Текст книги "Весь Пол Андерсон в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

– Что ж, самое время ему повзрослеть и позабыть о своих страхах, – вырвалось у О'Малли. – Перед ним лежит карьера, сделанная в Низинах.

– А зачем? – ответил Коффин. – Нам потребуется немало поколений, чтобы полностью заселить только это плато. У Дэнни найдется работенка и здесь. Можно даже логически доказать, что он просто обязан хранить набор своих уникальных хромосом, живя спокойной жизнью в безопасном месте и создавая многодетную семью. А вот его потомки пусть спускаются в низины.

О'Малли только головой покачал:

– Вы же прекрасно знаете, что все это не так, Джош. Мы никогда не добьемся безопасности, сидя на этом жалком кусочке суши… Во всяком случае до тех пор, пока не будем знать несравненно больше и об этом континенте, и о всей планете, частью которой он является. Помните? Нам удалось бы подавить Эпидемию в самом зародыше, если б мы знали, что вызывающий ее вирус заносится одним видом планктона, который поднимается к нам с Низин вместе с туманом. Мы никогда не создадим надежных систем оповещения о штормах или землетрясениях, если не будем иметь полную информацию о нашей среде обитания в целом. А кто может предсказать, какие сюрпризы готовит нам еще Рустам?

– Да…

– Кроме того, Низины имеют большое общественное значение. Мы ведь прибыли сюда потому, что это была наша последняя надежда на создание свободного общества. За те несколько поколений, о которых вы только что упомянули, Верхняя Америка сможет стать столь же перенаселенной, как Терра сейчас. Свобода же немыслима без пространства, чтобы люди постоянно не толкались локтями. Мы обязаны начать освоение нашего Пограничья уже теперь.

– Ну, я не убежден, что политические теории стоят хоть одной погибшей жизни, – ответил Коффин, но тон его заметно смягчился. – Однако практическая необходимость, о которой вы говорили… тут вы правы. Так почему же вам нужен именно Дэнни?

– Неужели не ясно? Хотя, возможно, и не ясно, если вы никогда не бывали в тех краях. Можете мне поверить на слово, что люди, которым постоянно приходится таскать на себе редукционные шлемы, никогда ничего не добьются в этих дебрях. Я же рассказывал вам, что мы с Филом еле-еле доплелись до места рандеву со спасательной машиной, а ведь у нас была только одна задача – двигай копытами. Спасателям придется работать куда больше.

– А кто пойдет с ним?

– Я. У нас нет больше никого, кто мог бы пожертвовать временем; действовать нужно немедленно, пока погода не разрушила весь груз. Думаю, мой опыт и способности Дэнни дадут нам хороший шанс добиться успеха в этой работе.

Я договорился об оплате и о приличной премии за каждую ценную вещь, которую мы доставим с места крушения. Колледж будет в восторге и набьет ему карманы золотишком. То оборудование и та информация… в них овеществлено столько часов человеческого труда, да к тому же, весьма возможно, они спасут немало жизней в будущем. Так что списывать их просто так – рука не поднимается.

Коффин снова помолчал, потом сказал:

– Пошли в дом, – расправил плечи и зашагал к дому.

В доме их встретил теплый уют, книги, картины и простор, который на Земле был уделом лишь кучки самых знатных и богатых. Тереза подала чай и закуски. В этой семье не употребляли ни табака, ни алкоголя. Первый – не большая потеря, с усмешкой подумал О'Малли – на этой почве он вырастает таким, что жжет почище крапивы. Семеро хорошо воспитанных подростков поздоровались с гостем и устроились поудобнее, чтобы слушать разговор взрослых. (На Терре они наверняка стали бы членами уличных банд или были проданы в рабство… или сделались бы членами какой-нибудь узкой секты.) Шестеро – стройные, темноволосые и белокожие (в тех местах, что не обожжены солнцем).

