Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"
Автор книги: Пэлем Вудхаус
Жанры:
Юмористическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)
Театральные новости пришли к Кларенсу с телеграфной ленты в репортерской его газеты, но широкая публика узнала известия, только прочитав заголовки:
СЕНСАЦИЯ В МЮЗИК-ХОЛЛЕ
ГРОМАДНЫЕ ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ГОНОРАРЫ
ИНТЕРВЬЮ С ГАРРИ ЛОДЕРОМ[115]115
Гарри Лодер – Хью Макленнан Лодер (1870–1950) – исполнял песни на шотландском диалекте, комические и не только, увязанные забавными монологами. Гастролировал по всей Великобритании, в Америке, Южной Африке, Австралии; во время Первой мировой войны дал множество благотворительных концертов, получил рыцарское звание в 1919 г.
[Закрыть]
Кларенс саркастически усмехался, пока аппарат выстукивал новости. Пришло начало конца. Сеять раздор между генералами-соперниками просто. Сеять раздор между артистами мюзик-холла – на свете нет ничего проще.
Среди публики, разумеется, известие произвело сенсацию. В подземке и омнибусах только о том и говорили. Газеты разразились передовицами на тему. Поначалу все надеялись, что генералы выступят с комическим диалогом вроде «А с кем это я видел тебя вчера на улице?», и были разочарованы, когда ангажементы оказались в разные мюзик-холлы. Циркулировали слухи. Поговаривали, будто великий князь – опытный шпагоглотатель, хоть и не профессионал, и в Англию вторгся не в последнюю очередь для того, чтобы выйти на сцену; будто в Потсдаме[116]116
Потсдам – резиденция прусских королей с конца XVIII в.
[Закрыть] принц Отто исполняет песенки в стиле Джорджа Роби,[117]117
Джордж Роби – Джордж Эдвард Уэйд (1869–1954), английский комик, многие годы известный как «премьер-министр веселья», выступавший в мюзик-холлах с 1891 г. В 1954 г. получил рыцарское звание.
[Закрыть] и тем знаменит; будто оба они выделывают головокружительные трюки на велосипеде.
Затем правда вышла наружу. Особого амплуа ни у того, ни у другого нет, они будут просто торчать на сцене и читать лекции.
В артистическом мире кипели страсти. Федерация артистов варьете обсуждала, не объявить ли забастовку. «Великий орден водяных крыс», встретившись под покровом тайны в пивной на улице Мейден-лейн, за час с четвертью принял пятнадцать резолюций. Сэр Гарри Лодер в интервью еженедельнику «Эра»[118]118
«Эра» – еженедельная газета о театре, актерах, мюзик-холле и т. п.; выходила в Лондоне с 1837 г. по 1939 г. Издание ориентировалось на профессиональных артистов.
[Закрыть] выразил мнение, что великий князь и принц – оболтусы, которым лучше попридержать язык. Сам он намерен отправиться в Америку, где настоящие артисты собирают толпы на улицах и едят хаггис[119]119
Хаггис – традиционное шотландское блюдо, ливер в рубце.
[Закрыть] на званых обедах, и где им не запускают лапу в карман всякие иностранные выскочки-любители.
Кларенс, обозревая положение с олимпийской высоты, к радости своей, обнаружил, что новый поворот событий уже уменьшил силы завоевателей. Как только в газетах сообщили о дебюте двух генералов, военачальник армии Монако поспешил к антрепренерам в поисках ангажемента. Он поднаторел в карточных трюках, чем и мог привлечь зрителей. Импресарио встречали его с прохладцей. Браун и Дей попросили зайти попозже. Фостер передал через секретаря, что слишком занят, к сожалению, принять его не сможет. У Де-Фриса он промаялся два часа в приемной, полной искрометных субреток перекисно-блондинистого вида и плохо выбритых мужчин в обшарпанных котелках, которые наперебой рассказывали друг другу, какой успех они имели в провинции, и в отчаянии удалился.
На следующий день, кипя от возмущения, он вывел из страны свои войска.
Численность захватчиков мало-помалу таяла.
– Доколе? – шептал Кларенс, пока стучал телеграфный аппарат. – Доколе?
Глава 4 КЛАРЕНС ПОЛУЧАЕТ ВАЖНЫЕ ИЗВЕСТИЯУ Кларенса вошло в обыкновение каждый день покидать репортерскую родной газеты в час дня, чтобы перекусить в соседнем кафе компании «Воздушные хлебцы».[120]120
Кафе компании «Воздушные хлебцы» – «Аэрейтед бред компани» основана в 1862 г., владеет булочными-кондитерскими, ресторанами и кафе.
