Текст книги "Сердце Запада"
Автор книги: Пенелопа Уильямсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)
– У тебя рот как ловушка для бобра, мистер Маккуин.
Уголки его усов дрогнули.
– Правда?
– Да, – произнесла она, старательно подражая его манере растягивать слова. – Несомненная, достоверная и вековечная правда.
Гас натянул вожжи, останавливая повозку, после чего повернулся к жене.
– Ладно. Что ты хочешь знать?
– Почему ты не говорил мне, что твой отец тоже божий служитель?
Он скрипуче хохотнул.
– Поскольку это не так. Совсем не так. Папаша называет себя преподобным, но не думаю, что кто-либо удосужился посвятить его в духовный сан, если только не дьявол самолично, а службы он проводил, единственно ради чужих деньжат. Со всеми своими поддельными чудесами и лицемерной набожностью, он как никто другой может торговать словом Божьим. – Губы Гаса как-то странно вытянулись, и он тряхнул головой, словно отгоняя свои слова. – Но ведь он при случае рекомендуется и доктором, и профессором. Получил патенты на продажу лекарств и соляных приисков. Боже, когда он начинает тараторить, сразу видно, этот продаст все, что угодно.
Судя по описанию Гаса, его отец был настоящим мошенником. Клементина не могла поверить, что недостойный человек вырастил такого правильного сына, как Гас. Но ведь «преподобный» и не растил его, по крайней мере, не долго.
– Значит, он очень умный, мистер Маккуин, – сказала Клементина, поскольку ей показалось, что мужа гложет стыд за отца. – Во всяком случае, образованный. Раз может продать все, что угодно.
– Ну да, папаша утверждает, что он магистр философии, и у него даже есть кусок пергамента с печатью, на котором это написано. – Гас поджал губы и уставился в пустое небо Монтаны. – Он применяет свои умения, чтобы потребность человека верить хоть во что-то обернуть против него самого. Надеюсь, ты поймешь, почему я не хотел рассказывать тебе о своем отце – особенно после того, как увидел, из какой ты семьи.
Гас наклонил голову и посмотрел на подножку между своих расставленных коленей.
– И я не рассказал тебе о Заке, потому что хотел, чтобы он тебе понравился, хотя вряд ли так выйдет. Он… ну, грубоватый, и ветер в голове гуляет.
Клементине захотелось улыбнуться.
– Энни-пятак сказала, что он безрассудный парень.
– Нелегко вырасти другим, когда поблизости для примера только преподобный Джек Маккуин.
Гас хлестнул поводьями, мышастая лошадь дернулась и зашагала.
Клементина задалась вопросом, что стало причиной распада семьи Маккуинов, и почему Гас уехал со своей матерью в Бостон, а его брат остался здесь, чтобы вырасти сорвиголовой. Она открыла рот, чтобы спросить об этом, но тут Гас привстал, всматриваясь в даль. Они только что поднялись на холм и сейчас видели впереди человека, идущего по дороге. Мужчина вел в поводу лошадь, через седло которой было перекинуто что-то, по-видимому, мертвое.
– Это Зак… Эй, Зак! – Гас махнул шляпой и с громким криком подбросил ее в воздух. Потом пустил лошадь легким галопом, от чего повозка зашаталась и захлюпала по сырой земле.
Путник остановился, поджидая их. Высокий и сухощавый, без рубашки, он стоял, уверенно попирая сапогами землю. Обнаженная грудь была загорелой и мускулистой… На коже запеклись струйки крови.
Когда повозка замерла, Клементина увидела, что поперек седла висит испачканный в крови новорожденный теленок, от которого поднимается пар.
Гас обернул поводья вокруг тормозного рычага и выскочил из повозки. Распахнул было объятия, но затем передумал.
– Боже, Зак. Ты же голый и скользкий, как грязная куница, – пробормотал он.
Мужчина ничего не ответил. Не сказал даже «привет».
– Бьюсь об заклад, ты небось уже решил, что я не вернусь, – расплылся в улыбке Гас.
Зак Рафферти, брат Гаса, шагнул в сторону повозки. Каждый мускул тела Клементины напрягся, и она прерывисто задышала: ведь прежде ей не доводилось видеть наполовину обнаженного мужчину так близко. Даже муж до сих пор не раздевался перед ней.
