Текст книги "Сердце Запада"

Автор книги: Пенелопа Уильямсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

– А сейчас Ханна, малышка, – произнес толстяк, – почему бы тебе не засунуть пистолет обратно в карман и не позволить этим китаезам самим разобраться со своими делами?

Незнакомец повернулся, и на солнце блеснула семиконечная звезда на его груди. Звезда была дурной приметой, так что Эрлан быстренько отвернулась. Боги свидетели, ей не нужен еще один плохой знак.

– И ты здесь, братец Джере, – сказал жирдяй, глядя на великана позади Эрлан. – Разве уже был свисток об окончании смены? Или желаешь лишиться дневной платы?

Эрлан внезапно осознала, что огромный дьявол все еще держит ее. Она ощущала тепло и тяжесть его рук на своих плечах, но, как ни странно, не находила прикосновение неприятными.

– Да мне плевать на проклятый свисток! – ответил защитник на чистом английском, к которому привыкла Эрлан, хотя в его голосе все еще грохотала драконья ярость. – Этот желтокожий ублюдок тащит женщину на поводке, и в этом чертовом городе наверняка должен быть закон, который такое запрещает.

Толстяк потер подбородок рукой, похожей на медвежью лапу.

– Если такой закон и существует, то я никогда о нем не слышал.

Огненная женщина помахала маленьким пистолетом под двойным подбородком жирдяя.

– Маршал Доббс, от вас пользы не больше, чем от трехногого мула. Почему бы вам не вернуться к прихлопыванию мух и почесыванию задницы, а это дело оставить мне и миссис Маккуин? – Она посмотрела назад через плечо на лавочника Ву. – Извини, Сэм, но ты не женишься на этой девушке, пока мы не убедимся в её согласии.

– Святый Боже.

Толстяк подтянул свой ремень.

– Послушай, Ханна, малышка...

– Перестань называть меня Ханной-малышкой, а не то я проделаю дыру в твоем оловянном значке. – Она повернулась к Эрлан, и ее лицо смягчилось. – Пойдем, дорогая...

Хозяин резко взмахнул ладонью.

– Цао ни, Ло Мо [28]28
   Цао ни, Ло Мо! (пер. с китайского) – Черт бы тебя подрал, женщина!.


[Закрыть]! – рявкнул он. – Китайская девчонка, она оставаться.

Женщина с волосами цвета луны шагнула вперед, встав между Эрлан и хозяином.

– Будьте любезны, отойдите, сэр, – промолвила она голосом, напоминающим проносящийся над снегом ветер. Она долго и спокойно смотрела на бандита, и, к удивлению Эрлан, отступил именно бок тоу дой.

Китаянка по-прежнему ощущала на плечах тяжесть и тепло рук великана.

Он осторожно развернул ее лицом к себе. Его пальцы действовали ласково, пока он маленьким ножиком перерезал прочную кожаную веревку, а затем фон-квейдобрым голосом сказал:

– Иди с миссис Йорк. Уверен, она позаботится о тебе. Но запомни вот что, малышка: здесь никто не может заставить тебя сделать то, чего ты сама не хочешь.

Эрлан ничего не ответила, но не сумела отвести взгляд от его глаз. Таких темно-серых глаз цвета дождливого неба она никогда раньше не видела. И в них светилась странная смесь жестокости и нежности.

Эрлан усилием воли двинулась с места и позволила двум дьяволицам увести себя. Ей потребовалась вся выдержка, чтобы не повернуть голову и в последний раз не взглянуть на великана.

Она покачивалась на крошечных золотых лилиях, обходя зловонные кучи навоза, разбросанные на дороге. Aйя, это место воняло сильнее, чем телега очистителя ночных горшков.

Все в Королевстве цветов слышали о Мей-Квок, прекрасной земле под названием Америка, где улицы усыпаны слитками золота, такими же толстыми, как буйволовые лепешки на рисовом поле. Но на здешних улицах лежал только лошадиный навоз – должно быть, какой-то дурак сослепу принял его за золото.

Испускающаяпар и кишащая мухами куча находилась прямо на пути Эрлан. Она приподняла свою ханьфуи обошла ее, ступая крохотными грациозными шажками на высоких изогнутых деревянных резных туфельках.