Дэнни отличался от них далеко не одним старшинством. Он был коренаст, рост имел средний. Хотя его черты свидетельствовали о принадлежности к кавказской расе – прямой нос, большой узкий рот, глаза цвета ржавчины, – все же его высокие скулы, черные волосы с синеватым отливом и смуглая кожа ясно говорили о примеси восточной крови. О'Малли в голову пришел бессмысленный вопрос: кем были его генные родители, что заставило их отдать свои клетки для хранения в холодильнике космического корабля, на палубу которого они никогда не вступали, и встречались ли они когда-нибудь в жизни на Земле? Впрочем, сейчас они почти наверняка уже умерли.

Разговор перескакивал с одного на другое. Недостатка в темах не ощущалось. Три тысячи первопоселенцев не составляют поселения, где каждый знает каждого и все, что у него готовят на обед, особенно если эти три тысячи человек расселены на площади, равной Минданао[177]177
  Остров в составе Филиппинского архипелага, площадь 94,6 тыс. км²(Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]. Конечно, часть жила в Анкере, но в целом сельское хозяйство Верхней Америки пока еще не могло бы обеспечить нужды более плотного расселения.

Тем не менее определенная напряженность в разговоре ощущалась. О'Малли почувствовал облегчение, когда Тереза неожиданно спросила, зачем он прилетел. Он рассказал. Взгляды присутствующих блуждали по комнате, пока наконец не сконцентрировались на Дэнни.

Мальчик не дрогнул, но как бы окаменел, стал похожим на своего приемного отца. Его ответ был еле слышен:

– Я не хотел бы.

– Должен признаться, определенный риск, конечно, есть, – сказал О'Малли. – Однако… – Туг он широко улыбнулся, – скажите мне, а где его нет? Я, например, очень высоко ценю свою рваную шкуру, сынок, а я буду всегда рядом с тобой.

Тереза хрустнула пальцами.

Голос Дэнни сделался чуть громче. Он звучал как-то надтреснуто.

– Мне не понравилось там – внизу.

Коффин сжал губы.

– И это все? – жестко спросил он. – Ведь вопрос идет о долге, который надо выполнить.

Мальчик пристально посмотрел на него, отвел глаза и съежился на своем стуле. После долгого молчания он произнес:

– Как скажешь, отец.

Прошло много часов после того, как О'Малли покинул ферму, чтобы отправиться к себе и подготовиться к экспедиции. А пока на плато лежала долгая ночь. Ракш заметно вырос по величине и по фазе и стоял сейчас низко над морем облаков, а крошечная Сухраб быстро догоняла его. Обе луны пересекали небо навстречу движению солнца. Темноту неба прорезал свет звезд. Их созвездия не так уж отличались от видимых с Терры, если учесть разницу в расстоянии, измеряемую десятками световых лет. И хотя ось Рустама была наклонена немного сильнее земной, но в общем звездное небо выглядело знакомо. О'Малли нашел обе Медведицы, Дракона, а около Волопаса – крошечную тусклую пылинку: солнце Терры. Более сорока лет полета на космическом корабле, думал он, с человеческим грузом, погруженным в сон в холодильных камерах, вместе с семенами растений, зародышами домашних животных и будущих приемных детей поселенцев, и все это спит в течение четырех десятилетий, пока не придет время быть разбуженным. Но летают ли еще и сейчас эти космические коробки? Возможно, колонизация Рустама была последним усилием, ради которого собрали целый космический флот, доставивший первопоселенцев сюда, усилием, с помощью которого правительство (с их собственного согласия) отделалось от конституционалистов, от этих неслухов и бунтарей, которые все еще бормотали что-то о таких глупостях, как, например, свобода. Ушли ли когда-нибудь эти корабли снова в полет? Радиоволны еще не успели доставить ответы на вопросы, отправленные по лучу много лет назад. А люди, живущие на Рустаме, не имеют пока возможности построить свои корабли, которые могли бы улететь отсюда, да и вряд ли сумеют построить их в ближайшем будущем. А может, и никогда… О'Малли вздрогнул как от холода и прислонился к своему аэрокару.

