Текст книги "Харама"

Автор книги: Рафаэль Ферлосио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Вот этому воскресенье действительно в праздничек, только пошевеливайся, – заметил Тито.

Ближе к шоссе стояли дома, окруженные глинобитными стенами, на которых сверху блестело битое бутылочное стекло.

– Вот уж это, по-моему, ни к чему, – сказал Мигель, указывая на стены. – Плохим человеком надо быть, чтоб такое устроить.

– Бывают люди, которые воровства боятся хуже лихорадки.

– Оно, конечно, никому не нравится. Но бороться с воровством вот так – не дело. И не столько само по себе это нехорошо, сколько потому, что этим самым выражают. Ну, что они нам показали? Ничего, кроме себялюбия и страха за свое добро.

– Это верно. Хорошего тут мало.

– Ведь надо же! Видно, тот, кто придумал эту штуку с битым стеклом, остался очень доволен. Уж наверняка был самый что ни на есть поганец и жадюга. Просто сукин сын.

– Правильно говоришь.

Они подошли к кафе Маурисио.

– Привет.

– Ну как, ребята? Хорошо искупались?

– Да ничего.

– Обедать, значит, здесь будете?

– Нет, на реке. Мы пришли за судками.

– Что ж, отлично. Вам еще вина? Вижу, с тем, что налил утром, вы хорошо управились.

Маурисио взял пустые бутылки со стойки. Лусио сказал:

– Слушай, налей им по стаканчику, я угощаю, а заодно и всем нам налей.

Мигель обернулся:

– Большое спасибо.

– Не за что.

К Маурисио подошел полицейский и спросил, кивнув в сторону Мигеля:

– Этот сеньор, ты говорил, хорошо поет!

Маурисио с укоризной посмотрел на него:

– Да, этот. Чего тебе от него надо? – И он обернулся к остальным. – Сейчас увидите, что значит никому не давать покоя.

Полицейский, не слушая его, подошел в Мигелю и восторженно сказал:

– Извините, позвольте мне вас приветствовать. Меня зовут Кармело Хиль Гарсиа, я большой поклонник пения.

Он обращался к Мигелю так, словно тот был знаменитым певцом.

– Очень приятно.

– Мне тем более. Особенно я люблю фламенко, – продолжал полицейский. – Знаете, прошлой зимой, нет – позапрошлой, я пошел на большую жертву: купил себе проигрыватель. Короче, доставил себе удовольствие. А все ради канте хондо^[12]. Не думайте, мне во многом пришлось себе отказать. И все же считаю, оно того стоило. Да, да, теперь я знаю Пене Пинто и Хуанито Вальдеррама – королей песни, всех узнал, наверно, всех…

Он все еще продолжал жать руку Мигелю, который смотрел на него, улыбаясь.

– Послушайте, только не считайте меня профессионалом, – сказал Мигель. – Я немного пою, вот и все. Для друзей.

– А я не сомневаюсь, что вы это делаете как нельзя лучше. Надеюсь, я буду иметь удовольствие немножко вас послушать. Мне доставит большое наслаждение, честное слово.

Маурисио не выдержал:

– Да отпусти ты его руку, горе мое! Каждый и сам потеет в такую жару, как сегодня, ну зачем еще держать друг друга за руки!

Кармело послушался.

– Ничего, ничего, – сказал Мигель. – Это очень любезно со стороны сеньора…

– Оставьте, он, как пропустит два-три стаканчика, становится таким надоедливым, ну прямо за горло берет. Уверен, к тому ведет, чтобы вы тут же ни с того ни с сего пустились в пляс, да еще и песни запели с ходу, вот так, натощак и всухую.

Полицейский запротестовал:

– Неправда! Я прекрасно знаю, как должно приступать к пению: в стиле булериа^[13]. А ты что думаешь? Никого нельзя просить, чтоб взял да и начал ни с того ни с сего. Чтоб получилось как следует, надо войти в настроение и мало-помалу разойтись. Верно я говорю, а?

– Да верно, верно. Только сейчас-то ты оставь парня в покое. Хватит ему надоедать! Тебе непонятно, что все уже от тебя устали?

– А что тут такого, дружище? Мне очень приятно было познакомиться с молодым человеком и обменяться впечатлениями о том, чему оба мы так преданы. Правда, я вам не надоедал?

– Никоим образом, совсем напротив…

Мясник и Чамарис заливались смехом.

– Во дает этот Кармело! Силен, бродяга!

