Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Отворив дверь, он увидел исключительно длинного субъекта в смокинге. Это его удивило. К нему заходил только Том, лифтер, родившийся в Англии. Больше он здесь никого не знал. Но загадка разрешилась, когда гость спросил:

– Гейтс дома?

Говорил он так, словно Гейтс ему очень нужен. Не желая его огорчать, лорд все-таки признался:

– Он в Лондоне.

– Давно?

– Месяца четыре.

– Можно зайти?

– Да, пожалуйста.

В гостиной пришелец уселся и посмотрел поверх коленей, словно овца через очень острый забор.

– А вы из Англии?

– Да.

– Давно?

– Третьи сутки.

Пришелец поднял колени выше и закурил сигарету.

– Здесь плохо то, – сказал он, – что все меняется. Только отлучись – и на тебе! Просто вокзал какой-то. Айк – в Аризоне, Майк – на курорте, Спайк – в тюрьме, остальных вообще нет. Полгода как уехал – и пожалуйста. Ни-ко-го. Знал бы, сидел бы в Брукпорте.

– В Брукпорте?!

– Это такое местечко на Лонг-Айленде.

Билл не любил и не умел притворяться, но все же решил быть осторожным. Если путешествуешь почти инкогнито, это необходимо. Субъект может знать мисс Бойд. И вообще, легко запутаться.

– Думал я, думал, к кому пойти, – продолжал пришелец. – Адрес, и то еле вспомнишь, тем более – телефон. Чудом нашел это место. Вы с Гейтсом приятели?

– Да, виделись в Лондоне.

– Так… И он вам предоставил жилье. Кстати, как ваша фамилия?

– Чалмерс.

– Та-ак… Значит, и Гейтса нету.

– У вас к нему важное дело?

– Для меня – важное. Я пригласил в ресторан одну девицу, Дэзи Линард, а она возьми и приведи подругу. Говорит, истинная душка. Это ничего, но тогда нужен кто-то, ей в пару. Вы что сегодня делаете?

– Собирался лечь.

– Лечь! В одиннадцатом часу! Надо поужинать в конце концов. Идемте с нами, а?

Лорд Долиш не любил огорчать людей. Ему не хотелось переодеваться и куда-то идти, но гость глядел уж очень жалобно.

– Спасибо большое… – начал он.

– Не за что, не за что. Вы меня спасете.

Лорд окончательно решился. Он встал.

– Ну, молодец! – одобрил гость. – Идите одевайтесь. Да, как ваша фамилия?

– Чалмерс.

– А моя – Бойд.

– Бойд!

Гость принял восклицание как должное.

– Так я и думал, что вы обо мне слышали. Гейтс меня очень ценит. Я тут не последний человек.

«Вот она, судьба», – думал Билл, направляясь в спальню. Не захочешь, вздрогнешь. Письмо, отказ и вдруг этот братец. Вроде бы с ним подружиться легко. А потом подберемся к сестре… Да, это знак свыше.

В наши дни «пойти в ресторан» – просто иносказание. Обитатели Нью-Йорка совершают истинный обход. Свидание было назначено у Рейгельхеймера, на 42-й улице.

Натти и Билл пробыли там минут десять, когда явились Дэзи Линард с подругой. Та оказалась солидной. С миниатюрной Дэзи они были как большой корабль и лодочка на буксире. Такие девицы буквально плюхаются в зал, словно крупный камень – в воду. Все было у нее большим – и рот, и зубы, и глаза. Волосы мы определим как светлые, голос – как зычный, платье – как пунцовое. Бедный лорд сжался, словно перед ним разорвался большой снаряд.

Смутно расслышав, что его представляют мисс Линард, он немного отошел, будто после грозы попал под легкий дождик. Настораживало только то, что она очень пристально на него смотрела.

– Простите?.. – начал он.

– Я вас точно где-то видела.

– Да-а?

– Никак не вспомню, где.

– Если бы видела я, – вставила душка, – я бы не забыла.

– Вы из Англии? – продолжала мисс Линард.

– Да.

Душка заметила, что обожает англичан.

– Значит, мы там и встречались. В прошлом году я была на гастролях.

– Жаль, я вас не видел! – вскричал Натти.

– В Альгамбре, – продолжала подруга. – В Лондоне.

Душка обожала и Лондон.

– Вы знакомы с Делани?

Билл охотно сказал бы «нет», но Делани был одним из самых близких приятелей.

