Текст книги "Харама"

Автор книги: Рафаэль Ферлосио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Фернандо уже возвращался, выжимая плавки.

– Чтобы не было столько работы. Чтобы не портить себе воскресений, думая о предстоящей неделе.

– В чем дело? – спросил Фернандо. – Ну ты и лентяй. Вон как хорошо освоил горизонтальное положение. Счастливые вы: сели, дали газ и в ноль минут уже в Мадриде.

– Куда там, настоящие господа.

Кармен одевалась в зарослях ежевики у подножья холма, а Мели и Алисия держали халат.

– Я красная как рак, – сказала Кармен, посмотрев на свои плечи. Она ловко освобождала тело от одежды. Из-под блузки спустила лямки купальника. – Сейчас оденусь, девочки. Не смотрите, – смеялась она.

– Ну и дуреха, – сказала Мели. – Думаешь, ты Шахразада?

Кармен засучила рукава блузки и застегнула юбку. Потом спустила купальник и вылезла из него. Донесся голос Фернандо, который кричал, чтобы они поторопились.

– Пошевеливайтесь. Ребята уже готовы.

В кустах ежевики что-то прошуршало. Алисия, которая в это время одевалась, испуганно вздрогнула. С вершины холма кидались в них землей.

– Какие бессовестные! – сказала Мели, глядя вверх.

Она разглядела две головы, тотчас же спрятавшиеся. Кармен сказала:

– Мальчишки.

– Нахалы.

Снова зашуршали комья земли по листьям ежевики. Алисия тоже посмотрела.

– У этих идиотов ни стыда, ни совести. Вот ведь пристали!

– Мало ли на свете дураков, – сказала Мели. – Ты оделась?

– Я готова.

Их звали уже хором.

– Не на пожар спешим, успеем.

Они подошли к своим.

– Вы ничего не забыли? – спросил Мигель.

– Не беспокойся, пошли.

Мигель обернулся к Паулине и Себастьяну.

– Значит, постарайтесь подняться наверх до десяти. А если нет, мы оставим вам сумки и судки, чтоб вы их привезли на мотоцикле. Ладно?

– Да, конечно. Мы поднимемся раньше, чем вы уедете, не беспокойся.

– Тогда пока.

– Давайте, веселитесь!

Даниэль, Тито и Лусита сбились в кучу. Слышен был их смех.

– Ну и троица!

– Вы остаетесь здесь, – сказал им Мигель, – ну что ж, только помните, что в десять мы уезжаем. Смотрите сами как быть.

Тито поднял голову и махнул рукой, показывая, чтобы они уходили.

– Шагайте, шагайте, о нас не беспокойтесь. Мы сами с усами, независимые.

– Вот мы какие! – крикнул Даниэль из-за спины Тито.

Лусита сказала:

– До скорого!

Они уже уходили.

– Оба будут лезть к ней наперебой, – сказал Мигель. – Жалко Луситу.

Сантос и Кармен поднимались по земляной лестнице, обнявшись и глядя под ноги, как будто считали ступени.

– Пара голубков, – сказала Мели.

Фернандо разговаривал с Мигелем:

– Старик, уже полвосьмого. Наши, должно быть, совсем извелись, дожидаясь.

Мало-помалу они взбирались все выше и выше, и люди у реки оставались где-то далеко внизу. Многие еще сидели компаниями в роще и на другом берегу, среди кустов, на краю желтеющей пустоши. Обнаженные тела на бетоне плотины отливали медью под заходящим солнцем. Вдоль канала вытянулись тонкие и длинные тени черных тополей.

– Дыхание перехватывает.

Фернандо тяжело дышал. Они поднялись наверх. Мели задержалась на середине склона.

– Подождите, – сказала она им снизу. – Эту высоту надо брать не спеша.

Музыка из приемников поднималась сюда, громкая и назойливая, вместе с говором толпы и грохотом воды в водоспуске, скрытом деревьями; весь этот шум пропитывал кроны деревьев, как жаркий дым веселого пиршества.

– Какая ты неженка, Мели!

Она поднималась очень медленно, упираясь руками в бедра. Посматривала наверх, прикидывая, сколько еще осталось.

– Совсем не могу… – вздыхала она.

Река осталась у них за спиной, и они уже не видели ни рощи, ни пустоши, ни моста. Гребень холма прикрывал позади них реку с ее грязно-огненного цвета водой, эту вену земли, которая была почти неразличима под косыми лучами оранжевого солнца. Снова шли они виноградниками. Алисия повисла на Мигеле, ухватившись за него обеими руками. Склонила голову ему на плечо. Мигель что-то напевал.