Тито не мог долее сдерживать смех, а скоро и Кармело присоединился ко всеобщему веселью, сохраняя настороженно-счастливое выражение лица и как бы чувствуя себя польщенным тем, что он – причина этого хохота. Не смеялся только мужчина в белых туфлях. В дверях появилась девочка в красном платье и сказала с порога:

– Отец… – И запнулась, увидев мужчину в белых туфлях.

Маурисио сказал:

– Заходи, милая. Не стой на солнцепеке.

Девочка колебалась. Вмешался Чамарис:

– Да входи же, Марита, не будь букой. Никто тебя не съест.

Тогда она бросилась вперед, мелькнула как метеор и уцепилась за штанину Чамариса. Тот поцеловал ее в голову и сказал:

– Послушай, дочка, что это ты сегодня вдруг так застыдилась? Ты же у меня сорванец. Ну, чего тебе?

Девочка тихонько ответила:

– Мама сказала, чтоб вы шли обедать.

– Ладно. Вот сейчас и пойдем.

Девочка все крепче цеплялась за штанину отца, отвернувшись от всех присутствующих. Тогда мужчина в белых туфлях подошел и опустился на корточки рядом с ней. Он сказал, улыбаясь:

– А я уже понял, что это ты была сегодня утром. Я ведь узнал тебя, лягушонок.

Она спрятала лицо в колени Чамариса. Мужчина в белых туфлях не отставал от нее:

– Ну, повернись, барышня, посмотри-ка на меня. Ты думаешь, я на тебя рассердился?

Девочка повернула голову и заулыбалась; снова зарылась лицом в колени отца. Человек в белых туфлях продолжал:

– Хочешь быть моей невестой?

Девочка рассмеялась громче и повернулась к нему. Отец сказал ей:

– Это что ж у тебя за секреты с парикмахером?

– Это наше дело, – отозвался мужчина в белых туфлях, – правда, моя хорошая? Как тебя зовут?

– Мари.

Чамарис допил стакан и сказал:

– Не иначе, напроказничали вдвоем. Ну, пойдем, дочка, домой.

– Славная у вас девочка, – обратился к нему мужчина в белых туфлях, поднимаясь. – Ладно, Мари, ладно, миленькая, мы с тобой еще увидимся. Правда?

– Ну же, дочка, ответь хоть что-нибудь парикмахеру, раз уж вы такие друзья.

– До свиданья, сеньор парикмахер.

– Может, ты меня поцелуешь?

Он наклонился к девочке, и она машинально чмокнула его, едва коснувшись щеки.

– Ну вот. До свиданья, моя красавица.

– До скорого, сеньоры. Вперед, Асуфре!..

Пес вскочил и выбежал в дверь, опередив хозяина.

– До вечера.

Мужчина в белых туфлях пояснил:

– Большая у него дочка, ведь он еще совсем молодой. Интересно, сколько девочке лет?

– Должно быть, шесть или семь.

Мигель обратился к Маурисио:

– А скажите, не могли бы вы дать нам кувшин и немного льда, чтобы сделать сангрию?

– Боюсь, что льдом я не очень богат. Мне его надо растянуть до ночи. Ну посмотрим. А кувшин найдется. Фаустина! Тогда, верно, вы возьмете еще и газированной воды?

– Да, да, – ответил Тито. – И лимон, если можно.

– Лимон, кажется, есть.

Вошла Фаустина.

– Что?

– Поищи там кувшин для этих молодых людей. И лимон.

Женщина кивнула и ушла внутрь дома.

– Неплохо придумали, – сказал Лусио, – в такую жару сангрия – как раз то, что надо. А я на вашем месте знаете что добавил бы туда? Три-четыре рюмки рома. Та крепость, что теряется, когда разбавляют газировкой, была бы, так сказать, восстановлена крепким ромом. А? Как вам этот рецепт?

– Рецепт хорош. Только слишком много уж будет намешано, как бы потом девушкам в голову не ударило.

– Да, конечно, в этом случае… Раз уж вы оглядываетесь на юбки, я умолкаю. Но замечу, что в мое время мы с ними не считались, своего не упускали. А теперь, ясное дело…

Вошла Фаустина, поставила на стойку кувшин. Уходя, задержалась в дверях и, указывая пальцем на кувшин, обратилась к Тито:

– Глядите, не разбейте его. Хорошо? Он у меня один. Так что осторожно.

– Не беспокойтесь, сеньора, станем беречь больше своего.

Фаустина исчезла в коридоре.

– А лимон?! – крикнул ей вдогонку Маурисио, поднимая голову от ящика со льдом. Он вытащил несколько кусков льда и положил их в кувшин. – Придется вам обойтись этим. Больше не могу.

