Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

– Пожалуй, – согласился я, поразмыслив.

– Да, наверное, ты прав.

Да и кто бы мог сомневаться в его правоте; Мальчишка смотрел в корень. Тем, кто бегает и рассказывает подобные истории, одна дорога – в сумасшедший дом. Я по своей наивности полагал, что проблемы возникнут лишь с недоверием и равнодушием публики. Нет, все хуже. Они первым делом пошлют за смирительными рубашками и обновят войлок на стенах палаты.

– И вообще, – продолжал он, – мне спешить некуда. Так даже лучше, немного отдыха не повредит.

Несмотря на подаренное мороженое, я не мог не почувствовать досаду. Уж слишком он самодоволен, этот тип.

– Вот как? Лучше?

– Ага, – ухмыльнулся он. – Мне так хотелось поскорей стать большим, и вот он я – куда уж больше! Суперкласс! Короче, все тип-топ…

Мое раздражение еще усилилось. Его жизнерадостность просто бесила. Этот молокосос думал только о себе.

– Значит, тип-топ?

– Вот именно, тип-топ.

– Для тебя – пожалуй.

– Ну да, я о себе и говорю.

– А обо мне ты совсем не думаешь?

– О тебе? – удивился он.

– Да, обо мне! Потому что я, если хочешь знать, чертовски расстроен всей этой чехардой, и у меня складывается впечатление, что именно мне теперь придется отдуваться за всех! Жил в свое удовольствие, как британский лорд, вкусно ел, сладко пил, имел приличный доход и даже в гольфе уже считался не из последних, и тут вдруг… Как гром среди ясного неба! Теперь я младенец, которого так и норовят искупать женщины, и чье общественное положение не лучше, чем у какого-нибудь узника в Дартмурской тюрьме! Сделай то, сделай это… Заталкивают в машину, куда-то везут, тащат по лестнице, запирают в спальне…

Он вопросительно поднял брови.

– Ага, значит, уже познакомился со старухой? Я мрачно кивнул.

– За руку тащила?

– Ну да.

– Она всегда так. Сильная, как буйвол. Небось, три порции за обедом съедает.

– Дело не в силе, а в агрессии.

– Как?

– Я хочу сказать, – объяснил я, – что ее действия продиктованы злобой. Совершенно очевидно, что она тебя убить готова.

– Ну, в общем… мы никогда особенно не дружили.

– А почему? – прищурился я.

– Не знаю…

– А я знаю! Потому что ты никогда не старался ее задобрить. Надо было употребить такт и учтивость. Чуть-чуть сердечности с твоей стороны, немного духа сотрудничества, и она могла бы стать тебе второй матерью! Вот, например, ты хоть раз подарил ей большое красное яблоко?

– Чего? – вытаращил он глаза.

– Вот видишь!

– Да с какой стати?

– Чтобы задобрить! – наставительно поднял я палец. – Большое красное яблоко – самый надежный метод, спроси хоть в ближайшем детском саду, и самый простой в придачу. Давно бы уж сделал, и горя не знал… А вместо этого, – горько добавил я, – что ты суешь ей в постель? Мексиканских рогатых жаб?

Его лицо – бывшее мое – слегка порозовело от смущения.

– Ну… в общем…

– Вот об этом я и говорю!

– Подумаешь! Ну, жаба… Нормальному человеку не придет в голову обижаться из-за какой-то жабы.

– Пф! – презрительно отвернулся я.

– Ладно, извини.

– Теперь поздно извиняться. Ты ожесточил ее натуру.

– А пусть она не ожесточает мою! Эти чертовы сливы, этот шпинат…

Я снова фыркнул, с трудом сдерживая раздражение. Снова наступила тишина. Он задумчиво ковырял ботинком пол, я хмуро уставился в стену.

– Ну ладно, – сказал, наконец, Кули, бросив взгляд на часы – мои часы. – Пора мне валить отсюда. Только сначала скажи, твоя фамилия Хавершот, правильно?

– Да.

– Как она пишется?

– В кармане пиджака – футляр с визитками. Удовлетворенно кивнув, он нашел футляр, достал одну и начал рассматривать.

– Ого! Так ты, стало быть, из этих, из графьев?

– Ну да… то есть, был, – вздохнул я.

– На картинках они совсем другие – такие длинные, тощие и без подбородка.