Зак засунул большой палец в патронную ленту, низко висящую на бедрах. На лицо с резкими чертами была надвинута пыльная черная шляпа. Мягкие поля скрывали глаза. От мужчины исходил неприятный запах крови и родившегося животного. Кобыла, учуяв вонь, фыркнула.
Теленок замычал, разрушив неловкую тишину. Улыбка Гаса слегка померкла. Движением подбородка он кивнул на теленка.
– А что с коровой?
– Сдохла, – ответил Зак Рафферти, по-южному растягивая слова. – Волки добрались до нее.
Гас засунул большие пальцы в карманы пальто и сгорбился.
– Ну, наверно, ты догадался, что раз я вернулся, значит, мама умерла. Она угасала медленно, но спокойно. Мы устроили для нее хорошие похороны. Пришло много людей. – Он кашлянул, приглаживая усы. – Она спрашивала о тебе, Зак.
– Уж конечно, спрашивала.
Рафферти подошел ближе к повозке, так близко, что Клементине показалось, будто он навис над ней.
Пальцем он сдвинул шляпу вверх, чтобы получше рассмотреть гостью. У него были странные глаза – плоские и желтые, похожие на блестящую полированную медь.
– А это что за женщина?
Гас вздрогнул и взглянул на нее, будто забыл о попутчице. И покраснел.
– Моя жена. Это моя жена. Клементина Кенникутт. Ну, теперь Маккуин. Я встретил ее в Бостоне, но это целая история. Ты еще посмеешься, когда я все расскажу…
Голова мужчины опустилась, и шляпа снова закрыла все лицо, кроме жесткого злого рта.
– Святые угодники, брат, – процедил Зак. – Что, черт подери, ты наделал?
ГЛАВА 3
Клементина сидела в повозке и смотрела на дом своего мужа. Точнее, даже не на дом, а на прогнившую от непогоды лачугу из тесаных бревен с залепленными глиной щелями и покрытой дерном крышей. У хибары не было ни веранды с перилами, ни даже простого крыльца. Клементина почувствовала, что муж смотрит на неё, и попыталась что-то сказать, но губы отказывались повиноваться. Между супругами повисло молчание, заполняемое лишь тоскливым шепотом ветра в тополях.
Тишину разорвал лай собаки. Бледно-желтая как гречишный пирог дворняга выскочила из сарая. Она суматошно запрыгала вокруг брата Гаса и заскулила от радости, когда мужчина присел на корточки, чтобы почесать у нее за ушами.
Зак Рафферти поднял глаза и заметил, что Клементина наблюдает за ним. Вытащил из грязи палку и, выпрямившись, швырнул с такой силой, что ударившись о землю, та переломилась.
– Давай-ка, принеси, ты, старая хромая псина, – буркнул он.
Клементина услышала злость в голосе Зака и догадалась, что раздражение направлено на нее.
– Что ж, нет никакого смысла остаток дня сидеть в повозке, – произнес Гас.
Клементина и в его голосе уловила напряженность.
Гас обернул поводья вокруг ступицы колеса и спрыгнул с повозки. Затем помог спуститься Клементине и мгновение стоял неподвижно, глядя на жену и слегка касаясь руками ее бедер. Потом молча повернулся и начал выгружать багаж. Превосходящий размерами «дом» бревенчатый сарай с пристроенной кузницей являлся одной стороной загона из неокоренных жердин. Зак Рафферти повел своего большого серого коня с новорожденным теленком на спине к воротам загона.
Но внезапно обернулся. Их взгляды скрестились и сцепились, пока Клементина не отвела глаза в сторону.
«Возможно, лачуга – дом– не худший вариант», – подумала Клементина, присмотревшись к родовому гнезду Гаса. По крайней мере, хибара аккуратнее тех хижин на придорожных ранчо, что встречались по пути сюда. Никакой зловонной свалки бутылок и банок во дворе, а в двух окнах фасада все стекла целы.
Приподняв запачканные грязью юбки, Клементина посмотрела вверх. Над дверью была прибита перевернутая подкова, над которой торчала пара толстых как ветви деревьев бычьих рогов. В месте их соприкосновения виднелся кусок кожи с выжженным клеймом "Ревущий Р". Клеймом её мужа. И его брата. Гас как-то нарисовал для нее это клеймо на земле прерии. Клементина убеждала себя, что в пути муж не лгал, а лишь опустил кое-какие детали. Его описания, мечты и планы затрагивали лишь хорошие стороны, а плохие он ненамеренно избегал. Не его вина, что она ожидала большего.