[Закрыть] Он был там и на следующий день после выступления двух генералов в двух мюзик-холлах. Он захватил с собой дневной выпуск газеты и просматривал рецензию на представления, пока пил молоко и жевал лепешку с маслом.
И того, и другого принимали хорошо, даже если поначалу оба слегка нервничали. Русский генерал, чья манера, по утверждению критика, чем-то напоминала Т. Э. Данвилла,[121]121
Т.Э.Данвилл – псевдоним Томаса Эдварда Уоллена (1867–1924), комик-эксцентрик, с успехом выступал в мюзик-холлах с 1890 г.
[Закрыть] особенно пришелся по душе галерке. Под конец автор еще раз напоминал, что гонорары обоих – восемьсот семьдесят пять фунтов в неделю – составили рекорд за всю историю мюзик-холла по эту сторону Атлантики.
Едва Кларенс закончил чтение, как до его ушей донесся тихий призыв тарантула к детенышам.
Он поднял глаза. Напротив него, за соседним столом, сидел довольно растрепанный юноша лет пятнадцати. Он пристально смотрел на Кларенса.
Тот снял очки, протер их и снова надел на нос. Пока он манипулировал очками, тоненький скрип тарантула прозвенел снова. И глазом не моргнув, Кларенс предусмотрительно издал грудное ворчание рыбы-песчанки, застигнутой во время купания.
Этого оказалось достаточно. Сосед поднялся, вытянув правую руку перед собой на уровне плеч, ладонью вперед – большой палец на мизинце, остальные три пальца вверх.
Кларенс быстро подвигал шляпой вверх-вниз, ухватившись сзади за поля.
Сосед, не колеблясь более, подошел к его столику.
– Всего! – негромко сказал он.
– Бывай – и боже храни короля! – прошептал Кларенс. Тайная церемония, необходимая двум бойскаутам при встрече в общественном месте, состоялась.
– Рядовой Биггс из восемнадцатого звена Тарантулов, сэр, – сообщил юноша почтительно, узнав Кларенса.
Тот слегка наклонил голову.
– Можете сесть, рядовой Биггс, – благосклонно предложил он. – У вас донесение?
– Важное донесение, сэр, мне кажется.
– Приступайте.
Рядовой Биггс перенес свой шипучий лимонад и сдобную булочку с одного столика на другой, сделал глоток и пустился в разъяснения.
– Я работаю, сэр, – сообщил он, – младшим клерком и посыльным у мистера Солли Куэйна, импресарио.
Кларенс задумчиво постучал по лбу; затем его лицо прояснилось.
– Помню. Именно он устроил ангажемент для генералов.
– Он самый, сэр.
– Продолжайте.
Бойскаут возобновил повествование.
– Моя обязанность – сидеть в особой клетушке в приемной, спрашивать фамилии у посетителей, а главное – следить, чтобы никто не входил к мистеру Куэйну, пока сам не вызовет. Это самое трудное в моей работе. Вы не поверите, до чего нахальные нынче актеры. Не успеют войти, уже сочиняют, будто им назначено. Жулики мелкие!
Кларенс сочувственно кивнул.
– Сегодня утром один человек-змея, акробат из общества, поднял такой шум, что в конце концов пришлось отнести его карточку в кабинет. Мистер Куэйн говорил с одним джентльменом, собственно, со своим братом, мистером Кохуном, я его сразу узнал. Они были поглощены беседой и не обратили на меня внимания. Я и не думал подслушивать, но, так или иначе, услышал. Речь шла о генералах. «Да, я знаю, в газетах пишут про восемьсот семьдесят пять, старина, – разобрал я слова мистера Куэйна, – но строго между нами, они столько не получают. Германец потянул пятьсот монет, а русского я едва сосватал за четыреста пятьдесят. Почему – ума не приложу. На мой взгляд, скорее уж он соберет зрителей. Комик в своем роде!» Тут он меня заметил. Последовало некоторое недоразумение. В общем, меня уволили. Только я освободился, сразу отправился вас искать. Мне подумалось, что это, быть может, важная информация.
У Кларенса заблистали глаза.
– Вы сослужили хорошую службу, рядовой… нет, капрал Биггс. Не жалейте о потерянном месте. Наша организация найдет вам другую работу. Донесение, что вы доставили, – величайшей, чрезвычайной важности. Будь я проклят! – воскликнул он, забываясь от восторга. – Мы их поймали врасплох. Ну, если через день-другой они не перегрызутся, я здорово в них ошибся.
Он встал, затем снова сел.
– Капрал… нет, прах меня побери, сержант Биггс, давайте разопьем стаканчик по такому случаю. Ваши новости могут означать спасение для Англии. Что вам заказать?
