Текст книги "Сердце Запада"
Автор книги: Пенелопа Уильямсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
Наряду с крупными компаниями в Бьютте, «Четыре вальта» производили больше меди, чем любая другая шахта в округе. А самым дешевым и распространенным способом очистки красного металла являлся обжиг в кучах, когда в гигантских открытых печах день и ночь горели уложенные поочередно слои бревен и медной руды. Вот только при этом в воздух выбрасывался грязный, коричневый, содержащий мышьяк дым.
Хотя стоял полдень, в помещении было так темно, что Ханне пришлось зажечь лампу. Пламя отражалось от отделанного прессованной жестью потолка и зеленых эмалированных керамических плиток на кухонной плите. Лампа освещала валентинки, которые Ханна вставила в рамки и повесила на стену. Окаймленные бахромой, с рельефными рисунками, украшенные жемчужными каплями, кружевами и лентами. По одной на каждый год, с тех пор как маршал Скалли являлся ее любовником.
– Иногда дым становится настолько густым, что с веревки я снимаю белье серое и покрытое сажей, будто протянутое через старый дымоход, – сказала Эрлан. – Наверняка именно из-за этого чада Сэмюэл всю прошлую зиму проболел.
– Мы должны что-то сделать с этой шахтой, – произнесла Клементина.
Глаза Ханны округлились, иона посмотрела за спину подруги, словно хотела убедиться, что в комнате больше никто не прячется.
– Кто? Мы?
– Нет такой причины, по которой «Четыре вальта» не могут построить нормальный завод.
– А мне на ум сразу приходит как минимум одна причина – деньги.
– Но дым – это же яд, – сказала Эрлан. – От него все болеют.
Ханна одним глотком допила свой виски.
– Медь превратила Радужные Ключи в разросшийся город. Люди не прочь мириться с любым количеством грязного дыма, пока богатеют. Особенно те, кто всем здесь заправляют... – Она пронзила Клементину взглядом. – Например, Джек Маккуин. Почему бы тебе не побеседовать с ним об этом деле, раз так храбришься? Он же твой родственник, в конце концов, пусть даже вы двое не говорили друг другу ни слова, кроме «здравствуйте» с тех пор, как Гас умер.
– Нужно потолковать с самими шахтерами, – решила Клементина. – Если они будут отказываться добывать медь, пока не зароют ямы для обжига и не построят новый завод, то у управляющих просто не будет другого выбора. А если шахтеры не согласятся нам помочь, можем пойти к их женам.
Ханна фыркнула.
– Да респектабельные дамочки Радужных Ключей не станут слушать таких как мы... ну, меня-то точно.
– Их сохнущие на веревках постирушки так же становятся серыми от дыма, как и у Эрлан. Их дети тоже болеют. Так почему они не станут слушать?
Ханна вздохнула.
– Боже, и какого черта я постоянно позволяю тебе втягивать меня во всякие неприятности? – Она отодвинула стул, царапнув пол, и встала. – Но если уж мы выходим на тропу войны с «Четырьмя вальтами», не помешает для храбрости выпить по второму кругу.
Ханна выпрямилась, вдруг на ее лице мелькнуло удивление и ноги подкосились. Падая, она попыталась схватиться за стол, но сорвала скатерть и опрокинула на себя стаканы и тарелки.
– Ханна!
Клементина с Эрлан опустились на колени по обе стороны от подруги. Китаянка подняла и погладила ее ладонь.
– Думаю, она всего лишь упала в обморок.
– Принесу немного уксусной воды, – дернулась Клементина, но Ханна уже зашевелилась.
Ее веки задрожали и открылись. Лицо выразило изумление.
– Думаю, этот дым внезапно вызвал у меня дурноту, – прохрипела Ханна. Она осторожно села, прижав трясущуюся руку к животу. – Боже, как меня мутит.
* * * * *
Скрестив ноги, Клементина сидела на грязном дворе рядом с тихо мычащим теленком, который родилсясовсем недавно, и от него все еще шел пар.
Корова облизывала своего малыша, чем способна заниматься часами, пока тот не встанет на ноги, чтобы впервые ощутить вкус материнского молока. Клементина испытывала радостное удовольствие, просто сидя и глядя, как в теленке просыпается жизненная сила.
