Текст книги "Лондонские тайны"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Глава семнадцатая
ДОКТОР

Когда Джек пришел в себя, он сразу вспомнил о случившемся. Ужасное несчастие, о котором он имел лишь смутное понятие, поразило его сердце, но на первых порах он не хотел верить в него. Он посмотрел на герб, на девиз и вдруг услышал чей-то голос в соседней комнате. Джек встал на колени, подполз к двери и приставил ухо к щели.

«Что там происходит? – подумал он. – Ничего не услышишь! Хоть бы узнать, жив он или нет…» Тут он услышал шум, подобный тому, какой происходит при трении двух кусков стали. Приподнявшись, Джек стал внимательно смотреть в замочную скважину. Он увидел кровать, выдвинутую с обычного места на середину комнаты. На кровати неподвижно лежал его господин без всяких признаков жизни. На полу валялись бинты и пропитанные кровью перевязки. У окна, в каком-то забытьи сидел Стефан Мак-Наб.

По обе стороны кровати стояли два незнакомца: у одного, одетого в черное платье, на лице было холодное, мрачное выражение, и он держал руку Франка. Другой, с засученными рукавами, вертел в запачканных кровью руках длинный металлический инструмент, который время от времени всовывал под рубашку несчастного Франка. Выражение лица второго незнакомца было также жестоко, как и первого.

Джек затаил дух, весь обратившись в зрение.

Человек в черном, похожий на доктора, продолжал ощупывать пульс Франка. Другой, казавшийся его помощником, то и дело опускал зонд в рану, щупал, выслушивал и качал с сомнением головой. Наконец он проговорил что-то, чего Джек не разобрал. Незнакомец в черном пожал плечами и странно улыбнулся.

«Что он сказал? – подумал старый слуга. – И что означает, что тот улыбнулся? Не значит ли это, что мой господин будет спасен?»

Человек, казавшийся помощником доктора, всунул в последний раз зонд и с ледяным хладнокровием вымерял глубину раны. Старый слуга задрожал. Он тихонько нажал ручку двери, и она неслышно отворилась. Никто не заметил этого.

– Если бы еще на поллинию дальше – и артерия была бы пересечена, – тихо сказал помощник.

– На поллинии! – повторил человек в черном костюме. – Уверен ли ты, Рауль, что артерия не задета?

– Совершенно.

Помощник передал доктору окровавленный зонд и вытащил из бокового кармана пучек корпии.

Бедный Джек вздохнул с облегчением есть надежда спасти его господина.

Держа в руках корпию, помощник исподлобья посмотрел на Стефана Мак-Наба и мотнул на него головою доктору. Тот, в свою очередь, бросив взгляд в сторону молодого человека, прошептал:

– Он ничего не слышит и не видит. Делайте то, что я вам приказал!

Воцарилась совершенная тишина. Старый слуга стал смотреть с удвоенным вниманием и увидел, что помощник, засунув руку в боковой карман, вытащил оттуда небольшую хрустальную склянку и поднес ее к корпии, бросив на бесчувственного Стефана странный взгляд.

Доктор сделал нетерпеливое движение. Помощник вылил каплю жидкости на находившуюся в его руке корпию. В это самое мгновение Стефан поднял голову. Рауль задрожал и лицо его покрылось смертельной бледностью. Корпия выпала из его рук на пол, он быстро стал на нее ногою.

Подозрения, увеличивавшиеся каждую минуту в голове старого слуги, вдруг перешли в уверенность, Он вскочил, схватил висевший на стене шотландский кинжал и вбежал в комнату.

– Мистер Стефан! Вы не замечаете, что здесь происходит! – вскричал он.

– Молчи! – сказал Рауль, махнув одной рукой, а другою показывая на больного.

– Молчи ты сам, – отвечал с бешенством Джек, – окаянный! Я стоял тут, я все заметил.

Помощник машинально попятился к дверям.

