Текст книги "Обрученные с Югом"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

– Понятия не имею, как ты ко мне относишься, Шеба, – пожимает плечами Найлз.

– Так же, как все. Ты лучше всех нас. Самый лучший из нас – это ты, Найлз. Твой характер закалился в испытаниях, через которые ты прошел в детстве. Твоя сестра не выдержала их и повредилась умом. Мы с Тревором тоже не совсем нормальные, потому что не выдержали испытаний, выпавших на нашу долю. А вас с Бетти трудности не сломали, а сделали сильнее. Вы, как металл, закалились в огне.

Некоторое время мы молча едим и пьем. Затем Айк откашливается и говорит:

– Нам с Бетти удалось кое-что узнать. Начальник полиции познакомил нас с полицейским, который много лет занимается Кастро.

– Но Тревор жил на Русском холме, – замечает Фрейзер.

– Не волнуйся, наш мальчик прекрасно известен в Кастро, – вступает Бетти. – Этот полицейский был им просто очарован. Говорит, чуть не стал геем, так запал на Тревора. Признался, что однажды они пофлиртовали и это могло зайти далеко. Тревор когда-то говорил, что у него слабость к парням в форме.

– Бьюсь об заклад, именно поэтому он так любил Айка, – говорю я.

– Заткнись, Жаба, – отвечает Айк. – Сохранилось досье на Тревора. Его забирали в полицию два или три раза за появление в пьяном виде в общественном месте. Однажды забрали за управление автомобилем в нетрезвом виде. Он заплатил штраф. Его обязали посещать курсы. Раз пять у него находили марихуану, но в этом городе это все равно как если бы у тебя нашли петрушку.

– Куда серьезнее в этом досье то, что однажды его арестовали за хранение кокаина с целью распространения. – Бетти смотрит в свой блокнот. – Он отделался штрафом, судье заявил, что невиновен. Цитирую его слова: «Ваша честь, я собирался использовать каждый грамм этого чертова порошка лично для себя. У меня и в мыслях не было ни с кем делиться». Судья рассмеялся.

– Да, узнаю нашего мальчика, – улыбается Найлз.

– Мы вызвали полицейского, который задержал Тревора за рулем, – продолжает Айк. – Тот сперва растерялся – этот вызов как гром среди ясного неба. Но мы объяснили ему, кто мы такие и чем занимаемся. Тогда он сказал, что Тревор был самым любезным, благовоспитанным и потешным пьяницей, которого он когда-либо задерживал. Тревор сказал ему: «Офицер, именно вам, трезвым полицейским, удается хорошо повеселиться за счет нас, пьяных водителей».

– Боже мой! – Фрейзер закрывает лицо руками. – Если бы вы мне в пятнадцать лет сказали, что я буду разыскивать больного гомосексуалиста, который принимает наркотики и переспал с сотней мужчин, я на Библии поклялась бы, что вы спятили.

– Ты, Фрейзер, родилась в сорочке, тебе под задницу всегда постелют соломки, – говорит Шеба, от неожиданной вспышки ее злости нам становится неловко.

– А ты родилась красавицей, Шеба, – отвечает Фрейзер, задетая. – Я с тобой в любой момент поменялась бы.

– Ты думаешь, мне это принесло счастье? Неужели вы думаете, что я была счастлива хоть один день в жизни? Неужели кто-нибудь из вас, глядя на меня, может подумать: «Как хорошо быть Шебой По!»

– Оставь Фрейзер в покое, Шеба, – решительно вмешивается Молли. – И давайте послушаем, что Лео узнал в квартире Тревора.

Я достаю четыре альбома с фотографиями, они оказываются сущим кладом. С их страниц на меня смотрят десятки людей, с которыми я был знаком, встречался, разговаривал, все они улыбаются мне сквозь годы, неотразимые в своей красоте, не подверженной времени на этих снимках.

– Господи, подумать только! – восклицает Бетти, перелистывая страницы. – Неужели среди геев совсем не бывает уродов? Я таких красавцев в жизни не встречала!

– Расскажи нам об Анне Коул, – просит Молли. – Тебе удалось что-нибудь узнать от нее?

Я излагаю отредактированную версию своего знакомства с Анной Коул, а также со странным типом, ее преследующим. Приступа мачизма, накатившего на меня, я уже стесняюсь и испытываю сомнения по этому поводу. Я мямлю что-то невнятное о своей стычке с подонком, у которого брови похожи на гусениц. О пистолете ничего не упоминаю. Сообщаю номер автомобиля, страховой номер и номер водительского удостоверения Джона Самми. Я рассчитываю, что добытые мной сведения вызовут одобрение со стороны друзей, но, вопреки моим расчетам, все как один неожиданно набрасываются на меня.

