Текст книги "Обрученные с Югом"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Отцовское письмо написано с предельной лаконичностью, оно не отклоняется от темы. «Педик проклятый. Если ты правду пишешь, что подыхаешь, то знай: туда тебе и дорога. Такова Божья воля. Ты ее заслужил. Нет ничего удивительного в том, что Господь считает тебя грязным, мерзким существом, недостойным жизни. В Библии о таких, как ты, говорится, и там определена для вас кара. Я не вышлю тебе ни цента, заработанного мной честным трудом на ферме. Может, у Бога найдется милосердие для твоей грешной души. В себе я его не нахожу. Твой отец, Олин Саттерфилд».

Прочитав это письмо, я сижу, дрожа, со слезами на глазах. Я обращаюсь к Богу с молитвой, прошу Его не допустить меня уподобиться этим верующим в Него людям, стать похожим на Олина Саттерфилда. Что бы ни говорилось в Твоем Писании, Боже, я буду следовать ему. Открываю письмо матери Аарона. «Дорогой сыночек, эти сто долларов последние из тех сбережений, что мне удалось скопить за время жизни с твоим отцом, со дня нашей свадьбы. Боюсь подумать, что он сделает со мной, если узнает, что все это время я посылала тебе деньги. Как я хочу быть рядом с тобой в эту минуту, ухаживать за тобой, прибирать, кормить, сидеть подле тебя и рассказывать истории, которые ты так любил, когда был маленьким. Я целую тебя, почувствуй, как сильно я тебя люблю и жалею. Я молюсь беспрерывно и уповаю, что с Божьей помощью ты выздоровеешь. Иисус принял смерть на кресте ради таких людей, как ты и я, но прежде всего – ради таких, как твой отец. Он любит тебя не меньше, чем я. Но ужасное упрямство мешает ему признаться в этом. Отец не спит по ночам и плачет, и это не из-за плохого урожая или низких надоев. Я люблю тебя, как и Господь Бог наш Иисус. Твоя мама».

Смерть этого прелестного почти ребенка напоминает мне, что я слишком много времени провел в этом осажденном чумой городе. Если бы я хотел посвятить свою жизнь обреченным и умирающим и творить среди них чудеса, то выучился бы на врача. Но я рожден, чтобы писать фривольные, шутливые статейки о буднях и праздниках Чарлстона. Жизнь среди умирающих от истощения, не старых еще мужчин, чья кровь заражена безжалостным вирусом, отнимает у меня слишком много сил и опустошает. У меня возникает желание бежать из Сан-Франциско, и чем скорей, тем лучше. В этот момент мне даже наплевать, найдем мы Тревора По или нет. Я хочу спать в собственной постели, копаться в собственном саду, гулять по улицам, на которых знаю каждый дом. Мне хочется бежать прочь из этой комнаты, подальше от этого мертвого мальчика из Небраски. Но вместо этого я почему-то сажусь рядом с ним на постель, смотрю в его прелестное, неживое лицо. В ноздри опять бьет запах дерьма, я вскакиваю и развиваю бурную деятельность, которой сам дивлюсь.

Отбросив простыню, снимаю с тела пижамные штаны и обтираю полотенцем, которое нашел в раковине. Собрав грязное белье, пижаму и полотенце в кучу, открываю окно и вышвыриваю все в переулок. Я брею Аарона, а потом щедро с головы до ног опрыскиваю превосходным одеколоном от Пако Рабана, [97]97
  Пако Рабан (р. 1934) – французский модельер-кутюрье, революционер в мире моды 60-х годов XX века. (Прим. ред.)


[Закрыть]остатки которого нашлись среди бритвенных принадлежностей. Осторожно расчесываю волосы, укладываю их так, как видел на фотографии. Укрыв юношу поднятым с пола одеялом, я испытываю чувство явного удовлетворения, как от исполненной миссии. Теперь Аарон Саттерфилд готов к чему угодно: хоть к крещению, хоть к отпеванию, хоть к встрече с божественной сущностью. Покончив с хлопотами, я снова даю волю слезам, и, естественно, в этот самый момент появляется Молли Ратлидж.

– А мы тебя ищем повсюду, – говорит она, сразу понимая, что происходит. Она подходит к Аарону, с явной нежностью касается его лица. – Боже мой, какой чудный мальчик!

Я подаю ей два письма, она читает их без комментариев, не выражая никаких чувств.

