Текст книги "Сердце Запада"
Автор книги: Пенелопа Уильямсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)
Клементина поднесла лимонад к губам и сделала изысканный глоточек.
– Миссис Йорк…
Ханна наклонилась к собеседнице и резко махнула рукой в воздухе, чуть не сбив собственный стакан.
– Лучше зовите меня Ханной. Это обращение в качестве миссис – ложь. О, однажды я довольно близко подошла к алтарю, но меня забыли научить, что нужно держать панталоны застегнутыми, пока на пальце нет кольца.
В ответ Клементина пристально посмотрела на нее таким сопереживающим взглядом, что Ханне захотела скорчиться как озимый червь.
–У меня есть к вам вопрос, – сказала Клементина идеально поставленным голосом, отчего Ханне стал противен собственный протяжный кентуккский акцент. – Не хочу оскорбить вас нескромностью, но я… – Клементина запнулась и провела пальцем под жестким бархатным краем своего высокого воротника. Предательский румянец окрасил щеки.
Ханна решила сжалиться над гостьей.
– Я никогда не была с Гасом, – усмехнулась она. Но увидев ошеломленный взгляд Клементины, издала резкий смешок. – Похоже, вы хотели спросить не об этом.
Клементина медленно покачала головой, глядя на Ханну округлившимися глазами.
– Я рада, что вы и Гас никогда… – Волна краски залила ее лицо. Она уткнулась взглядом в колени. – Миссис Йорк, Ханна…
– Желаете знать, как милая девушка, вроде меня, ввязалась в такое дело?
– О, нет, я не о… Но должна признаться, меня это заинтересовало.
Ханна насмешливо наблюдала за тем, как возвышенные манеры Клементины борются с ее приземленным любопытством.
– Послушайте, это не было такой большой трагедией как то, что случилось с Сафрони. Просто доверчиво повелась на льстивые мужские речи. Так о чем вы хотите спросить меня, миссис Маккуин? Как видите, здесь в округе Танец Дождя мы пьем виски залпом и задаем вопросы без экивоков.
Клементина подняла подбородок и открыто встретилась со взглядом Ханны.
– Как женщина узнает, что беременна?
Ханна почувствовала укол зависти, такой острый, словно шило кольнуло чуть ниже сердца. Перехватило дыхание, и она ощутила, как кровь отхлынула от лица. Ребенок. Эта девушка, имевшая все с самого рождения, сейчас собиралась стать матерью.
Клементина поставила свой лимонад и начала подниматься.
– Я, конечно же, понимаю, как неприлично с моей стороны было заводить такой нетактичный разговор, но вы сами предложили говорить прямо. Я думала, что у вас, возможно, имелся некоторый опыт с состоянием…
– Боже, дорогая, у нас, по правде сказать, с самого начала разговор задался нетактичным. – Ханна поспешила к дивану и схватила Клементину за руки, потянув ее вниз. Затем подняла голову и встретилась взглядом с гостьей, одарив ту искренней улыбкой. – У меня имелся опыт с большим количеством разных состояний – «опыт», который, конечно же, в большинстве случаев справедливо назвать другим словом – «ошибка».
Клементина смотрела на нее простодушными и очень, очень юными глазами.
– Так у вас был ребенок?
– Я… о, Боже упаси, нет. Я никогда не совершала такой ошибки, – солгала Ханна. – Но в своей работе я сталкивалась со множеством шлю…женщин, у которых рождались дети. В конце концов, когда дело касается того, что происходит в постели и после нее, у всех одно и то же, и у нищих и у королей. Итак, когда у вас в последний раз были красные дни календаря, дорогая? – Увидев недоуменный взгляд Клементины, Ханна мило улыбнулась. – Когда у вас в последний раз шла кровь?
– О. – На щеках Клементины вспыхнул свежий румянец. – Регул не было с тех пор, как Гас и я в первый раз… С тех пор, как я приехала сюда в Радужные Ключи.