Грязь, в которую опустилась Клементина, была холодной и вязкой. Во дворе витал запах крови и навоза. Улыбнувшись, миссис Маккуин потянулась и погладила белую морду коровы.
– Ты хорошо справилась, дорогая. Просто отлично.
Мать-корова лизала новорожденного, фыркала и моргала длинными белыми ресницами.
С безумным кудахтаньем по двору с шумом пронесся степной тетерев. Это не помешало родительнице и дальше облизывать детеныша, но Клементина подняла глаза и увидела скачущего через сенокосный луг Рафферти.
Все трое суток со дня приезда Зак в основном держался особняком, приноравливаясь к прежнему образу жизни. Миссис Маккуин знала, что деверь объехал все ранчо, словно должен был собственными глазами убедиться, как она тут справлялась. И Клементину порядком злило, что Рафферти ее оценивает.
А еще ее беспокоили мысли, что он подсчитывает общую стоимость ранчо, намереваясь продать свою половину. Возможно, какому-нибудь восточному синдикату или английскому баронету, ищущему приключений на Диком Западе .
Рафферти остановился рядом с ней и спрыгнул с седла. Клементина поднялась с земли, стряхивая с юбки грязь. Мгновение они просто смотрели друг на друга, ничего не говоря.
Теленок, будто дожидался прибытия Зака, шатаясь, поднялся на крошечные копыта, мумукнул и пихнул мать головой в красный живот. Довольная собой корова вскинула голову и низко замычала.
– Интересно, что заставило ее убраться с пастбища и прийти телиться во двор, – обронил Рафферти.
Клементина опустила глаза на тонконогого новорожденного, энергично сосущего материнское молоко.
– Наверное, двор показался ей самым безопасным местом для рождения малыша.
– Он с виду совсем кроха. Да и большая часть остальных детенышей, которых я видел сегодня на пастбище, выглядят плохо.
– Коровы пасутся на вырубленных участках леса и едят хвою с поваленных деревьев, вот телята и болеют.
– С каких это пор ты вырубаешь лес?
Клементина убрала с глаз выбившиеся пряди волос и внезапно заметила, что ладонь выпачкана в крови. И пошла прочь от Зака к водяному насосу.
Ведя в поводу лошадь, Рафферти догнал невестку и зашагал с ней в ногу.
– Клементина...
– Вы не можете вернуться сюда спустя столько лет, мистер Зак Рафферти, и ожидать, что ничего не изменилось.
– Черт, я знаю.
– И ожидать, что не изменилась я.
Клементина почувствовала на себе изучающий взгляд деверя как прикосновение, но нет, она не станет смотреть на него.
– Не вижу в тебе никаких изменений, – хмыкнул Рафферти. – По-прежнему чопорная и колючая как накрахмаленная рубашка.
Что доказывает, подумалось Клементине, как мало он ее знает. Но с другой стороны, ни один из её любимых мужчин никогда ее толком не знал.
Зак качал ручку насоса, пока невестка смывала с рук кровь от отела. Минуту назад Клементина придерживала вылезающую из утробы матери голову теленка и громко смеялась от радости, когда малыш сделал первый вдох. Через год она отправит его на бойню без сожалений и задних мыслей.
– Было время, когда я даже не могла смотреть, как клеймят телят, – произнесла она, высказывая вслух самый конец своих размышлений.
Уголок рта Зака дернулся, углубив ямочку на щеке. Но то была не улыбка.
– Даже тогда я не говорил, что ты слабачка.
Заслышав стук копыт, Клементина резко повернула голову. По дороге, ведущей из города, галопировал пинто с сидящими на его спине Сарой и Дэниелом.
Дети каждый день ездили в школу и обратно на старом Лиатрисе, но Клементина не подозревала, что конь до сих пор способен мчаться столь быстро. Она увидела, что неисправимая дочь снова не надела чепчик и ее волосы свободно развевались за спиной, как у цыганки. И вдруг Клементина заметила кровь на лице Дэниела.
