Текст книги "Лондонские тайны"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Глава двадцать девятая
СЮЗАННА И КЛАРА

Доктор Муре и Тиррель состояли в дружественных отношениях. Дома их находились рядом, и кроме общего хода имели потаенный коридор, о котором знали только они и их друзья. Этот-то коридор и был причиной неудачи Бриана Ленчестера, когда он вздумал привести сюда полицию. Доктора Муре целый день не было дома, а Раулей хлопотал около Клары, которую необходимо было покормить.

Соединявший оба дома коридор проходил рядом с кабинетом доктора Муре. Сюзанне не приходило и в голову, что она была уже в другом доме.

В кабинете Муре Тиррель тихо и таинственно поучал герцогиню:

– Отправляйся в Вейт-Чепльский дом, Мадлен, и передай кому следует, что мой дом окружен полицией. Я и сам пошел бы, но мне нужно уговорить Бриана, чтобы тот не вздумал болтать с неприятными гостями.

– Грустно расставаться с моим маленьким и красивым домиком, где я устроилась так уютно, – вздохнула старая француженка.

– Не беспокойся, может быть, завтра же мы будем иметь дом красивее и удобнее этого, сказал ей Тиррель. Но только прошу тебя идти скорее, так как времени остается мало.

Герцогиня покосилась на Сюзанну.

– Куда же мы денем ее? – спросила она.

– Под замок, понятное дело.

– Ну иди! Я займусь Брианом. – И Тиррель вышел.

Герцогиня подошла к Сюзанне.

– Ах, моя милая, как вы неосторожны! Но теперь уже не воротишь. Я постараюсь помочь вам и поправить дело.

Она пошла было к двери, но вдруг остановилась и заговорила опять:

– Я и забыла, что уйду надолго, и совсем было заставила вас голодать, но я сейчас распоряжусь, чтобы вам дали поужинать.

Сюзанна отказалась от ужина совсем.

– О, я вас понимаю, моя милая, – лепетала старуха.

– Горе сильнее голода, но все-таки цыпленок и рюмка вина дело вовсе не лишнее?

И герцогиня ушла. Немного спустя, она вернулась. За ней грум нес целый поднос, уставленный кушаньями. Пожелав Сюзанне с аппетитом поужинать, она ушла, заперев за собою дверь.

Оставшись одна, Сюзанна опять предалась мыслям. Неизъяснимый страх обуял ее. Она вспомнила угрозы Тирреля, которые должны были посыпаться на Бриана. Она бранила себя за неосторожность и каждую минуту силы все более и более покидали ее, наконец, она зарыдала.

– О Боже мой! Я погубила Бриана!

Как бы в ответ на ее восклицания она услышала стон из другой комнаты. Она тихо встала и прислушалась. Стон усиливался. Сюзанна оглядела всю комнату и увидела маленькую, полурастворенную дверь. Она взяла свечу и, озираясь вокруг, тихо вошла в соседнюю комнату. В ней стояла кровать, закрытая занавесью. Она подошла, отдернула занавеску и увидела лежащую Клару. Не зная, как выразить свою радость, она упала на колени и, скрестив руки, благодарила Бога. Клара проснулась и была поражена таким милым видением.

– Если я не ошибаюсь, – сказала Сюзанна тихо, – это вы, вы, которую я до сих пор не забыла, и которую мое сердце никогда не сможет забыть.

Мисс Мак-Ферлэн изумилась, услыхав такие слова.

– Вы меня, конечно, не можете помнить, – объяснила Сюзанна. – Это понятно! Но я вас не забыла. Я всегда молюсь за вас и за вашу милую и кроткую сестру Анну.

– Я вас не знаю, кто вы! – спросила утомленная Клара.

– Это правда, вы не знаете моего имени и не полюбопытствовали узнать, когда увидели меня, умиравшую от голода и холода.

– Я, встретила вас, умиравшую от голода, – вспомнила Клара, – и вот теперь я сама умираю от голода.

– Вы умираете от голода, возможно ли это? – Сюзанна побежала в свою комнату и принесла ей ужин.

– Теперь, – сказала Сюзанна, – я прощаю этой старухе все, за то, что она помогла мне помочь вам.

И, приподняв больную с постели, она поддерживала ее пока Клара с жадностью ела.