– Ты что, тупица, разыграл из себя офицера полиции? – кричит Айк.

– Ты разбил стекло в автомобиле! – Молли не в состоянии скрыть возмущения.

– Ты рехнулся, Жаба? – спрашивает Найлз.

– Нам крупно повезло, если Джон Самми не отправился прямиком в полицию, – добавляет Шеба.

– С чего ты взял, что этот парень преследовал ее? – вскакивает Фрейзер.

– Она сама мне сказала, – объясняю я. – К тому же он прятался, уткнулся лицом в приборную доску. Зачем бы ему понадобилось это делать?

– Уткнулся лицом в приборную доску! – взрывается Бетти. – Я не знаю такого штата, где закон признавал бы это преступлением. А ты разбил ему окно. Это по закону квалифицируется как преднамеренная порча чужого имущества.

– Ты журналист, Лео, – говорит Молли. – Тебя выгонят из «Ньюс энд курьер», если эта история выплывет наружу и появится в местных новостях.

– Пошли вы все к черту, – теряю терпение я. – Вас бы туда. Я сделал все, что мог.

– Почему ты решил впутаться в эту историю, Лео? – спрашивает Бетти. – Девчонка была так мила? Хотел уложить ее в постель?

– Какая разница? Я прогнал этого мерзавца. Женщина рада. От радости она согласилась впустить меня в квартиру и дала мне эти альбомы. Она сказала, что в кладовке хранится тридцать ящиков с барахлом Тревора, и обещала помочь нам, чем сможет. Если говорить честно, я считаю, что все сделал правильно.

– Ты права, Бетти, – возмущенно говорит Молли. – Лео хотел уложить девчонку в постель.

– Да что у вас, женщин, за мозги? По-вашему, все на свете сводится к сексу?

– Конечно, – кивает Бетти.

Молли кивает вслед.

– Жаба, мы действуем в незнакомой обстановке, – берет слово Найлз. – Проблем выше головы. Мы должны принимать разумные, взвешенные решения. Ты начудил, парень. Извлеки из этого урок. Да и всем нам пусть послужит уроком эта история, как ты свалял дурака.

– В понедельник мы начнем развозить обеды больным СПИДом, – начинает Фрейзер, отвлекая внимание от моей персоны. – Эта благотворительная организация называется «Открытая рука». Женщина, которая возглавляет ее, сказала нам с Молли, что Тревор, скорее всего, сейчас живет на социальное пособие и получил комнату в каком-нибудь убогом общежитии. Весьма вероятно, в Тендерлойне. [90]90
  Тендерлойн (англ.) – злачный район.


[Закрыть]Мы будем доставлять обеды в городские трущобы. Эта женщина посоветовала нам взять провожатых из вашего числа, мальчики, потому что это может быть опасно. Очень часто геи пользуются выдуманными именами, чтобы скрыться от тех, кто их разыскивает. Поэтому мы будем приносить человеку обед, а потом разговаривать с ним. Адреса, телефонные номера, все необходимое у нас есть. Рано или поздно мы наткнемся на Тревора.

Глава 15
Тендерлойн

Наступает воскресенье, но для нас это не день отдыха, а день вынужденного бездействия, унылого и апатичного. С самого детства этот посвященный Богу день вызывает у меня душевное беспокойство, которое к полудню перерастает в нервную дрожь внутри живота. Я иду к воскресной мессе и, вернувшись, занимаю место за столом, где мы собрались для нашего, можно сказать, семейного завтрака. Открыв воскресный номер «Икзэминер энд кроникл», мы набрасываемся на колонку Херба Каена и едва не рвем газету в клочья. Херб пишет замечательно, в своем прекрасном стиле он воспевает героические усилия секс-идола Шебы По разыскать брата-близнеца Тревора, который сгинул в недрах ада, где страдают больные СПИДом.

Шеба распечатывает огромную пачку листовок, прибывшую из Лос-Анджелеса, на них – фотография Тревора По в его лучшие годы, которая трогает меня до глубины души.

– Я наняла отряд бойскаутов, они будут раздавать эти листовки по всему городу, – сообщает Шеба. – Прекрасная фотография, правда же? Он здесь – копия меня, вы не находите?

