выйдет сеньор следователь да увидит, что я курю, возьмет на заметку – и вот тебе проступок. Дождусь, когда все это кончится.

– Знать бы когда!

– Такие дела идут своим чередом, тут спешить не надо.

– Да я и не спешу. Какая может быть спешка в нашем, шоферском деле. По должности не положено. Жди и жди. Когда едешь, и то приноравливайся к машине. Она, знаете, больше семидесяти не дает, а ее прутом не подстегнешь. Так что и ей спешка заказана. Да оно и спокойнее, верно?

– Действительно, это так. Поспешишь – людей насмешишь.

– Вот именно. Дома у меня спрашивают: когда вернешься? Бывает, что и точно знаешь когда, но я все равно отвечаю: не знаю. Зачем им лишнее беспокойство причинять? Случись какая-нибудь поломка, авария, и ты знаешь, что никто тебя не дожидается и не думает; ах, что там с ним случилось!

– Конечно, при той жизни, которую вы ведете, так лучше, – ответил жандарм Гумерсиндо без особого интереса. Помолчав, добавил: – А теперь вам наверняка придется ехать в морг. Кому же еще?

– Я уж и сам опасаюсь. И это мне вовсе не по душе.

– Да почему? – возразил Гумерсиндо. – Обыкновенное дело. Мнительность, и больше ничего. Какая разница – живых возить или мертвых.

– Мнительность это или как вы там ни назовите, только мне далеко не все равно. Как и всякому, наверно, если говорить начистоту. – Он бросил окурок в черную воду и медленно выпустил дым, потом добавил: – Кому интересно возить в судке остывшую еду. Я-то в этом не нахожу никакого удовольствия.

В прямоугольнике света, падавшем из двери заведения Аурелии, Гумерсиндо увидел знакомый силуэт треуголки своего напарника, который выглянул, чтобы позвать Себастьяна. Тот прошел меж столиками и вслед за жандармом вошел в закусочную. Гумерсиндо возобновил прерванный разговор.

– Живые – опаснее, – сказал он. – От них только и жди неприятностей. А мертвецы, бедняги, плохого не сделают.

– Согласен, только все их побаиваются, а это что-нибудь да значит. У всех к ним одинаковое отношение.

– Я бы лучше согласился возиться с мертвыми, чем вечно воевать со всякими злоумышленниками да получать нагоняи от начальства. Поменял бы не глядя, честное слово.

– А я бы нет. Смейтесь не смейтесь, а со мной странная штука получается, когда я сталкиваюсь с покойником. Это уж точно, не раз со мной такое было. Знаете, что я чувствую, когда случается везти мертвое тело? – Тут он сделал паузу. – Мне кажется, будто сиденье остается грязным, след на нем, понимаете, какая глупость? И я даже не могу прикоснуться к нему, мне страшно, ну, как бывает с мышами или змеями, такая же мнительность или что там еще. И это чувство я испытываю потом много дней. Но в конце концов, конечно, забывается.

Жандарм покачал головой:

– Все это от воображения. У каждого свои причуды.

– Вот потому-то я и не люблю ими заниматься. Не то чтоб особая неприятность от них была, когда их везешь, это ведь совсем недолго, но потом много дней еще вспоминаю, что он вот тут сидел, и будто бы от него пристало что-то к сиденью, неизвестно что, а вот не идет все это из головы, и конец.

– Ну, если умер от заразной болезни, это еще понятно. Но здесь-то…

– В том-то и штука, – сказал шофер, – что для меня все покойники вроде бы заразные.

– Ерунда, предубеждение, надо только подумать, рассудить трезво, и можно от этого избавиться.

– Все это так, не спорю, но только чем глупее и бестолковее какая-нибудь мысль, тем труднее выкинуть ее из головы. Вот что такое эта самая мнительность, понимаете?

Друзья Луситы, притихшие, подавленные, неподвижно сидели за столиками. Вышел мальчуган и стал собирать столы и стулья, сложил их и убрал в сарай возле дома. Терраса опустела, остались только столы и стулья, занятые друзьями погибшей. Потом вышла дочь хозяйки, взяла метлу и принялась сметать затоптанные бумажки, кожуру от фруктов и бумажные салфетки, пустые пачки, окурки, пробки от бутылок из-под пива, оранжада и кока-колы, картонные подносы и расплющенные коробки из-под пирожных, скорлупу земляных орехов, клочки газет – все вперемешку с пылью, – следы прошедшего праздника. Девушка сметала мусор в небольшие кучки у края дамбы и сталкивала их метлой с цементного цоколя в воду. Мгновение они еще белели в стремительном потоке, а потом исчезали в темном водовороте водоспуска.