– О, Боже! – воскликнула огненная женщина. – Только посмотри на ее ступни! Что с ней сделали – что эти язычники делают с бедными девичьими ножками!

Эрлан почувствовала, как кровь прилила к щекам, когда дьяволицы остановились и принялись в ужасе разглядывать ее золотые лилии.

Действительно, ноги Эрлан были не такими, какими должны. «Но не этой огненной женщине тыкать в меня пальцем, – возмущенно подумала китаянка, – когда у неё самой ножищи огромнее, чем сампаны [29]29
  Сампан– китайская лодка, также служащая жилищем.


[Закрыть]». Эрлан ничего не могла поделать с тем, что когда пришло время создания золотых лилий, мать оказала ей медвежью услугу, не позволив перевязчику ног забинтовать ступни дочери так туго, как положено. Ноги Эрлан не стали двумя изящными семисантиметровыми дугами, а выросли длиной почти в тринадцать сантиметров. Когда Эрлан повзрослела достаточно, чтобы понимать такие вещи, то стала переживать, что столь несовершенные золотые лилии снизят ее ценность в качестве невесты. Какой бы богатой и красивой лицом она ни была, ни один достойный мужчина не женится на девушке с большими ногами.

Как только Эрлан поднялась по ступеням отеля, его вывеска заскрипела на ветру. Сосновый пол усеивали липкие комочки просочившейся смолы, а некрашеные стены были выщерблены отверстиями от сучков. Огненная женщина зашла за высокий стол и достала ключ. Эрлан последовала за двумя дьяволицами вниз по коридору в маленькую комнатку, умещающую в себе простую железную кровать, сосновый комод и умывальник.

Солнечные лучи проникали сквозь единственное окно и падали на голый пол. Эрлан неосознанно шагнула, встала в круге света и, продев руки в рукава своей ханьфу, стала ждать.

Женщины обсуждали, что делать с Эрлан, будто у них было право голоса в этом вопросе. Она выйдет замуж за лавочника Сэма Ву – такова ее доля. Это стало судьбой Эрлан с тех пор, как отец продал ее работорговцу за сто таэлей серебра. А возможно, с той самой ночи, когда ее мать молодой женой вошла в дом По ирасшевелила старые кости отца, чтобы произвести на свет Эрлан, его последнего ребенка и еще одну никчемную бесполезную дочь.

Огненная женщина напомнила Эрлан мать. Не внешностью, конечно, а своей сущностью, которая по большей часть была инь – темной, женской и земной. Туманный голос дьяволицы клубился в воздухе подобно дыму, и при разговоре она медленно и плавно жестикулировала. А блестящими волосами и ярко-желтым платьем она напоминала шуструю золотую рыбку, плавающую в пруду.

В противоположность огненной дьяволице, платье женщины с волосами цвета луны было сшито из темно-бордового шелка того же оттенка, что и новогоднее знамя. Ее лицо не выражало никаких эмоций и сохраняло невозмутимость. Но хотя чужеземка и казалась прекрасной и изысканной как нарисованные на шелковом веере цветы, в ней было много энергии ян. Эрлан подумала, что лунная женщина носит в сердце хорошо закаленный меч.

Та провела ладонью по животу, и Эрлан увидела, что он слегка припух от ожидаемого счастья. Тем не менее, незнакомка не носила золотых браслетов, показывающих, что у нее есть муж.

Китаянка подумала, что, должно быть, эти женщины – обычные проститутки, полуразвалившееся здание – дом досуга, а огненная дьяволица – вероятно, хозяйка.

Эрлан разлепила губы, чтобы заговорить, но от долгого молчания ее голос дрогнул, прозвучав как кваканье лягушки:

– Тысяча извинений, Ло Мо [30]30
   Ло Мо (пер. с китайского) – хозяйка.


[Закрыть]...

Огненная женщина развернулась и приложила руку к груди.

– Боже, ты напугала меня! – Она рассмеялась, и её смех звучал мелодично, словно перезвон нефритовых колокольчиков жу. – Ты, наверное, ужасно сердишься на нас за то, что мы в открытую тебя обсуждали. Мы просто не ожидали, что ты будешь говорить по-английски, только-только сойдя с парохода.

