Текст книги "Лондонские тайны"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава тридцать девятая
К НОВОЙ ЦЕЛИ

На Индийском море появился отчаянный корсар, ловко ускользавший от крейсеров. На корме его стояло: «Лукавый». Долго этот корабль сбивал с толку всех французов и англичан.

Это был фрегат «Церера», захваченный Ферджусом.

Прошло полтора года. Ферджус вполне овладел умами и душами своих подчиненных. Изучив Азию, Ферджус направился к берегам Америки. На пути он пристал к острову Святой Елены. Там Ферджус выдал себя за капитана англо-азиатской компании и получил позволение высадиться на остров.

Рано утром он отправился в Лонгвуд и возвратился только поздно вечером, с сияющим радостью лицом, и на все запросы отвечал одной фразой:

– Я видел его!..

Четыре часа он наслаждался беседою с гигантом, побежденным судьбою, Четыре часа внимал он его лаконично-красноречивым словам…

В туманное ноябрьское утро красивый морской бриг пристал к берегам Шотландии.

Матросы выстроились на палубе при приближении двух человек. Это были Ферджус и Рендель Грем. Они сошли в лодку, которая через полчаса пристала в полумили от Думорриса.

– До свидания, мы еще увидимся, – сказал Ферджус матросам, выходя из лодки.

Педди О’Крен, бывший в числе гребцов, разинул рот от удивления и мог только пробормотать:

– Да сохранит вас Господь, капитан!

Ферджус кивнул ему головой. Лодка отчалила.

На берегу Ферджус и Грем пошли по тропинке, извивавшейся между кустарником. Взобравшись на холм, они остановились. На горизонте белели паруса брига. Ферджус грустно вздохнул:

– Еще немного и он исчезнет из глаз. Первое действие кончилось, каково-то будет второе? Четыре года я стремлюсь…

– Но теперь вы богаты, как… как не знаю кто. Я бы на вашем месте отправился в Лондон и подавил бы вашего врага богатством и роскошью.

– Я забыл о нем, – спокойно ответил Ферджус.

– Так я и думал! Странный вы человек, О'Брин! Я не знаю ваших тайн, но…

– Мои цели могли измениться, – перебил Ферджус.

– Тем лучше.

– Быть может.

При этом Ферджус повернулся в сторону Англии. Рендель смотрел на него с почтительным любопытством.

– Не будем мешкать, – сказал он, – до Крьюсского монастыря еще миль восемь.

Ферджус молча пошел за ним, а потом спросил:

– Неужели это подземелье действительно никому неизвестно?

– Я могу утверждать только, что в мое время оно не было известно решительно никому, так что я не попал бы на понтоны, если бы предпочел его горам. Подземелье имеет два входа, не видимые никому: первый – из парадной залы Крьюсского замка; второй – в стене дома моего отца, при взгляде на которую все констебли трех соединенных королевств охотно присягнут, что там никогда не было, нет и не может быть никакого прохода. Древность замка восходит ко временам Альфреда Великого.

– И велико это подземелье?

– Отец мой более десяти раз блуждал в нем, когда искал скрытые там сокровища.

– Быть может, он открыл кому-нибудь существование подземелья?

– Я уже сказал, что он искал там клад.

Настала ночь. Путники вышли на широкую дорогу.

– Вот, – сказал Рендель, – за лесом и дом моего отца.

Скоро послышался собачий лай.

– А! Наш старый Биль умер, – проговорил Рендель.

– Это не его лай!

Голос Ренделя задрожал, когда он бросился к двери дома и дернул за скобу.

– Заперта! Мой отец никогда не запирался.

Он постучал.

– Старый Рендель Грем? – спросил он в растворившееся окно.

– Два года как умер.

– Я хотел озолотить старика! – простонал Рендель.

– Но, увы, в нашем доме чужие! Ферджус, я одинок.

Ферджус с чувством пожал ему руку.

– Да, да, мистер О'Брин! Мы все умрем, но все-таки жаль. Наш дом принадлежит Мак-Набу…

– Мак-Набу?

– Это его голос. Говорят, он честный человек, но не предложил пристанища путникам.

– Куда же мы теперь?

