Текст книги "Обрученные с Югом"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

Глава 10
Похмелье

На следующее утро я просыпаюсь в своем пустом доме на Трэдд-стрит с легкой головной болью и чувством досады: еще только пять утра, солнце и не думало всходить. Поскольку моя жена Старла непредсказуема и ведет бродячий образ жизни, я никогда не знаю, когда и откуда она может позвонить. Я плохо соображаю, и телефон успевает прозвонить четыре раза, прежде чем я снимаю трубку. Слышится спокойный, вежливый голос Чэда:

– Лео, прости, что беспокою в столь ранний час. Будь добр, дай трубку Молли.

Я включаю лампу на тумбочке рядом с кроватью, пытаюсь собраться с мыслями, понять, что это значит. За все время моего знакомства с Чэдом он никогда не позволял себе таких дурацких выходок. В голове путаница, словно мозги застряли в москитной сетке, но я отвечаю:

– Чэд, старина, ты все перепутал. Последний раз, когда мы виделись с Молли, она была твоей женой, а не моей.

– Не трудись валять дурака спозаранку. – В голосе Чэда появляются признаки злости. – Мне нужно сказать несколько слов своей жене.

– Чэд! – Мой голос твердеет. – Не могу описать словами, как сильно мне хочется, чтобы Молли и правда лежала в постели рядом со мной. Я нежно погладил бы ее, разбудил и сказал: «Молли, любимая, тебя Чэд к телефону». Но Молли – идеальная жена и порядочная женщина. Я знаю: тебе этого не понять. Ты слишком много работаешь, и Молли переживает из-за этого. Она очень расстроилась, что ты не смог остаться на вечеринке по случаю приезда Шебы. Представляешь?

– Я действительно очень много работаю – ради семьи, Лео. Я ограждаю Молли от всех проблем. Ее удел – переживать только из-за выбора столового серебра и визитных карточек для наших приемов, из-за выбора платьев для светских мероприятий и культурной программы для Лиги молодых христиан. Она ведет насыщенную жизнь и играет в обществе важную роль именно потому, что я целыми днями руковожу самой большой и самой главной адвокатской конторой в этом городе. Все, что я делаю, буквально все, продиктовано интересами Молли и детей.

– Все верно, Чэд. Но почему ты звонишь ни свет ни заря мне, чтобы поговорить с женщиной, которой выпало счастье иметь такого потрясающего мужа, как ты?

– Будем вести себя, как взрослые люди. Дай трубку Молли – и все.

– Поцелуй меня в задницу. Как еще объяснить тебе, Чэд? Где я возьму тебе Молли? Ее нет у меня в постели. Никогда не было и не будет, к моему великому сожалению.

– Завидую тебе, Лео. – Злость в голосе Чэда проступает сильнее. – Ты женат на женщине, которой никогда не бывает дома, и занимаешься тем, что пишешь всякую ересь, чтобы шесть дней в неделю портить кому-нибудь жизнь.

– Тогда ты, парень, уже на полпути к счастью. Судя по всему, твоей жены тоже нет дома. Твоя сестра устраивает в воскресенье пикник в честь Шебы. Ты придешь?

– Не могу обещать. Работы до черта.

– А я пошел бы на твоем месте. Прислушайся к совету человека, который как-никак тебя любит, хоть порой это зверски трудно.

– Слушай, я и не знал, что сейчас такая рань. Запаниковал, когда обнаружил, что Молли нет дома.

– Может, хочешь поговорить с Шебой? Мы с ней как раз предавались любви. Со звериной страстью.

– Шеба в нашем гостевом домике, пребывает в полной отключке, – смеется Чэд. – Я только что заходил туда, когда искал Молли. Прости меня, Лео.

– Ничего, я люблю, когда меня в субботу будят с утра пораньше. Остается больше времени, чтобы вспомнить, кому испортил жизнь, и позлорадствовать.

Чэд вешает трубку. Я забываюсь коротким, но сладким сном. В семь слышу ласкающий ухо стук – «Ньюс энд курьер» шлепается о дверь моего холостяцкого дома. Душу согревает мысль, что я живу в одном из тех домов, которые когда-то обслуживал, будучи разносчиком газет, в одном из тех домов, о которых даже не мечтал тогда. Я выхожу на крыльцо, миртовые деревца перед домом серебрятся под первыми лучами солнца. Дома на Трэдд-стрит всегда напоминали мне шахматы, искусно сделанные странным мастером. Ими невозможно поставить королевский гамбит или сыграть сицилианскую защиту, потому что мастер-чудак любовно изготовил ладьи, слонов, коней и ферзей, но совершенно забыл про пешки. Самобытная архитектура напоминает изящное кружево, сады скрыты за домами, но выдают себя дурманящими ароматами.

