Текст книги "Лондонские тайны"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Поль Анри Феваль
«Лондонские тайны»

ЧАСТЬ I
В трущобах

Глава первая
ТАВЕРНА «КОРОНЫ»

В один из воскресных ноябрьских вечеров в чистой комнате таверны, под вывеской «Короны» сидел добрейший капитан Педди О'Крен. На столе перед ним стоял громаднейший стакан его любимого грога.

Капитан Педди был человек примечательный. Будучи громадного роста, почти в шесть футов и имея шесть дюймов толщины, он был одет в синий фрак с черными пуговицами и в лосиные панталоны. На своих громадных ногах он носил полушелковые чулки и широкие башмаки, неизвестно когда чищенные.

В противоположном углу комнаты сидел другой посетитель, мужчина лет под сорок, медленно потягивающий из стакана подслащенное сахаром вино. Глаза его были неподвижны и смотрели вдаль. Физиономия его с первого взгляда вызывала у наблюдателя симпатию: в ней проглядывало спокойствие и уверенность. Посетитель был известен в таверне под именем «Слепого Тирреля».

Время от времени хозяйка таверны мистрисс Борнет оставляла место за буфетом и подходила к капитану Педди перекинуться с ним несколькими словами. Капитан Педди был, что называется, завсегдатаем таверны.

Кроме этих личностей, в комнате или, лучше сказать, в растворенных ее дверях стояла еще одна особа, более всех остальных обращавшая на себя внимание.

Это была служанка.

Если бы она жила в те времена, когда художники давали хорошую плату натурщицам, она могла бы, наверное, скосить целое состояние, ибо красота ее ослепляла. Лицо, выражавшее спокойствие, близкое величию, напоминало красоту античных статуй. Большие волны длинных черных волос, спадая на ее полуобнаженные плечи, как бы выделяли во всей ее фигуре грациозный стан. Огромные, будто переполненные тяжелым прошлым глаза с трудом смотрели вокруг, не находя ни в чем интереса. При взгляде на служанку, помимо восхищения, сразу возникала невольная мысль, как могла она оказаться здесь среди грязных столов и стульев, грубых и никчемных людей, так не идущих ко всей ее внешности и манерам.

В другой комнате, предназначенной для черного люда, собралось человек около двадцати. По грязным костюмам их можно было принять за лодочников. Громко разговаривая, они стоя пили джин.

– Сюзанна! – обратился к девушке капитан Педди.

– Разведи для меня, милая, на двенадцать пени джину с холодной водой, сахара не нужно… Подбавь только немного лимона!

Красивая служанка, к которой относились слова достопочтенного капитана Педди, даже не шевельнулась.

– Будь я десять раз повешен, если она меня услышит! – проворчал капитан. – Делать нечего, нужно позвать мистрисс Борнет.

Хозяйка, явившаяся на зов, была женщина маленького роста, с красной физиономией. На ней был чепец, возвышавшийся в задней части на пол-аршина.

– Будь я проклят, мистрисс, – начал жаловаться капитан, – если я не обращался к Сюзанне, но, черт побери, хоть пали из пушек у нее под ухом, так она, по-моему, не пошевельнется.

– Сюзи! – закричала резким голосом мистрисс Борнет.

Веки слепого посетителя чуть заметно дрогнули. Служанка не пошевельнулась.

– Ну, разве я вам не говорил? – сказал капитан. – Я готов держать пари со всеми чертями, сколько их есть, что она не удостоит своим ответом даже самого лорда-мэра.

Хозяйка между тем бросилась к служанке и грубо дернула ее за рукав.

– Что это значит, лентяйка! – закричала она сердито.

Красавица на шаг подалась назад, на лице ее выступила яркая краска. При этом она сделала такое изящное движение, которому могла бы позавидовать королева.

Пораженная хозяйка остановилась, не будучи в состоянии произнести ни звука.

Между тем лицо слепого осветилось довольной улыбкой. Он потирал руки будто от радостной мысли, блеснувшей в его голове. Но тотчас же его лицо приняло прежнее мрачное выражение.

Блеск, сверкнувший в черных глазах служанки, угас. Это возвратило хозяйке ее прежнюю храбрость.

– А! Вот что значит накормить и приютить нищую! По ее милости ко мне теперь не заглянет ни один посетитель. Разве она слушает их сколько-нибудь. Вот вам и благодарность?!

