Текст книги "Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

На воде плавает здесь большое количество самых редких уток и гусей, которые до того ручны, что позволяют кормить себя из рук. По берегу вокруг расставлены маленькие домики, где они, вероятно, запираются на ночь. Здесь же красуется вполне снаряженный кораблик, на котором иногда потешается шут царя.

Против большого птичника устроен еще, в виде водопада, красиво вызолоченный мраморный фонтан, украшенный многими позолоченными сосудами. Это место (где находится также и оранжерея), бесспорно, одно из лучших в саду. Все оно обсажено кустарником и окружено решеткой...

Далее отсюда, вправо, стоит большая сплетенная из стальной проволоки клетка с круглым верхом, наполненная всякого рода маленькими птицами, которые целыми группами летают и садятся на посаженные внутри ее деревца...

Кроме того, в этом саду находится приятная рощица и устроено еще несколько фонтанов. Одним словом, там есть все, чего только можно желать для увеселительного сада...»

Восторженно писал о Летнем саде Феофан Прокопович:

«...дом царский на брезе полуденном Невы, при самом ея на помянутые струи разделении построенный, и при нем вертоград образцом италианским насаженный, с прекрасными архитекторскими гульбищами дивную являет красоту, и пловущих по реке увеселяет».

Почти одновременно с закладкой сада началось устройство Летнего дворца Петра I. На том месте, где сейчас стоит дворец, сначала было деревянное здание (хоромы) шведа.

В «Описании Петербурга и Кроншлота», относящемся к 1710—1711 гг., автор-иностранец указывал:

«В Неву впадает небольшая речка или канава. Вплоть у этой речки царская резиденция, т. е. небольшой домик в саду, голландского фасада, пестро раскрашенный, с золочеными оконными рамами и свинцовыми переплетами».

Видимо, в этих хоромах Петр и жил до постройки существующего дворца. Затем он приказал Меншикову перенести их «в новое место, что близь Калинкина», а тут построить каменные палаты. В августе 1710 г. начали забивать сваи под каменное здание и строить фундамент.

С севера к зданию подступала Нева, с востока – Фонтанка, с юга – искусственная гавань в виде ковша, и только западной стороной дворец был обращен в парадный сад.

Кстати, близость воды определила и дополнительные трудности строительства. Меншиков сообщал Петру в одном из писем: «Под Ваши полаты из фундамента воду выливают, для чего нарочно из Москвы свою машину я привести велел, однако по сие время вылить не могут». Немалого труда стоило и укрепление берегов, сооружение подпорных стенок с восточной и южной сторон дворца, спусков к причалам.

Автором проекта дворца был Д. Трезини.

В облике этого здания отразились характерные особенности архитектуры раннего Петербурга: простота и строгость форм, геометрическая четкость плана, скромность декорировки фасадов. Интерьеры носили прежде всего интимный характер: небольшое количество комнат (по шести в каждом из двух этажей) было рассчитано только на личные потребности царя и его семьи.

Подсобных помещений, за исключением поварен, не было. Последнее, видимо, объясняется и тем, что одновременно со строительством дворца возводилось большое здание, которое рассматривалось как своего рода дополнение к дворцу.

Вдоль Фонтанки тогда же были построены двухэтажные каменные палаты. Восточная сторона их фундамента также уходила в воды реки, северный фасад примыкал к гавани, а с дворцом Петра они соединялись крытой каменной галереей. Судя по чертежам, их архитектура имела много общего с архитектурой дворца.

Хотя это здание было примерно в три раза больше, чем царский дворец, служебное назначение его подчеркивалось названием – «людские покои», т. е. помещения, которые отведены для людей, обслуживающих двор царя. Правда, это название, возникшее еще в самом начале строительства, впоследствии оказалось не совсем точным.

Долгое время не было известно, что же именно находилось в помещениях людских покоев, где насчитывалось свыше сорока комнат. Обнаруженный в Архиве древних актов документ дает полное представление о назначении и характере использования этого здания. Как явствует из описи, тут находилась канцелярия кабинет-секретаря А. Макарова, жил князь Федор Прозоровский, ведавший имуществом Екатерины, размещались караульные солдаты, стрелки, матросы, столяр, портные, голландский часовщик и т. п. В некоторых комнатах хранились привезенные из-за границы ящики «с голландскими картинами» и изразцами, с китайскою посудой, «с кроватями и к ним уборы», с судовыми припасами, «с платьем государыни».