С колотящимся от страха сердцем она бросилась обратно во двор. Сара уже помогала брату спуститься на землю, поддерживая руками за плечи. Кровь стекала сбоку головы мальчика по шее и капала на рубашку, окрашивая ткань в алый цвет.
– Это всего лишь царапина, – сказала Сара неестественно громким голосом, и Клементина уловила в глазах дочери настойчивое предупреждение. Дэниел все еще страдал от спазмов легких, и одними из причин, способных вызвать приступ удушья, оставались истерика и страх. Сара сжала плечи брата. – Ты же не боишься, правда, Дэниел?
– Угу, не боюсь, – прогундел мальчик. Его нижняя губа слегка дрожала, но дыхание было спокойным и ровным.
– Нет, конечно же, он не боится – глупо бояться такой маленькой царапины, – произнесла Клементина, заставляя себя говорить спокойно. Она наклонила голову сына, чтобы получше рассмотреть ссадину, и почувствовала головокружение из-за обилия крови. Это был не просто небольшой порез, а длинная, с рваными краями, но, к счастью, неглубокая рана. Клементина обняла Дэниела, отнесла его в галерею и устроила в кресло, сидя на котором иногда сбивала масло.
В сопровождении Сафрони из кухонной двери с шумом выскочил маленький Зак. Рот перепачкан черемуховым вареньем, а в липком кулаке зажат молочный крекер, с которого капала вязкая масса. Клементина чуть не задохнулась от на мгновение застрявшего в ее горле густого и сладкого запаха варенья.
– Сафрони, – кашлянула она, – принеси, пожалуйста, ящик с лекарствами.
– О, Боже упаси. – Сафрони схватилась за передник. – О, святые угодники... – Она бросила умоляющий взгляд на Рафферти, приподняла юбки и забежала обратно в дом.
– Ух ты, Дэнни, да ты кровишь прямо как зарезанная свинья! – воскликнул младший брат.
– Зак, а ну, замолчи. – Клементина заметила, как Рафферти притянул ее младшенького к ногам, будто защищая, а пострел позволил ему такую вольность. Ее дети приняли этого мужчину, словно знали его всю жизнь. Да и Сафрони рядом с ним не считала нужным прикрывать татуировки.
Клементина заставила себя более тщательно осмотреть глубокую ссадину на голове сына. Казалось, кровь свертывалась, хотя рана все еще выглядела катастрофично.
– Сара, а теперь расскажи, как такое произошло.
Взгляд широко распахнутых серьезных глаз Сары поднялся к Рафферти, будто лишь дядю она удостаивала своим ответом, и Клементине захотелось встряхнуть дочь.
– Они снова рубят лес на нашей земле, мужчины из «Четырех вальтов». Мы только подъехали поближе, чтобы получше рассмотреть, что они делают, а они стали в нас стрелять. Мы не хотели подкрадываться... ну, не совсем... но думаю, мы малость удивили их, когда высунулись из-за лачуги сумасшедшей…
Мужчины из «Четырех вальтов»... В груди Клементины вспыхнула холодная всепоглощающая ярость. Опять «Четыре вальта». Сначала они отравляют воздух и крадут деревья с ее земли, а теперь стреляют в ее детей.
Вернулась Сафрони с ящиком с лекарствами.
– Слава Богу, мистер Рафферти вернулся домой, – тихо пробормотала она. – Ты можешь попросить его разобраться с этими наглецами из «Четырех вальтов».
Клементина ничего не сказала, пока промывала рану на голове сына гамамелисом. Ее руки задрожали, стоило подумать о том, насколько ужасно все могло обернуться. Она хлестнула дочь колючим взглядом.
– Сара Маккуин, ты ослушалась меня, не поехав из школы прямо домой, как тебе положено.
Сара ответила взглядом типичным для этой строптивицы – широко распахнутые глаза, спокойные и полные презрения. Ее дочь, такая бесстрашная и независимая, такая безжалостная ко всем, кто слабее нее.
– Они вырубают нашидеревья, – выпалила Сара. – Кто-тодолжен заставить их прекратить.
Клементина закончила умащать огнестрельную рану мазью с алоэ и окопником.
