Текст книги "Тихий гром. Книга четвертая"

Автор книги: Петр Смычагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Вот и скажи.

– Слушай, – сказал Назарка примиряющим тоном и достал папироску. – Вот щас как на бугор перед хутором подымемся, я слезу. Отсель весь хутор, как на ладошке, видно. Даже во дворах и за дворами кой-чего доглядеть можно… А ты по хутору поедешь тихонько, не торопясь, чтоб все видели, что милиционер припожаловал по какому-то важному делу. Заезжай с любого конца, – все равно я увижу, – и нажимай хорошенько, как ты умеешь, требовай, дознавайся. Да опять же не торопись. Тебе надо всего избы три-четыре прошуровать с добрым нажимом. Поискать для виду. А за это время вестовые по всему хутору понесутся. Бабы с кубышками замечутся по гумнам, по баням, по огородам, по амбарам и погребам. А я все это, засеку и на ус намотаю. Понял?

– Чего уж тут не понять-то, – заулыбался Ипат и полез целоваться к брату. – Прям генеральский у тибе разум, Назарка. Стратег! Все! Чербу, солдатишку этого, коленом под задницу, а тибе начальником городской милиции становиться надоть.

– Ишь ты, балбес, как запел! Понадобится, так начальником стану, а поколь мне и тута тепло и уютно, – заявил Назарка, достал карманные часы, когда-то принадлежавшие отцу Сергию, и добавил: – Щас половина десятого… Через час-полтора я к тебе притопаю. И тогда уж не наобум шастать по избам станем, а с точным прицелом. Дуй, брательник!

Выскочил Назарка на ходу из тарантаса и пошел выбирать наилучшую точку для наблюдения.

3

В то же утро из города в хутор направилась еще одна подвода, немного позже первой. В телеге с Виктором Ивановичей ехал молодой мужик с темно-русыми мягкими усиками, с пронзительным взглядом черных пытливых глаз. На голове у него – бараний треух, одет в нагольную шубу с кушаком, на ногах – пимы. Даже хорошо знакомый не враз признает в этом мужике Антона Русакова. К тому же дня четыре не брил он бороду, по совету Виктора Ивановича.

Привез Антон радостные вести о том, что из Петрограда на Урал через Вологду и Вятку идет Северный летучий отряд. В его составе и 17-й Сибирский полк. По пути следования отряд помогает устанавливать Советскую власть на местах.

Но, говорят русские люди, на бога-то надейся, а сам не плошай. Потому еще раньше, до приезда Антона, собирал Федич подпольщиков у Золотой сопки за Уем. Там единодушно было решено: продолжать бороться за установление Советской власти в городе, формировать из рабочих отряды Красной гвардии, находить способы добывать оружие.

Никакие переговоры, мирные сделки с врагами Советской власти, уже испытанные раньше, невозможны. И нет иного выхода, кроме открытой борьбы. Вот на подготовку к ней и направили все свои усилия подпольщики.

Почти все степное Южноуралье прижато было дутовскими казаками. Свободный от них Челябинск, будто спасительный маяк в море, вселял надежду на избавление от разгулявшегося казачества. По согласованию с Федичем, Виктор Иванович решил добыть хоть сколько-то оружия в Челябинске. Для этого и вез Антона в хутор.

Виктор Иванович надеялся уговорить Рослова Тихона отправиться в эту поездку, потому как легче будет ему, чем кому-то другому, пробраться через все казачьи кордоны на трудном пути в сто двадцать верст.

На подъезде к хутору заметили путники одинокого милиционера в стороне от дороги. Сдержал Виктор Иванович Воронка, пригляделся к милиционеру, признал его.

– Наза-ар! – крикнул он. – Чего ты тут шатаешься, волк тебя задави. Садись, подвезу.

– Ехайте, как ехали, – сердито отмахнулся Назарка. – Не до вас тут. Клад я ищу!

– Ну ищи, ищи, волк тебя задави, – негромко проговорил Виктор Иванович и, взглянув на Антона, удивился: – Чего ты туда уставился, как на икону.

– Уставишься, пожалуй, – невесело усмехнулся Антон. – Ведь на этом коне и в этот хутор попадаю я второй раз, а вижу его, хутор-то, впервые, хоть и долгонько тут задержался тогда…

– А балаган-то мой с глубоким подполом найдешь теперь?