От стыда Эрлан опустила глаза к подолу своей ханьфу. Она не предполагала, что ее молчание так унизит чужеземных женщин.

– Эта глупая девчонка понимает совсем немного, – сказала она, – а говорит и того меньше.

Улыбаясь, огненная женщина подошла к Эрлан. На ее щеках появились две крошечные ямочки в форме полумесяцев.

– Меня зовут Ханна, а это Клементина.

Эрлан поклонилась и коснулась груди кончиками пальцев.

– Эрлан... что значит Лилия на вашем языке.

– Лилия. Боже, какое прекрасное имя! – Ханна взяла Эрлан за руку, подвела к кровати и усадила рядом с собой.

Клементина тоже пересекла комнату и устроилась на постели. Даже на своих неперевязанных ногах она двигалась с грацией и элегантностью гребного каноэ.

– Почему тот мужчина надел веревку тебе на шею?

Эрлан покраснела от стыда и отвернулась.

– Чтобы научить меня послушанию, – ответила она тихим напряженным голосом.

– Значит, не по собственному желанию ты согласилась выйти замуж за Сэма Ву?

По собственному желанию? Это отец захотел продать ее в рабство. А ее долг – подчиняться.

– Не понимаю, – ответила Эрлан и, встретившись со взглядом лунной женщины, разглядела глубокие чувства, скрывающиеся за маской спокойствия.

– Ты не рабыня, Эрлан. Никто не может заставить тебя выйти замуж за мистера Ву.

– Но если я не выйду, что со мной будет?

– На восток, как и на запад тоже отправляются суда.

Эрлан ощутила прилив щемящей тоски. Она представила, будто ее несут в паланкине вдоль высоких стен ее лао-чиа, пока не доходят до ворот. А там ее ждет отец. Но это только мечта, подобная многим другим, и ей тоже суждено исчезнуть, словно росе в лучах утреннего солнца. Эрлан была обесчещенной дочерью, отвергнутой собственной семьей. На лунных воротах ее дома никогда не будут висеть красные знамена, приветствующие ее.

– На востоке меня ничто не ждет, – прошептала Эрлан, и эта истина причинила такую боль, что китаянка чуть не ахнула вслух.

Ханна сжала ее руку.

– Тебе необязательно возвращаться в Китай, дорогая. Но также необязательно и выходить замуж за Сэма Ву. Ты могла бы, например, открыть прачечную. Чтобы начать, много денег не потребуется. Или заняться огородом. Здесь живет один китаец, который работает на земельном участке за рекой, и он утверждает, что мог бы продать вдвое больше того, что выращивает.

Эрлан покачала головой, в горле возникла колющая боль как от застрявшей рыбной косточки.

– Я должна выйти замуж за лавочника Ву.

Она с радостью и безоговорочным послушанием вышла бы замуж за мужчину, выбранного ее родителями, поэтому не должна плакать сейчас, раз уж боги избрали для нее другой путь. Бросить вызов судьбе означает обесчестить себя. А Эрлан не могла вынести большего позора, чем уже выпал на ее долю.

– Если ты уверена?.. – сказала Ханна.

– Да. Я выйду замуж за лавочника Ву.

При стуке в дверь голова Эрлан дернулась вверх. Ханна отправилась открывать. На пороге стоял лавочник Ву. Через его руку было перекинуто красное атласное ханьфу, украшенное вышитыми желтыми летящими журавлями. Он что-то сказал Ханне, слишком тихо, чтобы Эрлан могла расслышать, но ответ огненной женщины вызвал облегчение, отразившееся на его лице. Бок тоу дойтоптался позади китайца, своим угрюмым видом угрожая ужасными последствиями, если Эрлан воспротивится.

– Ты только посмотри, – произнесла Ханна, вернувшись в комнату, – Сэм принес тебе новое платье для свадьбы.

Ханна положила красное ханьфуна постель и взяла с умывальника кувшин. Эрлан наблюдала, как она наливает горячую воду из жестяной бочки, стоящей на подставке. Лавочник Ву и хозяин пристально смотрели на Эрлан, пока Ханна не захлопнула дверь перед их носами.