– Я много занимался спортом, развивал мышцы.

– Значит, спортсмен? – уважительно протянул он.

– Вот именно! А теперь взгляни сюда! – с горечью бросил я, вытягивая вперед руку.

– Ну и что?

– Как это, что? На какое будущее могу я рассчитывать с такой рукой? О боксе или регби и говорить нечего, да и в крикете – какой из меня теперь подающий? В любительских матчах разве… Эта рука – ошибка природы, неудачный эксперимент. С ней остается лишь прозябать вместе с отбросами общества где-нибудь в четвертом дивизионе.

– О чем это ты? – не понял он.

– О том, – все больше распалялся я, – что меня ждет, когда настанет время идти в школу! Думаешь, мне хочется быть убогим дохляком, который поет в хоре, чтобы лучшие представители общества бились насмерть за право дать мне пинка?

– А ты думаешь, мне хочется, – отпарировал Кули, – ходить всю жизнь с такой физиономией? Да если…

– Не будем обсуждать мою внешность, – перебил я.

– Да уж, лучше не стоит. Господи, ну и рожа!

– Я бы попросил!

– Ты сам это начал.

Некоторое время мы молча мерили друг друга яростными взглядами. Потом он снова взглянул на часы.

– Все, побегу, надо еще успеть в Малибу к моему рекламному агенту.

– Зачем? – удивился я.

– Да так, перекинуться парой слов.

– В таком виде?

– Ничего, он поймет. Слушай, еще вопрос, я совсем забыл… Куда мне идти ночью?

– Как?

– В смысле, должен же я где-то спать. Ты где живешь?

– Я уже говорил тебе. У меня коттедж в Саду Гесперид.

– Ах, да! Тогда порядок. А тебе что-нибудь нужно от меня узнать?

Я задумался. На самом деле, конечно же, вопросов была уйма, но в тот момент в голову ничего не приходило. Наконец я вспомнил:

– Что там за статуя, которую нужно открывать?

– Статуя старика Бринкмайера.

– Понятно.

Вот, значит, в чем дело. Ну что ж, против этого я не возражал. Надо полагать, старик вполне заслужил такой знак уважения, хотя, с другой стороны, когда выглядишь, как воздушный шар, готовый лопнуть, надо трижды подумать, прежде чем решиться на подобное. Впрочем, его дело.

– Я что, сам должен ее открыть?

– Нет, конечно. Еще вопросы?

– А что за Мичиганские Матери?

– Делегация из Детройта. Ты должен с ними встретиться.

– Поклонницы?

– Они самые. Мичиганское отделение клуба почитательниц Джо Кули.

– Приехали оказывать мне почести?

– Вроде того. А ты их примешь.

– Ну ладно, с этим я как-нибудь справлюсь.

Он тут же воодушевился, используя удобный случай подбодрить меня.

– Ну конечно справишься! Тебе понравится, вот увидишь. Знаешь, ты не верь тому, что я тебе тогда в приемной наговорил. У меня просто настроение тогда было ни к черту, оттого что зуб болел. Совсем не плохо быть звездой. У тебя поклонников больше всех в стране! Знаешь, сколько писем одних приходит? И перед камерой играть роль очень интересно. Да, сэр, просто здорово! Тебе понравится, я точно говорю… Ну все, пока, а то я уже совсем опаздываю. Приятно было поболтать.

Перекинув ногу через подоконник, малыш Джо снова обернулся.

– Да, еще насчет мамаши Бринкмайер… Если тебе вдруг понадобится рогатая жаба, подойди к косоглазому садовнику с бородавкой на носу, он вечно где-нибудь тут ошивается. Скажешь, это для старухи, чтобы в постель подложить, он с тебя ни цента не возьмет.

Его лицо – мое лицо – исчезло в темноте, но через мгновение снова заглянуло в комнату.

– Слушай, я тут хотел тебя еще кое о чем предупредить… Завтра утром позвоню.

Я тревожно дернулся.

– Предупредить? О чем?

– Сейчас уже нет времени, потом расскажу. Жди звонка. Затем он окончательно исчез, а я еще долго лежал, тревожно размышляя над его последними словами, которые прозвучали как-то уж очень зловеще. Однако постепенно природа взяла свое, и мой усталый организм наконец угомонился. Глаза незаметно сами собой закрылись, и я уснул. Первый мой день в качестве Джо Кули подошел к концу.

