Текст книги "Весь Пол Андерсон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Он сделал паузу, чтобы выпить глоток воды.

– Хорошо. Тогда вернемся к проблеме, следует ли нам принять этих свалившихся к нам на голову непрошеных чужаков?

Они не являются для нас благом. Нам придется нянчиться с ними всю дорогу, пока они не адаптируются к Рустаму, поскольку мы, естественно, не можем позволить им страдать и умирать страшной смертью, какой умирали наши прадеды, которым не помогал никто. Далее, нам предстоит тратить на них дорогое для нас время, чтобы обучить их обычаям, техническим находкам и уловкам, которые были выработаны обитателями Рустама. И какую же награду мы получим в конце концов? Как рабочие они оставляют желать лучшего, поскольку будут весьма ограничены в своих возможностях. Может быть, это будут даже не рабочие, а просто паразиты. К этому вопросу я еще вернусь позднее.

Никаких моральных обязательств, которые требовали бы, чтоб мы их сюда допустили, у нас нет. Наш комитет сегодня тщательно проверил все записи переговоров между Рустамом и Террой. Некоторые наши послания, возможно, и подогрели энтузиазм землян. Но никогда ни одно наше правительство не посылало никаких приглашений и не давало никаких обещаний, возможно, потому, что мы не имели формально организованного правительства.

Если их завернут обратно, то никто, кроме вахтенных офицеров, даже не увидит Земли Обетованной. Человеческий груз будет находиться в состоянии замедленной жизнедеятельности до тех пор, пока их не разбудят на земной орбите, или, как можно предполагать, на орбите одной из новых планет. Если они будут разочарованы, что ж, каждому человеку в этой жизни приходится переносить разочарования.

У нас есть сила, чтобы изгнать их, и у нас есть право сделать это. Наш комитет считает, что это не просто право, это наш долг – изгнать их.

Коффин выслушал аргументацию против внезапного возникновения пролетариата. Он нисколько не удивился, что она почти идентична позиции, которую он обрисовал Джорджу Стейну и другим. О'Малли был по-своему образованный человек и хорошо знал историю. Коффин снова почувствовал на своем лице кривоватую улыбку. Имеешь право задрать нос, Дэниел, мой мальчик, а?

Зато он весь напрягся, когда О'Малли стал продолжать, так как теперь тот говорил не о социальных абстракциях, а о том, что касалось слушателей непосредственно и не могло оставить их равнодушными.

– Но еще более важно, леди и джентльмены и народ Рустама, несравненно более важно, то, о чем я буду говорить сейчас. Смеем ли мы вообще открывать двери банде иностранцев?

О'Малли сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность сказанного, а затем продолжил:

– Наш комитет вовсе не намерен чернить чье-либо человеческое достоинство, – говорил он. И Коффин подумал, что эти тщательно продуманные словосочетания, эти обертоны сочувствия и жалости принадлежат самому лучшему оратору из всех слышанных им. – Уверяю вас, мы вовсе не являемся сторонниками какой-либо жестокой и несправедливой доктрины расового неравенства. – Тут он сделал небольшой поклон в сторону Хираямы, потом такой же наклон головы в сторону Габриеля Бернса и наконец – всему залу и всей планете.

– Если мы и принадлежим в основном к кавказской расе и к ее североамериканскому типу, мы не только эта раса, и мы гордимся, что в нас течет кровь всего человечества.

Но… – Он поднял палец. – Было бы столь же абсурдно, а в дальнейшем и так же жестоко, притворяться, что культуры не различны в своей основе. И пусть нас не смутит жалкое блеяние, что, дескать, у них нет коренных различий в моральных ценностях. Свобода, которой мы пользуемся, выше, нежели деспотизм, царящий на Терре, а рационалистическое мышление, которое мы культивируем, куда человечнее, нежели тупое повиновение и слепая вера, которые победили там.