– Сафрони, днем отвезешь детей в город, как мы и планировали, – распорядилась миссис Маккуин. – Загляни к доктору, пусть посмотрит, не нужно ли наложить Дэнни швы. Мы все останемся на ночь у Ханны.
Сафрони опустила голову и понизила голос до еле слышимого шепота.
– Ты что, и вправду собираешься это сделать? То, что вы удумали на днях на своих дамских посиделках с виски?
– Раз я сказала, значит, так и будет. Ты езжай, а я сделаю небольшой крюк по пути.
– О, Боже. Возьми с собой мистера Рафферти.
Клементина уже была на ногах и направлялась в дом, чтобы захватить жакет от амазонки и «Винчестер». Мужчина, которого она любила всю свою жизнь, пусть сам решает – ехать вместе с ней или нет.
* * * * *
Когда его саврасая поравнялась с ней, Клементина пустила свою кобылу в быстрый галоп. Они мчались по ведущей в город дороге, и копыта их лошадей чавкали и хлюпали по весенней грязи.
Однако через несколько минут миссис Маккуин замедлилась, когда поняла, что Рафферти не собирается отставать. Она не станет смотреть на него.
– Мы скачем, чтобы кого-то убить? – спросил Зак.
Клементина глубоко вдохнула, чтобы успокоить боль в груди.
– Мне бы этого хотелось, действительно хотелось.
– Так ты объяснишь мне, в чем дело?
– Сара же только что рассказала. Медная шахта «Четыре вальта» вырубает лес на нашей земле, и кто-то должен их остановить.
Лесорубы поставили свой лагерь на западном склоне оврага, рядом с развалившейся лачугой сумасшедшей. Когда-то окружающие холмы густо топорщились желтыми соснами, ольхой, тополями и лиственницей. Теперь же целые акры деревьев были вырублены под корень и вывезены или гнили кучами порубочных остатков. В овраге, который пересыхал засушливым летом, сейчас текла река метровой глубины от недавних дождей и стоков с гор.
Одна из привязанных у лагеря кобыл заржала, оповещая о новоприбывших, хотя они и так наделали достаточно шума, с хлюпаньем и чавканьем пробираясь верхами по влажной земле, где с холмов и пригорков в овраг бежала талая вода. Все лесорубы работали выше на склонах. В лагере находились только двое мужчин, стоящих возле печки.
Сначала взгляд Клементины метнулся к Персивалю Кайлу, начальнику медной шахты «Четыре вальта». По своему обыкновению, тот был наряжен как сбежавший актер театрального представления о Диком Западе: белый стетсон, отделанный бахромой жакет и белый кожаный жилет с косичкой из плетеного конского волоса, спускающейся от верхней пуговицы из буйволиного рога в кармашек для часов. Мистер Кайл был белокурым элегантным мужчиной со светлой лопатистой бородой и глазами серого зимнего цвета.
Клементина несколько раз видела, как он вынимал свой посеребренный револьвер с перламутровой рукояткой. Но сегодня, как и обычно, начальник шахты был безоружен. «Четырем вальтам» нравилось строить из себя мирную законопослушную компанию.
Но один взгляд на Мика, подумалось Клементине, опрокидывал все первоначальное впечатление. Тот всегда носил на яйцевидной голове шотландский берет, а его коротко стриженые жесткие усы напоминали щетку для сапог. Кожа на лице свисала складками, а глаза походили на бусины, придавая мужчине злобный непроницаемый вид. Клементина не знала настоящего имени этого типа, лишь слышала, как его называли Миком.
На мгновение все стихло, кроме позвякивания уздечек. Затем Персиваль Кайл шагнул к Клементине, обнажая зубы в улыбке.
– Миссис Маккуин. Я так и думал, что то маленькое происшествие быстро приведет вас сюда. – У него была странная манера говорить в нос, едва шевеля розовыми губами. – Пожалуйста, поверьте, что никто не сожалеет больше...
– Который из ваших мерзавцев стрелял в моего сына?
Никто из мужчин добровольно не сознался, но этого и не требовалось. Не только потому, что оружие при себе было только у Мика, но и благодаря изобличающему взгляду, который Кайл тут же бросил на ирландца, и этого свидетельства для Клементины было достаточно.