Роксана – обширный континент, а лететь придется почти из самого его центра к южному побережью. Для Дэнни время тянулось мучительно медленно. Летели высоко – большей частью высоко: на высоте чуть ниже среднего уровня облачного слоя. Именно поэтому часто возникали турбулентные потоки, машина проваливалась в воздушные ямы, и они теряли из виду картину лежащей внизу суши. Но затем машина выходила из полосы дурной погоды, и снова перед ними возникали виды планеты – чистые и незамутненные. Такие можно было видеть только на Рустаме.

О'Малли сделал несколько попыток завязать со своим компаньоном обычный живой разговор. Дэнни пытался отвечать, но слова не шли с языка. Наконец беседа окончательно увяла. Кабину заполнял лишь рев ракетных двигателей, а иногда в нее врывался вой ветра или канонада грома, разносимые в плотной атмосфере планеты на огромные расстояния.

О'Малли попыхивал трубочкой, иногда насвистывал какой-то незатейливый мотивчик, но всегда оставался настороже, чтобы успеть перехватить в случае нужды управление у автопилота. Дэнни сжался на сиденье рядом с ним. Ну почему я не захватил с собой хотя бы какую-нибудь книжку! – повторял про себя мальчик одно и то же. Тогда бы мне не пришлось сидеть здесь и таращиться в иллюминатор на то, что лежит там – снаружи.

– Великолепно, как считаешь? – сказал О'Малли своему спутнику. А Дэнни еле удержался от того, чтобы не выкрикнуть ему прямо в лицо:

– Нет, это ужасно! Неужели вы не понимаете, как это отвратительно!

Небо над ними было перламутрово-серого цвета, и только на востоке пятнышко света говорило о том, что там скоро появится солнце. Внизу громоздились горы – необычайно высокие, особенно в непосредственной близости от мест, заселенных человеком. Их вершины терялись в небе. Потом горы резко снижались, превращаясь в дикий лабиринт утесов, ущелий, каньонов, огромных затопленных туманом долин, расселин, где сталью отсвечивали обнаженные лезвия рек, крутых обрывов, где черные горные породы прорезались белой проволокой водопадов. А впереди лежали предгорные холмы, за которыми еще западнее начинались прерии, тянущиеся до самого круглящегося горизонта. Там бушевали бури, крутилась белая кипень облаков, в которых полыхали и гасли молнии, там свирепствовали безжалостные ливни, гонимые сильными, но медленными штормами с низин. Краски отличались большим разнообразием – растительность покрывала все, кроме самых каменистых вершин. Но преобладали тона голубовато-зеленые, коричневатые, желтоватые, которые глазам Дэнни представлялись столь же мрачными, как и одноцветная пелена над их головами. Даже всплески крыльев миллионоголовых косяков птиц, трассы которых они пересекали, заставляли его думать только о том, как чужда ему вся эта жизнь, кипящая внизу.

Взгляд О'Малли снова остановился на мальчике.

– Жаль, что тебе все это не по душе, – пробормотал он. – Это ж твоя страна, верно? Ты приспособлен к ней так, как я никогда не смогу приспособиться.

– Не нравится, и все тут, – выдавил из себя Дэнни. – Не будем говорить об этом. Пожалуйста, сэр, не надо.

Если мы станем разговаривать, мне не удастся спрятать от него правду, я задрожу, начну заикаться, не смогу скрыть страх, который сейчас леденит мои ладони и подмышки, который течет у меня из носа; и все вырвется наружу, и он увидит, что я просто трус. О Господи, как я боюсь! Может, я даже расплачусь, и отец будет краснеть за меня. Отец, мой отец, который пошел за мной в тот низинный ужас и выхватил меня из рук смерти.