– Как я рада, – воскликнула Сюзанна, – что могу вас хоть чем-нибудь отблагодарить за ваше внимание, которое вы оказывали мне, когда я была без куска хлеба.

– Благодарю и вас, – ответила Клара, – и очень жалею, что вы не можете долго оставаться со мною, и, как только вы удалитесь, они уморят меня.

Сюзанна как бы пробудилась в эту минуту; только теперь она вспомнила о положении мисс Мак-Ферлэн, и не могла понять, отчего эта девушка умирала здесь от голода.

– Милая Клара, – спросила вдруг Сюзанна, – почему мисс Мак-Ферлэн переносит такие страдания в богатом доме?

– Причины их мы обе не понимаем.

– Как, они вас мучают без причины? Я не допущу этого, я защищу вас. – Но вдруг она умолкла, заметив быструю перемену на лице Клары. Не успев расспросить Клару о причине такой перемены, она вдруг услыхала мужские голоса. Она обернулась и увидела человека, который с яростью смотрел на остатки обеда.

– Как вам не стыдно, миледи, лезть не в свои дела, – с досадой ворчал Раулей. – Что скажет теперь доктор?

Сюзанна, не обращая внимания на слова помощника-отравителя, стояла перед постелью и злобно поглядывала на Раулея.

– Что вы глядите так злобно? – ворчал Раулей, удаляясь в другой угол, и про себя добавил: «Не думает ли она, что я боюсь ее? Да нет, у меня есть капли, которые подействуют уже через несколько минут. Но все-таки как бы удалить ее от нас».

К величайшему неудовольствию Раулея его желание не могло исполниться: в это время вошел доктор Муре.

– Что это значит? – спросил он у Раулея, показывая глазами на леди.

Ее привел сюда сэр Эдмонд через потаенный коридор, – отвечал Раулей.

– Я приказываю вам увести ее отсюда и удалиться самому.

– Нет, я не выйду отсюда, – отвечала твердо Сюзанна.

Доктор Муре пришел, чтоб совершить страшный опыт, но при Сюзанне это было невозможно.

Глава тридцатая
ЖИД С ДОЧЕРЬЮ

Боясь, что Сюзанна уступит просьбе доктора, бедная Клара приподнялась и тихо проговорила:

– Умоляю вас, не покидайте меня, не дайте мне умереть здесь с голоду.

– Оставить вас! – вскричала Сюзанна. – Это невозможно, никакие просьбы, никакие угрозы не заставят меня вас покинуть.

– Какова женщина! – вскричал Раулей. – Я вам приказываю удалиться отсюда или вы меня еще узнаете, – бешено закричал Муре.

– Я знаю, что вы изверг, что вы хотите убить ее, но я не допущу этого, – смело сказала Сюзанна.

В это время явился слепец Эдмонд Маккензи. Его никто не заметил и он, остановившись у порога, не мог понять, что происходит. Решительный ответ Сюзанны заставил его задрожать.

– Я прошу вас немедленно удалиться, если вам не надоело жить.

– Я вам опять повторяю, что не оставлю ее одну, – вскричала Сюзанна.

Опустив руки в карманы, доктор ходил по комнате и придумывал, как удалить Сюзанну, но, когда ему на глаза попался Раулей, он диким голосом закричал:

– Вон! Я уже несколько раз это повторял.

Раулей поспешил выйти. Оставшись один, Муре с бешенством бросился к Сюзанне, но слепец оттолкнул его.

– Как ты смеешь меня останавливать? – вскричал Муре.

– Не сметь убивать эту женщину! – закричал в ответ Тиррель.

– А кто мне запретит?

– По двум причинам не смеете вы убивать ее. Первая та, что Рио-Санто велел мне ее беречь.

– Как? – удивился доктор.

– А мы должны беспрекословно исполнять волю Рио-Санто, – заметил слепец.

– Но она знает мою тайну и выдаст меня, – возразил доктор.

– Не беспокойся, – отвечал Тиррель, – я вполне уверен, что она не выдаст твоей тайны.

– Но кто же поручится мне в этом?

– Я поручусь тебе – она дочь моя, дочь Измаила Спенсера.

Сюзанна, услыхав эти слова, вскрикнула и упала без чувств.

