Текст книги "Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века"
Автор книги: Петр Кошель
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)
Страшное это было зрелище, и не раз, должно быть, вспоминали библейскую легенду о всемирном потопе невольные пленники разбушевавшейся реки.
Иное дело весной или в начале лета. Нева такая спокойная, голубая, поблескивающая серебристыми искорками... Конечно, именно такой должен был впервые увидеть ее Петр I. Недаром он назвал свою новую столицу «парадизом» – раем, с чем добрых 20 лет никак не хотели согласиться даже царские приближенные, не говоря уже о простых смертных первых петербуржцах, переселенных сюда из Москвы и других старых русских городов.
Ученый-филолог XIX в. М. Михельсон в работе «Опыт русской фразеологии» определяет понятие «петербургский климат» как «нездоровый, скверный», а «петербургская погода» – «погода нездоровая, переменчивая».
И действительно, количество безоблачных, ясных дней в году всего 31, пасмурных – 172, с туманами 57, полуясных – 105. Петербург немыслим без ветра: западного, юго-западного или северо-западного. И еще трудно представить Петербург без дождя. С 3 апреля по 11 ноября – в течение 222 дней – дожди идут 158 раз. Меньше всего дождей в марте.
Впервые системно изучать климат в Петербурге стали в 1709 г. Занялся этим вице-адмирал К. Крюйс, отмечая в своем дневнике силу и направление ветра и уровень невской воды: «Апрель 22, воскресенье. Поутру ветр норд-вест, вода також стоит, как ранее. Пасмурно и студено. В полдни ветр малый норд-вест и дождь после полудни. Тихо и красный день до самого вечера».
Петр I, наглядевшись за границей всяких лабораторий, требовал собирать в окрестностях Петербурга распускающиеся листочки «с надписанием числа, дабы знать, где раньше весна начало берет». Надзор за этим странным делом возложили на Меншикова, который только поначалу смеялся, пока Петр не дал ему в зубы.
Это было за 27 лет до того, как в Уппсальском саду швед Карл Линней приступил к наблюдению одновременно за развитием растений и ходом погоды. Сопоставляя данные, Линней вскрыл зависимость прохождения растительных фаз от характера погоды.
В Петербурге этим занимался уже в 60-е годы XVIII в. директор Аптекарского огорода И. П. Фальк и позже академик П. С. Паллас.
Паллас Петр Симон (1741-1811) – естествоиспытатель, член Петербургской академии наук; по национальности немец. Известен исследованиями в различных областях естествознания (зоологии, ботаники, физической географии, геологии, палеонтологии и др.). В своих первых работах высказывал идеи исторического развития органического мира, однако позже выступил как метафизик, признавая постоянство и неизменность видов. В ряде работ неверно толковал некоторые вопросы истории русского народа, принижал его заслуги.
Между прочим, и сам Петр весьма серьезно занимался климатологией. Его «Походный журнал» за 16951725 гг. содержит почти 10 тысяч метеорологических записей. Еще в 1721 г. он составил метеорологический бюллетень на основе одновременных наблюдений в Петербурге и Риге. А годом раньше Петр в «Уставе морском» обязал капитанов кораблей «в путеплавании держать журнал» и заносить в него сведения о штормах, ветрах, течениях и пр.
После суровой зимы 17391740 гг. в Петербургской академии наук задумались, как бы предугадывать разные нежелательные климатические явления. «Без сомнения, – писал академик Крафт, – то несказанную пользу бы учинило, ежели бы такие жестокие зимы заранее предвидеть, и тот год, в который она опять будет, наперед объявить можно было. Хотя сие трудно, и почти учинить невозможно, однакож могло бы оно служить к некоторым догадкам, ежели бы все зимы, в которые случалась жестокая стужа, в историях записанные, замечать и смотреть, не по порядку ли какому, который узнать было можно, одна за другою последуют. К сему надлежит еще обстоятельную роспись всех студеных зим иметь, для сочинения которой от давних времен зачавши, многие исторические книги читать надобно.
