Текст книги "Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Находился там и лишенный чина, бывший надворный советник Колычев, постриженный когда-то в монахи, но сбежавший из монастыря. Его приговорили к вечному заточению.

Государственное преступление солдата Алашева состояло в том, что он, бросив камень, разбил фонарь в Зимнем дворце. Его присудили к трем годам.

При императорах Павле и Александре здесь сидели крестьянин Свирский за подделку ассигнаций и генерал-майор Раевский за карточную игру...

Были также арестанты, попавшие в крепость за дерзость начальству, за противоправительственные сочинения, за незаконное присвоение земли, сектанты, участники бунтов...

При императоре Павле в Шлиссельбургскую крепость было заключено 4 9 человек – 46 мужчин и три женщины. Из них 22 военных: от подпоручика до генерал-майора. Пятеро – гражданские чиновники.

Там были одна княжна, князь с женой, один купец, два ксендза, два поляка, несколько человек крестьян.

В списке узников крепости за 1821 г. указываются 18 человек. Это уже известный нам полковник Бок, подпоручик Калинин, барон Менус, польский ротмистр Мощинский – «безнравственный, буйный и безнадежный к исправлению» и оставивший память потомкам Н. В. Каразин – автор более шестидесяти научных работ, общественный деятель, особенно пользовавшийся популярностью у себя в Малороссии. Это был инициатор народного образования; Герцен вспоминал его как «неутомимого работника на общую пользу, бравшегося за все с необыкновенной энергией, толкавшегося во все двери и встретившего везде отпор, препятствия и невозможность в этой среде произвести что-нибудь путное».

Другие же находили Каразина двуличным, приспособленцем. Причина заключения Каразина в каземат неясна. Предположительно, его заподозрили в составлении антиправительственной прокламации, найденной у солдат Семеновского полка. Отсидел Каразин год и был выслан в свое имение.

Имеется также список узников Шлиссельбургской крепости за 1826—1870 годы. За что же они были заключены? Приведем некоторые факты.

Сын театрального антрепренера Соковнин – за подлоги и мошеннической сбор ополчения.

Регистратор Вишневский – за дерзкие выражения против правительства.

Крепостной Сергеев – юродивый, за религиозные нелепости. Есаул Котельников – за отступление от православия. Чиновник Конов – за государственную измену. Минский помещик Черновский – за уголовные преступления. Шляхтич Шикер – за государственное преступление. Отставной чиновник Нимзе – за неосновательные доносы. Отставной генерал Деканор – за связь с дочерью. Священник Романов – за политические предсказания. Адельт, контролер польского банка – подлоги. Нилус – карточный шулер.

Зачастую сидели люди уже ненормальные. О священнике Романове, например, доносилось: «Нельзя описать всех подвигов этого несчастного сумасброда, так они гадки и отвратительны. Каждый день надо мыть и его самого и комнату, потому что и при самых строгих наблюдениях он всячески успевает вымазать себя с ног до головы собственными испражнениями. Неугомонный крик и порывы все бить, ломать, коверкать с избытком становятся тяжки. Посему позволю себе смелость доложить вашему сиятельству, что ему необходимо постоянное лечение».

Самым молодым заключенным этой поры был 16-летний граф Ефи-мовский. Его за шалости исключили из пажеского корпуса и вдобавок высекли. Молодой граф обиделся и придумал себе герб с перефразированной надписью: «На обломках самовластья напишем имена свои». Он хотел прижечь себе такое клеймо и организовать тайное общество для мщения.

Из декабристов в Шлиссельбургской крепости находились подполковник Иосиф Поджио – восемь лет, Михаил и Николай Бестужевы – год, затем – в Сибирь, Иван Пущин, генерал-интендант Юшневский, мичман Дивов, князь Барятинский и другие.

В 1827 г. сюда попадают студент Василий Критский и канцелярский чиновник кремлевской экспедиции Данила Тюриниз – члены тайного общества, деятельность которого состояла из либеральных бесед да пения «дерзновенных стихов».

