Текст книги "Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997"

Автор книги: Пирс Брендон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 69 страниц)

Не нужно и говорить, что это мнение разделял Черчилль. Он едко критиковал «людей, которые просыпаются каждое утро, спрашивая себя, что еще из империи они могут отдать» [3615]3615
  D.Inving, «Churchill's War», II (2001), 564.


[Закрыть]. И в марте 1945 г. он столкнулся с послом Рузвельта в Китае, Патриком Хёрли, грубовато-добродушным американо-ирландцем, который разделял враждебность президента к британскому колониализму на Дальнем Востоке. «Черчилль яростно набросился на него из-за Гонконга и сказал, что никогда не отдаст ни дюйма территории под британским флагом» [3616]3616
  L.Woodward, «British Foreign Policy in the Second World War», IV (1975), 539-40.


[Закрыть].

Президент Трумэн не был готов раздувать шум из-за этого прыща на спине Китая, тем более, что Бевин оказался столь же упрямым, как Черчилль. Таким же непреклонным был и старший британский чиновник в Гонконге Франклин Джимсон. Его выпустили из лагеря военнопленных после капитуляции Китая 14 августа 1945 г., и он взял власть в колонии от имени правительства его величества. Одной силой воли Джимсон заставил японцев себе подчиняться до прибытия Королевского ВМФ в конце того месяца. Адмирал сэр Сесил Харкорт принял капитуляцию японцев от имени Китая и Великобритании. Он был облачен властью для действия в чрезвычайной ситуации, начав наводить порядок среди хаоса. Харкорт прекратил убийства из мести, обеспечил помощь продуктами, восстановил работу коммунальных служб и вдохнул новую жизнь в экономику. Вместо полиции он нанял семьсот китайских гангстеров.

Положение Гонконга все еще оставалось ненадежным, когда сэр Марк Янг вернулся в роли губернатора в 1946 г. Поэтому в дополнение к проведению физической реконструкции он предложил политическую реформу. Янг выступал за некий вид диархии (двоевластия), что передаст контроль над местными делами избранным народным представителям. Он надеялся, что это вызовет желание у жителей Гонконга оставаться под властью Британии и сопротивляться поглощению Китаем [3617]3617
  S.Tang, «Government and Politics in Hong Kong: A Colonial Paradox» в Brown, Foot (ред.), «Hong Kong's Transitions», 72.


[Закрыть].

Во время бурного послевоенного периода предоставлялась реальная возможность ввести демократические элементы в конституцию. Но высокопоставленные чиновники из Министерства по делам колоний не смогли этим воспользоваться, что стало основополагающей ошибкой [3618]3618
  S.Yui-San Tsang, «Democracy Shelved: Great Britain, China and Attempts at Constitutional Reform in Hong Kong, 1945-52» (Hong Kong, 1988), 74.


[Закрыть]. Они обосновывали это тем, что Гонконг будет неизбежно снова поглощен Китаем после окончания срока аренды Новых Территорий. Так высказался преемник Янга сэр Александр Грантам (губернатор с 1947 по 1957 гг.) Губернатор провинции Гуандун от гоминьдановского правительства Т.В. Сун лично сказал Грантаму: «В свое время Китай попросит вернуть Гонконг назад, и мы будем ожидать его получения» [3619]3619
  Grantham, «Via Ports», 138.


[Закрыть]. Не было смысла сеять демократическое зерно, поскольку оно не породит независимости, как случилось в других колониях.

Конечно, Гонконг мог бы в некоторой степени воспользоваться самоуправлением на протяжении половины века. Это было бы хорошо само по себе и лучше, чем символ, который он получил в последнюю минуту. Но у британцев имелась еще одна причина для поддержания статус-кво. Любая перемена могла вызвать антагонизм китайских диктаторов, вначале – Чан Кайши, а после 1949 г. -Мао Цзэдуна. Да, избирателей в Соединенном Королевстве «совершенно не интересовал Гонконг, который они ни в грош не ставили» [3620]3620
  RH, MSS Brit Emp. s. 288. Интервью с сэром Александром Грантэмом(1968), 12.