Глава тридцать первая
МАРКИЗ РИО-САНТО

За двадцать лет до описанных происшествий, в Лондоне, в Сен-Джильском квартале проживала бедная семья, состоявшая из отца, матери и двоих детей. Глава семьи носил имя О'Брина. Ирландский дворянин, предки которого были не без известности, христиан О'Брин попал мало-помалу в число арендаторов одного протестанта-лорда, в руках которого находилось имение его предков.

Трудно представить себе что-нибудь более достойное сожаления, чем жизнь ирландских арендаторов. Однако Христиан О'Брин своими усиленными трудами и заботами вел сравнительно безбедное существование, так что мог еще дать сыну хорошее образование. У него сохранился небольшой клочок собственной земли, остаток бывшего имения, который много помогал ему в трудной жизни.

Но в одно прекрасное время управляющему лорда пришло в голову оттягать у него и этот, последний, остаток. Начался процесс, в результате которого несчастный О'Брин лишился и этого клочка поземельной собственности. Лорд-землевладелец, взбесившийся дерзостью ничтожного арендатора, дерзнувшего вести процесс с его сиятельством, лишил его и аренды.

Что же оставалось несчастному О'Брину? Смерть, или Лондон. Семья заставила выбрать последнее. Он поселился в Сен-Джильском квартале, нищета и грязь которого приобрели всемирную известность.

В каждом большом городе есть свой уголок, где находят прибежище нищета со своими неизбежными спутниками – голодом, пороками, преступлениями. Но ни один город в свете не может поравняться в этом отношении с Лондоном, этим громадным чудовищем оборотной стороны человеческого прогресса и цивилизации. Знаменитая улица Офевр и Сент-Марсельское предместье Парижа не заражают по крайней мере своими миазмами благородной части города. В Лондоне все перемешано и перепутано. Везде циничная и отвратительная нищета имеет случай позавидовать безумной роскоши и богатству, которые, как нарочно, лезут в глаза. На каждом шагу великолепнейшие улицы, со своими магазинами, газом, грозными полисменами, соединяются грязными и темными переулками, где опасно ходить. Всюду на тротуарах богатая, беззаботная толпа, а на грязной мостовой коченеющий от голода и холода старик или ребенок!

Но самое ужасное и позорное это соседство аристократического Гольборна с Сен-Джильским кварталом, который в устах бездомной и бесприютной, но остроумной толпы невольных евангельских птиц получил имя Новой Ирландии! Всевозможные на свете пороки и преступления соединялись здесь. Человек забывал о Боге, небе, аде и приходил в состояние скотского отупения и зверства.

А рядом чванная и гордая знать!

Уверяют, что теперь, в 1845 году, Сен-Джиль далеко не тот, что был в 1820 году! Боже! Что же было тогда?!

Здесь-то и поселился Христиан О'Брин в надежде найти себе средство к жизни. Но увы! Все его надежды скоро разлетелись в пух и прах. Отчаянье овладело им.

Мистрисс О’Брин, кроткая и добрая женщина, ничего не знавшая кроме семьи, нежно любила детей и совершенно подчинялась воле мужа.

Единственным утешением горькой доли О'Брина была шестнадцатилетняя дочь Елизавета, красивая и умная девушка, умевшая разгонять хмурые морщины на лице отца.

Странный решительный характер сына сильно тревожил Христиана О'Брина. Восемнадцатилетний Ферджус О'Брин отличался удивительной, поразительной красотой. Едва ли во всем Лондоне можно было сыскать еще такое идеально прекрасное лицо. Ум, сильная воля, решительность, гордость, прелестность и мягкость все соединилось в этом лице, очаровательному облику которого могла позавидовать любая красавица.

Прежде Ферджус помогал отцу в сельских занятиях. В Лондоне он поступил в громадную типографию Болдериуса и Мунка. Ферджус работал неутомимо и был почти единственной опорой семьи, так как Елизавета зарабатывала немного. В свободные часы вниманием Ферджуса овладевали книги, которые он доставал в типографии.

Старики при первой возможности старались отложить хоть немного денег, питая себя надеждой скопить необходимую сумму, чтобы возвратиться в милую им Ирландию. Там надеялись они выдать свою Бетси (сокращенное Елизавета) за какого-нибудь фермера, тогда как Ферджус, который, по-видимому, если и был на что-нибудь годен, то не иначе как в чем-нибудь книжном, остался бы в Лондоне.

