Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

– Мне тоже, – согласился я, причем совершенно искренне. Встретиться и поговорить как можно скорее. Легко понять, что репортаж в газете вызвал у меня смешанные чувства. Хотя сам факт, что человек, из-за которого меня будет целовать президент компании «Бринкмайер-Магнифико», получил по морде, никак нельзя было назвать огорчительным, я не мог не видеть и другую сторону медали.

Даже переселившись в другое тело, вы не можете полностью освободиться от чувства ответственности за свою прежнюю оболочку, которой распоряжается посторонний человек, способный уронить ее репутацию и понизить социальный статус. Если подобные выходки будут продолжаться, то в самом скором времени родовой герб Хавершотов окажется навеки запятнанным – а как может быть иначе, если главу семьи с позором водворят в узилище без права внесения залога!

Срочно найти его и поговорить по-отечески, урезонить, призвать к благоразумию и сдержанности. Я старше и опытнее, и это мой долг.

Едва я успел принять сие мудрое решение, в дверях вновь появился давешний лакей и объявил:

– Телефон возможно скорее всего.

– Кого, меня? – спросил Бринкмайер.

– Нет, спасибо, пожалуйста. Молодой юнош. Я подпрыгнул от радости.

– Ага! Я как раз ждал звонка. Ведите меня к аппарату.

13

Телефон находился в холле в специальной кабинке. Войдя, я старательно прикрыл дверь, чтобы никто не слышал, и хищно сорвал трубку, горя охотничьим азартом:

– Алло! Алло!

По первым же словам стало ясно, что мальчишка находится на верху блаженства. Его голос возбужденно звенел.

– Алло, это ты?

– Да.

– Говорит сто пятидесятый герцог Хавершот!

– Не герцог, а граф, – поправил я. – Третий граф, идиот!

– Ну ладно, как там дела? Позавтракал уже?

– Да.

– Как чернослив?

– К черту чернослив! – прорычал я. Он противно захихикал.

– Привыкай, дружок. Хочешь угадать, что мне подали на завтрак?

– Не имею ни малейшего желания.

– Завтрак был на славу, можешь мне поверить. Слушай, ты газеты видел?

– Да.

– Про Ужас Малибу читал?

– Да.

– Реклама что надо. А ты что, боксом занимался?

– Да.

– Я так и подумал. Реакция – закачаешься.

– Правда?

– Да, сэр, и удар будь здоров. Вот удружил так удружил. Я их уделал, как бог черепаху. Ты бы видел… Бам! Бам! Так и повалились! Чуть не умер со смеху.

Я решил, что настал момент осадить младенца. Слишком уж он распелся, явно пребывая в убеждении, что в его жизни наступил самый счастливый и безоблачный день. Постаравшись, чтобы мои слова звучали как можно суровее, я заговорил:

– Ну-ну, посмейся, посмейся. В хорошенькую же историю ты вляпался!

– Чего?

– Что значит, чего?

– То есть, почему?

– Тебе хоть понятно, что ты в розыске?

– Ну и что? – хмыкнул он.

– Посмотрим, что ты запоешь, когда тебя возьмут за шиворот и бросят в каталажку за хулиганство!

Он расхохотался. Похоже, мои слова его лишь еще больше развеселили.

– Да ну, ерунда!

– Ты так думаешь?

– Конечно. Те двое придурков никогда меня раньше не видели. Ты же с ними не знаком, верно?

– Нет, не знаком.

– Ну вот.

– А если случайно встретишь их?

– Не узнают, не бойся.

– Еще как узнают!

– Ни за что. Тем более, без усов.

Из моей груди вырвался отчаянный крик.

– Только не усы!

Я так любил этот аккуратный пучок волос, холил его и лелеял, не расставался с ним в горе и в радости, растил и пестовал с неослабным упорством – с тех пор, когда он был всего лишь пушком на верхней губе, до нынешнего мужественного и зрелого состояния. И вот теперь…

Мой собеседник, очевидно, не был вовсе лишен здоровых человеческих инстинктов. В его голосе прозвучало искреннее раскаяние:

– Ничего не поделаешь, старина, придется.

– Я столько лет их растил!

– Все понимаю, но… Жаль, конечно. Слушай, знаешь, что? Я тебе разрешаю за это отстричь мои кудряшки!

– Ладно, спасибо, – вздохнул я.