[Закрыть]. Но он определенно начал бы их волновать, если бы его захватил Китай. Поэтому Лондон, не желая проводить политику умиротворения, не мог себе позволить провоцировать Пекин. Пришлось послать мощное подкрепление, чтобы не дать победоносной освободительной армии коммунистов пересечь границу. К радости американцев, Грантам даже говорил о том, как сделать Гонконг «Берлином Востока». Но, как повторяли наблюдатели в Китае на протяжении следующих двадцати пяти лет, Мао мог взять город-государство при помощи одного телефонного звонка.

Под покровительством Грантама колония испытала политический и экономический застой. Губернатор оставался благожелательным деспотом, убежденным, что китайцы политически апатичны. Пока они имеют законность, порядок и низкие налоги, они рады оставить дело управления профессионалам [3621]3621
  Grantham, «Via Ports», 171 и 112.


[Закрыть].

Но у китайцев имелось лишь малое поле для деятельности, и их Ассоциация реформ, которая выступала за всеобщее избирательное право, находилась под наблюдением полиции [3622]3622
  RH, MSS Ind Oc. s. 348. Интервью с сэром Робертом Блэком (1987), 13.


[Закрыть]. А губернатор гораздо больше был занят декоративными функциями. Он заявил в одном интервью, что сейчас в Гонконге «нет помпезности эры тайпанов»: «Когда мы были молоды, нам всегда приходилось пятиться, покидая старших по рангу» [3623]3623
  RH, MSS Brit. Emp. s. 288, 9 и 6.


[Закрыть].

Но (и это всплывает в самодовольных мемуарах Грантама, опубликованных в 1965 г.), они с женой проводили бесконечное количество времени, занимаясь различными мелочами и деталями, связанными с их миниатюрным двором. «К счастью, у нас были очень хорошие слуги, которыми командовал Ах Яу, первоклассный парень, добрый и вызывавший восхищение. Но даже и при таком положении вещей требовался постоянный присмотр… Повара (их работало трое) должны были держать марку, за этим приходилось следить. А если не проследить за мальчиками, прислуживавшими за столом, они могли появиться в грязной форме во время обеда или ужина. Или же они стояли и мечтали, не замечая, что требуется долить воды или вина… Для поддержания высоких стандартов требовалось постоянно быть начеку».

Грантам тревожился из-за правильного рассаживания и обеспечения всего необходимо при приеме особ королевской крови. Губернатор пригласил кронпринца Ирака, который оказался агрессивным антисемитом, и посчитал себя обязанным сказать другому гостю – кинозвезде-еврею Майклу Тодду, – что на вечер он «должен стать шотландцем или кем угодно, только не евреем» [3624]3624
  Grantham, Via Ports, 122 и 124.


[Закрыть].

Обращая такое внимание на приличия, Грантам сохранял общество Гонконга в замороженном состоянии. Новый гражданский служащий, Остин Коутс, которому было приказано приобрести белую форму с латунными пуговицами и украшенную золотой тесьмой, аксельбанты, пробковый шлем и меч, сделал вывод, что правительство Грантама все еще живет в викторианскую эру.

Но, когда Коутс приехал в 1949 г., его в равной мере удивили неистовая человеческая энергия в улье Гонконга, и консервативный колониальный панцирь черепахи. Беженцы от коммунистического режима заполняли это ограниченное пространство, присоединяясь к тем, кто бежал от гоминьдана. Они быстро увеличили население с двух до трех миллионов. Коутс писал: «Везде на скалистых склонах рядом с территорией города, днем и ночью появляются десятки тысяч ветхих маленьких хижин, построенных из упаковочной тары, мешков, цистерн из-под керосина, протертых резиновых шин – из всего, до чего удалось добраться. Все это связывалось кусками проволоки или даже рисовой соломой» [3625]3625
  A.Coates, «Myself a Mandarin» (1968), 2 и 5-6.


[Закрыть].

В долинах Коулуна (Цзюлуна), где развивалось фермерство, росли, словно грибы, целые города из лачуг. Крестьяне, рабочие, нищие и раненые солдаты перебирались через границу, которую закрыли в мае 1950 г. Одновременно прибыли «Роллс-Ройсы» и «Кадиллаки», их рессоры стонали под весом эвакуируемого золота. После 1945 г. Гонконг фактически остался последним портом, открытым по договору для внешней торговли. И Шанхай, со всем своим профессиональным мастерством, промышленной энергией и напористостью и предпринимательской жилкой, «физически перебрался сюда» [3626]3626
  R.A.Bickers, «The Colony's Shifting Position in the British Informal Empire in China», в Brown, Foot (ред.), «Hong Kong's Transitions», 53.