Однакож я здесь некоторый опыт предложу, который может быть те, которые в том меня искуснее, гораздо пространнее учинить могут».
Крафт пришел к выводу, что суровые зимы повторяются через 32 года.
В документах XVIII в. много сведений об ущербе, нанесенном морозами, засухами, ураганами. Нет нужды их все перечислять. Скажем только, что за этот век в России было 68 очень голодных лет, вызванных засухой, 40 чрезвычайно холодных зим, 20 дождливых сезонов.
Не только ученых интересовала погода. Не прошли мимо петербургского климата и писатели. Вот как пишет о нем известный в XIX в. Аполлон Григорьев:
«Петербургское лето большею частью бывает дождливо и холодно – в том должно признаться. Бывают жаркие дни и даже месяцы, но они составляют исключение. Собственно говоря, весны нет в Петербурге. Год его может быть разделен на снего-холодное и на дожде-холодное время. Я подозреваю, что весны даже и не было в Петербурге и что ее нарочно сочинили поэты, чтобы им было с чем-нибудь сравнивать красавиц и что-нибудь воспевать. Очень даже может быть, что первый, кто назвал обожаемый им предмет майскою розою, сказал в сердцах самую злую и едкую насмешку, а другие приняли ее за чистые деньги. Ведь и теперь у нас в журналах часто пишутся такие критики, что с первого взгляда кажется, будто книга и расхвалена, а в самом деле выходит, что критик разругал ее наповал. Трудно только догадаться об этом, и многие остаются при первом убеждении. Появление и удаление весны даже очень трудно подсмотреть. Она так костюмируется, что ее трудно отличить от осени. Весна сделалась каким-то баснословным существом, мифом, о котором все говорят, но которого никто не видал. Другие находят, что даже очень неприлично говорить о весне. Один из моих знакомых, если ему необходимо нужно употребить это слово, всегда прибавляет: «Это было, с позволения сказать, весною!»
Итак, весны нет в Петербурге – это дело решенное; лета, в том смысле, как его понимает Европа и другие части света, также нет. Так что же в нем есть наконец? Как что? Помилуйте – а дождь, неутомимый дождь, вечный дождь, который так страстно любит приневские страны. Дождь сделался необходимостью для Петербурга, без дождя ему, кажется, чего-то недостает. Если его нет день, другой, то Петербург начинает беспокоиться и спрашивает: «Что же это значит? Неужто он и сегодня не будет?». Есть люди, которые удивляются тому, откуда берется такая огромная масса воды, в течение нескольких месяцев ежедневно низвергающаяся на Петербург; но они и не подозревают, что это происходит от особенного благоволения неба, которое, зная, как дождь необходим для Петербурга, собирает дождевые тучи со всех концов земли для его удовольствия. И зато сколько сортов дождя падает в течение лета! И маленький, и большой, и проливной, и частый, и редкий, и мелкий, и крупный, и грибной, и травяной, и постоянный, и с отдыхом – решительно на все вкусы – кому какой больше нравится. Напрасно враги дождя вооружаются против него зонтиками, калошами и непромокаемыми плащами – он пробирает их насквозь своими каплями, хлещет с насмешкой в лицо, забирается в калоши, заползает за галстук... Напрасно слишком доверчивый иностранец, взглянув на прояснившееся небо и подумав, что теперь все уже кончено, отправляется куда-нибудь за город, в надежде погулять: коварный дождь вдруг нежданно-негаданно грянет ему прямо на голову из-за какого-нибудь угла и вымоет его на славу, так что сукно у сюртука и прочего после этого и мочить незачем. Но Петербург так привык к дождю, что не обращает на него никакого внимания. Чтобы удостовериться в этом, стоит только взглянуть, как во время дождя петербургские жители флегматически