Гас прошел мимо, неся ее большой саквояж. На входной двери висела старая рабочая куртка из буйволовой кожи. Он перевесил куртку на гвоздь, вытащил деревянный колышек из щеколды и толкнул дверь. Поскольку послеполуденное солнце уже скрылось за горами, внутри лачуги было темно, но затхлостью не пахло. На самом деле, пахло приятно. Мужскими ароматами кожи и табака.
Гас зажег керосиновую лампу и поправил фитиль, Клементина подавила очередной приступ разочарования.
Мебель была сделана из упаковочных деревянных ящиков и листовой жести, за исключением покрытого истертой коричневой клеенкой верстака и четырех пустых бочонков, служащих стульями. На полке над кухонной плитой стоял чугунный горшок и две сковороды. Куски попоны были то там, то сям прибиты к стенам, но в местах, где глиняная замазка отвалилась, сквозь щели между бревнами просачивался свет.
По крайней мере, пол был деревянным, а не земляным, как на придорожных фермах. И чисто выметенным, несмотря на жидкую грязь во дворе.
Клементина последовала за Гасом, когда тот понес ее чемодан в другую комнату с наклонным потолком, как в сарае. Старая железная кровать заполняла бо́льшую часть маленького пространства. Гас швырнул поклажу в угол и резко выскочил из дома, словно хотел поскорее убраться и от жены, и от кровати.
Клементина сняла плащ, перчатки и шляпу и положила на стол. В задней части лачуги находились кухонная плита и раковина, спаянная из банок из-под керосина. Ковш и полотенце висели на гвозде рядом с плитой.
Клементина подняла ткань – местами полотенце протерлось до ниток, но было чистым.
Ей вдруг пришло в голову, что брат Гаса жил здесь, пока сам Гас отсутствовал. Именно благодаря Заку в доме сейчас царила чистота, что казалось странным, поскольку чистота близка к благочестию, а мистер Рафферти казался настолько далеким от праведности, насколько это возможно для человека.
Маленькое окошко над раковиной пропускало слабый солнечный свет. Клементине пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть на улицу. Она увидела, что заднюю часть лачуги огибает река, огороженная живой изгородью плотно растущих ив и тополей. А вниз по течению уходит извилистая узкая тропка, ведущая к уборной.
Клементина услышала, как сзади подошел Гас и начал качать ручку насоса. С громким всплеском вода хлынула в жестяную раковину, намочив перед юбки Клементины.
– Посмотри-ка, Клем, – неестественно обрадовался муж. – Чем не домашний водопровод?
Она отодвинулась от него, вытирая мокрые пятна на коричневом платье из саржи.
Руки Гаса тяжело опустились ей на плечи, и он повернул жену к себе лицом. Согнутыми пальцами приподнял ее подбородок, заставляя Клементину взглянуть ему в глаза.
– Не дворец, верно?
– Я и не ожидала дворца, – сдавленно сказала она. И правда, не ожидала, но из-за разочарования слова прозвучали как ложь.
– Хотя не представляла, что все настолько запущено, да?
Клементина попыталась смягчить недомолвку улыбкой.
– Здесь просто не хватает женской руки.
Гас отпустил ее подбородок, быстро и нежно погладив по шее.
– Летом я построю для нас дом получше. Мы с Заком жили в этой старой лачуге, поскольку были слишком заняты работой на ранчо, чтобы беспокоиться о чем-то еще. Можно привезти из Оленьего Приюта немного необрезной доски. – Его глаза заблестели, а лицо озарилось радостной мечтой. – А потом закажем мебель в одном из тех чикагских каталогов, которые присылают заказы по почте. Как думаешь, не лучше ли сделать новый дом двухэтажным, чтобы было много спален… – Но внезапно муж осекся и отвел от Клементины взгляд. Потер усы. – Тебе понравится здесь, Клем, вот увидишь. Ты будешь счастлива.
– О. – К горлу подкатил ком и не позволял вымолвить и слова. Клементина судорожно перевела дух. – Гас, – выдохнула она. – Да, Гас. Буду.