Снова вышел молодой жандарм, за ним – Себастьян и Паулина. Жандармы обменялись несколькими словами и громко объявили, что все могут уходить, что сеньор следователь всех отпускает. Молодые люди устало поднялись; тут же появился мальчик и убрал последние столы и стулья.

– А нам велено спуститься туда, – сказал молодой жандарм пожилому.

Висенте остался на террасе один. В закусочной уже почти никого не было, когда жандармы прошли в погреб.

– Ждем приказаний, ваша честь.

– Вы их отпустили?

– Да, сеньор.

– Хорошо, подождите здесь.

Следователь взял сумку и вещи Луситы и сказал секретарю:

– Теперь займемся этим.

Секретарь записал: «Затем приступили к осмотру, перечислению и описанию предметов одежды и личных вещей, принадлежавших пострадавшей, которые оказались следующими…»

Следователь открыл сумку и начал диктовать:

– Сумка матерчатая, платье из набивной ткани, шейный платок из того же. – Он складывал на стул предметы, которые называл. – Пишите: белье, два предмета. Записали? Теперь пара босоножек из… пластика, носовой платок, полотенце белое в синюю полоску, пояс пластиковый красный. – Следователь остановился. – Да, и купальный костюм, который на ней. Теперь посмотрим, что там еще. – Он сунул руку в сумку, где забрякали какие-то вещицы. – Гребенка, судок алюминиевый, вилка обыкновенная, салфетка, зеркальце, банка крема, предохраняющего от солнечных ожогов. – Он клал предметы в той последовательности, в которой называл их, на стол, возле бумаг секретаря.

Потом немного помолчал, пытаясь открыть маленький кошелек.

– Так, значит, кошелок замшевый голубого цвета, – высыпал содержимое кошелька на стол. – Посмотрим, что тут есть. – Сосчитал монеты. – Пишите там же: семь песет и восемьдесят пять сентимов мелочью, почтовая марка. – Он снова остановился, что-то рассматривая, и продолжал: – Брошка в виде собачьей головы. Добавьте в скобках: ценности не имеет. Губная помада и пять фотографий, – сосчитал он, не останавливаясь. – Кажется, все. Проверьте по списку на всякий случай.

Следователь закурил сигарету. Прошелся. Секретарь проверил список.

– Все правильно. Не пропустили ничего.

– Тогда едем. Собирайтесь. А вы можете нести наверх останки пострадавшей.

Жандармы подняли тело Луситы и вынесли его на террасу.

– Несем вам подарочек, – прошептал пожилой жандарм шоферу, когда они были уже возле машины.

– Что поделаешь! – вздохнул тот, открывая дверцу.

Труп поместили на заднем сиденье. Вышли Аурелия и следователь.

– Садитесь назад, к пострадавшей, – сказал следователь секретарю.

– Ну, вы уже знаете, сеньор следователь, – сказала на прощанье Аурелия, – что если захотите как-нибудь приехать, мы будем очень рады принять вас… И что…

– Хорошо, большое спасибо за все, сеньора, до свидания, – ответил следователь, садясь в машину.

– Какие будут приказания, ваша честь? – спросил пожилой жандарм.

– Никаких. Можете возвращаться к обычным обязанностям. Всего хорошего.

Хлопнули дверцы, и Висенте занял свое место.

– К вашим услугам.

– До свидания, сеньор следователь, – сказала Аурелия. – И помните…

– Прощайте, – резко прервал следователь.

На террасу вышли хозяйская дочка, мальчуган и еще два-три человека. Жандармы стояли почти по стойке «смирно», пока Висенте разворачивался. Он включил фары, свет выхватил из темноты зубчатые колеса водоспуска, гладкую поверхность водохранилища, мыс и мостик, стволы и кроны деревьев в роще, потом склон холма, огромную шелковицу и дорогу. Висенте дал газ, и машина взяла короткий подъем и поползла к виноградникам, обдав пылью и оставив позади неподвижные фигуры жандармов, стоявших навытяжку и отдававших честь. Проехав мимо виноградников, машина повернула влево и выехала на дорогу к Сан-Фернандо. До поселка не было и километра. Горели лишь уличные фонари, и светились еще двери некоторых закусочных. В машине молчали. Свернули по одной из улиц еще раз влево и выехали на большую круглую площадь, окруженную низенькими домами, с памятником и фонтаном посередине и одинокой сосной. По другую сторону площади открылся выезд из поселка, мимо монастыря и большой усадьбы, – к реке. Кладбище было внизу, не более чем в ста метрах от Харамы. На шум мотора выбежал служитель морга и открыл калитку. Висенте остановился на дороге. Следователь и секретарь вышли.

– Ну как, у вас все готово?