Но наряду с этим из описи видно, что по характеру использования некоторые комнаты были фактически дворцовыми, как и одноэтажная галерея, соединявшая покои с дворцом. Например, упоминается большой зал, где находилась Янтарная комната – подарок Фридриха, короля прусского, Петру I. Большая уникальная коллекция янтаря была одной из диковинок, и, видимо, ее показывали гостям. Впоследствии Янтарную комнату перенесли в Екатерининский дворец в Царское Село и в годы войны она была похищена фашистами.

Одна из комнат была занята «раритетами». В описи не говорится, какими именно, однако надо полагать, что речь шла об анатомической коллекции Рюйша, впоследствии переданной в Кунсткамеру.

Интересны сведения еще об одной комнате. В описи говорится: «в ней машины и книги». О каких машинах шла тут речь? Возможно, о новых токарных станках А. Нартова, а может быть, это машины, оставшиеся после смерти А. Шлютера, которого Петр держал возле себя, в летнем доме, и часто работал вместе с ним.

Но главное, что стало известно из описи, – это местонахождение библиотеки Петра I. До сих пор знали, что она размещалась на «летнем дворе», но где именно, оставалось загадкой, так как ни одно из помещений дворца не могло вместить обширное собрание книг. Судя по описи, о которой говорилось выше, сохранившейся в архиве подрядной столяра Семенова, удалось установить, что для библиотеки было отведено три комнаты верхнего этажа людских покоев.

По приказу Петра для нее изготовили специальные шкафы разных размеров и форм. Здесь были шкафы с застекленными и глухими дверцами, угловые и стенные, для больших и маленьких книг. Посредине самой вместительной комнаты стоял длинный стол с ящиками для хранения планов и чертежей.

Библиотека Петра насчитывала более 2000 томов. Среди них были интереснейшие экземпляры по самым разнообразным отраслям знаний. Имелись книги о том, как строить крепости и дворцы, как создавать регулярные парки, сооружать триумфальные ворота, как строить корабли и галеры. «Книга Марсова» рассказывала об искусстве ведения войн. Здесь можно было увидеть «Метаморфозы» Овидия, басни Эзопа, книги по архитектуре, механике, медицине.

Галерея, соединявшая дворец и людские покои, состояла из ряда комнат, следующих одна за другой. По некоторым данным, в летнее время здесь жили дочери Петра и Екатерины—Анна и Елизавета – и, что совершенно точно, дети царевича Алексея – Петр и Наталья.

После смерти Петра I, в 1725 г., в покоях жил Петр II, позднее здесь помещался архив придворной конторы. Когда в 1780 г. строилась гранитная набережная реки Фонтанки, по приказу Екатерины II здание разобрали, а гавань засыпали.

В 1725 г. закончилось возведение дворца для Екатерины I. Он стоял на углу берегов Невы и Лебяжьего канала. Этот дворец особо интересен тем, что в 1723 г. к нему была пристроена картинная галерея. 26 колонн коринфского ордера украшали одноэтажную галерею, обрамляя большие полуциркульные окна-двери; кровля была обнесена балюстрадой из тумб и балясин. Постройку возвели Матвей Мантуров «с товарищи» – мастерами кабинетного дела, возвратившимися из Англии. Это были высокой квалификации столяры, посланные за границу научиться изготовлению дворцовой мебели, в частности бюро-кабинетов. Но пока они обучались, мода на кабинеты прошла, мастера оказались не у дел и претерпевали большую нужду. С ними-то и был заключен договор на строительство деревянной галереи. Другая группа во главе с Иваном Салмановым (мастер художественной резьбы по дереву) выполнила 26 капителей и карнизов к колоннам по чертежам известного французского художника-резчика Н. Пино.

К тому времени была собрана богатейшая коллекция картин крупных художников XVII  начала XVIII в. Среди них – произведения Рубенса, Рембрандта, Ван Дейка, Сальма и многих других. Как и в петергофском дворце «Монплезир», здесь был представлен А. Сило, к морским пейзажам которого Петр относился с особым интересом. Собрание произведений живописи в Летнем дворце и коллекция полотен в «Монплезире» – это первые картинные галереи в России.