Этот страх беспочвен, уговаривал себя Дэнни. Он повторял себе это год за годом, когда сон, или телепередача, или чье-то нечаянное слово переносили его ночью в те же джунгли. Это было как клеймо, которое носишь всю жизнь. Нет, не жара, не влажность, не сумрак. И не голод и жажда (желудок все-таки заставил его есть какие-то фрукты, которые не походили на известные ему ядовитые). И не шорохи, не потрескивания, не стрекотание, не рев и завывания, даже не маниакальное хихиканье. Все это было спасением от оглушающей тишины. И не та зубастая тварь, которая гонялась за ним, и даже не… нет, даже не та гигантская хищная птица, чей разинутый клюв был нацелен на него. Страх заключался в самой бесконечности этих джунглей, через которые он плелся часами, складывавшимися в дни и ночи… особенно в ночи…

Иногда Дэнни казалось, что какая-то часть его так и не вернулась домой, что она навеки обречена скитаться где-то там, плача среди высоких древесных стволов.

Нет,^Лты слишком впечатлителен, бранил его разум еще до того, как он нашел убежище в собственном доме, в своей родной Верхней Америке.

Когда наступал день, небо тут было необыкновенно синим и ясным, оно просто сверкало после ночной темноты с ее звездами и зорями; все было омыто чистыми дождями, а если и приходил оглушительный ливень, то и он был бодрящим. А зимой на землю ложилась белая незапятнанная пелена. Поля пшеницы отливали золотом, когда легкий ветер гладил их, цветочное многоцветье раскрывало чашечки под звонкие птичьи трели. И еще туг были никем не покоренные холмы для восхождения, леса, распахнутые навстречу солнцу. Были реки, чтобы плавать, испытывая тысячи прохладных ласковых прикосновений, или чтобы грести, а потом пустить лодку на волю течения куда глаза глядят, наслаждаясь сладостным покоем. И была ширь озера Олимп – всего в двух часах лета на аэробусе, что было вполне доступно в любое свободное от занятий или от работы в поле время. Дело стоило того – там был шлюп, который они построили вдвоем с Тоширо Хираямой. Были даже опасности, когда налетевший неожиданно шторм чуть не утопил их. Но даже это было прекрасно – и вызов, брошенный им, и доказательство, что они опытные мореходы и прочно встали на путь, который сделает их мужчинами… хотя, конечно, вряд ли следует рассказывать родителям о том, как близко к краю они подошли…

И всего этого я должен лишиться. Только потому, что у меня не хватило мужества признаться: меня до сих пор терзает страх. Неужели до сих пор? Ведь в последнее время кошмары, которые мне снятся уже много лет, стали не так страшны.

Да и задача, поставленная перед ним, вовсе не обязательно окажется невыполнимой, говорил он себе. Нет, «самом деле, вовсе не обязательно. На этот раз с ним будет рядом сильный и опытный спутник, у них есть радиосвязь с миром людей, будет хорошая еда, одежда и оборудование, а там и быстрое возвращение домой, как только работа будет закончена, обещанная высокая плата за нее и еще более щедрые премиальные. И все, что мне нужно сделать, – это прожить несколько тяжелых, полных неудобств дней. И ничего больше. Ничего. Господи, да, может быть, такая жизнь поможет мне стряхнуть с себя остатки детских страхов. Но сюда я больше все равно никогда не вернусь.

Он поудобнее устроился в своем кресле, подтянул ремни безопасности и постарался расслабиться.

Их машина – большой грузовой самолет – почти полностью загромоздила лужайку, на которую они сели. Высокие, с листьями, похожими на вайи папоротников, голубовато-зеленые стебли – растения из того многочисленного и плохо изученного семейства, которое невежественные колонисты нарекли просто „травой“, – почти полностью скрыли колеса и даже большую часть поплавков. Стеной стояли деревья, окружая лужайку со всех сторон. В большинстве это были так называемые „золотые деревья“ с рыже-красной корой, но кое-где виднелись тонкие, с перистой листвой мыльные деревья, мрачные псевдососны – приземистые колючие гномики. Меж древесными стволами переплетение кустов и лиан образовывало сплошную массу – оно было похоже на толпу, ожидающую немедленной атаки. Несколько метров вглубь, и в лесном сумраке многие миллиарды листьев сольются в сплошной зеленый фон, на котором не увидишь хоть сколько-нибудь различимые тени. Какие-то инсектоиды яркими вспышками пронзают вечный сумрак. Где-то вверху хлопают крылья – что-то огромное бьется в этой непереносимо давящей атмосфере. Жизнь здесь отличается от той, что существует в Верхней Америке, вернее, она не имеет с ней ничего общего. Там и тут среда обитания слишком различна.