– Куда? Останемся здесь, где умер мой отец. Я провожу вас к Мак-Ферлэну, а сам возвращусь сюда.

Немного спустя Рендель привел Ферджуса к ферме. Дверь была отперта и О'Брин вошел.

Глава сороковая
СВИДАНИЕ ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ

В общей зале за накрытым столом ужинали две прелестные девочки и молодая женщина. Подле камина стоял бледный пожилой мужчина с измученным лицом и блуждающими глазами.

– Мак-Ферлэн? – спросил О'Брин.

Мужчина посмотрел на него.

– Это мой муж, – ответила молодая женщина, указывая на мужчину.

– В этих местах нет другого Энджуса Мак-Ферлэна?

– Один я, и тот лишний, – мрачно ответил мужчина. – Теперь не узнают Мак-Ферлэна! А он помнит еще своих друзей, хотя и забыл их имена. Ваше имя?

– Энджус Мак-Ферлэн? Возможно ли? Но как он изменился?

– Ваше имя?

Глаза Энджуса заблестели радостью, когда Ферджус назвал себя.

– О'Брин! Как я рад! Жена, обними моего и твоего брата! Дети, радуйтесь!

Мистрисс Мак-Ферлэн подвела обеих девочек к Ферджусу со словами:

– Клара! Анна! – поцелуйте же друга вашего отца.

Клара покраснела и подставила щеку. Анна с улыбкой убежала.

– Будем веселиться! Жена, есть еще французское вино? Пошли за Мак-Набом!

– Хорошо, Энджус, – ответила жена.

Ферджус остановил ее:

– Вы забыли, Энджус, что Мак-Наб не любит меня?

– Да… но за что?

– Он предпочел мне Годфрея Ленчестера.

– Вейт-Манора! – вскрикнул Мак-Ферлэн, падая в кресло. – Зачем вы напоминаете мне о Вейт-Маноре! Уйди, жена! Мы поговорим о Вейт-Маноре.

Мистрисс Мак-Ферлэн принесла вино и вышла с детьми.

Мак-Ферлэн в эти четыре года постарел лет на пятнадцать. Открытое и веселое лицо его стало мрачным, волосы поседели, лоб покрылся морщинами.

Ферджус грустно посмотрел на него.

– Я надеялся найти вас счастливым, Энджус, – сказал он.

– Я счастлив теперь, когда вижу вас, О'Брин! Как я страдал и бесился, когда узнал о вашем несчастье! Моего Ферджуса обвинили! Мак-Наб очень виноват! Но обними меня, брат, и скажи, что по-прежнему любишь меня! О, как ты молод и как хорош, Ферджус, – продолжал он. – Мери очень, очень любила тебя!

– Не надо говорить о ней, – тихо сказал Ферджус.

– Вина! Где стакан? Пей, Ферджус, пей!

Мах-Ферлэн залпом опорожнил стакан.

– Пей, Ферджус, пей! Десять несчастий, О'Брин отняли землю… Отец умер… Несчастная Мери!

– Она графиня Вейт-Манор.

– Да, была…

– Умерла?

– У ней дочь, потому не может умереть.

Глава сорок первая
ПИСЬМО МЕРИ, ГРАФИНИ ВЕЙТ-МАНОР

Энджус вынул из ящика бюро письмо, открыл его:

– Вот последнее письмо моей сестры и с тех пор я ее уже не видал в Лондоне.

Ферджус взял письмо и, начав читать, заметил, что во многих местах слова были истерты следами слез. Он недоумевал, чьи были эти слезы? Графини Вейт-Манор или Энджуса. Содержание же было следующее:

«Узнав из твоего письма, что ты думаешь ехать в Лондон, чтоб защитить меня от врагов, сердце мое наполнилось радостью, и тут я сказала себе, что ты один, мой милый Энджус, любишь меня. Я думала, что мы опять будем жить с тобою и я опять буду так счастлива, но, увы, мечты не сбылись. В тот день, когда я получила твое письмо, я ушла из дома, чтобы ты не нашел меня… О, милый Энджус! Прости меня! Ведь ты знаешь, как я тебя люблю, поверь мне – одна крайность заставила меня так поступить. Я вынуждена была это сделать из любви к моей дочери.