Народ Рустама, ты легко можешь представить себе, что те тысячи людей, которые сейчас направляются сюда, такие же, как и наши прадеды – может, другие по цвету кожи или по форме глазных век, но такие же во внутреннем смысле. Если бы это было так, мы могли бы надеяться, что не дадим им превратиться в пролей, как бы это ни было трудно.

Но подумайте! Терра не оставалась неизменной с тех пор, как наши Отцы-основатели предприняли свой тягостный исход сюда. Изучи известия, направленные нам оттуда, народ Рустама. Вы увидите, как социальная эволюция, по-видимому, стирает последние клочки американской… нет, западной цивилизации. Те ее клочки, которые мы поклялись сохранить и сделать основой нового и более прочного Дома Свободы!

Но теперешние эмигранты вовсе не ищут свободы. Эта концепция на Терре практически исчезла. По-видимому, они тоже диссиденты, но их идеалы вовсе не похожи на идеалы человека, требующего безусловного выполнения законов о правах личности. Чего они ищут, что толкнуло их на конфликт с правительством, нам неизвестно. Вполне возможно, что это какое-то ответвление неоконфуцианства, но с парадоксальным экстатическим элементом. Кто может предсказать? В условиях, когда между заданным вопросом и полученным ответом проходит более семидесяти лет, никакого взаимопонимания быть не может.

Одно ясно – они чужаки, иностранцы.

Так станем ли мы, мы, которые сами все еще живем в мире, полном смертельных неожиданностей, станем ли мы взваливать на свои плечи неподъемный груз не поддающихся ассимиляции чужаков?

О'Малли понизил голос, опустив его почти до шепота.

– И будет ли это добрым делом по отношению к ним самим? Я уже показал, что потенциально это класс неимущих. Теперь я скажу, что, поскольку они чужаки, поскольку у нас тут неизбежно возникнут преступления и столкновения, они станут жертвами ненависти и даже внесудебных расправ. Мы тут на Рустаме – тоже, знаете ли, не святые. У нас нет иммунитета к древним болезням ксенофобии, бессердечности, легализованным грабежам и жестокости толпы. Не будем же навлекать на наш дом те же самые незаживающие раны, от которых страдала матушка-Земля.

Не введи нас во искушение.

О'Малли сошел вниз в буре аплодисментов. Особенно бушевали городские члены Конвента, так что в их шуме потонули слова Хираямы, объявившей о получасовом перерыве.

Коффин со своей трубкой (хотя вкус табака имел какой-то странный привкус в морозном воздухе) стоял на балконе. Анкер светился и шумел внизу, занятый своими делами и своими надеждами. Его освещение мешало разглядеть и лед на реке, и далекие поля под снегом, и вершины гор, и звезды. Но стоит пройти лишь несколько километров, думал Коффин, и сразу окажешься наедине с тем, что лежит вне человека и вечно.

Конечно, я стою к этому ближе по времени, добавил его разум. И скоро я и вообще сольюсь с ним. Странное это было ощущение!

Чей-то голос вернул его к действительности.

– А, приветствую вас, Дэниел. Сбежали от толкучки?

Дэн увидел аскетичное лицо Морриса О'Малли, хорошо освещенное уличными фонарями и луной.

– Да, – ответил он, и ветер унес в ночь вылетевший у него изо рта пар дыхания. – Знаете, вы произнесли великолепную речь. Если сказать правду, она гораздо лучше, чем я мог предположить.

Его собеседник улыбнулся:

– Спасибо. Я ведь не Демосфен. Но когда излагаешь то, в чем убежден, это здорово помогает.

– Вы действительно во все это верите?

– Конечно. Я же ни за какой личной выгодой не гонюсь. Может, я и доживу до прибытия флота, но еще до того, как дела обострятся, я уже уютно устроюсь в своей могиле. Я беспокоюсь о своих внуках.

– И вы действительно верите, что на них обрушится столько горя из-за кучки добродушных азиатов, африканцев или еще кого-то? Это ведь большая планета, Моррис.

Тон О'Малли стал заметно холоднее:

– Она велика только для таких, как вы.

