Текст книги "Обрученные с Югом"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Глава 3
В яхт-клубе

Был дневной час, когда всепожирающее чарлстонское солнце жарило на полную катушку, а воздух был так влажен, что я пожалел о том, что у меня нет жабр за ушами. Я вошел в большой обеденный зал яхт-клуба, дабы присутствовать на ланче, как повелела мать. Яхт-клуб был убран плюшем, но весьма потертым, и требовал ремонта. Что касается меня, то, спускаясь по лестнице под презрительными взглядами основателей клуба, я чувствовал себя как человек, который ступает на вражескую территорию, где таится немая угроза. Основатели клуба взирали на меня с портретов, их лица были перекошены по вине неумелого художника. Чарлстонский портретист придал столпам города, расположенного в междуречье Эшли и Купера, такой вид, будто им зараз приспичило и посетить зубного врача, и принять слабительное. В начищенных до блеска ботинках я ступал по восточным коврам и озирался в поисках швейцара в униформе, который проводил бы меня в святая святых клуба. Но те немногие служители, что мне встречались, не обращали на меня никакого внимания. Я приближался к столикам, из-за которых доносилась приглушенная болтовня обедающих. За окнами блестел Купер, в неподвижном воздухе подрагивали паруса яхт, словно крылья бабочек. Я без труда мог представить себе крепкие выражения, которыми скучающие от безделья матросы кроют безветренную погоду. Перед тем как войти в обеденный зал, я перевел дух и попытался вообразить, какая роль уготована во время обеда мне. Чарлстон производил на свет аристократов столь утонченных, что они могли учуять запах инородных хромосом безродного бродяги из подмышек вспотевшего Равенеля, играющего в теннис. В этом городе и в этом клубе прекрасно знали, кто свой, а кто чужой, а я никак не тянул на своего. И прекрасно понимал это.

Отец встал из-за стола и через весь зал помахал мне. Идя по залу, я чувствовал себя как козявка в носовом платке, которую вынули из носа и внимательно рассматривают. Но я приметил и то, что в безветрие вода в реке приобрела зеленый, почти бирюзовый оттенок и отбрасывает на потолок отсветы, которые перебегают от люстры к люстре, словно волны.

За столиком, к которому я подошел, атмосфера была не слишком веселая, так что мое появление встретили с радостью.

– Это наш сын, Лео Кинг, – представил меня отец. – Лео, это мистер Чэдуорт Ратлидж и его жена Гесс. Рядом с ними мистер Симмонс Хьюджер и Поузи Хьюджер.

Я пожал руки взрослым и оказался лицом к лицу с тремя особями примерно моего возраста. Знакомство с ровесниками всегда меня пугало больше, чем со взрослыми. Сидя как раз напротив сверстников, я испытывал дикую неловкость под их любопытными взглядами. Но это уж мои собственные проблемы, и молодежь, сидевшая напротив, ни в чем не виновата.

– Сын, – обратился ко мне отец, – молодой человек, который сидит напротив тебя, это Чэдуорт Ратлидж-десятый.

Я наклонился через стол и пожал Ратлиджу-десятому руку.

– Десятый? – не удержавшись, переспросил я.

– Десятый. У нас очень старый род, Лео. Очень, – ответил Чэдуорт-младший.

– А прелестная девушка рядом с ним – его подруга, Молли Хьюджер, с родителями которой ты уже познакомился, – добавил отец.

– Привет, Молли, – пожал я руку и ей. – Приятно познакомиться.

Мне и вправду было приятно: Молли Хьюджер выглядела так, что сомнений не оставалось: на балу дебютанток она затмит всех.

– Привет, Лео, – ответила она. – Похоже, мы будем учиться в одном классе.

– Тебе понравится в «Пенинсуле». Это хорошая школа, – ответил я.

– Другая девушка – Фрейзер Ратлидж, – продолжал знакомить нас отец. – Она играла в юниорской команде за «Эшли-Холл». Сестра молодого Чэда и лучшая подруга Молли.

– Фрейзер Ратлидж? – удивился я. – Из баскетбольной команды?

Девушка смутилась так сильно, что ее фарфоровая кожа порозовела. Волосы у нее были блестящие, фигура крепкая и сильная, плечи широкие, она излучала здоровье, напоминая олимпийца на отдыхе. Во время матча, который я видел в прошлом году, она вела себя как львица. Фрейзер кивнула мне, потупив взгляд.