Его лицо просияло, и он разразился громким радостным смехом, от которого над кухонной плитой задребезжали горшки и сковородки. Гас обнял жену, прижав близко-близко к себе: живот к животу, бедро к бедру. Уверенные руки скользили по ее спине, успокаивая и согревая.
– Ты назвала меня по имени. Давно пора, жена.
Клементина потерлась щекой о его шею и ощутила биение пульса. Устойчивого и ровного. Гас был хорошим человеком, хорошим мужем, и она не знала, почему так долго медлила, чтобы решиться на маленький шаг, столь осчастлививший его.
Она подняла голову и взглянула на него. Гас бережно взял ее лицо в большие ладони и одарил ленивой сладкой улыбкой. Затем опустил голову, а Клементина замерла, хотя ее сердце подскакивало и опускалось.
– Так и собираешься оставить вспотевшую лошадь в упряжке? – Гас напрягся, его пальцы напоследок сжали плечи жены, и он обернулся. В дверном проеме высился Зак Рафферти. Он разговаривал с братом, но скрытые шляпой глаза были прикованы к Клементине.
– Деспот, – с легкой улыбкой отшутился Гас. – Я тут хотел получше познакомиться с женой. – Он наклонился и крепко, быстро и грубо поцеловал ее в губы, а затем отстранил от себя. Но у двери остановился, и Клементине показалось, что на лице Гаса промелькнуло выражение триумфа, когда он взглянул на своего брата, прежде чем выйти во двор.
Зак Рафферти вошел внутрь, повесил шляпу на гвоздь рядом с дверью. Его волосы были не рыжевато-золотистыми, как у Гаса, а темно-каштановыми, да настолько темными, что казались почти черными. Он вымыл руки и надел чистую рубашку – голубую, полотняную, которую столько раз терли щеткой с мылом, что ткань выглядела мягкой, как французский шелк, и липла к его влажному телу.
Зак направился к невестке, царапая пол шпорами. Его крадущиеся движения вызывали у Клементины ощущение, будто на нее охотятся. Что-то было в его лице, глазах… какая-то гипнотическая власть, которая удерживала ее взгляд, даже когда ей хотелось отвернуться. В его глазах не было смеха, только холод, беспощадная суровость зимнего солнца. Клементина решила, что у Зака недоброжелательные глаза. Недоброжелательные, отталкивающие, но пленительные. Поэтому, чтобы не смотреть на деверя, Клементина оглядела комнату. Взгляд цеплялся за накрытый уродливой клеенкой стол, каждый из четырех стульев-бочонков и за шаткий диван, сооруженный из ящиков из-под кофе и нескольких тонких досок, накрытых старым одеялом.
Затем ее взгляд против воли вернулся к Заку Рафферти. Клементине показалось, что в его холодных янтарных глазах отражаются ее мысли.
– Как видишь, здесь не так много чиппендейловских [8]8
Стиль Чиппендейлполучил свое имя благодаря английскому мастер мебельного искусства. Томас Чиппендейл (Chippendale, Thomas) (1718–1779) родился в Отли (Йоркшир) 5 июня 1718 в семье краснодеревщика. Специалисты считают Чиппендейла одним из лучших мастеров мебельного дизайна XVIII в. В 1749 он открыл свою мастерскую в Лондоне. В 1754 Чиппендейл издал роскошный каталог для клиентов и краснодеревщиков, переизданный в 1759 и 1762.
[Закрыть]кушеток, как у тебя в Бостоне, – тягуче как сироп произнес он.
– А если вы внимательно посмотрите на меня, мистер Рафферти, то увидите, что я вовсе не избалованное существо, которому для счастья необходимы чиппендейловские кушетки.
– Да неужто?
Он поднял руку, и Клементина напряглась. У неё перехватило дыхание, а в горле пересохло. Задев ее волосы, Рафферти потянулся и взял с полки над головой Клементины пачку бумажек соломенного цвета и затянутый желтыми завязками муслиновый кисет с нарисованным красным быком.
Брат Гаса стоял совсем рядом, будто нависая над ней. Сыпанул табака из кисета на листочек, облизнул край и свернул тугую самокрутку. Его пальцы были длинными, коричневыми и шероховатыми от шрамов и мозолей.