– Да, сеньор следователь, все в порядке.

– Тогда берите.

Служитель помог секретарю, и вдвоем они перенесли тело и положили его на мраморный стол. Потом сняли купальник. Секретарь продиктовал сведения о Лусите; составили и подписали документ о сдаче трупа в морг. Наконец секретарь забрал одеяло и купальник, и все трое вышли из помещения, оставив тело Луситы распростертым на столе. Служитель погасил свет и закрыл дверь на ключ.

– Ну, врачу уже есть чем заняться, – сказал следователь.

– Да, сеньор следователь. Счастливого вам пути.

– Спасибо. С богом.

Служитель закрыл калитку, и «балилья» снова стала подниматься к Сан-Фернандо, потом свернула на Алькала.

Они поднимались по склону к кафе. Шум водоспуска у них за спиной становился все глуше. Тито и Даниэль шли последними, перед ними – Сакариас и Мели. Когда все вышли на шоссе, Фернандо подождал их и сказал:

– Сакариас, ты ведь можешь ехать на ее велосипеде.

– Я об этом думал. Но что делать с ним потом?

– А-а… Не знаю. Не знаю, что мы будем делать. Но…

– Помолчи, Фернандо, – сказала Мели, – оставь ты это, ради бога, потом что-нибудь придумаем.

Тито догнал их.

– Нет, Мели, – возбужденно сказал он, почти прокричал, – надо теперь об этом думать, теперь! Кто пойдет сегодня и скажет ее матери? Кто? Кто явится к матери с ее велосипедом?

Они остановились на шоссе.

– Не кричи, Тито, прошу тебя, – плачущим голосом умоляла Мели, – не надо сейчас об этом, успеем еще подумать, не терзай ты мне душу!..

– Надо об этом думать, Мели, сейчас надо думать! Ну, кто ей скажет, кто?

– Тито, успокойся, – вмешался Даниэль, – что толку расстраиваться раньше времени.

– Но пойми ты, Даниэль, я просто в отчаяние прихожу, как подумаю, что надо идти к ее матери…

– Придется пойти, – сказал Сакариас.

– Да, Сакариас, – ответил Тито, – я тоже понимаю, что надо ей сказать. Вся штука в том, как? Ну как ей сказать?

Они двинулись дальше.

– По-моему, как ни скажи матери, что ее дочь умерла, все будет ужасно, – заметил Сакариас. – Нет тут выбора.

– Я просто в панике, – стонал Тито, – в панике!

– Ну, оставь… – сказала Мели. – Мы все пойдем, сколько нас тут есть. А сейчас не надо, пожалуйста.

– Да, надо идти всем вместе, – решил Тито. – Всем вместе. Иначе я не смогу.

– Никто бы не смог, – сказал Даниэль. – Если бы мне одному пришлось идти, я не смог бы даже подняться по лестнице, сбежал бы.

Мигель, Алисия, Паулина и Себастьян дожидались их уже возле кафе.

– Пусть кто-нибудь вынесет вещи, – сказал Себас, – мы положим их в коляску. Ждем здесь. Мне не хочется входить, если вы не против.

– Не беспокойся, – сказал Сакариас, – мы все сделаем сами.

Паулина осталась с Себастьяном. Остальные вошли. Мигель сказал:

– Добрый вечер!

– Ну как? Как дела? – спросил Маурисио. – Если бы вы знали, ребята, как мы вам сочувствуем в этом несчастье. Надо же было напоследок случиться такому, господи боже мой!

Мигель посмотрел на него, хотел что-нибудь сказать, но не знал что. Наступило молчание.

– Бывает и такое.

– Да. Будьте добры, получите с нас. Мы уезжаем.

– Сию минуту. Может, вам что-нибудь нужно…

– Спасибо, – ответил Мигель. – Мы пойдем заберем велосипеды.

– Подождите, я зажгу свет.

Мужчина в белых туфлях уставился в землю, алькарриец – в стакан. Кармело заглядывал каждому в лицо, пока они один за другим проходили мимо него в коридор. Когда они возвращались с велосипедами, в дверях кухни показались обе женщины, и Фаустина сказала:

– Боже мой, что за пикник у вас получился… Господи, такая молодая девушка! Вы даже не знаете, как нам ее жалко!

Фернандо собрал судки, которые Маурисио уже выставил на стойку. Остался один Мигель со своим велосипедом, он дожидался, пока Маурисио подсчитает, сколько с них. Наконец он расплатился и вышел. Себастьян завел мотор.

– Ждите нас у поворота с автострады, на углу улицы Картахена! – прокричал Мигель Себастьяну в промежутке между выхлопами мотора. – Понял? Там и поговорим!