– Не стоит благодарности.

Заключив, таким образом, джентльменское соглашение, он мигом оставил неприятную тему и перешел к более важным вопросам.

– Теперь вот что. Насчет той статуи…

Эти слова вернули меня к мыслям о моем печальном будущем.

– Да, черт побери! – с упреком воскликнул я. – Так оказывается, мне придется целоваться с Бринкмайером?

В трубке послышалось сдавленное хихиканье.

– Так тебя только это беспокоит?

– А как же! – Меня внезапно пронизал ледяной холод. – Ты хочешь сказать, есть что-то другое?

Он снова хихикнул. Довольно зловеще.

– Еще бы! Ты и половины не знаешь. Будь дело только в поцелуях, ты мог бы вопить от радости. Главное – статуя.

– Статуя?

– Да, сэр. Вся опасность в ней.

– В ней?

– Именно.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я произнес это несколько иронически. Что за бред! Ну, статуя и статуя, какая, черт возьми, опасность может от нее исходить?

– Тебе нужно что-то делать, – продолжал он.

– Делать?

– Да, и срочно. Не теряя ни минуты. Во-первых, как-то пробраться на студию… Нет, прямо сейчас не получится, потому что у тебя урок риторики… Выходит, утро отпадает. Но днем, как только освободишься, первым делом…

– Да о чем ты толкуешь, черт побери?

– Я просто подумал… Нет, днем тоже не выйдет, сегодня Мичиганские Матери. Да-а… похоже, дело труба. Не повезло.

В моей душе зашевелилось смутное подозрение. Видимо, я уже привык со всех сторон ожидать неприятностей.

– Послушай, – начал я, – насчет этих Матерей… Ты сказал, я должен их принять. Мне что-нибудь нужно будет делать?

– Тебе – ничего. Они тебя просто поцелуют.

– Что? – дернулся я.

– Только и всего. Хотя, конечно, это отнимет время. Я потому и говорю, не успеешь ты статуе…

Опять дурацкая болтовня про статую! Сколько можно!

– Они меня поцелуют?

– Ну да, – хмыкнул он. – Встанут в очередь и будут целовать.

– А их много? – дрожащим голосом осведомился я.

– Да не очень, это всего лишь местное отделение. Думаю, сотен пять.

– Пять сотен!

– Максимум шесть. Но все равно это займет время. Так что со статуей…

– Ты хочешь сказать, что меня будет целовать Бринкмайер и шестьсот Мичиганских Матерей в придачу?

– Чертовски обидно, потому что за каких-нибудь пару минут можно было бы… Тряпка, капля карболки и… Короче, ты, главное, от всего отказывайся. В конце концов, откуда им знать, что это ты? Стой на своем, и все тут! Сработает, вот увидишь…

Первое потрясение прошло, и до меня начало понемногу доходить, что он хочет сказать.

– О чем ты?

– Я же говорю. У тебя нет времени все отмыть, так что единственный выход – не сознаваться.

– Отмывать?

– Ты что, не понял? Они все равно ничего не докажут…

– Что не докажут?

– Подозревать, конечно, будут, – не слушая, продолжал он, – но ты…

– Что подозревать?

– Это мог сделать кто угодно, так что стой на своем. Так и скажи: «Почему я? Это мог быть кто угодно». Пусть попробуют доказать!

– Что доказать, черт побери? – взбеленился я.

– Я же говорю, насчет статуи…

– Да объясни же толком!

– Позавчера, – перешел, наконец, к голым фактам мерзкий ребенок, – я намазал ей нос красной краской.

В тесной телефонной будке не так просто пошатнуться, но я сделал максимум того, что позволяли условия.

– Ты нарисовал ей красный нос?

– Да, сэр.

– Зачем, черт побери?

– Мне показалось, что будет забавно.

– Боже мой…

– Ну… ты сам понимаешь, когда перед тобой статуя, а рядом на полке стоят банки с краской, очень трудно удержаться.

Я вынужден был признать, что в его рассуждениях есть резон, однако, если отвлечься от чистой психологии, это нисколько не улучшало моего положения. Новость потрясла меня до глубины души.

– Боже мой, – повторил я, – что начнется, когда они увидят!

– Ага.

– Это же будет светопреставление!