– Почтеннейшая мистрисс Борнет, – сказал капитан, бросьте эту несчастную девчонку, черт ее побери! Лучше подайте-ка грога.

Мистрисс Борнет повиновалась, но будучи оскорблена заступничеством капитана, выраженном в довольно грубой форме, она погрозила Сюзанне кулаком. В ответ красавица только презрительно улыбнулась.

Пробило пять часов.

Один из посетителей, молодец вроде Геркулеса, просунул голову в дверь чистой комнаты.

Капитан тотчас же вскочил.

– Хорошо, Тернбулль, хорошо! – сказал он, поспешно застегивая свой узенький фрак. – Сюзанна!.. Ведь не слышит… Мистрисс Борнет! Я еще зайду вечерком. Велите, пожалуйста, приготовить для меня грогу, знаете, какой мне по вкусу?..

Глава вторая
НОЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Капитан взял свою палку и оставил таверну. Вместе с лодочниками, поджидавшими его на улице, он двинулся по направлению к Темзе.

Матросы распевали во все горло, притворяясь пьяными. Капитан шел за ними, отстав шагов на двадцать. На берегу они остановились. Капитан, не заметив ничего подозрительного, дал знак. Матросы без шума стали спускаться с берега по старой, полуразвалившейся каменной лестнице.

– Кто сегодня на очереди? – спросил капитан.

Двое отделились от толпы.

– Сони и Патрик? – обратился к ним капитан. – Смотрите же, глядеть в оба. По лодкам!

Оставшись на берегу, Сони и Патрик развернули плащи, бывшие у них под мышкой, закутались в них, и, не говоря ни слова, растянулись на земле. Между тем матросы расселись поровну на трех лодках. Это были длинные черные лодки с краями, едва-едва возвышавшимися над водою.

– За весла! Ровнее! – сказал тихо Педди, командовавший главной лодкой. – Греби!

Лодки отчалили от берега и начали лавировать между множеством судов, стоявших на Темзе. Грести было не легко: весла то и дело запутывались в сети канатов и веревок.

Густой туман, смешанный с тяжелыми парами от каменного угля, застилал реку. Изредка, как искры, проглядывали сквозь него прибрежные огни.

Как уже сказано, это был воскресный вечер. Молчаливые суда неслышно покачивались на волнах. И только издали, из более населенной части города, слышались по временам грустные и тяжелые песни подвыпившей лондонской черни.

Три лодки капитана Педди вышли, наконец, на середину реки и направились вверх против течения.

– Чудная погодка, Томми, чудная погодка, черт побери! – проговорил капитан, когда его лодка подплывала под своды нового лондонского моста.

– Да, погодка чудная, капитан! – сказал большой Тернбулль. – Только скоро вода пойдет на убыль.

– А на убыли подует ветерок и тумана как не бывало. Нужно поторапливаться, – добавил другой лодочник, до того толстый, что занимал всю ширину лодки.

– Станем поторапливаться, толстый Чарли, – сказал мальчик по имени Снэль. Его честь давно не видал нас. В наших карманах ветер гуляет, а жизнь в Лондоне дьявольски дорога, как говорит Боб Лантерн.

– Не шуми, милый мой сынок, – нежно сказал капитан. Поменьше говорить о его чести для тебя же лучше. – А что сделалось с этим мошенником, с добрым нашим Бобом Лантерном?

– Обженился, – ответил Чарли, – взял бабу ростом в шесть футов.

– А! – вскричал Снэль, – мистер Боб будет похитрее нас. Он старается для себя. По воскресным дням он посещает церковь. А там великолепно.

– Потише, мой голубчик! – попросил опять капитан. – На этом мосту обыкновенно стоят полицейские.

– Чарли, наедешь на столб, дуралей. Правым веслом правь.

Лодка выбралась из непроницаемой тьмы под мостом.

– Э-э! – вскричал Том. – Три огонька… Добыча славная… Довольно ли будет наших лодок?

Огоньки, на которые указывал Том, ясно просачивались сквозь туман. Они виднелись с трех разных сторон и свет их был ярко-зеленый.

– Нам нужно разделиться, – сказал капитан.

