Текст книги "Тихий гром. Книга четвертая"
Автор книги: Петр Смычагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
– Ну, пущай погуляют, – согласился Иван Корнилович, – а мы с тобой, сват, выпьем еще по одной.
У Агафьи в мозгу смутная тревога завозилась. Разбудила Настю и велела ей осмотреть все вокруг избы, в палисаднике, по хутору пробежать.
Тем временем Кестер, в котором жила неистребимая немецкая аккуратность, выпив вторую рюмку после предложенной «еще по одной», строго спросил:
– А когда мы венчать, молодых повезем?
– Как выспимся, так и поедем, – объявил свое мнение Иван Корнилович.
– Э-э, нет, – возразил Кестер, – проспать можно и до вечера. Надо ехать в десять часов, не позднее, а для этого теперь же ложиться спать. Объявляй молодым свое решение, Иван Корнилович, и мы домой пойдем.
– Да и где же они, молодые-то наши? – воззрился Чулок на жену.
Агафья, чувствуя недоброе, ответить ничего не могла, но подоспела Настя и объявила всем, что пробежала она по всему хутору, вокруг своей избы все углы обследовала, но никого не обнаружила. И добавила:
– Еще спать не ложилась я, собирались они с Нюрой Рословой Колю домой проводить.
– У нас и сидят они! – обрадовалась Берта.
– Пойдем домой, мама. – Иван Федорович тяжело поднялся из-за стола.
Вскочил и Чулок, засуетился:
– Чего ж вы пешком-то пойдете, сват! Я вас отвезу да захвачу оттуда Кланю. Негоже оставаться ей там до венца.
Подкатили они к Кестеровой усадьбе, когда вот-вот должна была проклюнуться заря на востоке. Петухи перекликались по хутору. Берта в тревоге первая вывалилась из ходка и устремилась в дом. Не успели Иваны коня привязать у ворот да крыльца достигнуть, как вернулась хозяйка и, сообщила скорбно:
– Николай спит один, а Клани и здесь нету.
Заходили, заметались мысли в старых головах. Прикидывали так и этак – ничего объяснить не могут. Первым Иван Федорович на след выбился:
– Проспал дурак невесту! – и выругался по-грязному. – Буди́ его, мама, скорей! Может, успеем.
– Чего? – все еще не понял пьяный Чулок. – Чего успеем-то?
– Пока не обвенчалась твоя дочь с другим, Иван Корнилович! – грубо ответил Кестер и бросился запрягать в линейку самого резвого коня. – Бери мою маму к себе и гони в Бродовскую. Мы с Колькой догоним вас. Дуй без оглядки!
Никогда в жизни эти хозяева не гнали так бесшабашно коней, как в этот раз. Пена с них летела клочьями. До Бродовской доскакали за полчаса либо чуть поболее. В рассветной серости возле коновязи у церкви признали рословских коней, и своих тут же оставили.
– Ну, понятно, Степка с ней венчается! – выкрикнул. Кестер, злобно дернув Кольку за рукав, когда шагали они к па́перти.
В храм вломились шумно, в то время как седенький отец Сергий, закончив венчание, благословил молодых. И тут увидели, что из-под венца выходит с невестой не Степка вовсе, а Тимофей Рушников, солдат. Много с ним не поговоришь, да и опоздали непоправимо. Чтобы хоть как-то сорвать зло, Кестер подскочил, к невесте и ухватил ее за фату.
– В чужом, платье венчалась, паскудница! Колька тебе купил его. Снимай!
– Отцепись! – побелел Тимофей и резко потянул невесту от Кестера. – Уплачу я за ваше платье.
– Недостойно ведете себя, гражданин, – урезонил налетчика отец Сергий. – Учитесь выдержке вот у этого молодого человека, – показал он на Кольку. А тому хоть и было неловко, но ни злости, ни большого сожаления по поводу случившегося не чувствовал он.
Берта слезу пустила, Иван Корнилович крякал и кряхтел беспомощно. А Кестер, уразумев, наконец, что дело уже ничем и никак не выправить, руганулся от всей души, – так что отец Сергий только седой головой покачал, – и опрометью рванулся к выходу.