– Но так считал и ваш дед, несмотря на то что ему приходилось носить редукционный шлем – один из тех примитивных, что приводились в действие мышцами человека – каждый раз, как он спускался ниже трех километров.

– Он только помогал картировать Низины. Сам он там не жил.

Мы же прикованы к Верхней Америке… – Произнесенная им речь сделала менее удивительным жест этого сухаря, Когда он положил руку на плечо Коффина. – Дэниел, я знаю, что излишне упростил многое. Я знаю, что проблема куда тоньше и сложнее, что она содержит в себе много возможностей и ответвлений. Это и страшит меня больше всего.

– Ваш дед никогда бы не позволил чему-либо напугать себя, во всяком случае надолго, насколько мне известно.

– Тогда была другая жизнь. Простая проблема выживания.

– Мне кажется, что в своей основе все проблемы имеют много общего. Все держится на одних и тех же принципах. И для вашего сведения скажу, что выживание далеко не всегда просто и сводится к вопросу: или – или.

О'Малли некоторое время молчал, а затем тихо произнес:

– Мне сказали, что после перерыва будете говорить вы.

Коффин наклонил голову:

– Моя речь будет куда менее красноречивой и гораздо более короткой, чем ваша, Моррис.

Как много знакомых лиц! Вон сидит мать Лео Свободы, вот сын Мэри Сэндберг, вот частый компаньон Дэна по покеру Рэй Гонзалес, вот молодой Трегеннис, который работал с ним до того, как отправился искать счастья на Западных островах, вот сидит его собственный сын и сын Евы Чарли, которого воспитали Том и Джейн де Смет, потому что тот не мог жить в Низинах. У него уже много седины в волосах.

…Рустам все еще тайна и необъятность до сего дня, а человечество Рустама еще немногочисленно, но связано прочными узами и в том числе – любовью.

– Это не совсем доклад, знаете ли, – начал Коффин. – Я представляю район озера Танцующей Луны, и так как мы достигли чего-то вроде единства мнений, то я попросил председателя разрешить мне изложить наш взгляд на проблему.

В горле першило. Подобно своему оппоненту, он выпил воды. Он хорошо знал эту воду, ее слабый железистый привкус вернул его память к тому ручью вблизи фермы у Расщелины, когда он был ребенком. Как много того, что он знал давным-давно, все еще удерживается его памятью…

– Я постараюсь быть кратким, – продолжал он, – поскольку мой уважаемый коллега доктор О'Малли тщательно проанализировал основные аспекты проблемы, оставив мне лишь отдельные частности. Замечу, что философия и теория – вещи чрезвычайно важные. Без них мы в лучшем случае блуждаем вслепую, а в худшем – превращаемся в скотов. Но они не должны замыкаться сами на себя, иначе рискуют превратиться в разновидность салонных игр. Они обязаны вести нас к действию. Жизнь зависит от того, что мы делаем или не делаем.

Примем мы или не примем изгоев с Земли в наши рады? Я считаю, что на этот вопрос мы должны дать быстрый ответ, исходящий из практических соображений, а затем поскорее вернуться к нашим текущим делам.

Он видел, что завоевал их внимание. Он уже не был просто старикашкой, которого пустили побалабонить из уважения к тому, каким он был раньше. Внезапно он ухватил за хвост реальность, и сделал это на глазах у всех.

– Что касается проблем, которые возникнут для Верхней Америки, если мы допустим туда чужестранцев, – продолжал он, пользуясь преимуществом, которое давало ему отсутствие показного красноречия, благодаря чему он мог воздействовать на их чувства тоном беспристрастной доверительности, – то многие из вас, видимо, приняли на веру постулат, что Верхней Америке придется решать их в одиночестве. Какое нам – по-низовщикам – дело до всего этого! Если это так, то я сочувствую горцам, которые хотят использовать свое превосходство в численности, – а оно, вероятно, сохранится и к моменту прибытия кораблей, – чтобы запретить высадку пассажиров на планету.