12

Думаю, каждому из вас приходилось просыпаться после кошмара, в котором вас преследовали свирепые тигры или подвешивали над костром кровожадные каннибалы, и, отирая пот со лба, говорить себе: «Уф, слава богу, это был лишь сон». Приятное ощущение, не правда ли?

Примерно то же самое я ощутил на следующее утро, когда, открыв глаза, припомнил странные события, изложенные в предыдущих главах. У меня словно гора упала с плеч, и в течение примерно пяти секунд мною владело чувство невероятного облегчения. «Ну и ну, – думал я, – приснится же такое! Чудеса, да и только».

Потом идиллия кончилась.

Первым, что заставило меня насторожиться, был рукав пижамы, торчавший из-под одеяла. Дело в том, что я несколько придирчив в отношении пижам и никак не принадлежу к числу тех, кто заскакивает на ходу в бельевой магазин и хватает что попало. Нет, моя пижама непременно должна быть шелковой и вдобавок с приятным живым рисунком. Рукав же, о котором идет речь, показался бы простым и грубым даже самому безразличному и лишенному вкуса наблюдателю, будучи пошит из какой-то дрянной патентованной шерсти и вдобавок окрашен в непонятный желтушно-зеленоватый цвет, заставлявший вспомнить лицо моего кузена Эгремонта за завтраком.

– Эге! – озадаченно произнес я. – Что еще за новости? Когда же мне в глаза бросилась хилая костлявая ручонка, которая высовывалась из рукава, все мигом встало на свои места. На сей раз даже зеркала не потребовалось. Рука и рукав информировали меня вполне официально, что тот якобы сон был вовсе не сон, я и вправду стал этим чертовым младенцем Кули вплоть до последней пуговицы и теперь снова буду вынужден ломать голову над тем, что теперь делать и чем все это кончится.

Удар оказался столь тяжел, что некоторое время я лежал в полной прострации, тупо глядя в потолок, будто подставился под правый боковой в матче с деревенским кузнецом. Однако слишком долго стонать и пережевывать свои горести мне не дали. Не прошло и десяти минут, как возле кровати возникла незнакомая секретарша с ручкой и сотней-другой фотографий, которые я должен был подписать. Секретаршу сменил массажист, потом другой, занимавшийся исключительно лицом, и, наконец, парикмахер, уложивший в должном порядке мои золотистые локоны.

Я лежал слегка помятый и гадал, ждать теперь педикюрши или следующим пунктом программы будет инструктор по ритмическому дыханию, когда передо мной неожиданно предстал дворецкий.

– Доброе утро, сэр! – поклонился он.

– Доброе утро.

Мне было приятно вновь увидеть его. Как и накануне, круглая сияющая физиономия и обширный жилет этого достойного представителя породы английских дворецких немало способствовали восстановлению моего нормального самочувствия.

– Заходите, присаживайтесь, – гостеприимно предложил я, уже успев привыкнуть к тому, что моя спальня стала универсальным местом переговоров. – Или вы просто так заглянули?

– Я принес завтрак, сэр.

Завтрак в постели – всегда завтрак в постели, при любых обстоятельствах, и я совсем было воспрянул духом, но, взглянув на поднос, обнаружил там лишь стакан молока, нечто вроде кучки опилок и очередную партию проклятущего чернослива. Поистине сладостная весть для желудка, привыкшего мыслить в категориях яичницы и тушеных почек.

– Эй! – возмущенно воскликнул я.

– Сэр?

– Что это?

– Ваш обычный завтрак, сэр, – уныло доложил дворецкий.

– Черт побери! – прошипел я. Потом вздохнул. – Ладно уж, это лучше, чем ничего.

Мой земляк сочувственно наблюдал, как я жую опилки.

– Суховато, сэр?

– Мерзость какая, – сплюнул я.

– Говорят, полезно от лишнего веса.

– Они всегда найдут, что сказать.

– Называется «сбалансированная диета», – кивнул он. – Не очень-то приятно, когда джентльмен вынужден соблюдать такой, с позволения сказать, спартанский режим. Я хорошо знаю, какой аппетит бывает в юном возрасте.

– Я тоже.

– Понимаю ваши чувства, сэр. Хоть вы и весьма значительная фигура в мире кинематографа, но тем не менее всего лишь ребенок, не так ли?