– Шум точно поднимут, – согласился он. – Да, сэр, мало не покажется. Так и забегают. Крику будет… ое-ей. Но ты только не сознавайся, стой на своем, и они отстанут.

– Хрена лысого они отстанут! Не валяй дурака! Никто и слушать не станет. Я здесь пробыл уже достаточно времени и немало наслышан о твоих фокусах. На твоей репутации клеймо негде ставить. Мисс Бринкмайер мигом поймет, что к чему. Встань я хоть на голову, все равно не поверит.

– Тогда я даже не знаю… – вздохнул он.

– Не знаешь, вот как?

– Нет, сэр. Раз уж не успеть туда с тряпкой и карболкой, ничего не поделаешь.

Просто возмутительное равнодушие!

– Как это, ничего не поделаешь? Надо…

– Что?

Я замолк, лихорадочно ища способы спасения. Потом вдруг меня осенило.

– Да я просто сбегу!

– Что, совсем?

– Да!

– И куда же?

В моем мозгу постепенно вырисовывалась четкая схема.

– Слушай внимательно! Тебе скоро придется вернуться в Англию…

– Зачем это? – удивился он.

– Как, зачем? Ты же там живешь.

– Ах, да… Я как-то не подумал.

– Нужно присматривать за поместьем…

– Чего? У меня есть поместье?

– Ну да, как же без него. И потом, положение в обществе обязывает, не говоря уже об арендаторах и всем прочем. Тебе так или иначе придется вернуться.

– Я не могу!

– Что?

– Да не могу, и все тут! – завопил он. – Что я понимаю в поместьях? Да еще эти арендаторы – они же меня на смех подымут! Только Англии еще какой-то не хватало…

– Ты поедешь, – твердо сказал я. – Все получится, вот увидишь, потому что я буду рядом и смогу тебе советовать. Сбегу отсюда, проберусь на корабль, и мы поедем вместе. Что-нибудь придумаем, например, усыновишь меня – старый Плимсолл знает, как это делается, – я поселюсь в Бидлфорде, поступлю, как положено, в Итон, потом в Кембридж, буду управлять с тобой поместьем, а потом стану тебе опорой на склоне лет. Тебе останется лишь жить в свое удовольствие и лелеять свои старые кости.

– Такой план, значит…

– А что, разве плохой?

– Понятно.

– Но сначала, чтобы улизнуть отсюда, мне, само собой, понадобится некоторая сумма. Прямо сейчас пошли мне несколько сот долларов – с посыльным, в запечатанном конверте без надписи, чтобы хватило на дорогу до… Алло! Алло! Ты слушаешь?

Он не слушал. Мерзавец повесил трубку. Я вышел из телефонной будки, не помня себя от ярости и разочарования. Да, именно так, не помня себя. Все было кончено. Поступки человека говорят больше, чем слова, а судя по последнему поступку гнусного младенца – по его реакции на первое же упоминание о расходах, – он решительно и бесповоротно отказывался от всякого участия в совместном предприятии, не желая делиться ни единым пенсом.

Тем не менее деньги нужны были мне, как воздух. Грозовые тучи уже собрались на горизонте, и удар молнии не заставит себя ждать. Не нужно обладать слишком острым умом, чтобы, узнав о статуе, мигом сообразить, что единственный путь в такой ситуации – немедленное бегство.

Остаться здесь означало бы не только попасть под лавину унизительных поцелуев от Бринкмайера и ужасных Мичиганских Матерей – это я еще, стиснув зубы и собрав в кулак все душевные силы, мог бы вытерпеть, – но и навлечь на себя позор и общественное порицание на фоне красноносой статуи. Более того, за публичным позором несомненно последует приватное выяснение отношений с мисс Бринкмайер – женщиной, которая до сих пор удерживалась от того, чтобы надрать мне уши, лишь ценой невероятного усилия воли. Теперь же, будь ее сила воли даже воистину титанической, перспектива быть жестоко отшлепанным одежной щеткой выглядит для меня более чем вероятной.

Итак, необходимость достать деньги, и как можно скорее, встала передо мной со всей очевидностью. Однако столь же очевидным было полное отсутствие каких-либо финансовых источников.

Впрочем, остается еще Эгги. Нет никакого сомнения, что, будучи должным образом проинформирован о состоянии моих дел и о том, что лишь временная ссуда с его стороны способна послужить барьером, отделяющим возлюбленного кузена от одежной щетки, он пойдет мне навстречу. Но как установить контакт? Я не имел ни малейшего понятия, где живет Эгги, а бродить с вечеринки на вечеринку в слепой надежде его встретить, не имел ни времени, ни возможности.