В воздухе не ощущается никакого движения, он был жарок и тяжел. Полно запахов – отвратительных, сладких, резких, горьких, а главное – ничем не похожих на запахи дома. Звуки необычайно громки – щебет, шелест, жужжание, шорохи, журчание воды, шаги, – и на этом фоне первые неожиданные звуки человеческой речи.

Дэнни делает вдох, другой. Жилы на шее напрягаются, но он все же заставляет себя оглянуться. Каким бы страшным ни выглядел этот куст, но он не прыгнет на меня и не укусит. Надо почаще напоминать себе об этом. Немного помогало и то, что они постепенно повышали давление в кабине, прежде чем решились выйти наружу: у Дэнни была возможность дать своим легким и кровеносным сосудам привыкнуть к новым ощущениям.

Джеку О'Малли подобный переход ничего не давал. Такую концентрацию газов он мог выдерживать лишь короткое время, если это было жизненно необходимо, без особых последствий, если не считать жестоких головных болей. Но если он будет вдыхать этот воздух слишком долго, то отравится углекислым газом, азотный наркоз нарушит работу его мозга, а слишком высокое содержание кислорода начнет медленно сжигать его ткани. Поэтому его герметически закрытый комбинезон был снабжен гласситовым шлемом с редукционным насосом, с крайне неудобной трубкой для пбдачи воды и специальным клапаном для подачи пищи, а также с особым прибором для предотвращения образования внутри шлема тумана из пота, уже сейчас выступившего у него на лице.

И все же почти все его годы, проведенные на Рустаме, были отданы исследованию Низин, думал Дэнни. Что могло заставить этого человека так бессмысленно растрачивать свою жизнь?

– О'кей, давай-ка разгружать наше барахлишко, а потом и по коням! – Голос О'Малли гулко ухал из динамика, пробиваясь сквозь помехи. – Даже в самом лучшем случае мы не доберемся до Чгеста назначения до темноты.

– Не доберемся? – удивился Дэнни. – Но вы же сказали, что это всего около пятидесяти километров, да еще по хорошо утоптанной звериной тропе. И к тому же у нас остается еще почти двадцать часов дневного времени. Даже с остановками для сна никаких проблем не должно возникнуть.

На губах О'Малли промелькнула легкая усмешка.

– Для тебя, вероятно, дело обстоит именно так. Но я-то уже не молод. А еще хуже вон та штука, что у меня на голове и на плечах Этот насос приводится в действие расширением моей грудной клетки при дыхании, как тебе известно. Но ты не знаешь, сколько сил отнимает этот процесс, ты же у нас счастливчик, тебе не приходится таскать на себе такую штуковину.

Счастливчик!

– Однако, – продолжал О'Малли, – мы можем идти и после захода солнца, так что мне думается, мы доберемся до места, имея немалый запас времени, чтобы провести подготовительные работы, которые должны быть выполнены до наступления дня.

Дэнни кивнул. Иногда он удивлялся, почему это люди не попытаются адаптироваться к медленному вращению Рустама вокруг своей оси. Что бы там ни говорили медики, он был уверен, что можно приучить свой организм проводить сорок часов без сна, а затем спать двадцать подряд. Не являются ли мощные электрические фонари единственной причиной того, что подобная попытка никогда не была сделана?

– А когда придет восход, мы начнем строить фургон, с помощью которого доставим сюда то, что нам удастся спасти от крушения.

– Если это у нас получится, – пробурчал себе под нос Дэнни.

Он не хотел быть услышанным, но вышло иначе. Будь она неладна, эта плотная атмосфера! О'Малли насупился, сразу было видно, что недоволен.