расхаживают по улицам под зонтиками, как исполинские грибы, ни скорее, ни тише обыкновенного. Из любви к дождю и по невозможности пользоваться им во всякое время, Петербург составил для себя искусственный дождь, заключаемый в шкафе, куда истинный петербуржец влезает, раздевшись, чтобы вполне насладиться удовольствием дождя, который, при повороте крана, вдруг обдает его со всех сторон мелкими брызгами. При этом Петербург уверяет, что это, кроме удовольствия, еще чрезвычайно как здорово. В сильный дождь народу на улицах, однако, очень мало, не потому, чтобы он боялся дождя и прятался от него, но потому, что он предпочитает лучше мокнуть на даче, чем в городе, потому что там большая часть домов с удобством заменяет новоизобретенные шкафы с дождем, с тою еще разницею, что в шкафе надобно нарочно наливать воду, а на дачах само небо льет ее сквозь крыши домов из своего неистощимого резервуара. Не веселую, но очень занимательную картину представляет Петербург во время дождя. Под всеми навесами подъездов и балконов составляются разнохарактерные группы лиц, которым незачем торопиться и которые спокойно пережидают ливень, по временам отпуская фразы вроде:
«Каков полил. – Да-с, большой! – Эк его торопится! – Что, не перестает? Позвольте узнать! Я близорук. – Еще пуще зачастил! – Кажется, однако, скоро разгуляется? – Он и так порядочно разгулялся. – Какое у нас нынче лето, ужасти! – Да обыкновенное-с! Завсегда такое бывает. – Ну нет, прошлое получше было.– Ну нет, не скажу, чем же-с? – Ну как же-с! Я прошлого лета был в Парголове и три дня сряду никакого дождя не было. – В самом деле! – Как же-с! Я очень помню! – Посмотрите-ка, как эта дама отделала себе подол.– Просто страсти-с! – У меня всю шляпу испортило, а белые очень дороги: 30 рублей заплатил у Циммермана. – Это еще что-с! А вот я третьего дня отправился на вечер к начальнику, на Безбородкину дачу, да он как прысни на дороге. Я жалел, что уж был выехавши, а воротиться далеко – ну и поехал дальше: думаю, авось пройдет, так когда приехал, так на мне все вот так, что хоть выжми. Насквозь пробило все шта..» и т. д.
Покамест неторопящаяся публика занимается под воротами подобными разговорами, жертвы службы и обязанностей с самоотвержением продолжают идти, куда им нужно. Чиновники, придерживающие одною рукою шинель, а другою держа над головою большой зеленый зонтик, тщательно выбирают камни посуше, куда бы поставить им свои ноги. Курносенькие горничные, накинув на голову платок, подвязанный под подбородком, очень ловко прыгают через лужи, подобрав ситцевое платье, из-под которого видна сомнительной чистоты юбка, но весьма туго накрахмаленная. Мальчишки нарочно ступают в лужи, чтобы иметь удовольствие забрызгать хоть самих себя; ловкие купчики, степенно закинув одну полу сибирки на другую, семенят вперебивку ногами и размахивают локотками, живописно выгнув вперед верхнюю часть корпуса. Средина улицы остается пустою. Изредка тянется по ней какой-нибудь дощатый короб на колесах и лежащий на нем мужик, поворачивая дождю то один, то другой бок, покрытый мокрой рогожею, приговаривает: «Э! эвона! эк его! эвося!» и т. п.».
Желчен в описании петербургского климата любящий и ненавидящий этот город Николай Алексеевич Некрасов:
Говорят, еще день. Правда, я не видал,
Чтобы месяц свой рог золотой показал,
Но и солнца не видел никто.
Без его даровых, благодатных лучей
Золоченые куполы пышных церквей
И вся роскошь столицы – ничто.
Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой,
И над медным Петром, и над грозной Невой,
До чугунных коней на воротах застав
(Что хотят ускакать из столицы стремглав) —
Надо всем распростерся туман.