– Нет, не найду. Ведь из того подпола хутора-то не видно. А подъехали ночью и уехали ночью… А Василий Рослов, где живет?

– Вон у плотины, справа. Плетень их прямо возле дороги… Изба это Макарова, дяди Васильева.

– Да? А ведь Макар-то с семнадцатым полком идет. Может, и домой заскочить удастся ему. А Шлыков Григорий где?

– По этой же стороне гляди левее. Во-он их двор. И избушка вроде моей.

– А Тимофей Рушников?

– За прудом, тоже налево гляди. Во-он избушка на курьих ножках, пирогом подперта, блином покрыта… Женился он, сказывают. А мужики его председателем Совета выбрали.

– Да ну! Ай да Тима!

– Василий-то вон, кажись, на заднем дворе чего-то делает.

– Не удержусь я, Виктор Иванович, спрыгну, как поближе подъедем.

– А чего ж, спрыгни. Я пока один к Тихону подъеду. Он в кузне, скорее всего. Как обратно поеду, тебя и захвачу. Без тебя к бабушке Матильдушке не поеду.

– Соскучился и я по ней. Она ведь, как родного, пестовала меня в том подполе.

– А ты к Василию-то подойди с заднего двора, шапку поглубже надвинь. Вот и проверишь, может ли тебя узнать знакомый человек.

Доехав до угла рословского плетня, Виктор Иванович придержал Воронка и, высадив спутника, двинулся за ним по дороге. Антон миновал плетень, прошел два звена прясла, остановился, покашляв. Виктор Иванович спустился почти к плотине, потому не видел вверху никого, кроме Антона. А встреча-то интересной должна быть. Остановился, прислушался.

– Бог на помочь, хозяин! – изменил голос Антон. – Работников не нанимаешь ли?

– Нет, – звонко ответила за хозяина Катерина, – сами все переделали!

– А, може, знаете, кому нужны тут работники?

– Да кто его знает, – послышался голос Василия, – вот разве что Прошечка на молотьбу возьмет. Много у его молотить-то еще.

– Да где же он живет, этот ваш Прошечка? – нарочито грубо, но уже своим голосом и даже с командирской ноткой спросил Антон. – Покажи мне его избу!

Василий пошел к пряслу и, не дойдя двух шагов, заорал блаженно:

– Петре-енка! Бес тебе в ребро! Да откуда ты свалился-то? Катя, это Антон, про какого я тебе сказывал… Ну, давай, перелезай сюда, обниму я тебя, родной!

Антон полез через прясло, а Виктор Иванович двинулся своей дорогой. Поднявшись на въезд, услышал железный звон из кузни. Туда и свернул напрямую с дороги.

– Здорово живешь, Тихон Михалыч! – приветливо молвил он.

– Здравствуешь, коли не шутишь, Виктор Иванович! – бодро отозвался Тихон, сдвигая с наковальни уже остывшую железную полосу. – Какая нужда привела тебя сюда? Воронка, небось, перековать?

В молотобойцах у Тихона был на этот раз Степка. С бороной он возился в углу. Виктор Иванович покосился на него, заговорщически подмигнул Тихону и, привалясь к верстаку, как всегда он делал, стал закуривать, угощая табачком и кузнеца. Тихон понял, что разговор у гостя не для лишних ушей.

– Нужда у меня, Тиша, вроде бы и не совсем кузнечная, – замялся Виктор Иванович, поглядывая в угол на Степку. – Уголька тебе каменного не надо ли для работы-то?

– Есть у меня уголек, еще с нашенской шахты ведется. Да кучо́нок я весной выжег, – ответил Тихон, понимая, что главное-то дело не в угле, потому добавил: – Степа, сходи-ка к нам да спроси у тетки Настасьи квасу… Там и покуришь где-нибудь в закутке.

Покурить Степка не прочь, да и понял, что лишний он тут, потому исчез моментально. А Виктор Иванович сразу повернул к делу:

– Казаки-то, волк их задави, совсем ведь зажали нас. И разговаривать с ними без винтовочки совсем невозможно. Винтовочки позарез нужны, Тихон Михалыч! И много бы надо, да взять негде…

– Уж не винтовки ли ковать надумал ты в кузне? – засмеялся Тихон.

– Хоть и хороший ты кузнец, – тоже усмехнулся Виктор Иванович, – но такое и тебе не под силу. А вот достать их ты мог бы, о том и просить тебя приехал.

– Где? – вырвалось у Тихона.