Знаменитый революционер, теоретик анархизма Михаил Бакунин попал в крепость в 1854 г, и провел там три года (перед этим три в Петропавловке). Потом его сослали в Восточную Сибирь, откуда Бакунин бежал в Америку. Он вспоминал: «У меня открылась цинготная болезнь и повыпали все зубы... Страшная вещь – пожизненное заключение: влачить жизнь без цели, без надежды, без интереса... Что бы я ни делал, что бы ни читал, даже во время сна я не переставал чувствовать какое-то неспокойное ворчание в сердце и в печени: я раб, я мертвец, я труп... Если б во мне оставалась религия, то она окончательно рушилась бы в крепости… Я одного только желал—не унизиться до того, чтобы искать утешения в каком бы то ни было обмане, сохранить до конца в целости святое чувство бунта».

А между тем в крепость попадали и люди, совершенно противоположные: например, курляндский дворянин Бринкен. Он надевал разную военную форму, выдавал себя за графа и выбирал в магазинах отрезы дорогого сукна. Отделываясь под различными предлогами от приказчика, он скрывался, не оплачивая сукно. Дело Бринкена царь передал на рассмотрение курляндскому дворянству, и после Шлиссельбурга тот был лишен дворянского звания и отдан в солдаты под фамилией Егоров.

Полгода содержался в крепости граф Потоцкий, попавший туда за какие-то проделки совсем не политического характера. Граф обладал огромным состоянием и постарался сгладить свою жизнь заключенного. В его камере висели шторы, на стенах – картины, пол устилал ковер. Вокруг стояли кресла, обитые сафьяном. Арестантское ложе покрывала лосиная кожа. Из рестораций ему привозили жареную телятину, рябчиков, фрукты, ликеры и водку. Последнюю – в огромных количествах.

И каким контрастом явилось заключение земляка Потоцкого – поляка Бронислава Шварце, члена комитета польского восстания 1863 г.!

В начале ХХ века переведены были на русский язык его записки «Семь лет в Шлиссельбурге».

Вот тогдашнее жилище Шварце:

«Три шага в ширину, шесть – в длину, или, говоря точнее, одна сажень и две, – таковы размеры третьего номера. Белые стены, с темной широкой полосой внизу, подпирали белый же потолок. На значительной высоте находилось окно, зарешеченное изнутри дюймовыми железными полосами, между которыми, однако, легко могла бы пролезть голова ребенка. Под окном, снабженным широким деревянным подоконником, стоял зеленый столик крохотных размеров, а при нем такого же цвета табурет; у стены обыкновенная деревянная койка с тощим матрацем, покрытым серым больничным одеялом; в углу, у двери, классическая «параша». На острове было необыкновенно сыро, в особенности на северной стороне, где я сидел и где никогда не показывалось солнце. Достаточно было белью пролежать несколько дней в камере, как оно совершенно покрывалось плесенью».

Далее Шварце пишет: «Хотя пища была хорошая, даже со сладким, но давали ее мало и только по разу в день. Три года я голодал, пока не привык».

Далее за 22 года (1884—1906 гг.) в Шлиссельбургской крепости просидело 69 узников. Это пропагандисты 70-х годов, члены «Земли и Воли», «Черного передела» и пр. Среди них – четыре женщины: Фигнер, Волкенштейн, Гинзбург и Коноплянникова.

В 1905 г. состоялось высочайшее повеление об упразднении Шлис-сельбургской государственной тюрьмы и существующей при ней охраны.

АКАДЕМИЯ НАУК

Наука не пиво, в рот не вольешь.

Русская поговорка

Образование в России стало насущной потребностью – именно этим объясняется появление множества проектов и докладов царю, в которых авторы излагали свои взгляды на необходимость просвещения.

В 1718 г. Петр I писал: «Сделать Академию, а ныне приискать из русских, кто учен и к тому склонность имеет, также начать переводить книги юриспруденции и прочие кто сие учинить сего году начало».

Петр неоднократно вспоминал русскую пословицу: «Легча де всякое новое дело с богом начать и кончить, нежели старое испорченное дело починить». Этой народной мудростью Петр I руководствовался при учреждении Академии наук.

К этому времени он сам был избран в члены Парижской Академии наук в 1717 г.

Смерть прервала деятельность Петра, и создание Академии было завершено при Екатерине I.

В апреле 1725 г. был предоставлен для будущих членов Академии и студентов дом Шафирова на Петербургской стороне и дворец царицы Прасковьи Федоровны, строительство которого к тому времени было вчерне закончено.