– Вот, он повел всех ужинать. В Ковент-гарден. Не помните?

– Кстати, об ужине, – вставил Натти, – где метрдотель? Пусть нас усадят.

Он обвел ресторан печальным взглядом.

– Как все изменилось! – проговорил он, словно Одиссей, вернувшийся на Итаку. – Новый метрдотель, другой ковер…

– Веселей! – подбодрила Дэзи. – Скажи спасибо, если нас вообще усадят. Тут теперь не пробьешься.

– Почему? – полюбопытствовал Натти.

– Из-за этой леди Полины. Она здесь танцует. А ты не знал?

– В жизни о ней не слышал, – мрачно ответил Натти. – Сразу видно, долго тут не был. А кто она такая?

– Вы там газеты получаете?

– Но не читаю. Целый год не читал, видеть их не могу. Так кто же эта леди Полина?

– Босоножка. В греческом стиле. Теперь все в этом стиле, кто не в русском. Говорят, настоящая графиня.

Душка сообщила, что обожает английскую знать, и они сели за столик.

* * *

Возвращаясь к этому вечеру и поверяя происшедшее, лорд решил, что он так и не оправился от первого шока. Откуда-то из лишних измерений он видел, как ест омара, пьет вино и вставляет слово-другое; но двигался по памяти.

Время шло. Становилось веселее, во всяком случае – спутникам. Ему казалось, что он перенесся в безответственную пору юности. Натти еще не оставила печаль; и кто ей не поддастся, когда месяцами таскаешь ведра, трешь полы и с переменным успехом уклоняешься от пчел? Сейчас он рассказывал анекдот и сам смеялся, не забывая подливать вина и швыряться корками в лакея. Многосторонность нелегка, и то, что Натти не срывался, свидетельствовало о его выучке.

Поскольку Дэзи Линард опустила ему за шиворот кусочек льда, можно было решить, что застенчивость ее исчезла. Душка стала еще больше, светлее, бойчее и обращалась только к Биллу.

Лорд Долиш к ней изменился, причем – внезапно. В начале он думал о ней плохо. Увидев ее, он сразу вспомнил строку из Теннисона: «И вот – моя напасть». Но согревшись едой, вином и сигарами, он испытал что-то вроде братской нежности.

Виновата ли она в том, что так массивна, а голос у нее такой зычный? Наверное, перешло по наследству. Может быть, ее отец был великаном в цирке, а мать – силачкой. На нее он взирал с тихим сочувствием, которое и преобразилось в братскую нежность. Оказалось, что он любит ее, и очень сильно. И то подумать, размер, сила, красота, да еше густой зычный голос. Ему было приятно, что она гладит ему руку. Он был рад, что она предложила именовать его «Билл».

Теперь все танцевали. Патриотам казалось, что никто не танцует лучше худосочных американцев. Этой способностью, конечно, они были обязаны национальному обычаю всенощного танца. В молодости местные люди ели много теста, но теперь стали танцевать во время еды. Лорд Долиш, как все британцы, глубоко уважал свой организм и поначалу решил не сдаваться. Но теперь он заколебался.

И впрямь, неудобно. Натти с мисс Линард то и дело уходят, а Душка в эту минуту глядит укоризненно. Воздействовал на него и вид танцующего Натти.

Билл колебался. Музыка остановилась. В нашем веке любят, чтобы звук имитировал поезд в туннеле, потом переходил к электрошоку, от которого дрожат руки и ноги и дергается позвоночник. Каждая капля крови вопила: «Пляши!» Больше он выдержать не мог. – Разрешите? – робко спросил он.

Не надо было ему пускаться в пляс. Он был респектабелен, приветлив, честен, благодушен. В университете он блестяще играл в футбол; гандикап в гольфе равнялся двум; боксировал он сносно. Но у всех есть недостатки. Билл плохо танцевал. Ему не хватало простора в танцевальных залах. Что до самого танца, он напоминал породистого щенка, который хочет перейти поле.

Появление Билла и Душки произвело невеселую сенсацию. Такая крупная пара представляла опасность. Первой жертвой пал Натти. Они вовлекли его в сложную фигуру, которую он толком не помнил, и утащили за собой. После этого они накинулись на толстого господина средних лет, поражающего и бриллиантами, и стоицизмом, который скрупулезно держался двух-трех вершков в середине комнаты. Судя по всему, он считал этот кусочек своим, и все с этим считались; но Билл с Душкой, налетев сзади, откинули его на два ярда. Потом, рассыпая: «Виноват» с широтой средневекового монарха, Билл закружил партнершу, стремясь в дальний угол. Он твердо верил, что там безопасней.