– И похоже, навсегда им останусь, если буду есть эту дрянь.

– Будь моя воля, я разрешил бы вам есть все что угодно. В конце концов, детство бывает лишь один раз.

– Или два.

– Что вы сказали, сэр?

– Нет, ничего.

– Вам бы сейчас хорошую порцию сосисок…

– Не надо, пожалуйста!

– Они там внизу как раз их едят. Сосиски с гречневыми оладьями.

– Вы что, издеваетесь?

– Нисколько, сэр. Просто мне пришло в голову… Если бы я мог рассчитывать на небольшую сумму в качестве компенсации за риск лишиться места, то решился бы, пожалуй, принести вам немного.

Чернослив обратился в пепел у меня во рту, что, впрочем, мало повлияло на его вкус.

– У меня нет денег, – признался я.

– Совсем, сэр?

– Ни единого пенни. Дворецкий вздохнул.

– Вот, значит, как. Что ж, очень жаль.

Я молча прикончил чернослив и отхлебнул молока. Деньги. Вот в чем корень всех моих проблем.

– А вы не могли бы дать мне взаймы?

– Нет, сэр.

Еще глоток. Дворецкий снова вздохнул.

– Мир полон печалей, сэр, – глубокомысленно заметил он.

– До краев.

– Посмотрите хотя бы на меня, сэр. Я бросил на него удивленный взгляд.

– А что с вами такое? По-моему, все в порядке.

– Если бы так, сэр.

– Вам-то чего слезы лить? Небось, завтракали, пока наружу не полезло.

– Вы правы, мой утренний прием пищи был вполне удовлетворительным… но разве в одном завтраке счастье?

– Ну да, есть ведь еще обед, не говоря уже об ужине.

– Боль изгнания, сэр, – объяснил он. – Горький хлеб чужбины. Отчаяние одиночества, вынужденного прозябать среди дешевых блесток и мишуры города, полного фальши, где трагедия скрывается за тысячами лживых улыбок.

– Вот как? – холодно заметил я.

У меня не было настроения выслушивать жалостливые истории. Не хватало еще, чтобы всякие дворецкие плакались мне в жилетку. Держать его за руку, утирать слезы и вообще быть родной матерью? Нет уж, спасибо!

– Вам, сэр, наверное, было бы интересно узнать, как я оказался здесь?

– Да нет, не очень.

– Это долгая история.

– Приберегите ее для зимних вечеров у камина.

– Хорошо, сэр. Ах, Голливуд, Голливуд… – Похоже, дворецкому не слишком здесь нравилось. – Блистательный вертеп, полный печалей, где таятся соблазны и застит глаза обманчивая слава, где души корчатся в огненной печи желания, где улицы омыты слезами оскорбленной невинности…

– Чище будут.

– Ах, Голливуд! – нимало не смутившись, продолжал он. – Обитель дешевого успеха и пышной нищеты, где пылает неугасимый огонь в ожидании все новых и новых наивных мотыльков, а красота распята на безжалостном колесе греха! С вашего разрешения, сэр, если вы закончили завтракать, я заберу поднос.

Он, наконец, убрался, а я, пользуясь отсутствием новых посетителей – видимо, такие передышки случаются даже у самых занятых людей, – вылез из постели, напялил дурацкую рубашонку с оборками и все те же короткие штанишки и спустился вниз посмотреть, как поживает семейка Бринкмайеров.

Завтракали они, очевидно, во внутреннем дворике, где неподалеку от пруда с золотыми рыбками стоял стол, накрытый белой скатертью. Мое сердце бешено заколотилось: на широком блюде в центре стола лежала одинокая сосиска! Эти пресыщенные обжоры даже не смогли все доесть, предоставив мне наслаждаться остатками своего пиршества.

Золотые рыбки в ожидании подплыли к краю бассейна, но мои потребности были важнее. Оглядываясь по сторонам, я поспешно дожевал сосиску, и рыбки с разочарованными гримасами уплыли на дно. На столе лежала утренняя газета, и мною овладело понятное любопытство. Поскольку теперь я владел на правах собственника предприятием Джо Кули со всем движимым и недвижимым имуществом, новости, его касавшиеся, были и моими новостями.