Ну что ж, я пришел сюда, чтобы сказать вам, что община Мунданс и ее окрестности, вплоть до долины Сайруса, озабочена сложившейся ситуацией и собирается оказать вам помощь. – Он услышал, как пятьдесят пар легких одновременно испустили вздох облегчения. Несомненно, то же самое произошло сейчас на всей планете. Коффин усмехнулся про себя. Половина его усилий ушла на то, чтобы удержать шило в мешке и не выдать свой секрет, дабы иметь возможность сегодня произвести наибольший эффект.

А вторая половина ушла на споры, умасливание, всяческие махинации и даже на замаскированные взятки для того, чтобы получить их поддержку, которая ему так нужна.

– Я уверен, что родственные нам общины понизовщйков последуют нашему примеру, – продолжал он, делая реверанс ради достижения общего согласия. – Народ Пограничья всегда отличался прагматизмом. У нас есть идеалы, но первая мысль всегда обращена к вопросу – какие ресурсы необходимо задействовать, чтобы заставить эти идеалы работать.

В данном случае практическая сторона проблемы состоит в том, что Верхняя Америка считает трудным, а может, даже невозможным с экономической и социальной точек зрения: принять пять тысяч человек экзотического происхождения, которые не могут расселиться по всей планете и абсорбироваться, а должны остаться там, где они способны дышать.

Коффин достал трубку и кисет с табаком. На самом деле ему не хотелось курить, да еще так скоро после последней выкуренной трубки, но такой домашний жест, как набивание трубки, должен был сделать решение проблемы более простым, свести ее в плоскость более спокойную и менее взвинченную.

– Ну, стало быть, всему этому надо найти решение, – в растяжечку продолжал он. – Что касается цены, то Мунданс готов солидную часть затрат покрыть своими деньгами, материалами, трудом и всем, что понадобится. Я повторяю, что уверен – другие общины понизовщиков присоединятся к нам. При таком раскладе издержки лягут на всю планету и не будут обременительными для кого-либо.

И знаете, это было бы неплохим прецедентом, символом и функцией нашего единства. Доктор О'Малли великолепный оппонент, но дело в том, что среди нашего народа есть фундаментальные различия не только социального плана, а генетические, фактически расовые. Некоторые из нас могут жить внизу, а другие – нет. И нам необходимо найти как можно больше простых человеческих связей, чтобы преодолеть это обстоятельство. Вы согласны со мной?

Немного помолчав, он продолжал:

– Поглядите – шлемы для дыхания безмерно улучшились с тех пор, когда я был еще юнцом. Да что там, когда я был ребенком, их не было вовсе. А кто сказал, что мы должны на этом остановиться? Кто сказал, что мы не сумеем изобрести нечто лучшее, что-нибудь вроде биохимических препаратов, которые позволят любому мужчине, женщине и ребенку жить на Рустаме там, где они захотят?.

Среди делегатов ассамблеи послышался шум, возгласы, но Коффин продолжал, не обращая внимания на голоса:

– Мунданс предлагает совместный исследовательский проект, который и сам по себе уже будет фактором укрепления единства. Проект по изысканию средств преодоления Того недостатка, от которого страдают наши дети. Я знаю, об этом мечтают давно. Частично причиной, по которым эти мечты не осуществились, является то, что тут необходима координация усилий обеих групп нашего народа, а мы – понизовщики – не имели серьезных мотиваций для такого рода работ, особенно учитывая, как много нам еще остается сделать. Сегодня мы принуждены от мечтаний перейти к реальным делам.

Если мы сумеем успешно решить это, проблемы, связанные с приездом иммигрантов, станут просто тривиальными. Далее, если мы примем политику открытых дверей, тогда знание, что флот приближается к нашей планете, станет важнейшим стимулом для решения чисто научной проблемы первостепенной важности!

Он выпил еще стакан воды и очень тихо и мягко произнес:

– Конечно, без политики открытых дверей у понизовщиков не будет оснований помогать в этом проекте или нести расходы, если проект окончится неудачей. Если вы решите забить двери наглухо, тогда можете проваливать ко всем чертям. Оставайтесь в изоляции, которая вам по душе.