Но деньги скапливались медленно. Тоска по родине, эта смертельная болезнь несчастных ирландцев, овладела О`Брином. Жена его также стала заметно чахнуть.

Ферджус работал еще усиленнее, еще неутомимей. Но мрачное отчаяние не позволяло старику заметить, какое сокровище доброты, мужественной силы и сыновней преданности заключалось в сердце его сына. О'Брин возненавидел Англию, в которой удерживала его роковая необходимость. Ненависть росла вместе с тоской по родине. Ненависть к Англии часто вырывалась наружу в красноречивых, хотя и безрассудных жалобах, которые глубоко западали в сердце страстного Ферджуса. Он молча выслушивал жалобы отца, но молнии гнева и страсти сверкали в его необыкновенно кротких глазах.

Среди общего уныния одна Бетси сохраняла свою веселость. С каждым днем она все раньше уходила в магазин относить работу, а потом занималась собой и своей наружностью. Кокетливость стала очень заметна в ней.

Ферджус сильно и нежно любил сестру. Раз, возвратившись из типографии, Ферджус не нашел ее дома. Мистрисс О`Брин едва сдерживала рыдания, Христиан разражался проклятиями против Англии, похитившей у него дочь. Так прошло время до самого утра. Бетси исчезла.

Ферджус был очень мрачен. Едва начался рассвет, он молча поцеловал родителей и пошел искать Бетси. Вечером он вернулся усталый и измученный. Расспрашивать его не стали. Отец с трудом повернул к нему голову. Он уже умирал.

– Англия отняла у меня все! – простонал он. – Хлеб и дочь!

Мрачный и бледный Ферджус по-прежнему молчал.

– Хищники и убийцы! – вдруг бешено закричал отец, и голова его бессильно откинулась на подушку. Собрав последние силы, он прохрипел:

– Я умираю, Ферджус. Сестра твоя обесчещена. Ненависть и мщение Англии!

Эти слова поразили Ферджуса.

С диким воплем кинулась его мать на охладевавшее тело мужа. Потом перестала плакать, и с отчаянным спокойствием подняла одеяло и улеглась рядом с мужем. Двадцать лет она жила только его любовью, его жизнью…

Ферджус молился, закрыв лицо руками. Вдруг он вздрогнул при неожиданных словах матери:

– Сын мой. Твой отец умер, – тихо роптала она. – Сестра обесчещена. Я не разлучусь с отцом и буду молиться за сестру. Прости!

Ферджус не мог этого больше вынести и залился слезами.

Глава тридцать вторая
ДРУЖБА И ЛЮБОВЬ

Был уже день, когда Ферджус опомнился. В комнате царила тишина. Позор и смерть разъединили мирную семью. «Ненависть и мщение Англии!» – послышался Ферджусу таинственный голос.

Краска покрыла бледные щеки Ферджуса, в глазах блеснул недобрый огонек. В нем виделась уже сознательная ненависть взрослого мужа. Он тихо и торжественно подошел к постели и перекрестился:

– Батюшка! Я клянусь исполнить твою волю. – И тихо вышел из комнаты за священником.

Есть минуты, значение которых в человеческой жизни равно целым годам. Оставшись совершенно один, Ферджус уже не мог быть пылким юношей, но стал сильным и мужественным мужчиной, всем существованием которого овладела одна идея, одна цель. Тяжелая жизнь начиналась для него – ребенок желал борьбы с гигантом!

Часто гулял он, печальный и задумчивый, по извилистым аллеям Сен-Джильского парка, поражая и изумляя изысканных леди. Никому неизвестный, печальный, одинокий, всегда в трауре, он скоро возбудил романтическое участие леди, которым порядком-таки успел надоесть слащавый тон привычных джентльменов. Знатнейшие леди не могли иногда удержаться от желания бросить на интересного незнакомца взгляд более чем человеческого участия. Женщины так любят таинственность, особенно когда она облекается в прелестную форму красоты.