[Закрыть].

Рабочая сила и капитал соединились, чтобы сделать экономику Гонконга поразительно прогрессивной в то время, когда его колониальный режим все больше устаревал. Контраст между новым динамизмом и старомодной консервативностью поражал некоторых путешественников. Он же нравился другим. Среди местного бума 1950-х гг. Айан Моррис отмечал: британцы обычно запугивали китайцев и издевались над ними. Они на самом деле так их оскорбляли, что их лексикон иногда состоял только из фраз «пошел к черту», «ублюдок», «сукин сын» [3627]3627
  «Independent», 30 июня 1997 г.


[Закрыть].

Но Ян Флеминг, создатель Джеймса Бонда, радовался, что Гонконг оставался «последним оплотом феодальной роскоши в мире» [3628]3628
  I.Fleming, «Thrilling Cities» (1963), 19.


[Закрыть].

* * *

«Холодная война» очень помогла Гонконгу. Ничто не способствовало его процветанию в большей степени, чем торговое эмбарго, которое ООН наложила на Китай в результате его вмешательства в корейский конфликт в ноябре 1950 г. Правда, роль колонии, как транзитного порта, которая сильно возросла в первые месяцы войны, в дальнейшем уменьшилась из-за запретов. Но контрабанда всегда являлась источником жизненной силы Гонконга. Важные партии стратегических материалов контрабандным путем завозились в Китай, который получал практически половину своих доходов от торговли за рубеж, отправляя экспорт через свободный порт. Этот поток уменьшился до ручейка из-за полного запрета США торговли с Китаем. Санкции выполнили, чтобы остановить, как выразился журнал «Тайм», «красный прилив, который угрожает захлестнуть мир» [3629]3629
  «Time», 20 июня 1949 г.


[Закрыть].

Американская истерия, усиленная сенатором Джозефом Маккарти, проявилась в Гонконге в маниакальном расследовании экспорта в США (такого, как утки, креветки и лесоматериалы), который мог иметь коммунистическое происхождение. Однако такие ограничения обладали неоценимой пользой, стимулируя разнообразие. Промышленность заняла место торговли, став двигателем экономического прогресса в Гонконге. Текстиль оставался главным продуктом, производимом в этом регионе. Но теперь маленькие фабрики производили игрушки, пластиковые товары, базовое электронное оборудование и другие предметы. Рост был феноменальным – за пятнадцать лет Гонконг вместо производства десятой части своего экспорта стал производить три четверти.

Растущая прибыль зависела от продолжающейся стабильности. Гонконгу повезло, что все заинтересованные стороны понимали: его статусу в ближайшее время не следует меняться. Китай был занят тем, чтобы «дать расцвести сотне цветов» (1956), «большим скачком» вперед (1958) и началом «культурной революции» (1966). Он наконец-то понял, что выгодно подождать.

Точку зрения китайцев в Гонконге хорошо выразил один из них, входивших в Законодательный совет: «Гонконг – это спасательная шлюпка. Китай – это море. Те, кто забрался в спасательную шлюпку, естественно, не захотят ее раскачивать» [3630]3630
  N. Miners, «The Government and Politics of Hong Kong» (Hong Kong, изд. 1998), 22.


[Закрыть]. США, которые относились к Гонконгу, как к части собственной неофициальной империи, оценили его в качестве центра дипломатии, пропаганды, журналистики, шпионажа, отдыха, развлечений и беспошлинной торговли. Для Британии Гонконг был политическим и стратегическим обязательством, не являясь финансовым активом. Но территория (как теперь назывался Гонконг, хотя слово «колония» оставалось на банкнотах до 1985 г.) оказалась ценной с точки зрения престижа. Великобритания приходила в упадок на Западе, и ценила высокое положение на Востоке. Вестминстер и Уайт-холл предпочитали сохранить Гонконг, а не потерять лицо.