Тот радостно отдал честь.
– Я бы не отказался от шипучего лимонада, спасибо большое, – сказал он.
Принесли напиток. Они подняли бокалы.
– За Англию, – произнес Кларенс просто.
– За Англию, – отозвался его подчиненный.
* * *
Быстрым шагом Кларенс вышел из кафе и, погруженный в свои мысли, поспешил к редакции еженедельника «Анкор»[122]122
«Анкор» (с франц. encore – «бис», выкрик в театре о повторении исполнения) – еженедельная газета, печатавшая обозрения театральных и мюзик-холльных постановок. Выходила в 1892–1939 гг.
[Закрыть] на Веллингтон-стрит.
– Да-а? – спросил мальчишка-посыльный.
Кларенс пустил в ход «бойскаутский экивок», особый пароль. Мальчишка мигом оставил свои замашки и почтительно отдал честь.
– Мне нужно к редактору, – сказал Кларенс. Краткая речь, но родине она сулила спасение.
Глава 5 СЕМЕНА РАЗДОРАСо времени, когда Кларенс побывал в редакции «Анкор», недовольство среди завоеванных, да и завоевателей, постоянно росло. Первое возбуждение от иностранной оккупации, пока она была внове, улеглось, его вытеснила несгибаемая независимость, столь свойственная типичным британцам. В глубине души настоящий англичанин питает неистребимое отвращение к виду того, как в родную страну вторгаются чужеземные полчища. Люди стали задаваться вопросом, по какому праву всякие иностранцы попирают британскую землю. Народом овладевала все возрастающая досада.
Возможно, при отъезде сэра Гарри Лодера Англия впервые поняла, к чему может привести вторжение. В заявлении газете «Тайме» великий комик высказался без околичностей. Он откровенно и твердо возвестил, что покидает страну, поскольку сиена мюзик-холла отдана на откуп иноземным остолопам. Ему жаль Англию. Ему по душе Англия. Однако сейчас он может сказать только: «Храни вас Бог». Англичане содрогнулись, сообразив, что прежде он говорил: «Храни вас Бог, пока я не вернусь».
Понемногу подымалось зловещее ворчание.
Недовольство нарастало и по другим причинам. Полк русских, маршируя в походном порядке по крикетному стадиону во время матча Суррея и Ланкашира, сбил «экран»,[123]123
«экран» – высокий деревянный белый щит; устанавливается на границе крикетного поля, помогает отбивающему следить за полетом мяча.
[Закрыть] в результате Хейворд[124]124
Хейворд – Томас Уолтер Хейворд (1871–1939), английский игрок в крикет, играл за Суррей; 35 раз был в сборной Англии.
[Закрыть] вышел из игры, так и не заработав ни одного очка. Отряд германских саперов вырыл траншею поперек корта в «Королевском клубе».[125]125
«Королевский клуб» – известный теннисный клуб в Лондоне; на его кортах проводят крупные соревнования, в том числе международные.
[Закрыть]
Ворчание усиливалось.
Завоевателям тоже приходилось несладко. Установилось суровое, как всегда, позднее английское лето, и казаки, выросшие в более мягком сибирском климате, очень страдали. За русской линией фронта мало кто не был простужен. Германцы в Тоттнеме кашляли так, что слышно было на Оксфорд-стрит.
Ну и, конечно, отношение британцев действовало им на нервы. Они готовились к яростному сопротивлению. Они рисовали себе вторжение как цепь стычек, быть может, тяжких, но захватывающих. Они предполагали, что после оккупации патрули на улицах станут провожать ненавидящими взорами. Когда их презрительно мерили взглядом, они терялись. Для нервного иностранца нет ничего ужасней, чем высокомерный снисходительный взгляд англичанина. Завоевателям вечно казалось, будто они все делают не так. Они чувствовали себя, как пассажир, застигнутый в первом классе с билетом третьего класса. Они не знали, куда девать руки и ноги. У них уши горели, когда они шли маршем по столице. Под холодным взором населения они претерпевали те же муки, что и человек, который приходит в незнакомый дом к обеду в твидовом костюме и видит остальных во фраках. Они потели и ежились.
Да и скучно им было. Начало сентября – не лучшее время в Лондоне, даже для местных жителей. Заняться было нечем. Театры почти все были закрыты. На улицах слякоть и грязь. Хорошо было генералам, те каждый вечер появлялись в огнях рампы, но основная масса оккупантов не знала, куда деваться от скуки.
Лондон был все равно что пороховой склад. Кларенсу Чагуо-теру выпала честь твердой рукой поднести спичку, чтобы забушевало пламя.