– Окружного судью можно застать в городе только во второй половине дня, – объяснила огненная женщина. – Он проводит судебные заседания в баре отеля. Мы уже сказали Сэму, что он должен жениться на тебе законно, по американскому обычаю. Ты не будешь его рабыней, дорогая, независимо от того, что бы ни говорил тот хитрый ублюдок в коридоре. Ты будешь настоящей женой Сэма, что совсем не то же самое, что его собственность. Понимаешь?

– Да, понимаю, – солгала Эрлан.

Ее взгляд переместился к лунной женщине, молча сидящей рядом с ней.

Китаянка подумала об отце ее ребенка. Если Клементина все же не проститутка и у нее имеется муж, то выбрал ли ей брачный посредник доброго, молодого и красивого мужчину? Но возможно, в этой фон-квейскойстране нет брачных посредников. И вполне вероятно, выбор сделала она сама.

Их взгляды встретились, и Эрлан подумала, что заметила печаль в этих глубоких как океан глазах. Возможно, даже в этой дикой стране властвует судьба, и выбор – лишь иллюзия.

– Ты бы хотела умыться в одиночестве? – тихо спросила Клементина.

Эрлан сглотнула и кивнула:

– Будьте добры.

Она подождала, пока ее оставят одну, а затем прикоснулась к свадебному платью, ощутив кончиками пальцев гладкость и прохладу красного атласа. Журавли были вышиты золотой шелковой нитью крошечными замысловатыми стежками. Красный и золотой, цвета счастья и удачи.

Но не будет никакой гадалки, чтобы определить самый счастливый день для свадьбы, никаких лунных пирогов на празднование, никаких петард, чтобы отогнать злых духов.

Эрлан подошла к умывальнику. От воды в кувшине поднимался пар. Китаянка вылила немного кипятка в чашу и, взглянув вверх, поймала свое отражение в маленьком зеркальце на стене.

Эрлан не видела себя в зеркале с тех пор, как покинула свой лао-чиа. Она была самой собой, но все же какой-то другой. Девушка прикоснулась к стеклу, ожидая, что изображение пойдет рябью и вовсе исчезнет как отражение в пруду.

У Эрлан не было рисовой пудры, чтобы отбелить кожу, но она и так выглядела достаточно бледной, за исключением синяка на щеке, которым наградил ее хозяин. Уложенныев девичьи колечки волосы нужно было для свадьбы собрать в узел – прическу замужней женщины, но у Эрлан не было служанки, которая помогла бы в этом, и не было жасминового масла, придающего волосам блеск.

Вместо нефритовых сережек, вырванных из ее мочек работорговцем, Эрлан носила медные, стоящие не больше гроша. Потеря сережек до сих пор причиняла ей такую сильную боль, что она не могла вспоминать об этом без слез. К тому же злодей забрал ее восхитительные золотые гребни, которые обладали гораздо большей ценностью. А также ее девственность – и вовсе бесценную.

Эрлан с силой прижала руки к лицу, ее плечи поникли.

«Значит, не по собственному желанию ты согласилась выйти замуж за Сэма Ву... Собственному желанию...».Слова эхом отдавались у нее в голове, как падающие в колодец камни. До настоящего момента вся ее жизнь посвящалась попыткам быть достойной предков, повиновению отцу, подготовке к тому дню, когда она будет подчиняться и угождать своему мужу и прислуживать свекрови. Эрлан думала лишь о том, как могла бы угождать и прислуживать.

« По собственному желанию... Собственному желанию...»Что было бы, если бы она прислуживала и угождала только себе? Столь непривычная мысль испугала китаянку, поэтому она похоронила ее глубоко в сердце.

Эрлан по мере возможности смыла дорожную пыль и заменила грубое голубое хлопчатобумажное ханьфутонга красно-золотым атласным свадебным платьем. Высокий воротник скрывал отметины на шее, оставленные веревкой.

Хозяин ждал ее коридоре. Он оглядел Эрлан, резко кивнул и жестом указал ей идти вперед.

Из холла доносился шум голосов. Ханны, Клементины и ещё чьего-то, более низкого. Эрлан вышла из тени коридора на свет, проникающий из открытых двойных дверей, и перед ней внезапно появился фон-квейскийвеликан-защитник.

– Я хочу услышать это от нее самой, – пророкотал он.