– Я видел вашу игру с «Портер-Гауд», – сказал я. – У тебя было тридцать очков и двадцать подборов. Ты играла великолепно, просто великолепно!

– Да, она мастер, – подтвердил ее отец Уорт Ратлидж, – «Эшли-Холл» без нее не выиграет ни одной игры.

– Фрейзер у нас парень в юбке, – добавила Гесс Ратлидж. – Она крутила «колесо» на пляже, на острове Салливан, когда ей не исполнилось и двух лет.

– «Колесо» она крутит здорово. Но не романы, – вставил слово ее брат.

– Оставь Фрейзер в покое, – ровным голосом сказала Молли своему приятелю.

– А вы любите спорт? – Я адресовал вопрос Чэду с Молли.

– Я плаваю на яхте, – ответила Молли.

– А я стреляю уток, оленей, охочусь с гончими, – сказал ее приятель. – Ну и под парусом тоже, конечно, хожу, потому что вырос в этом клубе. В «Портер-Гауд» играл немного в футбол.

– Утром мы записали Чэда и Молли в класс, – обратилась моя мать ко мне. – Я полагаю, Лео, что ты сможешь ответить на любые вопросы о школе «Пенинсула», которые у них возникнут.

Как всегда, когда нервничаю, я снял очки и начал протирать их платком. Зал расплылся, лица на другой стороне стола размыло. Я снова надел очки.

– Как мило с вашей стороны, что вы сразу откликнулись на нашу просьбу и пришли сюда. Я правильно расслышала – вас зовут Ли? – спросила миссис Ратлидж.

– Нет, мэм. Лео.

– Я подумала, может, вас назвали в честь генерала Ли. Имя Лео нечасто встречается. В честь кого вас назвали?

– В честь дедушки, – торопливо ответил я.

Папа хихикнул, мать смерила меня убийственным взглядом, словно грозясь разоблачить подлое вранье насчет происхождения моего имени.

– Как кормят в столовой, Лео? – спросила Молли.

Я перевел взгляд на эту очаровательную, недостижимую девушку того сорта, который как бы сам собой, без всяких усилий, выводится в домах чарлстонского высшего общества. Их кожа и волосы словно излучают свет. Как будто для их изготовления использовали перламутровые створки раковин-жемчужниц и гривы породистых легконогих лошадок. Молли была так хороша, что, глядя на нее, любой чувствовал себя горбатым бегемотом.

– Как во всех столовых – отвратительно. Все только и делают, что девять месяцев в году ругают столовскую еду.

На другом конце стола серьезный и основательный Уорт Ратлидж хлопнул в ладоши.

– Хорошо, давайте вернемся к делу, ради которого мы собрались. Я взял на себя смелость и сделал заказ за всех, чтобы сэкономить ваше драгоценное время.

Он позиционировал себя как человека действия и не стал ждать, когда последуют другие предложения. Его очень бледная жена кивнула в знак согласия. По лицу отца Молли можно было заключить, что он страдает из-за собственной слабости. Миссис Хьюджер тоже кивнула, странно копируя жену мистера Ратлиджа.

– Утро выдалось напряженное, – продолжал Уорт Ратлидж. – Как вы думаете, мы ничего не упустили? Не хотелось бы, чтобы у детей возникли какие-то проблемы.

– Думаю, мы обо всем позаботились, – ответила моя мать, заглядывая в список, лежащий рядом с ее тарелкой.

Между тем официант в белой куртке принес несколько корзинок, доверху наполненных булочками, сухариками, зерновыми хлебцами. В стаканы налили воду, на столе появились различные напитки. Мои родители пили холодный чай, а мистер Ратлидж – мартини с тремя крошечными луковками, нанизанными на зубочистку. Они походили на сморщенные головы альбиносов. Остальные пили «Кровавую Мэри», каждый бокал был украшен стеблем сельдерея без листьев.

– Так, медицинскую страховку мы обсудили, пропуск без объяснения причин тоже, – просматривая список, бубнила моя мать. – Еще школьная форма, наказание за пронос алкоголя и наркотиков на территорию школы, поездка на каникулах. Право выбора дополнительных занятий и факультативов.

– Скажите, доктор Кинг, – вдруг резко оборвал ее Уорт Ратлидж, – с какой целью вы опять упомянули о наркотиках?