– Это сумасшедший? – спросил доктор, обращаясь к Стефану. – Скажите, чтобы он вышел, иначе я снимаю с себя ответственность за жизнь сэра Франка Персеваля.

Стефан поднялся. Он смотрел то на Джека, то на Рауля, который между тем успел прийти в себя.

– Молчи, Джек! – наконец, сказал он. – А вы, доктор, ради Бога, поспешите сделать перевязку бедному Франку.

Джек стал между своим господином и доктором.

– Мистер Мак-Наб, – сказал он почтительным, но твердым голосом, – я готов делать все, что вы прикажете, потому что вы любимый друг моего господина, но клянусь всем святым, я не допущу этого человека подойти к моему господину!

– Этот старик сошел с ума, – холодно произнес доктор. – Не позволяя нам сделать перевязку, он убивает своего господина.

Капли холодного пота выступили на лбу Джека, однако он не пошевельнулся.

– Я видел, – сказал он тихим, но отчетливым голосом, – как они, эти два господина, хотели убить здесь… сейчас… когда вы тут сидели, мистер Мак-Наб… убить бесчувственного умирающего. Я видел, клянусь вам! Эти не знакомые мне люди замышляли убить Персеваля!

Стефан посмотрел на доктора глубоким проницательным взглядом.

– Слуга этот, – сказал он, – честнейший человек. Мне известно, что доктор Муре один из известнейших членов медицинского факультета, и я глубоко уважаю его познания, но этот джентльмен лучший мой друг. Извините же мне мои сомнения и позвольте мне быть вашим помощником в перевязке. Я недавно кончил курс медицины в Оксфорде.

При последних словах Стефан быстро засучил рукава.

– Остерегайтесь, мистер Стефан! – сказал старый слуга и, подойдя к нему, шепнул несколько слов на ухо.

Воспользовавшись этой минутой, Рауль быстро наклонился и поднял корпию. Потом взглянул на доктора, понял легкое движение его глаз и поспешно удалился.

– Быть не может! – вскричал Стефан, выслушав слугу.

– Быть не может? – повторил тот. – Не угодно ли я обыщу его и найду склянку.

Он обернулся и заметил, что Рауля уже нет.

– Что вы теперь скажете, – спросил он. – Поверите ли моим словам?

Стефан снова посмотрел на человека в черном костюме. Доктор Муре, скрестив на груди руки, с невозмутимым спокойствием и презрительной улыбкой смотрел на происходящее. Ему было лет около сорока. Он был высокого роста и несколько худощав. Отсутствие волос на передней части его головы увеличивало умную выразительность высокого лба. Овал лица, узкий около висков и широкий под ушами, имел ту форму, которая, как думают Лафатер и Галль, означает коварную хитрость. Вообще его лицо, заключавшее в себе что-то злое, не принадлежало к числу тех, которые с первого взгляда располагают в свою пользу и внушают доверие.

Доктор Муре имел славу одного из самых знаменитых и искуснейших докторов в Лондоне. Самая слава эта должна была отклонить всякое подозрение.

– Доктор, – сказал Стефан, который своим природным спокойствием успел победить в себе негодование, – этот честный слуга не сошел с ума. То, что он говорит правду, доказывается бегством этого негодяя.

– Не думаете ли вы обвинить меня перед судом?

– Не станем напрасно терять время. Я требую, чтобы сию же минуту вы сделали перевязку. Слышите ли?

– Сию же минуту! – повторил Муре. – Это пахнет приказанием.

– Оно и есть приказание, – с твердостью отвечал Стефан.

Доктор грозно нахмурил брови и шагнул назад. Руки его как бы случайно очутились в карманах фрака. Но это продолжалось мгновение: лицо его прояснилось и на губах заиграла едкая улыбка.

– Ну, так приготовляйте бинты и корпию, молодой мой товарищ, – сказал он с натянутой веселостью. – Я готов перевязать джентльмена.