Незадолго до смерти Петр задумал собрать серию картин, прославлявших крупнейшие победы русского оружия. С этой целью были заказаны (и выполнены уже после смерти Петра) полотна: «Куликовская битва» А. Матвеева, «Гангутское сражение» И. Одольского, «Полтавская баталия» И. Никитина. Но в целом замыслу не суждено было осуществиться.

В 1725 г. архитектура Летнего сада пополнилась новым сооружением архитектора М. Земцова. Готовились торжества по поводу бракосочетания старшей дочери Петра Анны с герцогом Голштинским. Земцов получил задание «с поспешанием» построить «Залу славных торжествований» – специальный дворец, предназначенный для особо важных празднеств. Петр не дожил до свадьбы дочери, но воля его была осуществлена: уже через четыре месяца «зала» была готова.

Стройное деревянное здание с фасадами, члененными колоннами коринфского ордера, украшенное гирляндами, имело строгие пропорции, создавало радостное, праздничное настроение. «Зала» целиком отвечала своему назначению – интерьеры были пышно декорированы художественной резьбой, росписью, выполненной художником Л. Караваком, стены увешаны шпалерами.

Постройка была возведена рядом с дворцом Екатерины, также на подсыпанном берегу Невы. Но она простояла недолго: в 1732 г. по приказу императрицы Анны Иоанновны ее разобрали, чтобы на том же месте возвести новый дворец.

Русский двор теперь мало чем отличался от двора того или иного европейского монарха.

Веселье и праздники светского Петербурга не смолкали круглый год.

Над Летним садом вспыхивали многоцветные ракеты, огненные пирамиды, казавшиеся бриллиантовыми, яркие звезды, воздушные и водяные шары, искрометные фонтаны, фигуры из голубого и белого огня. Гости любовались зрелищем с галерей сада, который также был красочно иллюминирован фонариками, развешанными на деревьях, горящими плошками, пирамидами со свечами.

Часто в Летнем саду устраивались ассамблеи – увеселительные и деловые собрания петербургской знати.

Берхгольц рассказывает о празднике 1721 г. в Летнем саду:

«В 5 часов я со многими из наших отправился в сад. Подойдя к месту, где утром была стрельба, мы опять нашли там, в том же порядке оба гвардейских полка, но только с нижним оружием; верхнее они оставили в лагере. Когда я спросил, для чего они здесь собрались, мнe отвечали, что царь обычно в такие праздники угощает их пивом и вином, которое сам им подносит в деревянных чашках величиной в большой стакан. Его величество именно этим и был занят, когда мы пришли... Войдя в сад и осмотрев его немного, я до того был удивлен переменами в нем в последние семь лет, что едва узнавал его. Мы сперва отправились туда, где думали найти лучшее, то есть царский двор, который очень желали видеть, и пришли наконец в среднюю широкую аллею. Там, у прекрасного фонтана, сидела ее величество царица в богатейшем наряде. Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу (Анну Петровну), брюнетку и прекрасную, как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом. По левую сторону царицы стояла вторая принцесса (Елизавета Петровна), белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она годами двумя моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей, которая немного худа. В этот раз они были одеты одинаково, но младшая имела еще позади крылышки; у старшей же они были недавно отрезаны, но еще не сняты, а только зашнурованы. Сделаны эти крылышки прекрасно. Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру. Вблизи ее величества царицы стояли еще маленький великий князь Петр Алексеевич (впоследствии Петр II) и его сестра великая княжна Наталья Алексеевна, дети покойных принцессы Вольфенбюттельской и наследного принца; они как вылитые из воску и ангельской красоты. Великому князю, говорят, только шестой год, а сестре его осьмой, но они уж довольно велики для своих лет. Они имеют свой особенный стол так же, как и обе старшие принцессы. У царицы есть еще маленькая принцесса (Наталья Петровна), лет четырех, которую еще носят на руках; она также прехорошенький ребенок. Здесь же была вдовствующая царица (вдова царя Иоанна Алексеевича) с дочерью своею, принцессою Прасковиею, находящейся еще при ней...