Возмущенные крики. Доркас Хираяма стучит молотком. Чей-то голос из зала вопит:

– Да зачем тебе нужна эта банда вшивых долбаных иностранцев?

Коффин закурил трубку.

– Я как раз собираюсь перейти к этому вопросу, – сказал он, – как бы грубо он ни был сформулирован.

Сумеем мы или не сумеем решить проблему атмосферного барьера, мы не можем ожидать, что процесс ассимиляции пройдет быстро и легко. В некотором смысле, вполне возможно, полной ассимиляции вообще не будет. Вряд ли они или их дети будут идентичны нам. Кроме препятствий, вытекающих из того, что они не знакомы с Рустамом, они ведь летят сюда для того, чтобы сохранить свой образ жизни, а не расплавить его в общем плавильном котле.

Как я уже говорил, мне представляется, что жертвы со стороны горцев и понизовщиков, как бы там ни было, не способны полностью предотвратить появление пролетариата. Что ж, мы как-нибудь перетерпим это и постараемся провести определенные социальные и экономические меры, чтобы обеспечить людей работой. Но что касается второго аспекта, о котором говорил доктор О'Малли, – вопроса об интродукции чуждой нам философии и характера мышления, которые так несходны с нашими…

Он отложил трубку, набрал в легкие побольше воздуха и заорал на весь зал, так что эхо, отброшенное стенами, дошло даже до его глохнущих ушей.

– Черт вас всех побери, так это же именно то, в чем мы нуждаемся!

А потом сказал мягко и доверительно еще не опомнившемуся от шока залу:

– Несколько часов назад я стоял на Северном мосту и разговаривал с одним из недоумевающих и даже рассерженных ребят. Он никак не мог понять, почему старшее поколение хочет отрезать его от звезд. И мы с ним закончили разговор тем, что обсудили пути и средства, с помощью которых Рустам мог бы получить такой корабль, когда они сюда прилетят.

Из этого вряд ли что-то выйдет, конечно. Но важно то, что новость о прилете кораблей заставила его понять, как он задыха-' ется в том болоте, в которое мы постепенно превращаемся. О да, у нас еще много больших дел. Но кто будет их осуществлять? Люди, такие же, как и мы! Если так, что же останется грядущим поколениям? Сидеть на заднице и восхищаться достижениями предков?

Я скажу вам, что случится тогда. Нам придется дорого платить за собственную глупость.

Я слышал, как многие бьют тревогу по поводу внезапного появления пролетариата – безродного, обнищавшего пролетариата, у которого нет никаких целей, который не заинтересован в поддержке существования того общества, которое его породило. Леди и джентльмены, а рассматривали ли вы опасность появления пролетариата души?

Так пусть приходят иностранцы! Давайте с радостью приветствовать неожиданные прозрения, странные обычаи, удивительные мысли и чувства. Они не всегда будут нам приятны… чаще всего мы захотим их отвергнуть. Что ж, испытаем их на прочность. Это заставит нас пристальней приглядеться к фундаменту наших собственных верований. И если есть хоть что-то в идее Свободы и ценностей индивидуализма, которые, как считается, мы защищаем, то от вызова, брошенного нам, мы только обогатимся. Но вы же знаете – подобные вещи работают с отдачей. Они ведь тоже будут учиться у нас. Рука об руку прежние и новые обитатели Рустама будут работать и думать, как достичь того, чего по отдельности им и не мечталось достигнуть.

Коффин перевел дыхание. У него слегка кружилась голова от такой длинной речи. На коже проступил пот, а колени дрожали. Хриплым голосом он закончил:

– Как многим из вас известно, поскольку я люблю прихвастнуть, у меня есть парочка правнуков. Я не хочу отрывать их от космоса, так же как тот мальчуган, о котором я говорил, не хочет, чтобы его отгородили.