– Челябинск пока без казаков обходится. А там есть комиссар Красной гвардии, Блюхер Василий Константинович. Вот он и поможет нам.

– Непросто с этаким багажом-то проехать такие версты. Казачье кругом! С зерном вой на мельницу и то никак не проскочишь, а тут – винтовки.

– Вот потому я к тебе и приехал. Ты кузнец. Хромой. Едешь на двух подводах с ящиками за углем для своей кузницы… А обратно – с возами… Кто догадается, чего у тебя под углем-то?

– Ну так, – согласно подтвердил Тихон, – а где я найду того комиссара и с какой стати он хромому мужику кучу винтовок отвалит?

– Это уже не твоя забота. Дам я тебе работника, молотобойца, как и положено порядочному кузнецу, вот он все и обделает. У него бумага для того имеется от городского Совета.

– От Совета? – встрепенулся Тихон. – А сказывают, будто казаки всех большевиков поразогнали, каких в тюрьму пересажали, а каких постреляли.

– И постреляли, и в тюрьме полно наших, – вздохнул, а потом лукаво улыбнулся Виктор Иванович, – так ведь не поместятся все в тюрьме-то. Жив Совет! Как видишь, еще и воевать собирается. Прогоним мы их! Не все коту масленица, будет им и великий пост.

Тут Степка с квасом явился, и накурился он, видать, всласть, аж на губе махра присохла.

– И когда это? – спросил Тихон.

– Да как соберетесь, так и в путь. Завтра к утру не поспеете?

– Торопиться надоть. Поспеем, небось. А он кто, этот молотобоец?

– Сболтнул бы коток, да язык короток, – пословицей ответил Виктор Иванович, показав глазами на Степку. В открытую дверь он увидел Ипата Мастакова на тарантасе. – А чего это милиция тут у вас прогуливается?

– Самогонку по дворам ищут, – пояснил Степка, – да реквизировают.

– А-а! – захохотал Виктор Иванович. – Вот оно что! А я думаю, чего это Назарка там по бугру шатается. Видно все оттуда!

Тихон забеспокоился, в дверь выглянул, но Ипат уже проехал их дом.

– Чего забе́гал, – смеясь, поинтересовался Виктор Иванович, – тоже, небось, имеется?

– Есть маленько, – признался Тихон, почесав затылок. – Для случая берегу.

– Ну, ладно Тихон Михалыч, спасибо. Думал, что поуговаривать придется тебя.

– Не то говоришь, Виктор Иванович: терпит квашня долго, а через край пойдет – не уймешь.

– Верно, волк тебя задави, Тиша! Обедать скоро пойдешь?

– Пойду.

– Ну, ешь пирог с грибами да держи язык за зубами. К вечеру я сведу вас.

4

Дарья в тот день с утра постирать наладилась. Корыто, как всегда, под полатями поставила, от порога, недалеко. Думала, часа за два управится она, да ведь поганое корыто везучее, говорят. Затянулась Дарьина стирка.

Василий с Катериной во дворе работали, Федька там, возле них, увивался. К отцу родному парнишка так не лепился, как теперь к Василию. Всего двое их, мужиков-то, в доме. А Федьку мать прозвала хозяином сразу, как только взяли Макара.

Зинка с Патькой на полатях пробавляются. Да Зинка-то и там не бездельничает – пряжу с мотушек на клубок перематывает. Растянет на коленках мотушку – и мотает. А Патьке – ну совсем делать нечего, потому завернулась она с головой в старый отцовский пиджачишко и по полатям катается.

А тут бабка Пигаска в дверь влезла и, не сходя с порога, шепотом вопросила:

– Самогонка есть у тибе, Даша?

– Тебе для какой надобности, баушка?

– Ды ни к чему она мине. Милиция наехала, самогонку ищут. Кланюшка Чулкова, ну, какая за Тимофеем теперь, сказывала. Браточек ейный, Ипатка, рыщет по хутору. Ежели чего есть, дык спрячь подальше, поближе возьмешь. А я еще кой-кого уберегу. – И тут же исчезла старуха, будто ветром вынесло.

Самогонки было у Дарьи чуть больше полчетверти. От Васильевой свадьбы осталось. В подполе у самой лесенки стоит четверть. Искать станут – непременно найдут. Подхватилась баба, достала бутыль, фартуком ее прикрыла и – в амбар. В сусеке в зерно закопала – найди попробуй.