– Сэр, – произнесла Клементина, задрав подбородок, и тем самым невольно бросая Заку вызов, – вы, верно, не собираетесь курить здесь?
Сигарета замерла на полпути к губам. Между темными бровями появилась выпуклая складка.
– Боже всемогущий! Теперь, когда в доме появилась леди, полагаю, я должен помнить, что и плевать нужно на улице.
– Джентльмен не курит и, уж конечно, не плюется при дамах. А также не опускается до ребяческого богохульства, чтобы выразить свои мысли, какими бы скудными или низкими те ни были.
Едва слова слетели с языка, Клементина тут же пожалела о них. Пока она читала деверю эту маленькую нотацию, он медленно и спокойно осматривал ее от носочков кожаных лакированных сапожек до шпилек в волосах. Жесткий рот изогнулся в подобии улыбки, и на щеке появилась, но тут же исчезла ямочка.
– Я всегда знал, что существует чертовски веская причина тому, что меня никогда не тянуло посетить Бостон. – Зак вложил сигарету между губами и наклонился к огню зажженной Гасом лампы. – Мой брат рассказывал тебе историю об этой лачуге?– тонкая струйка дыма была выпущена ей в лицо. – О том, что приключилось с парнем, который жил здесь до нас?
Клементина махнула рукой, отгоняя дым и сдерживая кашель. Наверняка эта история ей не понравится.
– Он угонял буйволов, старый Генри Эймс, и, не сомневаюсь, именно темные делишки свели его в могилу. Однажды к нему заскочила банда метисов, самых злых из ныне живущих индейцев. Небось, хотели выразить протест против воровства их скота. – Зак замолчал, снова затянувшись самокруткой. В его голосе зазвучали вкрадчивые пугающие нотки. – Они убивали его ме-е-едленно… томагавками.
Клементина почувствовала, будто ее легкие сжались и кровь отхлынула от сердца.
– В этом самом доме? Его убили в моем доме?
– Иди сюда.
Из горла Клементины чуть было не вырвался крик, когда Зак взял ее за локоть и подвел к дальней стене, где над диваном растопырились оленьи рога, на которых лежала винтовка. Зак отпустил ее руку, и Клементина невольно потерла саржевый рукав там, где деверь прикасался к ней.
Рафферти указал на глубокую выбоину в форме полумесяца в стене чуть ниже блестящего намасленного приклада винтовки.
– Видишь это?
– Да, – кивнула она, затаив дыхание.
– Мужчины, которые нашли Эймса, предположили, что сначала он лишился правой руки, метнувшись за своим дальнобоем, который держал здесь, – как раз где сейчас висит «Винчестер» [9]9
Винчестер(англ. Winchester rifle) – общее название для винтовок и ружей, производившихся Winchester Repeating Arms Company в США во второй половине XIX века. Винчестеры с перезаряжанием при помощи рычага-спусковой скобы были одними из первых широко распространившихся многозарядных ружей и пользовались огромной популярностью, хотя их распространенность в США того времени несколько преувеличена благодаря литературе и кинематографу XX века.
[Закрыть]. Но Генри все равно дрался – да, силы духа ему было не занимать. Если приглядишься повнимательней, то заметишь отметины, оставленные томагавками: индейцы промахивались мимо бедняги и щербили стены. Некоторые сколы находятся совсем низко, – продолжал Рафферти, пристально наблюдая за жертвой, – почти у пола. Наверное, в самом конце Генри отбивался, опираясь на руки и колени или, скорее… – губы мучителя растянулись в злобной ухмылке, – опираясь на окровавленные культи.
Клементина пыталась сохранить спокойствие, но внутри ее сотрясала дрожь. Чтобы пальцы перестали трястись, она прижала их к губам. После чего бестрепетно взглянула на деверя и разглядела уродливую жестокость в его желтых глазах. Ей не просто не понравился Зак Рафферти, она возненавидела его.
– Убирайтесь, – проскрежетала она.
Ненавистный рот издевательски перекосился.
– Эти индейцы разрубили старого Генри на такие мелкие кусочки, что пришлось собирать их в ведро, чтобы похоронить беднягу.
– Убирайтесь из моего дома.
Рафферти наклонился к ней так близко, что Клементина почувствовала его горячее дыхание. А глаза, пустые и холодные, пронзали ее на протяжении двух долгих и медленных ударов сердца.