Несмотря на конституционную инертность, территория стала демонстрационным залом, которым могли гордиться колониальные хозяева. Конечно, смущало то, что китайцев не допускали к высшим должностям на гражданской службе, а также в правительство. Они играли малую роль (или вообще никакой роли) в управлении огромными иностранными предприятиями – например, «Джардин, Матесон». Было неприятно слышать обвинения, что Гонконг является мировым предприятием, на котором существует потогонная система. Однако его авторитарному режиму все же удалось вырастить эмбрион «государства всеобщего благосостояния» на викторианской системе неограниченного свободного предпринимательства. В начале 1950-х гг., после того, как пожары в лагерях скваттеров оставили бездомными десятки тысяч человек, Грантам начал амбициозную строительную программу. Первые жилища напоминали «бараки» [3631]3631
  RH, MSS Brit. Emp. s. 288, 17.


[Закрыть]. Они были без удобств, кроме коммунальных кухонь и туалетов. Некоторые жильцы предпочли вернуться в свои картонные дома. Но стандарты постепенно повышались. Через сорок лет три миллиона людей жили в домах. Преемник Грантама сэр Роберт Блэк превозносил и расхваливал «великолепное партнерство» между британскими администраторами и местными жителями: «Это был творческий опыт в том, что касалось меня, и без сомнения вдохновение для народа Гонконга» [3632]3632
  RH, MSS Ind Oc. s. 348, 123.


[Закрыть].

Последующие губернаторы могли себе позволить большие инвестиции в здравоохранение, образование, транспорт и другие услуги. Даже появились законы об улучшении условий работы на фабриках. На самом-то деле государство не колебалось перед тем, как вмешаться. Оно произвольно задерживало или депортировало «нарушителей спокойствия». Оно запрещало фильмы и устраивало судебное преследование газет, которые считало подстрекательскими, подавляло беспорядки, которые переливались через границу с Китаем. Администрация даже пыталась справиться с коррупцией в полиции, хотя это явление оказалось настолько повальным, что губернатор, который этим занялся, сэр Мюррей Маклехоуз, объявил амнистию. Он подтвердил подозрения китайцев, что английские чиновники станут «бить мух, но не ловить тигров [3633]3633
  S.Tang в Brown, Foot (ред.), «Hong Kong s Transitions», 75.


[Закрыть].

После нового сближения с Китаем, которое последовало за историческим визитом президента Ричарда Никсона в 1972 г. и признания Америкой Китайской Народной Республики, британцы даже сотрудничали с Пекином, чтобы остановить поток незаконных иммигрантов в Гонконг. Однако «змеиные головы» (контрабандисты, переправляющие людей) продолжали активно действовать. Ранее коммунисты изображали белых империалистов в виде свиней, а китайских коллаборационистов – как «желтых беговых собак» [3634]3634
  D.Bonavia, «Hong Kong, 1997» (Bromley, 1984), 56.


[Закрыть]. Теперь, когда британский министр иностранных дел сэр Алек Дуглас-Хоум последовал примеру Никсона, военный оркестр в Большом народном дворце играл гимн гребцов Итона.

Хорошие отношения частично возникали из-за признания Пекином (особенно – после смерти Мао в 1976 г.), того, какую пользу получает Китай от имеющей огромную важность машины, делающей деньги у него на пороге. В том, что касалось колониальной экономики, британцы фактически позволили свободу для всех. Регулирование бросалось в глаза своим отсутствием. Налогообложение и государственные расходы сводились к минимуму. Зарплаты сами выходили на определенный уровень, а прибыли росли. За два десятилетия после 1960 г. валовой национальный продукт Гонконга увеличивался почти на 10 процентов в год в реальных величинах.

К 1980-м гг. Гонконг стал крупнейшим торговым партнером Китая и обеспечивал 70 процентов его иностранных инвестиций. Он экспортировал больше Китая и в четыре раза больше Индии. Но территория переместила много фабрик в провинцию Гуандун, где имелась дешевая рабочая сила. Так трансформировалась местная экономика. Развивался финансовый сектор и сектор услуг, они могли соперничать с западными.

Восточные магнаты множились, угрожая власти западных «тайпанов». Например, судоходный магнат сэр Я.К. Пао, который начинал в качестве торговца утиными перьями, фасолью и веревками из растительного сырья, захватил столь важные институты колонии, как «Пик Трам» – железную дорогу, по которой трамвайчик ходил на гору, универмаг «Лейн Кройфорд» («Харродс Востока») и паромную службу «Стар-Феррис». Ее тупоносые зелено-белые суда соединяли остров с материковой частью. Новое богатство Гонконга отражалось в его архитектуре и растущем количестве домов, которые мерцали в «неоновых вспышках» [3635]3635
  Hughes, «Hong Kong», 73.