Между бывшими здесь другими дамами мне особенно понравилась княгиня Черкасская, которая, как меня уверяли, считается при дворе первою красавицей. Но я насчитал еще до тридцати хорошеньких дам, из которых многие мало уступали нашим дамам в приветливости, хороших манерах и красоте. Признаюсь, я вовсе не ожидал, что здешний двор так великолепен. У ее величества четыре камер-юнкера, все красивые и статные молодые люди; из них двое русских, Шепелев и Чевкин, и двое – немцев, Балк и Монс – двоюродный брат госпожи Балк, очень, говорят, любимый царицею... Пажи ее величества имеют зеленые мундиры с красными отворотами и золотыми галунами на всех швах, как и трубачи и валторнисты; но лакеи и конюхи, которых у ее величества множество, не имеют этих галунов; однако ж все-таки одеты прекрасно. В оркестре государыни много хороших немецких музыкантов, обязанных также носить красивые зеленые кафтаны (ливрей они вообще не любят). Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж, почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес. Теперь особенно в милости три или четыре...

Вскорe после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета, а государыня между тем пошла со своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел прелестную молодую дубовую рощицу, посаженную большей частью собственными руками царя и находящуюся прямо против окон царского летнего дворца. Так как здешнее духовенство обыкновенно также принимает участие во всех празднествах, то оно и в этот день собралось в большом числе и для своего удовольствия выбрало самое живописное и приятное место, именно эту рощу. Я нарочно оставался там несколько времени, чтобы отчасти полюбоваться на многие молодые и чрезвычайно прямые деревья, отчасти посмотреть хорошенько на духовенство, сидевшее за круглым столом со многими кушаньями. Духовные лица носят здесь одежду всех цветов, но знатнейшие из них имеют обычно черную, в виде длинного кафтана, и на голове длинные монашеские покрывала, закрывающие плечи к спину. Многие своими бородами и почтенным видом внушают к ceбе какое-то особенное уважение. Наконец я очутился опять на том месте, где остался царь, и нашел его там сидящим за столом, за который он поместился с самого начала... Вскоре после того появились дурные предвестники, вселившие во всех страх и трепет, а именно человек шесть гвардейских гренадеров, которые несли на носилках большие чаши с самым простым хлебным вином; запах его был так силен, что оставался еще, когда гренадеры уже отошли шагов на сто и поворотили в другую аллею. Заметив, что вдруг очень многие стали ускользать, как будто завидели самого дьявола, я спросил одного из моих приятелей, тут же стоявшего, что сделалось с этими людьми и отчего они так поспешно уходят. Но тот взял меня уже за руку и указал на прошедших гренадеров.

Тогда я понял в чем дело и поскорее отошел с ним прочь. Мы очень хорошо сделали, потому что вслед за тем встретили многих господ, которые сильно жаловались на свое горе и никак не могли освободиться от неприятного винного вкуса в горле. Меня предуведомили, что здесь много шпионов, которые должны узнавать, все ли отведали из горькой чаши; поэтому я никому не доверял и притворился страдающим еще больше других. Однако ж один плут легко сумел узнать, пил я или нет: он просил меня дохнуть на него. Я отвечал, что все это напрасно, что я давно уже выполоскал рот водою; но он возразил, что этим его не уверить, что он сам целые сутки и более не мог избавиться от этого запаха, который и тогда не уничтожишь, когда накладешь в рот корицы и гвоздики, и что я должен также подвергнуться испытанию, чтобы иметь понятие о здешних празднествах. Я всячески отговаривался, что не могу никак пить хлебного вина; но все это ни к чему бы не повело, если б мнимый шпион не был хорошим моим приятелем и не вздумал только пошутить надо мною. Если же случится попасться в настоящие руки, то не помогают ни просьбы, ни мольбы: надобно пить во что бы то ни стало. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. За чашею с вином всюду следуют майоры гвардии, чтобы просить пить тех, которые не трогаются увещаниями простых гренадеров из ковша величиною в большой стакан (но не для всех однаково наполняемого), который подносит один из рядовых, должно пить за здоровье царя или, как они говорят, их полковника, что все равно. Когда я потом спрашивал, отчего они разносят такой дурной напиток, как хлебное вино, мне отвечали, что русские любят его более всех возможных данцигских аквавит и французских водок (который, однако ж, здешние знатные очень ценят, тогда как простое вино они обычно только берут в рот и потом выплевывают), и что царь приказывает подавать именно это вино из любви к гвардии, которую он всячески старается тешить, часто говоря, что между гвардейцами нет ни одного, которому бы он смело не решился поручить свою жизнь.