– Я тоже живу здесь на полном праве, черт бы тебя побрал.
А затем Зак резко развернулся и вышел за дверь. Но ушел не далеко, а облокотился бедром о коновязь, скрестил длинные ноги в лодыжках, засунул большой палец за оружейный ремень и принялся оглядывать двор, не выпуская из пальцев самокрутку. Поза казалась расслабленной, но во всем его напряженном теле бушевал гнев.
Клементина вышла из дома и приблизилась к коновязи. Постояла, глядя на профиль Зака, на резкий выступ скулы под темной упругой кожей и жесткую, жестокую линию рта.
– Я понимаю, что вы пытаетесь сделать, и вам это никогда не удастся. Я не позволю запугать меня ни вам, ни кому другому.
Рафферти повернул голову и вперил в Клементину тяжелый взгляд. Между ними дул чинук, сухой и горячий, как ярость.
– Готов поспорить на что угодно: ты побежишь назад к мамочке задолго до первого снегопада.
Клементина специально ласково покосилась на Гаса, чтобы этот человек – этот грубый, неотесанный, невежественный мужлан – понял, что она никогда не уедет отсюда именно из-за его правильного брата.
Гас выводил мышастую кобылу из оглобель повозки. А большой серый мерин в загоне, конь Рафферти, наткнулся головой на столб и отрывисто заржал. Этот конь подходил своему хозяину: был таким же уродливым как крыса и, наверное, таким же гадким.
– На вашего коня, мистер Рафферти, – процедила она. – Поспорите ли вы на вашего коня?
– Что, черт возьми, куколка из Бостона будет делать с конем?
Клементина повернула голову, чтобы встретиться взглядом с его беспокойными глазами, и по её спине внезапно пробежала дрожь. Девушке пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось выдавить:
– Я, возможно, пока не умею ездить на лошади, но собираюсь научиться. Так мы заключили пари?
– Что ж, Бостон… Полагаю, это зависит, – он медленно произносил слова, растягивая их как ириску и дразня ее, – от того, что готова поставить ты.
Ее рука поднялась к броши с камеей на шее. На мгновение Клементина почувствовала головокружение при мысли о своей смелости и, да, о своем дурном поступке. Разве ее не учили, что любое пари – это грех в глазах Божьих? Она коснулась пальцами изящной оправы из чеканного золота, затем расстегнула застежку и вытащила камею из-под жесткого черного бархатного воротника платья.
Клементина поднесла свое сокровище к лицу наглеца.
– Ставлю свою брошь.
Рафферти снял окурок с нижней губы, бросил на землю и растер носком сапога. Взял брошь, коснувшись руки Клементины мозолистыми шершавыми пальцами. После чего провел большим пальцем по резному агату.
– Это женская вещичка, – сказал он. – На что мне женская безделушка?
– Вы могли бы продать ее, – пересохшими губами ответила Клементина, – или подарить одной из ваших потаскух. Догадываюсь, что у вас дюжины таких женщин, которых постоянно приходится радовать красивыми драгоценностями.
Зак захлебнулся фыркающим смехом.
– Последний раз я насчитал только пять или шесть. Проблема в том, что они разбросаны по всему Западу. Уйма времени на них уходит, это правда, чего только стоит добраться до одной милашки, а потом спешить к следующей, не говоря уж о том, что на каждой приходится поскакать до седьмого пота. Боже, да к тому времени, как я заваливаюсь к последней, то уже настолько вымотан, что едва хватает сил заставить ее кричать.
Клементина замерла и почувствовала, что ее щеки запылали. Она не до конца поняла смысл сказанного Заком, но его глумливый гогот не оставил ни малейших сомнений в том, что речи его неподобающи и непристойны.
Рафферти нагнулся к ней настолько близко, что стали отчетливо видны мимические морщинки у глаз и щетина на подбородке, которую он не потрудился сбрить утром.
– Мне не нужны красивые драгоценности, чтобы удовлетворять своих женщин. Если только ты не толкуешь про мои собственные неотторжимые семейные драгоценности… мои причиндалы.
Рафферти взял Клементину за запястье и бросил камею ей на ладонь. Клементина попыталась совладать с дрожью. Она не позволит наглецу заметить, какое отвращение вызвало у нее это прикосновение. Не доставит ему такого удовольствия.