Однако он не подумал о Хайнрихе Йерхе. Собственно, он о нем и не слышал. Но судьба свела их, и это имело немалые последствия. Хайнрих Йерх давно покинул родину, чтобы избежать военной службы. После многих похождений в новом месте обитания – они чрезвычайно интересны, но мы расскажем о них в другой раз – он неплохо устроился в ресторане Рейгельхеймера. Служил он официантом и в данный момент нес поднос, на котором были бокалы, крохотные масленки, вилки и ножи. Собираясь накрыть столик, он чуть-чуть отступил на край танцевального пространства.

И пожалел об этом. В тот самый миг, когда он поставил поднос и собрался расставлять посуду, появился Билл на большой скорости. Впервые после отъезда Хайнрих Йерх пожалел о былом решении.

Билла спас столик. Он в него вцепился и, тем самым, уберег Душку, а также помог лакею подняться с кучи осколков. Как бы по сигналу танец оборвался, и он отвел на место взволнованную партнершу.

Он страдал. Ему было стыдно – и за то, что он пошел танцевать; и за то, что он обидел Хайнриха; и за то, наконец, что по его вине погибли стекло и масло. Одно утешало его: Клара далеко и его не видит. Интересно, кстати сказать, что она делает?

С удивлением глядя на обвал, Клара садилась за свой столик.

7

Лорд не заметил ее по двум причинам. Ресторан расположен внизу десятиэтажного дома и, чтобы дом этот не рухнул в суп, потолок подпирают могучие колонны. Одна из них находилась между столиками наших героев. Вот здесь – Натти с компанией, а вон там, глядишь – Клара, леди Уэзерби и Дадли Пикеринг. Почему же, спросите вы, он не увидел ее, когда пошел танцевать? Потому, что, танцуя, он танцевал, а не оглядывался.

О том, что было с Кларой в пути, мы говорить не станем. Ну, ела, читала, спала. Да, познакомилась с Дедли Пикерингом. Занимаясь автомобилями, не слишком молодой уроженец Среднего Запада трудом и умением сколотил солидный капитал. Отзывались о нем хорошо, и он хорошо о себе отзывался. Во время плавания он поведал Кларе сагу своей жизни. Надо ли говорить, что он влюбился? Заметим, она его поощряла, и с особой нежностью.

Школьница, и та знает, что делать, когда в тебя влюбляется миллионер. Однако у Клары были и помехи. Конечно, одной из них числился лорд Долиш. Она не сказала о нем Дадли и, чтобы не сеять соблазна, сняла обручальное кольцо. Но о помолвке она помнила. Кроме того, миллионер был исключительно скучен. Говорил он только об автомобилях.

Для Клары автомобиль был красивым, удобным и чужим средством передвижения. Дальше ее знания не заходили. Дадли же относился к ним, как хирург – к телу. Его пленяли внутренности, которые можно исследовать, кропать, менять. Приветливо сияя, Клара слушала, но сомневалась, что продержится до конца жизни. Именно эти мысли томили ее, когда она вошла к Рейгельхеймеру, тем более, что ведомые женщинам знаки предвещали перемену темы.

При первой возможности, чувствовала она, он сделает предложение.

Пока мешало присутствие Полли, но вот свет погас, джазмены собрались отдохнуть, жуя резинку, и послышались звуки скрипок.

Под шелест аплодисментов леди Полина поднялась. – Теперь смотри, – сказала она Кларе. – Одно слово – «античность». Называется «Сон Психеи». И все сама, все сама…

Близкой подруге было трудно как-то связать Полли с античностью. Когда они подвизались в «Небесном вальсе», она славилась анекдотами и редкостной способностью отшить самую склочную тетку. Вроде бы за этот год она не изменилась.

«Сон Психеи» был могуч. Походил он, скорее, на бокс с тенью. Понемногу размявшись, босоножка выходила к апогею. Под верещание скрипок и грохот рояля она отбегала, наступала, скакала и размахивала руками, словно занимаясь гимнастикой на свежем воздухе. Может быть, такова античность.

Клара ошарашено на это глядела, как вдруг услышала сквозь грохот, что Пикеринг делает ей предложение. Понадобилось женское чутье, говорил он сбивчиво; он петлял; он даже крутил. Но она поняла, и подумала, что он не выдержал срока. Придется что-то ответить, а она еще не решила, что же именно.