Доктор Муре, под опытным взглядом Стефана, приложил все искусство своей хирургической практики, которая приобрела ему такую известность. Он действовал быстро, верно и, как бы намеренно не пропускал самой ничтожной подробности, предлагаемой в подобных случаях хирургией. Стефан, со всевозможной поспешностью исполняя все его приказания, не спускал глаз со всех движений доктора, на лице которого, как бы в отместку, продолжала играть насмешливая и горькая улыбка. Сзади них стоял Джек. Он еще не успокоился и держал в руках кинжал, не сводя глаз с лица Стефана. При малейшем его знаке он готовился напасть без всякого милосердия. Хотя доктор стоял к нему спиной, но он мог видеть лицо Джека, отражавшееся в зеркале напротив. Может быть, его грозная решимость и была причиною того, что все движения Муре отличались такой точностью, о которой мы упоминали выше.

По окончании перевязки на губах раненого появилась легкая краска, веки его дрогнули, глаза стали раскрываться. Джек уронил свой кинжал, теперь он видел в докторе не убийцу, но спасителя своего господина. На глазах его показались слезы.

– Да наградит вас Господь Бог! – сказал он. – И да простит он мне, если я напрасно обвинил вас!

Доктор даже не взглянул на него.

– Сэр Франк Персеваль находится теперь вне опасности, сказал он, обращаясь к Стефану. – В неопытных руках рана его была бы смертельна.

Стефан поклонился. Вынув из бумажника ассигнацию в пять фунтов стерлингов, он предложил ее доктору. Тот не принял ее, впрочем, без всякой надменности.

– Теперь мне здесь ничего не осталось делать, сказал он, взяв шляпу и трость. – Я могу надеяться, что вы не будете долее удерживать меня.

– Вы свободны, – отвечал Стефан.

Доктор слегка поклонился и пошел к двери. У порога он остановился и, опустив руки в карманы фрака, неожиданно обратился к Стефану:

– Вы сказали, что я свободен. Позвольте же заметить вам, мой молодой товарищ, что я все время, которое был здесь, был свободен. Когда-нибудь вы узнаете, что в нашем звании чрезвычайно много опасностей, и что нужно всегда предпринимать меры предосторожности.

Он вынул руки из карманов: в каждом из них оказалось по двухствольному пистолету.

– Этих правил, – продолжал он, – не преподают в Оксфордском университете, но вас научат им в Лондоне. Вы теперь понимаете, что я имел возможность выйти отсюда, когда мне было угодно и что мне нечего было опасаться тупого ножа дряхлого старичонки; но я сам не захотел уйти отсюда, не противопоставив сумасбродному подозрению реального доказательства моего благородства. Я вырвал у смерти этого джентльмена, потому что я хотел так сделать.

Он положил пистолеты обратно в карман.

– Прощайте, мой молодой товарищ! С этого времени я вам смертельный враг. Во всю свою жизнь я ни разу не забывал и не прощал оскорблений.

Захлопнув с силою дверь, доктор Муре удалился.

Стефан спокойно выслушал слова доктора и легким наклоном головы отвечал на его угрозу. Джек не слышал ничего. Став на колени у постели господина и тихо плача, он целовал его холодные руки.

Стефан тронул его слегка за плечо.

– Еще раз спрашиваю тебя, Джек: в самом ли ты деле видел, что говоришь?

– Как сейчас вижу вас! – отвечал Джек, подымаясь.

– В одной руке тот окаянный злодей держал корпию, в другой – склянку. Вы подняли голову – разбойник сунул склянку и выронил корпию, тотчас заступив ее ногой. Погодите, она должна быть еще на полу.

Джек перешел к другой стороне кровати.

– Нет, корпию, видно, успели взять, а знак-то, где она упала – есть.

– Знак? – спросил Стефан. – Где?

Джек указал на полу еще невысохшее пятно. Стефан стал на колени, чтоб ближе разглядеть этот знак. Наклонившись, он увидел, что под кроватью что-то блестит. Это была хрустальная склянка.