Никто не видел ее: на заднем дворе, стало быть, мужики с Катей. Воротилась в избу Дарья и стирает как ни в чем не бывало. А с полатей то и дело слышится Патькин глухой голосок:

– Зинка, Зин! До бруса далеко еще?

– Далеко, – отвечает Зинка, не глядя. – Ты совсем не в ту сторону и катишься-то.

Хотела Дарья поворчать на девчонку – не свалилась бы она с полатей-то. А тут как раз дверь отворяется и вваливается не один Ипат, а с Назаркой в придачу.

– Давай, Дарья, самогон! – не здороваясь, объявил Назарка с порога.

Обгоняя Ипата, он шагнул вперед, а в это самое время и снесло Патьку-то с полатей да прямо в корыто. Мыльным всплеском окатило блюстителя порядка.

– Ты чего, шельма сопливая! – закричал он на перепуганную девчушку. – Всю казенную обмундировку попортила мне.

Выдернув из корыта Патьку, Дарья стащила с нее мокрый Макаров пиджак и, прижав к груди, стала успокаивать. Милиционеры между тем, обойдя корыто, продвинулись вперед и расселись по лавкам. Видать, притомились на тяжкой работе.

– Гони самогон, Дарья! – снова потребовал Назарка, лишь чуть умолкла девчонка. А Ипат стал закуривать.

– Да нет у мине никакого самогону! – ощетинилась враз Дарья. – Чего ты ко мне привязался!

– Есть!

– Ищи. Хоть всю избу перевороти.

– В избе нет – из амбара принеси! А коли тебе лень, так сами сходим…

– Ах, родимец тибе изломай! Подглядывал, выродок?

– Бог указал, – ощерился Назарка.

– Я т-тебе покажу бога! – Опустив на пол Патьку и грозно повернувшись к Назарке, Дарья обтерла сырые руки, словно готовясь на кулаках с ним сразиться. – Мужик на войне страдает, а они явились тута, два откормленных борова, самогон требовать с солдатки. Глотки что ль, у вас пересохли?

Выступление Дарьи так повлияло на Назарку, что он к стенке спиной прижался и руку на кобуру положил. Но Дарья повернулась круто и, раздетая, выскочила во двор. Там она не к амбару кинулась, а на задний двор. Издали крикнула, увидев лишь Катерину:

– Мужики! Милиция солдатку грабить явилась!

Прихватив вилы с собою, Василий поспешил на зов. Антон от него не отстал и Федька с Катей тоже. А Дарья заскочила в амбар, достала там злополучную полупустую четверть и следом за всеми в избу двинулась.

– О, да у нас тут гости! – молвил Василий, войдя в избу первым.

– Вот она, вся наша самогонка! – объявила Дарья, с прижимом поставив на стол посудину. – Пейте, гостенечки!

– А нам и столь сгодится, – осклабился Назарка, схватившись за горлышко четверти и вставая с лавки.

– Не трожь! – глухо сказал Василий, и, поскольку Назарка не решался отцепиться от посудины, сдавил его руку и отвел. – Ты что же, фронтовичок, на бабий фронт перекочевал?

– Мы реквизируем по заданию начальника милиции, товарища Чербы, – начал было Назарка, но Василий снова даванул ему руку и повернул от стола.

– Вот чего, братки герои. Мы сичас вот с фронтовым другом приложимся да еще два фронтовичка подойдут. Ежели после того остатки какие окажутся, приходите, и вас угостим. А поколь – с богом!

– Ну, Васька, перед законом отвечать будешь, – грозился Назарка, отступая к двери. – Я тебе припомню это!

– Да заткнись ты! – гавкнул на него Ипат и подтолкнул к выходу. – Говорил тебе, что не надоть сюда заходить, поперся. Там и так в тарантасе бутыль полная…

– Помолчи, дурак! – взъярился Назарка и хлопнул дверью.

Только теперь Василий увидел у себя в руках вилы и засмеялся:

– Гляди-ка ты, как на войне к оружию-то привык: заслышал тревогу и – в ружье! Отнеси-ка их, Федя, на место во двор да добежи до дяди Тимофея да дяди Григория Шлыкова, пущай придут поскорее.

– А ведь у меня тоже руки зачесались, – подал голос Антон, раздеваясь у порога. – Да уж больно трусоваты милиционеришки.