Поистине, более крупных мужчин она никогда прежде не встречала. Ее взгляд задержался на медных пуговицах синей рубашки в полоску и двинулся вверх. Темный румянец окрасил высокие плоские скулы мужчины, а волосы на его лице и голове казались глубокого коричневого цвета только что вспаханной земли. И у него были очень красивые глаза. Ласковые и нежные, как дождевая вода.

И сейчас эти глаза смотрели прямо на нее, отчего Эрлан ощутила внезапный скачок сердцебиения.

– Ты сама желаешь выйти замуж за Сэма Ву? – спросил он.

Рот Эрлан пересох словно пшеничная лепешка. Ей пришлось дважды сглотнуть, прежде чем она смогла заговорить, и слова чуть не встали поперек горла:

– Таково мое желание, – наконец удалось произнести ей голосом, который она не узнала.

К ним подошел другой мужчина, моложе и худощавее великана, с резкими ястребиными чертами лица. Глаза незнакомца были такого же глубокого серого цвета, но более холодные, будто камни, просвечивающиеся сквозь прозрачную воду пруда.

Он положил руку на плечо ее защитника.

– Давай пойдем, Джере. Мы опаздываем на работу, к тому же, ты слышал ее слова. Она делает это по собственной воле.

Великан стряхнул с себя руку второго мужчины. От злости его лицо потемнело. «При всей его доброте,– подумала Эрлан, – его характер способен хлестать как драконий хвост».

– Я не уйду, пока не буду полностью в этом уверен.

– Пожалуйста! – воскликнула Эрлан. – Вы позорите меня.

Она отпрянула от него так резко, что чуть не оступилась на крошечных перевязанных ступнях. И увидела в дверном проеме поджидающего её лавочника Ву. Тот снял свою чужеземную шляпу, и его бритая макушка не выглядела такой уж никчемной, а, напротив, казалась большой, гладкой и крепкой. В заправленную в жилетный карман косу была вплетена черная шелковая лента, а глаза жениха мерцали за толстыми стеклами очков. Эрлан не думала, что когда-нибудь сумеет полюбить его.

Комната, в которую они вошли, была полна мужчин, стоящих перед длинным деревянным прилавком и опрокидывающих во рты стаканы с пенным пивом. Сосновые половицы под ногами блестели от влаги и издавали солодовый запах. Эрлан видела все сквозь пелену слез, в которых винила густой табачный дым.

Лавочник Ву подвел ее к мужчине, который развалился на стуле, закинув ноги на стол. Тот поставил свой стакан и вытер рот запястьем. Его голова была круглой и лысой, точь-в-точь рисовый горшок, а растущие над верхней губой волосы напоминали лисий хвост.

– Черт тебя побери, китаец, – сказал плешивый и плюнул в деревянный ящик с опилками. Пол вокруг ящика был скользким и усеянным коричневыми пятнами. – Вижу, и ты решился в конце концов увязнуть шпорами в священном браке.

Лысый толстяк неуклюже поднялся на ноги и взял книгу. Эрлан не слушала, что он говорил.

– Скажи «да», – произнес он в какой-то момент.

– Да, – послушно повторила она, чувствуя, как одеревенели и стали странно холодными щеки.

Толстяк закончил, громко провозгласив:

– Можешь поцеловать невесту.

Китаец никогда бы не стал прилюдно касаться своей даже новообретенной жены. Но лавочник Ву взял Эрлан за руки, притянул к себе и прижался ртом к ее губам.

Чужеземные дьяволы захлопали, создавая достаточно шума, чтобы прогнать целую армию злых духов даже без помощи петард. Взгляд Эрлан упал на подол красного шелкового свадебного платья. Девушка ощущала внутри себя разгневанную дрожь и бурление, подобные гонимым тайфуном волнам.

Этот поцелуй был поистине отвратительным, а губы лавочника – сухими, как рисовая бумага.

* * * * *

Ветер начал в клочья рвать повисшую над холмом завесу дыма, когда братья Скалли поднялись по дороге к серебряной шахте «Четыре Вальта». Они находились в Радужных Ключах меньше месяца, недавно сойдя с прибывшего из Англии парохода с благим намерением преуспеть, усердно ведя добычу в золотой стране, полной возможностей. Правда, пока что им удавалось надолбить каменистой породы всего на три доллара за день, работая по десять часов в смену на шахте «Четыре Вальта».