В декабре 1725 г. состоялось первое торжественное заседание.

Почти с самого начала своего существования Академия наук испытывала недостаток в помещениях. В связи с этим понятно возникновение ряда проектов зданий для нее. Каждый из них предусматривал решение здания не изолированно, а в комплексе с существовавшими в то время зданиями Кунсткамеры и дворца Прасковьи Федоровны.

В 1733 г. архитектор Трезини разработал проект академического здания, представлявшего собой двухэтажный дом, охватывающий с трех сторон Кунсткамеру и дворец Прасковьи Федоровны. Ни этот проект, ни несколько иная редакция его, принадлежащая архитектору Шумахеру, не были осуществлены.

В 1737 г. архитектором Ферстером был предложен проект, идея которого заключалась в строительстве нового здания симметрично зданию бывшего дворца Прасковьи Федоровны. При осуществлении этого проекта Кунсткамера с башней занимала бы центральное положение, по обеим сторонам ее были бы расположены одинаковые по величине, объему и архитектурной обработке здания.

Весьма интересный проект был выдвинут Канцелярией от строений. Содержание его заключалось в том, что здание, во всем подобное Кунсткамере, располагалось по другую сторону дворца Прасковьи Федоровны. Рядом с Кунсткамерой предусматривалось здание параллельно зданию Двенадцати коллегий, между которыми устраивалась гавань. Площадь перед зданием Двенадцати коллегий с монументом Петра I со стороны стрелки оформлялась открытой галереей.

Реальных возможностей для осуществления этого проекта, очевидно, не было; кроме того, расположение двух зданий (подобных Кунсткамере) с башнями на близком расстоянии не признавалось удачным объемным решением.

Наконец, несколько слов о последнем известном нам проекте Ломоносова. Ломоносов предложил в 1757 г. объединить все академические здания вместе наподобие шляхетского кадетского корпуса.

Время шло, но ни один из рассмотренных проектов не был осуществлен. И только через 50 лет после появления одного из первых проектов начато было строительство дошедшего до нас так называемого главного здания Академии наук по проекту архитектора Кваренги.

Главное здание Академии наук строилось четыре года – с 1783 по 1787 г. Руководил строительством архитектор Жерве. Здание было выстроено довольно быстро (если принять во внимание строительную технику того времени и сезонность работ) и представляет собой трехэтажное здание, прямоугольное в плане и с незначительными выступами по бокам и в центре, с толстыми стенами, доходящими до полутора метров в нижних частях. Высокий, около трех метров, первый этаж трактуется как цоколь, облицованный крупными гранитными чистой ковки камнями. Выдвинутый вперед в центре здания цоколь служит основанием восьмиколонного портика ионического ордера (на всю высоту здания) с фронтонным завершением. Профили антаблемента и подоконные тяги опоясывают здание со всех четырех сторон.

Две гранитные наружные лестницы (главного и дворового фасада) на выдвинутых вперед частях цоколя ведут во второй этаж. Среднюю часть дворового фасада также украшает фронтон, поставленный непосредственно на карниз.

Здание в стиле строгого классицизма, грандиозный портик которого на фоне гладких, лишенных каких-либо украшений стен, опоясанных тремя горизонтальными подоконными тягами простого профиля, более, чем какое-либо другое, соответствует такому учреждению, как Академия наук.

Из внутренних помещений художественный интерес представляет вестибюль с одномаршевой с двумя площадками лестницей, ведущей из второго в третий этаж. На торцовой стене лестницы находится мозаика Ломоносова «Полтавский бой».

На третьем этаже две двери в торцовой стене ведут в конференц-зал, противоположная сторона которого украшена четырьмя колоннами коринфского ордера. Колонны отделаны искусственным мрамором. За ними полуциркульная ниша, перекрытая полусферическим кессонированным сводом. Лепные наличники, изображающие грозди винограда с листьями, обрамляют оконные и дверные проемы, над которыми помещены орлы со спускающимися гирляндами. Камин из белого мрамора между дверями. Потолок зала с ложным зеркальным сводом расписан по выкружным кессонам. В углах зала и середине стен роспись прерывается симметричным орнаментом с аллегорическими изображениями.