– У него такой вид, словно он умер во сне, когда ему снилось что-то хорошее, – говорит Молли чуть погодя.

– Да, у меня промелькнула такая же крайне сентиментальная мысль, когда я его увидел.

– Пожалуй, можно порадоваться, что его страдания закончились. – Молли старается не обращать внимания на мой насмешливый тон.

Я пытаюсь спрятать за ним неловкость, которую испытываю оттого, что она застала меня в слезах.

– Нужно позвонить в полицию, – говорит Молли. – Они отвезут его в морг. А мы сегодня же сообщим его родителям.

– Почему они не приехали к нему? Или не забрали сына домой?

– От стыда. Виноват обычный стыд, который мучил отца. А мать боялась отца. Я уверена, что отец изводил этого бедного ребенка со дня рождения. Пойдем, Лео, обойдем твой последний этаж вместе. Нас все ждут. Если бы мы работали так медленно, как ты, то ребята в Тендерлойне умерли бы с голоду. – Молли берет мой список с адресами. – Еще три комнаты, и на сегодня все. – Она снова касается лица Аарона своей изящной, ухоженной рукой. – Господи, во что мы дали себя втянуть, Лео? Эти дни, проведенные в Сан-Франциско, изменили нас всех. Мы еще не знаем, как это отзовется.

– А как у вас там, на нижних этажах?

– Там ужасно. Мы же знаем теперь, что смерть от СПИДа не бывает легкой. У всех одно и то же, у всех. В основном они прикованы к постели.

– Вряд ли мы отыщем Тревора, так ведь? Мы просто хорохоримся друг перед другом, чтобы было легче. Чтобы Шебе было легче.

– Не забывай, кто мы такие, Лео. – Молли вытирает платком мои слезы. – Мы упорные ребята, которые приняли решение. Мы отыщем Тревора и заберем его домой. Даже если он в конце концов умрет, его должны окружать люди, которые любят его до кончиков пальцев. Мы не допустим, чтобы он умер, как Аарон Саттерфилд. Ты все усек?

– Да, детка. Я все усек.

Молли слизывает последние слезинки с моей щеки.

– Зачем ты это сделала? – пытаюсь я овладеть собой и ситуацией.

– Захотела – и сделала. Очень вкусно. Похоже на устриц. Или на жемчужину. Твои слезы соленые, как океан возле острова Салливан. Молодец, что ты помыл этого мальчика. Я восхищаюсь тобой.

– Откуда ты знаешь, что я его помыл?

– Айк и Бетти стояли в переулке, когда из окна вылетел сверток. Бетти сказала, нужно пойти помочь тебе. Айк собрал все тряпки и выбросил в мусорный контейнер. Воняло жутко.

– А почему Бетти сама не пошла искать меня?

– Подумала, что я справлюсь лучше. К тому же Бетти звонит в полицию. «Скорая» уже в пути. Давай закончим с обедами и пойдем отсюда.

– Да, ты права. Прости, что потерял столько времени.

– Ты прощен, Жаба, – улыбается она. – На этот раз.

Вечером я устраиваюсь возле телефона в маленьком кабинете рядом с кухней, связываюсь со справочным бюро города Стюарта, штат Небраска, и пытаюсь выяснить номер телефона Олина Саттерфилда. Проявив в очередной раз свои телепатические способности, которыми она славится среди друзей, Молли Ратлидж входит в комнату с двумя бокалами «Джека Дэниелса» со льдом.

Раздаются два гудка, и отец Аарона снимает трубку.

– Мистер Саттерфилд, – говорю я, – вас беспокоит Лео Кинг из Сан-Франциско. У меня для вас информация о вашем сыне.

– Произошла какая-то ошибка, – слышу в ответ. – У меня нет сына.

– Разве Аарон Саттерфилд не приходится вам сыном?

– Вы понимаете английский язык? Я же сказал – у меня нет сына.

– А жена по имени Клеа Саттерфилд у вас есть? – спрашиваю я, прочитав имя на конверте, который держу перед собой.

– Это мое личное дело.

– Если у Клеа Саттерфилд есть сын по имени Аарон, я хотел бы с ней поговорить. – Я начинаю терять терпение.

– Клеа Саттерфилд моя жена. Ни у меня, ни у Клеа нет никакого сына. – Голос у мужчины ледяной.