Находясь в постоянном страхе попасть в руки господ майоров, я боялся всех встречавшихся мне и всякую минуту думал, что меня уж хватают. Поэтому я бродил по саду, как заблудившийся, пока наконец не очутился опять у рощицы близ царского летнего дворца. Но на этот раз я был очень поражен, когда подошел к ней поближе: прежнего приятного запаха от деревьев как не бывало и воздух был там сильно заражен винным испарением, очень развеселившим духовных, так что я чуть сам не заболел одною с ними болезнью. Тут стоял один до того полный, что, казалось, тотчас же лопнет; там другой, который почти расставался с легкими и печенью; от некоторых шагов за сто несло pедькой и луком; те же, которые были покрепче других, превесело продолжали пировать. Одним словом, самые пьяные из гостей были духовные, что очень удивляло нашего придворного проповедника Ремариуса, который никак не воображал, что это делается так грубо и открыто. Узнав, что в открытой галерее сада, стоящей у воды, танцуют, я отправился туда и имел наконец счастие видеть танцы обеих принцесс, в которых они очень искусны. Мне больше нравилось, как танцует младшая принцесса; она от природы несколько живее старшей. Когда стало смеркаться, принцессы удалились со своими дамами. Так как царь и царица (оставившая, впрочем, своих дам) также в это время отлучились, то нас стали уверять, что мы возвратимся домой не прежде следующего утра, потому что царь, по своему обыкновению, приказал садовым сторожам не выпускать никого без особого дозволения, а часовые, говорят, в подобных случаях бывают так аккуратны, что не пропускают решительно никого, от первого вельможи до последнего простолюдина. Поэтому знатнейшие господа и все дамы должны были оставаться там так же долго, как и мы. Все это бы ничего, если б на беду, вдруг не пошел проливной дождь, поставивший многих в большое затруднение: вся знать поспешила к галереям, в которых заняла все места, так что некоторые принуждены были стоять все время на дожде. Эта неприятность продолжалась часов до двенадцати, когда наконец пришел его величество царь, в простом зеленом кафтане, пошитом наподобие тех, которые носят моряки в дурную погоду (перед тем же на нем был коричневый с серебряными пуговичками и петлицами); шляпу он почти никогда не надевает, приказывая носить ее за собой одному из своих денщиков. Войдя в галерею, где все ждали его с большим нетерпением и потому чрезвычайно обрадовались этому приходу, в надежде скоро освободиться, он поговорил немного с некоторыми из своих министров и потом отдал приказание часовым выпускать. Но так как выход был только один и притом довольно тесный, то прошло еще много времени, пока выбрались из сада. Кроме того надобно было также проходить недалеко от сада, через небольшой подъемный мост на малом канале, и только пройдя через него всякий мог без затруднения спешить домой».

И после смерти Петра, в 30—40-е гг. XVIII в., Летний сад по-прежнему сохранял свое значение парадной царской резиденции. Над его украшением немало трудились в это время архитекторы М. Земцов и В. Растрелли, знаменитый русский садовод И. Сурмин. Земцов завершил в 1731 г. Эзопов лабиринт, начатый еще при жизни Петра.

В северо-западном углу сада, где во время царствования Анны Иоанновны был главный вход, а через Лебяжий канал существовал подъемный мост, В. Растрелли построил пышный амфитеатр, декорированный каскадом, золоченой и мраморной скульптурой.

В 1732 г. на берегу Невы, рядом с Летним дворцом Екатерины I, на месте «Залы славных торжествований», возвели большой деревянный дворец для Анны Иоанновны по проекту В. Растрелли. Это эффектное здание с широкой лестницей, спускающейся к воде (она служила причалом для шлюпок и барок), было разобрано, видимо, во второй половине XVIII в. в связи со строительством набережной.