Душный, стройный, угрюмый, гнилой,
Некрасив в эту пору наш город большой,
Как изношенный фат без румян...
Климат Петербурга мягкий и влажный. Средняя годовая температура в городе – 4,2. Плюсовая температура держится в среднем 222 дня в году, минусовая – 143 дня. Самая низкая температура была зимой 17391740 гг.: – минус 45. А самая высокая температура – в июле 1972 г.: 34.
Весна в городе коротка, в лето переходит незаметно. И тогда начинаются белые ночи: примерно с 25 мая до 20 июля. При этом долгота дня доходит до 19 часов. Остальные часы это прозрачные сумерки и робкие рассветы. Как говорил Пушкин, «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». В это время солнце опускается под горизонт не более чем на 9, поэтому полной темноты не бывает. К 22 июня солнце отдаляется от экватора в Северное полушарие и опускается под петербургский горизонт на 6,5. Полуденная высота солнца достигает 53,5, и продолжительность дня равна 18 часам 53 минутам. Это самая светлая пора. После трехдневного солнцестояния день начинает сокращаться.
Есть такой анекдот. Приезжий спрашивает своего друга:
А лето в этом году в вашем Петербурге было?
Было, конечно. Только я в этот день работал.
Петербургский климат, как и все на свете, можно объяснить. Ведь город находится сравнительно недалеко от главного арктического фронта, где встречаются теплый воздух средних широт и холодный воздух высоких широт и рождаются циклоны, которые сопровождаются резким понижением температуры, дождями и снегопадами. Пройдя Балтику и двигаясь далее с запада на восток, циклоны проходят через город.
* * *
XVIII век можно назвать климатическим феноменом, переломным моментом второй половины малого ледникового периода, когда климат в Европе резко ухудшился.
Летом 1703 г., вскоре после основания Петербурга, в России установилось «великое бездождие». Началась чума, которая, слава Богу, до нового города не дошла.
Первая половина века знаменовалась двумя лютыми зимами.
Так, в декабре 1708 г., по словам «Походного журнала» Петра I, наступили «зело великие морозы, которых мало помнили в прежние годы, от чего немало швецких солдат пропало; тако же и в наших людях от морозов было не без упадку».
Автор трудов по метеорологии и географии академик Г. В. Крафт вел регулярный дневник погоды в Петербурге с 1729 г. Зимой 17391740 гг. он отметил особенно сильные морозы в ноябре, декабре и первой половине февраля. Затем морозы ослабли, но в конце февраля снова усилились и продолжались уже до середины марта. Вот что Крафт записал, например, 25 января 1740 г., когда в 7 часов утра было 40 градусов: «Небо было весьма ясно, кроме того, что нижний воздух тонким туманом был наполнен, а притом дул небольшой северный ветер».
В 1710 г. почти всю европейскую Россию охватила моровая язва. Из-за повальных болезней в Петербургской губернии не убрали урожай, а в Пскове «мор был столь велик, что живые не успевали погребать мертвых». Выходившие в Петербурге «Ведомости» писали: «В Стокгольме люди, ходя, падают и мрут. Мор так умножился, что в неделю 1100 человек померло».
В 1721 г. с мая по ноябрь шли затяжные дожди, иногда со снегом: «Овцы в поле помезли, овощу не было, пасеки погибли». А в следующем году ударила засуха. Хлеба выгорели. Начался голод. Жители Петербургской губернии толкли льняное семя, дубовые желуди, мешали их с мякиной. Петр I приказал «у зажиточных людей описывать лишний хлеб» и раздавать голодным. Так что вовсе не большевики придумали продразверстку. Одновременно начальникам ближних губерний предписывалось ежемесячно присылать в Петербург сведения об урожае и ценах на хлеб. Голод продолжался четыре года.
Переменился ли за последние 300 лет петербургский климат? Да, в отдельные годы и даже десятилетия он то теплел, то холодал, но, в общем, существенных изменений с ним не произошло.