Возле коновязи посадил он к себе в линейку Берту и Кольку, потому как всякое родство с Чулком, не успев начаться, так бесславно кончилось. Иван Корнилович поехал за ними в тоскливом одиночестве. К дочери не подошел даже, проклял ее в душе и отрубил напрочь, как лист капустный от кочана.
«Пущай ремками трясет с этим голодранцем, – думал он. – В такой терем не пошла, в землянку полезла, дура стоеросовая!.. А ведь в девках-то вроде послушная была, податливая, сговорчивая. И как же она решилась на такой позор?!»
Ребята отъехали от церкви чуть позже. Молодым предстояло еще Доиграть свадьбу, завершить ее хоть небогатым обедом.
– Ну, спасибо батюшке, – говорил Тимофей, сидя в ходке и прижимая к себе Кланю. – Ведь как побудили его середи ночи, скорехонько снарядился он, будто солдат по тревоге.
– Да, – вторила ему Кланя в лихорадке тревоги, – замешкайся он хоть маленечко – не успеть бы с венцом-то.
Степка видел загнанных коней Чулка и Кестера, понял, что поедут они обратно не спеша, потому шевельнул своих отдохнувших и еще до выезда из станицы обогнал их.
– Молодец Степка! – похвалил Ванька, вертясь сзади на дрожках. Весь он был засыпан дорожной пылью. – Так им, старым чертям, и надо. Пущай не сильничают девку! Правда, Кланя?
– Правда, правда, – поддакивала она, греясь под шинелью у Тимофея.
– А куда им теперь торопиться-то? – вопросил Степка, оборотясь. – Все дела у их переделаны, свадьба кончилась. Пущай спать ложатся.
– Эх, а у нас ведь и гармошки-то нету, – посетовал Ванька.
– Егора Проказина позовем. Небось, не откажет солдат солдату, – раскрывал свои планы Тимофей. – Ганьку Дьякова покличем, Кланиных подружек – для веселья…
7
За половину перевалило непонятное, странное лето семнадцатого года. Изо дня в день что-то происходило в Петрограде. Но что именно там происходило, не знал темный мужик. Если бы даже получал он газеты, то разве смог бы разобраться во всей немыслимой путанице партий, программ, направлений. Все они спорили, куда-то звали – непосильно такое темной мужичьей голове.
Редко в хутор попадала местная газета, но можно ли было понять, куда она клонит, потому как все партии взахлеб «заботились» о народе, «спасали» многострадальную Россию. От кого спасают, кто ее, матушку, губит – не разберешь! Больше всего на большевиков поливали: они и Россию Вильгельму продали, из-за них и на фронте поражение вышло, потому что брататься с немецкими солдатами подбивали.
Фронтовики чуть больше понимали во всем этом, но и они толком-то ничего не могли объяснить. Чаще слухами пользовались. Поедет хуторянин по делам в город, там знакомого грамотного человека встретит, тот ему растолкует, что сам знает. Но один встретит знакомого с большевистскими взглядами, другой – с меньшевистскими, третий – с эсеровскими, а четвертый и вовсе от кадета или от монархиста новостей наберется.
В хуторе все это смешается, еще чудовищнее перемелется и перекосится, оттого в голове у мужика непроглядный туман образуется. Но некоторые мужики поумнее, отбросив городские россказни и проветрив голову в поле на крестьянской работе, рассуждали проще и понятнее. Раз царя скинули, все равно должны мужику землю дать. Иначе для чего же его прогнали?
Но на деле-то ничего пока не менялось. Обносились все, город почти ничего не мог дать деревне. Война, как громадная черная яма, поглотила все.
В. И. Ленин писал тогда в тезисах к «Политическому положению»:
«… Никаких иллюзий мирного пути больше, никаких разрозненных действий, не поддаваться теперьна провокации черных сотен и казаков, а собрать силы, переорганизовать их и стойко готовить к вооруженному восстанию… Переход земли, к крестьянам невозможен теперь без вооруженного восстания, ибо контрреволюция, взяв власть, вполне объединилась с помещиками, как классом».