По традиции сад еще служил местом торжеств, праздничных иллюминаций, фейерверков. Так, в 1737 г. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали о том, что «о полудни изволила ее императорское величество кушать за публичным столом в Летнем доме» по случаю взятия турецкого города Очакова. Приглашенные собрались в «зале», украшенной шпалерами «на брюссельский манир». По случаю торжества исполнялась музыка, специально для этого сочиненная. Чествование императрицы сопровождалось пушечной пальбой со многих яхт, стоявших перед дворцом. После праздничного обеда начался бал.

В первые годы царствования Елизаветы Петровны в саду устраивались маскарады и балы для петербургской знати, причем по поводу и без повода. Вот что говорится об одном из них: «В мае 1755 года в Летнем саду дан был маскарад, длившийся до восхода солнца, во всю ночь. Уже при полном свете утра (от двух до трех часов) ужинали, а после – продолжались танцы». Этот маскарад был посвящен проводам зимы и встрече лета.

С постройкой Летнего дворца для Елизаветы Петровны(на месте нынешнего Инженерного замка) балы и маскарады в Летнем саду прекратились. С середины XVIII столетия он становится прогулочным сначала для узкого, а затем и для более широкого круга знати. В одном из указов Сената за 1752 г. говорилось даже о «дозволении С.-петербургским жителям прогуливаться в 1 и 2 императорских садах на Неве, в праздники и торжественные дни, но с обязательством быть в пристойных одеждах».

В 1755 г. было объявлено об открытии сада для публичных гуляний два раза в неделю. Это разрешение подтверждалось указами 1762, 1794, 1827 гг., причем во всех случаях неизменно говорилось о «прилично одетой публике» и о запрещении посещать сад мастеровым, матросам и солдатам. В XIX в. купечеству разрешалось в «духов день» устраивать в саду «смотрины невест», а иногда проводить «зрелища» любителям-спортсменам (состязания скороходов).

Изменился не только быт Летнего сада, постепенно менялся и его облик. К концу XVIII в. он становится близок по виду своему к пейзажным паркам, входившим в то время в моду. Деревья не стригли, их кроны разрослись, аллеи стали тенистыми, цветочные партеры не возобновлялись. Петровский «огород», созданный в стиле регулярных парков, был уничтожен сильным наводнением и ураганом 1777 г. Тогда были разрушены огибные дороги, павильоны, беседки, грот, вся фонтанная система. Пострадали и деревья, кусты. При ликвидации последствий наводнения в саду произвели значительные подсадки молодых деревьев, исправили газоны и аллеи, но архитектурные сооружения не восстановили, а водоемы засыпали.

Летний сад и позднее был местом различных гуляний. Уильям Кокс, посетивший Петербург в 1778 г., описывает одно своеобразное пиршество, которое давал откупщик, наживший в четыре года огромное состояние. Сдавая откуп, он счел нужным в виде благодарности устроить праздник народу, обогатившему его. Праздник, по обыкновению, дан был в Летнем саду, о чем заранее по всему городу были разосланы афиши. Вот что они гласили: «В честь высочайшего дня тезоименитства ее императорского величества представляется от усердия благодарности, от здешнего гражданина, народный пир и увеселение в разных забавах с музыкой на Царицыном лугу и в Летнем саду 25 ноября, пополудни во 2-м часу, где представлены будут столы с яствами, угощение вином, пивом, медом и прочее, которое будет происходить для порядка по данным сигналам ракетами:

1-е к чарке вина,

2-е к столам,

3-е к ренским винам, пиву, полпиву и прочего.

Потом угощены будут пуншем, разными народными фруктами и закусками; представлены будут разные забавы для увеселения, горы, качели, места, где на коньках кататься, места для плясок: все же сие будет происходить по порядку от определенных хозяином для подчивания особливых людей, кои должны довольствоваться всем, напоминая только тишину и благопристойность; ссоры ж и забиячества от приставленных военных людей допущены быть не могут; ибо это торжество происходит от усердия к народу и от благодарности к правительству; следовательно, и желается только то, чтоб были довольны и веселы, чего ради со стороны хозяина просьбой напоминается хранить тихость и благочиние; в заключении же всего представлена будет великолепная иллюминация».