– А! Вот она! – вскричал старый слуга. – Это она самая!

Стефан открыл ее и приблизил к носу. Она содержала сильнейший яд.

Глава восемнадцатая
ЛЕДИ ОФЕЛИЯ

Леди Офелия Бернвуд, графиня Дерби, проспала довольно долго после бала в Тревор-Гоузе. Проснувшись, она лежала некоторое время в постели. В лице ее заметно было еще утомление, веки смыкались, но в ее пробудившемся уме вспыхивали десятки мыслей – и они совершенно прогнали сон.

Несмотря на огонь, разведенный в камине и освещавший красноватым блеском все предметы, в спальне было холодно. Но Офелии хотелось лучше зябнуть, чем выносить тот невыразимый пламень, который охватывал ее внутренность и от которого шелковое одеяло давило как бы свинцом.

Она поспешно встала, оделась без помощи служанки и бросилась в мягкую бержетку, против камина. В эту минуту раздался удар молотков в парадную дверь. В глазах Офелии блеснул луч надежды.

«Может быть, это идет он!» – подумала она.

Много ли прошло дней с тех пор, когда около этого самого времени раздавался подобный удар и служанка являлась докладывать ей: Милорд ожидает в гостиной. Милордом этим был маркиз Рио-Санто – тот человек, которого она пламенно любила и который теперь изменил ей.

Приятная мечта ее продолжалась недолго. «Вероятно, это пришел Франк Персеваль, – сказала она про себя. – Он явился на свидание, которое я ему назначила. О нет, я не могу открыть страшной тайны! Не хочу, наконец!»

Вошла служанка.

– Какой-то джентльмен просит позволения повидаться с вами, миледи. Вот его карточка.

– Это не Персеваль, – сказала Офелия, – бросив беглый взгляд на карточку, где значилось: «Стефан Мак-Наб». Женни, я не принимаю! Но погоди, подними штору, здесь что-то написано карандашом.

Женни подняла штору, и графиня прочитала: «По поручению сэра Франка Персеваля». «Что это значит?» – подумала графиня.

– Женни, проси джентльмена в залу и дай мне одеваться, скорей! Что это означает? – повторила леди Офелия по уходе служанки. Уж не сделалось ли какое несчастье с бедным Франком?

Графиня поспешно оделась и вышла из спальни.

Стефан дожидался в зале. Обыкновенно он не отличался особенною ловкостью перед дамами, особенно знатными. На этот раз он имел пред глазами несчастное положение друга и это придало ему смелости.

– Прошу прощения, миледи, что я осмелился побеспокоить вас, – проговорил он. – Я явился к вам по поручению Франка Персеваля.

– Но почему же он не зашел сам? – спросила графиня, опускаясь на стул и приглашая Стефана последовать ее примеру.

– Франк ранен на дуэли, графиня.

– На дуэли! – воскликнула графиня.

– Да, и ранен опасно.

– Но кем?

– Он не назвал мне противника.

– И вы не подозреваете?

– Подозреваю, миледи. Я даже уверен, но я явился сюда по поручению Франка, чтобы заняться более важным делом.

– Более важным? – спросила взволнованная Офелия.

– Около двух часов тому назад, проговорил Стефан, – Франка, тяжело раненого, почти умирающего принесли в Додлей-Гоуз… и бедный мой друг едва не умер при мне жертвой убийства.

– Вы приводите меня в ужас, сэр! – воскликнула графиня. – Как, раненого… хотели убить?

– Отравить, миледи.

– Ужели вы полагаете, что противник сэра Франка… Ведь это было бы ужасно!

Стефан, немного помолчав, ответил:

– Вы правы, миледи: это было бы ужасно! Как скоро Франк пришел в себя, то в первом слове, произнесенном им, заключалось имя дорогой для него особы… потом ваше, миледи.

– Мое? Да, я знаю, на бале я пригласила сэра Франка к себе.