Пока он плел словеса, не переходя к делу, музыка умолкла. Раздались аплодисменты; Полли вернулась к столику, словно боксер, стремящийся в угол после раунда.

– Платят за это! – весело сказала она. – Закачаешься. Очарование было нарушено. Пикеринг выпрямился. Как-то отвечая подруге, Клара гадала, что же ответить ему. Атаку он возобновит при малейшей возможности, и тут уж придется решать.

Утешаясь после танца кофе с мороженым, леди Уэзерби разговорилась:

– Знаешь, Алджи звонил.

– Вот как?

Клара поглядывала на Пикеринга. Да, некрасив, но и не уродлив. Склонен к полноте; лысоват; взгляд нудный, но не глупый. Словом, ничего такого, что не перевесят миллионы. Что же до других свойств – остроумием не блещет, но так ли оно необходимо? Дело не в нем, дело в Долише. Бросив его ради денег, очень трудно сохранить… как бы это выразиться?.. уважение к себе.

– Я думаю, он сдается, – говорила Полли.

– Вот как?

Конечно, суть – именно здесь. Она хочет сохранить о себе хорошее мнение. Значит, надо придумать очень весомое оправдание.

К столу приближался официант.

– Мистер Пикеринг!

Взволнованный обожатель вернулся к жизни.

– В чем дело?

– Вас к телефону.

– А, да, я жду междугороднюю. Простите, леди Уэзерби! Леди смотрела ему вслед.

– Ну, как он тебе?

– Очень милый.

– Он от тебя без ума. Так я и думала. Потому и хотела, чтобы вы вместе плыли.

– Полли! Какая же ты хитрая!

– Я хочу вас свести, – серьезно продолжала леди. – Может быть, он не гений, но человек прекрасный, а тут еще и деньги. Ты не собираешься их упустить?

– Мне он нравится.

– Он меня спрашивал, есть ли у тебя жених.

– Ну да!

– Я сказала: «Нет», он обрадовался. В общем, стоит поднять пальчик… Ой, здесь Алджи!

Клара подняла глаза. К ним шел, петляя между столиками, юркий хрупкий человечек с красным лицом, намеком на баки, розовыми глазками, серовато-рыжими бровями и необычайно легкими волосами того же оттенка. Выбрит он был так тщательно, словно в том и не нуждался, одет – с иголочки, и все же в нем ощущалась какая-то нескладность. Дойдя до столика, он сел на свободное место.

– Полина, – скорбно вымолвил он.

– Алджи! – вскричала Полли. – Зачем ты пришел? Я тебя не звала, к столу не приглашала, тем более не просила ставить на него локти. Ну что ж, напомню, что я – не «Полина».[8]8
  я не «Полина» – «Полли» – уменьшительное не от Pauline, а от Мэри: Мэри – Молли – Полли. Это очень простенькое имя, «Полина» – вычурное и, скорее, французское. Заметим, что замена «М» на «П» в уменьшительных именах издавна свойственна английскому языку, скажем: Мэгги – Пэгги.


[Закрыть] Я от этого прозвища просто вою. Да, поздоровайся с Кларой. Ты ее должен помнить, она была моей шаферицей.

– Добрый день, мисс Фенвик, – послушно откликнулся он. – Конечно, я вас прекрасно помню. Рад увидеться.

– А теперь – в чем дело? Зачем ты пришел? Лорд покосился на Клару.

– Ничего, она в курсе.

– Тогда я взываю к мисс Фенвик. Разумно ли, резонно ли ждать от художественной натуры, чтобы она завтракала со змеями? Надеюсь, я не капризен, но не хочу есть рядом с длинным зеленым гадом.

– Зачем ты его ударил?

– Да, я сорвался. Понимаете, я размешивал чай, а тут и он. Нервы взвинчены, всю ночь не спал, думал о холсте…

– О чем?

– О холсте. О картине. Полли обернулась к подруге:

– Нет, ты его послушай. Год назад он не знал, где какой конец кисти. И про нервы не знал. Художественную натуру он бы не узнал и на блюде с гарниром. А теперь? Завел мастерскую и бьет змею ложечкой! Он кто, Микеланджело?

– Ты не права. Да, талант открылся поздно – но при чем тут ссоры? Если хочешь, я извинюсь за Кларенса. Этого достаточно, да, мисс Фенвик? Ну, вот. Мисс Фенвик считает, что этого достаточно.