Он тихо назначил каждой лодке место, куда она должна плыть, и приказал матросам как себя вести. На середине реки теперь оставалась только лодка капитана.

– Желтого огонька сегодня не видно, – сказал Том.

– Это удивительно, ведь в теперешнее время с материка приезжает множество иностранцев.

– Эдак лучше, – сказал Педди. – Мне не нравится желтый огонек. Мне тогда представляется последний вопль бедняка, которого режут… – Это, разумеется, слабость, – добавил капитан, – но верно то, что, когда я вижу желтый огонек, то выпиваю больше джину, чтобы придать храбрости… Ты улыбаешься, Том, бездушный изверг…

– Не все ли равно, одним больше, одним меньше на свете, – сказал Тернбулль с убийственным равнодушием. – Когда много народу, а свет велик, капитан, оно и не заметно.

– Кроме того, – добавил толстяк Чарли, – нужно же чем-нибудь жить. – Ведь, если бы содержатели трех наших гостиниц не занимались ремеслом головорезов, что бы произошло с нашими добрыми товарищами, Бишоном и компанией?

– Что касается меня, – сказал маленький Снэль, – желтый огонь мне доставляет удовольствие.

– В такие годы… – пробурчал Педди. – Это милое дитя – самое хипучие животное… Смотри в оба, Чарли! – крикнул он.

Лодка круто повернула к берегу.

Она опять очутилась в лабиринте кораблей, пароходов, барок и других судов. Тернбулль управлял рулем, а Чарли с искусством опытного матроса работал веслами. Скоро лодка подплыла к берегу близ Темпль-Гарден.

В этом месте выступы высокого дома, построенного отчасти на сваях, отчасти на твердой земле, образовали небольшую гавань.

Около дома стоял фонарь, из которого выходил зеленоватый свет.

К этому-то месту и пристала лодка, Педди начал рукой искать что-то на одном из столбов, поддерживающих свод.

Наконец он нащупал проволоку, на конце которой было кольцо, и позвонил.

Спустя несколько минут над самой лодкой послышался скрип, как будто растворяли двери на заржавевших петлях.

– Кто тут? – спросил чей-то осторожный голос.

– Друзья, почтенный и достоуважаемый Груфф, – отвечал капитан. Будь я повешен, если не рад пожелать вам доброго вечера! А как драгоценное здоровье вашей супруги?

Тюк, который спускали на веревке, сильно ударил Педди по голове.

Экой ты скотина, Груфф, проворчал он с досадой.

– Чтоб тебе самому слететь в лодку! – добавил капитан, и поспешил отойти в сторону.

Лодочники приняли тюк и положили его на дно лодки.

Веревка тотчас же была втянута наверх.

– Черт побери, это пахнет мускусом, – сказал Том. – Должно быть, чемоданчик какого-нибудь джентльмена.

– Чарли, не заваливай клапана! – прибавил он.

– Не бойся, друг Том, клапан на виду. Только мне не хотелось бы сегодня выкупаться, – отвечал толстяк.

Один за другим в лодку были спущены и уложены еще пять добрых тюков.

– Спокойной ночи! – послышался наконец грубый голос сверху, и отверстие закрылось.

– Греби, Чарли, жирный лебедь мой! – сказал капитан. – Ветерок, кажется, хочет рассеять туман.

– Спокойной ночи, Груфф, старый кровопийца, проклятый головорез! – прибавил Педди. – Но вот, кажется, одна из наших лодчонок. О эй!

– Шесть тюков, капитан.

– Хорошо! Налегайте, молодчики, налегайте на весла!

– А вот и лодка канальи Мичеля, нашего милого друга… О эй!

– Два маленькие пакета, капитан.

– А… два маленькие пакета, – сказал капитан с неудовольствием.

Все три лодки быстро поплыли по течению. Между тем начался отлив. Ветер, подувший вместе с ним, начал разгонять туман. Можно было уже различать леса мачт и сеть канатов. Газовое освещение начало отражаться в струях Темзы.

– Дело становится дрянь, – сказал Тернбулль, фонари на мосту бросают свет прямо на нас… Затем, пожалуй…

– Наляг, Чарли, жирная акула! – сказал капитан. – Еще ударец веслами и мы будем скрыты кораблями, а там с Божьей помощью…

Скоро лодки подошли к тому месту, от которого отплыли.