– Ну и хватит. Большое спасибо.

– Сколько бутылок газировки?

– Как ты думаешь, Мигель? Сколько унесем?

Мигель был занят тем, что набивал сумки бутылками и судками.

– Ну… Давайте восемь, что ли. Восемь, думаю хватит. И еще одну бутылку вина. Та, которую мы оставили внизу, скорей всего уже на исходе.

– Значит, восемь.

Вошла Фаустина:

– Вот лимон.

Положила лимон на стойку рядом с кувшином и снова скрылась. Мигель и Тито собирали пожитки. Мясник заметил:

– Да вас там порядочно.

– Нас приехало одиннадцать, – пояснил Мигель и обернулся к Маурисио: – Прошу вас, налейте всем по стаканчику за наш счет.

– Спасибо, молодой человек.

– Не за что, на здоровье.

– А ведь не дело выезжать за город нечетным числом, – сказал Лусио. – Один все время лишний.

– Не беспокойтесь, тот, кто лишний, за всех позаботился о выпивке и спит как сурок. Даже не купался, – ответил Мигель.

Тито спросил его:

– Слушай-ка, а в самом деле, что нам делать с судком Дани? Все-таки захватим?

– Ну конечно. Неужели ты хочешь, чтобы мы ему подложили такую свинью?

– Но он-то нам уже подложил.

– Ну и что, ты хочешь с ним расквитаться за эту глупость?

– Да нет, что за вопрос. Мне-то что. Это вы так говорили. По мне, так захватим, о чем речь.

Мигель все упаковал и распрощался:

– Ну, тогда пока.

– Счастливо, хорошо вам повеселиться.

– До свиданья, ребята. Осторожно, не споткнитесь, не то с вашей поклажей…

– Спасибо, постараемся. Всего хорошего.

И они вышли, повесив сумки через плечо. В руках Мигель нес три бутылки, Тито – четвертую и кувшин, который дала Фаустина.

Мясник спросил:

– А который час?

– Время обедать. Около трех уже.

Полицейский снова снял фуражку и почесал затылок. Мясник сказал:

– Не дают покоя?

– Талант великий не дает ему покоя, – ответил за него Маурисио.

Мясник зевнул и подошел к двери. Издали доносилась музыка.

– Отсюда слышно, что творится на реке.

– Там, видно, уйма народу.

– Раньше мы, деревенские жители, – сказал мужчина в белых туфлях, – уезжали на воскресенье в город. А теперь наоборот – столичные едут в деревню.

– Всякому человеку мало того, что у него есть, – произнес Лусио. – Всегда хочется чего-то другого.

– Вот это точно, – отозвался Кармело. – Но будь я в Мадриде, ни за что не стал бы скучать по здешним местам. Кто б ты ни был, а лучше быть никем в Мадриде, чем алькальдом в Торрехоне, хоть это и большой поселок. В народе говорят: «Выше Мадрида – только небо», – вот оно как, и этим все сказано.

Мясник, улыбаясь, обернулся к нему:

– Ну хорошо. А что бы ты делал в Мадриде, интересно узнать? Расскажи-ка.

– Я?.. Что бы делал?.. – Глаза у него загорелись. – Что бы я делал в Мадриде? – Он прищелкнул языком, словно собираясь рассказать что-то очень пикантное. – Ну прежде всего… я пошел бы к портному. Чтоб сшил мне костюм, только как следует. И чтоб материал был самый наилучший. Тройку за пятьсот песет…

Он провел руками по заношенной куртке, будто хотел ее преобразить. Маурисио прервал его:

– За сколько? А почем, ты думаешь, в Мадриде костюмы на заказ? За пятьсот песет ты не закажешь и жилета, мой дорогой.

– Ну и что за беда, – ответил Кармело. – Кто говорит «пятьсот», тот скажет и «семьсот»…

– Ну ладно, продолжай. Допустим, за семьсот ты оденешься почти прилично. А потом что? Давай, рассказывай дальше.

– Потом я вышел бы на улицу в новом костюме, напомаженный, с шелковым платочком вот тут, в нагрудном кармане. А? Ну, там галстук, на руке – часы-хронометр, и пошел бы я прогуляться по Гран-Виа. Ненадолго, туда-обратно, и все, потом отдыхать уселся бы на террасе кафе… Как оно там называется? Ну да, «Сахара», на террасе «Сахары». Там развалился бы в кресле и похлопал в ладоши – вот так. – Он показал как. – И тут подбежал бы официант: два пива, самого лучшего и… и жареного картофеля, вот так! Да, и вот еще что – ботинки запылились. Пусть-ка сейчас же пришлют мне чистильщика, чтоб навел блеск на мои ботинки…

Мужчина в белых туфлях посмотрел на свои ноги. Лусио сказал:

– Я так и знал, дружище, обрати внимание, я знал, что так будет.