– Он прислал меня, миледи.

– Вас! Но я намеревался поговорить с ним об обстоятельствах, которых никому, кроме него, не могу передать.

– Я лучший друг его.

– В этом не сомневаюсь, сэр, но не могу.

– Франк сильно страдает, миледи. Он с нетерпением ждет вашего ответа.

– О Боже мой!.. Я не знаю… Слушайте…

Графиня оборвала речь: у дверей послышался легкий удар молотка.

– Он! Это он! – прошептала она в страшном волнении. – Послушайте, сэр, не оскорбляйтесь моими словами, но я не хочу, не могу никому сообщить того, что намеревалась сказать Персевалю!

Стефан поднялся.

– Я надеялся вернуться к несчастному другу с утешительной вестью, – грустно сказал он.

– Скажите ему, – вскричала графиня, – скажите ему, что он узнает все.

– Милорд! – доложила служанка, отворив дверь.

– Или нет, не передавайте ничего, – сказала графиня. Голос ее дрожал. – Я подумаю. Женни, проси милорда в будуар… Передайте сэру Франку, что я сочувствую ему в несчастии. Извините меня, сэр, но я не имею времени, меня ждут.

Стефан холодно поклонился и вышел. Сходя по лестнице, он встретился с человеком, который, заметив молодого доктора, слегка вздрогнул, надвинул шляпу на лицо и быстро прошел мимо.

Глава девятнадцатая
СВИДАНИЕ

Через минуту Рио-Санто вошел в будуар леди Офелии. Поцеловав руку графини, он нежно посмотрел на нее, Потом, опершись на спинку кресла, прошептал с любовью:

– Вчера вы были прекрасны, Офелия.

Графиня посмотрела на маркиза, и в прелестных глазах ее заискрились слезинки.

– Две недели прошло, как вы не были у меня, – сказала она с печалью.

– Мучения от этой невольной разлуки принудили меня сегодня прийти к вам. Поверьте, Офелия, я более вас вспоминаю о днях, когда мы были так счастливы. Но, миледи, судьбы своей никто не может миновать. Я должен достигнуть цели или погибнуть!

Лицо Рио-Санто выразило неукротимую, неограниченную гордость.

Несколько минут леди Офелия смотрела на него молча, затем, скрестив руки на груди, прошептала со страстью:

– О! Как сильно я люблю вас! Более, чем когда-либо! Только смерть положит конец моей любви!

– Благодарю вас, Офелия, благодарю! – отвечал маркиз, преклоняя колено. – Вы мой добрый гений, надежда моя… И я люблю и вечно будут любить вас!

Он сел на подушку к ногам Офелии, которая гладила рукою блестящие черные его кудри.

– Вы говорите правду? – произнесла она. – Скажите мне! Потому что любовь ваша, небольшой уголок вашего сердца, который я отнимаю у своей соперницы, дороже для меня жизни… дороже чести!

– Милая, дорогая Офелия! – отвечал маркиз, покрывая белую ручку графини жаркими поцелуями.

Леди Офелия не могла произнести ни слова, слезы исчезли из глаз ее, щеки пылали, роскошная грудь высоко подымалась. И в пламенном взгляде маркиза светилась истинная любовь, он весь находился под влиянием настоящей минуты. Он явился, чтобы сыграть роль, заранее разученную, и – любил на самом деле.

– О, нет, нет! – бессознательно шептала Офелия прерывающимся от волнения голосом. – Нет! Изменить ему! Никогда! Что мне за дело до страданий этих людей? Он меня любит, я не открою его тайны, не скажу ничего!

Глаза ее были полузакрыты, как будто сладкий сон охватил ее. Но маркиз не пропустил ни одного слова, бессознательно произнесенного ею. На него страшно было смотреть: брови нахмурились, губы дрожали, злобное чувство привело в трепет все его члены, на лбу показался белый след от старой раны. Он судорожно схватил руку графини и, видно, крепко сжал ее, потому что она вскрикнула.