Если эта газета могла считаться надежным индикатором общественного мнения, я пользовался большим успехом у прессы. Даже тяжесть на сердце и пустота в желудке не помешали мне с удовлетворением отметить, что мое имя вытеснило с первой страницы почти все остальные мировые новости. Там присутствовало дежурное сообщение о намерении президента – благослови бог старину Чарли! – потратить еще миллиард чужих денег на что-то там этакое, но кроме него я нашел лишь одну-единственную заметку, задвинутую в юго-восточный угол, которая не касалась малыша Джо Кули. В ней говорилось, что торжественное открытие статуи Т. П. Бринкмайера, главы компании «Бринкмайер-Магнифико», состоится сегодня в шесть часов вечера на территории киностудии.

Я стоя перелистывал страницы, одновременно высматривая, не осталось ли на тарелках еще чего-нибудь съестного, когда во дворик через стеклянную дверь вышел сам хозяин дома. Он был в халате и более чем когда-либо напоминал воздушный шар. Впрочем, на этот раз, не простой воздушный шар, а воздушный шар, терзаемый тайной мыслью. В его глазах застыло загнанное выражение. Он побродил немного вокруг бассейна, волоча за собой пояс от халата, потом подошел ко мне, нервно потирая руки.

– Привет!

– Доброе утро, – ответил я.

– Приятная погодка.

– Вполне.

– Ну что ж, молодой человек, день настал, – заметил он с каким-то болезненным хихиканьем, похожим на стон.

– Ага, – ответил я, поняв, что он имеет в виду статую, – повеселимся на славу.

– Скорее бы все закончилось, – пробормотал он и снова застонал.

Мне показалось, что он нуждается в слове ободрения. Видимо, мой работодатель принадлежал к породе людей, которые не слишком жалуют всякие сборища и публичные выступления.

– Выше нос, Бринкмайер! – сказал я.

– Что?

– Я говорю, выше нос! Не надо так нервничать.

– Не могу. Знаешь, что она сказала?

– Что?

– Мне придется надеть фрак и стоячий воротничок!

– Вы будете королевой бала, – усмехнулся я.

– И еще гардению в петлицу. И гетры! Она хочет меня разодеть, как бабу!

Бринкмайер снова забегал вокруг бассейна.

– Гетры, – повторил он, жалобно глядя на меня.

Ну сколько можно! Я что, всеобщая мамаша, чтобы каждого утешать и целовать больное место? Мне был симпатичен этот добродушный толстяк, но и своих проблем хватало с избытком.

– А вы как хотели? Явиться туда в халате и домашних туфлях?

Прозвучало довольно резко, но я, как упоминалось выше, был несколько раздосадован.

– Я все понимаю, – вздохнул он. – Но гетры!

– Даже великим приходилось носить гетры. Бринкмайер продолжал выделывать круги.

– Знаешь, что? Половина мировых бед происходит от излишнего честолюбия. Люди просто-напросто не могут остановиться.

– Метко сказано, Бринкмайер.

Он вдруг встал как вкопанный и воззрился на меня сквозь 0Чки совиным взглядом.

– Как ты сказал?

– Я сказал, «метко сказано, Бринкмайер». Есть о чем задуматься.

– Ты какой-то странный сегодня с утра, – хмыкнул он. Потом снова начал: – Да, честолюбие! Вот и меня тоже занесло…

– Да что вы говорите?

– Именно так. Я был совершенно счастлив в своем магазине верхней одежды, и лучше бы там и оставался. Так нет, понесло меня за каким-то чертом в этот кинематограф! А теперь посмотри на меня. Президент компании ценой в двадцать миллионов долларов…

Меня посетила великолепная идея.

– Может, дадите мне взаймы?

Он пропустил мои слова мимо ушей и продолжал:

– А что в результате? Теперь я должен выплясывать в гетрах перед толпой зевак, словно какой-нибудь герой-любовник! Раньше надо было думать! Так всегда и получается: стоит хоть чуточку продвинуться, как они начинают возводить статуи и все такое прочее. Только отвернешься, и на тебе! Ну почему я не остался с плащами и костюмами?