Но сам Ферджус ни на кого не обращал внимания. Только однажды, на прогулке, он вышел из своей обычной задумчивости. Он услышал знакомый голос. Из окошка великолепного экипажа с гербами выглянула головка. Ферджус побледнел и едва не лишился чувств. Потом бросился за экипажем, в котором ехала Бетси с таким-то мужчиной. Но вдруг остановился… Разве этот человек не был только частицей того великого беспощадного врага, которого указал ему отец? Обуреваемый жаждой мщения, он и не знал хорошенько, чего же хочет.

Но и самый опытный глаз не мог бы прочесть того, что творилось в его душе. Он вел ту простую трудовую жизнь, которая выпадает на долю бедняков, проживающих личным трудом. Недоставало только любви, но скоро явилась и она.

Этот роман должен был служить вступлением к очень серьезной истории. Одним весенним вечером Ферджус возвращался домой с кладбища. Маленький кабриолет ударился возле него об тумбу, сломав колесо. Испуганная лошадь понесла. Из кабриолета послышался женский голос, молящий о помощи. Ферджус бросился к лошади и схватил ее под уздцы. Она задрожала, закусив удила, и остановилась.

Из кабриолета выскочил молодой человек.

– Успокойся, Мери! – говорил он. – Не бойся и выходи скорее! Нельзя будет долго удерживать лошадь.

Мери не ответила. Лошадь действительно рванулась, но Ферджус не пошевелился. К нему выбежал на помощь грум из соседнего дома. Ферджус передал ему лошадь и быстро пошел прочь.

– Милостивый государь! – закричал ему джентльмен, выскочивший из кабриолета. – С порядочными людьми так не поступают! Вы видите, Мери в обмороке. Дайте мне возможность поблагодарить вас!

– Не за что, мистер! – ответил Ферджус, не останавливаясь.

– Вот как! Впрочем все англичане таковы! Бог с вами! Я хотел только пожать руку, которая спасла мою Мери – вот и все!

Слышавшаяся в этих словах искренность, а также шотландский выговор незнакомца, заставили Ферджуса остановиться. Англичанину он ни за что на свете не согласился бы пожать руку. Теперь он воротился, и в первый раз, после смерти отца, улыбка осветила его лицо.

Шотландец бросился к нему на шею и с жаром поцеловал его.

– Простите меня, мистер, простите! – говорил он.

– У вас доброе сердце, а я так люблю Мери! Теперь я вас не выпущу, пока вы не выпьете со мной добрый стакан хорошего вина за чье хотите здоровье, Но помогите мне высадить сестру.

Он отстегнул фартук кабриолета и бережно взял за руку начинавшую приходить в себя молодую девушку. Ферджус помог ему и через несколько минут в первый раз после смерти отца переступил порог чужого дома.

Мери уложили на диван. Шотландец обратился к Ферджусу:

– Мы, шотландцы, не большие краснобаи, мистер. Мое имя Энджус Мак-Ферлэн, я сын шотландского фермера. Если когда-нибудь вам понадобится другой человек…

– Мистер, я не заслуживаю…

– Будет вам, мистер, церемониться. Готов поклясться, что не знаю никого, кто бы мог остановить на всем скаку этого маленького бесенка Тоби. Дункан! Вина и стаканы. Позови Мак-Наба.

Энджус выглядел здоровым тридцатилетним мужчиной с веселым, смелым и открытым лицом. Вошедший в комнату Мак-Наб представлял полнейшую противоположность Энджусу. Умное лицо его отличалось спокойною строгостью.

Мак-Наб был женат на старшей сестре Энджуса. Вежливая холодность, с которой он приветствовал Ферджуса, привела последнего в себя. Сказав несколько слов, он стал уже раскланиваться, когда вдруг Мери подошла к ним. Ферджус невольно остановился.

Мери взяла стакан и, налив себе немного вина, сказала:

– Позвольте и мне выпить за здоровье тех, кого вы любите.

Ферджус побледнел. Горестные воспоминания овладели им.

– Мисс! – заговорил он дрожащим голосом. – Они умерли, те, кого я любил… Я никого больше не люблю… то есть, не знаю… быть может… За ваше здоровье, мисс!

И он схватил стакан с подноса. Лицо его все вспыхнуло, но глаза опустились вниз. Он с трудом переводил дыхание.