– Интересно, они сообразили привезти патефон?

– Убьем их, если не привезли.

– Тебе так хочется потанцевать?

– Ну что за жизнь! – сказала Мели. – Я всеми способами пытаюсь хоть немножко развлечься сегодня. И все безрезультатно. Не возвращаться же домой в таком настроении. Увидит тетка, какое у меня расстроенное лицо, и сразу скажет, что я заболела.

– Господи боже мой, теперь выходит, что ты скучала.

– Ну да! – сказал Фернандо. – Я-то знаю, что с ней происходит!

– Больно уж ты проницателен.

Слева от дороги строили фабрику, и проход остался между огородившим стройку забором и проволочной сеткой виноградника. Шли будто по длинному нефу с цементным потолком, вдоль пустых строительных лесов. Пролетели два голубя.

– Не понимаю, – сказал Мигель. – Всегда вы жалуетесь на скуку, что ты, что моя сестра. Никак этого не пойму. Сам я, ей-богу, не могу различить, когда скучаю и когда развлекаюсь, понимаете? Либо я никогда не скучаю, либо… – И он пожал плечами.

– Ты счастливый.

Выйдя на шоссе, Сантос и Кармен остановились и стали с кем-то громко переговариваться. Сантос обернулся к товарищам:

– Эй, все здесь?!

То были Сакариас и вся компания. Сакариас и Мигель первыми посреди шоссе подали друг другу руки, словно вожди двух племен.

– Как дела, пираты?

– Самое время вам появиться!

– А мы были там.

– Надеюсь, вы привезли патефон, или я хочу слишком многого?

Блондинка, которая была с ними, разглядывала брюки Мели.

– Под деревьями?

– Да, внизу, где плотина.

– Ну и…

– Ничего, неплохо.

– Это видно по вас.

– А вы?

Они остановились на шоссе.

– Разве Даниэль не приехал?

– Приехал!

Фернандо обнялся с другим парнем, громко вскричав: «Самуэлильо, бродяга!» – и стал хлопать его по спине. У Сакариаса под расстегнутой рубашкой торчали ребра.

– Еще приехали Тито, Себастьян с невестой и Лусита, – кажется, всё…

– Помаленьку становимся модерновыми, а?

– Кто? Я?

– Те, что остались у реки… Не знаю…

– Ну ладно, скоро стемнеет, а мы тут стоим.

– Чего не знаешь?

– До чего они дойдут.

– Машина идет, посторонитесь!

– А пластинки?

– Вон у него.

– Какая пыль!

– Да пошли…

У канавы сидели еще трое.

– Вы не знакомы с Марияйо? Это наше новое приобретение.

У нее было лицо, как у китаянки, и гладкие черные волосы. Алисия уже знала ее. Поздоровались, а Фернандо посмотрел на ее грудь и бедра, потом тоже подал руку.

– Да, конечно, и притом стоящее приобретенье, – заметил он, смеясь.

Марияйо выдержала его взгляд с насмешливой улыбкой.

– Очень приятно…

– Пластинок взяли шесть, но одну утром расколол этот лопух Рикардо.

– А что мы тут стоим? – сказала Мели. – Пошли наконец.

– Где вы торчали целый день? Никак не могли вас засечь.

– Мы всегда находим хорошие места, – сказала блондинка. – А ты что думала?

– Еще бы, люди солидные.

Тот, что нес патефон, поставил его на край канавы и стал разглядывать царапину у себя на ступне.

– Эй ты, прохиндей! – сказал парень, у которого на боку висела сумка. – Разве это место для патефона?

Тот поднял голову.

– Меня зовут Рикардо.

У него были ровные белые зубы. Парень с сумкой засмеялся.

– Нас тут не так уж много, – сказал Мигель. – А вас сколько?

– Восемь, не считая собаки.

– Какой собаки?

– Да никакой. А вы сразу и клюнули!

– Ну и шутник. Ладно, что мы тут стоим? Пошли.

Сантос и Кармен снова ушли вперед по дороге к кафе. Остальные пошли медленно, толпой, дожидаясь друг друга. Фернандо пристроился к Марияйо справа.

– А ты из какого квартала? – спросил он. – Если не секрет.

– Из квартала любопытных, – смеясь, отвечала девушка. – Знаешь, где это?

Мигель и Сакариас шли рядом, а Мели взяла под руку Алисию:

– А знаешь, она миленькая. Похожа на китаянку.