Его слова звучали так искренне, что я на время забыл о собственных несчастьях. Как все-таки мало знает окружающий мир о той неудовлетворенности, которая кипит в сердце чуть ли не каждого обитателя Голливуда! Случайный гость с завистью наблюдает за ними, полагая, что, имея все на свете, они должны быть совершенно счастливы. И тем не менее… Эйприл Джун предпочла бы стать женой и матерью, малыш Джо Кули мечтал сбежать в Чилликот, штат Огайо, и наслаждаться там жареными цыплятами по-южному. Дворецкий, тот как будто тоже не слишком доволен жизнью. А теперь и Бринкмайер вздыхает по своим плащам и костюмам. Грустная картина, одним словом.

– Вот было времечко! – восклицал он. – Друзья детства, теплая компания… Принимай товар да болтай с покупателями…

Думаю, он еще долго бы распространялся на эту тему, уж слишком, видно, накипело, но тут из дома вышла мисс Бринкмайер, и последние слова ему пришлось проглотить. Он сразу как-то сжался и притих. Я тоже, как всегда в присутствии этой женщины, почувствовал некоторое замешательство.

Мы оба стояли, переминаясь с ноги на ногу, словно школьники, застигнутые директором за курением на углу крикетного поля.

– А, вот и ты, дорогая! – воскликнул Бринкмайер. – Мы тут беседуем с Джозефом…

– Вот как? – подняла брови мисс Бринкмайер. Подразумевалось, очевидно, что о вкусах не спорят. На меня она взглянула с явным неодобрением. Похоже, та рогатая жаба все еще ворочалась у нее в груди, и она пока не видела никаких оснований отказываться от устоявшегося мнения, что я представляю собой исчадие ада.

– Э-э… насчет статуи, – пояснил он.

– А что с ней?

– Ничего, просто разговариваем. Так сказать, обмениваемся соображениями.

– Я надеюсь, – прищурилась она, – он знает, что должен делать. С него станет испортить все торжество.

Я вздрогнул от неожиданности.

– О боже, неужели и мне придется участвовать?

На самом деле, на отсутствие опыта я не жалуюсь. Еще в бытность мою лордом Хавершотом люди так и норовили взвалить на меня свои проблемы. Но малыш Кули… Не думаю, чтобы нашелся ребенок, чья жизнь была бы полнее. Ни минуты покоя. Только покончишь с одним, так тут же другое.

Мисс Бринкмайер гневно воздела руки к небу. Щеки ее лихорадочно вспыхнули.

– Ради всего святого… только не говори мне, что ты все забыл, и это после того, как с тобой повторили каждый жест и каждое слово!

Я поспешил исправить ситуацию.

– Нет, конечно! Я помню, просто… вы же знаете, как бывает. Столько всего в голове, мало ли, вдруг вылетело что-нибудь… Может, стоит повторить самое главное, так сказать, для полной уверенности?

Бринкмайерша судорожно сглотнула, стараясь прийти в себя. Нервная особа, подумал я.

– Церемония начнется ровно шесть, – отчеканила она.

– Да, я знаю.

– Пока будут произносить речи…

– Я тоже?

– Нет! Только попробуй! – погрозила она пальцем. – Итак, пока произносят речи, ты будешь стоять сзади.

– Это я могу, – кивнул я, – нет проблем.

– После речей мистер Хейз снимет покрывало со статуи. В этот момент ты выбегаешь с букетом, вручаешь его мистеру Бринкмайеру…

Я нахмурился.

– Вы сказали, с букетом?

– Да, я сказала, с букетом.

– Черт!

– Боже мой, что опять не так? Это же так просто!

Верно, проще некуда. Вот так пара ослов из нас получится! Еще и букет… Я видел по выражению лица Бринкмайера, что он солидарен со мной в этом вопросе. Фрак, гардения в петлице, гетры и в довершение всего златокудрый малыш, выбегающий к нему с букетом. Легко понять, отчего уважающего себя солидного мужчину вдруг тянет вернуться в бизнес плаща и костюма.

Я бросил сочувственный взгляд на своего товарища по несчастью, который он, похоже, оценил. Мисс Бринкмайер продолжала:

– Протягиваешь букет и говоришь: «Вот вам цветоськи, мифтел Бьинкмайел!»

Ну ладно, это еще ничего. Текст, конечно, не блещет, но могло быть значительно хуже. Хорошо хоть, только одна фраза, да и та короткая. Такую роль я уж точно не провалю, хоть и не привык выступать на публике.

Я кивнул с умным видом.

– Понял, справлюсь. «Вот вам цветочки, мистер Бринкмайер».