Мак-Наб нахмурился. Мери покраснела и потупила глазки. Мак-Ферлэн громко засмеялся:

– Славно, право, славно! Но, по правде, я еще не видывал такого красавца, как вы, мистер О’Брин… А посмотрел бы ты, Мак-Наб, как мой Тони опустил перед ним голову! Я надеюсь, мистер О'Брин, что вы не забудете нас и завернете как-нибудь навестить.

Ферджус поднял глаза на Мери и, сказав едва слышно «буду», поспешно ушел. Как часты были его бессонные ночи после смерти отца, так была бессонна и эта ночь, но совсем по другой причине. Ферджус влюбился. Он надеялся было побороть это новое для него чувство, но напрасно. Жажда мести замолкла. Умом, сердцем, волей Ферджуса овладела первая глубокая и страстная любовь. Между Ферджусом вчерашним и Ферджусом сегодняшним легла непреодолимая пропасть.

Глава тридцать третья
ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ

Утром Мак-Ферлэн был уже у О'Брина, к которому его влекла явная симпатия. Ферджус радостно принял дружбу Мак-Ферлэна. Скоро новые друзья сделались неразлучными.

Мери также была не в состоянии противиться чувству, которое влекло ее к Ферджусу. Она тоже полюбила его.

Ферджус скоро был посвящен во все тайны друга; сам же открыл ему только один секрет – любовь к Мери.

Так прошло несколько недель. Мак-Наб был по-прежнему холодно вежлив с Ферджусом. В доме у них бывал еще один человек, Годфрей Ленчестер, который только и ждал смерти своего старика-отца, чтобы сделаться графом Вейт-Манором.

Тяжебный процесс привел Энджуса с Мак-Набом в Лондон. Дело было о довольно значительном участке земли, который у отца Энджуса хотел оттягать мировой судья Думфрийского графства. Отец Энджуса ни за что не хотел уступить своего родового имения. Но судья был богат и имел в Лондоне сильных покровителей. Потому Энджус с Мак-Набом и должны были отправиться в Лондон, чтобы вблизи следить за ходом процесса.

Мак-Наб сам был адвокат и до тонкости знал все крючкотворства английского суда. Он понимал необходимость равного оружия в борьбе и потому решился заручиться чьим-нибудь высоким покровительством. Он нашел случай представиться старику графу Вейт-Манору, доброму и великодушному вельможе. Мак-Наб изложил ему все подробности дела и получил обещание помочь. После того, естественно, нельзя было уклониться от чести принимать у себя старшего сына его сиятельства.

Годфрей Ленчестер был представлен Энджусу и Мери. Первый сносил его посещения довольно равнодушно, а последняя чувствовала к нему откровенную неприязнь. Тридцатилетний мужчина, с довольно красивыми чертами лица, он производил отталкивающее впечатление красными пятнами на лице, следствием неумеренного поклонения Бахусу, и очевидным британским эгоизмом.

Некоторое время спустя Ферджус решился просить руки Мери. Мак-Наб не хотел об этом даже и слышать. Но Энджус, к которому плачущая Мери бросилась на шею, поклялся ей, что она будет женою О'Брина. Их обручили.

Ферджус и Годфрей чувствовали сильную антипатию друг к другу. Первый угощал презрительным невниманием и молчанием, второй – дерзкими взглядами, улыбками, движениями, словами. Встречались они довольно часто, но Ферджус, избегая ссор, всегда брался за шляпу, когда являлся наследник важного лорда.

На другой день после обручения Ферджуса и Мери Энджус должен был по делам отправиться в Шотландию. Ферджус не застал Энджуса дома и остался в зале дожидаться его. При появлении Годфрея, сильно расстроенного и, видимо, разгневанного, Ферджус взялся за шляпу.

– Право, отлично, – грубо сказал Ленчестер, – что молодец не дожидается, пока его выгонят!

Ферджус остановился и пристально посмотрел на него.

Годфрей с притворною беспечностью развалился на диване.

– Вы говорите обо мне, сэр? – спросил Ферджус.

– Мне кажется, молодой человек.

Ферджус покраснел, но остался спокойным.

– Мне кажется, сэр, что нам лучше бы выйти на улицу, чтобы окончить разговор.

Годфрей не тронулся.

– Надеюсь, что вы наглы, но не трус, сэр. Ступайте, молодой человек, я иду за вами.

Годфрей улыбнулся.