Тем не менее деньги нужны срочно. Еще несколько часов, и будет поздно.

Ситуация представлялась безнадежной. Вывод малоприятный, однако приходилось с ним смириться. Лунка далеко, лимит ударов исчерпан, оставалось лишь ждать и надеяться, что телефонный справочник или толстое полотенце, подложенные в мои короткие штанишки, помогут хоть немного смягчить неизбежное.

Погруженный в печальные размышления, я оказался возле двери в гостиную. Двери как таковой, собственно, не было, только проем, скрытый занавеской. Проходя мимо, я внезапно услышал голос.

– Ну, да, – произнес он. – Само собой.

Потрясенный, я замер на месте. Голос принадлежал Эгги.

14

Сначала я решил, что мне почудилось. Уж слишком вовремя он появился – как чертик из коробки, в тот самый момент, когда нужен больше всего. Будь я Аладдином с лампой в руках, и то бы так не удивился, когда из нее вдруг повалил дым.

Я на цыпочках подкрался к занавеске и осторожно заглянул внутрь.

Эгги, на этот раз никакого сомнения. Он сидел на краешке стула и посасывал набалдашник трости. Напротив сидела мисс Бринкмайер, спиной ко мне, но лицо Эгги я видел достаточно ясно. Как всегда в это время суток, оно отдавало зеленью, что, впрочем, не сильно его портило. Эгги принадлежал к числу тех, чьим выразительным аристократическим чертам зеленый цвет только идет.

– Рада, что вы согласны со мной, – говорила мисс Бринкмайер с необычным для нее дружелюбием, словно нашла, наконец, родственную душу. – Преподаватель риторики должен разбираться в таких вещах…

Загадка разъяснилась. Сложив два и два, я легко понял, в чем дело. Энн говорила, что нашла для Эгги работу, младенец Кули упомянул о сегодняшнем уроке риторики, а утром, когда пришел лакей с докладом, Бринкмайерша тоже сказала что-то в этом роде.

Так что все просто, и я нисколько не удивился, обнаружив Эгги в подобном качестве. С тех пор, как в фильмах появился звук, в Голливуде шагу не ступишь, если не потратишься на уроки правильного английского. Предприимчивые британцы здесь так и кишат, и. не найдя другой работы, как правило, дают уроки дикции и риторики. Дипломы и рекомендации никого не интересуют, вполне достаточно быть англичанином. Я слышал даже об одном с заячьей губой, который тем не менее неплохо зарабатывал.

– В звуковых картинах, – продолжала Бринкмайерша, – правильное произношение – это все. Не помогут ни внешние данные, ни актерское мастерство, ни личное обаяние, если ваш голос отпугивает зрителей.

– Верно.

– Как, например, у этого ребенка. Вам случалось смотреть фильмы с его участием?

– Пока нет, – замялся Эгги. – Знаете, то одно, то другое…

– Вот видите! Вы ведь приехали из Англии…

– Да, конечно.

– Из Лондона?

– Да.

– И до сих пор, надо полагать, жили там.

– Более-менее.

– А фильмов с Джо Кули ни разу не видели. Вот что я имею в виду. Мистер Бринкмайер твердит, что голос у этого постреленка нормальный, мол, смотри, сколько он собрал в Канзас-Сити или там где-нибудь еще, и все такое прочее, а я отвечаю, что Америка – еще не весь мир.

– Вы совершенно правы.

– Нельзя сбрасывать со счетов Великобританию и колонии. В Лондоне у нас полный провал, говорю я мистеру Бринкмайеру, и вот теперь вы, англичанин, подтверждаете мои слова. Вы его даже не видели.

– Нет.

– Думаю, и никто у вас там не видел, судя по сборам. А почему? Потому что у него такой жуткий среднезападный акцент, пушкой не прошибешь!

– М-да…

– Я давно уже втолковываю мистеру Бринкмайеру, что, если речь мальчика хоть немного не отшлифовать, сборы начнут падать.

– Да, безусловно.

– Разумеется, речь вовсе не идет о постановке идеального оксфордского произношения. Существует ведь нечто среднее, как говорят образованные люди повсюду, к примеру Роберт Колман и другие.