Овальный зал интересен лишь своим плановым решением: стены с четырьмя нишами и сводчатые потолки с широкими карнизами – это все, что его украшает.

Малый конференц-зал, кроме лепных наличников входных дверей, никаких других художественных украшений не имеет.

Активная деятельность Петербургской Академии наук была обусловлена проходившими в стране важнейшими социокультурными сдвигами. Вслед за А. К. Нартовым, в 1712 г. создавшим первый станок с механическим суппортом, в 1764—1766 гг. И. И. Ползунов разработал проект и построил первую в мире паровую машину для приведения в действие заводских механизмов. В академических мастерских трудились десятки талантливых изобретателей. Механик Академии И. П. Кулибин в 70-х годах создал конструкцию однопролетного моста через Неву, смастерил десятки новых точнейших приборов и машин, в том числе ледоходное судно. Различными рабочими машинами на уральских, олонецких, тульских, московских предприятиях управляли специалисты, окончившие цифровые, математические или навигационные, а также другие технические школы. Развертывалось издание книг и резко улучшалась подготовка «руководителей работ». На просвещение обращают внимание официальные круги. Специфической чертой русской Академии было то, что она с самого начала являлась правительственной, а не общественно-научной организацией. Она имела твердый государственный бюджет, заботами Петра I обеспечена была превосходными вспомогательными учреждениями. Ей отдали в пользование образованную еще в начале века первую российскую библиотеку, а также созданную в 1714 г. знаменитую Кунсткамеру – музей с естественно-историческими коллекциями. Для ее нужд построили обсерваторию, физический кабинет, инструментальные мастерские, типографию, создали анатомический театр, Ботанический сад, Гравировальную и Рисовальную палаты и ряд других подсобных учреждений.

В создании Академии непосредственное участие принимали некоторые крупные зарубежные ученые и философы, а также члены «Петровской ученой дружины». Особую активность проявил Лейбниц, чье заключение – «России нельзя быть без академии» – стало девизом для сторонников российского Просвещения. Большую помощь оказали ученые Берлинской, Шведской, Болонской, Парижской академий. Лондонского королевского общества. Научные кадры этих учреждений годами и десятилетиями оставались в России, творчески развивая главные направления деятельности молодых академических сил Петербурга. В составе новой академии первоначально преобладали европейские, в основном немецкие, ученые. Однако постепенно расширялся российский национальный контингент.

Определенное содействие этому процессу оказал академический университет, который просуществовал недолго: с самого начала его состав был малочисленным . Оживление системы обучения здесь связано было с именем М. В. Ломоносова, который, став куратором академического университета, уделял большое внимание этому учебному заведению, сыгравшему немалую роль в его собственной судьбе. Внимание Ломоносова к университетской молодежи способствовало формированию отечественных научных кадров .Первым президентом Академии наук был Лаврентий Блюментрост (1681—1734) – воспитанник академической гимназии пастора Глюка, медик-практик, до назначения президентом – лейб-лекарь императорского двора.

Большой след в истории Академии наук оставил швейцарский естествоиспытатель, математик, механик, физик, химик, физиолог Даниил Бернулли (1700—1782). Будучи блестящим экспериментатором, он многое сделал в области механики, гидродинамики и кинетической теории газов. Особое значение имели его работы по теории вероятностей, предлагавшие эффективные решения для различных задач на основе применения исчисления бесконечно малых. Он был ранним представителем своеобразного «синтетического» метода исследования явлений природы: механические, физические, химические, а временами и физиологические реалии рассматривались им в некоей совокупности. В результате выявляемые им законы действительного мира обретали общетеоретическое значение, глобальный, связной характер. Его интерес к проблемам питания человеческого организма, циркуляции крови инициировал антропологические исследования, стимулировал поиск оригинальных решений. Содействуя обоснованию современной картины мира, Д. Бернулли использовал математику и механику для обоснования исходных философских понятий.

Плодотворное влияние на развитие Академии оказал Леонард Эйлер (1707—1783) – гениальный математик, механик и химик, ботаник, географ, энциклопедист. Создатель петербургской математической школы, он воспитал целую плеяду талантливейших русских учеников. Прожив в Петербурге более 30 лет, Л. Эйлер создал свыше 1000 научных работ, десятки молодых ученых не теряли связей с ним, находились в творческой переписке. Л. Эйлер содействовал проявлению, раскрытию энциклопедических дарований Ломоносова.