Под окнами трижды сигналит водитель лимузина.

– Мюррей готов отвезти нас на Пауэлл-стрит, – говорю я.

– Почему бы нам не остаться здесь? Напьемся до чертиков, – предлагает Шеба. – Терпеть не могу этих экскурсий, которые устраивает Жаба.

– Будет интересно, – обещаю я.

– А что там хорошего, на Пауэлл-стрит?

– Сюрприз! – отвечаю я. – Но вам понравится, гарантирую.

На Пауэлл-стрит Мюррей делает большие глаза, услышав, что я намерен прокатить своих друзей на фуникулере через весь город до Рыбачьей пристани. Среди них назревает мятеж, когда они, покинув роскошный лимузин, становятся в очередь обвешанных фотоаппаратами туристов, которые дожидаются следующего вагончика канатной дороги. Вагончик раскачивается на весу, я смело ступаю в него, хватаюсь за поручни – ощущения незабываемые. Пассажиры под впечатлением, внизу карабкается в гору наш автомобиль. С вершины Пауэлл-стрит открывается изумительный вид на залив, поверхность которого оживляют, изящно скользя, парусные лодки и яхты. Однако мне становится не по себе, когда я осознаю, что не в состоянии переменить положение рук: на поручнях недостаточно места – или правой ногой нащупать твердую опору, балансируя на ступеньке. Но лишь после того, как мы, миновав Чайнатаун, от которого исходит запах супа-вонтон, [91]91
  Суп-вонтон – блюдо китайской кухни: клецки полукруглой формы, которые кладут в суп с лапшой. (Прим. ред.)


[Закрыть]соевого соуса и яичных роллов, начинаем крутой стремительный спуск по направлению к заливу, у меня возникает сильное подозрение, что моя гениальная идея прокатиться на фуникулере сопряжена с риском для жизни.

Во время резкого рывка, когда вагончик болтается над улицей, подобно живому существу, раздается разъяренный женский крик. Я сразу узнаю этот голос, который истошно орет:

– Убери свои поганые лапы от моей сумки, сукин сын!

Пассажиры, водитель, кондуктор и я – мы все замираем.

– Я кому сказала? – снова кричит женщина. – Ты что, сволочь, оглох? Говорю тебе – убери свои вонючие клешни от моей сумки, отдай кошелек! Делаешь вид, что не понимаешь, к кому я обращаюсь, мерзавец? Тогда скажу точнее: убери свои поганые черные лапы от моей сумки! Теперь понял, задница, о ком речь?

Голос Шебы узнаваем, как голос любой кинозвезды, – хрипловатый, чувственный, культовый, а в данный момент еще и взбешенный. Когда вагончик подкатывает к очередной станции, почти все пассажиры выпрыгивают и впопыхах разбегаются подальше от скандала. Остаются несколько пассажиров, и они знают друг друга со школьной скамьи, за исключением негра гигантских размеров, я таких великанов сроду не встречал: шевелюра растрепана, вид свирепый, росту шесть футов пять дюймов и веса фунтов триста.

– Милая дамочка! – говорит чернокожий великан Шебе довольно вежливым голосом, учитывая ситуацию. – Захлопни пасть и перестань орать. А то, боюсь, как бы не сделать тебе чуток больно. Как же я вытащу руку из твоей сумки, коли ты захлопнула ее.

– Отпусти кошелек, и я открою сумку, вонючий ты черножопый сукин сын!

– Упоминания о цвете и запахе я бы исключила, – говорит Молли с легким чарлстонским акцентом.

– Йо-хо-хо! – смелеет великан. – Что я слышу! Что я вижу! Белые дамочки забрались далеко от родного дома! Боюсь, белые дамочки, сделаю вам чуток больно, когда достану из кармана нож. А я собираюсь достать из кармана нож, чтобы чуток поучить мисс Златовласку хорошим манерам.

– Тебе сейчас не о дамочках надо думать, тигр, – спокойно говорит Бетти и, вынув из кармана тридцать восьмой калибр, приставляет его к виску великана. – О себе подумай. Ты имеешь дело с законом.

Обходясь без нашей помощи, Бетти принимает профессиональную стойку, достает наручники и передает Айку движением столь же незаметным, как пас за спиной. Айк ловит их, выводит великана из вагончика на улицу, наша компания идет следом. Водитель и кондуктор возвращаются на свои места из укрытия, в котором отсиживались. Неизвестно откуда появляются и шесть-семь пассажиров. Вагончик без нас продолжает свой прерванный инцидентом путь к Рыбачьей пристани, а мы всемером оказываемся перед лицом разъяренного человека с глазами убийцы.