И все-таки он меняется. Достаточно сказать, что за последнее столетие петербургская температура повысилась на полградуса. Правда, за это столетие влияние человека на окружающую среду было весьма интенсивным: это и осушение болот, и вырубка лесов, и сжигаемое топливо…
ПЕТЕРБУРГСКИЕ НАВОДНЕНИЯ XVIII века
Вновь поднимается Нева.
Ее сегодня слишком много.
В. Адмони
Поистине бедой для Петербурга являются наводнения. За 300 лет их было более трехсот.
Первые сведения о наводнениях в устье Невы находим в Новгородских летописях за 1300, 1540. 1555 и 1594 годы.
Первое большое наводнение случилось до постройки Петербурга в 1691 г. По шведским летописям, вода покрыла все места, занимаемые теперь городом, на двадцать пять футов высоты. Такое же наводнение, по рассказам старых рыбаков, повторялось почти каждые пять лет.
Петербург стал жертвой наводнения в первый же год своего существования: 30-31 августа 1703 г. вода поднялась более чем 215 см над обычным уровнем. Лагерь русских войск был затоплен и «превратился в непроходимое болото». Нева унесла часть заготовленных для строительства Петропавловской крепости материалов. Командовавший войсками князь А. И. Репнин писал Петру: «Зело, государь, у нас жестока погода с моря и набивает в нашем месте, где я стою с полками, воды аж до моего станишки… Жители здешние сказывают, что в нынешнем времени всегда то место заливает».
Спустя три года очевидец уже нового наводнения А. Меншиков писал царю: «Третьего дня ветром вест-зюйд такую воду нагнало, какой, сказывают, не бывало. У меня в хоромах было сверху пола 21 дюйм (53,5 см), а по городу и на другой стороне по улице свободно ездили на лодках. Однако же недолго держалось, мене трех часов. И зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям, будто во время потопа, сидели… Вода хоть и зело велика была, беды большой не сделала».
В книге «Das veranderte Russland” (Франкфурт, 1721) автор рассказывает, что в 1713 г. в Петербурге два раза случались наводнения, все острова были покрыты водой, в первый раз буря случилась ночью, и жители, почти сонные, с трудом спасались в уносимых водой постройках.
В ноябре 1715 г. вода поднялась на 224 см; все мосты и больверки были снесены; береговые укрепления тоже размыты и повреждены; жители по улицам ездили на лодках.
Существует такая легенда.
В 1720 г. в Петербурге якобы явился пророк, который предсказывал, что 23 сентября, к зачатию Предтечи, с моря нахлынет вода на город выше всех былых вод. Она изведет весь народ и затопит город за отступление их от православия, т. е. за новые гражданские порядки. На Петербургском острове, у Троицкой пристани, недалеко от крепости стояло старое дерево, ольха или сосна; финны, жившие здесь еще до построения города, к этому дереву относили такой мистический рассказ. Будто бы в 1701 г., в ночь на Рождество Христово, они увидели свет наподобие пожара, это на дереве, на всех сучьях его, горели восковые свечи. Тогда, надев на жердь топор, финны собрались рубить у дерева сук с горящими свечами, думая, что свечи упадут или самую ветвь со свечами они отсекут. Но как только они несколько раз ударили по дереву, свет угас, от ударов же топора образовалась на суку впадина пальца в два, сук с пометкой был от земли на две сажени. Пророк уверял, что вода 23 сентября покроет город по сук с зарубкой. Население Петербурга впало в уныние. Многие стали переселяться на возвышенные места. Чтобы прекратить это, Петр приказал срубить старое дерево, и солдаты Преображенского полка в присутствии царя срубили его; только пень еще в 1725 г. существовал, и на него приходили смотреть как на редкость. Пророк был наказан у этого дерева плетьми, и собравшимся зрителям у пня срубленного дерева царь говорил, чтобы впредь не верили басням. Однако же наводнение в 1720 г., по свидетельству современной записи, действительно было, только не в тот день, который указывал пророк.