Симмонс Хьюджер, тихий человек, который до сих пор едва ли слово произнес, сказал:

– Ради бога, Уорт, перестань. Все мы здесь собрались из-за наркотиков. Детей поймали с ними и выгнали из «Портер-Гауд». Доктор Кинг по доброте своей пошла нам навстречу.

– Тут какое-то недоразумение, Симмонс. – В голосе Уорта послышалась ирония. – Я уверен, что не задавал тебе никаких вопросов. Я обращался к доктору Кинг. Могу я рассчитывать хотя бы на твое молчание, если уж не на поддержку?

– Доктор Кинг проверяет свой список, – ответил Симмонс. – Ты спросил ее, не упустили ли мы чего-то. Она отвечала на твой вопрос, вот и все.

– В мое время мы просто напивались и валяли дурака, – включилась в разговор миссис Ратлидж. – А в наркотиках я ничего не понимаю. Если Молли и Чэд хотят повалять дурака, можно же поехать в загородный дом и там напиться в стельку. Потом проспаться и наутро вернуться домой, никто ничего и знать не будет.

– Гесс, если ты не против, – возразил Симмонс, – то мы предпочли бы, чтобы наша Молли не напивалась в стельку и ночевала у себя дома, а не в вашем загородном доме.

Пока продолжалась эта сдержанная перепалка, я наблюдал, как Уорт Ратлидж допил мартини и снял зубами луковки с зубочистки. Сию минуту, без всякого звука или жеста с его стороны, перед ним появился еще один мартини. Официант начал разносить тарелки с крабовым супом, и тут разговор коснулся меня.

– Слушай, Лео, ты ведь, кажется, имел серьезные неприятности из-за наркотиков, когда был помладше? – Своим вопросом Уорт Ратлидж сразу изменил атмосферу за столом.

– Прекрати, Уорт, – попросила жена. – Умоляю тебя.

– Мне кажется, мы сегодня собрались не ради того, чтобы обсуждать моего сына, – сказал папа.

Я, как никогда раньше, оценил его способность сохранять спокойствие под обстрелом.

– Я просто спросил у Лео. Что тут такого? По-моему, в нашей ситуации это вполне естественный интерес. Может, ты дашь нашим детям парочку советов, Лео? Как тебе удалось исправиться? Я видел твое дело: у тебя нашли полфунта кокаина и выгнали из Епископальной ирландской школы. Вот я и подумал, тебе есть что посоветовать Молли и моему сыну.

– Нападать на ребенка! Тебе должно быть стыдно, Уорт, – заметил Симмонс Хьюджер.

– Я просто хочу, чтобы Лео поделился своим опытом. По-моему, он имеет прямое отношение к проблеме, из-за которой мы сегодня собрались.

– Хорошо, сэр. У меня нашли кокаин, обвинили в хранении наркотиков. Дали испытательный срок, который скоро заканчивается. Меня приговорили к общественным работам, и сейчас я работаю.

– Значит, ты согласен, что для Молли и моего сына еще не все в жизни потеряно? Верно, Лео? – Интонация мистера Ратлиджа пугала меня, я с трудом мог говорить.

– Еще суд назначил мне курс психотерапии. Осталось пару недель, а потом…

– Психотерапия? Так ты ходишь на промывку мозгов, Лео? – Мистер Ратлидж пристально смотрел на меня, игнорируя ледяное, угрожающее молчание моей матери.

– Да, сэр. Раз в неделю. Осталось совсем немного.

– Сынок, ты не обязан отвечать на вопросы мистера Ратлиджа. Твоя личная жизнь его не касается, – вмешался мой отец.

Мистер Ратлидж повернулся к нему.

– Позвольте не согласиться с вами, Джас-пер! – Имя моего отца он произнес с издевкой. [20]20
  Джаспер (англ.) – яшма.


[Закрыть]

Я знал, что папа переживает из-за своего имени и очень хотел бы, чтобы отца его матери звали иначе.

– Папа, что за тон у тебя, – проговорила Фрейзер, порозовев от стыда.

– Мне кажется, юная леди, вашего мнения тоже никто не спрашивал, – отрезал мистер Ратлидж.

– Она слышит по твоему тону, что ты сердишься, дорогой, – не без дрожи в голосе ввязалась в драку Гесс Ратлидж. – Ты же знаешь, как это ее огорчает.