– Я не знал, что вы полицейские, – говорит он, обводя нас всех взглядом, но обращаясь только к Айку и Бетти.

– Мы приехали по программе обмена опытом, – отвечает Бетти.

И мне становится ясно: они с Айком не знают, что делать с нашим «арестантом» теперь, когда он в наручниках и задержан лицами, не имеющими на то никаких полномочий. По виду Айка и Бетти я догадываюсь, что их поведение так же незаконно, как и поведение самого задержанного, который пытался присвоить кошелек Шебы.

– Вы слышали – эта женщина назвала меня негром! – кричит великан. – Это межрасовый конфликт, ясно, как божий день. Преступление на почве расовой ненависти.

– Замолчите, мистер! – приказывает Бетти. – Дайте нам немного подумать.

К несчастью, Шеба наделена талантом ухудшать и без того плохое положение.

– Ты совершенно прав, подонок, – вступает она. – Это преступление на почве ненависти. Я всегда ненавидела таких выродков, как ты. Посмотри на свою задницу: она шире вездехода. Почему бы тебе не пойти работать – деревья валить или что-нибудь в этом роде?

По непонятным для нас причинам Шеба произносит эти слова с ярко выраженным чарлстонским акцентом, который усиливает расовую антипатию. К тому же Шеба прибегла к маскировке: с помощью темных очков, шарфа и свободной одежды она скрыла свою красоту, и ее знаменитая внешность остается неузнанной.

– Офицеры, вы только послушайте, что городят эти белые, – говорит великан. – Это же крекеры, они с юга. Все они заодно, одна шайка, это всем известно. Я знаю, что говорю, я вырос в Каролине. Я сразу вижу расистскую сволочь, с одного взгляда. И чую сразу – с первого слова.

– Вы из какой Каролины? – спрашивает Айк. – Из Южной? Из какого города?

Теперь, немного успокоившись, мы начинаем различать в речи великана знакомые интонации.

– Вы о таком никогда не слышали, – бурчит великан.

– А все же? – настаивает Айк.

– Гаффни.

– Гаффни?! – восклицаем мы хором.

«Арестант» поворачивается ко мне, и тут меня осеняет, где я видел эти глаза раньше.

– Мы его знаем, этого парня, – говорю я, пораженный, и обращаюсь к Найлзу с Айком: – Представьте, что нет этой грязной шевелюры. Сбрейте бороду. Сбросьте двадцать лет и пятьдесят фунтов. Оставьте только мускулы. Полуфинал первенства штата в Колумбии.

– Черт подери, а ведь ты прав! – восклицает Айк, сам не веря своим глазам.

Найлз, похоже, еще не вспомнил, так как недоуменно бормочет:

– Что-что?

– Напрягись, Найлз, напрягись! – говорит Айк. – Мы по всем раскладам должны были выиграть у Гаффни. И не выиграли. Почему? Наша команда была сильнее, все шансы были на нашей стороне. И мы проиграли. Почему? Посмотри в эти глаза.

– Вы бывали в Южной Каролине? – с надеждой спрашивает великан.

– Маклин Тихуана Джонс! – наконец восклицает Найлз, пораженный тем, что узнал незнакомца.

– Мы были впятером, – рассказываю я женщинам, которые смотрят на нас так, будто мы дружно тронулись умом. – До конца матча оставалось пятьдесят восемь секунд. И тут эти глаза. Мы трижды шли в нападение, и трижды этот человек останавливал нас. И вот последняя атака. У тебя, Айк, и у тебя, Найлз, и у меня была одна задача – выключить этого парня из игры. Дать Уорми возможность пройти в очковую зону. И тут Маклин Тихуана Джонс оттеснил нас троих и блокировал Уорми захватом. Во время последней атаки.

– Мой отец до сих пор считает тебя одним из лучших пяти футболистов штата всех времен, – говорит Айк. – Сними с него наручники, Бетти. Мы поймали земляка.

– Сниму, только если он пообещает вести себя хорошо, – ворчит Бетти.

– А вы, парни, играли за «Пенинсулу»? – спрашивает Маклин. – Да, хорошо я вас тогда прижал, чуть кишки не выпустил.

– Это точно, – соглашаюсь я. – Потом ты стал играть за Джорджию.