– Мяучь, Снэль, мяучь, мой котенок! – тихо приказал капитан.

И тут же с одной из лодок послышалось протяжное, весьма натуральное мяуканье кошки. Несколько мгновений спустя на берегу раздался глухой лай собаки.

– Черт возьми! – пробормотал Педди. – Нам загородили дорогу! Впрочем, черт разберет этого Сони: он так натурально лает, что, право, не знаешь, он ли это или какая-нибудь паршивая собачонка.

– Помяучь еще, Снэль!

Мяуканье раздалось опять. В ответ снова послышался лай.

– Ну, теперь уж в самом деле Сони! – проворчал Тернбулль. – Дело дрянь! Должно быть между нами и пристанью торчит таможенная лодка.

– Это таможенные разбойники! – сказал Педди. – Станет наш брат заниматься контрабандой!

– Что нам теперь делать, ребятушки?.. Станем подыматься выше, причалим за мостом. Ветер, на наше счастье, становится тише, туман густеет.

– Налегай веселей!

Три лодки тронулись в один миг. В то время, когда лодка капитана миновала корабль, в тени которого она скрывалась, с другой стороны показалась черная масса.

– Стой! – послышался с нее повелительный голос.

– Лавируй, Том. Налегай, Чарли, – прошептал капитан.

Лодка стремительно пошла к берегу, но вдруг тяжелый крюк зацепил ее борт.

– Руби веревку, живей! – приказал капитан.

Том изо всей силы ударил топором.

– Цепь! – пробормотал он в бешенстве.

– Стой! Кто на лодке? – послышался опять повелительный голос.

Никто не отвечал. Цепь, к которой был припаян крюк, напряглась и быстро потащила лодку к черной массе, бывшей ни чем иным, как таможенным катером.

Капитан надвинул шляпу на глаза и прицепил свою палку к петле фрака.

– Черт бы их побрал! – проговорил он спокойно. – Мне не хотелось сегодня купаться… Чарли, долой с клапана… Удирай, кто может.

Дно лодки открылось как по мановению чародея: тюки и лодочники скрылись в воде.

Крюк таможенных почти тотчас же приволок лодку к катеру, но в ней не только никого не было, но она оказалась даже без дна.

Глава третья
СЛЕПОЙ И КРАСАВИЦА

Другие лодки воспользовались минутной суматохой, когда все внимание таможенных было обращено на капитана Педди, и успели благополучно причалить к берегу. Скоро туда же явился и капитан со своими товарищами.

– Сегодня вода-таки холодна, – сказал Педди, выходя на берег, – сильно холодна, черт бы ее побрал!

Маленький Снэль встряхнулся, как мокрая собака, мяукнул и исчез под плащом Сони, который от радости залился веселым лаем.

Лодочники, взвалив на плечи тюки, направились куда-то по мрачным переулкам города. Они старались только держаться от таможни подальше.

Капитан Педди отправился домой, переменил синий фрак на точно такой же, лососиные панталоны на такие же и преспокойно отправился в таверну под вывескою «Короны».

При его появлении в чистой комнате мистрисс Борнет опять журила служанку. Сюзанна слушала брань хозяйки с таким спокойствием, что казалось, будто она вовсе и не слышит ее.

При всех своих хороших качествах мистрисс Борнет никогда особенно не отличалась терпением, в настоящее же время видя, что ее брань все равно, что к стене горох, вовсе не могла сдержать себя и что есть мочи хватила своей дланью по бледной щеке Сюзанны.

– Черт побери! – сказал про себя капитан. – Кажется, теперь мне долго придется ждать грогу!

Слепой сидел на том же месте, где мы его оставили; только перед ним стоял другой стакан подслащенного вина. Когда раздался звук пощечины от мощной руки мистрисс Борнет, он вскочил с места и вытянул шею. На лице его, обыкновенно ничего не выражавшем, наблюдатель заметил бы теперь самое живое любопытство.

Пощечина мистрисс Борнет произвела на Сюзанну страшное действие. Вся она мгновенно задрожала. В ее больших черных глазах сверкнул мрачный блеск. Казалось, вот-вот она бросится на своего врага.

– Э-е! – подумал капитан. – Держу пари с кем угодно, что теперь почтеннейшей хозяюшке достанется. Та же мысль, кажется, пришла в голову и мистрисс Борнет. Она сильно побледнела.