Оставшийся в России после отъезда Эйлера-старшего во Францию сын действительного члена Петербургской Академии наук, магистр Эйлер-младший многое делал для организации в стране широкой системы математического образования, выпуска учебников начальных и средних, высших технических и университетских учебных заведений.

Математические работы Л. Эйлера возвышались по ряду проблем над исследованиями Лейбница, Декарта, Д'Аламбера, опережали постановку и решение многих задач французской математической школы конца XVIII в.

Сильнейшее воздействие на обновление картины мира, побуждающее к новым открытиям в области механики и физики, в XVIII в. оказывала астрономия, занимавшая почетное место в Академии. Ряд обширных академических программ осуществил Ж.-Н. Делиль (1688—1768), возглавлявший астрономические исследования фактически на территории всей России . Центральная его обсерватория возвышалась тремя этажами над зданием Кунсткамеры. Закупленное за рубежом новейшее оборудование позволяло вести наблюдения, обеспечивающие комплексное изучение Луны и планет Солнечной системы, самого Солнца, звездного неба с целью уточнения навигационных карт и «масштабов Вселенной». Тщательно исследуя параметры кометных орбит, эллипсоиды планет, Делиль совершенствовал теорию небесной механики и физики в рамках астрономического учения Кеплера – Ньютона. В 1715 т. он стал главным инициатором международного конкурса, посвященного проблемам осевого вращения Венеры и ее прохождения по диску Солнца в 1761 и 1769 г. По проведенному общему объему работ и их результатам Академия «служила примером» для стран мирового сообщества. Известно, что в результате наблюдений уже в 1761 г. Ломоносов создал работу «Явление Венеры на Солнце», издал ее на русском и немецком языках, чем закрепил свой приоритет в целом ряде важных открытий в области астрономической науки. При поддержке Делиля была начата работа над созданием Ф. Т. Шаубертом трехтомной «Теоретической астрономии», а еще ранее осуществлен большой объем астрогеодезических изысканий, увенчавшихся изданием Географическим департаментом Академии знаменитого Атласа Российской империи.

Называя имена иностранных ученых, прославившихся в стенах Академии, следует указать имя Каспара Фридриха Вольфа, который почти тридцать лет своей жизни проработал на поприще эпигенетики. Основатель эмбриологии, автор трактата «Теория зарождения», он опубликовал в России классическое исследование о формировании кишечника у куриного эмбриона, которое наряду с другими его выдающимися работами стало весомым аргументом в борьбе с преформистскими концепциями, отрицавшими постепенность в формировании органов особи в процессе эмбрионального развития. Скотоводческая и коневодческая практика в стране, ветеринария и медицина в работах «русской школы» Каспара Вольфа обретали экспериментально-теоретическую основу. Наряду с другими исследованиями в области биологии они содержали методологические выводы и отчетливо выраженный философский подтекст. Помощь иностранных ученых Академии позволяла постепенно ликвидировать отставание России в развитии естественных наук, решать достаточно быстро и эффективно народнохозяйственные задачи, проблемы подготовки национальных кадров.

Несмотря на трудности объективного и субъективного ряда, целый отряд «собственных», российских ученых (и не только русской национальности) оказались уже через 15—20 лет заметными сотрудниками различных академических департаментов и отделов, обществ и ассоциаций. Вскоре в Петербургской Академии наук начинают работать М. В. Ломоносов, М. Е. Головин, В. Ф. Зуев, П. Б. Иноходцев, С. К. Котельников, С. П. Крашенинников, И. И. Лепехин, С. Я. Румовский и многие другие выдающиеся русские естествоиспытатели . Характерно, что немало ученых-практиков, находящихся на различных государственных должностях, продолжительное время сотрудничали в рамках академических департаментов и отделений, не занимая штатной должности непосредственно в Академии (В. Татищев, А. Кантемир, П. В. Постников, А. Д. Голицин, Б. И. Куракин, Ф. С. Салтыков-Щедрин, П. П. Шафиров и др.).

В деятельности Академии наук XVIII в. можно выделить условно четыре направления: 1) научно-исследовательское, 2) технико-прикладное, 3) культурно-просветительское и 4) педагогическое.