– Ты хорошо играл. А потом получил травму – колена, кажется? – вспоминает Найлз.

– Перед тем как завязать, уже оба колена выбил. Хозяева продали меня в Окленд. Так я оказался здесь. Уже в самом конце.

– Как же ты, приятель, дошел до жизни такой? – спрашивает Айк. – Упал в грязь.

– Мне не повезло, – отвечает Маклин. – С каждым может случиться.

– Чем мы тут занимаемся? Упражняемся в навыках светской беседы? – вклинивается Шеба. – Зря теряем время. Всадите пулю ему в коленную чашечку и пойдем обедать.

– Вот опять не повезло. Не ту дамочку выбрал, – произносит Маклин, и мы невольно смеемся.

– Ты даже понятия не имеешь, кого ты выбрал, – отвечает Найлз.

– А где ты сейчас живешь, Маклин? – интересуется Бетти, не спуская с него при этом глаз.

– В Тендерлойне. В брошенном автомобиле одного знакомого. Колымага стоит на заднем дворе его дома. Парень болел за «Рэйдеров» когда-то. Вот и выручил меня.

– Ты на крэк [92]92
  Крэк – кристаллическая форма кокаина, получаемая синтетическим путем; сильнодействующий наркотик.


[Закрыть]подсел? – спрашивает Айк.

– Считай, что так, – соглашается Маклин.

– Какой ты был спортсмен! Потрясающий, – качает головой Айк, потом долго смотрит на Маклина. – А ты хорошо знаешь Тендерлойн?

– Как свои пять пальцев. Это мой район.

– Хочешь подзаработать?

– Айк, ты лишился своего бесподобного рассудка? – вскипает Шеба.

– Нет. Мне как раз пришла в голову блестящая идея. Маклин Тихуана Джонс поможет нам найти Тревора По.

– По-моему, это самая идиотская идея из всех возможных, – отвечает Шеба.

– Вот именно, Айк, – соглашается с Шебой Найлз.

– Задача у нас и так непростая, – поддерживает Молли. – Боюсь, ты еще больше ее усложняешь.

– Что мои славные земляки из Южной Каролины делают в компании таких вонючих сучек? – рычит Маклин.

– Смотри, Маклин, не лезь на рожон, когда твои дела пошли на лад, – предупреждаю я.

– Я не понимаю, что значит «Тихуана», – вмешивается в разговор Фрейзер, которая до сих пор молчала. – Это что, фамилия?

– Предки матери родом из Мексики, – спокойно отвечает ей Маклин. – А отцовские предки – Джонсы.

– Сними с него наручники, Бетти, – смеясь, говорит Айк. – Это Джонс из Южной Каролины.

– Он до сих пор не пообещал, что будет послушным мальчиком. Пусть подаст мне знак.

– Мне все же хотелось бы потолковать с этой сучкой, – кивает Маклин в сторону Шебы.

– Пусть он лучше остается в наручниках, Айк, – говорит Бетти.

– Маклин, еще одна угроза в адрес моей подруги, – качает головой Айк, – и я вытащу пистолет и раздроблю тебе коленную чашечку. Я человек добрый, поэтому ты сам сможешь выбрать, правую или левую.

– Я ничего плохого не собираюсь делать, – говорит Маклин. – Просто потолковать. Я всегда разговариваю с людьми, и только.

– Ладно, заткнись и послушай. В Чарлстоне мы с Бетти знаем все закоулки. Все до единого. Знаем людей, которые в курсе всех слухов, которые скажут, кто чем занимается, кто торгует наркотой, когда прибыла оптовая партия и все такое. А в Сан-Франциско мы ни хрена не знаем. И человека подходящего у нас нет. А теперь появился мистер Маклин Тихуана Джонс. Всем понятно, что я имею в виду? – Айк обращается ко всем нам.

– Одно я знаю наверняка, – произносит Маклин в тишине, наступившей после слов Айка. – Никто из вас больше не увидит моей черной жопы, если унесу от вас ноги. Славный у нас получился клуб, разноцветный, но я пойду своей дорожкой. Встречаться с вами еще, добрые люди, мне сильно неохота.

– Если это твое окончательное решение, тогда мы уходим, – отвечает Айк.

– А как насчет наручников?

– Теперь они твои, – говорит Бетти. – Оставь себе на память. Смотри не потеряй.

И мы всей компанией шагаем прочь от Маклина.