Леди Уэзерби заворчала. Муж ее допил виски с содовой, оставленное Дадли, и, видимо, почерпнул из него силу.

– Да, – повторил он, – я извиняюсь, но обитать рядом с ним не намерен.

Леди Уэзерби бросила на Клару мученический взгляд.

– Помню, на ньюмаркетских скачках, – сказала она, – Алджи висел на перилах и жутко орал. То были первые слова, которые я услышала. Чем-чем, а натурой он не был.

– Полина… То есть Полли, я стараюсь выражаться яснее. Как посол.

– Я бы употребила другое сравнение, но ты испугаешься.

– Стараюсь, как могу…

– Алджи, послушай! Сейчас я в порядке, но, если что, огрею тебя стулом. К чему ты ведешь?

– К тому, чтобы ты избавилась от змея.

– Еще чего!

– Такая мелочь!

– Да?

Лорд Уэзерби вздохнул.

– Когда я вел тебя к алтарю, – укоризненно напомнил он, – ты обещала любить меня, почитать и слушаться. И что же?

Леди Уэзерби заметно смягчилась.

– Когда ты так говоришь, я вспоминаю старые времена. Ты приходил занять полкроны на какую-нибудь лошадь… Так вот, пойми, я держу Кларенса не по любви, а для рекламы.

– Ну, хорошо, обезьяну я понимаю. Они у многих есть. Давай так: Юстеса держим, Кларенса отдаем.

– Значит, ты не против Юсти?

– Против, против, но уступаю.

– Согласен жить рядом с ним?

– Придется. Но не с Кларенсом. Они помолчали.

– Собственно, я и сама не очень люблю Кларенса, – тихо сказала Полли.

– Дорогая моя!

– Постой. Я еще не согласилась.

– Но собираешься? Полли немного подумала.

– Хорошо. Завтра же отошлю в зоологический сад.

– Душечка!

Он схватил под столом женскую руку.

– Знаешь, дорогой, – совсем растаяла жена, – когда ты вот так подвываешь, я устоять не могу.

– Когда ты плясала этот сон, я чуть тебя не обнял!

– Алджи!

– Полли!

– Вы не отпустите мою руку? – спросила Клара, которой надоели восторги.

Лорд смутился, но быстро пришел в себя и ударился в пафос:

– Мисс Фенвик, – сказал он, – несомненно, вскоре вы узнаете, что супружеская жизнь – это цепь взаимных уступок. Светильник любви…

Речь его прервал грохот, крик и звон стекла. Вскакивая, леди Уэзерби разлила холодный кофе, муж ее выронил светильник любви, а Клара, сидевшая рядом с колонной, первой все увидела.

Судя по следам, высокий человек с высокой девицей налетел на невысокого официанта, и тот упал с подносом вместе. Сейчас они выбирались из развалин, мужчина – спиною к ней, и было в этой спине что-то знакомое. Тут он обернулся, и она узнала Долиша.

Резонное удивление, при всей своей силе, сменилось другими чувствами. Переведя взгляд на даму, Клара заметила ее объем и золото волос. Если отбросить чары, Душка была очень похожа на певичку с афиши.

Клара села. Лорд и леди Уэзерби продолжали беседу, но она в нее не вмешивалась.

– Что-то ты совсем затихла, – сказала Полли.

– Я думаю.

– Говорят, очень полезно. Сама я никогда не пробовала. Кроличек был нехороший, ушел из дома… Не надо бы его держать за лапку…

8

Натти резвился вовсю. Если ему и являлся укоризненный взгляд сестры, он отгонял его, чтобы не портить удовольствия. Во всех ресторанах он был на подъеме, иногда вспоминая, правда, что двадцать фунтов долго не протянутся.

– Как его фамилия? – переспросила полусонная мисс Линард.

– Чалмерс.

– А вот и нет. Он… – она зевнула, – лорд какой-то.

– То есть как?

– Ну, лорд. Из Лондона.

– Вы что, там точно виделись?

– Куда уж точней. Он был у Одди, Делани пригласил. Другого такого танцора в Англии не отыщешь.

Она хихикнула.

– А титул так и вертится. Что-то вроде доли…

– Доли? В каком смысле?

– Или «долины». Дол – и еще что-то. А, вот оно! Долиш.

Натти мигом очнулся.

– Быть не может!

– Почему?

– Ты уверена?

– М-дэ…

– А, черт!