Нет, они заслуживают лучшей судьбы!

Прошли лунники, дебаты завершились, трудная торговля между представителями разных взглядов кончилась, резолюции внесены и приняты, заявление, что Рустам примет и поможет сынам Земли, принято…

Дэниел Коффин сидел один в своей комнате в доме де Смета. Флюор он выключил. Лунный свет струился в открытое окно, прохладный, как и сам воздух. Снаружи в комнату вливалась упругая тишина зимней ночи, которую не мог нарушить даже рев реки, хотя на льду уже появились трещины, вызванные первым дыханием приближающейся весны.

Прохлада дохнула на портрет Евы, стоявший на столе. Коффин взял его в руки. Руки дрожали. Дэн очень устал. Хорошо бы лечь и отдохнуть хорошенько.

– Любимая, – шепнул он. – Как бы я хотел, чтобы ты это видела. – Он покачал головой и всей пятерней расчесал волосы. – А может, это сделала ты? Не знаю.

– Видишь, – сказал он, обращаясь к ее памяти. – Я сделал то, что сделал, только потому, что ты тоже захотела бы этого. Только поэтому.

перевод В.П. Ковалевского, Н.П. Штуцер

Маурайская федерация
(цикл)

Люди неба
(рассказ)

Пиратский флот приближался к городу на рассвете.

С высоты пяти тысяч футов Земля, окруженная призрачной дымкой, казалась серо-голубой. Ирригационные каналы в первых утренних лучах солнца были будто заполнены ртутью. На западе сверкал океан, дальний край которого отдавал пурпуром, да виднелось несколько звезд.

Прислонившись к кормовому балкону своего флагманского корабля, Локланн сынна Холбер направил телескоп на город. Тот открылся ему беспорядочным скоплением стен, плоских крыш и квадратных сторожевых башен. Освещенные восходящим солнцем купола соборов отливали розовым. В небе не висело ни одного заградительного аэростата. Должно быть, слухи о том, что Перио оставил пограничные провинции на произвол судьбы, были правдивыми. Следовательно, то богатство мейканцев, которое можно было утащить, перевезли на сохранение в С'Антон. Это означало, что туда стоило наведаться. Локланн ухмыльнулся.

Робра сынна Стем, помощник капитана на Буффало, сказал:

– Лучше нам спуститься тысяч до двух, чтобы людей не разметало куда попало и не выбросило за городские стены.

– Ага, – кивнул головой, закрытой шлемом, шкипер, – Пусть будет две тысячи.

В вышине, где безмолвие нарушали лишь ветер да скрип снастей, их голоса звучали странно громко. Небо вокруг их дирижаблей простиралось туманной бесконечностью, расцвеченной на востоке красноватым золотом. На палубе посверкивала роса. Но когда затрубили длинные деревянные рожки, их сигнал прозвучал вполне органично, как и отдаленные слова команд, доносившиеся с других кораблей, топот ног, скрежет брашпилей и гул ручных компрессоров. В сознании человека Неба эти шумы были естественны для верхних слоев атмосферы.

Пять огромных дирижаблей стали ровно снижаться по спирали. Первые солнечные лучи высветили пять золотоголовых фигур, прямо и уверенно стоявших на носу гондол, их четкие силуэты контрастировали с безудержно-пышной раскраской воздушных шаров. Паруса и мачты казались неправдоподобно белыми на мрачном фоне западного участка неба.

– Эй, там, – начал Локланн. Он изучал порт, разглядывая его в телескоп. – Что-то новенькое. Что бы это могло быть?

Он передал трубу Робра, который прижал ее к своему единственному глазу. В круге, ограниченном объективом, различались каменные доки и склады, построенные несколько столетий назад, во времена могущества Перио. Сейчас их мощности использовались менее, чем на четверть. Нормальная суматоха убогого рыболовецкого флота, единственное прибрежное трехпалубное судно… и да, Октаи. Приносящий бурю! Откуда взялся этот монстр размером побольше кита, с семью мачтами невероятной высоты?!