– В школе кройки и шитья, где мы познакомились, ее ввали Кореянка.

Сакариас повернулся и крикнул тем, которые несли патефон и все еще медлили у шоссе:

– Рикардо, иди быстрее, нам патефон сегодня нужен!

Самуэль шел с блондинкой, обняв ее за плечи правой рукой. Теперь солнце оказалось впереди, в конце дороги, над холмами Кослады. Две девушки из новой компании ждали Рикардо и парня с сумкой.

– В котором часу ваш поезд? – спросил Мигель Сакариаса.

– В двадцать два тридцать.

– Ты совсем как начальник станции.

– Так говорят на железной дороге.

– Хватит с лихвой. К тому времени напляшемся.

– Не знаю, вдруг какая-нибудь из девиц захочет уехать пораньше и начнет ныть.

Сантос и Кармен остановились перед кафе.

– Мигель, – сказал Сантос. – Подойди на минутку, мне надо тебе что-то сказать.

Кармен прислонилась к стене.

– Что такое?

– Послушай, Кармела что-то неважно себя чувствует. Устала и все прочее, понимаешь? Так что мы решили вернуться в Мадрид. Здесь нам, в общем-то, делать особенно нечего, и лучше ей попасть пораньше домой и лечь спать.

– Ладно, ладно, это ваше дело. Если она устала, поезжайте. Решай сам. Мне, конечно, жаль, что вы рано уезжаете, но раз она устала, так будет лучше.

– Значит, я вытаскиваю машину, и мы трогаемся прямо сейчас. – Покосившись на Сакариаса, он добавил: – Ты уж извини, мы вас не ждем, ладно?

– Да будет тебе!

– Она не очень-то привыкла купаться в реке, оттого, наверно, и устала.

– Ну ладно, ладно! Зачем еще какие-то объяснения? Забирайте велик и катите.

Все уже подошли к кафе.

– Ну, входим или как?

Высокий мясник глядел на них с порога. Сантос сказал:

– Вечером, если поедете через Мачину, сосчитаемся, с кого сколько. А нет – так завтра.

– Договорились, – сказал Мигель.

Вошли гурьбой. Те, кто был в зале, разглядывали девушек, пока они проходили.

– Ну вот мы и снова здесь.

– Очень хорошо, – отозвался Маурисио. – Пойдете в сад, да?

– Конечно.

– Так пожалуйста, пожалуйста. Дорогу уже знаете.

Все направились в сад. Мели шла последней.

– Шик модерн! – пробормотал алькарриец, провожая взглядом девичью фигуру в брюках.

Пастух спросил:

– У вас, в Алькаррии, небось такого не увидишь?

– Куда там! Один раз к нам приехали на автомобиле какие-то люди, дама у них была в брюках и говорили не по-нашему, так им в гостинице отказались подать еду, подумали, что они протестанты.

– Это похоже на Алькаррию, – сказал пастух. – Ну какое отношение имеет религия к тому, что люди надевают на себя.

– Ну конечно же, никакого. Только хозяйка гостиницы очень уж была набожной и боялась, как бы священник на нее не напустился. – Алькарриец рассмеялся, потом продолжал: – Так вот, они сказали, что приехали посмотреть монастырь. Какой такой монастырь? Никто из нас не знал. Наконец какой-то дядя показал им несколько каменных глыб, что лежат как попало на вершине холма. Оказывается, это все, что осталось от монастыря. Кому придет в голову назвать это монастырем? Но приезжих этот самый монастырь здорово заинтересовал. Чем современнее люди, тем больше они интересуются стариной. Оно и понятно. А вот хозяйка-то в этом деле и осталась с носом, опростоволосилась, ведь сам священник отправился показывать иностранцам эти развалины. После того случая она уже так не пеклась о церкви, и вся ее набожность кончилась.

Мясники веселились вовсю. Пастух сказал, смеясь:

– Да, для нее это, видно, был удар.

– Такое встретишь только в глухой деревне, – заметил кто-то из присутствующих. – Не то что здесь, под Мадридом, где народ давно испорчен, и всего повидал, и все знает.

– Испорчен, ох как испорчен, – согласился пастух, качая головой.

Дон Марсиаль послюнил копчик химического карандаша и записал на мраморе счет игры. Шофер в замасленном комбинезоне сказал:

– Достаточно взглянуть, как поставлены свечи в этой модели и в модели «пежо» сорок шестого года. Ерундовая разница, но… – Тут он обернулся к Маурисио. – Налей-ка нам еще по стаканчику, мне и этому сеньору. Понимаете, некоторые фирмы стараются вносить технические новинки в каждую модель, которую выпускают.