Разумеется, достижения в первой области были теснейшим образом связаны с последними и являлись главными в ряду академических занятий. Крупнейшие ученые-академики привлекались к преподаванию в академическом университете и гимназии: студентов закрепляли за учеными, делая нередко академиков ответственными за их успехи в учебе. Просветительская работа академического состава включала чтение публичных лекций для населения, участие в издании газеты «Санкт-Петербургские ведомости» и «Месячных исторических, генеалогических и географических Примечаний к Ведомостям», а также «Ученых записок Петербургской Академии наук». К просветительской и педагогической деятельности следует отнести те учебные пособия для гимназистов и студентов, которые были созданы академическими силами: «Руководство к арифметике» Л. Эйлера, «Краткое руководство к познанию простых «сложных машин» Г. В. Крафта, «Краткое руководство к географии» Л. Бакмейстера, «Сокращения первых оснований математики» С. К. Котельникова, «Плоская и сферическая тригонометрия» М. Е. Головина и т. п.

Научно-исследовательская и технико-прикладная деятельность академических учреждений являла собой генеральную и к тому же достаточно быстро окрепшую форму творческой работы сотрудников общероссийской Академии. Ее костяк очень быстро составили национальные, российские кадры, уже в XVIII в. вступавшие в творческие связи (практические и теоретические) почти со всеми академиями мира. После учреждения в 1759 г. звания члена-корреспондента значительно расширились и укрепились научные академические контакты. Петербургская Академия имела широкий круг почетных членов (X. Вольф, И. Бернулли, Ф. Вольтер, П. Мопертюи, Д. Дидро, Р. Реомюр, Ж. Д'Аламбер, К. Линней, Б. Франклин и т. д.). Ведущие ученые России избирались в состав иностранных академий. Труды Академии издавались на латинском языке и привлекали внимание ученых за пределами страны.

Академическая типография – первоначально единственная светская в стране – в течение XVIII в. выпустила в свет большой объем естественнонаучной и философской (в широком значении этого слова) литературы, в том числе переводной. Все «три класса» научного профиля Академии: 1) математический, 2) физический (включая физиологию, анатомию, ботанику и химию) и 3) гуманитарный (словесность, поэзия, риторика, этика, эстетика, художественная литература, журналистика и т. п.)  нашли отражение в книгоиздательской деятельности Петербургской Академии наук. Анализ академической книжной продукции XVIII в. свидетельствует о бурном росте работ просветительского, естественнонаучного, технико-прикладного и культурологического содержания. При общем росте количества названий, тиражей и объемов (в печатных листах) изданий в середине века (1747) приоритет остается за литературоведением и языкознанием (1-е место), затем следуют естествознание (2-е место), философия, этика и история (3-е место) . Тираж книг, изданных в академической типографии за три года (1750—1753), увеличивается по сравнению с предшествующим трехлетним периодом почти в 2,5 раза (54,5 тыс. и 133 тыс.). Объем академических изданий к концу века вырастает, достигая сотен и сотен тысяч экземпляров научных, учебно-просветительских книг .

В Академии тесно сотрудничали зарубежные и отечественные ученые. Показательна в этом отношении область математических знаний, разработка которых первоначально возглавлялась Бернулли и Эйлером. Оба великих математика, а затем и их российские ученики горячо пропагандировали классический труд И. Ньютона «Математические начала натуральной философии» (1687), работы Г. Лейбница и Р. Декарта по теории бесконечно малых. С ними сотрудничали преподаватель математики, механики и геодезии в академическом университете С. К. Котельников, русский академик С. Я. Румовский и др. Работы академических математиков содействовали выработке космогонических и онтологических представлений, философских концепций по проблемам метода и соотносимости категорий.

Любопытно, как быстро менялись некоторые научные принципы в связи с интенсивной работой ученых Академии наук. Преподаватель Морской академии, начавшей функционировать раньше, в 1722 г. издал свою «науку статическую, или Механику», а уже в 1726 г. принципы этого учебника были пересмотрены сторонниками не статической, а динамической механики, чьи исследования в Академии наук опирались на принципы движения и изменения как на атрибутику тел и явлений природы. Их вывод – «наука может открывать истины, только признавая движение» – стал в России со второй трети XVIII в. внедряться в сознание ученых как «генеральная линия» развития физики, химии, механики, астрономии и т. п., отражавшая процесс формирования картины мира.