[Закрыть]. С безудержной скоростью башни из стекла и бетона поднимались к небу, а потом их превосходили еще более мощные конструкции. Даже «Гонконгский клуб» изменил место дислокации, пожертвовав дворцом моголов ради высотного монолита. То, что размер имел значение, иллюстрировалось стальным угловатым небоскребом Банка Китая. Его специально проектировали не только для того, чтобы направлять волны плохого фэн-шуя в направлении Дома правительства, но и затенить Банк Гонконга и Шанхая. Британские львы перед «Хонкерс и Шаггерс» уступали место другим – белые каменные львы, которые стояли по бокам входа в Банк Китая, копировали львов из «Запретного города». Они выглядели грозно и устрашающе.

Никто не мог ошибиться в символизме. Китай был на подъеме. Он мог выиграть у империалистов в их собственной игре. Гонконг, если им правильно управлять, сумел бы точно также, если не лучше, послужить китайским экономическим целям под контролем Пекина. Политически восстановление суверенитета становилось необходимым для самоуважения родины. Исходя из аналогий, официальные лица Уайт-холла давно это признали. Даже если бы китайские завоеватели превратили остров Уайт в покрытый пагодами «рай на земле», Британия все равно хотела бы его назад, говорили они [3636]3636
  Louis, «Ends of British Imperialism», 341.


[Закрыть].

Для самого Китая возвращение Гонконга являлось «священной миссией» [3637]3637
  Bonavia, «Hong Kong», 119.


[Закрыть]. Ничто иное не могло смыть невыносимую боль и позор, от которых страна страдала в руках империалистов-варваров. Ничто не могло облегчить положение, которое прокитайские демонстранты в Гонконге называли «агонией наших предков» [3638]3638
  M. Roberti, «The Fall of Hong Kong» (New York, 1996), 51.


[Закрыть]. Один опытный журналист даже отметил «слабо скрываемое желание со стороны китайских лидеров унизить Британию каким-то образом, чтобы очистить страницу истории девятнадцатого века» [3639]3639
  Bonavia, «Hong Kong», 107-8.


[Закрыть].

Наверняка было бы идеально справедливым для возрождающегося Китая навязать Великобритании, из последних сил хватающейся за колониальную власть, неравный договор.

Едва ли Маргарет Тэтчер имела в виду это, когда посетила Пекин в сентябре 1982 г., чтобы решить будущее Гонконга. Она находилась на подъеме после вдохновенной победы над аргентинцами, посему не собиралась позволять китайцам что-то ей диктовать.

Более того, Тэтчер для обозначения китайцев использовала слово «чайнамен» вместо «чайниз», хотя ее и убедили отказаться от использования этого термина.

На самом деле она четко видела схожесть между Фолклендскими островами и Гонконгом. Оба владения – далекие колонии, которым угрожали соседние тоталитарные государства. Претензии Великобритании на обе территории были обоснованы. Однако Министерство иностранных дел детально обсуждало вопросы упреждающей капитуляции.

Премьер-министр жестко выступала против пораженческих настроений в отношении Гонконга. Против дипломатов, которые высказывались за политику умиротворения (вроде сэра Перси Крэддока, посла Великобритании в Пекине), она вела «некий вид партизанской войны». Тэтчер даже склонялась к тому, чтобы удержать Гонконг силой, до тех пор, пока ее не убедили, что Китай – это не Аргентина, а остров не защитить войсками [3640]3640
  P. Cradock, «Experiences in China» (изд. 1999), 175, 176 и 177.


[Закрыть]. Без Новых Территорий, которые составляли 92 процента колонии, Гонконг был невыгоден и несостоятелен. Поэтому Железная Леди сделала предложение китайским лидерам – Парламент откажется от суверенитета над Гонконгом в ответ на продолжающееся британское управление. И это сохранит процветание.

«Достопочтенная Маргарет Тэтчер», как ее называл переводчик, испытывала отвращение при виде Дэна Сяопина и его очевидной жестокости. Он был глухим, маленьким, приземистым, смотрел на собеседницу стеклянными глазами, словно китайский болванчик. Дэн курил, кашлял и все время пользовался белой эмалированной плевательницей. Но премьер твердо стояла на своем и даже настаивала на действенности викторианских договоров.