Далеко, в штате Небраска, где я никогда не бывал, разгорается короткий, но жаркий спор. До меня доносятся приглушенные голоса, по ним можно судить, что борьба идет отчаянная. Затем я слышу в трубке голос женщины, она явно возбуждена попыткой сорваться с короткого поводка, на котором ее держит муж в замкнутом жизненном пространстве.

– Это Клеа Саттерфилд, – говорит она. – Мать Аарона.

– К сожалению, у меня для вас, мэм, плохие новости. Аарон умер сегодня в гостинице, в Сан-Франциско.

Продолжать я не могу, потому что меня прерывает крик искреннего горя, несколько секунд длится этот вопль, первобытный, почти нечеловеческий.

– Тут какое-то недоразумение, – выговаривает она между рыданиями. – Аарон всегда был очень здоровым мальчиком.

– Аарон умер от СПИДа, миссис Саттерфилд. Думаю, он стеснялся говорить о своем диагнозе.

– Наверное, вы хотите сказать – от рака, – поправляет она меня. – Вы хотите сказать, что Аарон умер от рака?

– Врачи говорят, что от СПИДа. Я не доктор, но врачи поставили диагноз: СПИД.

– Рак косит всех подряд. Я не знаю семьи, которую он обошел бы стороной. Это бич нашего времени. Аарон что-нибудь сказал перед смертью? Простите, не знаю вашего имени.

– Меня зовут Лео Кинг. Да, он просил передать родителям, что очень любил вас обоих. Обоих. И мать, и отца.

– Он добрый мальчик. Всегда думал о других. Где он сейчас? Его тело, я имею в виду.

– В городском морге. Запишите название похоронного бюро, с которым нужно связаться, и они приготовят тело к отправке на родину для погребения.

Я даю ей телефонный номер и название похоронного бюро, которое занимается подготовкой тел людей, умерших от СПИДа.

– Мой мальчик был прекрасен, вы согласны? – спрашивает миссис Саттерфилд.

– Да, красивее редко встретишь.

– Даже рак не обезобразил его.

Я слышу какой-то посторонний шум и спрашиваю ее:

– В чем дело?

– Это мой муж, Олин. Отец Аарона. Он плачет, я должна идти. Это правда, мистер Кинг, что перед смертью Аарон сказал, что любит обоих, и меня, и отца?

– Да, это были его последние слова, – лгу я. – До свидания, миссис Саттерфилд. Я католик и закажу мессу в память о вашем сыне.

– Мы пятидесятники. [98]98
  Пятидесятничество – направление протестантизма.


[Закрыть]Прошу вас, не надо мессы. Предоставьте нам молиться. Предоставьте нам похоронить его. Мы сделаем это по своим старым обычаям, как у нас полагается.

– Миссис Саттерфилд, – во мне снова закипает кровь, – ведь это вам и вашему мужу следовало быть рядом с Аароном, когда он умирал. Вам, а не мне. Так велит старый обычай. Так полагается.

Она вешает трубку, а я утыкаюсь лицом в ладони.

– Я не имел права так разговаривать с этой бедной женщиной. Так нельзя, – говорю я Молли.

– Конечно, так нельзя. Ей повезло, что не я говорила с ней. Уж я сказала бы все, что думаю о ней и о ее чудовище муже.

– Он тоже страдает.

– Хорошо ему страдать там, в Небраске. В комнате четыреста восемьдесят семь гостиницы «Девоншир» было бы труднее. Пойдем ужинать, орава проголодалась.

Ровно в полночь дверь моей спальни открывается. Я приподымаюсь, чтобы включить лампу у кровати. Входит Молли Ратлидж, она несет свою красоту, как сокровище, которое может причинить беду, может изменить навсегда жизнь мужчины. Еще она несет два бокала, и, когда ставит их на стол, я улавливаю запах «Гран Марнье». [99]99
  «Гран Марнье» – французский ликер на основе коньяка, с ароматом апельсина.


[Закрыть]Молли снимает пеньюар и остается в шелковой прозрачной ночной рубашке. Я не могу не поблагодарить Творца за то, что он весь свой талант вложил в создание женщины и справился так божественно. Молли втягивает нас в двусмысленную ситуацию, и это мне не очень по душе, но осуждать ее я не в силах. И все же я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы подвергать ее опасности только потому, что непутевый муж Молли воспылал аппетитом к длинноногой бразильянке в два раза моложе его.

Красота Молли классическая, безупречная, врожденная, а у меня лицо, которое лучше прикрывать рядом с ней. Она – первая красавица среди чарлстонок нашего поколения, а я – простой пехотинец, который знает свое место В обществе.