– Так мы заключили пари, мистер Рафферти? Или вы боитесь, что можете проиграть?
Что-то яркое и горячее вспыхнуло в его глазах, будто в огонь бросили негашеную известь. Сейчас напряжение между спорщиками до того натянулось, что Клементина удивилась, почему ветер еще не заиграл на нем, как на струнах.
– Когда ты уберешься отсюда с поджатым хвостом, Бо-о-остон… – Его пальцы медленно скользили вверх по тонкому запястью, пока не встретились с жестким манжетом рукава. Затем Зак отпустил ее. Клементина так сильно сжала брошь, что булавка впилась в ладонь и выступила кровь. – Когда побежишь, – мягко протянул деверь, – не забудь оставить здесь свою фигульку.
* * * * *
Керосиновая лампа с широким колоколообразным бумажным абажуром освещала стол теплым мерцанием. Свежий кофе в горшке на кухонной плите радостно булькал, и Клементина была довольна собой, поскольку смогла приготовить такое же печенье на сковороде как у Энни-пятак. Ну, почти как у Энни-пятак… Самую чуточку подгорело снизу.
Гас сидел в одной рубашке и с неподдельным аппетитом поглощал печенье и консервированную кукурузу. Отец, как помнила Клементина, всегда надевал к столу пиджак. Если задуматься, она никогда не видела отца без пиджака. Но жестяные тарелки и утыканные гвоздями бочонки – не то же самое, что накрахмаленная льняная скатерть, серебряная и фарфоровая посуда и обитые плюшем стулья.
Клементина вздрогнула при звуке шаркающих шагов у входной двери и повернула голову. На улице заскулила собака, и грубый голос мистера Рафферти приказал псине заткнуться. Выпрямив спину, Клементина прислушивалась, пока шаги не растворились в ночном стрекоте сверчков и завываниях ветра.
Она заметила, что Гас тоже напрягся, а затем, когда его брат не вошел в дом, расслабился.
– Зак предложил пока устроиться в сарае.
– Там ему вряд ли будет удобно, – неискренне озаботилась Клементина. Она-то как раз надеялась, что этому мерзавцу будет плохо.
Гас пожал плечами, а его взгляд вернулся к двери, которая теперь не пускала Зака Рафферти в его собственный дом.
– Он привык спать без удобств.
Гас отсутствовал почти год, и, насколько Клементина могла заметить, с момента встречи братья обменялись лишь парой фраз. И если они не ладили до отъезда Гаса, то ее присутствие без сомнения усугубит их и без того тяжелые отношения.
Клементина надеялась, что так и случиться; и тогда именно Зак Рафферти покинет округ Танец Дождя с поджатым хвостом. Она всмотрелась в разлинованные тенями балки, пытаясь разглядеть выемки в стене. Возможно, от томагавков. А может, от обычного топора, которым кололи дрова. Ей хотелось расспросить Гаса о прежнем хозяине дома, о том, как тот умер. Но больше всего хотелось увериться, что кошмарная история – просто выдумка, что Зак Рафферти все сочинил, чтобы напугать ее и отослать прочь отсюда.
– Клементина…
Она посмотрела через стол на мужа. Его взгляд был странным, сонливым и горящим, а когда он произносил ее имя, в голосе звучала хрипотца.
– Клементина, мы теперь здесь. На ранчо, значит… Настало время, чтобы я… – Кожа на выступающих скулах заалела, и он крепко сжал губы. – Сейчас я хочу сделать тебя своей истинной женой. В… физическом смысле.
Бочонок царапнул пол, когда Гас поднялся. Обошел стол, встал позади жены. Клементина слегка втянула в себя воздух, когда он начал вытаскивать шпильки из ее волос.
Муж разгладил ее волосы по плечам, неловко, но нежно. Затем протянул руку, чтобы помочь ей выйти из-за стола. Клементина вложила дрожащую и влажную ладонь в его руку. Гас повел ее в комнату со скошенной крышей. Там едва хватало места для брачного ложа – большой железной кровати с домоткаными одеялами и подушками, облаченными в мешки из-под муки.
Она слышала, как сзади нерешительно топчется Гас, слышала его прерывистое дыхание, но не могла заставить себя взглянуть на мужа.