– Как же им трусоватым не быть, – пояснила Дарья, убирая корыто, – пакостники. Солдаток да вдов обирают, а тут мужики на их поднялись… Катя, пока не разделась, добежи до погреба, принеси огурцов да капусты.

– А знаешь ли ты, тетка Дарья, кто к нам нагрянул-то? – спросил Василий, раздевшись и воротясь с Антоном к столу.

– Да откудова ж мне знать-то?

– Командир это мой фронтовой, Антон Петренко. И друг до гроба. Спас он меня однажды спиртиком после купания в ледяной воде да под дождичком. Дак как же не угостить мне его теперь!

У Дарьи так и горело все в руках, в момент навела порядок в избе, стирку свою попрятала, будто ее и не было. Да Катя еще помогла. В четыре руки взялись они стол готовить. Но раньше приглашенных появился тут Виктор Иванович. Хотел он Антона забрать, да самому пришлось остаться.

– Любимая весть, как покличут есть, – пошутил он, присаживаясь к столу и подмигнув Антону едва заметно: дело, мол, начато. – Ну, фронтовики, небось, есть о чем вспомнить. Переворошили окопное житье?

– Такое, Виктор Иванович, до смерти ничем из головы не выбьешь, – ответил Антон. – И хотел бы забыть, да не забудешь.

– Ну, тебе-то, кажись, есть чего вспомнить и из мирной жизни, – лукаво улыбнулся Данин.

– Есть-то есть, – возразил Антон и привычно потянул себя за ус, – да не с кем того съесть.

– И то правда… Ну, с бабушкой Матильдушкой наедитесь вечером, волк вас задави.

Кроме Василия, никто, конечно, не понял этого разговора. А Катерина, уловив некую таинственность, молча пыталась проникнуть в смысл иносказаний. Молчала она и потом когда пришли Тимофей и Григорий, когда, цепляясь одно за другое, полились воспоминания. У нее тоже была своя тайна, только ей одной известная.

Незаметно сумерки нахлынули, скотину пора убирать на ночь. Огня еще не зажигали. Мужики собирались расходиться. Но тут, незваный, пожаловал Тихон.

– Дак ведь я уж готов, Виктор Иванович, – возвестил он, едва успев раздеться. – Девчонки тут бегали наши, сказали, твой Воронко возле старой избы стоит. Вот я и настиг тебя.

– И телеги смазал? – весело спросил Данин. – Ну, присаживайся к нам.

– Нет, не мазал телег, – возразил Тихон, садясь, – на сани ящики поставил.

– Что так?

– Нога моя сказывает, что снег пойдет. Да он уж начинает вон.

Все оглянулись на окна. Снег, и верно, кружился большущими хлопьями, оттого потемнело раньше времени.

– Эт куда ж ты наладился, Тиша, по такой-то погодушке?

– Уголек хороший вон Виктор Иванович разнюхал в Челябинске, и недорогой, говорит.

– Останешься ты без последней ноги, – запричитала Дарья, учуяв нутром какую-то опасную тайность. – И далеко, и дорога-то еще не санна́я, не теле́жная, да и казачня кругом рыщет…

– Ну и запела ты, Дарьюшка, – перебил ее Виктор Иванович. – Да у него помощник будет. Вот Антон знает, где тот уголь, и во всем другом поможет.

– Да не слушай ты ее, – отмахнулся Тихон. – Баба мелет, да кто верит.

– Рано выехать-то намерен? – спросил Виктор Иванович. – Антон к тебе подойдет.

– Часиков бы в шесть не мешало двинуться. Светает поздно теперь, и день короток.

– Ну, тогда вот чего, мужики, – объявил Василий, – нальется тут еще по маленькой всем и – по домам.

Так и сделали. А когда все гости разошлись и разъехались, когда Василий с Катей и Дарья с Федькой прибрали на ночь скотину и направились было домой, Катя вдруг предложила:

– Вась, давай снег из двора уберем, чтоб завтра меньше с им возиться.

– И я с вами! – вклинился Федька.

– Нет, Феденька, ты и так весь день работал, а теперь отдохни. Сказку почитай девчонкам. Вон как им глянется, когда ты читаешь. Беги, родной!

Федька нехотя подался в избу, а Василий, неся из-под сарая лопаты, спросил:

– Зачем ты его выпроваживаешь? Пущай бы с нами на воле побыл.

– Васенька! – громко зашептала Катя, дождавшись, когда хлопнула избяная дверь за Федькой. – Весь денек все люди да люди вокруг нас. Поговорить не дадут.