– Что знал?

– Что прежде всего вы потребуете чистильщика. Я был уверен.

– Это почему же вы были в этом уверены?

– Знал, и все тут. Иначе не бывает. Я давно живу на свете. Обязательно: первое, что приходит к голову всякому, кто говорит о роскошной жизни, – это чтобы кто-то почистил ему ботинки.

– Можно бы приняться и за четвертую бутылку.

– А чем закусывать? – возразила Алисия. – Сейчас нам хорошо бы какой-нибудь аперитив.

– Знаешь что, – сказал Фернандо, – в этой реке водятся раки. Поди попробуй, может, поймаешь.

– Как остроумно!

Себастьян предложил:

– Минуту назад тут вроде бы проходил продавец земляных орехов. Можно взять на пару песет. Вот вам и закуска.

– Неплохая мысль. Где ты его видел?

– Он только что прошел туда, вниз. Такой дядечка в белой куртке и в колпачке из газеты, как у клоуна.

– Погляди, может, увидишь его.

– Тебе, детка, лишь бы поесть… – сказала Мели.

– Так ведь и в самом деле надо, пора уж… Смотрите! Вон тот с орехами! Разве это не он?

Продавец орехов стоял под деревьями возле какой-то компании, солнечное пятно играло на его белой куртке. Фернандо сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Продавец, который в это время получал деньги, сделал знак рукой, что сейчас подойдет.

– Быстро ты его узрела! – сказал Фернандо.

– Она и не то может… когда речь идет о еде.

Алисия рассердилась:

– Да что вы на меня, ей-богу. Будто я обжора какая-нибудь.

– А что тут плохого? Признак здоровья.

Себас на мгновение поднял голову с колен Паулины и поглядел из-за ее спины на соседей по пляжу.

– Кстати, о еде: чувствуете, какой запах там у них от паэльи идет?

– Я давно его почуял, – отозвался Сантос. – Не хотел об этом говорить, чтоб не растравлять вас. Я бы не прочь пойти к ним и узнать, не найдется ли и для меня местечка.

Там, в семье Будды, все дружно работали ложками, поддевая еду прямо со сковороды. «Тут кто зевает, тот воду хлебает», – сказал Будда, захохотав собственной шутке, поперхнулся, шумно закашлялся, побагровел. В роще теперь крики поутихли, из закусочных доносилось радио: «О Португалия, за что я так тебя люблю!..» Тени от деревьев падали на север, в сторону Сомосьерры. Никто уже не купался.

– Так что с этой бутылкой? – спросил Сантос.

Продавец подошел к ним.

– Добрый день, сеньоры. – Он поставил на землю свою корзину, чтобы увидели товар. – Что прикажете?

– Орехов.

– По песете за мерку. – И показал деревянную чашку с железным ободом. – Сколько вам?

– На одно дуро.

– Подожди, Фернандо, – сказала Алисия. – Это мое дело, а заплатит Мигель.

Фернандо продолжал рыться в карманах.

– Что за ерунда! – возразил он. – Скажешь тоже.

– Я же попросила. Вот у меня кошелек Мигеля.

– Сиди спокойно, Алисия, чего тут разбираться. Есть-то мы будем, верно? Ну и хватит!

– Пошли церемонии, – сказала Мели. – А может, ты собираешься угощать только своего жениха?

– Да нет, что ты. Просто потому, что ведь мне захотелось!

– А какая разница?

Фернандо взял кулек из рук продавца и вручил ему пять песет.

– Осторожно, не рассыпьте, – предупредил тот. – Всего наилучшего. – И пошел дальше между деревьями: – Орешки земляные! Жа-а-реные!

Себас повернул голову, не поднимая ее с колен Паулины.

– Лапушка, Паули, почеши-ка мне спину.

– Еще чего?!

– Да очень уж чешется.

– Не надо было столько лежать на солнце. А если я почешу, станет еще хуже. Хочешь, намажу тебя кремом?

– Не хочу мазаться – потом пыль будет прилипать.

– Тогда терпи, милый, ничего не поделаешь. А чесать – ни в коем случае.

Все потянулись к кульку с орехами. Хруст скорлупы заставил Паулину обернуться.