– Да, да. Но есть и такие, которые изменяют только кузов. Внешний вид – вот что привлекает. Так сказать, фасад. А «пежо» – это да, это серьезная фирма.

– Конечно. Держите, – протянул он собеседнику стакан, только что наполненный Маурисио. – В машинах, как и во всем прочем, важно в конце концов то, что внутри. Как и во всем на свете. Почему с машинами должно быть иначе?

Появились Кармен и Сантос, который вел за руль велосипед.

– Уже уезжаете? – спросил Маурисио.

– Да, уезжаем. Знаете, нам надо пораньше. Остальные еще побудут.

– Ну что ж… Надеюсь в следующее воскресенье снова видеть вас здесь. – Он вытер руку полотенцем и через стойку протянул Сантосу.

– Тот, высокий, остался, он сегодня за всех будет расплачиваться, – сказал Сантос, пожимая протянутую ему руку. – Чтобы не возиться с расчетом сейчас, ладно?

– Конечно. До скорого свидания, молодые люди.

– До свидания. Всего хорошего, – ответил Сантос, поднимая над порогом переднее колесо велосипеда.

– Заказали?

Патефон стоял на стуле. Из противоположного угла сада на молодежь смотрели жена и родственники Оканьи.

– Сейчас принесут вина.

– Я пью полынную, – сказал, смеясь, Сакариас.

Затылком он касался живой изгороди, поскольку стул отодвинул назад. Патефонный диск трясся, пока его хозяин крутил ручку.

– Что это за полынная? – спросила Мели.

– Восточный напиток.

Сакариас засмеялся. Тонкими и вытянутыми чертами лица он напоминал борзую.

– Значит, ты?..

– Я родился в Багдаде. Ты не знаешь?

– То-то оно и видно!

– Не веришь? Я показал бы тебе метрику, но она на арабском языке, все равно не поймешь.

– Да ладно, верю тебе на слово.

Они уселись за большой стол слева от входа, у капитальной стены дома. Парень с красивыми зубами стоял рядом с тем, который наводил патефон.

– Ну, где же музыка?!

– Минуту терпения.

Алисия спросила:

– А что у вас за пластинки?

– Не первой свежести.

– Для танцев сойдут, – сказал Самуэль. – Даже самба есть.

– Это хорошо.

– И танго «Морской волк» в исполнении Гарделя^[22].

– Вот уж это действительно последний крик! – засмеялся Фернандо.

Блондинка, подруга Самуэля, откинулась назад вместе со стулом и оперлась локтями о подоконник выходившего в сад окна, грудь она выпятила вперед. На девушке была алая блузка.

– Сядь по-другому, – сказал ей Самуэль.

– Почему?

– Сломаешь стул.

– У кого иголки? – спросил хозяин патефона.

– Ты же их взял.

Он похлопал себя по карманам и услышал, как зазвенели иголки.

– Ты прав. Что поставим?

– Ну как, работает? Давай тогда румбу.

– Первое, что попадется, – сказал Рикардо, сунув руку в сумку. – Вот эту.

– Ну-ка, что там?

– Не скажу, сюрприз.

Пять мадридцев, которые пришли еще засветло, сидели за столиком напротив, возле курятника. Петра посмотрела на часы.

– Ох эти дети, что за дети… Пора бы уж.

Серхио повернул свой стул так, чтобы видеть середину сада, где начинались танцы.

– Сейчас придут.

– И мой-то хорош! Должно быть, хлещет там вино…

– А нам еще нужно растопить плиту и приготовить ужин, – рассудительно сказала Фелисита, поддерживая мать.

– Ну конечно! Никто ни о чем не думает! – отозвалась Петра.

Все четверо смотрели на патефон и на ребят, сидевших с Мигелем и Сакариасом.

– Дай ты своей семье хоть немножко свободы, Петра.

Луч солнца, который прилег на неприкрытую зеленью стену, между столиком семьи Оканьи и столиком пяти мадридцев, становился все тоньше и наконец совсем исчез, и весь сад погрузился в тень. Над наружной стеной появилась голова Хуанито. Заиграла музыка.

– Ку-ку, мама! Мамочка, посмотри, где я!

Звучал знаменитый пасодобль «Канарские острова».

– Хуанито!.. Это что такое, спустись немедленно! Сейчас же идите все сюда! Быстро!

Голова Хуанито исчезла.

– Господи! Ну что за разбойники!