Дэн пришел в такую ярость, что сказанное им оказалось нельзя перевести. (Наиболее печатным высказыванием было то, что он не может разговаривать с этой «вонючей женщиной»). Премьер-министр была простужена, не смогла договориться с Дэном, подвернула ногу, выходя из Большого Народного Дворца, упала на четвереньки… Злобные китайские журналисты заявили, что она наконец-то решила отвесить земной поклон.

Они ошиблись. Хотя миссис Тэтчер настаивала на тайных соглашениях, к которым приходят тайным же образом, сама Железная Леди перешла к мегафонной дипломатии. На пресс-конференции в Гонконге она повторила, что верит в святость «неравных договоров», четко указав: страна, которая отказывается выполнять одно соглашение, вполне может отказаться выполнять другое.

Пекин отреагировал яростно, снимая оболочку с агрессивности британского империализма. Из-за страха перед столкновением индекс Хан-Сен на Фондовой бирже Гонконга опустился на 25 процентов в течение недели. Цены на недвижимость пошли вниз, гонконгский доллар начал обесцениваться, и его падение остановилось только в 1983 г., когда местную валюту искусственно поддержали американским долларом. Корреспондент «Таймс» Дэвид Бонавиа объявил: «Редко в колониальной истории Британской империи столь сильный урон наносился интересам такого количества людей, за столь короткое время и одним человеком» [3641]3641
  R. Cottrell, «The End of Hong Kong: The Secret Diplomacy of Imperial Retreat» (1993), 92, 90 и 94.


[Закрыть]. Но все, что на самом деле выполнила Маргарет Тэтчер, касалось только переговоров о неизбежной передаче Гонконга. Она сделала их более трудными и растянутыми. Премьер продолжала работать над этим вопросом, предлагая создание демократических структур в Гонконге и проведение референдума под надзором ООН о предоставлении независимости колонии.

Однако вскоре, как заметил сэр Джеффри Хау, логика победила эмоции. Несмотря на дальнейшие колебания и увиливания, она теперь «согласилась, что нужно заключать какую-то сделку, потому что китайцы в любом случае получат все что хотят в 1997 г.» [3642]3642
  Howe, «Conflict of Interest» (1994), 368.


[Закрыть]

Сэр Перси Крэддок, мастер политического анализа, был отряжен для заключения соглашения. Ему не удалось продвинуться вперед. На самом деле он сравнил переговоры с твердыми и не сдающимися китайцами с проходом по грязи на Западном фронте. Но это едва ли была уместная и подходящая аналогия. Больше подходил показ нового фильма в Пекине под названием «Сожжение летнего дворца», в котором меньший упор был сделан на варварстве европейцев, чем на унижении китайцев. В конце концов, посол, который нашел опыт в Китае схожим с опытом лорда Маккартни в XVIII веке, должен был уступить по ключевым вопросам продолжающегося британского суверенитета и администрации.

Крэддок был очень опытным и умелым дипломатом и изящно [3643]3643
  Cradock, «Experiences», 231, 184 и 188.


[Закрыть]завуалировал каждое отступление. Он сохранил лицо, но не мог спасти дело. Как выразился один гонконгский политик, британские участники переговоров могли только «менять местами карты в китайской руке, поскольку их все держали китайцы» [3644]3644
  Howe, «Conflict», 373.


[Закрыть]. Тем не менее, соглашение, которое Хау заключил в 1984 г., оказалось поразительно благоприятным. Попав в брюхо коммунистического дракона, Гонконг не переварят. По крайней мере, на протяжении пятидесяти лет после 1997 года он сохранит капиталистическое лицо. За исключением вопросов обороны и международной политики, территория будет пользоваться высокой степенью автономии. Там создадут избираемую законодательную власть, перед которой будет отвечать исполнительная. (Правда, наблюдалась двойственность мнений относительно того, как станет работать эта машина). Гонконг сохранит свой образ жизни, свою образовательную систему, свои законы, валюту и ставку налогообложения. Не будет никакого вмешательства в свободу слова и собраний. Не будет цензуры прессы. Новый особый административный район даже получит свой флаг.

Если вкратце, то Гонконг должен был воплотить давнишнюю формулу Дэн Сяопина: «Одна страна, две системы». Эта концепция, как сказала ему Маргарет Тэтчер, вернувшись в Пекин в декабре 1984 г. для подписания совместной декларации, гениальна [3645]3645
  Thatcher, «Downing Street Years», 493.