– Что ж, если у вас не было месячных с тех пор как вы с Гасом в первый раз… занимались любовью, в таком случае вы, наверное, гм, где-то на четвертом месяце беременности. – Она изучила тонкую талию Клементины. – По вам уже должно быть видно.
Жена Гаса посмотрела вниз на себя.
– Я округлилась?
Ханна громко рассмеялась.
– Дорогая, вы станете намного круглее, прежде чем родится ребенок. Распухнете, как дохлая лягушка.
Восхитительная улыбка вспыхнула на лице Клементины.
– О, я не возражаю, поскольку очень сильно хочу ребенка. Но миссис Йорк… Ханна, как в этом убедиться?
Ханна боролась с вставшим в горле комом.
– Вы… вы ощущаете тошноту по утрам и головокружение в неожиданные моменты? – Она улыбнулась при быстром кивке Клементины. – И ваши груди становятся все чувствительнее, а соски темнее, возможно, как черничное пятно.
Клементина посмотрела на свой лиф, будто сквозь плотный сарж и хлопок могла разглядеть тело. Она подняла руку, на мгновение задержала ее, а потом дотронулась до себя.
– О, так и есть. Они действительно стали такими. Я думала, это из-за того, что Гас… – Она замолчала, сильно залившись краской.
Ханна поджала губы, чтобы не рассмеяться.
– Что ж, наверное, в скором времени вы почувствуете другие не слишком приятные ощущения. Помню, как я… как та девушка, которую я знала, в первые шесть месяцев беременности рыгала и пускала ветры, будто паровоз, идущий вверх по крутому склону.
– Подумать только! – воскликнула Клементина. Ее лицо пылало, но, тем не менее, она смеялась. И в этот момент впервые в жизни Ханна поняла, что нашла женщину, которую могла бы полюбить как подругу.
Но Клементина Маккуин была леди, а она… той, кем она была.
– Расскажите мне больше, – попросила гостья. – Расскажите мне все.
Описывая родовые муки, отхождение вод и вскармливание малыша грудью, Ханна не жалела подробностей. Но она не рассказала ни о знакомой шлюхе, умершей после того, как выпила синьку, чтобы вызвать выкидыш, ни об опиумной наркоманке, давшей жизнь парализованному ребенку. Ни о конусах из какао-масла и борной кислоты, стоящих на верху ее собственного шкафа, которые она использовала, чтобы предотвратить зачатие. Ни о мертворожденных детях ее матери, ни о ее собственном маленьком мальчике, родившемся, когда она была так одинока и так напугана. Её ребенок впервые открыл глаза в комнате в борделе.
Позже, вспоминая о том дне, Ханна представляла, насколько странным показался бы их разговор любому, кто его услышал, – шлюха из Монтаны наставляет бостонскую аристократку по поводу рождения ребенка. Но тогда, дослушав разъяснения миссис Йорк, Клементина Маккуин встала и поблагодарила ее столь безупречно вежливо, словно Ханна просто дала ей рецепт пирога из сушеных яблок.
Они вышли на улицу, на веранду. Из копировальной рамы появился твердый фиолетовый квадрат, на котором не было видно изображения. Но Клементина снова залезла в темную палатку и когда вынырнула, на фотографии показался образ дочери Сафрони в светло-коричневых тонах, к которым привыкла Ханна. Снимок пах неведомыми химикатами и лаком.
Клементина закрепила фотографию на жесткой открытке с милой цветочной каймой. Она держала снимок в руках, и Ханна смотрела на него через плечо гостьи. Солнечные лучи покрывали изображение позолотой так же, как свет ее собственных воспоминаний.
– Она была красивой маленькой девочкой, – вздохнула Клементина.
– Да, да, была… – Лицо ее собственного ребенка, дорогое маленькое личико, представляло собой лишь размытый образ в ее сознании, но она отчетливо помнила его запах, детский запах молока, талька и мягкой влажной плоти. – Думаю, теперь Сафрони позволит нам похоронить бедняжку.