В ноябре 1721 г. Нева затопила весь город; перед этим 9 дней дул сильный юго-западный ветер. Крепость, которую начали строить в 1706 г., и Ладожский канал были повреждены и занесены песком; убытки от этого наводнения доходили до 7 миллионов рублей. Приезжавший в Петербург в составе свиты герцога Голштинского камер-юнкер Бергхольц описывает его так: «С ужасом смотрел я на разные суда, оторванные ветром и уносимые бурными волнами; вода с необыкновенной силой проникала в дома, ветер был так силен, что срывал черепицы с крыш. Около половины второго часа вода, наконец, начала уменьшаться. 10-го числа того же месяца, после обеда, вода опять начала подниматься, и 11-го числа было тоже наводнение.
После ноябрьского наводнения был читан на всех перекрестках, при барабанном бое, указ: «Как вода начнет прибывать, то весь рогатый скот и лошадей отсылать в лес». В этот вечер все придворные лошади были отправлены в лес, а некоторые, как посланника Бассевича, стояли на втором этаже в покоях. Сам император Петр, бывший с утра в гостях у цесарского посла, графа Кинского, с невероятным трудом возвратился во дворец, от которого во время самой высокой воды выехал на буере на луг, окружавший Адмиралтейство, где лавировал у церкви Святого Исаакия».
Почему же в Петербурге возникают наводнения?
Циклоны по земле идут обычно с запада на восток и сопровождаются сильными ветрами. Когда циклон пересекает Балтийское море с юго-запада на северо-восток, то его направление совпадает с осью, вдоль которой лежит море. Ветры циклона сгоняют воду к горлу Финского залива и на его поверхности образуется этакое большое вздутие, которое растекается в стороны в виде свободной волны высотой 40-60 см. Когда эта волна, идущая со скоростью 50 км в час, начинает проходить мелководную и узкую часть залива, ее скорость и высота возрастают. Тогда весь Финский залив волна проходит за 79 часов. И, наконец, уже достигая 5 метров, она врывается в Невскую губу и устье Невы, вызывая быстрый подъем воды.
В 1736 г. в Петербург приехал датчанин Педер фон Хавен и устроился секретарем к российскому вице-адмиралу П. Бредалю. Позже он написал книгу «Путешествие в Россию», вышедшую в Копенгагене. В ней фон Хавен пишет о наводнении, очевидцем которого был.
«В середине октября всю местность Петербурга затопило. В 10 часов утра река Нева начала подниматься, и по истечении часа вся суша находилась под водой. Мы могли плавать по всему саду в лодках и обнаружили, что глубина воды повсюду была довольно большая. В таком состоянии все оставалось до двух часов дня, когда река Нева вновь стала спадать. К четырем часам вода уже ушла с суши и с большой силой и шумом снова потекла своим обычным руслом, хотя и была порядочно высока и опасна. В продолжение наводнения вода поднималась совершенно тихо и почти незаметно, без малейшей тревоги, бури или непогоды, которая возникла не ранее, чем спустя несколько дней. Однако перед наводнением несколько дней дул сильный и устойчивый юго-западный ветер. И после того как вода спала, ее быстрое движение производило не меньший шум, чем шумная и бурная непогода.
Однако это наводнение не причинило никакого вреда, так как там уже привыкли к подобным происшествиям, случающимся каждую осень, и время от времени принимают следующие меры, посредством которых можно предупредить несчастье.