Но до мужика эти слова не дошли тогда.
Убедившись в том, что меньшевики открыто ведут соглашательскую политику, идут на сближение с буржуазией и во всем ее поддерживают, руководители Троицкой организации РСДРП во главе с Ф. Ф. Сыромолотовым вынуждены были распустить ее, чтобы создать большевистскую партийную организацию, свободную от предателей интересов народа. Начинать пришлось с образования оргкомитета.
Существовал в городе и Совет рабочих и солдатских депутатов. Исполком Совета в основном состоял из меньшевиков, беспартийных солдат 131-го запасного полка, казаков и малой части большевиков, сгруппировавшихся в рабочей секции.
Но даже такой Совет казался местной буржуазии бельмом в глазу, и терпеть его не хотели. Не деревенские мужики, городская верхушка знала, для чего создаются такие органы правления. Думали лихорадочно, действовали без промедления.
На квартире купца и хозяина электростанции Башкирова собралась небольшая группа старших офицеров запасного полка во главе с начальником гарнизона казачьим полковником Кузнецовым. Среди этой компании не было ни одной женщины. Пили немного, курили отчаянно. Сначала обговорили все новости. Споров не возникало, так как собравшиеся были единомышленниками. Но не для того собрал их Башкиров, чтобы поболтать о новостях.
– Господа! – властно и громко обратил на себя внимание хозяин. – Надеюсь, всем известно, что в июне заседал Всероссийский казачий круговой съезд в Петрограде и что товарищем председателя был на нем наш оренбургский офицер Александр Ильич Дутов. – Он сделал паузу и, увидев дружные согласные кивки, продолжал: – А ведомо ли вам, Андрей Спиридонович, что, вернувшись на родину, Дутов собирает вокруг себя офицеров, юнкеров, надежных казаков, чтобы захватить власть в Оренбурге? К этому и нам готовиться надо.
– А ведомо ли вам, господин Башкиров, – ответил Кузнецов, самодовольно подправив крючки жестких усов, торчащие вверх, – что я уже принял надлежащие меры на этот счет? – Уловив вопросительный взгляд хозяина, полковник разъяснил: – Сейчас валом валят с фронта переодетые офицеры. Эти люди нуждаются в деятельности, и я по мере сил удовлетворяю их потребности. Создан так называемый Союз эвакуированных солдат. Полковой комитет запасного полка – полностью наш. Это мои люди вывели всех казаков из состава Совета рабочих и солдатских депутатов.
– Какой же идиот, какой дурак придумал эту глупость, чтобы мужики управляли государством? – подхватил мысль Башкиров. – Набрали в Совет безграмотных, тупых Ванек и собираются править уездом. Что они понимают, куда же они приведут государство?
– Да они и задницей-то своей управить не могут! – закатился смехом старенький, седой полковник Елагин, командир запасного полка, и хлопнул себя по тощим ляжкам.
– Веками было устроено, – перебил его Башкиров, – рабочему – станок, мужику – соха, солдату – винтовка. Править государством найдутся люди поумнее и пограмотнее.
– А по-моему, – сказал Кузнецов, рывком вставая со стула, – арестовать весь этот паршивый Совет – и дело с концом!
– Когда отправляются очередные маршевые роты на фронт? – поинтересовался Башкиров.
– Через две недели, – ответил командир полка Елагин.
– Вот и объяснить солдатам, – продолжал наставительно Башкиров, – что их посылают на фронт, а советчики здесь отсиживаются. Думаю, что солдаты сами их арестуют и заберут с собой на фронт. А вы, Андрей Спиридонович, – обратился он к Кузнецову, – останетесь в тени и с чистыми ручками.
– Мысль толковая, – согласился полковник. – А я ведь хотел солдат послать для ареста да в тюрьму их всех запереть.
– Ну, знаете, – возразил Башкиров, отметив про себя тупость полковника, – теперь не те времена, чтобы так лихо и просто поступать. Такими действиями вы бы восстановили против себя и солдат полка, и всю городскую чернь. А это, согласитесь, вовсе не то, что нам нужно.