– Не знаю, – помощник опустил телескоп, – Иностранец? Но откуда? На этом континенте нигде…

– Я никогда не видел подобной махины, – заметил Локланн. – Квадратные паруса на стеньге, косой парус внизу. – Он погладил свою короткую бородку. В утреннем свете та горела, как начищенная до блеска медь. Локланн был светловолос и голубоглаз, такие редко встречались и среди людей Неба, а в других местах о них и не слыхали. – Конечно, – сказал он, – мы не специалисты по морскому флоту. Мы видим корабли только мельком, – В словах Локланна прозвучало добродушное презрение: из моряков получались хорошие рабы, по крайней мере, единственно подходящим атрибутом воина дома являлся конь, а за границей – дирижабль.

Он обратился к более насущным проблемам. У него не было карты С'Антона, ему раньше не приходилось его видеть. Это была самая южная точка, в которой доводилось разбойничать людям Неба, и дальше почти никому не случалось бывать: в былые времена их воздушный флот оставался слишком примитивным, а Перио еще было в силе. Итак, Локланну вначале предстояло осмотреть город с высоты, сквозь дрейфующие облака, и составить план на месте. Не так уж это было и трудно, ведь у него были и сигнальные флажки, и мегафон для передачи приказов на другие корабли.

– Вон перед собором большая площадь, – пробормотал он, – Там-то наш контингент и сядет. Команда Штормового облака захватит то большое здание на восточной стороне… пожалуй… это резиденция их правителя. А там, вдоль северной стены – типичные казармы, вон и плац, – ими займутся солдаты с Койота. А воины с Небесной ведьмы приземлятся в доках, займут береговую оборону и захватят тот странный корабль, а потом присоединятся к атаке на гарнизон. Команде Огненного лося надо приземлиться в городе перед восточными воротами, чтобы взять горожан в котел. А я, заняв площадь, пошлю подкрепление туда, где оно потребуется. Все ясно?

Он собрал на палубу всех своих лупоглазых. Некоторые силачи, столпившиеся вокруг него, были одеты в кольчуги, но он предпочитал кирасы из армированной кожи. В стиле монгов. Они были почти такие же прочные, но намного легче. Локланн был вооружен пистолетом, но питал куда большее доверие к своему боевому топору. Из пращи или лука можно было стрелять почти с той же скоростью, что и из пистолета, – и не менее точно, – а огнестрельное оружие становилось баснословно дорогим, поскольку запасы серы иссякли.

Он ощутил напряжение, словно вновь был маленьким мальчиком, развертывающим подарки праздничным утром Середины зимы. Одному Богу Октаи известно, какие сокровища он обнаружит: золото, ткани, инструменты, рабов. Локланн предвкушал героические поступки и вечную славу. Возможно, смерть. Несомненно, однажды он сложит голову в бою: он столько жертвовал своим идолам, что они не пожалеют для него смерти на поле брани и шанса возрождения в образе человека Неба.

– Пошли, – крикнул он.

Перемахнув ограждение палубы, он спрыгнул вниз. Несколько секунд город крутился перед глазами; теперь он оказался сверху, а мимо пронесся Буффало. Затем, притянув лямку своего парашюта, он восстановил равновесие. Воздух вокруг пестрел алыми куполами парашютов. Почувствовав движение ветра, он схватился за стропу, направляя движение книзу.

* * *

Дон Мивел Карабан, кальде С'Антон д'Инио, готовил богатый пир для маврайских гостей. Дело даже не в том, что он расценивал их визит как поворотный момент в истории, который даже мог ознаменовать конец продолжительного периода их упадка. (Дон Мивел, являвший собой редкое сочетание практичности и грамотности, прекрасно сознавал, что вывод войск Перио в Бразиль, произошедший двадцать лет назад, был отнюдь не «временной мерой по выравниванию границ». Они не вернутся никогда. Пограничные провинции были предоставлены сами себе.) Но пришельцев было необходимо убедить в том, что они обнаружили богатый, могущественный и, в целом, цивилизованный народ, благодаря чему они стали бы посещать мейканское побережье с торговыми целями, что в итоге привело бы к заключению военного альянса, направленного против северных дикарей.