Рикардо пошел танцевать с девушкой в черном. В углу Фернандо смеялся, сидя рядом с Марияйо; она вовсю кокетничала, играя своими китайскими глазами.

– Ну и девчонка! – сказал Фернандо. – У тебя такие глаза, детка, каждый в отдельности – целый фильм. Двойная программа, да еще на беспрерывном сеансе. Потанцуем?

Марияйо, смеясь, согласилась.

– Эй, пропусти-ка нас.

Сакариас пододвинул к столу свой стул, и они прошли за ним, задевая спинами листья жимолости. Появился Маурисио с подносом.

– Поставьте сюда, пожалуйста.

– Ого! – сказал Маурисио. – На этот раз вы приехали во всеоружии.

Он снимал с подноса стаканы, беря их сразу по четыре в обе руки, и ставил на стол.

– Простите, что вы сказали?

– С музыкой приехали, – кивнул Маурисио в сторону патефона.

– А-а, да, – ответил Самуэль. – Скажите, а плату вы берете за то, что здесь танцуют?

Маурисио, уже направившийся было к дому, обернулся к нему, держа поднос в руке.

– Брать плату?.. – спросил он. – Вот те на! За что же я могу брать? За пыль, которую вы поднимаете? Ну ты скажи, а ведь неплохо можно заработать!.. – И ушел в дом.

– Не такой уж глупый был вопрос, – сказал Самуэль, оглянувшись на своих. – Если рассудить…

– Конечно.

В центре сада смеялась Марияйо. Мигель наполнил стакан, залпом выпил его и пошел танцевать со своей невестой. Владелец патефона не отходил от своего сокровища.

– Оставь ты его, Лукас, – сказала ему одна из девушек. – Он уже сам играет.

Парень поднял голову и подошел к столу. Сакариас наполнял стаканы.

– Что? Не доверяешь этой механике?

– Бывает, останавливается. Хуани, потанцуем?

– Скоро, наверно, кончится. Ну ладно, пойдем.

Самуэль и блондинка обняли друг друга за плечи и вместе качались на стульях. Девушка напевала пасодобль под патефон. Марияйо снова засмеялась. Сакариас подтолкнул Мели локтем.

– Вот те на, – кивнул он на танцующих, – у меня увели пару.

– Кого это, Марияйо?

Сакариас кивнул.

– Ты сам позволил ее увести, – сказала Мели. – Что, жалко стало?

Сакариас осушил свой стакан.

– Я предпочитаю замену.

– Какую замену?

Сакариас снова откинулся назад вместе со стулом и уткнулся затылком в листья жимолости.

– Стул поедет, и ты упадешь, Сакариас. Так какую замену?

– Да тебя, какую же еще?

– Меня? – повернулась она к нему. – Вот оно что! Понятно. А если она вернется?

Сакариас улыбнулся, заложив руки за голову.

– Место будет занято.

Дети Оканьи пробирались между танцующими. Хуанито столкнулся с Марияйо.

– Мальчик!..

– Мог бы обойти, а не путаться у людей под ногами, – сердилась Петра. – Идите-ка сюда. Какие чумазые!

Она схватила Петриту и высморкала ей нос. Потом послюнила платок и стала вытирать лицо. Девочка ныла, потому что мать слишком сильно терла. Наконец Петра показала ей почерневший платок:

– Смотри! Видишь?

Фернандо и Марияйо подошли к патефону и на мгновение остановились, он протянул руку и переставил иглу чуть ли не на край пластинки. Услышав сбой в музыке, Лукас тотчас оглянулся.

– Эй, не надо! Не трогай!

– А что такого? Ему нужен специальный техник?

Лукас подскочил к патефону:

– Он очень чувствительный. Портится из-за самой малости.

Некоторое время он наблюдал, как работает патефон, потом пошел танцевать. Фернандо сказал Марияйо:

– Так нам больше достанется, верно? За один рае станцуем дважды.

– Но ведь время-то все равно бежит одинаково.

Петра спросила у детей:

– Что делает ваш отец?

– Он там с какими-то людьми…

– Сам ведь говорил, что у машины ближний свет не в порядке, лучше бы нам добраться до Мадрида, не включая фар, не то влепят штраф за техническую неисправность, а только этого и не хватало.

Она увидела Маурисио у столика мадридцев, он принес им еще бутылку вина.

– Послушайте, Маурисио! Мой муж там, с вами, не правда ли?

– Фелипе? Он в доме, у стойки, никуда не ушел.

– Так передайте, пожалуйста, ему от моего имени, чтобы он подумал наконец, что делает, и соображает ли, который час.