К сожалению, дама заснула. Расталкивать их нельзя. Он присел и стал лихорадочно думать.

Зачем лорду Долишу ехать в Америку под псевдонимом? Он – здесь. Надо действовать. Отвезя в отель спящую Дэзи, Натти велел шоферу ехать к Гейтсу. Стараясь думать быстрее, он решил как можно скорей доставить Билла на ферму. Охмуряем его, женим на сестрице… Тут машина резко остановилась, и он проснулся, лицом к лицу с судьбой.

Билл принял его в пижаме, печально предполагая, что здесь принято общаться до самого завтрака. Но гость развеял эти мысли.

– Простите, – сказал он. – Завтра еду на ферму. Не желаете ли провести там день-другой?

Билл и надеяться на это не мог. Вот удача так удача.

– С удовольствием! – ответил он. – Большое спасибо.

– Поездов много, – сообщил Натти. – Вряд ли встанем рано. Я зайду за вами в полседьмого. Пообедаем – и на поезд. Мы там, знаете ли. очень просто живем. Вы не против?

– Ну, что вы!

– Что ж, решено, – сказал уходящий гость. – До скорого.

9

Элизабет зашла к брату, села на постель и оглядела его взглядом, который прожег дырки в его обремененной совести. За это утро она заходила к нему второй раз. Час назад, принеся завтрак, он не сказана ни слова. Молчание потрясло его сильнее, чем то, что случилось в городе. Он вообще не любил есть утром, но сейчас глазунья вызвала в нем живейшее отвращение. Взглянув на нее, он вспомнил песенку в одной оперетте: «Что может быть противнее яиц?», прикрыл тарелку платком и попытался пить чай. Потом он печально закурил, готовясь к бедам.

Нет, почему она молчит? Вечером он старался не оставаться с ней наедине, но полагал, что она возьмет свое ночью. Однако она легла, а теперь – не разговаривает. Объяснялось это ее свойствами, в которых он плохо разбирался. Она очень сердилась, но доброта мешала ей трогать его, пока он не отдохнет и не поест. Да, его убить мало, но он ведь совсем измучен.

Теперь, судя по всему, необходимый срок окончился. Она посмотрела, закрыта ли дверь, и произнесла:

– Ну, вот…

– Что «ну, вот»? – закипятился он. – Нет, что еще за «ну, вот»? Чего ты хочешь? С какой стати…

Голос у него сорвался. Натти был не очень умен, но как-то почувствовал, что праведный гнев не имеет шансов на успех, и решил прибегнуть к жалости.

– О-о-ох, голова!

– Надеюсь, что она лопнет.

– Что ты говоришь!

– Прости…

– А-а…

– Ничего похуже не выдумала.

Натги ощутил, что и жалость – не к месту. Оставалось молчание. Он обиженно засопел. Речь повела Элизабет.

– Вот что, – сказала она, – много лет я не признавала, что ты – полный идиот. Теперь я сдаюсь. Ты за свои действия не отвечаешь. Не думай, ругать я тебя не буду, даже за то, что не прислал телеграммы. Это я понять могу. Обиделся, сбежал, вернулся Бог знает в каком виде – я тебя встретила, как блудного сына. Но зачем ты привез совершенно незнакомого человека? На вид он вполне приличен. Странно, что он – твой приятель.

Из-под одеяла донеслось недовольное урчание.

– В общем, против него я ничего не имею. Может быть, в полиции он известен как Жестокий Джек, но держится он хорошо. Меня возмущает другое – почему я должна всех обслуживать? Я стыжусь нашей честной бедности. Словом, мой бедный олух, изволь удалить отсюда своего Чалмерса. Иначе я просто свалюсь.

Хоть как-то утешенная монологом, Элизабет засмеялась. Она часто жалела о том, что не может долго сердиться. Что-нибудь смешило ее, и гнев исчезал. Сейчас ее развеселило то, что Натти залез под одеяло. На звук ее смеха он выглянул, словно червяк после дождя.

– Да-да, – сказала она. – Мы не можем кормить гостей. Твой Чалмерс меня возненавидит, я его изведу.

– Как это? – встревожился Натти.

– Для начала попрошу помочь с пчелами.

– Ну, что ты!

– Потом мы с ним добудем меду. Потом… вряд ли он останется жив. А если останется, поставлю мыть посуду. Пусть приносит пользу.

Натти вскрикнул, но она уже удалилась и пошла вниз.