Милорд грозит мне мщением! Но ты знаешь, милый Энджус, что он разлучил меня с дочерью, кроме того, он внушает ей преступные мысли…»

Ферджус, остановившись, довольно громко произнес:

– Бедная Мери!

Энджус ничего не возражал, глаза его были устремлены на пол.

«Человек, имеющий власть над моей дочерью, смеется надо мной и требует денег за ласковое обращение с несчастным ребенком. Я не знаю, как благодарить великодушного незнакомца Смитфильдского рынка, благодаря которому я остаюсь еще в Лондоне подле дочери. Бессердечный мучитель требует денег и не позволяет даже во время сна поцеловать дочь. Я поставлена перед необходимостью скрываться от тебя, потому что ты захочешь отомстить за меня, а это погубит мою дочь.

Теперь, мой дорогой Энджус, у меня есть надежда, сладкая надежда! За моею дочерью присматривает немой и бедная женщина, у которой, кажется, доброе сердце. Я, быть может, упрошу или подкуплю ее. Она позволит мне взглянуть на Сюзанну, поцеловать ее. О, какое счастье! Не правда ли, Энджус, ты согласишься со мной, что эта надежда оправдывает мое бегство, Я еще могу быть счастлива!»

Ферджус печально сложил письмо.

– Нужно спасти ее! – сказал он.

Мак-Ферлэн молча покачал головой.

– Надо отомстить! – вскрикнул он. – Я знаю, кто угрожает ей. – Вейт-Манор… Пей друг! Пей, О'Брин! Ты еще не все знаешь.

Энджус был бледен.

– Налей себе сам, – продолжал он, принуждая себя улыбнуться, у меня дрожат руки. Налей и мне. Хочешь знать, что было на Смитфильдском рынке? Года три тому назад, в газетах толковали о беглецах из Ботани-бея, в том числе и о тебе. Сестра забеременела немного спустя. В журналах опять заговорили о беглецах и кто-то распустил слухи о твоих прежних отношениях с Мери, и что ты видишься с ней. Вейт-Манор с жадностью собирал всю эту клевету. Когда Мери родила, он долго рассматривал ребенка и с угрозами кричал, что он похож на тебя.

– На меня!

– Да. Не забывай, как тебя любила Мери. Ужасные подозрения овладели Годфреем и он отнял ребенка у матери. Бедная сестра поправилась и напрасно просила, умоляла, чтобы ей показали ребенка, так что она стала думать, будто он умер. Наконец, Годфрей явился к ней, Патерсон нес за ним колыбель. Она была счастлива!.. Но Годфрей грубо остановил ее и сказал:

– Миледи! Это ваше, но не мое дитя.

Мери изумленно и испуганно посмотрела на него.

– Смейте сказать мне, – с яростью продолжал он, – что это дитя не похоже на него!

– На кого, Бога ради?

– На Ферджуса О’Брина, конечно.

– На Ферджуса! – вскрикнула Мери с радостью.

– Это погубило ее, потому что Годфрей принял это за признание. – Он побледнел от ярости.

– Милорд, пощадите ваше дитя! – умоляла Мери, пав на колени.

Годфрей злобно улыбнулся.

– Мое дитя? – с горькой иронией повторил он. – Мне кажется, что я был бы вашим рабом, если бы этот ребенок был мой.

Сестра стала было клясться в невиновности, но Годфрей грубо прервал ее:

– Посмотрите на ребенка, миледи, посмотрите и насмотритесь хорошенько, потому что вы видите его в последний раз.

Мери просила, плакала, умоляла, обнимала колена своего мучителя. Вейт-Манору эта унизительная сцена доставляла удовольствие, он старался продлить ее. Наконец, по его знаку, Патерсон унес ребенка.

Мери почти без чувств упала на кровать. Вейт-Манор грубо приказал ей встать. Она повиновалась и пошла за ним.

Глава сорок вторая
ЖЕНЩИНА В ТРИ ШИЛЛИНГА

Когда они вышли на двор, Патерсон подал Годфрею веревку.

Энджус замолчал.

– Продолжай, мой друг, что он сделал?

– Что сделал? О, если бы я был там!

Мак-Ферлэн глухо застонал.