– Тут только не зевай, – сказала Мели. – Не то все прохлопаешь.

– Стыд стыдом, а голод не тетка.

Стоял сплошной хруст, словно работала небольшая крупорушка. Кулек лежал на земле, в центре круга. Скорлупа падала на голые ноги. Фернандо сказал:

– А вот в сороковом – сорок первом из такой скорлупы варили кофе.

– Кто это тебе сказал?

– Сам помню. А еще из сладких рожков и кой-чего похуже. Ужасная была бурда.

– Это уж был не кофе, а бог знает что, – отозвался Сантос.

– Хоть как называй. Только делали его из такой вот скорлупы и в лавке продавали за кофе.

Паулина потянулась к кульку и взяла целую пригоршню орехов.

– Эй! – воскликнула Алисия. – Куда ты столько?

– Всем по орешку, детка! Возьми и катись!

– Это нам с Себастьяном на двоих, он не хочет шевелиться. Больше я брать не буду.

Тут все набросились на кулек с орехами, сбились в кучу, с криком и смехом оспаривая друг у друга добычу. На земле остались клочья газеты и несколько раздавленных, затоптанных орехов.

– Так нечестно! – заявила Мели. – Мне досталось только два. – И она показала их, раскрыв ладонь.

– Шевелись поживей, – сказал ей Фернандо.

Мели обернулась к Алисии:

– А ты, Али, сколько ухватила?

– Целую пригоршню. Хочешь ешь, бери отсюда.

Даниэль посматривал на всех искоса, прижавшись щекой к земле. Увидев, что глаза у него открыты, Лусита предложила ему орехов?

– Хочешь?

Дани покачал головой, заложил руки за голову и стал смотреть на вершины деревьев.

– Такие дела всегда так кончаются, – сказала Кармен.

– Как так?

– А вот так, неразберихой. Кто понахальнее, тому больше всех достается. Это вроде как на деревенских свадьбах: при выходе из церкви кидают в толпу монеты, чтобы полюбоваться на свалку, которую устраивают мальчишки.

– А ты была когда-нибудь на деревенской свадьбе?

– Была. В позапрошлом году.

– Это, должно быть, весело.

– Весело, если есть с кем посмеяться. А если нет, если ты, как я, окажешься стиснутой за столом между двумя деревенскими недотепами, которые только и спрашивали, хожу ли я на танцы в Касабланку или в Пасапогу, – тогда, поверь мне, с тоски сдохнешь. Так намаешься – на две недели хватит злости.

– Ну, а что плохого в том, что они тебя об этом спрашивали? Не понимаю…

– Да они при этом были еще и надоедливые, темные, не имели никакого понятия, как разговаривать с девушкой. Чувствуешь себя, как курица на чужом насесте, только и хочется поскорей уйти. Понимаешь, что они стараются тебя насмешить, а из этого ничего не получается, и в результате только злишься. Причем злишься на них. За то, что чувства юмора ни капли, а пыжатся, бедняги, изо всех сил, чтобы тебя развеселить. В жизни так не скучала на празднике, и, надеюсь, больше не придется.

– Ну, в таких случаях надо просто задурить им голову и поиздеваться вволю.

– Ты бы, конечно, так и поступила. Но я не гожусь на то, чтобы издеваться хоть над кем, да и не хочу. Ты – другое дело, тут нечего сомневаться: тебя это развлекает, я знаю.

– А что это ты со мной так разговариваешь, Кармен? Что-то не пойму, честное слово.

Тут вмешалась Алисия, чтобы помешать Кармен ответить.

– Ой, знаешь, а мне нравится деревня. Спокойная жизнь… – Она замолчала, задумавшись. – А потом – все друг друга знают.

– Терпеть не могу спокойной жизни, – сказала на это Мели, – меня она бесит; спокойствие вызывает во мне самое большое беспокойство. А когда все друг друга знают – ну что здесь хорошего? Что можно ждать от жизни, если знаешь любого и каждого? Нет уж, извините, жизнь в деревне – не для меня, это, должно быть, тоска зеленая.

– Я с тобой согласен, Мели, – вмешался Фернандо. – О чем можно мечтать, если знаешь, что завтра, послезавтра и все последующие дни, целый год ты будешь делать одно и то же, те же лица, те же места, все то же самое. Никакой остроты, такая жизнь похожа на нашу работу, ты должен каждый день являться и делать день за днем одно и то же, и у тебя одно-единственное желание – поскорей уйти. Так и деревня, все одно и то же.