Внизу сидел лорд Долиш и курил сигару. День стоял прекрасный, блаженный. Все шло лучше некуда. Он – под той же крышей, что и обездоленная девушка. Остается назвать себя и уговорить ее. Вчера она буквально мелькнула перед ним, но впечатление произвела хорошее. Что-то есть в этих американках, – простота, ясность какая-то. Дом ему тоже понравился. Он бы с удовольствием здесь пожил.

И впрямь, ферма больше радовала взгляд, чем ее соседки, – черно-белой ли раскраской, причудливой ли крышей. Не подкачала и растительность в саду.

Увидев, что по этому самому саду к нему направляется хозяйка, Билл отбросил сигару и встал. При дневном свете она была еще привлекательней. Миниатюрность и аккуратность выгодно отличали ее от Душки. Сейчас, после ресторанных треволнений, лорду казалось, что несходство это и составляет главную прелесть женщины. Ко всему прочему, у мисс Бойд был нежный негромкий голос.

– Сижу, любуюсь вашим садом, – сказал пэр.

– Остальное – много хуже, – откликнулась она. – Места у нас обманчивые. Бухта – красивая, но купаться нельзя, там медузы. Хорош и лес, но там клещи. Они сосут кровь, – беспечно прибавила она. – Вечера – просто прелесть, если бы не комары.

Она подождала, но он не вскочил и не кинулся к станции.

– И, конечно, вечно жалят пчелы. Надеюсь, вы их не боитесь?

– Да нет. Скорее, люблю. Глаза у нее засверкали.

– Вот как! Тогда не поможете ли мне открыть улей?

– С удовольствием.

– Пойду, все приготовлю.

Она побежала к Натти, спугнув его тревожный сон.

– Ему конец!

Натти резко поднялся.

– Что там еще?

– Ты не понимаешь. Я его попросила помочь мне с пчелами. Если выживет, сразу уедет, только протрет раны.

– Подумай, он же гость…

– Ничего, скоро это кончится.

– Когда ты попросила меня, я неделю вытаскивал эти жала.

– Они не любят курильщиков.

– Он тоже курит.

– Только что курил сигару.

– О, Господи!

– Пока, дорогой. Он ждет.

Посмотрев с интересом на то, что она принесла, а именно – скамеечку, дымарь, обтирку, отвертку и клетку для царицы, он взял это все у нее, любезно прибавив:

– Если у вас нет подводы, разрешите, я понесу.

Такое легкомыслие ей не понравилось. Тут надо бы дрожать всем телом.

– А сетка вам не нужна? – спросил он.

Обычно она сетку надевала. Да, пчелы дружили с ней, но до сих пор она все-таки береглась. Кто ее знает, среди своих может найтись и кто-нибудь вредный или слабоумный. Но нельзя же брать сетку только для себя, а защищать гостя она не хотела.

– Нет-нет, – отвечала она, – я их не боюсь. А вы?

– Я тоже.

– Вы знаете, что делать, если какая-нибудь на вас полетит?

– Как не полететь? Ничего, сама разберется.

Элизабет поджалась – что за бравада! – и молчала до самой пасеки.

Пчел было много, жужжали они грозно. Воздух был полон ими. Они носились туда-сюда. И почти сразу в гостя врезался грозный трутень. Она с удовольствием заметила, что гость подпрыгнул.

– Не бойтесь, – радостно сказала она, – это трутень. У них нет жала.

– А головы есть. Вот он, опять.

– Он учуял ваш табак. У трутней – тридцать семь тысяч восемь ноздрей.

– Ему же лучше. Не учует восемью, останется тридцать семь тысяч.

Пчелы вели себя плохо. Они ни за что не хотели кусать гостя. Одни пролетали мимо, другие в него врезались, третьи садились на рукав, четвертые глядели на него, словно спрашивая: «Что тут у нас такое?», но не кусался никто. На брата они кидались, где бы он ни был. Видимо, дело в том, что он мечется, словно Психея в исполнении Полли, а этот гость совершенно спокоен. Но какой упрямый, однако!

Не отвечая на последнюю фразу, она развела искусственный пожар. Результаты не замедлили – две-три пчелы, дежурившие у входа, поспешно юркнули в улей. Элизабет подбавила дыму, потом – еще, потом – еще. Наконец она взглянула на гостя. Он улыбался с явным интересом. Ну, что это!