Я сижу в саду с газетой за чашкой кофе, как делаю это каждое утро. Сначала читаю собственную колонку, ежась от стыда, когда наталкиваюсь на неуклюжую или невыразительную фразу. Статья в сегодняшнем субботнем выпуске производит впечатление дряблости, усталости, а потуги на юмор вымучены. Но я знаю, что в моей работе бывают приливы и отливы, как в Чарлстонской гавани. К тому же у меня припасен туз в рукаве, обо мне будет говорить весь город, когда в воскресном выпуске появится статья о Шебе.

Когда я просматриваю отчет об играх моей любимой Национальной лиги, открывается дверь из дома в сад. Я оглядываюсь и с удивлением вижу Айка Джефферсона. Он уже сварил себе кофе и держит чашку в руках.

– Что-то ты рано, Айк. – Я смотрю на часы.

– Есть разговор. – Айк садится. – Могу обсудить это только с тобой.

Похоже, Айк сильно взволнован, потому что вместо того, чтобы приступить к разговору, начинает читать мою колонку в газете. Я вдыхаю запах сада, прогретого солнцем. Мы молчим. Я ощущаю плодородную силу земли вокруг нас. В тишине почти слышно, как все растет. Зеленые корни пробиваются сквозь черную почву полуострова. Я иду в другой конец сада, особенно щедро обласканный солнцем, и выбираю на грядке три огромных спелых помидора, которые выращиваю в теплице возле кирпичной стены. На кухне их мою, нарезаю ломтиками. Они сияют алой сердцевиной с розовыми семечками, являя образец идеального, совершенного помидора. Прихватив соль и перец, ставлю тарелку перед Айком на столик в саду. Он забывает, зачем пришел, погрузив зубы в алую мякоть, сок которой орошает его нёбо.

– Черт, знатные помидоры! – говорит он, прикрыв глаза.

– Признание от шефа полиции самого прекрасного города на земле дорогого стоит.

– Когда я родился на свет, черные даже не имели права голосовать, – усмехается Айк. – Нам с тобой не удалось бы купить пакет молока в одном и том же магазине на Кинг-стрит.

– А теперь ты большой человек. Представь только, что я буду сдавать все парковочные талоны тебе. Ты заслужил эту должность, парень. Никто не работал больше, чем ты. Одно только волнует меня со вчерашнего вечера. Тебе полагалось бы арестовать Шебу. Она поставила тебя перед тяжелым выбором.

– Да, это верно. Я все понимаю, не сомневайся. И чтобы выполнить свою работу, ты должен написать статью о том, что я не выполнил свою.

– Я этого никогда не сделаю.

– Знаю. И Шеба тоже знает. – Помолчав, он добавляет: – У меня к тебе серьезный разговор.

– Дай угадаю. Насчет Чэда?

– Как ты догадался?

– Я пишу колонку шесть раз в неделю. Естественно, я знаю все обо всем. Или почти все почти обо всем.

– Чэд трахает свою секретаршу из адвокатской конторы. Она живет в Фолли-Бич.

– Полулегальная эмигрантка из Бразилии?

– Нет, эта любовница не из Ипанемы. [54]54
  Ипанема – город в Бразилии. (Прим. ред.)


[Закрыть]Ей девятнадцать лет. Только что закончила школу. Из хорошей семьи.

– Откуда ты знаешь?

– Привратник из ее дома посещает мою церковь. А ты откуда знаешь?

– Анонимное письмо. Я их много получаю.

– Как ты думаешь, кто его написал?

– Человек, который не знал, что эта счастливица родом не из Бразилии.

– Из Бразилии была предыдущая, – говорит Айк. – Вы, белые, очень странный народ.

– Да, нам нужно поучиться у вас, черных, правильно и осмысленно жить.

– Молли не заслуживает, чтобы с ней так обращались.

– Ей придется привыкнуть к этому. Это не первый раз и не последний. Хочешь еще кофе?