Обе женщины подняли глаза, услышав стук колес по дороге. Муж Клементины подъехал на повозке к главным воротам. Обернул поводья вокруг рукоятки тормоза, спрыгнул, открыл ворота и направился к ним длинными целенаправленными шагами.
Ханна наблюдала за идущим, думая, что ошибалась насчет него. Гас Маккуин мог быть упрямым, но, во всяком случае, действовал в согласии с рассудком .Он дал жене достаточно времени для того, чтобы сделать фотографию, прежде чем приехал за ней.
Держа руки на бедрах, Маккуин остановился у подножия лестницы и поднял глаза на женщин. На его лице отражалась злость, но там также было еще что-то, заметила Ханна. Возможно, неуверенность. Пробуждающееся понимание того, что его молодая жена оказалась совсем не такой послушной и покорной, какой он, возможно, ожидал ее видеть.
– Готова ехать домой, малышка? – спросил он.
Клементина посмотрела на него. Если она и боялась своего мужа, то не показала этого.
– Да, мистер Маккуин, я готова.
Гас не помог жене собрать фотоаппарат и все остальное. Он вернулся в повозку и ждал ее там, будто избегал опасности быть волей-неволей затянутым в пасть греха, на лишнюю минуту задержавшись у бывшего публичного дома.
– Я больше вас не побеспокою, – сказала Ханна гостье, когда та собралась. – Ваш Гас прав. Вас не должны видеть рядом с такими как я.
Клементина зашагала по веранде. Ее спина была прямой, как линия отвеса, а голова высоко поднята. Шелестели юбки, цокали каблуки.
На верхней ступеньке она обернулась.
– Миссис Йорк, когда я улучу оказию нанести вам визит, то непременно это сделаю.
* * * * *
Клементина и Рафферти ехали в тишине, нарушаемой лишь скрипом кожи седел, постоянными порывами ветра и шумным дыханием лошадей. Они пересекли лес из тополей, сосен и огромных лиственниц, задерживающих лучи солнца, затем выехали на равнину с высокой травой, где цвела желтая полынь и дул горячий ветер.
Клементине потребовалось мгновение, чтобы понять, что Зак остановился и слезает с седла. Он подошел к ней и обхватил за талию, помогая спуститься с лошади. Хотя яркое солнце жгло сухую степную траву, Клементина задрожала.
В центре моря травы высилась огромная одинокая лиственница, изукрашенная как новогодняя елка – бусинами, медвежьими когтями, полосками красного ситца, камнями странной формы и косточками.
– Раньше на этой равнине было охотничье угодье, – сказал Рафферти. – А это – священное дерево. Индейцы оставляли здесь дары Великому Духу, чтобы он сделал их пищу обильной, а стрелы меткими.
Шагнув под дерево, Клементина почувствовала его величие. Она встала под кроной и взглянула вверх – та походила на сводчатый потолок церкви ее отца: открытый, безграничный и молчаливый. Клементина ощущала здесь мощь: древнюю, манящую, святую.
Но святость была осквернена. Мужчина по имени Эмори побывал здесь в 1869 году с ножом и ведром смолы.
Клементина опустилась на колени и попыталась прикрыть рукой в перчатке уродливые черные шрамы на стволе.
– Как-нибудь я непременно должна привезти сюда фотографическое оборудование, – сказала она. – Но снимать буду с другого угла, чтобы скрыть этот вандализм.
– Почему? Дерево больше не принадлежит индейцам. Теперь оно в собственности белых, как и земля, на которой растет. Если ты не запечатлеешь испорченную сторону, то солжешь.
Клементина увидела, что равнина, на которой они стояли, невдалеке заканчивалась высоким обрывом. Двумя сотнями футов ниже них располагался узкий каньон, заполненный колышущейся на ветру травой. Каньон извивался между скал цвета сплавного леса и крутых горных хребтов с чахлыми соснами. Сначала глаза Клементины заметили череп. Похожий на коровий, но не совсем. А затем Клементина увидела еще кости, тысячи костей, сваленных посреди сухой травы в небрежные кучи.