Мери стояла перед Вейт-Манором, бледная, трепещущая, беззащитная. Он насильно поставил ее на колени на крыльце. Потом… потом накинул ей веревку на шею и громко спросил:

– Кто из вас хочет купить эту женщину?

Никто из собранных на дворе слуг не откликнулся.

Энджус едва сдерживал гнев при этом воспоминании. О'Брин невольно встал.

– О!.. Теперь я клянусь мстить этому человеку, беспощадно мстить…

– Благодарю, друг!

– Никакого сомнения, – продолжал Энджус, – что Вейт-Манор сам не верил своим словам. Но его бесило то, что она не забыла тебя. Чтобы удовлетворить безумный гнев, он решил прибегнуть к старинному обычаю, который может существовать только в одной Англии. Он хотел продать ее, обвинение в неверности давало ему право.

– Кто хочет купить эту женщину? – повторил Вейт-Манор.

Никто не ответил. Мери, бледная, стояла на коленях.

– Прочь же с дороги! Я продам ее на рынке, – гневно зарычал он.

Годфрей повел сестру на Смитфильдский рынок. Вокруг него собралась толпа. Зрелище для нее было любопытное!

– Эта женщина продается, – кричал он. – Три шиллинга!

И вдруг из толпы раздался громкий и звучный голос:

– Я покупаю эту женщину. Пропустите.

Это был молодой человек в платье скотника. Годфрей смутился при виде его и хотел уйти. Но тот остановил. В Лондоне я узнал после, что это был Бриан Ленчестер, младший брат Годфрея. Бриан вырвал веревку из рук Годфрея и, поддерживая одной рукой плачущую и обессилевшую Мери, другой рукой бросил Годфрею в лицо горсть медных монет со словами:

– Вот ваши деньги, благородный граф Вейт-Манор!

Громкие возгласы всей толпы одобрили поступок молодого человека.

Вейт-Манор стоял как пораженный громом. Народ расступился перед мнимым скотником, сомкнулся вокруг Бриана, лицо которого исказилось от бессильной ярости.

– Но Мери, Мери?

– Бриан усадил ее в карету и отвез к одной доброй старушке. Он не богат, но, несмотря на это, часто помогал моей бедной сестре. Да благословит его Бог! Остальное ты знаешь.

– Мщение, мщение и мщение!.. Теперь выслушай, Энджус, и мою тайну. Тебе открою ее первому.

Глава сорок третья
БРАТЬЯ

Читателям известно, что поиски Бриана Ленчестера на Вимпольской улице были совершенно напрасны.

Спустя полчаса, к дому Вейт-Манора подъехала наемная коляска, из которой вышел Бриан Ленчестер, Он позвонил. Отворивший ему грум невольно попятился назад.

– Доложи его сиятельству, графу Вейт-Манору, – с повелительным спокойствием приказал Бриан, – что Бриан Ленчестер желает видеть его сиятельство.

Грум был в нерешительности. Однако повиновался, когда Бриан повторил приказание.

Немного спустя Бриана ввели в приемную. Он опустился в кресло и одна мысль завладела его умом. Могущественный неприятель оспаривал у него Сюзанну и он должен был еще найти ее.

Давно уже Бриан не был в доме своих предков. Его охватило какое-то новое чувство. Он с уважением взглянул на портреты гордых предков; вспомнил, как его отец, умирая, соединил руки братьев; вспомнил полные любви и кротости слова матери. Пожалуй, что Бриан и раскаивался…

В комнату, опираясь на руку Патерсона, вошел граф Вейт-Манор, Бриан встал и почтительно поклонился. Граф постарался с искренним радушием ответить.

Братья молча стояли друг перед другом. Бриан был спокоен, Вейт-Манор стоял с выражением ласковой покорности и добродушия. Страждущий вид графа произвел глубокое впечатление на Бриана, он начинал глубоко раскаиваться, готов был протянуть ему руку. Но взгляд ненависти, промелькнувший на лице графа, удержал Ленчестера. Он сделался холоден.