– Весь день я унижаюсь ради сына, ради того, чтобы он мог поступить в хороший колледж, ради того, чтобы он вообще окончил школу ближайшей весной! – выпалил Ратлидж.

И тут подала голос моя мать:

– И кто же вас унижает, мистер Ратлидж?

– Да вы, мадам! Вы и ваш муж, школьный учитель, этот самый Джаспер. Ничего этого не было бы, если бы чертов хер – извините за латынь – директор «Портер-Гауд» не заартачился.

Мистер Ратлидж вошел в раж, его ярость взбудоражила его сына, привела в смущение жену и чуть не до слез довела дочь.

Симмонс Хьюджер попытался разрядить напряжение, но его слова опять прозвучали слабо и нерешительно:

– У наших детей неприятности, Уорт. А Кинги всей семьей хотят помочь нам в этой сложной ситуации.

– В «Портер-Гауд» не должны были выносить сор из избы. И мы не ползали бы ни перед кем на коленях, не умоляли принять из милости наших детей в паршивую бесплатную школу.

– Вы закончили, мистер Ратлидж? – спросила моя мать.

Официант пришел забрать тарелки с супом, к которому никто не притронулся.

– Пока да. Но это пока.

Чернокожие официанты описывали замысловатые пируэты вокруг стола, сервируя второе: тарелки с телятиной и горой овощного пюре на гарнир. Мы сосредоточились на еде, благодаря чему к концу обеда грозовая атмосфера немного разрядилась.

Когда тарелки унесли, Симмонс Хьюджер прокашлялся и сказал:

– Мы с Поузи от всей души благодарим вас, доктор Кинг, за то, что вы так профессионально решили все вопросы. Последние два дня нам пришлось сильно понервничать. Мы за всю жизнь не знали никаких проблем с Молли, поэтому этот случай застал нас врасплох.

– Я не подведу вас, доктор Кинг, – мягко сказала Молли.

– А я теперь совершенно другой человек, – добавил Ратлидж-младший. – Это послужило мне хорошим уроком, мадам.

– В роду Ратлидж мужчины на протяжении многих поколений вели разгульный образ жизни, – проворчал Уорт Ратлидж. – Это стало традицией, которая передается по наследству.

– Но это никак не отразится на вас, доктор Кинг, – прервала мужа Гесс Ратлидж. – Сын поклялся мне, что будет вести себя хорошо.

– Если он будет вести себя плохо, то их с Молли встречи не возобновятся и после того, как закончится срок ее наказания. Молли запрещено ходить куда-либо до конца лета, – сказал мистер Хьюджер.

– Ты наказана? – удивился Чэд. – За что?

– Нас задержали позавчера ночью, ты забыл? Разумеется, мои родители не в восторге от этого, – ответила Молли.

– Молодость дается человеку только раз, – снова заговорил мистер Ратлидж. – Пока ты молод, у тебя одна обязанность – прожигать жизнь, веселиться, сколько хватит сил. Дети не правы только в том, что попались. Все согласны со мной? Да или нет?

– Нет, нет и еще раз нет, мистер Ратлидж, – ответила моя мать. – Я думаю, что это самое большое родительское заблуждение.

– Ах, доктор Кинг, опять тон превосходства, желание унизить. Меня это раздражает, даже возмущает, чтобы не сказать больше. Выводит из себя. – Мистер Ратлидж одарил мою мать ядовитым взглядом. – Давайте просто сопоставим факты. Наших детей поймали с парой граммов кокаина. Конечно, они поступили плохо. Но вот перед нами сидит директор школы, у ее сына в свое время нашли полфунта кокаина, целую партию. И он до сих пор находится под надзором Чарлстонского суда по делам несовершеннолетних.

– Я уже не раз повторял, что мы собрались, чтобы помочь вашему сыну и Молли в сложной ситуации, – вмешался мой отец. Он распрямил спину, словно надел доспехи, которые гармонировали с его внутренним аристократизмом. – Я не предполагал, что вы намерены провести семинар, посвященный прошлому моего сына.

В комнате вдруг стало нечем дышать. Я сидел, опустив голову и уставившись взглядом в тарелку. Концентрация напряжения достигла взрывной точки. Отец Молли снова покашлял, но не нашел нужных слов в этот критический момент.