Грунт ценой неимоверных трудов и расходов во всех должных местах подсыпан землей по берегам и снабжен такими прочными больверками, что вода не может их размыть. Бедняки, возможно, испытывают в своих низких жалких жилищах в том или ином месте некоторые тяготы. Но более всего кажутся подверженными опасности сады и склады купцов в подвалах. Однако что касается первого, то садов в Петербурге немного. В Аптекарском саду все то, что могло быть испорчено водой, было заранее перенесено в его высокую оранжерею, где и находилось в совершенной безопасности. Подвальные склады повсюду охраняются таким образом, чтобы, едва заметят подъем воды, их легко было запереть и сохранить в порядке. И если наводнение причинит какой-либо ущерб тому или иному купцу, то ему следует отнести это на счет собственной неосторожности. Но поскольку в Петербурге многие иностранные купцы являются комиссионерами предпринимателей Голландии, Англии и других государств, то они видят свою выгоду в том, чтобы обращать внимание лишь на то, что каждый год терпят из-за наводнений невозместимый ущерб. Поэтому обычно говорят, что если в Петербурге в какой-то год не случится большого пожара или очень высокой воды, то наверняка некоторые из этих тамошних иностранных факторов обанкротятся.
Причины этих наводнений, удивительным образом случающихся в Петербурге каждую осень, представляются мне достойными изучения. Теперь это видится тем более легким, что прежде уже изучалось другими. Но в действительности задача труднее, чем кажется, ибо, насколько мне известно, причина еще пока никем удовлетворительно не объяснена. Мне думается теперь, что ее следует искать и она может заключаться в следующих трех вещах: во-первых, в поре года, затем в расположении местности и реки и наконец в ветре.
Что касается времени, то такие наводнения случаются каждую осень в конце октября или начале ноября месяца. Теперь известно, что в это время все воды выше, чем в какую-либо иную пору года. Ибо хотя реки весной, когда тают лед и снег и также льют сильные дожди, конечно, могут и обязательно должны сильно подниматься, однако тогда они зато имеют более сильное и быстрое течение, поскольку их уровень выше уровня открытого моря, в которое они впадают. И, напротив, осенью моря, реки и все большие водоемы поднимаются столь же высоко. Причина тому заключается в следующем. Весной воздух теплеет, поэтому расширяется и, следовательно, придавливает все воды. Осенью же, наоборот, воздух остывает, вследствие чего сжимается и освобождает воде пространство – прибывать и подниматься вверх. Опыт подтверждает сказанное настолько ясно, что в его пользу нет нужды приводить какие-либо примеры, особенно учитывая, что вдаваться в подобные материи моим намерением не является.
Относительно местоположения края и реки следует заметить, что река Нева вытекает из неспокойного Ладожского озера, затем проходит различные пороги, прежде чем, разделясь на многочисленные рукава, образовать острова, на которых заложен и отчасти построен Петербург; затем она между Петербургом и Кронштадтом становится очень широкой, но по мере приближения к Кронштадту все более глубокой и узкой и наконец впадает в тесный Финский залив, который, протянувшись с северо-востока на юго-запад, выходит в открытое Балтийское море.
Весь край вокруг Петербурга до самого Кронштадта очень болотистый и низменный. И если бы наводнения в Петербурге не имели никаких иных причин, то уже само расположение местности и реки Невы могло бы быть для этого достаточным, особенно если учесть удивительную неспокойность Ладожского озера, до причин чего по сю пору никто не смог доискаться, хотя знать их было бы весьма важно.