Потом более пожилой путешественник пожал плечами.

– Вполне возможно, что нам придется отказаться от самых тяжелых вещей, например от мотора, – сдался он. – Может, даже просто от всех крупных – от объемистых приборов, например, если моя идея насчет фургона не сработает. Но как минимум мы обязательно должны вывезти отсюда ленты с записями приборов. Хм… Что такое?

Дэнни вдруг прижался к металлу поплавка.

– Н-н-ничего, – выдохнул он, стараясь подавить рвущийся из горла визг. Только вот дрожи, сотрясавшей его тело, он подавить не мог.

Над лужайкой кружилась птица-меч. Не тот горный хищник, а его колоссальный кузен – крылья восемь метров в размахе, обладающий силой, достаточной, чтобы поднять в воздух мальчугана, а потом и растерзать его.

Ветви нависали над тропой. Ничто не летало под этим высоким-высоким пологом – бронзовым, янтарным, бирюзовым, – если не считать множества мелких летунов, вспыхивающих, как живые радуги. А когда стайка тарзанов проскочила мимо, прыгая с ветки на ветку, болтая и корча смешные рожи, Дэнни вдруг обнаружил, что хохочет вместе с О'Малли. Удивительной казалась открытость леса. Джунгли – слово, мало подходящее для него. Роксана лежит не в тропической зоне, и сколько бы энергии ни получал Рустам от своего солнца, Ардаширский берег охлаждается морскими ветрами. Погода туг не жаркая, а скорее теплая, а еще лучше сказать – теплая и сухая. Кустарник густо разрастался лишь на открытых пространствах, получавших много света. А меж стволами деревьев попадались лишь отдельные небольшие кустики. Почву устилал мягкий гумус, обладавший резким специфическим запахом.

Нет, этот лес не был мрачным. Подобная характеристика могла появиться лишь по контрасту с открытым пространством. Зрачки человеческих глаз туг расширялись, и они улавливали что-то вроде мягкого сияния, которое позволяло различать множество тонов и оттенков листвы, хотя они тут же таяли в таинственном кафедральном сумраке.

Кафедральный? Дэнни видел рисунки и фотографии, он читал описания соборов на Земле. Он всегда думал об огромных соборах как о чем-то замкнутом, давящем. Если так оно и есть, то такое слово не слишком подходит к этим лесам, которые гудели, пели, журчали – то ли от ветра, то ли от топота лап, взмахов крыльев, бега быстрых ручьев, чьих-то призывов и песен. Так где же та мрачная жестокость, которая запомнилась ему?

Может быть, все дело в том, что теперь он не один, что он не потерялся? У него был и надежный друг, и пистолет на боку. А может, его страх не так уж и крепко укоренился в нем? Может быть, то, чего он так боялся, не было чем-то вещественным, а всего лишь воспоминаниями и снами, годами преследовавшими того ребенка, которого уже давно не существует?

Тропа была удобная, широкая, утоптанная почти до твердости мостовой. Дэнни не ощущал тяжести груза за спиной. Ноги шли сами собой, они едва касались поверхности тропы, пока наконец он не остановился, поджидая задыхающегося О'Малли, который все время отставал от него.

Более высокое содержание кислорода, ясное дело. И аппетит начинал разыгрываться – до чего же вкусным покажется обед! Что отличало его от шефа – помимо возраста – так это то, что дышать здешним воздухом не было для того совершенно естественной вещью. Дэнни, конечно, никакой не мутант – ничего подобного. Будь это так, он не смог бы вынести жизни на плоскогорье. Но благодаря своим генам он оказался на самом конце кривой распределения некоторых биохимических показателей.

Я не обязан любить эту страну, твердил Дэнни про себя. Просто, как любила говорить мама, всегда следует дать оппоненту возможность дважды повторить свои доводы.