– Угу, – снова кивнул Эгги.

– Вот этому я и хочу, чтобы вы его научили.

– Ясно.

– Впрочем, я не знакома с вашими методами, – продолжала она. – Мисс Баннистер сказала, что вы самый известный преподаватель в Лондоне и готовили даже дикторов для Би-Би-Си…

Эгги вздрогнул, едва не подавившись тростью.

– Э-э… Энн сказала? – промямлил он.

– Да. Она упомянула также, что у вас лучше всех получается сглаживать ланкаширский акцент. Вот я и подумала, что влияние Огайо также окажется вам по зубам.

– Само собой, – надул он щеки. – Посмотрим, что можно сделать… Э-э… как поживает мисс Баннистер?

Последнее его замечание, в отличие от других, было встречено отнюдь не благосклонно. Мисс Бринкмайер холодно выпрямилась, поджав губы. Не знаю, что она имела против Энн, но явно ее недолюбливала.

– Я еще не видела сегодня мисс Баннистер… – процедила она.

– Вот как?

– …а когда увижу, у меня будет, что ей сказать.

– Э-э… что-нибудь случилось? – заволновался Эгги.

– Я предпочла бы не обсуждать эту тему.

– Да, конечно, – смутился он.

Последовало молчание. Возникшая неприятная нота временно прервала нить беседы. Мисс Бринкмайер сидела насупившись и скрестив руки на груди, Эгги задумчиво сосал трость.

– Так вот, – снова начала она, – как я уже сказала, мне незнакома ваша методика. Не имею ни малейшего понятия, с какого конца специалисты обычно берутся за подобные проблемы…

Эгги воспрял духом.

– Могу объяснить, – перебил он. – Методов сколько угодно. Существуют самые разные школы. У одних, знаете ли, одна система, у других – другая… Лично я, например, предпочитаю начать с хорошей порции виски с содовой…

– Что?

– …или даже с двух порций. Это отлично освежает мозг и настраивает на процесс обучения. Так что, если у вас найдется шотландское виски…

– Не найдется.

– Тогда хотя бы ржаное, – нашелся Эгги.

Мисс Бринкмайер грозно нахмурилась.

– Мы не держим в доме спиртных напитков.

– Что, никаких? – изумился он.

– Никаких.

– О!

Что еще мог сказать человек, самые заветные мечты которого были так грубо и непоправимо разбиты?

– Мы с мистером Бринкмайером регулярно посещаем Храм Нового Рассвета.

– О? – повторил Эгги.

Он яростно припал к набалдашнику трости, будто пытаясь высосать из него хоть каплю укрепляющей влаги.

– Да, – величественно кивнула мисс Бринкмайер. – Мне стоило немалых трудов убедить брата примкнуть к числу последователей, но в конце концов он уступил и теперь во всем следует советам сестры Стотт.

Эгги вынул трость изо рта, выпрямился, прочистил горло и произнес чистым звучным голосом:

– Следует советам сестры Стотт!

– Да, именно так, – подтвердила Бринкмайерша.

– Вы слышите? – гордо спросил он. – Я могу это сказать.

– Не понимаю.

– Совсем неплохо, правда?

– Что неплохо?

– То, как я говорю. – До Эгги, наконец, дошло, что здесь требуются некоторые объяснения. – Мне просто вспомнился вчерашний разговор. Пришла девица и принялась нести совершеннейший вздор. Я ей сказал без единой запинки и про поросят, и про Берджесс-стрит, и все такое прочее, а она пыталась меня убедить, что это ровным счетом ничего не значит. Представляете? Сначала я немного испугался, но теперь вижу, чего стоят все ее фальшивые аргументы. Просто абсурдно подозревать, что с человеком не все в порядке, когда он может запросто сказать «на Берджесс-стрит стоял Освальд», а тем более такую заковыристую фразу, как «Следует советам стестры Стотт»… то есть, сестры Стротт… э-э… – Он сделал паузу, собираясь с силами. – Что может быть проще… Он стледует… э-э…

Эгги снова замолк с озабоченной гримасой на лице. Попытавшись снова начать фразу, он вдруг запнулся, выпустив изо рта воздух с каким-то свистящим звуком, и словно окаменел. Трость, вывалившись из ослабевших пальцев, с грохотом покатилась по полу. Он сидел неподвижно, делая судорожные глотательные движения и тупо уставившись на дверь. Туда, где из-за занавески выглядывал я.