Я иду на кухню и застаю там Найлза – он наливает себе кофе. Помидоры уже себе в тарелку положил. Смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами, взгляд у него оценивающий и непроницаемый. Он тоже сегодня пришел рановато. Мне понятно, что он намерен либо дать мне совет, в котором я не нуждаюсь, либо сообщить новость, которую я не хочу знать. В Найлзе меня более всего восхищает простодушие, но его потребность говорить правду, даже горькую, отравляет отношения. В принципе, он добрый, чуткий человек, и я боюсь его только тогда, когда он приходит с явным намерением что-то сказать.

– Простите, сэр, – говорю я. – Мне кажется, вы только что спустились с гор. Или вас смыло горным потоком по Аппалачской тропе? [55]55
  Аппалачская тропа – самая длинная в мире размеченная пешеходная туристская тропа длиной 3218 км через Аппалачские горы.


[Закрыть]

– Твой разговоры всегда забавляли меня, Жаба. – Найлз делает глоток кофе. – Они, может, и полная чепуха, но чепуха неглупая.

– Айк сидит в саду.

– Видел его машину. Не понравился мне вчерашний вечер.

– Да, у нас бывали встречи и получше, – соглашаюсь я.

– Шеба закатила целый спектакль. Да и твоя мать постаралась.

– Моя мать ненавидит таких женщин, как Шеба.

– Чэд звонил тебе сегодня утром? – спрашивает Найлз.

– В пять утра.

– Чего хотел?

– Узнать, с каким счетом сыграли наши. – Я наливаю себе чашку кофе. Моя реплика рассердила Найлза. – Пойдем в сад. Я хочу, чтобы Айк слышал наш разговор.

Айк по-прежнему читает газету. Когда мы с Найлзом подходим, он поднимает голову и кивает нам.

– Найлз, ты тоже сегодня с утра пораньше? Что привело тебя к Лео?

– Чэд позвонил нам спозаранку. Трубку взяла Фрейзер. Чэд был уверен, что Молли у Лео, спит с ним, – объясняет Найлз.

– Молли с Жабой уединились во время танцев и танцевали в темноте, – говорит Айк. – Чем еще вы там занимались, старина?

– Ничем, можешь быть уверен.

– Айк, он женат на моей сестре. – Найлз медленно отпивает кофе. – Старла звонила мне на этой неделе, Лео.

– Спасибо, что не забыл сказать, – киваю я.

– Собственно, из-за этого я и пришел. Я не думал, что Айк опередит меня.

– Я могу уйти, – фыркает Айк. – Тем же путем, как пришел.

– Нет, останься, – говорит Найлз.

– Вы, ребята, завтракать будете? – спрашиваю я.

– Отличная идея! – откликается Найлз. – Мне нужно собраться с мыслями. Я не такой скорый на язык, как вы с Айком.

– Ты беложопый тупица с гор, – говорит Айк, возвращаясь к газете. – И всегда таким был.

За едой мы ведем разговор о спорте, тот пустой разговор, с помощью которого мужчины выражают дружескую симпатию и избегают осложнений, какими часто бывают чреваты разговоры на более глубокие темы. Из всех моих друзей Найлз загородил путь к своей душе наибольшим количеством препятствий и предупреждающих знаков. Причина его скрытности – тяжелое детство. Но если уж Найлз открывает рот, можно быть уверенным – он хочет сказать что-то действительно важное. Он из тех засранцев, которые все копят в себе, копят, пока не станет невтерпеж, и тогда вываливают все, что накопили, прямо перед тобой – давай, разбирайся.

– Спасибо за отличный завтрак, Лео, – произносит Айк, откидываясь на спинку стула. – Ну давай, Найлз, выкладывай, что там тебя распирает. Авось полегчает.

– У Шебы По большие проблемы. Она этого не заслуживает.

– Позволь, я сбегаю за репортерским блокнотом, – говорю я. – Такую новость нужно записать до последнего слова.

– А конкретней? – спрашивает Айк.

– Чэд сейчас у меня дома. У него серьезный разговор с Фрейзер. Заявил, что вышвырнет Шебу из гостевого дома, как только она проснется. Он просто озверел, когда узнал про кокаин.

– Скажи Шебе, что она может переехать ко мне, – откликаюсь я. – У меня есть симпатичная комната для гостей на третьем этаже.

– Она может переехать и ко мне, – вступает Айк. – Бетти любит ее, да и мои дети тоже.

– Фрейзер сказала Чэду, что наш дом в распоряжении Шебы до конца ее жизни, – продолжает Найлз.