– Вы не имеете права бросить меня тут в наручниках! Эй, мы же земляки! Мы из Пальмового штата! [93]93
  Пальмовый штат – прозвище штата Южная Каролина. (Прим. ред.)


[Закрыть]

Наш смех приводит его в ярость, и он мечет нам вслед изобретательные и цветистые проклятия, но нас они скорее забавляют, чем пугают.

Айк возвращается и хватает Маклина за грудки.

– Нам нужна твоя помощь, Маклин! Ясно тебе или нет? Решай быстро. И смотри не ошибись, прими правильное решение.

– Чем могу быть вам полезен, милые леди и джентльмены? – оценив ситуацию, вежливо спрашивает Маклин.

Подходит Бетти и снимает с него наручники.

– Шеба, дай мне твой кошелек, – просит Айк и протягивает руку.

Шеба нехотя кладет кошелек в протянутую руку. Айк, не сводя глаз с Маклина Джонса, отсчитывает триста долларов и вручает ему с небольшим напутствием:

– Вкратце расскажу тебе, в чем дело. Мы приехали, чтобы найти человека по имени Тревор По. Он играл на фортепиано, часто – для очень известных особ. Он заболел СПИДом. Вот листовка с его портретом, Маклин. Если ты его найдешь – мы дадим тебе пять тысяч баксов, без вопросов. На листовке я написал, где мы остановились. Если ты намерен заново начать свою чертову жизнь, мы тебе поможем. Благодари Бога за то, что сегодня вздумал ограбить нас. Думаю, Господь не случайно свел нас вместе.

– По-моему, это был Сатана, а не Бог, – бурчит Маклин.

– Согласна на сто процентов, – говорит Шеба, снимает очки и смотрит исподлобья.

Маклин впивается взглядом в Шебу. Что касается умения жечь взглядом, словно каленым железом, они достойные соперники.

– Где-то я видел эту лоханку, – бросает Маклин и переводит взгляд с Шебы на нас. – Знакомая рожа. В рекламе «Найк» снималась, что ли. Или еще где-то.

– Или, – говорит Шеба, и мы спешим навстречу вагончику, который направляется обратно на Пауэлл-стрит.

В каждом городе есть свой Тендерлойн. Вы чувствуете, как сам воздух меняется, словно вы преодолели невидимую границу, и вас со всех сторон обступают убожество, обветшалость, уныние, как будто город износился до дыр и сам не знает, как залатать их. Несмотря на то что Тендерлойн находится в центре, он напоминает подгнивший бочок яблока, которое долго пролежало на солнце и теперь привлекает внимание мух и ос. Некогда этот район был очень красив, и теперь многие здания радуют глаз своей архитектурой, но былая роскошь растрачена в превратностях разгульной жизни. В Сан-Франциско можно определить, что вы попали в неблагополучный квартал, по тому виду, который открывается из окон. В Тендерлойне куда ни посмотри – повсюду тоска и безобразие. В переулках пахнет мочой, помоями и дешевым вином. В понедельник мы должны развезти более сотни обедов по семи гостиницам-ночлежкам. Наш план таков: работать сообща, с максимальной скоростью. Начинаем с гостиницы под названием «Кортес». Пока Шеба любезничает с дежурным, остальные отправляются в глубь заведения, которое вполне оправдывает прозвище «клоповник». Здесь пахнет двумя сортами плесени: той, что образуется на дешевом сыре, и той, что разводится в сырых и темных подвалах, незнакомых с дезинфекцией.

С шестью упаковками я бегу по лестнице, которая грозит обвалиться под такой тяжестью. Молли идет за мной, следом шаг в шаг – Фрейзер и Найлз. Я стучусь в первую дверь. За ней слышится какое-то шевеление, потом слабый голос спрашивает:

– «Открытая рука»?

– Кушать подано! – откликаюсь я.

Рассмеявшись, человек открывает дверь. Передо мной живые мощи. Так происходит мое первое знакомство с ходячим скелетом – мужчина настолько истощен СПИДом, что я не уверен, доживет ли он до рассвета.

– Вы Джефф Макнайтон? – уточняю я и ставлю коробку с обедом на некрашеный стол.

Человек кажется прозрачным от худобы, видно, как струится кровь по венам у него на лбу. Кожа напоминает луковую шелуху.

– Я заказывал севрюгу, черную икру и блины. И бутылку холодной «Финляндии». Надеюсь, все исполнено в точности?