[Закрыть].

Народ Гонконга, в интересах которого (по ее словам) выступала миссис Тэтчер, не был проинформирован о достигнутой китайско-британской договоренности. С ним вообще никто не советовался. Опросы общественного мнения показали, что местные жители предпочли бы сохранить статус-кво. Но поняв, что передачи не избежать, люди радостно приветствовали условия. Казалось, можно быть уверенными в стабильности и процветании.

Не наблюдалось сильного негодования даже из-за непревзойденного творения парламентской глупости – паспорта жителя британских зависимых территорий. Он идентифицировал граждан Гонконга, как британских граждан за рубежом, не давая им права жить в Соединенном Королевстве или в Гонконге. Это оптимистическое настроение сохранялось в 1986 г., когда королева Елизавета стала первым британским монархом, который нанес государственный визит в материковый Китай. Герцог Эдинбургский во время тура выступал с неуместными замечаниями, характерными для него. Он не только хмыкал из-за загрязнения окружающей среды, вызываемого китайскими фабриками, но и отметил, встречаясь с английским студентом, приехавшим надолго в КНР: «Боже, если вы останетесь здесь дольше, то у вас глаза станут узкими» [3646]3646
  Howe, «Conflict», 373.


[Закрыть].

Но когда Хау официально извинился, китайцы не стали раздувать оскорбление. Это предшествовало более обдуманному королевскому вкладу в китайско-британские отношения. Таково было несчастливое прощальное слово Гонконгу принца Чарльза. Вначале его слова распространились среди друзей, а затем неизбежно просочились в прессу. Чарльз говорил о китайских лидерах, как об «ужасающих старых восковых фигурах» [3647]3647
  «Independent», 18 ноября 2005 г.


[Закрыть].

Однако в конце 1980-х гг. уже наблюдалось скрытое напряжение между Лондоном и Пекином. Дэн Сяопин рассматривал претензии Маргарет Тэтчер по скармливанию нравственной ответственности народу Гонконга, как одновременно дерзкие и неискренние. По его мнению, империалисты всегда были нацелены на эксплуатацию. Дэн опасался, что к 1997 г. они опустошат Гонконг. «Следите за этими британцами, чтобы они не сбежали с капиталом», – говорил он [3648]3648
  M.Yahuda, «Hong Kong: China Challenge» (1996), 14.


[Закрыть].

Великобритания, в свою очередь, не доверяла Китаю, который представлял в неразрешимой форме самую острую проблему деколонизации: как предотвратить превращение империалистской гегемонии в националистическую автократию. До того, как покинуть другие колонии, британцы пытались заложить основы демократии. В Гонконге они едва ли это начали. И едва ли это могло быть продолжено без препятствий и помех со стороны «Красной империи».

Первые выборы в Законодательный совет состоялись только в 1985 г. Голосовать могли всего семьдесят тысяч граждан (из населения почти в шесть миллионов). Когда либералы на этой территории проводили кампанию в пользу более широкого, быстрого и прямого права на голосование, они вызвали противостояние нервных капиталистов в Гонконге, а также твердокаменных коммунистов в Пекине. Дэн Сяопин прямо заявил: «Мы не можем принять людей, которые хотят использовать демократию для превращения Гонконга в антикоммунистическую базу» [3649]3649
  Roberti, Hong Kong, 192.


[Закрыть].

Британцы хотели двигаться к конвергенции систем «на поезде-экспрессе, следующем без остановок». Поэтому они капитулировали и стали скрываться, лицемерить и притворяться. Правительство тайно согласилось отложить дальнейшие конституционные перемены и провело ложный опрос общественного мнения для подтверждения, что этого же хотят китайцы из Гонконга. На самом-то деле, они хотели противоположного. Миллион местных жителей доказал это, когда демонстранты вышли на улицы весной 1989 г., протестуя против убийства сотен сторонников демократии в Пекине на площади Тяньаньмэнь.

Никто не пришел в больший ужас от этого зверства, чем Маргарет Тэтчер. По словам ее друга Вудро Вьятта, «она была очень расстроена из-за того, что мы можем передать Гонконг этим ужасным людям, которые совершают подобное со своими подданными» [3650]3650
  S.Curtis (ред.), «The Journals of Woodrow Wyatt», II (1999), 104.