Мисс Бринкмайер сидела ко мне спиной, но полагаю, что вид у нее был озадаченный. Во всяком случае, голос ее прозвучал несколько встревоженно:

– Что с вами, мистер Маннеринг?

Зелень на лице Эгги сменилась аристократической белизной. Я немного раздвинул занавески и ободряюще улыбнулся. Мне хотелось, чтобы он немного расслабился.

– Нет, – сказал он. – Нет, ничего.

– Вы плохо себя чувствуете? – настаивала Бринкмайерша.

Он снова сглотнул раз-другой.

– Нет, все хорошо, спасибо, – пробормотал он, мучительным усилием отводя от меня взгляд. – Если бы он только не ухмылялся…

– Как вы сказали?

– Зачем он ухмыляется?

– Кто?

– Нет-нет, никто, – вздохнул Эгги. – Все нормально. Но в этом есть что-то такое… жуткое… Розовые кролики – совсем другое дело.

Мисс Бринкмайер, кажется, начала понимать, что столкнулась с чем-то серьезным.

– Может быть, стакан воды? – предложила она.

– Что? Нет, спасибо.

Наступила тишина. Эгги снова вздохнул.

– Расскажите мне еще о Храме, – попросил он. – Пожалуйста. Меня он очень интересует. Та девушка так хорошо говорила о нем… Это ведь оздоровительное учреждение, я правильно понимаю? Если, допустим, человек – неважно, кто – чувствует, что несколько… э-э… увлекся, они помогут ему, да?

– Именно этим они и занимаются, – подтвердила мисс Бринкмайер.

– Даже если он слишком далеко зашел?

– Для сестры Стотт ничто не слишком. Даже самая жалкая развалина заслуживает спасения.

– Думаю, мне стоит пойти туда, – кивнул Эгги. – Конечно, я уже почти трезвенник, но проблемы с чертями еще случаются. Ничего серьезного, но немного раздражает. Где он, этот Храм?

– В Калвер-Сити.

– Там, наверное, нужны рекомендации и все такое?

– Нет, просто приходите, и все. В Храме всем рады.

– Очень хорошо.

– Однако у нас сейчас нет времени это обсуждать, – поджала губы Бринкмайерша.

– Да-да, конечно.

– Я должна вас предупредить насчет мальчика. С ним нужна твердость.

– Вот как?

– Не позволяйте ему никаких вольностей. Если он почувствует слабину, могут быть неприятности.

– О! Крепкий орешек?

– Крепче не бывает. Не ребенок, а бешеный скунс в человеческом образе.

Такого уже никак нельзя было вытерпеть. Одно дело конструктивная критика, и совсем другое – грубые оскорбления. Я шагнул вперед.

– Что вы сказали? Бринкмайерша обернулась.

– А, вот и он!

– Боже мой! – воскликнул Эгги. – Вы тоже его видите?

– Простите?

– Вы видите этого чертенка? – показал он на меня. Она мрачно кивнула.

– Так и есть. Чертенок Джо Кули собственной персоной.

– Это он?

– А кто же еще?

– Пф! – Эгги, отдуваясь, откинулся на спинку стула и принялся утирать мокрое от пота лицо.

Мисс Бринкмайер бросила на меня неприязненный взгляд.

– У тебя кудри все развились. Неужели трудно причесываться как следует? Познакомься, это мистер Маннеринг, он попробует справиться с твоим акцентом. Скажи: «Здравствуйте, мистер Маннеринг!»

В такой малости я был готов ей уступить.

– Здравствуйте, мистер Маннеринг!

– Привет! – выдавил Эгги. – Если только ты не призрак.

– Ну что ж, – объявила мисс Бринкмайер, поднимаясь со стула, – теперь вы сами слышали. Предоставляю его в ваше распоряжение, а мне нужно отдать распоряжения кухарке. Делайте что угодно, хоть топором рубите, но избавьте его от этого ужасного гнусавого выговора.

Она вышла, а Эгги еще несколько минут отдувался, утирая лицо. Наконец он спрятал носовой платок.