– Но зато у тебя нет никаких сложностей и ни над чем не надо ломать голову. Все под рукой.

– Мне такая жизнь кажется слишком уж примитивной, – объявила Мели. – Что еще я могу сказать? Ничего хорошего в ней нет. И мечтать не о чем.

– И незачем мечтать. Почему это обязательно надо о чем-то мечтать? Живи себе спокойно, наслаждайся тем, что у тебя есть, и все тут.

– Ну да, сиди себе на стульчике и смотри в потолок. Прекрасно!

– Да нет, я не то имела в виду. Ты преувеличиваешь. Есть там и свои развлечения. Ты же не знаешь народных праздников, а люди везде веселятся.

– Если так, то они счастливые, потому что я вот частенько скучаю, хоть и в Мадриде живу, и все такое прочее. Вот и представь себе, что со мной было бы в другом месте.

– Все дело в характере и в том, кто к чему привык.

– А сейчас меня тоска берет из-за того, что те двое все не идут и мы не можем поесть. Все вокруг едят, а мы тут пока что с голоду помираем.

– Да, скоро уже три, – вздохнул Фернандо.

Он смотрел сквозь деревья на насыпь, где все ожидали увидеть спускающихся по лестнице товарищей.

– Да что они там так долго делают, скажите?

– Они уже большое дело сделали, что пошли, бедняги, – сказала Паулина. – И сами вызвались. Так что уж на них-то жаловаться несправедливо, это ясно.

– Конечно, только никто из нас и не жалуется, – возразил Сантос. – А вот желудок – тот протестует.

– Еще бы! Его молчать не заставишь, всегда режет правду-матку.

– И всегда в назначенный час, – живет по солнцу.

Себастьян поднял голову и повернулся к остальным:

– А вот мне в деревне больше всего нравится спелый инжир.

Все рассмеялись.

Мигель сказал:

– Мы здорово задержались. Они там, должно быть, проклинают нас.

– Это ты виноват, – отозвался Тито, – ты со своими поклонниками…

– Вот что значит слава, – рассмеялся Мигель. – А что я мог с ним поделать? Свою публику надо уважать.

– И кто это тебя так разрекламировал?

– Наверняка хозяин, он не первый год меня знает.

– А тот, другой, видно, вообразил себе, что ты – второй Флета^[14].

– Не иначе.

Теперь они шли между виноградников, вдоль проволочной сетки. Сторожу неогороженного виноградника принесли обед, и он что-то жевал, поглядывая на свой участок. Вокруг никого не было. Послышалось натужное урчанье мотора, и на дороге показалось старенькое городское такси, шедшее от закусочных у реки навстречу Тито и Мигелю. Они посторонились, пропуская битком набитую пассажирами машину, которая, подскакивая на рытвинах, проехала к шоссе, подняв тучи пыли. Старик сторож выругался, проклиная воскресенье, такси, тучу пыли, осевшую ему на еду. Он быстро подобрал судок с земли и прикрыл крышкой. Поднял глаза на Тито и Мигеля – он не заметил, как они подошли.

– Не пообедать! – крикнул он им. – Пообедать и то не дают! Дерьмо! – Оттого что кто-то его слушал, старик еще больше распалился. – Сволочные воскресенья!!

Он высоко поднял судок и с размаху шваркнул его о землю. Фасоль и подливка так и брызнули, даже на виноградные кусты попали. Старик снова уселся, медленно вытащил кисет с табаком и книжечку папиросной бумаги; дрожащими от волнения пальцами принялся вертеть самокрутку. Тито и Мигель пошли дальше.

– Чудак, – сказал Тито, – выбросил свой обед…

– Ну, этот старик, видно, сердитый!

– Что толку выходить из себя? Чего он этим добился? Себе же хуже сделал.

– Вот именно. Только никто из нас не рассуждает, когда сам обижен. Многих неприятностей можно избежать, если уметь вовремя взять себя в руки.

Они уже подошли к спуску. Голоса, доносившиеся из рощи и из закусочных, сразу стали отчетливо слышны. Где-то аплодировали. Тито заглянул в кувшин:

– Лед не донесем. Он уже почти растаял.

Осторожно начали спускаться по ступенькам.

– Вот они! Наконец-то пришли.

Все засуетились. Отовсюду неслось? «Мигель! Мигель!» И Мигель смеялся, слыша эти восторженные крики. Им помогли поставить все, что они принесли.

– А что в кувшине?

– Вы ничего не забыли?

– Да нет же, нет.

Все рылись в сумках, отыскивая свои судки.

– Вот этот красный – мой.