– Хорошо!

Себастьян тронул и выехал на дорогу. Макарио и Кармело вышли к двери посмотреть, как они уедут. Алисия вздохнула:

– У кого еще хватит сил крутить педали до Мадрида?

– Хочешь не хочешь, а ехать надо.

Мотоцикл умчался, и теперь стало видно, как повернулся свет его фар при выезде на шоссе. Даниэль сел на велосипед последним, и все молча и быстро поехали. Макарио и Кармело вернулись к стойке.

– Бедняги!

– Они любили ее, – сказал Кармело. – Заметно, что все любили эту девчушку, которая утонула. Кто больше, кто меньше, но все плакали, это видно по лицам. Хорошо поплакали, и не только девушки, но и некоторые парни. Когда плачет мужчина, значит, его проняло как следует, перевернуло ему все нутро. – Он скрючил пальцы и поднес руку к животу.

– Неожиданное несчастье огорошит самого крепкого, – сказал пастух, – особенно если случается в праздничный день, когда человек весел и беззаботен и думает только о том, чтобы провести этот день интересно, как они говорят, лихо, вот и получается, что они вроде бы с неба падают сразу в преисподнюю.

Алькарриец сказал:

– С мадридцами такое частенько случается, и все из-за того, что в праздники на них удержу нет. Всякие происшествия бывают, когда они развлекаются, а не во время работы. И смертей по праздникам бывает больше, чем в будни. Вот как они проводят праздники.

– Это верно, – согласился пастух. – Забавы ради хотят луну с неба достать, ну, конечно, срываются и сами падают. Будто с ума посходили, все им невтерпеж, вынь да положь, такие отчаянные, что какой уж тут порядок, суматоха одна да неразбериха.

– И мне они кажутся такими, – заметил алькарриец.

– Ну, не стоит преувеличивать, любят они всякие пикники и забавы, только и всего. В Мадриде чего не найдешь.

– Мадрид – это самое лучшее, что есть в Испании, – вмешался Кармело, подкрепив свои слова категорическим жестом.

– Самое лучшее, – не спеша сказал Лусио, – и самое худшее.

Макарио допил свое вино.

– Ладно, – сказал он, – я думаю, сегодня мы всего навидались. Кто идет домой?

– Все, – ответил пастух. – Во всяком случае, мы с ним. – И потянул за рукав алькаррийца.

– Погоди немного, – возразил тот. – Ну кто нас гонит?

– Да нет, не гонят, сказано – домой, и все тут. Завтра рано вставать. Овечки только по холодку и едят. Чуть запоздаешь их выгнать, не притронутся к траве, жарко им, хоть и голодные. Завтра в пять, сам понимаешь, немного похлебки, чашку кофе – и пошел пятки бить о камни. Ты мою жизнь знаешь. Так что идем, Лиодоро, не задерживай меня, я имею право поспать.

– Ладно, приятель, ладно! Вот допью только. Гляди, какой ты себялюбец: из-за того, что тебе рано вставать, всех спать загоняешь. Пусти, порвешь мне рубашку, чем я тогда свое грешное тело прикрою!

Тот отпустил его, и он обернулся к Маурисио:

– Сколько с меня?

– Четырнадцать стаканчиков, – посчитал в уме Маурисио, – четыре двадцать, все.

Алькарриец вынул из карманчика на поясе одно дуро.

– Ваш покорный слуга тоже уходит, – сказал Кармело.

Все четверо расплатились.

– Спокойной ночи.

– До завтра, друзья.

– Прощай, до завтра.

Остались Лусио и мужчина в белых туфлях.

– И обязательно поужинайте сегодня, обязательно, – сказал Макарио мужчине в белых туфлях.

– Там видно будет, – сухо улыбнулся тот. – Прощайте.

Четверо ушли. Наступило долгое молчание. Мужчина в белых туфлях переступал с носков на пятки, не отводя взгляда от своих ног. Маурисио облокотился на стойку, подперев щеки ладонями, и голова его походила на огромный орех. Уставился в одну точку. Лусио поднял глаза к желтому некрашеному потолку, который в середине прогибался, словно какой-то огромный живот. Из трещины торчала щепа. Ставни были выкрашены в свинцово-серый цвет. Ножки столов выглядели слишком тонкими под толстыми мраморными досками. Полки, уставленные бутылками, казалось, вот-вот обрушатся на Маурисио. Вокруг лампочки вились маленькие темные мотыльки. За дверью в лунном свете виднелась полуразвалившаяся труба старой фабрики в Сан-Фернандо. На литографиях ничего нельзя было разобрать, потому что при электрическом свете они отсвечивали. Узкий дверной проем позволял видеть толщину глинобитных степ.