Вид брата произвел на Вейт-Манора сильное впечатление, – но какое же!.. Сила, красота и молодость Бриана привели графа в бешенство. Он употреблял все силы, чтобы скрыть это чувство. Он думал, что брат нарочно пришел, чтобы сосчитать дни, оставшиеся до вступления во владение огромным Вейт-Манорским имением. Он придумывал средство, чтобы лишить его наследства, но не находил ничего другого, кроме убийства. Правда, граф видел, как угасает его жизнь и что он близок к могиле. Вейт-Манор начал разговор первым:

– Что вам угодно, мой милый брат? – спросил он с суровым лицом. – Не для того ли вы пришли, чтобы любоваться на успехи той пытки, которой меня подвергаете? Ну радуйтесь, я близок к могиле.

– Напрасно так думаете, – возразил Ленчестер, – я пришел осведомиться о вашем здоровье и уверяю вас, что болезнь ваша меня огорчает. Вы возводите клевету на меня, вы забыли, как провели вашу молодость, а, между тем, обвиняете меня в вашей болезни.

– Змея очень мала, так что ее можно раздавить ногою, но между тем она жалит очень больно, ответил граф.

Бриан побледнел, услыхав такие слова, граф же раскаивался, что сказал лишнее и проговорил со смущением:

– Извините, я, может быть, сказал вам не совсем то, но мне кажется, между братьями не нужно взвешивать каждое слово.

Желая скрыть смущение, Вейт-Манор сделал знак Патерсону, чтобы тот подал кресло.

– Садитесь, брат, пожалуйста, и также мне позвольте сесть. Мы с вами очень редко видимся, а потому позвольте узнать причину вашего посещения.

– Я пришел переговорить без свидетелей и жду, когда все уйдут.

Вейт-Манор колебался. Он сознавал свою слабость и заметный страх выразился на его лице.

– Остаться одним? – сказал он. – Но Патерсон, мой верный друг, никогда не отлучается от меня.

– Милорд, дело по которому я пришел, очень важно для вас и для меня, и поэтому присутствие лакея нам будет мешать.

Подумав несколько минут, граф встал без чьей-либо помощи и пошел к дверям, сказав:

– Следуй за мной, Патерсон. А вы, Бриан, подождите немного, я возвращусь, и тогда мы останемся одни.

Глава сорок четвертая
СДАЧА

Несколько минут спустя, граф вернулся, и вместо того, чтобы расположиться рядом, сел за круглым столом и положил на него два пистолета.

– Не удивляйтесь, Бриан, эти пистолеты показывают, что мы будем говорить серьезно. Я вас ненавижу – это вам известно, и считаю вас способным на все – тоже известно, и поэтому я взял двух немых свидетелей, которые хорошо заменят Патерсона. Говорите.

– Ах, милорд! – улыбаясь сказал Бриан. – Дон-Кихот, сражавшийся с крыльями мельницы, и тот был рассудительнее вас. Неужели вы не понимаете, что я был бы счастлив, если бы был убит вами?

– Я вас не понимаю, – с недоумением ответил граф.

– Ну все равно, милорд. Согласитесь сами, пистолеты не могут защищать вас от моих нападок, если вы не согласитесь на мир.

– Как? – вскричал граф с радостью. – Вы хотите мириться и отказаться от преследований.

– Я сжалился над вами, милорд, во мне заговорил голос родства. Я устал поражать врага, не умеющего защищаться, устал обижать человека, который носит благородное имя моего отца.

– А! – проговорил Вейт-Манор. – Вы довольно резко предлагаете мне мир.

– Я повторяю, еще раз, милорд, что раскаиваюсь в том, что навлек на вас унижение.

Презрительное сострадание брата оскорбляло Вейт-Манора, руки его дрожали, он бросал свирепые взгляды на пистолеты.

– Теперь понимаю, – сказал он после некоторого молчания, вы по привычке оскорбляете меня и притом в последний раз.

– Вы ошибаетесь, милорд, – равнодушно ответил Ленчестер. – Я пришел не оскорблять вас, а только открываю крайность, до которой вы дошли.

– Вы поступаете как покупатель, порицающий товар, чтоб купить его за малую цену, – возразил граф.

– Нет, – ответил Ленчестер, – я порицаю, чтобы получить огромную плату.

– Не пришли ли вы торговаться со мною?

– Я с вами торговаться… возможно ли, милорд? Наши предки собирали дань с пленных.