– Буйвол – довольно глупая тварь, – послышался позади нее голос Рафферти. – И он не слишком хорошо видит. Стоит буйвола напугать, и он мчит без остановки. Когда индейцы раньше охотились здесь, то обращали в паническое бегство целые стада, гоня их к этому обрыву.
– Как ужасно.
Со дна каньона донесся громкий похожий на фырканье звук. Одной рукой придерживая шляпу, Клементина повернулась, чтобы заглянуть за край обрыва. Прямо под ними стоял одинокий огромный буйвол.
– О, смотрите, Рафферти! – воскликнула Клементина, хватая деверя за руку. Восторг заставил ее забыться. Она ни разу в жизни не видела чего-то столь ужасного и замечательного одновременно; у животного была огромная голова и тонкие ноги, а горбатая спина и мех цвета кофе напоминали старый ковер со спутанными волокнами. Длинная борода тащилась по траве, а рога, подобные полумесяцам, были толстыми как ветви деревьев. – Он великолепен!
– Типичный экземпляр того, что вы, благовоспитанные бостонцы, назвали бы благонравным буйволом. Эти живущие в старых лесах буйволы зимуют в горах неподалеку. Они больше и темнее, чем обитающие к востоку отсюда, в степи…
– О, жаль, что я не взяла с собой фотоаппарат. – Клементина повернулась как раз вовремя, чтобы успеть заметить неодобрительный хмурый взгляд Рафферти. Поскольку Зак привез ее сюда, она надеялась, что он понимает ее увлечение. Но по-видимому – нет, и Клементина резко и сильно разочаровалась в нем. – Вы как Гас, – сказала она. – Считаете, что мне следует проводить время исключительно за стиркой, уборкой и готовкой.
– Черт, да можешь потратить хоть целый день на вязание салфеток, мне плевать. Я лишь подумал, что буйволу должно быть позволено сохранить свое достоинство, вместо того, чтобы быть увековеченным на каком-то куске картона, чтобы народ потешить. Народ, который не понимает, каким был этот буйвол. Он теперь совсем не великолепный, Бостон. А больной и старый. Посмотри, его ребра того гляди проткнут шкуру. Буйволы – стадные твари, а этот бродит по каньону в одиночку. Он последний из своего стада, и вряд ли доживет до следующего лета.
– Моя фотография помогла бы вам запомнить его, – нашлась Клементина.
– Может, я не хочу запоминать его таким, какой он сейчас. Может, это причинило бы слишком много боли.
– Вы верите в Бога, мистер Рафферти?
Зак молчал так долго, что Клементина подумала, что он не станет отвечать. Не отрываясь, он смотрел на бескрайние просторы леса и травы. Но в отличие от нее, как знала Клементина, Зак не боялся этого раздолья, а горячо любил.
– Глядя на все это, – наконец сказал Рафферти, – нельзя не думать, что творец существует. Мир вокруг постигается глазами, дыханием и порами кожи, вся его красота и дикость, и невозможно так или иначе не ощущать единение с горами, равнинами и небом, не быть частичкой сущего. – Румянец коснулся его щек, взгляд Зака стал испытующим, а в глазах отразилось желание. – Кто бы ни создал все это, называй ты его Богом или Великим Духом, я верю, что у него была причина.
– Какая? – Клементина наклонилась к мужчине, отчаянно желая знать. – Какая у творца была причина?
Ей показалось, что его губ коснулась улыбка.
– Любовь.
Клементина сделала медленный вдох, пытаясь ослабить давление в груди. Но когда Зак снова заговорил, его слова заставили ее сердце опять подскочить к горлу.
– Ты знаешь, что значит любить кого-то пылающим сердцем?
Клементина хотела прижать ладони к ушам и закричать на него, что он ошибается, ошибается. Что на самом деле ничего этого не происходит, и она ненавидит его, поскольку он ошибается. Это неправильно, грешно, порочно, и ничего такого не может быть. Она не позволит, чтобы это случилось.