Но прозорливый капитан и храбрая мистрисс Борнет обманулись. Красавица овладела своим гневом. С видом глубокого презрения, скрестив руки на груди, она посмотрела на обидчицу. Слепой, обратившийся было весь в напряженное ожидание, вздохнул спокойно.

Сюзанна, не проронив ни слова, вышла из таверны.

Слепой Тиррель бросил на стол серебряную монету и, не попросив сдачи, тоже оставил «Корону».

Служанка шла по мостовой твердым, решительным шагом. Слепой ощупью следовал за ней. Тусклый свет фонарей придавал очаровательным формам красавицы какой-то фантастический вид.

Тиррель, последовавший за нею как бы под влиянием какого-то таинственного инстинкта, теперь шел вслед за ней.

Сюзанна направилась к реке. Тиррель скоро поровнялся с ней.

– Куда ты идешь, красавица? – спросил он нежно.

– К Темзе! – отвечала девушка.

– К Темзе! – повторил слепой. – Значит вы хотите топиться?

– Да.

– Для чего?

– У меня нет ничего в настоящем и нет надежды на будущее.

– А если я вам дам пристанище в настоящем и надежду на будущее?

Сюзанна, не останавливаясь, продолжала идти.

– Много раз уже предлагали мне то же самое, – сказала она, – многие хотели купить меня… Вы, должно быть, тоже… Но я не продаю себя.

– Сохрани меня Бог от этого, Сюзанна!

– Я люблю одного человека и поэтому не желаю продавать себя.

Тиррель, пораженный, подался назад.

– Только поэтому? – спросил он.

– Да, – равнодушно произнесла красавица.

До Темзы оставалось совсем немного. Тиррель схватил руку красавицы и сказал с каким-то странным выражением любопытства на лице и в словах:

– А что же стыд?

– У меня его нет.

Тиррель отступил.

– Чему же вас научила ваша мать? – вскричал он.

– Ни чему. Женщина, родившая меня, бросила меня, когда я была еще в колыбели. Отец мой был жид, повешенный в Тибурне за воровство.

Слова эти Сюзанна произнесла спокойным голосом.

– Значит вы ни чему не учились?

– Мой отец был когда-то богат! Я научилась наряжаться, петь, танцевать, я знала несколько европейских языков, – произнесла она с живостью.

Лицо ее на мгновение просветлело.

– Может ли такое быть?! Все это правда, Сюзанна? – спросил слепой.

– Я хочу умереть, – холодно отвечала служанка.

В это время они проходили мимо ярко освещенного окна. Луч света упал на лица девушки и слепого. Лицо красавицы по-прежнему выражало мрачную решимость. Глаза Тирреля блестели странным огнем.

– А если бы тебе возвратили прежнюю жизнь, милое дитя? – спросил он.

– Мою прежнюю жизнь? – прошептала красавица.

– О!

– Я возвращу ее.

С минуту она как бы размышляла, потом бросила быстрый взгляд на собеседника, и столь-же быстро ринулась к реке.

– Не вы первый! Нет! Мое сердце и тело, все принадлежит ему, – проговорила она с чувством.

– Я не требую ни твоего сердца, ни твоего тела, – вскричал Тиррель, – ведь я слепой!

Эти слова долетели до Сюзанны, когда она готова была уже кинуться в воду. Услышав их, она остановилась.

– Ни сердца, ни тела, говорите вы… – повторила она. – Слепой? Чего же вы требуете от меня?

– Мне нужна твоя воля.

Сюзанна склонила на грудь свою чудную голову.

– Один раз, – заговорила она, – я умирала от голода и изнеможения. Я упала у порога таверны той женщины, которая только что ударила меня. Я отказалась от свободы. За это получила кусок хлеба, только кусок хлеба. Служанкой быть я еще могу…

– Вы согласны на мое предложение? – спросил слепой.

– Что мне следует делать?

Тиррель вытащил из кармана кошелек, полный денег, и положил его в руку Сюзанны.

– Ожидать, – сказал он. – Слушайте: я приобретаю вас не для себя, хилого слепца, но для могущественного, страшного общества. Я хорошо изучил вас. Я знаю, какую пользу вы можете принести. Ни одного слова о том, что было между нами. Верность и безусловное повиновение – таковы ваши обязанности.