– Тогда какая разница, что говорит Чэд? – пожимает плечами Айк. – Этот парень много чего говорит, он не жалеет своего языка. Он всегда любил поднимать шумиху. Собака лает, ветер носит.

– Лео, Чэд узнал, что ты каждый день звонишь Молли, – сообщает мне Найлз.

– Небольшая поправочка. Мы звоним друг другу. Иногда я звоню ей, но чаще она звонит мне. И это не секрет. Мы разговариваем каждый день со школы. Заметь, Найлз, все эти годы я также разговариваю по телефону с Фрейзер и с Бетти.

– Вечно Лео пытается вытянуть что-нибудь из наших девчонок, – улыбается Айк.

– Эти девчонки в курсе всего, что происходит в городе, – отвечаю я.

– Чэд не хочет, чтобы ты и дальше звонил его жене, – говорит Найлз, явно испытывая неловкость.

– Значит, он должен сказать это мне лично, глядя в глаза. Найлз, маленький совет тебе. Ты не должен служить Чэду мальчиком на посылках.

– Я решил сказать тебе сам, потому что боялся, что ты набьешь Чэду морду, если скажет он. Он на взводе сейчас, тормоза совсем отказали.

– А как дела у Старлы? – решил я переменить тему на более безобидную.

– На Старле нужно поставить крест, Лео, – трясет головой Найлз. – Ты должен выбросить ее из своей жизни. Мне тяжело говорить это. Но брак с моей сестрой потихоньку убивает тебя. Ты заслуживаешь нормальной жизни.

– Я привык, – огрызаюсь я.

– Ты заслуживаешь нормальной жизни и нормальной жены. Тебе нужны дети. Все мы понимаем это. Твоя жизнь не наладится, пока ты не разведешься с моей чокнутой сестрой. Дальше будет хуже, Лео.

– Что она сказала? Где она сейчас?

– Ничего она не сказала. Просто контрольный звонок, как всегда у нее. Хотела узнать, что у нас нового. Как ты поживаешь.

– Что ты ответил?

– Что ты вот-вот затеешь бракоразводный процесс. Но она только рассмеялась.

– Рассмеялась? – переспрашивает Айк. – Чего это она?

– Старла хорошо знает Лео. Этот истый католик дал обет перед алтарем. Он каждый месяц переводит деньги на ее счет. Я просил ее, Лео, чтобы она дала тебе свободу. И знаешь, что у нее хватило наглости заявить?

– Нет, но интересно узнать.

– Что она даст тебе свободу, когда ты ее разлюбишь.

– Она не дура, твоя сестрица, – присвистнул Айк.

– Но жена из нее поганая, – отвечает Найлз. – Старла тот еще подарок, а ты, Лео, кретин. Разведись с ней, Жаба. Мы познакомим тебя с лучшими девушками в мире. У нас у всех душа за тебя изболелась. Мы только и думаем, как тебе помочь. Может, встать перед тобой на колени? Скажи ты ему, Айк.

– Тут выяснилось, что моя младшая дочка Вернета даже не знает, что ты женат, Лео, – говорит Айк. – Учти, Найлз все говорит правильно. Ты ведь понимаешь, как трудно ему говорить об этом.

– И твоя мать, я уверен, успокоилась бы, – добавляет Найлз.

– Ну нет, тут все сложнее, – возражает Айк. – Если Лео кого-нибудь полюбит, того доктор Кинг тут же возненавидит. Это, между прочим, касается и всех нас.

– Неправда, что моя мать ненавидит вас, – произнес я и тут же понял: Айк сказал чистую правду, которую долго вынашивал в себе. – Ну, по крайней мере, не всегда.

– О да, она любит нас, когда спит. Или когда без сознания. Или когда мы спим или без сознания. Но она проклинает Старлу на чем свет стоит и не скрывает этого, – говорит Айк.

– Это да, Старлу, мою жену, она ненавидит, – вынужден признать я.

– Какая Старла тебе жена! Да и никогда не была женой. Беда случилась с ней, когда она была совсем маленькой девочкой. С нами обоими. Такое не должно случаться ни с кем. Но нам тогда казалось, что все так и должно быть. Иначе не бывает. Мы в детстве считали, что жизнь – это ад. И другой жизни не бывает. Пока не познакомились с Жабой. Он ввел нас в свой мир. Ты тоже тогда был ребенком, как и мы. К тому же некрасивым. Но ты открыл нам свое сердце. И так же по-человечески отнесся к Айку. Ты сделал для нас очень много. Этого вполне хватило бы. Ты не обязан был еще и жениться на моей ненормальной сестре. Никто не в силах помочь ей, кроме нее самой.