– Мой папа всего лишь хотел обратить ваше внимание на то, что мы с Молли дилетанты по сравнению с Лео, – произнес Чэдуорт-младший.

Я не знал, куда деваться от стыда, но понимал, что злобное хамство Чэда Ратлиджа получит заслуженный отпор со стороны одного из моих родителей, а может, и со стороны обоих.

Однако эту миссию взяла на себя Фрейзер Ратлидж, известная на весь Чарлстон баскетболистка. Именно она разорвала путы всеобщего замешательства, сказав:

– Замолчи, папа. Замолчи, Чэд. Вы только все испортите. И хуже всего будет Молли.

– Не смей так разговаривать с отцом! – прошипела Гесс Ратлидж сквозь тонкие губы.

– Что касается Молли, то ей хуже некуда. Она проведет взаперти все лето, – сказала Поузи Хьюджер.

– Вот как? – спросил мистер Ратлидж. – Забавно. Я точно помню, как мой сын говорил мне, что в следующие выходные они с Молли собираются на танцы в Фолли-Бич. Ты ведь говорил, сынок?

– Папе нельзя доверить ни одного секрета! – Чэд подмигнул присутствующим и показался вдруг очаровательным шалопаем, а не злодеем, которого я ощущал в каждом его взгляде, брошенном в мою сторону.

Его любезность была оборотной стороной наглости. Красавцем он, пожалуй, не был, но был прекрасно сложен и мускулист – чарлстонец до мозга костей.

– Ты никуда не пойдешь в выходные, – объявила Гесс сыну, видимо, понимая, сколь непривлекательно он выглядит в глазах моей не проронившей ни слова матери.

– Ах, мама! Я ведь не о себе заботился, а о сестричке – о нашей Мисс Мускулатура. Думал прихватить ее с собой. Может, там какой-нибудь незнакомец пригласил бы ее потанцевать.

Фрейзер с достоинством встала и, извинившись, сказала, что ей нужно выйти в дамскую комнату. Мне было невыносимо видеть страдания этой славной девушки, которая родилась в богатой и пустой семье и провинилась только тем, что не соответствует чарлстонскому эталону красоты. Я хотел встать и пойти за ней, но подумал, что буду странно выглядеть в дамской комнате. Слава богу, Молли Хьюджер и миссис Ратлидж сразу же встали из-за стола. Молли извинилась и, бросив уничтожающий взгляд на своего дружка, вышла вслед за подругой. Сама Молли с ее лицом и фигурой в полной мере соответствовала самым строгим требованиям, предъявляемым к чарлстонской девушке ее возраста. Всю жизнь она сможет прожить, ничего не делая, – выйдет замуж за Чэдуорта-десятого, родит ему наследников, станет президентом Лиги молодых христиан и будет возлагать цветы к алтарю Святого Михаила. Легко и непринужденно будет устраивать приемы для партнеров адвокатской фирмы мужа, сидеть в ложе театра на Док-стрит, благоустраивать особняк к югу от Брод-стрит. Я без труда представил всю жизнь Молли, пока она шла через зал, увлекаемая горячим сочувствием к обиженной подруге. Молли была красива, поэтому в ее судьбе для меня не было белых пятен. Но я представить не мог, как сложится жизнь Фрейзер, у которой удар мужской силы, мужские плечи и двадцать подборов мяча за матч. Ее будущее казалось туманным и, возможно, не таким уж счастливым. И тут я осознал, что к Молли меня тянет гораздо больше, чем к Фрейзер.

– Тебе не следует так говорить о сестре, Чэд, – справедливо и своевременно заметил Симмонс Хьюджер. – Ты пожалеешь об этом, когда станешь старше.

Мать Фрейзер вышла вслед за девушками.

– Я просто пошутил, мистер Хьюджер, – с покаянным видом ответил Чэдуорт-десятый. – А у нее совсем нет чувства юмора.

– Зато у нее есть чувствительность. Она очень чуткая девочка, – возразил мистер Хьюджер и повернулся к моим родителям: – Доктор Кинг, мистер Кинг! Спасибо, что помогли Молли и нашли для нас время. К сожалению, я вынужден покинуть вас, иначе опоздаю на встречу. Позвольте откланяться.

– Конечно-конечно, – кивнул мой отец. – Мы сообщим вам обо всем.

– Спасибо и тебе, Уорт, за обед, – обратился мистер Хьюджер к Чэдуорту-старшему.