– И чего тебе такое враз говорить захотелось? – Перехватив черенки лопат в одну руку, Василий обнял ее, страстно прижал к груди и, отпуская, спросил: – Что за тайность такая завелась у тибе?

– Тайность, Васенька, обчая у нас с тобой, а знаю об ей только я одна.

– Ну вот и сказывай.

– Понесла я, родной! – трепетно, навзрыд сообщила Катя, варежкой протирая глаза. – Уж недель пять, наверно, как заметила это, а сказать все боялась…

– Эт отчего же?

– Ой, какой же ты бестолковый-то, Вася! Да изверилась я, милый. Долго ведь ничего не было! Думала, так и засохну на корню, подружкой твоей останусь… После того, как свекор-то со свекровушкой уделали мине, все могло случиться. Вот и думала, что изувечили они мине на всю жизню. А вот бог-то не забыл нас…

– Ну вот и память обо мне останется.

– Ты чего это?

– Да ведь жизня-то, видишь, какая. Вон дядь Тихон – калека, и то в Челябинск засобирался.

– А зачем он туда?

– Не знаю. Да уж не за семечками, наверно, и не за углем. И Антон не сказал. Стало быть, и знать нам того не следовает. Он ведь, Антон-то, еще перед войной из-под смертного приговора из тюрьмы удрал…

– Ба-атюшки, страсти-то какие!

– Помнишь, как я к тебе первый раз, еще до отправки-то, приехал? А ты сказывала, что обыск у вас был…

– Ну?

– Вот в тот день он удрал из тюрьмы, его и искали, да вас с баушкой испужали. А как поехал я в ту ночь домой, тут вот, возле хутора, на свертке к Даниным, Виктора Ивановича догнал. Да подводу-то он вперед отпустил, а меня у поворота остановил. Будто бы закурить… Ничего я тогда не понял, а он как раз Антона и вез к себе…

– Страсти-то, страсти какие, господи! – удивлялась Катерина. – А тут он сидел тихоней, говорил мало и одет по-мужичьи, просто.

– Одет просто, а на языке речей со сто. На гармошке играет он и песни такие поет, что в старое время за их с каторги бы не вылез. Хоть и помолчать, когда надо, умеет. Чистый артист! Как домой-то мы поехали с Гришею, он уж в то время членом полкового комитета был.

Снег все гуще валил и валил неторопливыми хлопьями, снова покрывал убранную часть двора, засыпал овчинные воротники работников, а Василий и Катя еще азартнее гребли в две лопаты. Снег пока не слежалый, мягкий, пушистый, легкий. И работа была веселая, праздничная. Нисколько не мешала она разговору.

От кутного окна во двор падал свет и, дробясь в тысячах снежинок, сказочно сверкал разноцветными огоньками и рассеивался.

5

Не впервой Виктору Ивановичу ждать и встречать тайные оказии. Две недели в четырнадцатом году летом ходил он встречать Антона за хутор в условленное место. Жандармы решили тогда перевести Антона из челябинской тюрьмы в троицкую. А друзья в пути хотели освободить его. Перехитрили их жандармы. Напрасно ходил.

И снова ждет Виктор Иванович Антона с той стороны. Но тогда лето было, тепло, а теперь зима лютая подступилась. Правда, в поле встречать и не требовалось, но приезд Антона с Тихоном уловить надо своевременно и встретить.

Перед отъездом судили они так и этак. Выходило, что на поездку потребуется никак не меньше шести суток.. Время это провел Виктор Иванович в бурных городских делах, а теперь вот вторые сутки в хуторе мается ожиданием: оружие на место сопроводить надо, в поселок Ново-Троицкий, под городом. Без провожатого там их не признают. Всего три человека доступ к тому тайнику имеют: Федич, Дерибас и Данин.

День был пасмурный. Косматая поземка седой ведьмой по степи металась, в хуторе сугробы возле дворов наставила. Пока было светло, много раз выходил Виктор Иванович на бугор за бывшую свою усадьбу, где жил теперь Демид Бондарь. Оттуда хорошо видна рословская изба, да и почти вся улица за прудом проглядывается. А как свечерело да загустела поземка, ничего не смог он там разглядеть и вернулся к себе во двор.

Сыновья тут уборкой вечерней занимались.