– Скамеечку, – сказала она, – и отвертку, если не трудно. Усевшись у самого улья, она отвинтила стенку, вынула и протянула помощнику с таким видом, словно покрыла его карту тузом.

– Не подержите ли, мистер Чалмерс?

Натти этих зрелищ не выносил. Стенка выглядела так, словно на ней пузырится вязкая черная жидкость. Только пристальный взгляд мог заметить, что всё это – пчелы. Они кишели, как люди в метро после конца работы.

Увидев их, Натти завизжал бы и понесся к дому. Билл не шелохнулся. На пчел он смотрел с интересом.

– Вот, помогите мне, мистер Чалмерс, – сказала Элизабет, – у вас руки сильнее. Держите ее крепко.

– Держу.

– И резко встряхните раза два. Они осыпятся.

– Я бы тоже осыпался на их месте, – добродушно сказал гость.

Элизабет ощутила, что туз своего дела не сделал. Гость встряхивал стенку быстрее, лучше, чем она сама, – да, сильнее руки. Пчелы посыпались дождем, несколько удивляясь, и устремились к знакомому летку.

Гость проводил их приветливым взглядом.

– Вечно думаю, – сказал он, – почему они на нас не кинутся. Видимо, не связывают причин и следствий. А вообще-то работа хитрая, если не привык. В первый раз я зажмурился и стал гадать, кремируют ли меня.

– В первый раз? – вскричала Элизабет. – Значит, вы это делали?

Голос у нее задрожал.

– Делал? Ну, конечно. Тысячу раз. Я провел целый год на пасеке.

Слова эти подействовали на Элизабет так, словно в ней что-то взорвалось. Неприязнь разлетелась, как снаряд. И она еще не хотела, чтобы этот дивный человек жил на ферме! Стыдилась стирки, стряпни… Да как же это! Пусть живет здесь сколько ему угодно.

– Вы разводили пчел?

– Нет, денег не хватило. Понимаете…

– Еще бы! Деньги, они такие.

– Нашел другое дело.

– Какое?

– Я – секретарь в клубе.

– Лондонском, конечно?

– Да.

– А хотели бы разводить пчел?

– Хотел бы. В Лондоне хорошо, но я больше люблю деревню. Мне бы ферму, большую, вроде ранчо, далеко от города…

Он осекся. Не в первый раз он забывал, как все изменилось. Можно ли рассказывать жалобные истории, когда ему под силу купить десятки ферм? Трудно привыкнуть к миллиону.

– И я бы хотела, – сказала Элизабет. Еще ни разу ей не встречалась родственная душа. Натти не испытывал склонности к буколике. – Завела бы ферму, а летом привозила бы туда побольше детей.

– Они там всё не переломают?

– Бог с ними. Починю, а если сломали всё – куплю другое. – Она засмеялась. – Это не так уж фантастично. Я чуть не получила… – Она осеклась, но о чем не расскажешь тому, кто любит пчел? – Дядя хотел завещать мне очень много денег. Но один плохой человек, лорд Долиш – вы его не знаете? – как-то его обкрутил…

Она взглянула на гостя, и ее тронул его вид. Какой добрый, однако…

– Не знаю уж, как, – продолжала она, – козни какие-нибудь. Дядя был не очень доверчивый, скажем – просто упрямый. Но этот лорд что-то сделал, а потом… – Глаза ее сверкнули гневом, – посмел предложить мне половину. Я думаю, совесть успокаивал. Конечно, я отказалась.

– Но… почему?

– А как же иначе! Разве можно принять подачку от подлеца?

– Почему же подачку?

– Что же еще? Ладно, хватит о нем. Я сержусь, не надо портить такой хороший день.

Билл вздохнул и спросил:

– Зачем вы открыли улей? Хотите взглянуть на царицу? Элизабет покраснела, но ответила прямо, как пчеловод – пчеловоду:

– Нет, мистер Чалмерс. Я хотела, чтобы вы уронили стенку и вас покусали пчелы. С братом так и было. Понимаете, я огорчилась, что вы к нам приехали. Теперь мне очень стыдно. Останьтесь, пожалуйста.

– Господи! Если я мешаю…

– Ни в коем случае.

– Но вы же сказали…

– Да всё же изменилось! Я думала, вы – бездельник. Оставайтесь, вы нас спасете – и меня, и брата. Тут нет ни медуз, ни комаров, я все выдумала! А если и есть, Бог с ними! Вы играете в гольф?

– Да.

– Здесь есть поле. Какой у вас гандикап?