Обычно братья почти не переговаривались между собой, являясь по натуре молчунами: Джере легко погружался в себя и проводил время в одиночестве, а Дрю был слишком гордым, чтобы показывать свои чувства. Но прибытие полуденного дилижанса разрушило привычную апатию Джере Скалли.

– Она не хотела выходить за него замуж, Дрю, – твердил он с родным корнуоллским акцентом. – Ты же сам видел, что не хотела.

Брат раздраженно и тяжело вздохнул:

– Да она едва ли не послала тебя ко всем чертям.Девушка стояла перед судьей и ответила «да», хотя никто не приставлял к ее голове пистолет, вот что я видел.Всерьез думаешь, что она предпочла бы уйти с тобой, нежели остаться с себе подобным? Неужто ты сам женился бы на ней, а?

– Может и женился бы.

Дрю взмахнул джутовым мешком с рабочей одеждой над головой Джере.

– Да ты рехнулся, братец, точно тебе говорю, раз не шутя толкуешь о женитьбе на китайской иммигрантке. Ты же знать не знаешь эту девчонку. Вы же всего какой-то парой слов перекинулись.

– Ты слышал ее голос? Он звучал как мелодия, будто она вот-вот запоет.

Дрю покачал головой, хотя и не отрицал, что девушка была красивой. Ее глаза походили на темные гладкие речные камни, а губы по форме напоминали красные банты, которые рисуют на конфетных коробках. Но самому Дрю нравились женщины поярче. Женщины с темно-красными волосами и цветастыми юбками, манящими глазами и гортанным смехом. Женщины, которые любили крепко и жили взахлеб.

Женщины навроде миссис Ханны Йорк.

Он вспомнил, как она вытащила из кармана свой маленький пистолет и угрожала отстрелить китайцу нос. О, Боже, до чего же она красива и порочна. И до чего же Дрю хотел ее. Однако пока что миссис Ханна Йорк не обращала на него ни малейшего внимания.

Обычно они с Джере, как и большинство других шахтеров, частенько захаживали в «Шпалоукладчика» – скрывающийся в тени холма салун одного ирландца. Но однажды вечером на прошлой неделе наудачу отправились в «Самое лучшее казино Запада». И именно тогда Дрю впервые увидел ее. Но не вышел за рамки простого «Рад познакомиться с вами, леди». Ни тем вечером, ни последующими.

Дрю Скалли улыбнулся при мысли о поставленной цели. Он завоюет Ханну Йорк. Настанет тот день и довольно скоро, когда ей придется смотреть ему в глаза и считаться с ним.

Однако спустя мгновение его улыбка померкла, когда он взглянул вверх и увидел грозно вырисовавшиеся перед ним подвесные леса «Четырех Вальтов» – черный скелетообразный шахтный копер, где из стволов шахты поднимали руду и где спускались горняки.

Склон холма был изрыт потоками рудных отходов и усеян кучами черных отвалов шлака и насыпями пустой породы. Но за самим холмом небо казалось таким прозрачно-голубым, что создавалось впечатление, будто горы совсем близко и к ним можно прикоснуться. Как же Дрю хотелось иметь повод поскакать сегодня верхом к этим горам. Иметь возможность делать лишь то, что по душе ему самому.

Ритмичные удары толчея отдавались в голове Дрю. Он ощутил первую дрожь напряжения глубоко в животе. А также почувствовал, что Джере наблюдает за ним, и попытался придать своим шагам уверенности. Но Дрю больше не мог одурачить брата, равно как и самого себя. Страх, словно смертельная болезнь, всегда скрывался глубоко внутри него.

К тому времени, как они зашли в хижину штейгера и получили задания, мышцы в горле Дрю натянулись, будто тетива. В раздевалке для рабочих, натягивая грязные штаны и подвязывая их на талии веревкой, он уже едва мог глотать.

Он надел рубашку, которую снимет, едва спустится в шахту, и все тело сразу покрылось испариной. Дрю водрузил на голову войлочную шляпу, жесткую от древесного сока, и кровь зашумела у него в голове.