Никто не придал значения ледяному молчанию моей матери во время этой кратковременной семейной драмы, разыгравшейся у нас на глазах. Мистер Ратлидж допустил тактическую ошибку, притянув мою историю с наркотиками, дабы оправдать поведение собственного сына. Но мистер Ратлидж был крупной чарлстонской акулой, и азарт в нем просыпался каждый раз, когда в воде пахло кровью.

Девушки вернулись в зал. Я вслед за отцом поднялся со стула, и мы стояли, пока леди не сели на стулья, которые для них выдвинули официанты в белых куртках, ринувшиеся с разных сторон.

– О! – воскликнул Чэдуорт-старший. – Что я вижу! «Возвращение на родину». [21]21
  «Возвращение на родину» – роман английского писателя Томаса Харди (1840–1928).


[Закрыть]– Посмотрев на мою мать, он добавил: – Небольшая литературная реминисценция в вашу честь, доктор Кинг. По-моему, это Харди. Как его звали?

– Томас, – ответила мать.

– Я провел небольшое расследование и узнал, что докторскую диссертацию вы писали по Джеймсу Джойсу. Как там его роман называется, «Одиссея» или что-то вроде?

– Что-то вроде.

– Фрейзер хочет кое-что сказать нам всем, – объявила миссис Ратлидж.

– Простите, что я устроила сцену, – заговорила Фрейзер, глаза у нее припухли и покраснели. – Я также прошу прощения у папы и брата за то, что поставила их в неловкое положение при посторонних. Простите меня, папа и Чэд. Вы знаете, как я вас люблю.

– Конечно, золотко, конечно. Не только у тебя, у нас у всех нервы на пределе, – промолвил папа.

Моя мать нарушила молчание, которое хранила до сих пор:

– Мисс Ратлидж, я с большим интересом наблюдала сегодня за вами. И пришла к выводу, что вы необыкновенная девушка.

– Но я не должна была портить обед. – Фрейзер обвела взглядом присутствующих, глаза ее блестели. – Мне никто не давал права говорить.

– Вы имеете полное право говорить. Вы большая личность.

Все молчали, как рыбы, но молодой Чэд совершил оплошность: вздумал ответить на слова моей матери весьма неуместным в данной ситуации каламбуром.

– Еще какая большая! Вон у нее какие большие плечи, большие ноги, большие руки!

– Замолчите, молодой человек! – Моя мать встала из-за стола. – Закройте рот наконец.

– Не смейте так разговаривать с моим сыном, доктор Кинг! – взъярился Уорт Ратлидж. – А то как бы не пришлось вам изучать в газетах объявления о приеме на работу.

– Я зачислила вашего сына в свою школу. Возможно, инспектор не одобрит моего решения. Тогда он известит меня об этом, – вскипела в ответ моя мать.

– Если вы, доктор Кинг, придете ко мне в кабинет после обеда, мы позвоним вашему инспектору.

– Руководство школой «Пенинсула» осуществляется из моего кабинета, мистер Ратлидж, – отчеканила мать. – Согласна вас принять. Только предварительно запишитесь у секретаря.

Если бы сцена происходила не в Чарлстонском яхт-клубе, где солнце сияло на тончайшем фарфоре и столовом серебре, то Уорт Ратлидж, наверное, взорвался бы. Социальные противоречия, о которых прежде я лишь смутно догадывался, превратили в схватку мирный обед, устроенный из вежливости, в знак благодарности.

Напротив сидела потрясенная Молли Хьюджер и широко раскрытыми глазами смотрела на меня.

– Что, никогда так не веселилась, Молли? – спросил я.

К моему великому удивлению, все рассмеялись, кроме Чэда, его лицо оставалось каменным, несмотря на некоторую разрядку напряженности. Я превысил свои полномочия. Чэдуорт Ратлидж принадлежал к миру избранных, и какую бы роль он ни выбрал для себя, таким, как я, всегда отводилась роль массовки. Если он шутил, мне полагалось смеяться. Если он говорил серьезно, я должен был внимать с видом восхищенного идиота. Если Чэд делал заявление, то я, как глашатай, обязан был разнести его по городам и весям. Но в ту пору я еще плохо разбирался в распределении ролей.