– Уже хотите бежать?

Танцуя между столиков, Фернандо взял стакан вина.

– Старье! – крикнул он тем, кто сидел.

– Пусть поставят румбу, тогда увидишь! – откликнулся Самуэль. – Он не видел, как я танцую, а, Сакар? Ты помнишь, как мы выдавали в позапрошлом году в «Пальмерасе»?

– Вы ходили в «Пальмерас»? – спросила Мели.

– Вот с этим птенчиком. Четыре или пять раз были.

– Больше, больше, – сказал Самуэль.

– И ты ему разрешала? – спросила Мели блондинку.

– Тогда он еще не был со мной. Иначе я бы узнала. – Она погрозила Самуэлю пальцем. – Уж показала б ему!

– Ты на коротком поводке, Самуэль, а? – улыбнулся Сакариас. – Не отпирайся.

– У нее-то? Вот еще!

– Попробуй – увидишь, – сказала блондинка. Взяла Самуэля за руку и добавила, обращаясь к Мели: – Он ведь хороший парень, понимаешь?

– Блажен, кто верует, – ответила Мели.

Фернандо опять оказался возле них и поставил на стол пустой стакан. Сакариас наполнил стаканы и сказал:

– Там, в «Пальмерасе», он был король и разодет в пух и прах. С тех пор уже здорово сдал!

– А ты откуда знаешь? – напустилась на него блондинка. – Откуда тебе знать? – И нежно прижалась к Самуэлю.

– Верно говорю, девушка, следа от прежнего не осталось! Ничего похожего!

– Ошибаешься, Сакариас, – возразила блондинка. – Хочешь, чтобы я тебя просветила?

– Оставь ты его, – сказал Самуэль.

Сакариас рассмеялся.

– У тебя дурные намерения, – сказала ему Мели. – Ты хотел развенчать его в глазах невесты.

– В моих-то? У меня такие вещи в одно ухо влетают, в другое вылетают. Что было, то было. Так я и приревновала Самуэля, держи карман шире, болтай, не болтай.

Сакариас осушил стакан, потом сказал!

– Ты Мария Луиса, лишила меня лучшего друга, увела его навсегда. Вот в чем штука. И не думай, что я тебе это запросто спущу.

– Ах, вот оно что? Но это можно легко исправить. Раз тебе так не хватает Самуэля, найди себе невесту, и мы будем все вместе, вчетвером, идет?

– Это нелегко, – ответил Сакариас.

– Ты думаешь? – сказала блондинка. – А я считаю, что легко.

Мели сказала:

– Достану-ка я «Бизон». Хотите закурить?

Ее сумка висела на спинке стула.

Мигель и Алисия танцевали молча.

– Пошевеливайся веселей, – сказала Рикардо девушка в черном. – Ты что так торжественно меня водишь?

– Чтобы с тобой танцевать, детка, не знаю, какие ноги надо иметь.

– Ты преувеличиваешь.

– Ну как? Переставим еще разок? – спросил Фернандо, когда обе пары сошлись поближе.

– Напрашиваешься на ссору с этим парнем. Он тебя убьет, если ты еще дотронешься до патефона!

Фернандо засмеялся:

– Тогда придется с этим покончить…

И увлек за собой Марияйо в быстром танце. Они кружились больше всех, лица плыли перед глазами, а они смеялись и смеялись. Марияйо сказала:

– Так это и есть знаменитая Мели?

Он ответил:

– Ты о ней слышала?

– А кто о ней не слыхал? Личность известная.

– Я не знал, что настолько.

– Ну, мне не раз о ней говорили, особенно Алисия, она от нее без ума. Так что я при таком шуме и буме представляла себе нечто большее. Сама Мели!

– А что большее?

– Ну, я ждала, что увижу очаровательную женщину, что-то сногсшибательное.

– Значит, Мели тебя разочаровала?

– Она, конечно, красивая. Но не…

– Что?

– Не то.

Они оба смотрели на нее, пока быстро кружились. Потом уже не говорили о ней, но Марияйо все еще разглядывала Мели: та теперь закурила сигарету.

Музыка смолкла. Патефонная игла шипела вхолостую. Лукас поспешил снять ее с пластинки.

– Ну как?

– Замечательно.

Все вернулись к столу. Алисия села слева от Мели и спросила ее:

– Ты ведь так хотела танцевать?..

Мели пожала плечами.

– Хочешь сигарету? – спросила она.

– Спасибо, Амелия, попозже, – ответила Алисия, глядя на свои руки.

Мели приоткрывала рот и пускала дым медленно, не дыша.