Видимо, лишь теперь, трезво оценив обстановку, полковник понял истинную цену своей казачьей лихости и тут же заторопился отступить в тень. Был он красив и строен, несмотря на свои шестьдесят лет, крепок, высок ростом. Седина на висках и седая бородка клинышком не портили привлекательности.
Надев фуражку в передней, будто случайно локтем задел полковника Елагина, примолвил:
– Так вот и действуйте! Я думаю, офицеры справятся с такой задачей. Да поумнее с солдатами-то, потому что с нас за все спросится.
– Да уж как-нибудь с божьей помощью управимся, – проскрипел, усмехнувшись, Елагин. Прожив немалую жизнь, он, видимо, не очень боялся не только ответственности, но и самой смерти.
Через два дня в казармах запасного полка завыла и завизжала вся офицерская свора. Личный состав полка постоянно менялся, все время пополняясь. Через несколько недель отправлялись на фронт маршевые роты. Офицерам из Союза эвакуированных солдат, переодетым в солдатскую рвань, легко работалось в этой массе. Люди мало знали друг друга, потому незнакомый солдат в только что сформированной роте не вызывал никаких подозрений.
– Братья фронтовики! – орали пришельцы. – Что же вы смотрите на окопавшихся в тылу дармоедов! Вы на фронте кровь проливали, а ваши жены, сестры, матери по́ миру ходят, кусок хлеба выпрашивают у тех же дармоедов.
– Не верьте большевикам, они губят народную революцию, продают Россию немцам, а сами отсиживаются в Советах. Арестовать их и отправить на фронт с маршевыми ротами.
– Вступайте в Союз эвакуированных солдат! Только через него мы добьемся своих гражданских прав и улучшения жизни наших семей. Солдаты, вступайте в свой родной Союз!
– Братцы! – визжал очередной офицерик в драной шинели и для пущей убедительности измазавший рожу ваксой. – На днях нас отправят на фронт, а такие же солдаты, как и вы, прохлаждаются в большевистском Совете рабочих и солдатских депутатов. Сколько маршевых рот ушло с тех пор, как они там засели?!
– Казаки все до одного, покинули этот паршивый Совет, они поняли, что он губит революцию.
– А вот этого не следовало говорить, – зашептал в шуме толпы мазаный. – Вы забываете, с кем говорите! У мужиков с казаками дружбы давно нет.
– Арестовать весь Совет и послать с нашим эшелоном на фронт! Пущай и они пороху понюхают. А заместо их можно и других в Совет посадить! – Это уже настоящий солдат, подогретый агитаторами, запел с их голоса.
Целую неделю надсадно драли глотки господа из Союза эвакуированных солдат, не давая опомниться темным, ничего не понимающим солдатам. А когда разогрели эту серую массу до нужного предела, в полку состоялся митинг, на котором все повторилось, как по нотам, и солдаты приняли решение: при очередной отправке маршевых рот арестовать солдат-членов Совета рабочих и солдатских депутатов и отправить их на позиции. Отдельно о коммунистах в том постановлении ничего не говорилось. Но и такая победа радовала офицеров и казачьих вожаков.
Отправка двух маршевых рот состоялась в воскресенье. После завтрака роты повели на Михайловскую площадь и поставили перед церковью, где отслужили молебен. Потом священник окропил солдат святою водой и сказал трогательное напутственное слово. Говорил он долго и в заключение пожелал доблестным воинам одержать победу над врагом земли русской.
А в исполкоме, ютившемся в неудобном здании пожарников, по случаю воскресенья никого не было, кроме дежурного. Сухой чернявый парень лет восемнадцати, Степка Захаров, был сыном типографского наборщика. Через отца его судьба давно была связана с подпольщиками. Правда, тогда он и не знал, для чего велят ему поступать так или этак.
Скажем, собирались они летом четырнадцатого года на рыбалку, и отец зачем-то велел ему надеть чужую студенческую куртку, лечь на телегу вниз лицом, голову прикрыть тоже форменной студенческой фуражкой и делать вид, будто спит. В дороге он и на самом деле уснул.