– Дай-ка мне вилы-то, Ваня, – обратился он к младшему. – Мы тут доделаем все с Романом, а ты беги к Рословым, побудешь там со Степой. А как дядя Тихон приедет, мне скажешь. Лети!

Ваньке такое поручение как раз в пору. Он и без того пошел бы туда после ужина непременно. И вовсе не к Степке рвался на свиданку, а манили, настойчиво звали его румяные, как ясная утренняя заря, Ксюшкины щеки с ямочками. Дышать он возле них переставал!

И ведь давным-давно знал он ее, и щеки эти всегда видел, но не обжигали они его раньше-то. А вот недель шесть назад на молотьбе, – солому они вместе от молотилки убирали, – как тронула она его плечом да будто случайно огненной щекой его щеку задела, словно спичкой по коробку, – тут и у парня внутри запылало доселе неведомое пламя. Скоро после этого у них и до тайных свиданий дело дошло.

Сегодня как раз идти надо, а его туда и посылают. Бросился Ванька в избу, чуток получше приоделся там. На ходу пожевать успел и – только его и видели.

Не укрылась от отца эта поспешность, и огонек, вспыхнувший в сыновьих глазах, приметил и понял его безошибочно. Потому, складывая навоз в розвальни, стал перебирать в уме рословских девок: Галька у Тихона мала еще; Нюрка деда Михайлы хоть и близка к той поре, да тоже еще жидковата, как семечко в недозрелом подсолнухе; а вот Ксюша-то как раз, видно, то и есть, что поджигает парня. Ну, что ж, девчонка славная…

– Ты, Рома, не подглядел себе какую-нибудь подружку? – осторожно спросил Виктор Иванович, подгребая натрушенную солому, когда сын проходил мимо него с полным навильником.

– Нет, – ответил Ромка и засовестился, издали добавив: – Ни к чему мне подружки, друзья есть.

– Так-то оно так, – возразил отец, – да никуда ты не денешься, как время придет.

Сын явно увертывался от такого разговора, и Виктор Иванович отступился от него.

* * *

Завывала в степи разгулявшаяся вьюга, наметая где-то сугробы, а в иных местах вылизывая, будто помелом, снег до земли. Антон, бросив тулуп на уголь, давно шел за подводой, прикрываясь от бокового ветра рукавицей и греясь на ходу.

Верст десять-двенадцать оставалось до хутора, говорил Тихон еще засветло. Давно уж потемки окутали все вокруг и ночь придавила, а впереди ни единого огонька не видно. Встретится в стороне промерзший березовый колок, и опять, кроме летящего колючего снега, ничего не видно в этой пустыне.

Тихону тоже давно хотелось бы пошагать за санями, кровь приостывшую разогнать, да куда же на деревяшке ускачешь по такой убродной дороге! А ее и нет вовсе, дороги-то. Лошадки куржаком покрылись, тянут с трудом. Заметно сдали они, особенно на обратном пути.

Сидя поверх воза на охапке соломы, Тихон опустил на плечи высокий воротник тулупа, протер глаза и стал вертеть головой по сторонам, надеясь угадать местность. Давно уж должны были попасть они на заимку Зеленую, а ее все нет и нет.

Бороду подергивал, глаза тер мужик, а вьюга слепила их, не давала прозреть. И тут шагах в тридцати по ветру увидел он колок. Вроде знакомый, а где он находится, не может сообразить Тихон. Натянул вожжи, сбросил тулуп и двинулся к тому колку.

От саней-то хорошо пошел – снег тут мелкий, – а чем ближе к леску, тем уброднее. Проваливается деревянная нога, и никак ее не вытащишь и не переставишь. Хотел уж лечь да катиться по снегу-то. И тут услышал сзади:

– Куда ты, Тихон Михалыч? – Антон догнал его.

– Да вот, колок вроде бы знакомый: вон – березы, по ту сторону осины есть, и тальник внизу. Там вон крохотный родничок должен быть, да теперь не сыскать его.

– Ну, а ежели тот самый колок, тогда что?

– Тогда, стало быть, Зеленая у нас на той стороне и чуток сзади. Не попали мы в нее. Теперь надо держать поправее малость.

– Да колок-то все-таки тот или не тот?

– Кажется, тот, да в такой темноте и ошибиться недолго. А кругом-то ничего не видать… Вот чего, Антон Васильевич, дойди-ка вон в тот конец и погляди, нет ли там межевого столба. В сторонке, на чистом месте стоять он должен.