Наступила тишина, мы молча сидели за столом, я разливал кофе. Мы старались не смотреть друг другу в глаза. Я смотрел на двух красногрудых пташек, которые ссорились в кормушке, висевшей на веерном клене.

– Айк, ты что думаешь? – наконец нарушил молчание я.

– Я готов подписаться под каждым словом Найлза. Если бы Бетти была здесь, она сделала бы то же самое, – отвечает Айк. Он протягивает руку и кладет мне на плечо с нежностью, на которую способен великан.

– А что, я правда был такой урод? – спрашиваю я.

– Страшнее, чем понос, – кивает Айк.

– Это из-за очков, – добавляет Найлз. – Они напоминали окуляры.

– Волосы висели сзади сосульками, – уточняет Айк.

– Так это были волосы?! – восклицает Найлз.

– Джентльмены, – Айк смотрит на часы, – у нас осталось пятнадцать минут. Пора двигаться.

– Сегодня моя очередь играть квотербеком, – вспоминает Найлз.

– Нет, моя, Горный Человек, – возражает Айк. – Ты был квотербеком на прошлой неделе.

– А почему я никогда не играю квотербеком? – спрашиваю я.

– Потому что ты Жаба, – отвечает Найлз.

– Где ты видел, чтобы жабы играли за квотербеков? – добавляет Айк. – Таков закон природы.

Каждую субботу в десять часов утра Найлз, Айк и я идем на стадион Цитадели и, не щадя себя, играем в контактный футбол. [56]56
  Контактный футбол – неофициальная разновидность американского футбола.


[Закрыть]К нам волен присоединиться любой желающий, количество игроков каждую неделю меняется. Обычно можно рассчитывать на свободных от занятий кадетов или праздношатающихся помощников тренеров, которые натаскивают легкоатлетов в течение учебного года. Но сегодня желающих присоединиться к нам не нашлось, и мы втроем вольны делать, что хотим.

Сегодня мы хоть все трое можем играть квотербеками.

Глава 11
Евангелина

Я стараюсь навещать Евангелину По не реже раза в неделю, чтобы наметанным взглядом оценить состояние ее здоровья, а также степень беспорядка в доме. Постучавшись в ее дверь в ту субботу, я сообразил, что не был у нее почти месяц. Каждый раз, когда я стою на пороге этого дома, мне мерещится призрак фургона, на котором некогда близнецы въехали в нашу сонную жизнь, расшевелили ее и изменили судьбы всех, с кем соприкоснулись. Через дорогу стоит дом, построенный моим отцом, дом, где рос я, несуразное, нелепое чудо в перьях. Я любуюсь двумя магнолиями, которые символизируют любовь моих родителей. По крайней мере, символизировали до того, как у отца случился сердечный приступ, ставший смертельным. Ясно, что моя мать узнает: я навещал ее врага из дома напротив, и затаит на меня очередную обиду. Мать в самый первый день знакомства с Евангелиной По решила, что та заслуживает уважения меньше, чем лошадиная задница, и события, свидетелем которых стала мать за минувшие годы, не заставили ее изменить свое мнение к лучшему.

Миссис По открывает дверь и выглядывает на белый свет, защищенная четырьмя рядами цепочек, которые сделали бы честь особняку в Гринвич-Виллидже.

– Дорогая, это я. Ваш любимчик, – говорю я.

– Я подам на тебя в суд за неисполнение своих обязанностей. – Она медленно открывает дверь. – Я уж решила, что ты помер.

– Вы же читаете мою колонку! – напоминаю ей. – И не соглашаетесь почти со всем, что я пишу.

– Мои письма к редактору никогда не печатают.

– Я принес вам продуктов из «Бербеджа». – Я прохожу на кухню, попутно целуя ее в щеку.

– Пока ты здесь, Лео, помоги мне найти очки для чтения, – говорит миссис По, входя следом за мной.

– Они у вас на макушке, дорогая, – отвечаю я, и она с удивлением ощупывает свои растрепанные седые кудри.

– И правда! В последнее время я стала такая рассеянная. Снова потеряла ключи от машины.

– Вы не водите машину уже два года. Вас лишили прав, помните?

– Вот сволочи! Да-да, помню. Я позвонила этому Большому Негру, которого вы все так обожаете, а он мне совсем не помог.