Одним быстрым плавным движением женщина поднесла «винчестер» к плечу, прицелилась и нажала на курок. Прогремел выстрел, его эхо заглушили набрякшие дождем тучи.
От внезапного шума лошадь Клементины подалась вбок, прядая ушами и испуганно поводя глазами, но миссис Маккуин бедрами и коленями легко подавила бунт. А затем направила ствол винтовки на Персиваля Кайла и передернула затвор.
За спиной она услышала щелчок, когда Рафферти взвел курок своего револьвера.
– Не рыпайся, – тихо сказал он, и Мик, который потянулся было к оружию, передумал.
На рукаве шерстяного пальто Мика расцвело ярко-алое пятно. Он дотронулся до плеча, а затем в изумлении уставился на окровавленную ладонь.
– Иисусе, она меня подстрелила! Ты это видел, Кайл? Бабенка меня продырявила!
– И сделаю это снова, если вы когда-нибудь причините вред моему ребенку. Только следующего выстрела вы не услышите. – Клементина повела винтовкой, пока ствол не оказался нацелен между глаз щеголя. – Говорят, что нельзя услышать выстрел, который тебя убивает. Ведь правда, мистер Кайл?
Персиваль Кайл выгнул изящную светлую бровь и развел руки в стороны, демонстрируя, что безоружен.
– Вы достаточно ясно объяснили, миссис Маккуин. Но, как я уже пытался вам сказать, ранение вашего мальчика было несчастным случаем. Это больше не повторится, уверяю вас. «Четыре вальта» не ведут войну с невинными женщинами и детьми.
– Нет, только с невинными деревьями. – Еще один выстрел прогремел в воздухе, и безупречный белый стетсон слетел с головы Кайла с зияющей в тулье большой дырой. Клементина сама удивилась, как близко от головы командира прошла пуля – наверное, с ширину скрипичной струны от макушки. – Убирайтесь с моей земли!
Кайл продолжал держать руки разведенными в стороны, но сощурил бледные глаза и стиснул зубы. Однако его голос оставался спокойным:
– Но-но, мэм, будьте разумны. Суд же определил, что право на владение этим участком земли остается спорным вопросом между «Четырьми вальтами» и «Ревущим Р» и, пока не принято окончательное решение, у нас имеется разрешение на продолжение вырубки.
– Вашсуд и вашсудья.
– Закон есть закон. Однако мы оба знаем, что если бы вы согласились принять щедрое предложение «Четырех вальтов» и отказались от сомнительных притязаний на участок, то всесудебные дела прекратились бы. – Кайл то и дело бросал косые взгляды на Рафферти и наконец больше не смог выносить неизвестности. – А это что за дьявол?
Седло Рафферти скрипнуло, когда тот наклонился вперед. Зак положил левую руку на луку, но правой по прежнему держал кольт, нацеленный на Мика.
– Тот самый дьявол, которому принадлежит «Ревущий Р».
Персиваль Кайл повернул удивленное лицо к Клементине.
– Я думал, владелица ранчо – вы.
– Так и есть. – Она развернула лошадь и, ткнув каблуками в бока, пустила ее рысью, оставив Рафферти право выбора – следовать за ней или нет.
* * * * *
Ниже по склону оврага, скрывшись за сосновой порослью, маршал Дрю Скалли наблюдал за стычкой между миссис Маккуин и мужчинами из «Четырех вальтов». Он держал револьвер под рукой, готовый вмешаться, однако испытал облегчение, когда встревать не потребовалось.
Скалли не хотел, чтобы кто-то знал о его присутствии здесь. А особенно не хотел, чтобы кто-то стал свидетелем того, что он собирался сделать.
Убедившись, что за ним не следят, маршал спустился к новой речке, бегущей через глубокий овраг. С перекинутой через плечо седельной сумкой Скалли, полусогнувшись, пошел вдоль течения, разглядывая раскиданные по берегам и выступающие из потока валуны. Их принесла с окружающих склонов и холмов талая и дождевая вода. Время от времени Дрю наклонялся, поднимал камень, разглядывал и бросал обратно. Наконец один из булыжников настолько привлек внимание маршала, что он вставил в глаз монокль, чтобы внимательно изучить породу.