Однако же прежде всего эти наводнения вызывает юго-западный ветер; вот уже почти 30 лет, с тех пор как туда пришли разумные, ученые люди, замечают, что такой ветер всегда сильно дует на протяжении нескольких дней до начала подъема воды. Этот ветер сдерживает воду в Ладожском озере и в реке Неве и также гонит мимо Кронштадта соленую морскую воду в пресную. Опыты подтверждают, что всегда, когда долго дует юго-западный ветер, между Кронштадтом и Петербургом появляется солоноватая вода. Этот ветер вряд ли способен вызвать наводнение зимой, весной и летом, ибо, как уже было сказано, вода в этой реке течет очень быстро. Кроме того, в северных областях России юго-западный ветер бывает редко. Однако каждую осень на протяжении нескольких дней он обязательно дует в округе Петербурга и северо-восточных областях России. Ведь легко понять, что на северо-востоке должно скорее становиться холодно, чем на юго-западе. И когда воздух от холода сжимается, то испарения в еще теплом и более расширенном юго-западном воздухе необходимо должны стремиться туда, где могли бы получить пространство, то есть на северо-восток. Поскольку ветер – не что иное, как быстрое передвижение испарений с одного места в другое, то юго-западный ветер непременно должен наконец несколько дней каждую осень дуть в Петербурге. Поскольку же этим ветром вода задерживается в Ладожском озере и реке Неве, то едва ветер изменит направление или утихнет, не может быть ничего иного, как реке сразу с большой силой устремиться в море, особенно если учесть, что она вытекает из большого Ладожского озера и минует различные водопады, прежде чем прийти к Петербургу. Но поскольку Нева в Петербурге широка, а у Кронштадта становится узкой, то ее можно рассматривать как воронку, которая должна переливаться, если в нее льют слишком много и быстро. При таких обстоятельствах весь край вокруг Петербурга обязательно должен уходить под воду и совершенно затопляться. Кроме того, замечено, что наводнения всегда происходят в полнолуние. Поскольку теперь известно, что вся влага на земле и в земле осенью, зимой и весной убывает и прибывает вместе с луной, то возможно, что полная луна может иметь какое-то отношение к наводнениям. Однако объяснить это нелегко, так как невозможно назвать причину, почему юго-западный ветер должен больше дуть именно в полнолуние, а не в новолуние. Если же от наводнений в Петербурге хотят окончательно избавиться, то я не знаю лучшего способа, чем следующий. Надо, если позволят особенности местности, прокопать канал в море из юго-западного устья реки Невы в северо-восточном направлении, и тем самым легче будет перевести течение реки Невы с южной стороны от Кронштадта, между ним и Ингерманландией, на северную сторону, между ним и Карелией. Тогда, вероятно, вода смогла бы выливаться, какой бы ветер ни был, так как она, собственно, задерживается ветром прежде всего у Кронштадта.
Этим наводнением вынесло много черепов и человеческих костей до самой ограды вокруг Аптекарского сада. Их сочли останками людей, погибших в сражении, которое будто бы состоялось на этом острове между русскими и шведами. Это могло быть также принесено со старого немецкого кладбища, прежде располагавшегося на Аптекарском, а теперь устроенного на Сампсоньевском острове это одно из мест, Петербурге, где производится казнь».
В октябре 1723 г. вода в городе была выше, чем в предыдущее наводнение.
Академик Г. Крафт рассказывает, что 5 ноября 1725 г. было опять наводнение и жестокий юго-западный ветер дул с 9 часов утра до полуночи. Бергхольц заносит в свой дневник, что 1 ноября, в 10 часов утра, императрица в шлюпке ехала из Летнего дворца, где она еще тогда жила, на другую сторону, чтобы помолиться в церкви Святой Троицы, но вода была так высока, что нельзя было дойти до кареты. Государыня обратно отправилась уже не в свой Летний дворец, а в государев Зимний с намерением остаться там жить. После обеда, 2 ноября, возвратился государь в Петербург; во время бывшего шторма он испытал много опасности на пути от Дубков. Одно из следовавших за ним судов погибло, и два только человека спаслись. Царь поставил свою яхту на два якоря и так провел всю ночь.
В 1726 г. в Петербурге было опять наводнение; профессор Лейтман посчитал, что оно было на 8 английских футов и 2 вершка выше обыкновенного уровня воды (фут – 30,48 см, дюйм – 2,54 см, вершок – 4,45 см). После этого наводнения Екатерина I издала указ: «Для опасности от такой же воды всякое строение впредь, кому где надлежит строить, выше нынешней бывшей воды на фут, и для того везде на строениях поставить знаки».