– Вы протаранили двадцать машин, припаркованных на Кинг-стрит, дважды проехали на красный свет и врезались в дверь антикварного магазина «Джордж Бриллант и компания». Если я ничего не путаю. А потом провалили тест на трезвость. – Я выкладываю готовый суп «Бербедж», который нужно только разогреть. – Позвольте, я сложу посуду в посудомоечную машину, пока Шеба не пришла.

Я хожу по всем комнатам первого этажа и собираю грязные чашки и тарелки, обнаруживая их в самых неожиданных местах.

– Мисс Симонс приходила на этой неделе? – спрашиваю я.

– Она бросила меня еще две недели назад. Я зареклась иметь дело с неграми. Теперь ищу тихую женщину-сербку, чтобы готовила и убирала у меня. Я читала, что в Нью-Йорке сербы владельцы кафе ценятся выше всего, потому что у них идеальный порядок.

– Владельцы кафе? Не припомню, чтобы встречал среди них сербов.

– Все равно. Я хочу сербку, потому что она белая. Чем старше я становлюсь, тем больше люблю белых. Надеюсь, ты понимаешь меня.

– Зачем вы обидели мисс Симонс? – спрашиваю я.

– Я не обижала ее. Это она так говорит. Ты, видно, доверяешь ей больше, чем мне.

– Она утверждает, что вы обзывали ее расистскими словами.

– Как будто она слышит эти слова только от меня! – фыркает миссис По. – Имей в виду, я была очень добра к ней. Она разозлилась, потому что я назвала ее негритянкой, но ведь это слово, как ты знаешь, очень даже уважительное. Ну да, когда она стала наскакивать на меня, я ее слегка ударила, не буду скрывать.

– Хорошо, я поищу вам домработницу-сербку.

– О мексиканках я тоже слышала хорошие отзывы. Вот только стара я уже учить новый язык.

– Вы не возражаете, если я пропылесошу в гостиной?

– Сегодня ты мой гость. Делай, что хочешь. Я вчера виделась с Шебой. И конечно, мы поссорились, она не сказала тебе?

– Я знаю, что вы виделись, – говорю я, но миссис По не слышит меня из-за шума пылесоса.

– После разговора с детьми у меня всегда возникает желание пойти куда глаза глядят.

– Вот как? И куда же?

– К шкафу со спиртным. Разговариваю с Шебой – и меня охватывает желание напиться. Разговариваю с Тревором – и меня охватывает непреодолимое желание напиться.

Миссис По направляется к барному шкафчику, который всегда у нее полон – за этим она не забывает следить, – и наливает себе из графина. Я заталкиваю пылесос в кладовку, хватаю кухонное полотенце и смахиваю толстый слой пыли со столов и шкафов. Стукает входная дверь – это Шеба. Я ожидаю, что после волнений минувшей ночи она будет выглядеть несколько хуже обычного, но она входит свежая и неотразимая. Ради матери она нарядилась, как положено примерной дочери чарлстонской матроны со старыми правилами. Шеба приглашает миссис По на обед в яхт-клуб, который устраивает приютившая ее Молли.

– Вид у тебя, мама, определенно цветущий, – говорит Шеба.

Я замечаю, что в присутствии матери она тушуется, приглушает краски. Исчезла дива, которая вчера в роли роковой женщины блистала перед школьными друзьями. И Шеба, и Тревор были готовы на все, лишь бы заслужить одобрение своей вечно недовольной матери, и, насколько я знаю, им это никогда не удавалось. Евангелина принадлежала к оригинальной породе матерей, которые прекращают заниматься воспитанием детей, едва те входят в определенный возраст, когда забота становится занятием неблагодарным. Потягивая водку прямо из стакана, миссис По смотрит на свою знаменитую дочь и говорит:

– В последнем фильме ты появляешься голая, как ощипанная курица. Я целый месяц стыдилась высунуть нос на улицу. – А потом злобно прибавляет: – У тебя сиськи начинают отвисать.

– А по-моему, они в полном порядке, – вступаюсь я.

– Я всегда зависела от милости лучшего друга, – делает книксен Шеба.

– Терпеть не могу этого вашего Теннесси Уильямса с его белибердой, – дергает головой Евангелина. – Поговорим о педиках. Когда Тревор исчез из поля зрения?