– Клементина…
– Нет. Я не хочу знать, – выпалила она, пятясь назад. Клементина обхватила себя руками, стараясь утишить внутреннюю дрожь. – Я не хочу об этом говорить. Я не буду об этом говорить.
Губы Зака забавно скривились в подобии улыбки.
– Несмотря на твои трясущиеся ножки, Бостон, голова у тебя на поверку крепкая. Вижу, ты мигом сообразила, что тебя нельзя обвинить за то, чего ты не говорила. Вот и заставляешь произнести эти крамольные слова меня…
Казалось, все ее тело напряглось, но Клементина больше не знала почему: тянуло ли её к Заку или отталкивало от него…
Она пребывала в ужасе от мысли, что Зак что-то сделает, прикоснется к ней каким-то особым образом, и она не устоит.
– Пылающее сердце, дорогая моя Клементина, это когда ты хочешь кого-то до того сильно – не только в своей постели, но и в жизни, – что желаешь сгореть…
– Я ношу ребенка твоего брата!
Клементина крикнула так громко, что её слова, казалось, разорвали воздух и эхом пронеслись по обрывам, в каньоне, и по широкому пустому небу. Она наблюдала, как кровь медленно отлила от лица Зака, а его глаза потемнели и опустели. Клементина выбрала единственный способ, который наверняка остановил бы его. Способ, который ранил бы его больнее всего.
Зак посмотрел на нее сквозь дрожащий воздух. В груди Клементины возникла давящая боль из-за того, что она не дышала, из-за того, что желала и боялась своих желаний. Когда воздух разорвал ружейный выстрел, на мгновение она подумала, что это раскололось ее сердце.
Последовало еще несколько выстрелов, как очередь взрывов петард. Голова Рафферти дернулась вверх, он быстро развернулся и бросился к своей лошади. Путаясь в длинных юбках, Клементина, спотыкаясь, заковыляла за ним.
– Оставайся здесь! – прокричал Зак. Он уже сел в седло и разворачивал лошадь. Затем хлопнул шляпой по широкому серому крупу, и Моисей пустился в галоп, в считанные секунды скрывшись в лесу.
Каким-то образом Клементине удалось взобраться на Лиатриса и поскакать вслед за Рафферти. Эхо выстрелов уже давно растворилось в возвышенностях и холмах. Она вцепилась в шею лошади, в то время как ветки хлестали рядом с ее лицом. Дикий и неуправляемый пинто мчался за скакуном Зака.
Когда Моисей перешел на более спокойный шаг, конь Клементины чуть не уткнулся носом в его зад. Лиатрис оступился и прянул в сторону, и Клементина натянула повод, пытаясь успокоить его.
Сквозь деревья миссис Маккуин увидела солнечные лучи, указывающие на поляну. Раздался крик, а следом короткий резкий взрыв смеха. Рафферти вытащил ружье из седельного чехла под ногой и, поставив его на полувзвод, положил поперек колена, держа палец на спусковом крючке. Он повернул лошадь в сторону поляны, и Клементина последовала за ним.
Они выехали на яркий солнечный свет, резанувший Клементине по глазам, ослепив на мгновение.
– О, милостивый Боже! – резко выдохнул Рафферти.
Какой-то человек висел на толстой ветке. Его глаза выпучились на налитом кровью лице, покрытом пятнами цвета давленого винограда. Язык вываливался изо рта, разинутого в безмолвном крике. Горячая рвота подкатила к горлу Клементины, и она чуть не подавилась. Около дюжины мужчин на лошадях собрались под повешенным, приняв почти забавный удивленный вид при неожиданном появлении гостей на их суде Линча. Испуганные глаза Клементины обежали обернувшиеся к ней лица: Змеиный Глаз, Гораций Грэхем, Уэзерби-овечий пастух, Поджи и Нэш, и другие, незнакомые ей люди.