– Господи, какое облегчение! Ну и напугал ты меня, нечего сказать. Приглядывай получше за своим астральным телом или как там оно называется – на цепь его посади, что ли… Известно ли тебе, что не далее как вчера оно явилось ко мне и дунуло в левое ухо, чем не только напугало и расстроило меня, но и совсем сбило с толку, заставив принять в корне ошибочный взгляд на положение дел. Теперь, слава богу, все в порядке. Я вижу, что…

Мысли лихорадочно роились у меня в голове. Теперь, когда желанное чудо свершилось, и мы оказались наедине, надо придумать, как лучше подвести разговор к деликатной финансовой теме.

– …что все это лишь естественный психический феномен. Естественный психический феномен, – повторил Эгги, смакуя каждое слово. – Не буду утверждать, что я его понимаю… возможно, наши мозги просто не рассчитаны, чтобы это понимать… но думаю, такое бывает сплошь и рядом. И она еще пыталась меня уверить, что я конченый человек! Вот и верь после этого людям, мало ли что болтают! Они, конечно, хотят как лучше, но сами не знают, что говорят. Ты только представь себе, если бы все не разъяснилось, и я не понял, что это совершенно естественный психический феномен, я мог бы и в самом деле стать распроклятым трезвенником! Честное слово! Я уже почти решил, совсем настроился идти в этот чертов Храм Рассвета или как там его, и подписывать бумаги…

Я продолжал размышлять. Надо объяснить произошедшее как можно подробнее, четко и доходчиво. Не такая уж это и невыполнимая задача. Эгги хоть и сумасброд, но уж во всяком случае не скептик. Он верит всему, что пишут эксперты по скачкам в утренних газетах, так почему бы ему не поверить и в мою историю? Надо только правильно подготовить, так сказать, почву..

Эгги все занудствовал, теперь уже с ноткой раздражения:

– Ну и дура же эта девчонка! Ну хорошо, допустим, ее папаша и в самом деле видел розового кролика. Пускай даже тот попросил закурить, ну и что? Все ведь решают индивидуальные особенности: то, что заставляет одного видеть розовых кроликов, другому, который покрепче, будет совершенно нипочем. Тут и телосложение играет роль, и обмен веществ. У меня и то, и другое на уровне, так что мне беспокоиться…

Ладно, хватит об этом, – махнул он рукой, – а то так все утро можно проговорить. Пора заняться твоей дикцией… Ну что ж, паренек, я тебя слышал и думаю, старуха права на все сто: надо что-то предпринимать. Массаж, ампутация – что подойдет. Главная загвоздка, мне кажется, с четкостью звуков, а то ты их жуешь, как банджо с расстройством желудка. Стало быть, начнем. Повторяй за мной: «Здравствуй, рыжая корова, отчего глядишь сурово?». Итак…

Я принял решение. Не стану ходить вокруг да около, сразу выложу карты на стол. Потом можно будет объяснить все подробности, но начать следует с голых фактов, с того, что на юридической латыни старого Плимсолла называется res.

– Мне нужно вам кое-что сказать, – начал я.

– Вот-вот. Итак, «Здравствуй, рыжая корова…» Давай, повторяй за мной, не стесняйся! Ну-ка, вместе, раз, два: «Здравствуй… рыжая… корова…» Ну, что же ты? «Здравствуй…

Решительно отклонив попытку сбить меня с выбранной темы и заставить ублажать его сомнительными сентенциями, я продолжал:

– Эгги, послушай, я – твой кузен Реджи Хавершот!

Он сразу умолк, словно получил пулю в лоб. Моргнул несколько раз, потом спросил осевшим глухим голосом:

– Ты что-то сказал?

– Да. Я – твой кузен Реджи Хавершот, – повторил я с ободряющей улыбкой. – Просто моя душа вселилась в чужое тело.

На этот раз Эгги молчал долго, будто впитывая мои слова каплю за каплей. Потом, когда я уже решил, что смысл сказанного успешно дошел до его сознания, испустил продолжительный дрожащий стон и, безнадежно махнув рукой, поднял с пола шляпу и трость.

– Все, конец, – произнес он. – Сдаюсь. Если будут справляться, я в Храме Нового Рассвета. Письма пускай адресуют сестре Стотт.

Сгорбившись и уронив голову, он исчез за занавеской.

– Эй, постой! – отчаянно воскликнул я, бросаясь следом, но внезапно врезался во что-то твердое и массивное.