– Что с вами, Хосе-Мария! – спросила она, заметив страшный вид маркиза.

– Миледи, – сказал он жестким голосом, – я требую от вас отчета в последних ваших словах. Мне нужно знать, кто этот человек, который сейчас мне попался на лестнице?

Леди Офелия, внезапно оторванная от сладких грез, смотрела на маркиза с ужасом.

– Я жду, – произнес он холодно.

– Чего вы требуете от меня, дон Хосе.

– Вы сейчас произносили слова об измене, тайне – я догадываюсь о ваших намерениях. – Человек, который попался мне на лестнице, – друг Франка Персеваля?

– Это правда. Он приходил ко мне по его поручению.

– По его поручению! – повторил Рио-Санто, горько улыбнувшись. – Вчера вечером вы, миледи, разговаривали с Персевалем, Разве вам неизвестно, что от меня ничто не укроется? Не желаете ли, я передам ведь ваш разговор слово в слово?

При этих словах Офелия подняла голову и проговорила с гордым спокойствием:

– Я знаю, милорд, что вы могущественны, но ваше могущество – могущество падшего ангела… и вы мне не страшны.

– Я вам не страшен, – повторил Рио-Санто глухим голосом.

Офелия несколько секунд хранила молчание.

– Я люблю вас, увы! – воскликнула она с отчаянием.

На одно мгновение на лице маркиза блеснула гордая, самодовольная улыбка, и он заговорил голосом, в котором не осталось уже и следа гнева.

– Офелия, простите мне за эту минутную вспышку, происшедшую от тайных, невыносимых страданий. Я несчастлив, в моем сердце борются две страсти и терзают меня. Во-первых, любовь к вам…

При этом графиня печально улыбнулась и подняла глаза к небу.

– Да, любовь моя к вам, – с сильным ударением повторил маркиз. – Во-вторых, мое ненасытное честолюбие. На своей дороге я встретил Персеваля и отошел в сторону. Клянусь честью, миледи, мне было жаль молодого человека, но он нанес мне оскорбление и я должен был наказать его. Мне ничего не стоило убить его без всякого сострадания, и я имел на это полнейшее право, так как, представься ему возможность, он не дал бы мне пощады. Между тем я его – только ранил.

– О, это благородно, это великодушно! Как много чистых, возвышенных чувств скрывается в вашей душе! – вскричала с жаром графиня.

– Но что пользы принесло мне мое благородство? – сказал Рио-Санто. – Вы пригласили его на свидание, он питал надежду получить от вас средство вредить мне и, как только пришел в себя, первой мыслью его было послать к вам своего друга. Вы хотите погубить меня, но за что же, Офелия? Вы желаете мстить, не принимая во внимание, что я несчастнее вас!

– Нет, милорд, – возразила графиня. – Я не желаю мстить, нет… и не хочу вредить вам. Случайно я сделалась поверенной страшной, кровавой тайны, которая свинцовой тяжестью лежит на моей совести. Я не могу без страха вспомнить об этом происшествии.

– Вы никогда не испытывали ревности, миледи? – спросил Рио-Санто вкрадчивым голосом.

– И вы еще спрашиваете меня!

– Отчего вы не хотите понять, что вспышка ревности…

– Ни слова более! – прервала его графиня. – Милорд!

Рио-Санто думал употребить ложь для оправдания себя, но ему вдруг стало стыдно; ему, смело отправлявшемуся на преступление, убийство, стало стыдно лжи! Сколько необъяснимого в природе человека!

Читатель заметил, что у маркиза с графиней, кроме любовной тайны, была еще другая, с обнаружением которой могли рухнуть все планы и предприятия Рио-Санто.

Из чувства ревности леди Офелия думала рассказать об этой тайне. Маркиз, проведав, явился к ней, чтобы отклонить беду. Убеждения его произвели на нее свое действие, потому что она пламенно любила его, но он забылся и шагнул далее, чем требовала осторожность.