А вечером в тот день всему городу стало известно, что из тюрьмы сбежал опасный государственный преступник. Степке и в голову не приходило тогда, что в студенческом одеянии он играл роль Алексея Куликова. Отец рассказал ему обо всем недавно, поскольку сын уже три года работает печатником в той же типографии, немало всяких листовок, воззваний тайных напечатали они. Приходилось их расклеивать ночами.
Этот парень был своим человеком в исполкоме горсовета, выполнял мелкие поручения, часто бегал за рассыльного, потому и просили его подежурить иногда в нерабочее время.
Утром зазвонил телефон, Степка подошел к нему, и ответил, что исполком Совета рабочих и солдатских депутатов слушает.
– Кто у телефона?
– Дежурный, Степан Захаров.
– А кто из руководящих работников есть?
– Никого нету.
– Вот что, Степан Захаров, приказываю немедленно собрать в исполком всех депутатов-солдат. Быстро!
– А кто это приказывает? – не растерялся Степка.
– Союз эвакуированных солдат. Выполняй!
Союзы, советы, комитеты, комиссии множились в те дни, как грибы после дождичка, потому принял Степка приказ, как должно, и понесся по адресам. По большинству из них ему приходилось уже бывать, а квартировали они по двое, по трое, редко по одному.
Часа через два в исполкоме собралось человек тридцать солдат. С последними вернулся и посыльный. Судили, гадали, для чего собрали отдельно одних солдат?
– Кто тебе велел собрать-то нас? – спросил один из депутатов Степку, когда тот вернулся.
– Звонили из Союза эвакуированных солдат.
– И чего же им надоть от нас?
– Не знаю.
– Уж не к себе ли агитировать собираются?
А на площади тем временем закончился молебен, священник речь произнес и удалился в храм. Колонна, приняв походный строй, двинулась на вокзал. Сзади от колонны отделилась полурота солдат во главе с офицером и направилась к исполкому. Большая часть их разбежалась вокруг здания. Остальные с винтовками наперевес ринулись в помещение. Офицер с наганом наголо проскочил первым.
Продолжая держать наган на изготовку, свободной рукой он достал из кармана список и стал называть фамилии. Депутаты отвечали каждый за себя. Потом, спрятав список, офицер объявил:
– Именем Временного правительства вы арестованы. Здание оцеплено солдатами. – И, повернувшись к своим, заорал: – Отвести эту сволочь на вокзал и держать под арестом до отправки!
Солдаты погнали депутатов на выход.
– Нельзя ли повежливее, – тормознул в дверях один из арестованных и тут же получил рукояткой нагана по шее.
– Выводите скорее! – неистовствовал офицер.
А Степка, теперь уже понимая, какую недобрую роль сыграл он в этой истории, кусал губы и готов был расплакаться от бессилия.
– Какое вы имеете право арестовывать Советскую власть?! – вырвалось у него, когда помещение почти опустело.
– Ах ты щенок! – метнулся к нему офицер и ткнул наганом в лоб. – В земельную комиссию захотел? Могу отправить.
Ушли все. Несчастный дежурный не знал, что делать. Ему и за себя стыдно было, и людей жалко, а пуще всего свою вину чувствовал. Таким его и застал Виктор Иванович Данин.
– Степа, ты не знаешь, куда это наших депутатов под ружьями повели? – спросил он, преодолевая сильную одышку и доставая кисет.
Объясняя случившееся, Степка сначала повертелся, пытаясь выгородить себя, но лобовые короткие вопросы Виктора Ивановича вывели его на прямую дорожку, и он рассказал все, как было.
– Эх, Степа, Степа, волк тебя задави, – журил его Виктор Иванович, пытаясь вызвать по телефону Сыромолотова, – а еще старый подпольщик. Как ты так опростоволосился-то!.. Федич? Это я. Лети скорей в исполком. Тут всю нашу солдатскую власть арестовали и на вокзал увели. Видать, с маршевыми ротами отправить собираются… Да здесь все узнаешь.