Пиршество продлилось чуть не до полуночи. Хотя некоторые ирригационные каналы засорились и так и не были восстановлены, так что земли окрестных деревень заполонили кактусы и обжили гремучие змеи, мейканские провинции оставались плодородными. Во время своего рейда, предпринятого пять лет назад, узкоглазые монгские всадники из Теккаса перебили массу пеонов, так как деревянные вилы и обсидиановые мотыги были слабой защитой от сабель и стрел. На восстановление прежней численности населения уйдет не менее десяти лет, и лишь тогда будут периодически наступать голодные годы. Итак, Дон Мивел предложил гостям множество яств: говядину, ветчину со специями, оливки, фрукты, вина, орехи, кофе, неизвестный людям Моря, – правда они проявили к нему мало интереса, – и прочее, и прочее. Затем последовали развлечения, музыка, фокусы, фехтовальные номера, представленные дворянами.

В этот момент корабельный врач с Дельфина, порядочно нализавшись, предложил показать им островной танец. Его мускулистое коричневое тело, обильно покрытое татуировками, стало дергаться в серии похожих на спазмы движений, вызвав снисходительные улыбки на губах чопорных Донов. Сам Мивел заметил:

– Это мне несколько напоминает ритуалы плодородия, принятые у наших пеонов, – что прозвучало вымученно-вежливо, наведя капитана Руори Ранги Лоханнасо на мысль, что последние имеют совершенно иную, и не очень приличную культуру.

Откинув косичку из волос, судовой врач ухмыльнулся.

– А теперь давайте-ка спустим на берег наших корабельных вахинь, чтобы они вдоволь погуляли, – сказал он на мавро-инглисском.

– Нет, – запротестовал Руори. – Боюсь, что мы и без того их уже шокировали. Как говорится в пословице: «Когда приезжаешь на Соломоновы острова, покрась кожу в черный цвет».

– По-моему, они понятия не имеют, как веселиться, – посетовал доктор.

– Мы пока не знаем, какие здесь действуют табу, – предупредил Руори, – Так что будем такими же серьезными, как эти мужчины с бородами клинышком. Не будем хохотать или заниматься любовью, пока не вернемся на корабль и не окажемся опять среди наших вахинь.

– Но это же глупо! Пусть всемогущий Нан со своими акульими зубами сожрет меня, если я…

– Твои предки стыдились бы, – заметил Руори. Это было, пожалуй, самое жесткое из замечаний, которое можно было сделать мужчине, не нарываясь на поединок с ним. Чтобы сгладить остроту, он несколько смягчил тон, но доктору пришлось замолчать. Что он и сделал, бормоча извинения и краснея, отступая в темный угол, поближе к выцветшим фрескам.

Руори обернулся к хозяину.

– Прошу прощения, С'ньор, – сказал он на местном наречии, – Мои люди знают спаньоль еще хуже меня.

– Не извиняйтесь, – Дон Мивел, затянутый в строгий черный костюм, слегка, официально кивнул. От этого движения смешно, как собачий хвост, вздернулась его шпага.

До Руори донеслись приглушенные смешки его офицеров.

«И однако же, – подумал про себя капитан, – чем длинные штаны и кружевная рубаха хуже саронга, сандалий и клановых татуировок?»

Чтобы оценить громадные размеры этой планеты, хранившей массу неразгаданных тайн, необходимо было пройти морем Маврайскую Федерацию, от Авайев до Нв'Зеланнии и на запад, в Млаю.

– Вы говорите на нашем языке просто блестяще, С'ньор, – вступила в разговор Донита Треза Карабан. Она улыбнулась. – Может быть, лучше нас, ведь, прежде чем приехать сюда, вы изучали тексты, созданные несколько веков назад, а спаньоль с тех пор очень изменился.