И Гас.
Дым подымался над поляной от огня, из которого торчали железные тавро для клеймения. Разило кровью и требухой. Повсюду валялись шкуры и трупы убитых животных. Два окровавленных человеческих тела, растянулись на земле с зажатыми в безжизненных руках ружьями. Ещё двоих, очевидно, схватили живыми. Один из них сейчас уже висел на конце веревки, качаясь туда-сюда. Плетеная сыромятная кожа поскрипывала во внезапной тишине. А другим оказался индейский юноша, Джо Гордый Медведь. Он неподвижно сидел на своей лошади со связанными за спиной руками, а Гас Маккуин держался рядом с ним на своем коне, сжимая в руке надежно завязанную петлю.
– Нет! – крикнула Клементина. Она неуклюже завозилась с револьвером, вытаскивая его из кобуры. – Отпустите его!
ГЛАВА 12
Рафферти резко схватил Клементину за запястье.
– Собираешься стрелять в собственного мужа?!
– Заставьте их остановиться. – Рука Зака сжалась достаточно сильно, чтобы вынудить невестку выпустить пистолет. Клементина удерживала взгляд Рафферти, бросая вызов, но его глаза ничего не выражали. – Вы можете заставить их остановиться. У этого юноши есть жена и ребенок. Никто не должен умирать за то, что просто украл корову.
Рафферти по-прежнему пристально смотрел ей в глаза. А затем незнакомым до этой минуты Клементине бархатистым голосом, без крика донесшимся до группы людей под тополем, произнес:
– Отпустите мальчишку.
Хотя и казалось, что миновала целая вечность с тех пор, как они ворвались на поляну, на самом деле прошло всего несколько секунд. Гас и другие мужчины застыли в немой сцене, но не Джо Гордый Медведь, должно быть, решивший, что лучше получить пулю в спину, чем мучительно задыхаться, болтаясь на конце веревки. Он наклонился вперед, ударил обутыми в мокасины ногами по бокам коня и бросился под покров леса.
– Драпает! – завопил Гораций Грэхем и развернул свою лошадь, лапая револьвер в кобуре.
Пыль фонтаном взвилась в воздух перед скотоводом. Запах выстрела ещё не полностью растворился в воздухе, когда Рафферти перещелкнул патрон в винчестере. Дым от ствола овеял лицо Клементины.
– Я не стану кого-либо из вас намеренно убивать, – произнес Зак тем же холодным мягким голосом. – Но это не значит, что несчастный случай исключается.
Джо Гордый Медведь скрылся в лесу. Даже топот его лошади, продирающейся сквозь подлесок, уже не нарушал мертвую тишину на поляне.
Гас пришпорил коня, но не погнался за индейским юношей, а поскакал к брату и жене.
– Ты что, спятил, Зак? – крикнул он. – Мы поймали ублюдков с поличным.
– Буйволы ушли. Им больше не на кого охотиться.
Лицо Гаса сделалось красным и жестким как кулак. Маккуин остановил лошадь и уставился на брата неверящими круглыми глазами.
– О чем, черт возьми, ты толкуешь?
Рафферти покачал головой.
– Отвези свою жену домой. Ей не нужно это видеть. А я помогу твоим приятелям похоронить тела.
Гас медленно повернул голову и пронзил Клементину взглядом словно копьем. Его глаза яростно сощурились.
Клементина резко развернула Лиатриса и пустила его в легкий галоп, ударив каблуками в бока. Она поскакала прочь, прочь от Гаса и от висельника, прочь от запаха порохового дыма и крови. Клементина слышала, как позади нее стучали копыта. Все ее тело охватила дрожь. Она натянула повод и слезла с седла до того, как пинто полностью остановился.
Гас подъехал к ней. Перекинул ногу через луку седла и спешился.
– Тебя тошнит?
Она покачала головой.
Гас снял шляпу, провел рукой по волосам и снова водрузил ее на голову.