От Соборного переулка, где жил Федич, не так далеко до исполкома. Менее чем через полчаса он тут объявился и узнал все.
– Что делать будем, юрист? Как с точки зрения законности? – спросил он, принахмурив широкие брови.
– Начальник гарнизона отвечает за все действия военных частей в городе, вот с него и спрос.
– Вызовем сюда господина полковника Кузнецова и потребуем объяснения по поводу учиненного произвола.
К счастью, начальник гарнизона оказался на месте и послушно, без промедления явился в исполком. Предложив ему стул напротив себя, Федор Федорович стрельнул в полковника тяжелым взглядом открытых, несколько выпуклых глаз и сдержанно сказал:
– Полтора часа назад солдаты маршевой роты во главе с офицером арестовали весь состав избранных народом депутатов-солдат и увели на вокзал. Это бесчинство сотворено с ведома или по указанию начальника гарнизона?
– Нет, – сказал Кузнецов, – мне лично ничего не было известно об аресте депутатов.
– Тогда соблаговолите отдать приказ о немедленном освобождении арестованных. В противном случае, туда сейчас же пойдут наши агитаторы, и маршевые роты не будут отправлены на фронт.
– Нет, нет, извините, пожалуйста. Я сейчас же распоряжусь об освобождении депутатов. Прямо отсюда.
И он сделал это без промедления, словно другой человек несколько дней назад в доме Башкирова грозился арестовать весь исполком и посадить в тюрьму. На самом деле, кроме тупости и боязни, как бы не наделать хуже, ничего тут не было. Кроме того, Федич обладал прямо-таки магической силой, проницательным умом, способным уловить малейшее движение души. А еще невольно уважали его тузы местные, причисляя к своей касте, – возглавляет такую важную компанию: «Приуральское горнопромышленное бюро», свой золотой прииск имеет! Вековая привычка кланяться имущим срабатывала и здесь.
8
Случай с арестом депутатов-солдат научил кое-чему и советчиков, и партийных руководителей. В запасной полк послали большевистских агитаторов. По одиночке удалось арестовать главарей Союза эвакуированных солдат, и внешне эта организация вроде бы перестала существовать, но масса переодетых офицеров продолжала мутить солдат. Постоянно держать в полку большевистских агитаторов не было ни возможности, ни смысла, потому как личный состав полка все время менялся, и настроение темных солдат менялось моментально, клонясь, как пламя свечи, в ту сторону, куда дует ветер.
А тут еще поднесло двух матросиков, делегатов Временного правительства от Черноморского флота. Их просьбу – провести в полку агитацию за продолжение войны с Германией – полковник Елагин с радостью удовлетворил. Для этого роты были приведены на Михайловскую площадь и построены перед штабом полка.
Сбоку к невысокому крыльцу поставили крепкий дубовый стол, на него и поднялся матрос.
– Граждане солдаты! Мы, фронтовики, матросы Черноморского флота, прибыли к вам за тысячи верст, чтобы разъяснить политику Временного правительства и призвать вас на поле битвы сражаться до победного конца во имя великой России.
Говорил он долго и путано, слушали его без внимания. Второй матрос вскочил на стол и потеснил товарища, не дав ему закончить речь. Тот спрыгнул на землю.
– Солдаты! – звонко начал маленький, словно точеный матросик. – Многострадальная наша Россия гибнет у нас на глазах. У нас, ее защитников. Германцы заходят к нам в тыл, русская армия бросает оружие и военное снаряжение в пользу нашего врага. Это – несмываемый позор русскому воинству. Так не было никогда раньше…
В это время на площади появились Сыромолотов и Дерибас. Они прошли к столу, с которого вещал матрос, и остановились.
– Все эти ужасные и позорные дела происходят на фронте не случайно. Это большевики губят Россию умышленно. Они не только сами не хотят воевать, но и всячески разлагают армию, братаются с врагом, сдают ему позиции, потому что получают от немцев большие деньги. Солдаты! От имени Временного правительства, от моряков Черноморского флота я призываю вас осудить большевиков и своими штыками защитить родную землю!