Молли смотрит на меня, отпивая из своего бокала.

– Итак? – произносит она.

– Я могу привести тебе тысячу причин, почему нам лучше вовремя остановиться, Молли.

– Например?

– Сестра твоего мужа спит наверху с братом моей жены. По-моему, заниматься любовью в подвале при таких обстоятельствах – дурной тон.

– А по-моему, вполне. Чем еще заниматься девушке при таких обстоятельствах?

– Мы оба несвободны. Я крестный отец твоей дочери. Я был шафером на твоей свадьбе.

– Скажи, что ты не любишь меня, и я уйду.

– Да, я не люблю тебя. Я всегда был неравнодушен к Тревору По.

– Очередная твоя дурацкая шутка. Я ожидала подобного. А теперь я ложусь рядом с тобой.

– Я боюсь за тебя.

– С чего бы это? Я большая девочка.

– Я боюсь, что после этого все изменится. Жизнь станет другой.

– Я и хочу, чтобы все изменилось. И жизнь стала другой. – Она подходит к кровати и гасит свет.

Этой ночью я открываю для себя, почему все религии осуждают сладкий, колдовской грех прелюбодеяния. Когда я вхожу в Молли, когда все клетки моего тела оживают, отзываясь на ее горячую, живую плоть, мне кажется, что мы заново творим Вселенную, двигаясь вместе, бормоча вместе, дрожа вместе. Мой язык становится ее языком, губы сливаются, сердца стучат в такт. И когда наконец я истекаю огнем и влагой, Молли хрипло стонет в ответ. Из меня рвутся слова, которые я вынашивал двадцать лет и не надеялся прошептать наяву, на ухо этой женщине, и она отвечает мне своими тайными словами. Я падаю рядом с ней. Молли целует меня в последний раз и, собрав свои одеяния, как оперение, покидает меня, обнаженная. То, что началось как грех, закончилось как священнодействие. Лежа в одиночестве, я понимаю, что был прав – моя жизнь навсегда изменилась.

Глава 16
Появление Пателя

В пятницу, вернувшись после работы в организации «Открытая рука», мы застаем полицейский автомобиль, припаркованный на Вальехо-стрит возле нашего дома. Айк с Бетти подходят к полицейским и, показав свои жетоны, беседуют со следователем. Нас ожидает большой сюрприз. Оказывается, полиция хочет допросить меня: я являюсь главным подозреваемым в деле об убийстве. И тут я вижу Анну Коул, которая направляется ко мне.

Детектива, который расследует убийство, зовут Томас Стернз Макгроу. Его родители обожают поэзию. Его отец преподает американскую литературу в Беркли, а дедушка по матери приходится внучатым племянником автору «Бесплодной земли». [100]100
  Автор «Бесплодной земли» – американо-английский поэт Томас Стернз Элиот (1888–1965).


[Закрыть]Никогда раньше мне не доводилось выступать в качестве подозреваемого в убийстве, это что-то новенькое для меня. Конечно, все эти милые подробности из биографии следователя Макгроу выясняются не при первой встрече. Они всплывают позже, в процессе нашего общения с Томом Макгроу, который оказывается блестящим собеседником и незаурядной личностью.

Я представляю Анну Коул своим друзьям, объясняю им, кто она такая. Очевидно, что Анна выбита из колеи таким поворотом событий, у нее даже дрожат руки. Она обращает ко мне побелевшее от ярости лицо и говорит:

– Я ведь знала, что не нужно открывать вам дверь.

– Давайте пройдем в дом и все обсудим, детектив Макгроу, – предлагает Айк.

Нежданное появление детектива Макгроу нарушает привычный распорядок дня, которого мы придерживаемся во время наших поисков. Друзья хотят присутствовать при моем допросе. Но Айк берет управление на себя и отсылает всех в гостиную, напомнив, что нужно проверить еще сотни писем и телефонных откликов, полученных в ответ на статью Каена.

Шеба целует меня в щеку.

– Детектив, если Лео Кинг совершил убийство, я спрыгну с Золотых Ворот, а вам разрешу заснять мое самоубийство. Вы получите неограниченные авторские права на мою смерть.

– Как вы можете шутить, когда тут такой кошмар? – возмущенно спрашивает Айна Коул и начинает плакать.

– Никто из нас не понимает, что тут происходит, – говорю я. – Лично я никого не убивал, поэтому в данный момент совершенно спокоен.