– Вынужден вас огорчить, Джефф. В последнюю минуту севрюгу пришлось заменить. Это грубое нарушение, согласен. Но я всего-навсего мальчик-разносчик, какой с меня спрос. Меня зовут Лео Кинг, я буду вас обслуживать пару недель.

– Вы хватили через край, Лео. – Мужчина заходится в приступе кашля. – Вы будете меня обслуживать еще неделю, не дольше. Дольше я не протяну. У меня снова началась пневмоцистная пневмония. [94]94
  Пневмоцистная пневмония (мед.) – редкая разновидность пневмонии, типичная для больных СПИДом. (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Хотите, чтобы я сообщил кому-нибудь? Родителям? Родным?

– Всем уже сообщили. Никому нет дела.

– А я вот разыскиваю друга, его зовут Тревор По. Не знаете такого?

Я вынимаю листовку с портретом.

– Знаю. Пианист. – Джефф рассматривает фотографию. – Я слышал его не раз в барах в Кастро, но знакомы мы, строго говоря, не были.

– Если узнаете вдруг от знакомых, где он сейчас, позвоните? Мой номер телефона указан под фотографией.

– В «Кортесе» нет телефонов, – говорит Джефф.

Я помогаю ему добраться до стола и открываю коробку.

– Из этой комнаты я никогда не выйду, – продолжает Джефф. – А на данный момент вы мой единственный знакомый. Вряд ли у меня появятся новые. Спасибо вам, Лео.

В следующую дверь я стучусь громче, встречает меня пожилой человек. Он находится куда в лучшей физической форме, чем его молодой друг. Старшего зовут Рекс Лэнгфорд, младшего – Барри Палумбо. Глаза Барри открыты, но при виде меня их выражение не меняется. Его можно было бы принять за манекен, если бы не тяжелое, хриплое дыхание.

– Вы сегодня рано. Удивительный случай, – говорит Рекс.

– Я сегодня первый день. Если буду работать с такой скоростью, то кто-то получит свой обед к полуночи.

– Новичок, значит? Никто в «Открытой руке» не выдерживает долго. Почему-то людям не нравится разносить нам обеды.

– Меня зовут Лео. Могу быть вам чем-нибудь полезен?

– Какая музыка для моих ушей! Просто симфония. Почти земляк забрел в наш город.

– Откуда вы родом?

– Из Озарка, штат Алабама. Это недалеко от Энтерпрайза, [95]95
  Энтерпрайз – городок на юге штата Алабама; знаменит тем, что на его центральной площади стоит памятник хлопковому долгоносику, который в 1910 г. полностью уничтожил урожай хлопка; после этого бедствия здесь перешли на выращивание арахиса, что принесло краю значительные прибыли.


[Закрыть]который так гордится огромной статуей жука.

– Вы, наверное, шутите?

– К сожалению, это чистая правда. Лувр гордится Венерой Милосской, а Энтерпрайз – хлопковым долгоносиком. Обе статуи отражают какие-то стороны национального характера.

– Это, наверное, интересно – расти в Озарке, штат Алабама.

– Расти вообще интересно, неважно где. Это единственная мудрость, которую я приобрел в жизни. Дарю ее вам.

– Спасибо за этот подарок. Он мне нравится.

– А вы откуда родом? Судя по вашему акценту, из Мобила, [96]96
  Мобил – город и порт в штате Алабама.


[Закрыть]или я ошибаюсь?

– Из Чарлстона, Южная Каролина. Но вы правы, в обоих акцентах чувствуется гугенотское влияние. – Я протягиваю ему листовку. – Я ищу друга. Его зовут Тревор По. Вы не встречались с ним?

– Он посещал Бани?

– Он жил рядом.

– Тогда наши пути, возможно, пересекались, – отвечает Рекс. – Вы поняли мой намек?

– Если вас навещает кто-нибудь из знакомых, поспрашивайте у них о Треворе По, пожалуйста.

– Почти все мои знакомые умерли. Остался вот Барри. Барри, поздоровайся с Лео. Он принес нам обед. Не правда ли, мило с его стороны?

– Здравствуйте, Лео, – призрачным голосом шелестит Барри.

– Барри слеп, – поясняет Рекс. – Я кормлю его. Потом у него начинается приступ рвоты. Потом я снова кормлю его, и его снова рвет.

– Я ничего не могу с собой поделать, Рекс, – шепчет Барри.

– Вы заботитесь о нем, Рекс. Это подвиг с вашей стороны.