Тут Бринкмайерша снова принялась за гимнастические упражнения, выражавшие, видимо, крайнюю степень отчаяния. Так себя обычно ведут люди, у которых кончилось терпение.

– Господи боже мой! Да что ж такое творится! Ты что, в самом деле такой тупой или нарочно меня злишь? Я же тысячу раз повторяла: Не «цветочки», а «цветоськи»! Не «мистер Бринкмайер», а «мифтел Бьинкмайел»! Неужели так трудно запомнить? Мы столько сидели над этой фразой… над ней трудились самые высокооплачиваемые авторы компании… а ты собираешься взять и пустить все коту под хвост! Ты говоришь: «Вот вам цветоськи, мифтел Бьинкмайел»! И запомни: ни слова больше, никакой отсебятины, никаких дурацких шуточек!

– Ясно.

– Например, про мои гетры, – вставил Бринкмайер.

– Само собой.

– И не вздумай хихикать! Улыбаться можешь, но только не хихикать.

– Понял.

– Потом придержи немного…

– Букет?

– Да нет, сцену.

– Какую сцену? – не понял я.

Она снова взвилась, при этом отклонившись от темы:

– В ухо хочешь?

– Нет.

– Тогда нечего придуриваться! Вручаешь букет, говоришь текст, потом держишь кадр.

– То есть, стоишь на месте, – пояснил Бринкмайер.

– Вот именно! – рявкнула она. – Стоишь и ждешь поцелуя.

Я содрогнулся всем телом.

– Поцелуя?

– Я тебя поцелую, – произнес он странным сдавленным голосом, будто говорил из могилы. Глаза смотрели из-под очков затравленно и обреченно.

Меня все еще била дрожь.

– Вы меня поцелуете?

– Ну конечно, поцелует! – взвизгнула Бринкмайерша. – Сколько раз можно повторять? Ты человеческий язык понимаешь? Он – тебя – поцелует! Получится очень милая и трогательная сцена…

Я мучительно подбирал слова, чтобы выразить всю степень трогательности предполагаемой сцены, но тут в дверях появился лакей – тот самый, что приносил вчера ужин.

– Извините да возможно, – сказал он.

– Ну, что там еще?

– Парень за дверь, – объяснил он уже более внятно. Мисс Бринкмайер кивнула.

– Должно быть, новый учитель риторики, – сказала она, направляясь к дому. – Мне кажется, Теодор, вам следует еще раз все отрепетировать – такой болван способен перепутать что угодно. Вместо букета можете взять чашку.

– А можно не целоваться? – с мольбой в голосе спросил Бринкмайер. – Просто так, обозначить?

– Разумеется. Кому хочется лишний раз целовать этого маленького монстра!

С фырканьем произнеся последнее оскорбление, она вышла, оставив нас вдвоем. Я подождал, пока ее фигура скроется из виду, и обратил на хозяина дома стальной взгляд.

– Бринкмайер, – спросил я тихо, но твердо, – это ваша идея?

Он замотал головой, решительно отметая обвинение.

– Нет, разрази меня гром! Да будь моя воля, я бы к тебе и близко не подошел.

Я кивнул.

– То же самое. Я бы к вам тоже близко не подошел.

Мы обменялись взглядами, полными уважения, ощущая истинное родство душ.

– Может, просто пожать друг другу руки? – предложил я. – Или похлопайте меня по спине.

– Нет, – помрачнел он. – Я должен тебя поцеловать. Так она сказала. Ничего, сегодня все закончится. Придется потерпеть. Эх, и зачем я не остался с плащами и костюмами…

Однако меня по-прежнему переполняла решимость. Преступника следовало найти.

– Если это не ваша идея, то чья? Бринкмайер снова нахмурился.

– Твоего пресс-секретаря, – ответил он. – Все придумал Буч. Сказал, что это будет отличная реклама, черт бы его побрал. А Беула тут же ухватилась обеими руками. Проклятье! Я даже рад, что он получил по морде. Говорят, загадочная история, а для меня загадка, почему никто не догадался сделать это раньше!

Я вздрогнул. Его слова пробудили какое-то смутное воспоминание.

– По морде? Ему кто-то дал по морде?

– Ну да… Ты что, новости не читал?

– Не до конца.