– Позвольте мне сделать небольшое замечание?

– Сделайте милость, милорд. Я слушаю вас.

– Вы очень любезны, – ответил граф, стараясь придать своим словам насмешливое выражение. – Изволите видеть, сэр, что я несчастлив, даже очень несчастлив, но, согласитесь, вы несчастливее меня и я понимаю, для чего вы предлагаете мне мир. Вам кажется, что я не тороплюсь умирать, но уверяю вас, что я проживу долее вас. Вы желаете моей смерти для того, чтобы скорей расплатиться с долгами. Но не так, мой друг, вы поступаете, вам не угрозами бы, а скорей просьбой надо уговорить меня на мир.

– Все, что вы сказали, справедливо отчасти. Действительно я беден, но не имею долгов.

– Вы вероятно живете трудом, милорд? – В голосе графа слышалась насмешка.

– Меня не учили ничего делать, милорд.

– Однако.

– К величайшему удовольствию вашего сиятельства, да, милорд, но не в кредит, мне подают милостыню.

– Как! Вы позорите мое имя и выпрашиваете милостыню?

– Смею заметить вашему сиятельству, что нищенство запрещено даже младшим братьям членов парламента, для которых было бы нужно сделать исключение. Я не прошу милостыни, которую притом мне дают так. Но приступим к делу, милорд. Я с миром, если вам угодно.

– Смотря по условиям.

– Условиям? – Бриан не ждал этого.

– Сколько вам нужно денег, милорд?

– Мне нужно позволение вашего сиятельства пользоваться казною вашего сиятельства, как мне вздумается.

Вейт-Манор принял это, очевидно, за шутку.

– Но это значит, вы хотите все мое состояние?

– Да, ваше сиятельство, если понадобится. Может быть и меньше. Но не подумайте, пожалуйста, милорд, чтобы я хотел вас принудить. Хотя ваше прошедшее…

– Мое прошедшее – жизнь дворянина, так что вы напрасно надеетесь испугать меня.

– Нет, бойтесь, милорд! У вас жена, несчастная страдалица, уже позабытая светом. Дочь, таинственная судьба которой известна одному Богу…

– Вы осмеливаетесь думать, что…

– Ничего милорд! Выслушайте маленькую повесть. Мне думается, что есть некоторое сходство… У вас есть портрет графини Вейт-Манор? – вдруг спросил Бриан.

– Что за вопрос?

– Мне показалось, что молодая девушка похожа…

– Какая девушка?

– Мною любимая девушка, которую похитили, ваше сиятельство, а вы поможете мне сыскать ее.

– Довольно шутить, милорд.

– Прошу извинения вашего сиятельства.

– Итак, я прошу позволение вашего сиятельства на право пользования казною вашего сиятельства.

– Ваши шутки так неуместны, что мне не следовало бы и слушать, но они забавны. Зачем вам моя казна?

– Для отыскания девушки.

– Не думаете ли вы, что я соглашусь отдать мою казну в пользу какой-то неизвестной особы?

– Да, милорд. Я люблю… вы не смеетесь? Тем лучше. Да, я люблю страстно, готов отдать мою жизнь.

Вейт-Манор молчал, но в глазах у него светилась коварная радость. Бриан, замечтавшись о Сюзанне, не заметил этого.

– О да, я люблю ее! – страстно продолжал Бриан.

– Я неспособен теперь даже ненавидеть.

– Да, видно, что вы любите, – холодно прервал граф.

– Пламенно! Но вы понимаете, милорд?

Граф не мог более сдерживаться и, разгорячась, заговорил:

– Понимаю, сэр, понимаю. Итак, вы пламенно любите! Прекрасно! И вы смеете требовать мое состояние? Давай, или убью тебя? Хе, хе, хе!.. Вы не понимаете, что наши роли переменились? Не видите, что теперь сильнее я?

Лицо графа налилось кровью.

– И вы сами приходите ко мне открыть вашу слабую сторону? Право, тысячу гиней тому, кто принес бы мне такую весть. Влюбленные боятся смерти.

– Итак, пистолеты – небесполезная вещь теперь, – усмехнулся Вейт-Манор, хватая пистолеты со стола.