Петербургская Академия наук немало способствовала народным дарованиям.

Мы не знаем, кому первому пришла в голову здравая мысль, что для приведения повозки в движение вовсе не обязательно ее толкать или тащить – достаточно для той же цели вращать колеса, сидя в самой повозке, – но, несомненно, этот человек стоял очень близко к гениальности, если ему удалось преодолеть вековое привычное мнение: повозку нужно тянуть.

Есть все основания думать, что таким гением и был Леонтий Шамшуренков, крестьянин Нижегородской губернии, живший в первой половине XVIII в.

Первоначальную известность Шамшуренкову доставила модель «снаряда», изобретенного им для поднятия на колокольню Ивана Великого царь-колокола, незадолго до того перелитого.

Первоначальный царь-колокол был отлит в самом конце XVI в. по заказу царя Бориса Годунова, а затем перелит в 1654 г. Четырнадцать лет лежал колокол в яме, в коей был отлит, так как никто не брался поднять эту громадину весом в 8 тысяч пудов. Неизвестно, каким образом, но простой русский крестьянин, по должности – царский привратник, извлек колокол из ямы, установил его сначала на подмостках, а затем повесил на колокольне Ивана Великого. Однако в 1701 г., во время пожара, колокол упал и разбился, после чего подвергся новой, в два приема, переливке с увеличением его веса. При первой переливке химический состав металла не удовлетворил мастеров Ивана Федоровича и его сына Михаила Ивановича Моториных: они добавили олова в сплав и отлили тот самый колокол, который сохранился доныне.

И до сих пор царь-колокол превосходит по весу все колокола мира.

Немало велось по стране разговоров о колоколе. Появилось множество самых разнообразных проектов его поднятия, иногда дельных и остроумных, чаще нелепых или наивных. Шамшуренков в разговоры не вмешивался, но думал об этом деле много и в конце концов придумал свой «снаряд», о котором и решил довести до сведения властей.

Объяснения, записанные нижегородским дьяком со слов Шамшуренкова, были направлены в Петербург, в Военную коллегию, для изучения. Коллегия признала «оный снаряд к назначению пригодным» и вызвала Шамшуренкова в Москву.

В январе 1737 г. он приступил к работе по подъему колокола.

Но в мае того же года в Кремле произошел очередной большой пожар. Огонь охватил леса и подмостки, окружавшие колокол, он упал, и при падении от него отвалился огромный кусок.

Поднимать его на колокольню было уже незачем. Он пролежал в яме почти сто лет. В 1831 г. Николай I велел вынуть его из земли и поставить на гранитный пьедестал.

Шамшуренков же вернулся домой. Там вступил в споры с воеводой, жаловался на него в столицу. Воевода засадил его в острог. Здесь Шамшуренков просидел много лет и сидел бы, вероятно, без конца, если бы не его изобретательский талант.

Из тюрьмы в 1741 г. он подал в нижегородскую губернскую канцелярию заявление «о сделании коляски самобеглой», где говорилось: «И такую коляску сделать могу доподлинно, так что она будет бегать без лошадей, только правима будет через инструменты двумя человеками, стоящими на той же коляске, кроме сидящих в ней праздных людей, а бегать будет хотя через какое дальнее расстояние, и не только по ровному местоположению, но и к горе, буде где не весьма крутое место. А та-де коляска может сделана быть, конечно, через три месяца со всем совершенством, и для апробации на сделание первой такой коляски потребно из казны денег не более тридцати рублев, только б опеределено было помогать слесарным и кузнечным и прочих художеств мастерам, которые будут делать по данным мною моделям и за моим присмотром стальные и железные инструменты и всякие надлежащие материалы...»

Шамшуренков понимал, что ему могут не поверить, и ссылался на выданный когда-то документ, свидетельствующий о признании способа подъема колокола. Предлагал, если самобеглая коляска не получится, предать его смертной казни.

Прошло несколько месяцев. Шамшуренкова вызвали к следователю, но вместо ответа на свое прошение он получил сообщение о возбуждении против него обвинения «в помарании титла царского».