– Вот, гляди! – воскликнул Бринкмайер, хватая газету и поспешно пролистывая ее. Его лицо мигом оживилось, глаза заблестели. – Вот, читай здесь!

Посреди страницы выделялся крупный заголовок:

СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В МАЛИБУ

ТАИНСТВЕННЫЙ ДЕМОН ИЗБИЛ ДВОИХ

Далее шел репортаж:

«В ближайшем будущем Любви нет смысла осыпать розами Козмо Буча, известного рекламного агента, как, впрочем, и именитого продюсера Дикрана Марсупиала, поскольку ни один из упомянутых джентльменов не будет в состоянии оценить их аромат. В настоящее время оба они сидят дома, лелея распухшие носы, явившиеся результатом встречи с таинственным демоном.

Как в свое время заметил Фауст, бывают моменты, когда человек сам нуждается в содействии потусторонних сил, однако ни Козмо Буч, именитый рекламный агент, ни Дикран Марсупиал, известный продюсер, не испытывали подобной потребности, когда упомянутый демон посетил небольшой уютный коттедж на берегу пустынных волн Малибу. Джентльмены играли игрой в шашки и вовсе не нуждались в компании.

Свидетель

Подоплека произошедших событий, к сожалению, пока скрыта завесой тумана. На вопрос, заданный по телефону вчера поздно вечером, Козмо лишь что-то неразборчиво бормотал. От Дикрана также не удалось ничего добиться. Наш корреспондент оказался не в силах вникнуть в их странную бессвязную речь. К счастью, однако, ему удалось найти человека, который смог по всей форме – впрочем, чтобы говорить о форме, ему следовало бы отказаться от сладкого – доложить о том, что произошло, поскольку наблюдал все своими собственными глазами. Это Дж. Дж. Фрэмптон, хорошо известный широкой публике член Клуба писателей Голливуда.

Дж. Дж. сбит с ног

Наш общий любимец Дж. Дж., как все знают, заведует рекламным отделом «Чудесного экрана», элитного журнала, посвященного миру кино, и в тот момент по обыкновению проносился вихрем по побережью в поисках подписчиков и коммерческих клиентов, таким образом оказавшись в Малибу. Он как раз собирался навестить мистера Буча по поводу публикации в специальном выпуске и направлялся к дому, когда его внезапно кто-то грубо отпихнул и сбил с ног.

Перемахнул ограду

Дж. Дж. за свою жизнь повидал не так уж много демонов, и этот, по его словам, был ему совершенно не знаком. Могучего сложения, чертами лица напоминающее гориллу, существо было одето в неброский серый костюм и замшевые туфли, что характерно для демонов из высшего общества. Незваный гость с поразительной легкостью перемахнул ограду, отделяющую участок мистера Буча от пляжа, и стремительно проследовал в направлении крыльца.

В единый миг

Все произошло, по выражению Дж. Дж., не лишенного поэтического дара, «в единый миг». Демон метнулся к крыльцу и немедленно развеял предположение, если таковое и возникло у шахматистов, что он всего лишь надоедливый зевака, привыкший подсказывать ходы, заехав Козмо Бучу кулаком прямо в нос. Пока тот формулировал свой иск в Верховный суд с требованием признать данный акт неконституционным, громила успел проделать то же самое и с мистером Марсупиалом. Затем он поспешно скрылся через ворота.

Умалишенный?

Как уже было сказано, произошедшее по-прежнему окружено тайной. Пока нашему корреспонденту удалось добиться от жертв лишь следующего комментария: «Он дал нам по морде». Продолжить интервью они оказались не в силах. Никто из них раньше не встречался с нападавшим и, как мы предполагаем, встречаться не собирается. Ближайшие их планы связаны лишь с желанием уменьшить распухание лица. Широкие круги общественности горячо обсуждают еще один аспект проблемы: почему, имея полную возможность атаковать любого из присутствовавших, демон оставил в покое Дж. Дж. Фрэмптона? Данный факт вызывает понятное беспокойство. Неужели в окрестностях появился психически ненормальный преступник?

Редакция намерена пристально следить за дальнейшим развитием событий».

Мистер Бринкмайер, читавший заметку через мое плечо, раздраженно заметил:

– Не понимаю, с чего им вздумалось называть его демоном? С какой стати? Нормальный парень, мне кажется. Пришел и выдал им по первое число! Мне бы хотелось с ним встретиться.