– Ой, да тут лед! А для чего лед?

– А вина принесли?

– Да вот оно, не видишь, что ли?

– Ого! Очень уж много, по-моему!

– А где это вы раздобыли лимон?

– Ты так тянешь за лямку, что сейчас опрокинешь сумку!

– Давайте чуточку организованней!

– Скажи-ка, а кому этот лимон?

– Конечно же, дону Федерико Карамико.

– Какой шикарный…

– Ну и ну! И лед, и все прочее.

– Покажи-ка! Да он наполовину растаял.

– Еще бы! За то время, что они сюда добирались, и медный ключ растает.

– К столу!

– По парочкам: каждый баран со своей ярочкой!

– А кто же моя ярочка? – спросил Фернандо.

– Я! – ответила Мели. – Я твоя ярочка.

– Ах, ты? Ну, садись сюда, моя королева.

– Если б вы еще задержались, мы зажарили бы Даниэля, – сказал Сантос.

– Его, пожалуй, и не разгрызешь.

– Да, этот кусок тебе не по зубам. У Даниэля мясо наверняка на девяносто процентов из алкоголя.

– А остальные десять – молоко от бешеной коровки, – добавил Фернандо.

– Уж ты-то помолчал бы, – заметила Алисия. – Только благодаря ему отделался и не пошел за едой.

– Не в бровь, а прямо в глаз, – сказала Кармен.

Даниэль поднял голову и посмотрел на Фернандо.

– Кажется, Фернандо, тебе сегодня с утра понравилось всем надоедать. Я тебе не советую продолжать это дело. Понял?

– Да брось ты! – отмахнулся Фернандо. – Ты вроде решил прочухаться, так теперь самое время. А вы принесли судок Даниэля?

– Вон стоит. Только один и остался, должно быть, его.

– Так ведь решили, что не понесете.

– Кой черт там – решили, не решили! – громко сказал Мигель. – Поднялся бы сам, вот тогда и решал бы, принести или не принести!

– Ладно, Мигель, ладно, не расходись.

– Мигель прав, – вмешалась Кармен. – Тебе-то принесли твой судок? Так скажи спасибо да помалкивай.

– А еще товарищ!

– Да хватит вам! – вступилась Мели. – Будем мы есть когда-нибудь? Садись, Фернандо.

– Тут у нас все кипит, как в бурю на море!

– Еще одна взялась подначивать. Может, мне запеть, – заявил Мигель, – чтоб только вы все замолчали. Тито, а ты что стоишь столбом, будто пономарь в церкви?

– Ну давайте! Остынет же, – торопил Сантос.

Мели сказала:

– А что, Мигель, ну и спой. Укрась нам обед.

Тито снял рубашку и сел рядом с Мигелем.

– А ты чего не раздеваешься? Будет не так жарко.

Тот покачал головой. Он открыл красную кастрюльку, крышка которой была привязана к ручкам, с любопытством заглянул внутрь.

– Стой! – сказал вдруг Тито. – А сангрия?

– Тише, тише, я и забыл! Скорей, пока лед не растаял совсем!

– А где лимон?

– Кто видел лимон?

– Он в погребе прохлаждается.

– Позови, может, прибежит.

– Шутки в сторону, не то останетесь без сангрии. Лед вот-вот растает.

– А может, Мели спрятала его в купальник? – сказал Фернандо. – Надо бы проверить…

– Давай, поищи, курносый, – ответила Мели, – только гляди не обожгись. А я тебе помогу оплеухой.

– Да вот же он! Где у вас глаза? Немного поджарился, но еще держится.

– Давай сюда.

Мигель придержал рукой решетчатую крышку кувшина и слил воду на землю. Тито нарезал лимон.

– Чем открывать газировку?

– У Себаса есть нож со всеми на свете приспособлениями.

Себастьян вытер лезвие о салфетку и передал нож Мигелю. Кармен предложила:

– Оставьте бутылки две для тех, кто не захочет сангрии.

– А все хотят.

– Оставьте мне газировки, – попросила Паулина. – Я не буду пить сангрию.

– Бросай лимон, – подставил кувшин Мигель.

Тито бросил ломтики лимона на кусочки льда. Потом Мигель передал Тито кувшин, а сам стал откупоривать бутылки и выливать туда их содержимое.

– Теперь давай вино.

Пока Мигель лил вино, Тито смотрел на Даниэля.

– Готово, – сказал Мигель. – Сангрия – пальчики оближешь. – И взял кувшин.

Тито сел рядом с Даниэлем.