В глазах потемнело, однако причина этого обнаружилась очень скоро: моя голова уткнулась в человеческий живот. Отступив на шаг, я поднял взгляд. Передо мной возвышалась внушительная фигура дворецкого.

15

– Уфф! – выдохнул он, морщась и потирая ушибленное место. – Уфф..-

Находись я по-прежнему в своем джентльменском обличье, то наверняка остановился бы для слов утешения, поскольку удар был вне всякого сомнения, не из слабых. Лицо моего соотечественника налилось краской, а глаза еще больше выпучились и обильно слезились. Однако на этот раз я не располагал временем, чтобы обмениваться любезностями с дворецкими. Мне позарез нужно было догнать Эгги и продолжить объяснения.

С этой целью я метнулся к парадной двери, однако мой кузен уже успел скрыться из виду. Растворился в пространстве, не оставив следов.

В препаршивом настроении я поплелся назад в холл. Дворецкий стоял на прежнем месте, уже, впрочем, несколько придя в себя. Щеки его потеряли пунцовый оттенок, и жилет свой он мял не столь усердно. Прислонившись к стене, он глубоко дышал, помогая своему, без сомнения, здоровому организму окончательно справиться с потрясением.

Я мрачно покосился на него, не находя в себе сил простить столь несвоевременное вмешательство. Не стой он на дороге, я легко мог бы возобновить разговор с Эгги, снабдив свое заявление, как сказал бы Плимсолл, дополнительными доказательствами. А теперь все кончено. Эгги исчез безвозвратно, как утренняя роса под лучами палящего солнца. Черт бы побрал всяких дворецких, которые лезут, когда их не звали, – таков примерно был ход моих мыслей.

– Сэр, – внезапно подал он голос.

Я снова бросил на него грозный взгляд. Беседовать с этим человеком мне уж никак не хотелось, я собирался уединиться и предаться печальным размышлениям.

– Могу я поговорить с вами, сэр? – продолжал он. Я молча прошел мимо.

– У меня возникла одна мысль, сэр. Относительно того дела, которое мы обсуждали за завтраком…

Я не обернулся.

– Финансовый вопрос, сэр.

Ничто другое не смогло бы меня остановить. Но тут я остановился и даже обернулся.

– Вы хотите сказать, что нашли способ пополнить мои сбережения?

– Да, сэр. Мне кажется, я знаю, как решить вашу проблему.

Я удивленно поднял брови. Дворецкий не производил впечатления особенно умного человека, однако, если верить его словам, он преуспел там, где наверняка опустили бы руки даже выдающиеся мыслители.

– Вы знаете, вот как?

– Да, сэр.

– Надо полагать, по зрелом размышлении вы решили, что можете одолжить мне небольшую сумму?

– Нет, сэр.

– Что же тогда? – нахмурился я.

Он заговорщически оглянулся, сначала в одну сторону, потом в другую. Заглянул в гостиную. Бросил взгляд на лестницу.

– Мне это пришло в голову за чисткой столового серебра, сэр.

– Что пришло?

– Мысль, сэр. Я давно уже заметил, что мой мозг работает быстрее всего, когда я чищу серебро, сэр. Видимо, регулярные повторяющиеся движения способствуют мышлению. Его светлость часто замечали, что…

– К черту его светлость! Что за мысль?

Дворецкий снова принялся за свои шпионские игры. Потом прикрыл рот рукой и едва слышно прошептал:

– Зуб, сэр!

– Суп? Какой суп? – не понял я.

– Не суп, сэр. Зуб!

– Зуб?

– Да, сэр. Когда я чистил серебро, мне пришла мысль о зубе. Блеснула, как молния, сэр.

Я не уловил в его словах никакого смысла. Он вел себя, как дворецкий под мухой. Однако как дворецкий может быть под мухой в такой ранний час? На такое едва ли способен даже Эгги.

– Какой зуб?

– Ваш, сэр. – Его глаза лихорадочно заблестели. – Тот, который у вас, сэр!

Я продолжал доискиваться истины.

– У меня? Вчера у меня вырвали зуб…

– О нем я и говорю, сэр! Вам его дали?

– Дали? Наоборот, вырвали!

– Совершенно верно, сэр, только когда я был ребенком и ходил рвать зуб, врач обычно отдавал его мне потом, чтобы хранить вместе со всякими безделушками. Вот я и подумал…