– Смерть большевикам! – понеслось из рядов.
– Долой изменников!
– Да здравствует Временное правительство и Керенский!
В это время рядом с матросом появился Сыромолотов.
– Все? – спросил он оратора, приблизившись губами к самому уху.
– Все.
Федор Федорович взял его под мышки, как куклу, и осторожно переставил на крыльцо, отряхнув руки.
– Товарищи, солдаты! – загудел он. – Я думаю, зря эти гости матросы ехали так далеко со своим гнилым товаром. Эту злую, наглую ложь про большевиков вы и без них нередко слышите. А распространяется она для того, чтобы вести вас на бойню ради интересов буржуазии. Большевики, кроме тюрем и ссылок от царского правительства, ничего не имели и не имеют. Им не нужна эта грабительская война. Уверен, что ни одному из вас она тоже не нужна.
Если тут найдутся желающие постоять за Временное правительство, пусть они знают, что идут подставлять свою грудь за интересы буржуазии, за их толстые кошельки. Если кому-то из вас нужна война до победного конца, идите, воюйте! Кровожадным буржуям нужно пушечное мясо. Я думаю, пора вам взглянуть вокруг открытыми глазами.
– Долой грабительскую войну! – загремели ряды солдат.
– Да здравствуют Советы!
– Да здравствует партия большевиков!
Видя столь неожиданный поворот, председатель полкового комитета счел за благо закрыть митинг, потому как солдаты, не слушая офицеров, хлынули толпами в казармы.
Давно собирались исполкомовцы сменить помещение, писали о том ходатайство в городскую Думу, но оттуда ответить даже не соизволили. А тут пожарники явились и стали просить бесплатные квартиры, как и положено, при пожарном помещении.
Выслушав их, Федич крепко потер могучей ладонью себя по загривку, встал из-за стола и сказал громко, чтобы слышали все в этой большой, как казарма, комнате, наполненной гулом голосов:
– А что, товарищи, я думаю, надо отдать пожарникам их родное помещение…
– А мы? – послышалось несколько голосов.
– А мы, – Федич хитро улыбнулся и приподнял руку со сжатым кулаком. – «Никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и не герой…» Слышали такое?
– Слышали.
– Так вот, совсем тут недалечко, на углу Нижегородской и Васильевского переулка, в доме Бухарина, находится так называемый лазарет имени братьев Яушевых. Вывеска на нем – шикарная, ее вы все каждый день видите. А видел ли кто-нибудь за все время хоть одного раненого солдата возле этого лазарета?
– Не-ет.
– Здание пустует, – продолжал Федич, – и мы его займем.
А поскольку у нашей Думы только о том и думы, чтоб насолить Совету, то взять здание придется с помощью вооруженных солдат. Товарищ Васильев, – обратился он к одному из солдатских депутатов, – вас научили офицеры из Союза солдат, как нужно использовать вооруженную силу?
– Поучили, – ответил тот. – До сих пор шея болит.
– От имени и по решению исполкома Совета вы возьмете двенадцатую роту, она надежная, и займете лазарет.
Все образовалось в течение каких-нибудь двух-трех часов. Васильев с солдатами занял подступы к зданию. Федич с несколькими членами исполкома, убедившись еще раз, что, кроме вывески, во всем здании ничего лазаретного нет, дал команду о переселении исполкома.
Немного набралось багажа у только что нарождавшейся Советской власти. Члены исполкома захватили свои тощие папки с бумагами, чернильные и прочие канцелярские приборы в более удобное во всех отношениях здание.
Все это немедленно стало известно в городской Думе. Моментально там снарядили делегацию. Башкиров, богатый купец Шакиров и сам Латып Яушев в его собственном открытом автомобиле направились к месту происшествия. К подъезду солдаты не пропустили автомобиль, и спешившуюся делегацию задержали.
Увидев делегацию толстосумов из окна, Федич решил, что удобнее будет с ними беседовать на улице, при солдатах, и поспешил туда. Раздвинув скрещенные винтовки солдат, он вышел из оцепления и, заложив руки назад, предстал перед разъяренными буржуями, готовыми растереть его в порошок.