– Я, ээ, оставлю тебя одну на несколько минут, чтобы ты разде… ну, подготовилась. Ну, ты поняла, – с нервным смешком сказал он. Клементина подождала, пока закроется дверь, а затем вздохнула.
Она никогда не видела себя обнаженной. Даже купалась в сорочке. Но на сей раз не стала набрасывать на голову неглиже, как накидку, прежде чем снять одежду. Клементина стянула нижние юбки, кофточку, корсет и сорочку. Заколебалась, но потом дернула за завязки и спустила с бедер муслиновые панталоны.
Быстро двигаясь, вытащила из чемодана чистое белье и расческу, затем надела ночную рубашку через голову. Тонкий батист нежно окутал разгоряченное тело.
Дверь открылась. Клементина почувствовала стыд, представ перед Гасом в одной только ночной рубашке. Стыд и странное ощущение собственного тела: наготы ног под тонким батистом, тяжести грудей и колючести сосков. Пульс под высоким кружевным воротником забился сильно и быстро. Неосознанно Клементина поднесла руку к горлу.
Гас пристально смотрел на ее рот. Его глаза светились, а лицо было напряжено.
– Клементина, – позвал муж, со стоном наклонился и поцеловал ее.
Клементина подалась ему навстречу, чувствуя под пальцами крепкие мышцы широкой спины. Ощутила жар мужского тела под мягкой фланелью. Гас вздрогнул и оторвал от нее губы.
– Ложись в постель.
Матрас зашуршал, и сыромятная кожа заскрипела, когда Клементина легла. Она натянула одеяло до подбородка. Простынь была холодной и колола ее голые ноги.
Клементина наблюдала, как Гас распускает боковую шнуровку на сапогах и сбрасывает обувь. Она слышала, что мужчины отличаются от женщин в сокровенных местах, но никогда не видела обнаженного мужчину и не имела возможности узнать, в чем заключается различие. Однако Гас разделся только до белого шерстяного белья, а потом отогнул одеяло и лег рядом с ней.
– Не обману тебя, малышка. Будет немного больно.
Она улыбнулась, чтобы показать, что верит в лучшее.
– Я слышала, Гас, что в первый раз всегда больно. Но не понимаю, почему. Что именно ты собираешься делать со мной?
– Только то, что делают все мужья. Ничего плохого.
Сейчас он полулежал на ней, давя массивным торсом. Ей нравилось чувствовать на себе его вес. В этом было что-то такое… такое интимное, будто выдерживая его тяжесть, она становилась настоящей женой.
Гас оглаживал ее, словно пытался утихомирить норовистую кобылку, и Клементина чуть было не рассмеялась. Она дотронулась пальцем до уголка его рта и провела по нижней губе. Мужской рот выглядел жестче, чем был на самом деле.
– Тебе тоже будет больно?
Румянец на его щеках вспыхнул ярче, и Гас потупился.
– Значит, тебе уже все известно, – заключила она. – У тебя это не впервые.
Его голова так сильно опустилась, что Клементина больше не видела лица. Гас шумно выдохнул.
– Клементина… это не та вещь, которую мужчине легко обсуждать со своей безупречно воспитанной, милой и невинной женой.
Ей хотелось, чтобы он перестал говорить так, думать так. Клементина, вне всяких сомнений, не была безупречно воспитанной и больше не хотела быть милой и невинной. И ей не терпелось узнать, что же произойдет дальше. Она не могла выбросить из памяти материнские слезы облегчения, когда доктор заявил, что та не должна больше пытаться заводить детей. К тому же Гас предупредил, что будет больно. И она не раз слышала разговоры о том, что супружескую обязанность приходится терпеть. У Клементины сложилось впечатление, что это вроде наказания палкой.
Девушка вытянула руки по швам и зажмурилась.
– Теперь можешь сделать это со мной. Я готова.
Гас рассмеялся, уткнувшись носом в мягкое местечко между ее плечом и шеей.
– Я люблю тебя, Клементина. Ты такая красивая, такая чистая и непорочная.
– Я вовсе не чистая и непорочная, Гас. Не совсем.
– Значит, ты признаешь, что красива?
Краска залила ее щеки. Муж чмокнул ее в губы, и его смех, низкий и хриплый, окутал ее. Она глубоко вдохнула мужской запах.