Мать снова села за стол, и к собравшимся вернулось доброжелательное и деловое настроение. Обед быстро завершили ореховым пирогом и кофе. Так или иначе, аристократизм – и основа, и зыбкий песок, на которых строится вся социальная жизнь в Чарлстоне, – позволил провести финал обеда в мире и согласии. Все пожали друг другу руки на прощание и расстались.

Мы с родителями откланялись и вышли из Чарлстонского яхт-клуба. Невыносимая жара встретила нас за порогом. Мать поцеловала меня в щеку, что было для нее нехарактерно, и мы пошли в город, в сторону Ист-Бэй-стрит, подальше от яхт-клуба, в который нас никогда не примут.

Мне предстояла встреча с тренером Энтони Джефферсоном. Я вошел в спортивный зал, где стоял застарелый запах плесени, пота и сдутых мячей, футбольных и баскетбольных. С порога я видел, как тренер внимательно изучает содержимое плотного конверта – мое личное дело, понял я. Он погрузился в него, и по мере того, как вникал в новые детали моей биографии, три волнистые морщины на лбу у него становились заметнее. В ту пору я полагал, что стал-таки вполне достойным представителем «Пенинсулы», все же понимая, что планка, которую я поставил для себя, сильно занижена.

Лицо тренера Джефферсона было кофейного цвета, на висках проглядывала седина, карие глаза оставались непроницаемыми. Я хотел войти в тренерскую, но он взглядом заморозил меня на пороге. В начале пятидесятых годов этот полузащитник гремел на весь штат Южная Каролина. Он одним из первых занял место в зале спортивной славы колледжа для чернокожих.

– Ты, наверное, Лео Кинг? – Его голос оказался гораздо мягче, чем я ожидал.

– Да, сэр. Мать велела мне прийти к вам.

– Тебя арестовали, потому что при тебе нашли полфунта кокаина. – Он снова опустил глаза в документы.

– Да, так, сэр.

– Значит, ты не отрицаешь этого?

– Меня взяли с поличным, – признался я. – У меня это был первый случай.

– Но кокаин тебе кто-то дал. Его не поймали. А ты отказался назвать имя. Так было дело, правильно я понимаю?

– Да, сэр.

– А ты не задумывался, Лео, что если бы ты и молодые люди вроде тебя помогали полиции, общество от этого выиграло бы? Тот парень – твой друг?

– Нет, сэр. Я даже с ним ни разу не разговаривал.

– Тогда почему ты не выдал его полиции? По какой причине?

– Он мне очень нравился, сэр. Я восхищался им.

– Ты ничего о нем не сказал полиции?

– Нет, сэр, вообще ничего. Ни слова.

– И ты никому не назвал этого парня? Ни отцу, ни матери, ни другу, ни психиатру, ни священнику, ни социальному работнику? Почему ты покрываешь эту сволочь, которая впутала тебя в большие неприятности?

– Так я решил. Под влиянием момента. Дал себе слово. И держу его. Простите.

– Ты не очень-то похож на футболиста, Кинг.

– Это из-за очков, сэр. В них я кажусь слабаком, ботаником.

– А играешь в очках?

– Да, сэр, иначе я не отличу своих от чужих. У меня зрение как у летучей мыши.

– И ты стоишь на приеме? Кэтчеру [22]22
  Кэтчер – в бейсболе игрок, принимающий мяч.


[Закрыть]нельзя зевать.

– Мой отец был кэтчером в Цитадели. [23]23
  Цитадель – одно из военных училищ в США. (Прим. ред.)


[Закрыть]Он научил меня играть, когда я был совсем маленьким.

– И все же ты, похоже, не очень часто играл в бейсбол, так ведь?

– У меня раньше были проблемы с психикой, тренер Джефферсон. А в психбольнице нет своей команды. Зато я часто играл с санитарами и сторожами, и некоторые охранники тоже играли. Они показали мне несколько отличных приемов.

Тренер Джефферсон посмотрел на меня, словно взглядом снимая мерку и прикидывая, что со мной делать. Сколько я знал хороших тренеров, они всегда умели сохранять непроницаемый вид. Его лицо оставалось невозмутимым, его глубокая сосредоточенность – будто он в церкви на молитве – раздражала меня.

– Лео, – наконец сказал он, – давай попытаемся внести ясность в наши отношения. Думаю, что в этом году ты нужен мне гораздо больше, чем я тебе. Шесть белых мальчиков уже ушли из школы. Они не хотят, чтобы их тренировал ниггер. Ты знаешь об этом?