Антон бросился в указанном направлении вдоль колка, и вскоре донесся оттуда голос, но слов не разобрал Тихон и стал разворачиваться в обратный путь. Антон догнал его у подвод.

– Есть там столб, – сообщил он, – старый, а снег вокруг него до земли вымело.

– Ну, теперь скоро дома будем, – сказал Тихон, влезая в тулуп и садясь на воз. – Чего бы мы теперь делали, ежели б на телегах поехали?

Качнув сани в сторону, лошадь стронула их и потянула. А Тихон, легонько подергивая правую вожжу, не неволил кобылу, а лишь подсказывал направление, приговаривая:

– Домой, домой, Машка, домой!

И лошадь, словно понимая хозяина, приободрилась и веселей зашагала. Вторая не отставала ни на шаг. Скоро, почувствовал Тихон, в иных местах под полозьями поскрипывала гладкая, накатанная дорога. Теперь вожжи Машке не нужны: сама дорогу домой найдет.

Наверно, часов десять было, как въехали они в хутор. В редкой избе огонек: не было керосина у крестьян. Во дворе, прежде чем выпрягать лошадей, Тихон спросил:

– Выгружать станем товар али как?

– Да ведь Виктор Иванович подойти должен. Вот он и скажет, что делать.

– Ну, выпрягай лошадей поколь, а я на задах местечко присмотрю. Наверно, спрятать придется.

На заднем дворе подошел Тихон к большому зароду соломы. С ближнего конца, откуда берут ее постоянно, поземкой успело ровно припорошить солому. А в центре темное пятно виднеется, вроде бы пустота. Уж не зверь ли какой ночевать устроился тут? Вернулся, взял вилы и, держа их настороже, стал подходить к зароду, а дырка-то вдруг расширилась.

– Что ты, дядь Тихон, запороть собрался нас, что ли? – послышалось оттуда. А потом поднялись, отряхивая с себя солому, Ванька Данин и Ксюшка.

– Черти вы косолапые! – похолодел весь Тихон. – Нашли местечку. Да ведь я и впрямь пырнуть мог! С ума сошли, негодники… Слышь, Иван, добежал бы ты домой да отца бы сюда кликнул поскорейши.

– А для того я тут и был, чтоб папашке сказать, как приедете.

– Уследил бы ты нас, дозорный, когда б я не зашел сюда.

Ксюшка щукой нырнула в свой двор, а Тихон с Иваном к Антону вышли. Но Иван уж не задержался тут, проскочил к воротам и исчез в снежной замети. Убрав лошадей и развернув сани оглоблями к воротам, пошли мужики в избу. Там Настасья хлопотала об ужине.

– Чего ж вы так долго-то? – ворчала она, бегая от печи к столу. – Я уж думала, стряслось чего. Да и буран вон какой расходился, свету не видно.

Успели мужики и рюмочкой погреться, и щами закусить, но до чая еще не дошло дело. А тут и Виктор Иванович явился.

– С приездом, волк вас задави, путешественники!

– Спасибо. Чай пить с нами, – ответил Тихон. – И стопочку могу поднести по такому случаю. Помиловали нас милиционеры, а она, родная, нам самим с дорожки-то, ой, как сгодилась! До костей просквозило, хоть и в тулупе.

– Уголек, видел я в санях, добрый привезли, – сказал Виктор Иванович, присаживаясь к столу. – Настасьюшка, ты самовар-то поставь нам на стол да иди отдыхать. Чего тебе возле нас маяться? Вставать-то ведь рано.

Хозяйка не перечила. Ушла в горницу и дверь за собой плотно прикрыла, чтобы дым от их проклятущего курева туда не попадал.

– Ребятишки спят? – спросил Виктор Иванович, взглянув на полати.

– Спят.

– Чего задержались-то?

– Туда хорошо доехали, – отвечал Антон, – да поздно вечером уж добрались. А на другой день, пока Блюхера отыскали, пока товар получили – опять уж вечер. За углем на станцию на следующий день заезжали. Бесплатно приказал отпустить угля. Словом, в Ключах оказались мы на шестой день к вечеру. А там – казаки. Не так чтобы здорово привязывались они, но пришлось Тихону Михалычу поработать – коня хорунжему подковал.

– Да там и ковать-то не надо было, – вставил Тихон, – у одной подковы шип сбился. Дак ведь кузнец-то был у их. Проверял он нас…