Скалли стер с образца грязь и песок, снова вгляделся, и уголок его рта приподнялся в улыбке. Он продолжал поглаживать находку большим пальцем даже после того, как позволил висящему на шнурке моноклю упасть и повиснуть на шее, а улыбка давно погасла.
Дрю посмотрел вверх на склон оврага и начал карабкаться туда, следуя против течения стекающего ручейка.
Примерно на полпути по скользкой крутизне на сырой земле обнаружилась россыпь булыжников. На поясе у Дрю были закреплены молот и «бычий член», и Скалли воспользовался инструментами, чтобы отколоть от одного из камней кусок размером с кулак.
Дрю сунул образец в седельную сумку и быстро начал спускаться по склону оврага к сосновнику и спрятанной там лошади. Лишь на мгновение, не больше чем на пару секунд, солнечный луч прорвался сквозь заслон из туч и отразился от семиконечной жестяной звезды на груди маршала.
ГЛАВА 30
Нож пролетел по воздуху и, ударившись рукояткой о стену, со звоном упал на пол.
– Проклятье!
Эрлан Ву воткнула еще один гребень в гладкий черный пучок волос, не обращая внимания ни на мелькнувший рядом нож, ни на дикий, яростный рев мужчины. Но вздрогнула мгновение спустя, услышав хруст раздавленного тяжелым сапогом дерева.
«Милостивые Боги! Сначала он кидает нож в стену, а теперь ломает красивую карусель, которую вырезал целый месяц».Эрлан глубоко вдохнула и на мгновение закрыла глаза, напоминая себе, что женщина должна всегда стремиться проявлять добродетельное терпение.
Она отвернулась от зеркала и посмотрела через маленькую спальню на мужчину, с которым жила. Большую часть времени ее анчинтэ чуренбыл самим собой, милым и ласковым. Но случались дни, когда его дурное настроение хлестало, словно драконий хвост.
Эрлан чувствовала, как теплая и нежная любовь к нему растет и крепнет в ее сердце. Джере пытался и пытается, и она знала, что все это ради нее. Соскользнувший нож оставил на его пальцах немало шрамов, а стена изобиловала множеством отметин, полученных, когда исчерпывалось его терпение, но он старался.
В этот момент Джере так повернул голову, что оказался к ней лицом, хотя Эрлан молчала и не шевелилась, только дышала. Он часто так делал, и китаянка думала, что любимый способен видеть ее сердцем. Они больше не были двумя отдельными людьми, а срослись в единое целое.
– Я забываю, Лили, – сказал он. – Забываю, как что выглядит. Даже ты. Твой голос, ощущение твоих волос, чистый и сладкий запах твоего тела – они высечены в моем сердце. Но не твое лицо. Я пытаюсь мысленно вставить его в черный океан, но вижу черты размытыми, будто в мутном зеркале.
Она опустилась на колени рядом с его стулом и подняла одну из деревянных лошадок от раздавленной карусели. Любящий взгляд Эрлан двинулся от неровных рубцов, где раньше находились глаза, по широким плоским скулам к мощной, сильной шее, возвышавшейся над распахнутым воротником полотняной рубашки. Эрлан увидела, как он сглотнул.
Она обернула покрытые шрамами и кровоточащие пальцы Джере вокруг лошадки.
– Чувствуешь, как ветер струит ее хвост, как высоко подскакивают копыта? Разве ты не ощущаешь, что у тебя хорошо получается?
– У меня никогда не будет получаться так же хорошо, как раньше.
– Будет еще лучше. Много лучше.
Джере нахмурился, но ничего не сказал.
– В Китае сегодня проходит фестиваль Чистого Блеска. В этот день мы сао му– подметаем могилы предков и делаем подношения. Мы с Сэмюэлом хотели бы, чтобы ты пошел с нами на могилу его отца отдать дань уважения.
Скалли сидел неподвижно, и в тишине комнаты Эрлан слышала хлюпанье и чавканье колес телеги, пробирающейся по грязной дороге, и отдаленное громыхание грома. В спальне, представляющей собой пристройку к лачуге, в которой миссис Ву устроила прачечную, всегда пахло как сейчас – мылом, крахмалом и паром.