– Да, сэр, знаю. Они хотели, чтобы я ушел с ними.

– Нас ожидает сложный год. Всякое может случиться: и расовые протесты, и зажигательные бомбы. Мне нужен в команде белый, на которого я могу положиться.

– Есть несколько хороших ребят, тренер Джефферсон. Может, сначала вам будет трудновато, но потом они вас признают.

– Я хочу выяснить, могу я на тебя положиться или нет. Мне нужны доказательства, что тебе можно верить до конца.

– Как мне это доказать?

Встав со стула, тренер Джефферсон вышел из тренерской в зал и, убедившись, что там нет ни души, вернулся обратно. Потом, уперев в стол свои мощные руки, наклонился ко мне:

– Я хочу знать имя парня, который положил кокаин в карман твоей куртки, Лео.

Я отступил назад, но он поднял руку, остановил меня и продолжал:

– С тебя – имя. Я в долгу не останусь, дам тебе кое-что в обмен.

– Что вы можете мне дать? Я поклялся, что никогда никому не назову его имя.

– Я восхищен твоим умением держать слово. Потому ты и внушаешь мне доверие. Но мне нужно знать имя этого парня и причины, по которым ты молчал. В обмен я дам тебе обещание, что ни единая живая душа ничего не узнает. Ни единая – ни моя жена, ни мой отец, ни мой священник, ни даже Иисус, если вдруг спустится ко мне на белом облаке. И даже при тебе я его никогда не упомяну. Как будто разговора между нами и не было.

– А вы чем можете доказать, что вам можно верить?

– Ничем, Лео. Просто посмотри на меня. Посмотри внимательно и постарайся понять, что я за человек. Кто перед тобой – человек, с которым можно пойти в разведку, или Иуда, который продаст душу за тридцать сребреников? Или, может, Симон, помогавший Иисусу нести крест на Голгофу? Подумай сам, Лео, и реши. Но ты должен сделать это немедленно.

Я посмотрел в лицо Энтони Джефферсона и произнес:

– Его зовут Говард Дроуди.

Тренер присвистнул, и я понял, что это имя ему хорошо знакомо.

– Лучший квотербек за всю историю Епископальной ирландской школы! – сказал он. – Однако он здорово тебе подгадил! Подставил по-крупному.

– Мой брат, Стив, преклонялся перед Говардом Дроуди. И тот всегда к нему хорошо относился.

– Твой брат – тот, что покончил с собой?

– Да, сэр. Стив мне рассказывал, как тяжело приходится Говарду. Отец у него умер, сам он жил в трейлере и только благодаря стипендии смог учиться в Епископальной ирландской школе.

– Этот парень по гроб жизни в долгу перед тобой, Лео. В этом году он стал ведущим квотербеком «Клемсона». Он хоть спасибо тебе сказал?

– Нет, сэр. Но он бывает очень приветлив, когда встречает меня.

– Итак, тебя арестовали. На тебя завели дело. Тебя судили. Приговорили к пробации, определили под надзор инспектора. Ты ходишь на общественные работы. Тебя выгнали из школы. А этот тип даже не сказал тебе спасибо?

– Я думаю, он просто не знает, что сказать, сэр.

– А я думаю, он просто говно, Лео. – Тренер помолчал, потом встал и протянул руку. – Ладно. Вот тебе моя рука. Я никогда никому не скажу, что узнал от тебя сейчас. Умру, но обещание сдержу.

Я пожал его руку, большую и сильную.

– Есть проблема, Лео. Мне нужна твоя помощь, – сказал он.

– Слушаю, тренер Джефферсон.

– Я хочу сделать тебя одним из ведущих игроков в команде. Но ты должен мне кое в чем помочь. Мой сын Айк в отчаянии от того, что ему приходится менять школу в выпускном классе. Он учился в «Бруксе», и я там учился, и его мать, и его дед.

– Чем я могу помочь?

– Встреться с ним завтра на стадионе Джонсона Хэгуда в девять утра. Потренируетесь вместе. Узнаете друг друга получше. Я составил для него программу тренировок на лето. Тебе тоже будет полезно. Только одно условие: если ты назовешь его ниггером – убью.

– Не успеете. Родители убьют меня раньше.

– Они не разрешают тебе произносить это слово?

– Даже в шутку.