– Никакого подвига. Делаю, что могу. – Рекс пожимает плечами. – Он уйдет, потом я. Обо мне уже некому будет позаботиться.

– У вас есть деньги, Рекс? – спрашиваю я.

– Нет, конечно. Мы с Барри получаем пособие, но оно разлетается в один миг. Заплатишь за жилье, за лекарства – и нет ничего.

– Может, человек, который принес еду, позвонит моей сестре Лонни? – подает голос Барри.

– Конечно, я позвоню, – киваю я.

– Мы были очень дружны в детстве. Она меня любила.

– Я позвоню ей сегодня же, Барри.

– Ее муж ненавидит меня. Если ответит он, повесьте трубку. Я так хочу, чтобы сестра пришла попрощаться со мной. Дай ему телефон, Рекс.

Рекс пишет что-то на бумажке и протягивает мне. Я выхожу, на лестнице разворачиваю листок и читаю неразборчивые каракули: «Не утруждайте себя. Звонить нет смысла. Она говорит, что смерть этого извращенца угодна Богу. За сочувствие все равно спасибо».

Каждый день мы возвращались в наш элегантный штаб на Вальехо-стрит опустошенные и усталые. Мы читали письма, которые сотнями стали поступать после статьи Херба Каена. Были три письма, авторы которых утверждали, что они и есть Тревор По, в пяти письмах люди сообщали, что Тревор сейчас живет у них. Мне пришлось переговорить со множеством чудиков и придурков, с пятью частными детективами, с дюжиной бывших любовников Тревора, с его массажисткой, парикмахером, бакалейщиком и тремя медиумами-экстрасенсами, которые пообещали найти Тревора.

Субботним вечером после недели поисков мы собрались на серьезную конференцию и пришли к печальному выводу, с которым согласились все: хоть мы и не сидели сложа руки, но, несмотря на все усилия, не приблизились к нашей цели ни на шаг по сравнению с тем днем, когда приехали в Сан-Франциско. Однако мы решили не сдаваться, а продлить поиски еще на неделю. Вконец измученные, мы отправились спать.

На следующий день я иду по длинному темному коридору гостиницы «Девоншир», никак не предполагая, что меня ждет в конце его, в комнате 487. Впрочем, опыт уже научил меня, что в этих гостиницах можно столкнуться с чем угодно, реальность здесь превосходит любые фантазии. Но «Девоншир» выделяется даже среди них. Недоброе я чую сразу, как только стучусь в комнату 487 и не получаю никакого ответа.

Мне становится не по себе: ни слабых, шаркающих шагов, ни даже шороха. Я берусь за дверную ручку, и дверь на ржавых петлях распахивается настежь. В комнате вижу спящего юношу с белокурыми кудрями и пухлыми губами, похожего на статуэтку. Ему не больше двадцати лет. Любоваться его красотой мешает запах экскрементов – он просачивается через шелковую пижаму и дешевую простыню, которой юноша укрыт. Я ставлю упаковку с обедом на комод и дотрагиваюсь до его лба. Чувствую ладонью холод, юноша умер не один час тому назад. На его лице запечатлен покой – милосердный дар смерти человеку, измученному страданиями. Его одежда аккуратно висит в грязном туалете со следами мышиного помета на полу. В заднем кармане его лучшего костюма нахожу бумажник. В водительском удостоверении – фотография, на ней он улыбается, застенчиво и лукаво. Его имя – Аарон Саттерфилд, раньше жил в апартаментах на Сакраменто-стрит.

Там же, в бумажнике, нахожу несколько занятных фотографий. Вот Аарон с четырьмя приятелями, наряженные ковбоями, они празднуют Хеллоуин на вечеринке в Кастро. Та же самая пятерка позирует перед фотокамерой в жалкой кабинке с занавесочками, такие кабинки можно встретить на автобусных остановках в бедных районах. На оборотной стороне этой фотографии Аарон написал: «Все умерли. Остался я один».

В верхнем ящике тумбочки возле кровати нахожу два письма, одно от матери, другое от отца Аарона. Поскольку я стою возле смертного одра их сына, считаю себя вправе прочитать эти письма. Мне кажется, я имею право знать, почему это прекрасное дитя умерло в одиночестве. Не мне, а семейству Саттерфилд из города Стюарт, штат Небраска, полагалось бы сейчас склоняться над телом белокурого несчастного юноши. Такие мысли кружатся у меня в голове, на глаза наворачиваются слезы, и я не понимаю, от жалости, или от возмущения, или от того и другого.