– Может, пригласить адвоката для Лео? – спрашивает Шеба Айка.

– Не нужен ему адвокат, – отвечает Айк. – У него даже парковочного талона никогда не было.

У Анны Коул начинается истерика, и мы успокаиваем ее, чтобы наконец приступить к допросу.

– Мэм, позвольте предложить вам стакан воды, – мягко говорит Айк. – Если вы возьмете себя в руки, дело у нас пойдет гораздо быстрее.

– Как вы велели, Лео, я отослала в полицию копию с фотографии человека, который меня выслеживал. Только и всего, – сквозь слезы говорит Анна.

– Он ведь из Сан-Рафаэля, так? – уточняю я. – Забыл его имя.

Детектив Макгроу приходит мне на помощь.

– Его зовут Джон Самми. Он проживал по адресу: Вендола-драйв, 25710, в Сан-Рафаэле. Работал физиотерапевтом в центре для пожилых здесь, в городе.

– И страдал дурной привычкой преследовать молодых женщин из Миннесоты, – добавляю я.

– Да, мисс Коул рассказала нам об этом, – кивает детектив. – Но есть одна проблема.

– Что за проблема?

– Джона Самми позавчера нашли мертвым в багажнике его автомобиля на городской парковке. Ему проломили затылочную часть головы тупым предметом. Тело подверглось значительному разложению – иными словами, внимание к автомобилю привлек дурной запах. Мы установили личность убитого и вчера переговорили с обезумевшей миссис Самми. Она еще на прошлой неделе обратилась в полицию с заявлением о пропаже мистера Самми. И тут как раз мы получаем жалобу от Анны Коул. Мы наносим Анне визит, и она сообщает нам о вас, Лео Кинг. Вы последний человек, который видел мистера Самми живым.

– И это все из-за того, что я открыла вам дверь, – визжит Анна Коул. – Никогда в жизни, ни разу я не открывала дверь незнакомцу. Зачем вы потом выследили этого человека и убили его?

– Опа! – говорит Айк. – Давайте не будем торопиться с выводами, мисс!

– Мисс Коул сказала, что вы угрожали этому человеку оружием, – обращается ко мне детектив Макгроу. – Это был револьвер двадцать второго калибра, принадлежащий мисс Коул. Вы попросили его у мисс Коул, когда пошли к Самми разобраться.

– Видно было, что этот парень сильно напугал Анну, – объясняю я. – Когда я позвонил в дверь, она держала в руках пистолет. Рассказала, что какой-то человек выслеживает ее. Я взял у нее пистолет, чтобы пугнуть этого типа, если понадобится, что и понадобилось.

– Мисс Коул сказала, что вы разбили ему окно, – продолжает детектив. – Это подтверждается – окно в его машине действительно разбито. Можете объяснить, почему вы это сделали?

– Он не открывал окно, я должен был как-то привлечь его внимание. Нужно же было выяснить, кто он такой.

– Итак, вы угрожали ему пистолетом.

– Да, я угрожал ему пистолетом.

– Ты идиот, Лео, – вздыхает Айк.

– А потом похитили у него бумажник? И солнечные очки?

– Я конфисковал у него бумажник, потому что хотел, чтобы он оставил мисс Коул в покое.

– Вы добились своей цели, – отвечает Макгроу. – В последний раз, когда его видели живым, вы целились ему в голову?

– Да, целился. Но мистер Самми, очень даже живой, очень даже шустро уехал на машине. Это не только я видел, мисс Коул тоже.

– И все же у нас есть основания полагать, что мистер Самми был убит в это время, мистер Кинг. Мы построили временной график. Судя по нему, примерно в это время мистера Самми убили и запихнули в багажник автомобиля. Можете описать внешность человека, который сидел за рулем и с которым вы разговаривали?

– Белый. Рост шесть футов. Волосы черные.

– Крашеные?

– Не знаю. Я не парикмахер. Скорей парик. Дешевый такой паричок.

– Не валяй дурака, Жаба, – вмешивается Айк. – Следователю надо отвечать серьезно.

– Прошу прощения, офицер Макгроу. Я не очень хорошо разглядел этого типа.

– Сколько лет ему было, по-вашему?

– Он производил впечатление человека немолодого, который сильно молодится. Глаза у него были карие, глубоко посаженные. Брови густые. Сложение крепкое. Но его лучшие дни остались позади.