Гости собрались около 14 часов. Огромный полукруглый стол был завален всякого рода яствами, сложенными самым разнообразным способом: высокие пирамиды из ломтей хлеба с икрой, вяляной осетриной, карпов и другой рыбы украшались раками, луковицами, огурцами. В различных местах сада стояли рядами бочки и бочонки с водкой, пивом и квасом. В числе других диковин был огромный картонный кит, начиненный сушеной рыбой и другими съестными припасами и покрытый скатертью, серебряной и золотой парчой. Кроме того, были устроены различные игры и увеселения: ледяные горы, карусели и т. п.; два высоких шеста виднелись своими флагами, и на верхушке была положена монета в виде приза. Праздник вышел очень оживленным, в нем участвовало до 40 000 человек. Впрочем, он ознаменовался довольно печальными последствиями. Многие из валявшихся на земле пьяных замерзли; немало людей погибло в драке; другие, возвращаясь по домам поздней порой, были ограблены и убиты в уединенных кварталах города.

По поводу этого праздника была написана императрицей Екатериной II записка к генерал-полицмейстеру С.-Петербурга Д. В. Волкову. Императрица упоминает в ней о 370 лицах, погибших от пьянства.

Печальную репутацию приобрел в мае 1830 г. и пруд в Летнем саду: в нем утопилась безнадежно влюбленная молодая девица.

В екатерининское время в Летний сад привлекала толпы гуляющих роговая музыка придворных егерей. Хористы отличались великолепной одеждой: сначала она была зеленого цвета, отделанная золотым позументом; потом зеленые камзолы были заменены красными, а небольшие шапочки с изображением золотого сокола – трехугольными черными шляпами с плюмажами из белых перьев. В торжественных случаях егеря-музыканты являлись в штиблетах и с напудренными волосами. Частные хоры были одеты на манер придворных егерей.

* * *

В связи с устройством набережной Невы в 1784 г. вдоль северной стороны сада была установлена ограда, исполненная по проекту архитектора Ю. Фельтена. Она создавалась в течение нескольких лет. Ее металлические звенья выкованы на тульском заводе купца Денисова; цоколь, колонны, увенчанные урнами и вазами, вырубили из финского гранита.

Фельтен Юрий Матвеевич (1730-1801) – русский архитектор, представитель раннего этапа отечественного классицизма. Им сооружены в Петербурге гранитные набережные Невы в центре города, здание Старого Эрмитажа, знаменитая ограда Летнего сада со стороны Невы, ряд церквей, а также исполненные в ложноготическом стиле Чесменский дворец и церковь при нем.

Решетка сада – одно из лучших произведений архитектуры классицизма, она гармонично вошла в пейзаж сада и набережной. Ее изяществом, красотой можно любоваться во все времена года – зимой, когда цоколь припорошен снегом, а колонны и металлические звенья покрыты инеем; летом, когда розовые лучи заката освещают на зеленом фоне четко выделяющийся рисунок и блестящую позолоту; ранней весной, когда на фоне лазурного неба прорисовывается каждая тончайшая деталь звеньев; она также хороша и осенью при золотом убранстве деревьев.

Значительные изменения в первоначальный облик сада внесли сооружения и памятники первой половины XIX в. На месте разрушенного наводнением грота по проекту архитектора К. Росси в 1826 г. построен был Кофейный домик, где на протяжении почти ста лет была кондитерская. В ней гуляющая публика могла пить кофе, какао, шоколад.

В 1827 г. в саду поставили деревянный Чайный домик (архитектор Л. Шарлемань). Вначале эта постройка служила для публики укрытием от дождя, так как ее средняя часть представляла собой беседку. Чайный домик – единственная в Летнем саду деревянная постройка начала XIX в., сохранившаяся до наших дней.

А. С. Пушкин, живший одно время неподалеку от Летнего сада, на Пантелеймоновской улице (ул. Пестеля) писал жене: «Летний сад  мой огород. Я, вставши от сна, иду туда в халате и туфлях. После обеда сплю в нем, читаю и пишу. Я в нем дома».

В южной части сада, у Карпиева пруда, в 1839 г. была установлена ваза эльфдальского порфира – подарок шведского короля русскому царю. И поныне эта ваза как в зеркале отражается в спокойных водах пруда.