– Я разговаривала с ним примерно пол года назад, мама, – отвечает Шеба. В ее голосе я улавливаю фальшь, Шеба явно врет. – У Тревора наконец-то появилась возможность отдохнуть от выступлений. Какой-то денежный мешок заказал ему концерт для симфонического оркестра Омахи. [57]57
  Омаха – крупнейший город штата Небраска, США. (Прим. ред.)


[Закрыть]Приятель сдал ему дом в Мендосино, в Калифорнии. Тревор поклялся не возвращаться в город, пока не закончит опус, который принесет ему честь и славу. Он сказал, что работает в спартанских условиях. Ничего лишнего: только «Стейнвей», [58]58
  «Стейнвей» – одна из крупнейших фирм, производящих музыкальные инструменты; основана в 1853 году в Нью-Йорке; здесь имеется в виду фортепьяно этой фирмы. (Прим. ред.)


[Закрыть]камин и мелодия, преследующая его с детства. Он давно мечтал о таком творческом отпуске, мама.

– Я поняла, что он извращенец, когда ему был год. У матери включается шестое чувство, если дело касается ее детей. Я молила Бога, чтобы это оказалось ошибкой, но из яблочного сока нельзя снова сделать яблоки, а из яичницы… – Не договорив, Евангелина сбивается с мысли.

Миссис По всегда безжалостно критиковала своих детей, но сейчас в ее глазах виден страх, которого не было раньше. Неужели годы злоупотребления водкой окончательно подточили ее разум? Она судорожно отпивает из стакана и пытается сделать вид, что все в порядке.

– Лео, я говорила о чем-то важном. Не напомнишь ли, о чем? Будь любезен.

– О моих сиськах, – подает голос Шеба.

– Да, я могла вынести вид твоих голых сисек, когда тебе было лет двадцать. Но теперь, когда они висят, как сдутый цирковой шатер…

Залпом миссис По допивает первый за день стакан водки, которую она употребляет в чистом виде: без льда, лимона, вермута и каких-либо других добавок. Неразбавленная огненная вода заменяет ей смысл жизни. Шеба смотрит на мать с ужасом, и я понимаю – она увидела то, что всем нам стало ясно уже год назад: алкоголизм Евангелины перешел в заключительную стадию, опасную не только для ее здоровья, но и для жизни. Даже сквозь толстый слой косметики проглядывает желтизна, погубившая удивительный цвет лица, которым так гордилась эта женщина. Ясно, что печень барахлит и не справляется с очисткой крови, отравленной водкой. Во время предыдущей встречи с Шебой я поделился дурными предчувствиями: под влиянием не знаю уж чего – спиртного, тоски или сожалений о потерянной жизни, – но у ее матери постепенно отказывают механизмы, отвечающие за работу мозга.

– Я хотела так много сказать… Нельзя терять лицо… – Снова Евангелина замолкает, не договорив. Собрав волю в кулак, она с большим усилием подходит нетвердой походкой к бару и наливает второй стакан. – Лео! – просит она. – Будь джентльменом, проводи даму в постель.

– Обед в яхт-клубе отменяется? – шепотом спрашивает меня Шеба.

– Я не думаю, что Молли ждет твою мать. Мы все навещаем твою мать и знаем, в каком состоянии она находится.

– Почему ты не позвонил мне раньше? Когда заметил первые признаки неблагополучия?

– Первые признаки неблагополучия я заметил в тот день, когда вы приехали в Чарлстон. А позвонил я тебе, как только ты вернулась со съемок последнего фильма. Ты знаешь номер телефона Тревора в Мендосино?

– А… Тревор? Да, он ведь сочиняет концерт для фортепиано с оркестром. Послушай, мы завтра встречаемся у Найлза и Фрейзер. Ты придешь? А свою мать в церковь сегодня утром поведешь?

– Конечно. Она по-прежнему моя мать. Я по-прежнему ее маленький цыпленочек.

– Ты уверен, Лео? Всегда существует опасность, что ты совершишь какой-нибудь неожиданный поступок и повзрослеешь.

Мы направляемся к выходу.

– Не знаю, зачем я это сказала. Прости, – пожимает плечами Шеба.

– Ничего, все в порядке, Шеба. Меня беспокоит Евангелина. Нужно подумать, что с ней делать. Нам всем будет нелегко. Прежде всего – ей самой.