Потом, подумав немного, он прибавил:

– На эту ночь вы где-нибудь найдете себе приют. Завтра в полдень вы придете в дом, адрес которого найдете здесь (он подал визитную карточку). А когда вы вступите в него, малейшее ваше приказание будет с точностью исполнено, как хозяйки, потому что этот дом действительно будет ваш. А теперь – доброй ночи, Сюзанна!

Глава четвертая
МЕЧТАТЕЛЬ

В то же воскресенье и даже в тот самый вечер, когда происходили только что описанные события, – один молодой человек направлялся в Темпельскую церковь вместе с двумя девушками.

Юноша был лет двадцати четырех от роду, по происхождению шотландец, по званию доктор, по имени Стефан Мак-Наб. Отец Стефана был судьей в Думфрийском округе; его звали Энджус Мак-Ферлэн.

Рядом с ним шли две прелестные кузины. Старшую звали Кларой, младшую – Анной.

Лицо первой было серьезное, взгляд – меланхолический.

Анна же – смесь робости и веселья – имела детское выражение лица; в будущем ей виднелись только радость и счастье; никакая печальная мысль еще не туманила ее прелестного личика; большие, веселые, нежные ее глаза до сих пор знали только те слезы, которые появляются без всякой горечи и которые скоро исчезают со щек, не оставляя никакого следа на душе.

Обе сестры воспитывались на восторженных идеях шотландского благочестия. Молитва стала главным их занятием, а обряды религии наполняли их жизнь.

Тетка у которой они жили – мать Стефан Мак-Наба – была женщина религиозная. Все свободное время она проводила с благочестивыми, но скучными мистриссами и пастором Джоном Бутлером, который любил обеих девушек любовью отца.

Стефан, кончив курс медицины, начал практиковать в Лондоне, в ожидании, пока королевская академия запишет его в число своих ученых членов. Он представлял, что прекрасно знает жизнь и людей, довольно сносно играл в вист и одевался, как франт.

Он очень любил кузин, хотя и не мог дать себе ясного отчета в чувствах: они были еще весьма неопределенны.

В тот день мать Стефана болела, поэтому не могла сопровождать в церковь племянниц, поручив это сделать сыну.

Молодые сестры, войдя в церковь, сделали коленопреклонение, сотворили короткую молитву, поднялись и направились к тем местам, где сидели женщины.

Анна села и поздоровалась с подругами своей прелестной улыбкой.

Клара не сделала этого: еще не сев, она задумчиво посмотрела на колонну, у которой остановился Стефан. Вдруг она вздрогнула и сделалась бледна, как полотно. По-видимому, все члены ее сковала какая-то неведомая сила. Блестящий взор ее по-прежнему был прикован к колоннам.

– Необъяснимо! – сказал про себя Стефан. – На кого это она так смотрит.

Поспешно обойдя колонну, он наткнулся на человека, прислонившегося к ней. При виде его Стефан вздрогнул и побледнел. Он тотчас бросил взгляд на Клару, но она уже сидела, отвернув лицо. В сердце молодого человека заронилось глубокое, тягостное опасение. В нем вдруг заговорила любовь, в которой до сих пор он не мог себе признаться. Теперь Клара сделалась целью его жизни, единственным существом, могущим сделать его счастливым. В лице его был жар и сердце било такую тревогу, что он готов был расплакаться.

Что за причина, от которой любовь эта, ранее почти не заметная, вдруг вспыхнула с ужасною силою?

Причина, как нам кажется, простая.

Обыкновенно цель, до которой человеку легко достать рукой, не имеет большой цены в его глазах; но вот является опасность потерять ее и эта цель принимает всю цену сокровища.

Стефан понял теперь эту простую истину.

Она сказалась в его словах, произнесенных с глубокой горечью:

– Она смотрела не на меня!

Напрасно он силился подавить неприятное чувство, овладевшее им. Он устремил взгляд, полный ненависти, на человека, которого считал теперь своим врагом. Взглядом он как бы вызывал его на смертельный бой.