– Мистер Самми родился в Индии, в Нью-Дели. Он жил в Америке по студенческой визе, когда женился на Изабель Самми. Он взял фамилию жены, и из Пателя превратился в Самми – это звучит более по-американски. Рост у него был пять футов семь дюймов, вес – сто сорок фунтов.

– Это не тот человек, с которым я разговаривал.

– Водительское удостоверение подделано. Мы думаем, что на этой фотографии изображен убийца. – Детектив протягивает мне копию водительского удостоверения, и я рассматриваю фотографию, на которую лишь мельком взглянул тогда, на Юнион-стрит.

– Я не могу с уверенностью сказать, тот это человек или не тот. Я не разглядывал его, поскорее отправил восвояси.

Детектив Макгроу показывает мне другую фотографию – на ней изображен миниатюрный индиец.

– Вот последняя фотография Джона Самми, в прошлом Анджита Пателя.

– Это точно не тот, с кем я разговаривал. Ничего общего.

– Как давно вы заметили, что за вами следят, мисс Коул? – спрашивает детектив Макгроу;

– За два дня до этого. В четверг он провожал меня до работы. Я заметила его, когда стояла на автобусной остановке. Вышла из автобуса возле моего офиса в финансовом районе и опять увидела его. Я испугалась. После работы он уже ждал меня. То же самое повторилось в пятницу. На ночь он уехал, но утром, когда я встала, уже был на месте. Сидел в автомобиле и ждал. Я позвонила в полицию и рассказала обо всем, это было в пятницу. А на следующий день появился Лео.

– Значит, тот человек никогда не приближался к вам и не угрожал? – спрашивает детектив. – Правильно ли я понял: он ни разу не вступил с вами в разговор, не приставал? Может быть, он следил не за вами, а за кем-либо из ваших соседей?

– Он всегда смотрел на меня. Он следил именно за мной, – убежденно отвечает Анна, дрожа от волнения.

– Когда я подошел к автомобилю, этот тип сидел, согнувшись. В такой позе либо собирают рассыпавшиеся орехи, либо прячутся.

– У вас есть лицензия на ношение оружия, которым вы воспользовались, мистер Кинг? – спрашивает детектив.

– Я позаимствовал пистолет у мисс Коул.

– А мне подарил его папа, – объясняет Анна. – Лицензию он мне не дарил. У меня нет патронов.

– Сможете ли вы опознать этого человека в полицейской картотеке или на очной ставке? – спрашивает детектив.

– Нет, – в один голос отвечаем мы с Анной.

– Если вы увидите этого человека снова, прошу немедленно сообщить мне. – Детектив подает нам с Анной свою визитную карточку, такую же протягивает Айку. Перед уходом Макгроу спрашивает меня: – А у вас сохранились его очки?

– Вроде бы. Позвольте, пойду посмотрю. Кажется, я бросил их в ящик прикроватной тумбочки.

– Если не возражаете, я пойду с вами. На них должны остаться отличные отпечатки пальцев этого парня.

Мы спускаемся в мою спальню-катакомбу, я включаю свет и глазам не верю: комната перевернута вверх дном. Не успеваю сделать ни шага, как детектив Макгроу удерживает меня за плечо. Оттолкнув меня, осторожно ступает вперед сам. Вынув записную книжку, что-то записывает и спрашивает меня:

– Это та самая тумбочка, куда вы положили очки?

Тумбочка разбита, ящик валяется на кровати, раскуроченной ножом. Удивительно, что в этом доме, битком набитом картинами Пикассо, Моне и Миро, серебряными сервизами, подсвечниками и антиквариатом, которым цены нет даже на черном рынке, нападению подверглась самая скромная комната.

– Он приходил за своими очками, – говорит детектив. – Откуда он узнал, что вы остановились в этом доме?

– Понятия не имею. Черт, наверное, из статьи Херба Каена.

– Мне придется опечатать эту дверь. Завтра пришлю ребят-криминалистов, пусть обследуют все. Мне это не нравится. Давайте заглянем в ванную. Ею пользуется кто-нибудь, кроме вас?

– Нет, сэр.

– Меня зовут Том. «Сэр» – это лишнее. – Он вынимает носовой платок и открывает дверь в ванную. Повсюду валяются мои бритвенные и туалетные принадлежности. – Войдите, Лео, – просит детектив. – Ни к чему не прикасайтесь и ничего не сдвигайте с места. У вас есть какие-нибудь соображения? Что вы об этом думаете?