Когда они остановились на ночлег, Дэнни даже не захотелось, как О'Малли, сразу же после еды уснуть глубоким сном. Он долго лежал в своем спальном мешке без сна, смотрел, принюхивался, прислушивался. Они остановились чуть в стороне от тропы, но так, чтобы не терять ее из виду. Это решение оказалось верным, ибо стадо тех, кто проложил тропу, прошло мимо них.

Дэнни схватился за ружье. Он хотел позаботиться о провизии – мясо диких животных годилось в пищу. Жизнь на Рустаме не имела ряда питательных веществ, нужных человеку, а питательные таблетки, дополняющие диету, весили гораздо меньше, чем сухие или мгновенно замороженные продукты.

Однако он тут же опустил оружие, так и не выстрелив. Если бы он убил одного из этих животных, то смог бы воспользоваться лишь ничтожной частью туши. А уничтожать зря эту гордую красоту с раскидистыми рогами было бы непростительным грехом.

А потом Дэнни заснул. И вновь оказался в могильном молчании бесконечных древесных стволов, где в непомерной высоте кружила птица-меч. Он проснулся и удержал рвущийся из горла вопль. И хотя ему удалось подавить страх, но до самого конца их путешествия к месту крушения его сопровождали жуткие воспоминания.

Последние несколько километров они шли очень медленно. И не только потому, что компас, детектор металла и светящиеся зарубки на стволах, сделанные О'Малли после крушения, увели их с проторенной тропы, но и потому, что отдельные участки леса были более разреженными и кустарник в них разрастался особенно пышно. Такие участки не были достаточно велики и удобны для безопасной посадки. О'Малли показал Дэнни, как надо работать мачете, которые они захватили с собой. И мальчик извлекал из этой работы какое-то жестокое наслаждение: Л ну-ка получай, черт бы тебя побрал! Когда наконец они достигли цели, Дэнни еле стоял на ногах; зато на этот раз ничто не нарушало его сон.

Позже они проанализировали ситуацию. Изящный каркас аэрокара лежал скрученный и раздавленный меж массивных древесных стволов. Лучи фонарей выхватили из темноты оторванное крыло, застрявшее среди сучьев высоко вверху. Они обратили внимание на мощную аритмичную пульсацию, которая прорывалась сюда сквозь дурманящую жару. Она шла с юга, где поверхность почвы постепенно понижалась на протяжении четырех-пяти километров, образуя как бы пандус, ведущий к берегу моря.

Дэнни изучил аэрофотоснимки, сделанные спасательной экспедицией. В своем взвинченном состоянии он раньше не уделял им особого внимания. Теперь же он спросил у О'Малли:

– Сэр… э-э… а почему вы пошли в глубь континента… вы и мистер Херцкович? Почему не к берегу, к пляжам, где вас могли бы подобрать спасатели?

– Здесь нет пляжей, – объяснил О'Малли. – Я знаю – ходил до самой границы огромного соленого болота, затопляемого во время самых высоких приливов. В остальное время это просто жидкая трясина. Колеса или понтоны наверняка, черт бы их побрал, завязнут в этом дерьме. А если ждать прилива, то оказывается, что в это время воды, особенно у рифов, закрывающих выход из залива, бурные и опасные, так что ни один пилот не захочет рисковать своей машиной, не говоря уж о собственной шкуре.

– Понятно, – сказал Дэнни, немного подумав. – А с раненым мистером Херцковичем вы, конечно, не могли бы доплыть туда, где бы вас можно было подобрать без риска. Но разве мы не могли бы доставить наш груз до спокойных открытых вод? Вы и я?

– Когда придет рассвет, можешь сходить туда сам. Потом расскажешь мне.

Дэнни пришлось вести себя к берегу чуть ли не за шиворот. Опять он один в дебрях! О'Малли все еще спал, а когда проснется, то тут же захочет начать работать. Сейчас у него единственный шанс разведать более легкий путь, чтобы покончить с этой проклятой работой. Он крепко сжал зубы и кулаки и зашагал вперед сквозь туманную предрассветную дымку.