Джере нащупал ее губы и пальцами нежно провел по ним.
– Не то чтобы я не хотел пойти с тобой и Сэмюэлом, понимаешь. Просто...
Эрлан лизнула его пальцы, пробуя на вкус.
– Понимаю.
Вместо глаз у Джере остались лишь страшные рубцы, на которые глазели люди. И хотя он не мог видеть любопытных, она знала, что он чувствовал на себе их взгляды. И также знала, что больше всего Джере ненавидел стыд, который испытывал, когда его куда-то вели. «Как чертова мопса на поводке», – частенько ворчал мужчина.
Эрлан осталась с ним еще ненадолго, а затем поднялась и пошла за сыном. Она вымыла и нарядила Сэмюэла в красивую американскую одежду, чтобы порадовать его отца, а сама надела золотой браслет замужней китаянки, поскольку по-прежнему являлась женой Сэма Ву и всегда ею останется.
Затем, держа Сэмюэла за руку, Эрлан направилась к двери пристройки.
– Мы уже уходим, – сказала она.
Джере повернул голову и кивнул. Эрлан увидела в его лице жажду спросить, как долго ее не будет – он явно хотел обнадежиться, что она скоро вернется. А еще увидела отчаянную гордость, которая удержала любимого от вопроса.
Китаянка отпустила руку сына и скрестила ладони на груди, словно защищая сердце. У Джере снова начало получаться вырезать из дерева. Когда он наловчится мастерить поделки так же хорошо, как раньше, у него появится еще один стимул к жизни помимо нее. И у Эрлан больше не будет причин оставаться. Ей придется уйти от него, и в этот раз Джере отпустит ее, не пытаясь удержать. Поскольку он больше не верил, что достоин ее.
«Моя судьба – это круг, который пока что очерчен лишь наполовину».
Ей придется уйти от Джере Скалли.
Снаружи грязный дым из медеплавильной ямы висел над головой удушающим и вонючим влажным шерстяным одеялом. Эрлан с сыном с трудом пробирались по жидкому чавкающему месиву, направляясь из города в сторону китайского кладбища.
– Айя, эти дороги грязны, как рисовые поля, – сказала китаянка Сэмюэлу, который никогда не видел, как растет рис. Однако ее воспоминания тоже не отличались четкостью, поскольку она когда-то смотрела на поля только с высокой садовой стены своего лао-чиа.
Жители Радужных Ключей не позволяли китайцам хоронить покойников на городском кладбище, и поэтому те устроили собственное место погребения на ничейной земле у подножия холма Танец Дождя среди отходов, куч шлака и пустой породы. Казалось, будто здесь выдохнул дракон – даже сорняки не росли на выжженной земле.
Эрлан дала сыну ветку ивы и показала, как нужно подметать могилу отца, чтобы прогнать всех злых духов, которые могут здесь скрываться. Затем они выложили пирожки с фасолью, рисовые клецки и один драгоценный апельсин. Поставив горящие ароматические палочки и маленькие восковые свечи вокруг деревянного надгробия, Эрлан рассказала Сэмюэлу о том, каким сильным и честным человеком был лавочник Ву. И что долг мальчика – заботиться о духе отца в мире теней.
В этом году Сэмюэл был уже достаточно взрослым, чтобы самому управлять воздушным змеем. Их делали из красного шелка и лучинок и запускали на фестивале Чистого Блеска, дабы почтить умерших предков. Эрлан наблюдала, как змей парит в вышине, подобно ленивой птице порхает вниз и вверх по заволоченному дымом небу. Миссис Ву задалась вопросом, каково это – быть такой же свободной, как этот змей, свободной от постоянной необходимости сдаваться в цепкие руки судьбы, от которой онабольше не хотела бы зависеть.
Быть свободной, чтобы служить только самой себе и угождать только самой себе.
Бумажный змей вольно скакал по ветру, но по-прежнему был привязан к земле веревкой в руке мальчика. Его свобода была лишь иллюзией. Но если обрезать шнур, змей ринется ввысь в огромное и пустое небо Монтаны, чтобы навсегда исчезнуть.