Меня переполняет бешенство, когда я гляжу на сотворенное бесчинство. Мой крем для бритья бандит выдавил в раковину, разбил флакон с лосьоном и выжал до последней капли тюбик с зубной пастой. Дверца зеркального шкафа широко распахнута, и все его душистое содержимое, которое продюсер оставил своим гостям, также уничтожено. Но настоящая тревога охватывает меня, когда детектив закрывает шкаф и я вижу приклеенную к зеркалу листовку с портретом Тревора По, где говорится о его исчезновении. Я вижу знакомый рисунок, и до меня доходит весь зловещий смысл этого визита, у меня кровь стынет в жилах. Всплывают в памяти ужасные воспоминания юности, вытесненные страхи и образы. Наши поиски, похоже, приобретают смертельно опасный оборот.

– Можно ли поставить этот дом под охрану полиции? – спрашиваю я.

– При наличии веских оснований, – отвечает детектив Макгроу.

– Давайте позовем Айка, Найлза и Шебу. Остальных женщин не будем беспокоить, – прошу я.

Первым появляются Айк с Найлзом. Шеба идет в сопровождении детектива Макгроу, до меня доносится ее протестующий голос.

– Что случилось, Жаба? – спрашивает Найлз.

– Кто устроил бедлам в твоей комнате, черт подери?! – возмущается Айк.

Появляется Шеба с крайне недовольным видом. Беспорядок, учиненный в комнате, приводит ее в смятение. Увидев в ванной на зеркале фотографию брата, она едва не падает в обморок.

Со снимка улыбается нарисованная ярко-красным лаком рожица, только из левого глаза по щеке катится слеза.

– Господи Иисусе! – говорит Айк.

– Черт подери! – выдыхает Найлз. – Что это значит?

– Шеба, твой отец жив-здоров, – говорю я. – Это он прятался в машине. Я разговаривал с ним.

На следующий день Айк принимает командование нашим приведенным в боевую готовность отрядом, правда сильно растерянным и напуганным. После захода солнца местные полицейские патрулируют вход в дом, словно преторианская гвардия. Преступник проник через задний забор, о чем свидетельствует труп отравленного ротвейлера. Полицейские не обнаружили ни отпечатков пальцев, ни волосяных фолликул, ни признаков взлома. Только след от кроссовок одиннадцатого размера фирмы «Нью бэланс» на нижней террасе, и больше ничего. В течение двух часов они допрашивали Шебу и услышали ее ужасную семейную историю, со всеми деталями той головоломки, которую мы пытаемся разгадать столько лет. Каждый из нас знал какие-то подробности, неизвестные другим. Всего же не знал никто.

Когда Шеба выходит к завтраку, я наливаю ей чашку черного кофе. В воздухе этого туманного, пасмурного утра разлито напряжение. Холодно. В такую погоду даже не верится, что сейчас лето. Всех нас сковывает тяжелое, полное невысказанных вопросов молчание. Когда Айк наконец берет слово, чтобы изложить свой план, все воспринимают это с благодарностью.

– Прошлый вечер в корне изменил ситуацию, Шеба, – говорит Айк. – Ты сама понимаешь это лучше всех.

– Я не стала бы подвергать вас опасности, – обращается к нам Шеба. – Я не знала, что отец жив. Надеюсь, вы мне верите.

Видно, что больше всех обескуражена Молли. Она ни разу не упомянула о той ночи, которую мы провели вместе, не попыталась поговорить со мной с глазу на глаз, даже не прикоснулась к моей руке. Ее холодное равнодушие мне сложно объяснить, потому что Молли отнюдь не равнодушна по натуре. Она добрая, любящая, заботливая и преданная, я всегда это знал. Но лишь недавно, в эти несколько дней в Сан-Франциско, мне открылось, что она, как комод, имеет множество ящиков: ящик для семьи, ящик для друзей, ящик для домашних дел, ящик для Лео, верного слуги и обожающего любовника. Я думаю, ее поведение объясняется тем, что она пока не решила, как поступить с содержимым ящика с надписью «Чэд». Выбросить? Навести порядок? Неопределенность, похоже, парализовала ее, а воскрешение из мертвых папаши По усугубило внутреннее смятение до стадии полного хаоса.

Заметно, что воодушевление, вызванное нашим путешествием, покинуло Молли. Резким голосом она говорит Шебе:

– Отправиться сюда на поиски Тревора – это была авантюра. Мы хотели что-то доказать друг другу, вместе пережить приключение. Ты ни слова не сказала о том, что при этом нас могут убить.