– Тогда в чем дело?
– Я… – Она вытерла рот тыльной стороной ладони и ощутила медный привкус – привкус крови. Клементина лежала под весом Гаса, принимала в себя его тело, а он повесил человека за то, что тот украл корову, хладнокровно лишил жизни скотокрада… и считал себя правым. Смеющийся Гас Маккуин с ярким как солнце лицом и глазами цвета небесной лазури. Ковбой её мечты. – Мне кажется, я вовсе не знаю тебя.
Гас резко и злобно выдохнул. Затем начал было отворачиваться от жены, но снова дернулся назад. Он навис над Клементиной так же, как частенько делал ее отец, и, казалось, воздух затрепетал от страха перед его огромной фигурой и мужской силой.
– Ты не перестанешь все делать наперекор мне, верно? – заорал он в лицо Клементине. Его усы тряслись при каждом яростном запальчивом слове. – Я же сказал тебе, что Железный Нос и скотокрадство не женского ума дело, но ты все равно полезла туда, где тебе не место, и опозорила меня перед всем округом. – Гас горько усмехнулся. – Ты говоришь: «Муж мой, я люблю тебя», но без конца идешь против меня и поступаешь по-своему.
– Я не твоя собственность, Гас, – выдавила Клементина сквозь помертвевшие губы.
– Черта с два не моя. Ты моя жена, малышка, и…
– И я не малышка. Я взрослая женщина. У меня есть разум, а также собственные мысли и чувства, – она стукнула по груди кулаком, – мои собственные, и они тебе не принадлежат. Ты не можешь распоряжаться моей жизнью…
Гас ударил ее. Всего лишь пощечина, но он был крупным мужчиной и вложил в удар все свое расстройство и злость. Клементина налетела на своего пинто. Лошадь заржала и отскочила, и женщина повалилась навзничь. Воздух словно вышибло из груди.
Гас стоял над ней с потрясенным и напуганным лицом.
– Иисусе, Клем. Боже мой. Извини меня, малы… извини. – Он предложил руку, чтобы помочь ей встать, но она отпрянула и сама с трудом утвердилась на ногах. Ее грудь судорожно поднялась при попытке вдохнуть. Половина лица горела.
Гас протянул руку, будто собирался дотронуться до отметины, которую оставил на щеке жены, как если бы тем самым мог смягчить боль. Уголок его рта дернулся.
– Я вовсе не собирался бить тебя.
– Не собирались, но ударили, мистер Маккуин.
Она нащупала позади себя стремя и схватилась за него.Клементина следила за мужем, за его руками и глазами, пока благополучно не вернулась в седло.
– Клементина! – воскликнул Гас ей вслед. И продолжал что-то кричать, но она больше не слышала его из-за топота копыт Лиатриса и порывов ветра.
* * * * *
Сгорбившись и обнимая себя, крепко прижимая локти к животу, Клементина сидела на одном из бочонков-стульев. Но не плакала. Она никогда не плакала.
На улице ритмично стучал молоток – погруженный в раздумья Гас строил дом. Вероятно, к этому моменту он уже накрепко убедил себя, что жена сама навлекла на себя наказание, и, возможно, так оно и было. « И к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою».Но злость Клементины на мужа затуманивала рассудок.
– Клементина?
Она выпрямилась и повернулась. В дверном проеме стоял Рафферти. Он увидел её лицо, и в его глазах вспыхнула ярость, горячая и яркая как горящая трава.
Он развернулся на каблуках и направился через двор к сенокосному лугу и дому, который строил для жены Гас.
– Нет, не надо! – крикнула Клементина, метнулась за Заком и вцепилась в его рукав. – Не приближайся к нему, пожалуйста. Пожалуйста.
Зак обернулся.
– Ты носишь его ребенка, а Гас награждает тебя синяками. И ты хочешь, чтобы я не приближался к нему? Да я прикончу этого дурака!
– Он мой муж. Я принадлежу ему. Не тебе, Зак Рафферти! Не тебе!