[Закрыть]. Ее ответом было разрешение пятидесяти тысячам главных администраторов и бизнесменов колонии поселиться в Соединенном Королевстве. «Тори» правого крыла выступили против этой меры. Но новый министр иностранных дел Дуглас Хёрд убедительно заявил: «Последняя важная глава в истории империи не должна заканчиваться жалким образом». [3651]3651
  M.Stuart, «Douglas Hurd: The Public Servant» (1998), 351.


[Закрыть]

Конечно, имелись границы и у британской щедрости. И премьер-министр признала: единственный способ защитить народ Гонконга – это сотрудничество с Китаем. Посему Великобритания не отреклась от совместной декларации. В действительности Хёрд обменялся конфиденциальными письмами с китайцами и позволил им кодифицировать уступки в Основном законе, обнародованном в 1990 г. В частности, он согласился, что Гонконгу следует получать только постепенное приращение демократии. В 1991 г. будет восемнадцать прямо избираемых депутатов Законодательного совета, в 1997 г. – двадцать, а в 2003 г. – тридцать (половина от общего количества).

Но произошло ужасающее упущение, последнему губернатору не сообщили об этом соглашении.

Губернатора назначил новый премьер-министр, его друг Джон Мейджор. Крис Паттен был успешным бывшим министром и председателем Консервативной партии. Он потерял свое место во время всеобщих выборов 1992 г., для победы на которых многое сделал. Паттен —динамичный политик, обладающий напористостью, шармом, чувством юмора и щедростью. Он чувствовал необходимость прикрыть жителей Гонконга от так называемых «мясников из Пекина». Он намеревался успокаивать страхи колонии и отвечать надеждам, быстрее расширяя право на голосование и сильнее укрепляя права человека.

Его поддерживали Мейджор и Хёрд (который изменил курс из уважения к премьер-министру). Посему Паттен объявил о своих планах без консультации с китайскими лидерами. Но он сам правильно предсказал их реакцию: «Я думаю, некоторые из них подозревают, что мы в Гонконге, придя к демократии довольно поздно, пытаемся построить какую-то демократическую часовую бомбу, чтобы взорвать их систему, разбив ее вдребезги».

Китайцы ответили в стиле Мао, объявив Паттена «змеей», «наемным убийцей», «клоуном», «грязным обманщиком», «танцором танго», «напыщенной проституткой» и «нарушителем в тройном размере» [3652]3652
  Dimbleby, «Last Governor», 96 и 156.


[Закрыть].

Британские критики, особенно, те из них, что давно занимались Китаем, выступали столь же оскорбительно. Сэр Перси Крэддок осудил опасную и безрассудную политику [3653]3653
  Stuart, «Hurd», 361.


[Закрыть], сказав: Паттен преследует честолюбивые замыслы, «занимает «героическую позу» [3654]3654
  «The Times, 1 июля 1997 г. и 1 декабря 1992 г.


[Закрыть]и успокаивает свою совесть за счет жителей Гонконга.

Несомненно, последний губернатор руководствовался более чистыми мотивами, пытаясь оставить свой след. Он был горячим сторонником системы Вестминстера и пытался компенсировать прошлый конституционный провал Британии и удовлетворить стремления людей, которых ждет поглощение тиранией с красными зубами и когтями. Но Паттен, который не имел опыта в Китае, неправильно оценил ситуацию. Он не понимал, насколько крах коммунизма в Европе усилил паранойю в Пекине, не оценил горечь китайцев из-за того, что представлялось последним примером империалистического сутяжничества.

Заместитель премьер-министра Майкл Хеселтин, который увеличил торговлю в Китае, не был единственным среди коллег Паттена, признавших это. «Как можно ожидать от китайцев признания такого одностороннего подхода настолько близко к 1997 г.? Мы управляли Гонконгом достаточно долго, чтобы ввести демократическую конституцию, если бы считали ее необходимой или желательной. Возможно, нас дискредитировало то, что мы этого не сделали. Но покаяние на смертном одре, независимо от того, насколько оно искренне, казалось очень отличным при взгляде из Пекина… Причина этого изменения отношения в последнюю минуту может заключаться только в том, что мы хотели создать ограничения для правительства на материке, от которых мы сами не пострадали» [3655]3655
  M.Heseltine, «Life in the Jungle» (2000), 459.


[Закрыть].