– Я думала, что мой отец мертв, – оправдывается Шеба.

– Шеба, у нас есть дети. О них мы должны думать в первую очередь, – веско говорит Фрейзер.

– Ну и валите к чертовой бабушке отсюда! Слышите, вы все! Я и без вас найду брата! – кричит Шеба в отчаянии, которое накатило из каких-то темных глубин ее души.

– Я хотел бы предложить план дальнейших действий, – говорит Айк. – Мне кажется, он сопряжен с минимальным риском. Мы с Бетти всю ночь ломали над ним голову.

– Конечно, план не идеальный, зато конкретный, – добавляет Бетти.

– Давайте дадим себе еще сроку до воскресенья. Это значит, мы проведем в Сан-Франциско две недели. Мы пролезли во все дырки. Разослали объявления в газеты, расклеили листовки по всему городу, добились целой колонки от Херба Каена. Шеба дала интервью всем радиостанциям и телекомпаниям, какие есть в городе. Все газеты для геев крупными буквами на первой странице напечатали, для чего мы здесь. Мы сделали все, что могли.

– Я хотела, как и Фрейзер, улететь сегодня утром, – говорит Бетти. – Но план Айка гораздо лучше. Айк вообще никогда не теряет голову.

– Он же не мать! – вставляет Молли. – Шеба, кстати, тоже. И у Лео нет детей. Я лучше вколю себе лошадиную дозу героина, чем допущу, чтобы моих детей воспитывал Чэд вместе со своей бразильской шлюхой.

– Не забывай, что Чэд приходится мне братом, – говорит Фрейзер. – Он любит детей не меньше тебя.

– Давайте не будем цапаться между собой, – останавливает их Найлз, пытаясь разрядить обстановку. – Проблем и так хватает.

– Я видела, как ты выскользнула ночью из подвала, – говорит Фрейзер Молли. – Я принимала ванну внизу, чтобы не мешать Найлзу, который уже спал. Я полагаю, вы с Лео у него в спальне обсуждали необходимость экономических реформ в Шри-Ланке?

– Я спустилась разогреть себе молока в микроволновке. – Ложь Молли звучит крайне неубедительно. – Никак не могла уснуть.

– От тебя пахло сексом, а не молоком. На мой нюх, по крайней мере.

Комната затихает. Я ни разу не слышал подобных слов из уст Фрейзер и не поверил бы, что она их может произнести, расскажи мне кто-то об этом. Но собственным ушам пришлось поверить. Фрейзер, судя по ее лицу, и сама поражена.

– Итак, семейство Ратлидж дружно смыкает ряды, – говорит Молли. – Малыш Чэд может гулять направо и налево, а Молли должна держать язык за зубами и улыбку перед камерой, когда дом горит.

– Извинись перед Молли, – обращается Найлз к Фрейзер, сверкнув глазами.

– Мне не за что извиняться, – отвечает Фрейзер. – Нужно быть слепым, чтобы не видеть, чем они с Лео занимаются тут. А я поехала сюда не для того, чтобы потакать им и оставить сиротами своих детей.

– Что ты имеешь против сирот? – спрашивает Найлз у жены.

Возникает впечатление, что силы притяжения перестали действовать и наш мирок сейчас взорвется, разлетится на молекулы.

– Ничего не имею, дорогой. – Фрейзер удается совладать с собой. – Просто мне не хотелось бы такой судьбы для наших детей, даже если она, как ты считаешь, закаляет характер.

– Я никогда не считал ничего подобного, – отвечает Найлз. – Нет ничего ужасней сиротства. Каждый день я просыпался в страхе. В страхе шел в школу. И моя сестра тоже. Это сломало ей всю жизнь. Ты своей любовью спасла меня, Фрейзер. А моя сестра была ранена так сильно, что даже любовь Лео оказалась бессильна. Лео испортил себе жизнь, полюбив человека, которого нельзя удержать. Но даже мой страх и страх Старлы, я думаю, ничто по сравнению с тем страхом, который испытывали Шеба и Тревор. У меня, в общем-то, не было отца, и это очень плохо. А у них был отец, который издевался над ними много лет. Неизвестно, что хуже. Я не знаю всей твоей жизни, Шеба, только какие-то моменты. Но я знаю, что порой жизнь у тебя была страшная, по-настоящему страшная.