Чтобы поправить сделанную ошибку, он начал говорить с большим жаром:

– Графиня, вся жизнь моя есть не что иное, как борьба любви с честолюбием, борьба самая мучительная. Пожертвовать честолюбием для меня все равно, что умереть, С другой стороны, я скорее соглашусь умереть, чем жить без вас.

– Но разве вы ее не любите?

– Кого? Мери? Бедный ребенок! Нельзя не любить его! – сказал Рио-Санто с притворным состраданием.

– Я бы хотел любить ее так, как она того заслуживает, миледи, но между ею и мною стоит ваш образ.

– О, если бы вы в самом деле любили меня, дон Хосе! Если бы я была в этом уверена! – страстно воскликнула графиня.

– Верьте, верьте, Офелия! – вскричал маркиз, воодушевленный внезапным и почти искренним чувством. Если бы я не достиг своей цели, то…

– Вы опять стали бы для меня тем же, чем были прежде, дон Хосе? – с лихорадочной живостью спросила графиня.

– Чем был прежде?! Но разве я переменился, миледи? Чем можно вас убедить? Кто знает, что случится? Излечившись от честолюбия, которое снедает меня, я, может быть, приду опять к вашим ногам.

– И может быть, – повторила задумчиво графиня, – вы принадлежали бы только мне?

– Только вам.

С этого момента графиня стала рассеянна. Все ее внимание заняла одна тайная мысль, в которой заключалась не то надежда, – не то опасение.

– Вечером я еду в Ковент-Гарден, – сказала, наконец, Офелия. – Вы поедете со мной?

– К сожалению, я приглашен в ложу леди Кемпбел, но проводить вас – с величайшим удовольствием.

– Ваше согласие неполно, милорд, однако, я принимаю его. Потрудитесь подождать, пока я оденусь.

Графиня вышла и приказала горничной готовить вечерний туалет.

Когда леди Офелия начала торопливо одеваться, то крайне изумила горничную. Как! Ее госпожа, обыкновенно так заботившаяся о вечернем туалете, сегодня так к нему невнимательна!

– Хорошо, Женни, – сказала наконец графиня, – довольно!

– Не прикажете ли убрать ваши волосы, миледи?

– Не нужно, Женни.

– Не прикажите ли приколоть хотя бы несколько цветов?

– Нет, нет! Погоди, Женни, подай мне письменный прибор.

– Миледи, вы изволили забыть, что милорд…

Офелия сделала нетерпеливое движение и Женни поспешила исполнить приказание.

– Теперь ты можешь удалиться! – сказала графиня.

Женни вышла, исподлобья и с удивлением глядя на свою госпожу.

– Это необходимо… – едва слышным голосом говорила графиня, дрожащей рукою опуская перо в чернильницу. – Он сам сказал, что если бы он не достиг цели… – Она остановилась и положила перо.

– Боже мой! Что мне делать! Я не знаю, следует ли…

Она закрыла лицо руками. Пробыв в таком положении с минуту, она схватила перо и с лихорадочной поспешностью начала писать.

– Франк даст мне честное слово, честное слово джентльмена! – продолжала она. – У меня более нету сил оставаться в таком положении: надежда, которую он подал мне своими словами, сводит меня с ума.

Сложив письмо и надписав: «Сэру Франку Персевалю», – она положила его на туалет и вернулась в будуар.

– Там, на туалетном столе я оставила письмо. Отдай его тотчас же на почту, – сказала она попавшейся навстречу горничной.

Через несколько часов, когда Рио-Санто вышел из коляски у театрального подъезда и подал руку графине, к нему подошел человек, всунул в его руку бумажку и скрылся в толпе. Подымаясь за графиней по лестнице, Рио-Санто взглянул на бумажку и прочел: «N 3, с левой стороны. Княгиня де Лонгвиль».

«Какой счастливый случай!» – сказал про себя Рио-Санто.