Клементина увидела боль в глазах деверя, прежде чем он опустил голову так, что поля шляпы скрыли лицо.
– Мужчина не вмешивается в личные дела другого мужчины и не перехватывает главенство, – сказал он. – Это идет вразрез с природой и со всеми правилами. Но ты же сама попросила меня выступить против моего брата, помешать ему совершить – по его и по общему мнению – правильный и справедливый поступок, и я тебе подчинился. Ради тебя, только потому, что ты попросила меня, и это меняет все, Клементина, хочешь ты того или нет.
– Не… – просипела она так, будто горло болело. – Не заставляй меня выбирать между вами. Это не… То, что случилось между нами в тот день на реке, было неправильно, грешно. Я замужемза твоим братом. И это не только союз, благословленный Богом, который может расторгнуть только Всевышний, но Гас … это то, чего я хочу больше всего на свете.
Один уголок его рта напрягся.
– Черт, да ты пока не имеешь никакого понятия, чего сама хочешь. – Зак пристально смотрел на нее суровым взглядом. – Я не собираюсь заставлять тебя выбирать между мной и братом, но это из-за него и не имеет к тебе никакого отношения. Волей-неволей однажды тебе придется сделать этот выбор, Бостон. В душе-то точно придется, вот о чем речь. Настанет время решить, кем ты собираешься стать, и набраться мужества – чтобы шагнуть навстречу своему будущему.
Рафферти наполовину отвернулся, а затем снова встал лицом к Клементине и погрозил ей пальцем.
– И вот еще что. Никогда, никогда больше не наставляй револьвер на человека…
– Но я ни в кого и не собиралась стрелять. Лишь хотела пальнуть в воздух, чтобы остановить их.
Зак вздохнул и покачал головой. Провел большим пальцем по пострадавшей скуле, прямо над синяком, которым украсил ее муж.
– Раз ты вытаскиваешь кольт из кобуры, то должна быть готова убить, если потребуется. Если ты носишь оружие для защиты и нападения, то должна быть достаточно сильной, чтобы защищаться и нападать. Понимаешь, о чем я?
Клементина прижала кулак к губам, закрыла глаза и кивнула. Зак говорил, что она вела себя как ребенок, и что должна стать такой, как положено. Взрослой женщиной.
– Ты собираешься пойти помириться с Гасом? – мягко спросил деверь, все еще поглаживая ее по щеке.
Клементина снова кивнула.
– Так ступай же.
Опустив голову, она миновала Зака и зашагала к стройке. Стук молотка прекратился.
Клементина прошла через проем, что однажды станет задней дверью дома, в котором она, вероятно, проживет с Гасом Маккуином всю оставшуюся жизнь. Здесь пахло свежим деревом и потом ее мужчины. Гас сидел на верстаке, зажав руки между коленями. При стуке ее сапог по грубым доскам он поднял голову. Жесткий рот перекосился, и он отвернулся.
Клементина преодолела разделявшее их пространство и положила руку на плечо мужа. А затем снова и снова гладила ладонью по мягкой красной фланелевой рубашке.
Гас сгорбился и обнял жену за талию, крепко-крепко. Зарылся носом в ее груди. Его слова заглушал жесткий атласный корсет на китовом усе .
– Клянусь, я никогда больше не обижу тебя, Клем. Я люблю тебя, люблю, люблю.
Клементина посмотрела сквозь будущую кухонную стену, сейчас представлявшую собой пустой деревянный каркас. Рафферти стоял во дворе там, где она оставила его. Увидев деверя, Клементина ощутила внутри себя разрывающую боль, словно части ее тела разлетелись во все стороны. Неровные части, будто неверно собранные кусочки головоломки, не совсем подходящие друг к другу.
Рука Клементины зависла над головой мужа, а затем опустилась, и пальцы запутались в зацелованных солнцем волосах Гаса.
– Шшш, все хорошо, – сказала она, утешая его. Утешая себя.