На берегу он обнаружил, что все, о чем говорил ему О'Малли, вполне соответствует действительности. Из двух лун только Ракш создавал существенные приливо-отливные течения, но они могли иногда в несколько раз превышать по высоте волны, поднимающиеся на глубоководных пространствах океанов Терры. (Терры, такой знакомой по историческим книгам, картам и легендам, но которая выглядит крошечной звездочкой в небе, а иногда и вообще кажется несуществующей.) Притяжение солнца тут тоже незначительное.

С вершины дерева Дэнни обозрел сверкающий покров жидкой грязи. За ней отливали оружейной сталью волны океана, покрытые белыми гребнями пены и бешено крутящиеся. В водяной пыли и громовых раскатах вздымались черные скалы. Мутный рассвет все же позволял разобрать сложный рисунок течений и противотечений, стоячую зыбь и жуткие водовороты, в глубине которых прятались зубчатые скалы, сейчас уже наполовину скрытые начинающимся приливом. Дальше бухта расширялась, переходя в круговерть белых валов, а еще дальше лежала гряда шхер, вокруг которых волны прыгали в приступах вечной ярости. И только дальше сверкал куда более спокойный залив Ардашир.

Без сомнения, при отливе волнение в проходе будет менее сильным, чем сейчас, но гарантии безопасности – никакой. Конечно, двое мужчин не могут надежно управлять довольно большим и тяжело нагруженным плотом или паромом в этом водяном хаосе. А тратить топливо и жертвовать интересами грузоотправителей, чтобы привести сюда моторку или даже лодку с подвесным мотором, тоже вряд ли кто захочет. Потенциальная цена груза, который они надеются спасти, вряд ли достаточно велика, чтобы рисковать столь высоко ценимыми на Рустаме машинами.

Не было смысла и в проведении рекогносцировки в других местах побережья. Фотоснимки показывали, что и к востоку, и к западу отсюда километр за километром береговая линия становилась еще менее доступной – скалы, утесы, обрывы, мели, где дикие силы этой атмосферы разрушали берега, круша и выбывая горную породу.

И над всем этим нависало бесцветное небо, на котором смутным пятном светлело солнце планеты; лишь там, где верхний слой облаков ненадолго разошелся, проступала такая яркая голубизна, что тоска по дому взяла Дэнни за глотку.

Он вернулся в лагерь. После того как он отдохнул немного, эта страна уже не казалась ему каким-то обиталищем демонов. Но, Боже, как хотелось ему бежать отсюда!

О'Малли встал, подвесил над огнем котелок с чаем и отправился получше поглядеть на груду обломков аэрокара.

– Удовлетворен?_в– спросил он. – О'кей, займись-ка теперь завтраком. Понравился видик?

– Жуть, – пробурчал Дэнни.

– Да ну? А я-то считал его весьма внушительным и даже по-своему прекрасным. Впрочем, должен признаться, на нервишки он действует так, что хочется почесать в затылке даже под шлемом. Боюсь, нам удастся сделать меньше, чем мы думали.

Сердце Дэнни затрепетало при мысли, что они просто могут сделать несколько ходок между местом крушения и аэробусом, захватывая каждый раз только ленты самописцев и не особенно тяжелые приборы. От этих радостных мыслей его оторвал голос О'Малли:

– В лучшем случае это будет медленная работа, особенно если учесть, что мои возможности очень ограничены. Нам вряд ли удастся быстро завершить постройку фургончика. Погляди только, какую строительную площадку нам придется подготовить, прежде чем мы начнем плотничать. – У них были с собой легкие колеса и тормоза, а также инструменты, чтобы соорудить корпус фургона из местных материалов и изуродованных металлических листов. – Потом начнется тоже очень тяжелая работа – прокладка просеки до звериной тропы, и эта просека будет длиннее, чем мне думалось после крушения. Да и подъем вверх по холму оказался круче. Нам придется затратить несколько дней только на то, чтобы втащить нашу добычу на этот холм.

– А как вы думаете, что можно будет сложить в наш фургон?