Петра сказала детям:

– Одевайтесь, ребята. Не то еще подцепите простуду. Как только придет папа, мы сейчас же поедем. Ты что, Амадео, делаешь? Что это ты придумал?

Мальчик надевал брюки поверх плавок. Он ответил:

– Да они высохли, мамочка. Потрогай, только потрогай…

– Ну скажите на милость, какой стеснительный. А ну-ка, разденься тут, за стулом, раз так. Да гляди, прячься хорошенько, чтобы никто ничего у тебя не увидел, не то, чего доброго, все испугаются и убегут!.. Что у тебя там есть, чтоб так стесняться! Ишь ты!..

Хуанито подошел к матери, чтобы она помогла ему натянуть помочи. За столиком, где сидели пятеро, одна из девушек вполголоса пела.

– Ну, ты готов?

Амадео не ответил. Он так и стоял в полутьме за стульями, он плакал.

Теперь на шоссе у переезда сидел нищий. Подстелив газету, он выставил напоказ культи обеих ног. За полуразвалившейся фабрикой в Сан-Фернандо-де-Энарес небо окрасилось в желто-зеленые тона.

Фаустина лущила чечевицу на кухонном столе у окна. Из сада до нее доносились голоса.

Кирпичные своды моста понемногу темнели, солнечная полоса ползла уже по другому берегу. Паулина провожала ее глазами вдоль пустоши, к террасам возле Алькала, где верхние срезы окрасились в цвет меди, горя пыльным и тусклым огнем.

– Что ты разглядываешь?

– Ничего.

Себастьян поднял руку и дотянулся до лица Паулины. Она спросила:

– Тебе хорошо? – И запустила пальцы ему в волосы.

– Много я накатал на этой машинке!.. Глядите: Сантандер, Вальядолид, Мединалькампо, Паленсия, – перечислял он, загибая пальцы, – Бургос, Асторга, Торо, Ла-Корупья, вся Галисия, Ионферрада, порт Пахарес, Овьедо, все это я проехал на моем «пежо», а еще через Самору, и Пеньяраду, и Саламанку!.. Всю страну! Что уж тут говорить!.. Не боялся я дороги ни днем, ни ночью, ведь в те времена было мне немногим больше двадцати. В этом возрасте, вы меня понимаете, хочется охватить все, что только возможно, весь мир тебе мал. И в любой час я отправлялся в поездку, ни о чем не спрашивал; вставал с постели, пригоршня холодной воды – и в машину! Мне было все равно, ехать за чесноком в Самору или в Басконию за железом. Какая разница! Надел куртку – и гони. Маурисио, налейте, пожалуйста. Была у меня немецкая овчарка, знаете, чудо! Чудо, не собака! Никогда ее не забуду. Какие у нее были клыки! Так вот, я говорю, что касается «пежо», тут уж мне лучше никто ничего не говори.

У переезда нищий хлопал себя по культям, прося милостыню у всех, кто шел с реки к автобусу или на станцию.

В листьях жимолости и винограда густели тени.

– Господи, о чем он думает? Ведь уже так поздно!..

Фелисита смотрела в сторону стола, за которым сидела компания Мигеля и Сакариаса, разглядывала всех, ловила каждое слово и каждое движение.

– Давай что-нибудь! Какая разница! Все равно будем танцевать!..

Руки у девушек были оголены, они поворачивали их, разглядывали, гладили. Кто-то уже закрыл створки окна позади блондинки. Лица сидевших в полутьме беседки были почти неразличимы. Вдоль стены с одного конца сада на другой пробирался кот.

– Извините, что обращаюсь к вам с просьбой, сеньоры! Несчастный калека взывает к вашему великодушию! Дай вам бог в жизни всего хорошего! Подайте немощному! Христиане! Подайте на хлеб инвалиду, который не может сам его заработать!

Опустился шлагбаум. Монеты падали на газету к культям калеки.

– Точно, – сказал пастух, – у меня от обеда остался кусочек сыра.

Он пошарил в сумке среди бумаги. Развернув пакет, извлек розоватый треугольник сыра.

– О, овечий! Это здорово. Как хорошо, что ты догадался отложить для друзей такой гостинец, пора уже закусить.

Игра в домино продолжалась яростно и упорно, на время игроки замолкали, и слышались лишь отдельные слова и неумолимое хлопанье костяшками о стол, когда наступала очередь паралитика. После каждого кона разговор возобновлялся.

– Кому охота торчать в поло в полдень, когда солнце печет в полную силу.