Вместе с Джере он подошел к стволу шахты «Четыре Вальта». И, стоя под копером на листах металла, почувствовал вибрацию насосов и подъемного механизма. В облаке пара железные клети спускались вглубь земли, будто в недра ада. И страх с новой силой вспыхнул в груди Дрю, мешая ему дышать. Скалли зашел за вагонетку и изверг из желудка съеденную за завтраком стопку оладьев. Отдуваясь, он опустился на колени в грязь, уткнувшись головой в вагонетку из необработанной древесины.

Ручейки пота бежали по его бокам, пока Дрю наблюдал, как красная стрелка круговой шкалы вернулась в первоначальное положение, стоило клети подняться на поверхность, и как трос подъемника накрутился на громадную катушку. И затем вместе с Джере он зашел в железную клеть, а машинист рудничного подъема позвонил в колокол, чтобы сообщить об их спуске.

И их поглотила темнота.

В тот миг страх завопил в голове Дрю. Шахтер ртом ловил воздух, и звук его заполошного дыхания наполнил грохочущую клетку, напоминая шипение парового насоса. Вспыхнул свет, когда Джере чиркнул спичкой и зажег ею свечу на своей шляпе. Это помогало видеть уносящиеся вверх стены шахты вместо всеобъемлющей непроницаемой темноты.

Дрю попытался дышать через нос, но его легкие будто съежились. Воздух казался густым, словно грязная шерсть, и пах глубинной землей. «Может быть, чертова клеть рухнет при спуске,– подумал Дрю, – и положит конец моим страданиям».

Он слышал, что такое случалось. Слышал о телах, бьющихся о каменистые стены, пока наконец не падали в «законурку» – яму на дне каждой шахты, наполненную горячей водой. Горняки постоянно держали под рукой маленькие шлюпочные якоря, чтобы ими можно было подцепить останки погибшего таким образом человека. Тело по кускам заворачивали в холст и укладывали в деревянные ящики из-под свечей, чтобы поднять на поверхность, где их перекладывали в гроб, дабы зарыть в землю, которая и принесла погибель.

Странно, но Дрю не боялся смерти, даже такой жуткой и ужасной как эта. Его пугало не множество способов погибнуть в подземелье, а сама шахта. Густая и тяжелая темнота, и смыкающаяся над ним земля, которая зажимает в своих тисках, сдавливает, удерживает в ловушке и душит...

Клеть тряхнуло, и она остановилась. Дрю вышел в главный туннель на шестом уровне, его челюсть закостенела, а ноги стали ватными. Сердце бухало словно кузнечные меха.

Джере поприветствовал начальника шахты своей фирменной улыбочкой.

– Как идут дела, командир?

– Вы опоздали! – огрызнулся тот. У Кейси О'Брайана была крысиная физиономия: нос, рот и подбородок сходились в одну точку под маленькими близко посаженными глазками, которые сейчас обегали братьев Скалли, и вся нижняя половина его лица дернулась, будто поводя невидимыми усами. – А раз уж опоздали, то вы, ребятки, будете продвигать вперед западный забой.

Вчера Дрю как раз сказал начальнику, что в западном забое того гляди переломятся крепления – поперечные балки измассивных бревен, которые удерживали тонны горной породы над их головами. Деревяшки стонали и скрипели уже несколько дней, да и крысы постоянно сновали туда-сюда. А эти твари всегда чувствуют, когда подпорки собираются рухнуть.

Дрю знал, что начальник шахты подзадоривает его, вынуждая что-то сказать о слабом креплении, чтобы самому потом поумничать и наговорить всяких мерзостей о смелости и мужественности Дрю. Горняки, работающие с крепкой породой, якобы должны были гордиться своим изнурительно тяжелым способом зарабатывать на жизнь, стоя на краю смертельной опасности, будто это было достойно чертового рыцарства.

– У тебя что-то застряло в зобу, мальчик? – спросил О’Брайан. – Выплюнь.

Губы Дрю скривились в жесткой ухмылке.

– Я просто собирался предложить вам пойти, чтобы вас отымели в зад, сэр. Но потом сообразил, что не найдется никого, кто бы захотел засадить в такую задницу, как ваша.

Челюсти О'Брайана сжались вместе с кулаками, но он ничего не ответил. Братья Скалли были не только крупными мужчинами, но также представляли собой лучшую парную команду на всем холме, и начальник шахты готов был мириться со многим, лишь бы эти здоровяки трудились у него.