Незнакомец стоял с закрытыми глазами и с улыбкой на лице. Ему было около тридцати лет: он был высокого роста, строен и во всей его фигуре проявлялось аристократическое изящество. Одет он был по моде, но просто и с тонким вкусом. Лицом своим он представлял замечательный тип мужской красоты. Его украшал высокий лоб без морщин, но перерезанный сверху легким следом от раны. Шрам почти не был заметен, когда лицо его имело спокойное выражение. Прекрасные, черные волосы немножко вились. Рот, полуоткрытый улыбкою и обрамленный вверху черными усами, обнаруживал ряд белых ровных зубов, которым могла бы позавидовать любая красавица. Черные брови, резко выделяясь на фоне лица, ему выражение твердости и гордости.

Прислонившись небрежно к колонне, незнакомец, видимо, о чем-то мечтал. Лицо его отражало налет быстрых приятных ощущений.

Стефан долго смотрел на него с досадой. Молодой доктор знал, что он не дурен собой, но ему не могло и придти в голову сравнивать свою красоту с красотой незнакомца.

Ревность до того овладела Стефаном, что заставила его смотреть на незнакомца, как на одного из тех людей, которые обладают магнетическою силою взгляда, и которые в романах побеждают самых добродетельных женщин. Стефан счел этого человека настоящим Дон-Жуаном.

Не зная, к чему бы придраться, Стефан обратил внимание на закрытые глаза незнакомца. Он представил их себе красными, больными. Утешенный своею мыслью, он повеселел и сказал:

– У него, по всей вероятности, косые глаза.

Этой мыслью он утешился и, так как проповедь скоро кончалась, он оставил мечтателя, чтобы лучше понаблюдать за Кларой.

Вдруг все богомольцы поднялись с мест. Стефан весь превратился в зрение. Вставая со скамьи, Клара опять бросила полный огня взгляд на роковую для Стефана колонну. Стефан многое бы дал за подобный взгляд, Но, удивительное дело, незнакомец все еще был погружен в свои мысли.

– Он даже не взглянет на нее, – прошептал негодующий Стефан. – Любит она, а не он!

Между тем священник запел псалом; хор молодых и чистых голосов вскоре заглушил дрожащий голос старца.

При этом мечтатель грациозно поднял голову; лицо его выражало какой-то безотчетный восторг.

Стефан в изумлении наблюдал за ним.

По мере того, как псалом приближался к окончанию, выражение лица незнакомца все более и более передавало чувственное наслаждение.

– Для бедных нашего прихода! – раздался в это время за Стефаном нежный голосок.

Он оглянулся и увидел кузину Анну, которая собирала подаяние для бедных. Стефан ощутил прилив щедрости. Порывшись в карманах, он бросил в кошелек сборщицы две кроны. «По крайней мере, в этом я возьму верх над тобою, ненавистный незнакомец!» – подумал Стефан, и бросил на него торжествующий взор.

– Для бедных нашего прихода! – повторила Анна, останавливаясь перед мечтателем.

Незнакомец вздрогнул и полураскрыл глаза.

При виде Анны взгляд его стал осмысленным и как бы впился в нее. Анна покраснела. Стыдливо опустив глаза, она намеревалась удалиться, но грациозный жест незнакомца остановил ее. Он вынул из кармана бумажник, достал из него ассигнацию в десять фунтов стерлингов и опустил в кошелек, низко поклонившись молодой девушке.

Стефан с бешенством сжал кулаки и до крови укусил губу.

– Десять фунтов! А я хвалился, положив десять шиллингов!

Некоторое время незнакомец следил глазами за девушкой. Когда она затерялась в толпе, он выпрямился и обвел вокруг себя равнодушным и рассеянным взглядом.

– Он не косой! – с горестью подумал Стефан. Потом, как бы осененный внезапной мыслью, он прибавил:

– Я видел его где-то!

Но напрасно он припоминал, где именно и когда мог его видеть – вспомнить незнакомца он так и не смог. Наконец он заключил, что, вероятно, его обманывало определенное сходство.

Незнакомец не только не был кос, как подумалось бедному Стефану, а, напротив, у него были прекрасные большие темно-голубые глаза, что еще больше увеличивало общую прелесть его физиономии. Во взгляде его была значительность и таилась глубокая мысль; вместе с тем несколько темноватый вид зрачков придавал глазам его ту сухость, которая, как думает Лафатер, составляет признак обдуманной и неограниченной чувственности.