Внимание Эрлан привлекло движение на ведущей в город из долины дороге – мужчина и женщина верхом на лошадях. Мужчина, которого миссис Ву не смогла узнать с такого расстояния, и женщина со знакомыми светлыми волосами, чьего приезда Эрлан ждала.
Взгляд Эрлан двинулся от всадницы вверх по холму к скелетообразному каркасу над шахтой «Четыре вальта». А затем снова вниз на ровные прерии, где новая яма для обжига изрыгала вонючий коричневый дым.
Китаянка забрала воздушного змея из рук сына и начала скручивать бечевку.
– Быстрее, Сэмюэл. Мы должны поторопиться и найти тетушку Ханну.
* * * * *
Зак Рафферти позволил взгляду медленно пройтись по женщине, скачущей с ним бок о бок. Он словно впитывал ее облик всем своим существом, чтобы сохранить в глубине души.
Гас мертв.
Горькая правда – реальность заваленной камнями могилы под деревьями – сжала его грудь как гигантский кулак. Но эта действительность пока не могла укорениться в его сознании – брат мертв.
«Четыре года», – сказала она. Этому холмику под тополями уже четыре года, и все это время Клементина была одна. Одна и... Зак не мог вынести мысли об этих потраченных впустую четырех годах, не мог вынести, что вернулся слишком поздно для нее. Слишком поздно, возможно, и для себя.
Каждый миг, каждый час, каждый день прибавлялись и прибавлялись ко времени, проведенному без нее, пока все мили и годы, разделяющие их, не стали невыносимыми. Пока не умножились мучительные минуты, когда он до того тосковал по ней, что его начинало трясти как пьяницу, слишком долго лишенного бутылки. И вот сейчас он здесь, и Клементина рядом... и нет Гаса. Зак посмотрел на ее лицо, знакомое до боли. Холодное и далекое, словно звезды. Он никогда полностью не верил, что она его любит. Никогда полностью не верил, что ее чувство выдержит испытание временем. В тот один-единственный раз, когда он попросил ее уехать с ним, Клементина предпочла остаться с его братом.
Рафферти взглянул на замкнутое лицо невестки и подумал, что человек обычно сам создает для себя ад на земле.
И он увидел ад мгновение спустя, когда они одолели последний подъем перед городом и глазам открылась яма огня. Второй мыслью Зака было, что это горят прерии, хотя такого попросту не могло случиться, не при такой мокрой земле, в которой можно увязнуть как в болоте. Подъехав ближе, он понял, что смотрит на огромную чашу в земле, наполненную раскаленными добела углями и горящей древесиной.
– Иисусе, – выдохнул Рафферти.
Полыхающая яма испускала в воздух дым, воняющий закисшими шкурами, и выбрасывала коричневую сажу, заволакивающую небо. Окрестности казались голыми и щербатыми, как поверхность луны. Некогда покрытые соснами холмы теперь почти полностью лишились растительности, а оставшиеся несколько деревьев выглядели чахлыми и умирающими. Трава имела выщелоченный вид. Радужная река разбухла и быстро бежала от обильных весенних дождей, но была мутной и пенилась, словно грязная мыльная вода.
– Это называют обжигом в кучах. – Клементина повернулась в седле и бросила на деверя пронзительный взгляд. – Именно так шахта, которой владеет твой отец, переплавляет медь, сжигая в большой яме поочередно уложенные слои бревен и руды. Это новая куча, которую зажгли только на прошлой неделе, и она в два раза больше предыдущей. В дыме содержатся сера и мышьяк. В жаркие летние дни в безветренную погоду чад добирается аж до нашего ранчо. Он убивает землю.
Взгляд Рафферти проследовал за сползающими от шахты потоками слизи и шлака. Холм был обезображен грудами булыжников, разъеденными эрозией канавами и серыми пнями. Огромные груды заготовленной древесины были уложены вокруг шахтного копера и между строений рудника.
– Эта яма сжирает непомерное количество леса, – продолжила Клементина. – Как и сама шахта, учитывая все бревна, необходимые для крепления многих миль подземных выработок. Если «Четыре вальта» и дальше продолжат в том же духе, скоро во всем округе Танец Дождя не останется ни единого дерева.