За то же самое время братья Скалли могли наделать больше дырок, чем любая другая команда. Один держал бур, а другой стучал по нему тяжелым молотом, вгоняя в твердую породу, чтобы подготовить отверстие для взрывчатки.

  В большинстве случаев именно Дрю брал на себя обязанности взрывника: закладывал и утрамбовывал легко вспыхивающие динамитные шашки, устанавливал фитили и взрывал. Все остальные горняки считали, что Дрю абсолютно лишен страха, когда дело касается динамита. Никто, кроме его брата, не знал, что Дрю испытывал ужас, просто находясь внизу в удушающей земле и скале, так что его не особо страшила перспектива разлететься в клочья.

Братья Скалли молча спустились по туннелю к западному забою. Дрю сосредоточил внимание на свече на шляпе брата, на том, как она испускала в воздух дым. Скалли представил, как набивает своим страхом отверстия в стенах подобно тому, как засовывает в них пороховые шашки, и ему слегка полегчало, но липкий пот все еще холодил его лицо, а крик по-прежнему стоял высоко в горле.

Воздух пах утренними взрывами и гниющей древесиной. И было жарко. Жарко, как в печи, и влажно, как в китайской прачечной. Братья скинули рубашки на ходу. Но все равно по окончании смены придется выливать пот из сапог, будто из ведер.

Рольф Дэвис, их подручный, ждал в забое, сидя на ящике с бурами. Обязанности подручного в том и состояли, чтобы с любовью заботиться об инструментах, держа буры – или на местном сленге горняков «бычьи члены» – острыми, а рукоятки молотов – гладкими и без острых зазубрин, с крепко сидящими на них набалдашниками .Рольф поприветствовал Дрю широкой улыбкой на веснушчатом лице.

– Ты правда послал начальника?

Дрю покачал головой и рассмеялся, удивляясь тому, как быстро разлетались сплетни по шахте. Большой ладонью Джере взъерошил морковного цвета волосы на голове парнишки.

– Будь осторожен, если собираешься идти по стопам моего младшего братца. Разве ты не знаешь, что ему суждено кончить на виселице, не дотянув до двадцати?

– Что верно, то верно, – подхватил Дрю, смеясь над недоверчивым фырканьем Рольфа, – а не то провалиться мне на этом самом месте.

– Да будет тебе! – Рольф шутливо ударил Джере кулаком в твердый живот, после чего повернулся и с благоговением уставился на Дрю. – Вы когда-нибудь научите меня закладывать заряд, сэр? Когда О'Брайана не будет рядом?

– Да, конечно, – кивнул Дрю, пожимая плечами и смущаясь от того, что заметил в глазах парнишки. Он чувствовал себя по-дурацки, когда его называл «сэром» мальчик немногим моложе его самого. Дрю исполнилось всего девятнадцать, но он знал, что из-за резких черт лица выглядит старше. А глубоко внутри, думал он, в глубине своей трусливой душонки, он никогда и не был молод.

Дрю вспомнил, как сам работал подручным еще в Корнуолле, будучи вдвое младше Рольфа, и как отец по вечерам рассказывал ему о медном руднике и о том, как сильно ненавидит этот рудник. Тем не менее, день за днем отец возвращался в шахту, чтобы снова и снова ненавидеть ее. Тогда Дрю поклялся себе, что его жизнь будет другой.

И он пытался изменить её. Поначалу Дрю вбил себе в голову, что для того, чтобы переменить судьбу, нужно самосовершенствоваться. Именно образованность держала человека подальше от шахт. И когда он заявил семье, что собирается ходить на уроки в дом священника, отец назвал его сопливым трусом и лентяем. Но боязнь Дрю всю жизнь провести в шахтах была сильнее страха перед ремнем па. Дрю занимался со священником, пока отец не погиб при обвале седьмого уровня шахты «Уил Рут».

Двенадцатилетний Дрю и пятнадцатилетний Джере являлись единственными мальчиками работоспособного возраста в большой и вечно голодной семье Скалли. Поэтому смерть отца неотвратимо вернула Дрю в шахты, чтобы взрывать горную породу и выгребать руду из забоя.