Среди всех разновидностей блистательных обитателей Чарлстона наибольшее восхищение у меня вызывает тип адвоката с Брод-стрит. Его изучению я посвятил всю жизнь. Эта категория людей очаровала меня еще в ту пору, когда мальчишкой я развозил газеты и наблюдал за их неспешными перемещениями между особняком и офисом. Это племя, обряженное в сирсакер, зарабатывает на жизнь, мило беседуя с судьями, которые охотно идут на контакт, если предложение о денежном урегулировании спора лежит на столе. Самые радикальные представители адвокатского племени могут щеголять галстуком-бабочкой, или носить шляпу-панаму, или признавать смешанные браки – между католиками и унитариями, [59]59
  Унитарии – сторонники течения в христианстве, отвергающего догмат о Святой Троице.


[Закрыть]но при этом все они учатся в одних и тех же учебных заведениях, женятся на женщинах одного круга, производят на свет одинаковых детей, заводят собак одинаковых пород, посещают одну и ту же церковь, водят одинаковые автомобили, являются членами одного и того же клуба, играют в гольф и одинаково жульничают, играя, и все как один выписывают «Ньюс энд курьер».

Раз в году я высмеиваю адвоката с Брод-стрит в воскресной колонке. Мой редактор терпеливо принимает на себя поток возмущенных писем, обвиняющих меня в шутовстве, недальновидности, распространении стереотипов. Некоторые из этих протестов написаны блестяще, с большим ораторским мастерством, и я печатаю самые лучшие и забавные письма в конце следующей недели. Я восхищаюсь этим племенем, но с некоторой опаской. Опаска эта объясняется моим давнишним и близким знакомством с Чэдом Ратлиджем и той смутной угрозой, которую он таит в себе, подобно слуху о плохой погоде на завтра.

Без четверти шесть я стою на пороге роскошного офиса «Дарси, Ратлидж, Синклер», расположенного в одном из красивейших зданий на Кинг-стрит. Охранник выходит ко мне сообщить, что фирма закрыта до понедельника. Я протягиваю ему свою визитку, пятидолларовую бумажку и прошу позвонить Чэду в кабинет. Охранник звонит, не спуская с меня глаз, потом кивает в сторону маленького лифта, который поднимает меня на верхний этаж. Я оказываюсь в окружении юридических фолиантов, светильников от Тиффани, удобных кожаных кресел, что придает атмосфере налет священнодействия. Я направляюсь к кабинету и стучу в дверь. Чэд разложил на столе пять раскрытых книг по гражданскому праву и крайне сосредоточенно что-то пишет в блокноте «Ампэд». [60]60
  «Ампэд» – блокнот размером 8,5×14 дюймов с отрывными страницами из желтой линованной бумаги, без обложки, популярен в США; изобретен в 1888 году работником бумажной фабрики в Массачусетсе Томасом Холли.


[Закрыть]Репутация труженика им вполне заслужена, и я не раз слышал, как другие адвокаты с изумлением говорят о необыкновенной тщательности, с которой Чэд готовится к каждому делу. Дописав свою мысль до конца, Чэд поднимает голову и смотрит на меня.

– Прости за телефонный звонок сегодня утром, Лео, – говорит он. – Я разволновался из-за Молли. Оказалось, что она уехала на остров Салливан, в дом своей бабушки.

– Пустяки, мы же друзья! Я люблю, когда друзья будят меня в пять утра. Особенно если при этом заявляют, что я сплю с их женами.

– Я испугался. Психанул.

– Тебе не стоило уходить с вечеринки.

– Я поразвлекся достаточно. Надо было поработать. Как видишь, и сейчас работаю.

– Ты тут просидел целый день?

– Я честолюбивый парень, Лео. И добился больше своих коллег. Это потому, что работаю больше своих коллег. В зале суда ничто не может застать меня врасплох. А вот твое появление в моем кабинете застало. Чему обязан таким удовольствием?

Чэд откидывается на спинку вертящегося кресла, кладет руки за голову и изучает меня своими зелеными в крапинку глазами. Он, видимо, полагает, что в такой позе выглядит безоружным, но мне он напоминает медноголовую змею, которая готовится напасть из гущи листьев.

– У меня много работы, и дело очень важное. Поэтому изложи суть проблемы и чеши отсюда на Брод-стрит как можно быстрей. Клиентам я выставляю счет за каждые пятнадцать минут. Тебе, так и быть, пятнадцать своих драгоценных минут подарю.

– Мы же друзья, Чэд! А ты совсем не интересуешься моим внутренним миром. Моими мыслями и чувствами. Моими взглядами на жизнь и соображениями о том, куда катится наш мир.