Пастух положил сыр на стойку и разрезал его на кусочки.

– Ну вот, – сказал он, складывая нож. – Поклюйте. Здесь мало, но зато все, что есть.

– Такой сыр не прочь были бы держать для закуски многие модные бары и кабачки в Мадриде.

– Конечно, – согласился алькарриец. – А вы не хотите?

– Спасибо, я, пожалуй, не буду.

Пастух обернулся:

– Не хотите сыра? Ну хоть кусочек, чтоб потом вы могли сказать, что пробовали. Ай-яй-яй, сеньор Лусио! – И он покачал головой. – Сдается мне, что вы нами брезгуете. Если нет – докажите!

Асуфре почуял сыр и вертел хвостом, ожидая подачки.

– Наверно, так оно и есть, – сказал Маурисио. – Тем более он сегодня еще не завтракал…

– А это уж совсем вредно.

– Мошенник! – закричал Кока-Склока. – Здорово ты рассчитал! Вот это забой! На этот раз вся рыба у нас! Эй, Марсиаль! Считай, считай…

– Сам считай, рыба ваша, – ответил дон Марсиаль.

Асуфре подпрыгивал и ловил в воздухе корочки сыра, которые бросал ему Чамарис.

– Он хоть помнит, что надо готовить ужин? Помнит, что детям надо ложиться спать?

Петра складывала и разворачивала салфетку снова и снова.

– И причем без фар, как он говорит. А при этом свете…

Она подняла глаза к небу.

– Перекусили в Альба-де-Тормесе и вперед. В шесть – в Саморе. Как стрела летишь, все нипочем! Что спуск, что подъем – все едино. Для него везде ровная дорога. Пейте, сейчас Маурисио еще нальет.

Оканья машинально подчинялся.

Паулина глядела на равнину, на высокую, прямую, как стрела, насыпь железной дороги. Приближался почтово-пассажирский из Гуадалахары. Себастьян поднял руку, взглянул на часы. Блаженно вздохнув, повернулся на другой бок. Вдали, на восточных хребтах плоскогорий, солнце уже покинуло последнюю вершину.

– Да воздастся вам сторицей за ваше милосердие! Дай вам бог счастья, молодая пара! Чтоб вам радостно жилось на свете, чего навек не дано несчастному калеке! К милосердию вашему взываю! Христиане! Извините, что обращаюсь к вам с просьбой! Подайте монетку немощному инвалиду!

Шлагбаум закрыли. Какие-то женщины побежали к станции.

– А что, если нам поехать через Викальваро?

Кармен не отвечала; она прислушивалась к шуму поезда, который уже громыхал по мосту. Она облокотилась о красно-белый шлагбаум и слушала. «Успеем, успеем, не бегите!» – кричали друг другу женщины, а сами все равно бежали. Земля дрожала. Сантос придерживал велосипед за седло.

– Я сохраню твое место, Мели! Надеюсь, ты вернешься, да?

Она шла танцевать с Фернандо, обернулась:

– Да, Сакариас, сохрани. – Они переглянулись. – Спасибо.

– Звучало танго.

Прошел поезд, фыркая паром, словно захлебываясь яростными восклицаниями «фу-фу!», сопровождаемыми перестуком колес. У станции заскрежетал тормозами. Последний вагон остановился метрах в двадцати от переезда. К вагонам устремилась толпа пассажиров.

– Что мы ждем?

Шлагбаумы поднялись, люди пошли через пути.

– Я говорю, а что, если нам поехать через Викальваро? Оттуда выедем на Валенсианское шоссе и по нему, через Вальекас, – в центр.

– Разве это не дальше?

– Не намного. Но так мы выйдем из общего потока машин, возвращающихся из загорода. На этой дороге никого нет. Чистое поле.

– Ну давай, если ты знаешь, как ехать. Наверно, скоро совсем стемнеет.

Он вывел велосипед на дорогу, перекинул ногу через седло и, твердо стоя на земле, сказал:

– Садись.

Кармен села на раму и ухватилась за руль.

– Оставьте меня в покое! Отстаньте от меня!

Под деревьями было уже довольно темно.

– Да что мы тебе сделали? Иди сюда, Даниэль!..

– Ничего. Ничего вы мне не сделали. Вы мне надоели.

Он пошел прочь от Тито и Луси и в нескольких шагах упал ничком в пыль. Из рощи реку уже почти не было видно.

«В лачуге ветхой – на побережье, – где днем и ночью – шумит прибой, – жила рыбачка – с детьми и мужем, – была довольна своей судьбой…»