– Слушаю вас, господа.
– Вы и весь Совет, – сдержанно начал Башкиров, – проявляете недопустимое самоуправство. Вы совершенно не признаете городскую Думу, хозяина города. Вы самовольно заняли это здание, не соизволив испросить на то разрешение Думы…
– Нет, извините, – перебил его Федич, – мы обращались в Думу три месяца тому назад и после неоднократно напоминали о себе. Но Дума совершенно игнорирует нас. Вот почему приходится напоминать и таким способом, иного выхода у нас нет.
– Здесь – лазарет! – прохрипел, раздувая коричневые ноздри, Латып Яушев.
– А вот чего нет, того нет, – засмеялся Федич. – Под этой вывеской нет и признаков лазарета. Свидетелей у нас, как видите, много, – показал он на солдат. – Можно еще пригласить из здания. Дума прятала пустующее помещение под этой вывеской. Это, я думаю, вполне подходяще для жуликов, но несолидно для Думы.
– Все ваши советчики хамы и нахалы! – кипел Яушев. – Мы вызовем казачий полк! Плетками учить надо этих свиней!
– Значит, вы не освободите здание? – спросил Башкиров с угрозой в голосе.
– Нет, не освободим, – твердо ответил Федич. – У нас есть защита даже на тот случай, если вы появитесь тут с казаками.
Выкрикивая ругательства и угрозы, Латып и его спутники отступили к автомобилю и уехали. Башкиров держался более достойно, чем его сообщники, но внутри-то и у него кипела буря.
Федор Федорович понимал, что никаких казаков, скорее всего, не пошлют, дабы завоевать этот дом. Но обстановка с каждым днем накалялась все более и грозила взрывом. Понимал он также и то, что в случае заварухи казачий полк, стоящий в лагере за городом, будет защищать Думу, Временное правительство. А надежда на 131-й запасной полк – самая хлипкая.
К концу дня 12-ю роту вернули обратно в казармы. В исполкоме пошла обычная работа. На вечер было назначено заседание президиума Совета. Но прошло не более получаса после его начала, как во всем доме погас свет. Начали искать свечи, кто-то заметил:
– Не иначе, Башкиров поклон шлет.
В это время распахнулась дверь, и в потемки зала вошли трое.
– Свет потеряли? – послышался от двери бодрый голос Терентия Дмитриевича Дерибаса. – Прошу прощения за небольшое опоздание, зато я вам привел вот этих темнителей.
– Кто такие? – подходя к ним, спросил Федич.
– Провода перерезали вот тут, на столбе, – пояснил Терентий Дерибас, загораживая выход.
– Кто такие? – грозно повторил Федич.
– Монтеры мы, с электростанции Башкирова, – ответил один, повыше ростом.
– Сами придумали эту пакость или послал кто?
– Хозяин послал. Для чего же нам это делать?
– Сможете снова подключить нас немедленно?
– Запретил хозяин и грозился с работы прогнать.
– Арестовать! – загремел Федич. – Монтеров вызвать с холодильника. На станцию сообщите, чтобы не присылали больше резальщиков. Мы их арестуем.
Федор Федорович тут же связался с Башкировым по телефону и предупредил его, что если эта негодная игра с отключением света продолжится, то на электростанции будет объявлена забастовка рабочих. Все предприятие прекратит работу.
Скоро явились монтеры с холодильника, и свет в исполкоме засиял снова. У столба на всякий случай пришлось поставить пост из рабочих типографии. Но Башкиров больше не повторял нападок на исполком. Понял: не стоит размениваться на такие мелочи.
– Слушаю приказ, поколь при вас, – засмеялся он после предупреждения Сыромолотова, – а как не будет вас, позабуду ваш приказ.
Башкиров знал, что говорил, и Федич прекрасно понял его намек. Да и без него было известно, что в городе и его окрестностях расквартировано более двух тысяч вооруженных казаков. 131-й полк мало надежен, хоть и работали в нем большевистские агитаторы. Но там не перестали действовать и офицеры из бывшего Союза солдат.