– Ты что, Дани? Почему не ешь? Вот место.

– Не хочу вам мешать.

– Да брось эти глупости. Бери судок и садись.

Сантос обернулся, чтобы взглянуть, что ест Себас:

– Ну-ка, что тебе положили?

– Ничего особенного, ракушки с горохом.

Сантос прикрыл свой судок крышкой:

– Махнемся, не глядя.

– Не выйдет.

– А зря, прогадаешь.

Тито уговаривал Даниэля:

– Ну что ты заставляешь себя упрашивать? Давай, не крути носом.

Ему на помощь пришли Себастьян и Сантос.

– Если будешь гнуть свое, мы твою еду поделим. Подумай лучше.

Даниэль встал и взял судок; на мгновение он встретился глазами с Мели. Та сказала Алисии, потупив глаза и поправляя лямку купальника:

– И зачем он так?..

Даниэль сел. Себастьян, видя, что он все еще мрачен, схватил его за загривок и слегка потряс:

– Выше голову, Даниэль! Это просто спирт из тебя еще не выветрился!

– Иногда полезно и поесть, – назидательным тоном говорил Даниэлю Сантос, – положить за щеку чего-нибудь. Понимаешь? Основа жизни, конечно, вино, но поесть тоже не вредно. Правда, в меру. Так что – не брезгуй, попробуй. А там, глядишь, понемногу и привыкнешь…

Он говорил это улыбаясь и в то же время очень аккуратно отделял руками в своем судке жареный картофель от всего остального. Потом поднял глаза на Даниэля – тот тоже улыбнулся и сказал:

– Ну и трепач!..

Сантос подмигнул Даниэлю и хлопнул его по колену:

– Эх, Даниэль! Ну и ломака! Не иначе тебя сам лукавый учит и храпит!

Сантос вытащил из судка котлеты, на которых застыл жир. Посмотрел на свои засаленные пальцы и облизал их.

– Похоже, ты сам себя вылизываешь, – сказал Себас.

– Понимай как знаешь! – отпарировал Сантос. – Я же тебе говорил, что прогадаешь. Ну что, хочешь? – И протянул ему котлету.

Он и себе взял котлету, проткнул с одного конца прутиком и, подняв повыше, опустил в рот другим концом. Луси почти не ела. Смотрела поочередно на всех и предлагала:

– Я привезла слоеный пирог. Попробуйте, с перчиком, вкуснота!

– Не люблю перец, – отказалась Паулина.

– А ты, Кармен?

Напротив них сидели Алисия, Мели и Фернандо. Алисия отставила еду и, намочив платок газировкой, пыталась стереть с купальника жирное пятно. Луси принялась за пирог, держа кусок бумажной салфеткой. На салфетке было написано: «ИЛСА». Дани спросил:

– Салфеточки с работы таскаем, а?

– Надо же хоть чем-то попользоваться. У меня их много. Дать тебе?

– Спасибо. Я вот часто прохожу мимо, и ни разу не видал тебя за прилавком. В какие часы твоя смена?

– Всегда утром.

– А в каком киоске? Не в том, который стоит у выхода из метро?

– В том самом. Я там как штык с десяти часов.

– Тогда странно… – пожал плечами Дани.

– Теперь подается сангрия. Кто будет пить?

Через головы сидящих потянулись к кувшину смуглые руки Мели:

– Дай мне.

Крепко ухватив кувшин обеими руками, она тряхнула головой, откинула густые волосы и поднесла кувшин к губам. Тонкая струйка потекла по подбородку в вырез купальника.

– Какая холодненькая! Али, хочешь?

Кувшин перешел в руки Алисии. Лусита спросила:

– Вкусно?

– Очень, – ответила Кармен, вгрызаясь в пирог.

Луси протянула кусок пирога Даниэлю:

– Бери, Дани! Хочешь попробовать?

Мужчина в белых туфлях сказал, глядя в проем двери:

– Нечасто увидишь в наших краях мадридское такси, такая колымага посреди полей!

– Сюда едет? – спросил Маурисио из глубины дома.

– Как будто.

– Так это Оканья. Наверняка. Он говорил, что приедет как-нибудь в воскресенье.

Машина пересекла шоссе и уже подъезжала к кафе, оставив за собой огромное облако густой ныли. Маурисио вышел встретить гостей. Туча пыли медленно уплывала к оливковой роще и таяла в листве деревьев.

– Когда ты наконец сменишь эту старую галошу на какую-нибудь посудину поприличнее? – крикнул Маурисио водителю, пока тот задним ходом заводил машину в тень.