Глава 6 ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБАКларенс был в редакции «Анкор» в пятницу. Выходила газета по четвергам. «Анкор» – это «Тайме» артистического мира. Она посылает проклятия одним, раздает (нещедрые) благословения другим. «Анкор», критикующую Федерацию артистов варьете, можно сравнить только с Юпитером-громовержцем, последним в наши измельчавшие времена. Ее обычай: на всю страну монаршьим криком грянуть «Пощады нет!» – и спустить дрессированных собачек войны.[126]126
«На всю страну монаршьим криком грянет: «Пощады нет!» – и спустит псов войны…» (У.Шекспир. Юлий Цезарь. Акт III, сцена 1; монолог Антония. Пер. Мих. Зенкевича).
[Закрыть]
По стечению обстоятельств, вечерней газете, где работал Кларенс, потребовалось взять интервью у русского генерала именно в четверг после достопамятного визита на Веллингтон-стрит. Мистер Хьюберт Уэйлз[127]127
Хьюберт Уэйлз – псевдоним Уильяма Пиготта (1870–1943), довольно плодовитого в период 1899–1918 гг. и действительно рискованного автора.
[Закрыть] на днях опубликовал роман, настолько рискованный по форме и содержанию, что на него публично ополчился с кафедры не кто-нибудь, а сам преподобный каноник Эдгар Шеппард,[128]128
Преподобный Эдгар Шеппард – (1845–1921). Полномочный капеллан королевы Виктории, затем короля Эдуарда.
[Закрыть] доктор богословия, сонастоятель придворной часовни его величества, помощник служителя королевской опочивальни и младший подаватель августейшей милостыни. В утренней газете задали вопрос: «Нужна ли цензура в беллетристике?» – и, как водится, редакторы собирали высказывания знаменитостей, предпочтительно таких, чье мнение никого не интересовало.
Поскольку все прочие репортеры были в разгоне, редактор оказался в затруднении.
– Что, никого больше не осталось? – потребовал он. Главный заместитель поразмыслил:
– Ну, есть тот щенок Чагуотер.
(Так в редакции обычно называли спасителя Англии.)
– Его и пошлите, – приказал редактор.
* * *
Номер великого князя Водкиноффа в театре варьете «Магнум» каждый вечер начинался ровно в десять. На афишах его имя писали крупнее всех. Кларенса задержал смотр бойскаутов, и он добрался до мюзик-холла только без пяти десять. Он вошел в гримерную, когда генерал уже направлялся на сцену.
Великий князь переодевался в большой комнате вместе с другими актерами. Персональных гримерных в «Магнуме» не было. Кларенс присел на сундучок, принадлежащий «Несравненной труппе прыгучих зуавов прямо из пустыни», и стал ждать. Четверо мускулистых молодых людей, труппа в полном составе, одевались после выступления. На Кларенса никто не обращал внимания.
Наконец один зуав заговорил:
– Скажи, Билл, сегодня принимали не очень. Замороженный зал.
– Куда уж дальше, – отозвался его коллега. – Просто мурашки по коже.
– Интересно, каково придется фон-барону. Очевидно, он имел в виду великого князя.
– Ему-то что. Такую халтуру им только подавай. Настоящим профессионалам хода нет, а любители цветут и пахнут. Расческа найдется, Гарри?
Гарри, высокий молчаливый зуав, протянул расческу. Билл продолжал:
– Посмотрел бы я на него в прежнем «Великом моголе», да в понедельник. Ему быстро показали бы, что к чему. Тоска берет, как всякие хлыщи отбивают у нас кусок хлеба. А нам что, теперь не выступать? Впору волком выть, как подумаешь про такого и эти его восемьсот семьдесят пять кругляшей в неделю.
– Восемьсот семьдесят пять! Держи карман, юное дарование, – вмешался первый зуав. – Ты что, на неделе газетку не видел?
– Не-а. Чего там такое? Как рекламка наша, смотрится?
– Да нормально, не забивай голову. Вот, глянь: «Что «Анкор» желает знать». Заденет фон-барона за живое, как пить дать.
Он достал газету из кармана пальто, висевшего на двери, и передал своему прыгучему собрату.
– Читай вслух, старина.
Тот поднес ее к свету и принялся читать, медленно и осмотрительно, как человек, неискушенный в ученостях.
– «Что «Анкор» желает знать: разве принцу Отто Саксен-Пфеннигскому не сопутствовал всю неделю потрясающий успех в «Лобелии»? И разве импресарио Куэйн не задрал нос так, что пришлось потратиться на шляпную резинку? И разве, хоть газеты и пишут о равных гонорарах, принц не получает больше великого князя? Иначе почему нам сорока на хвосте принесла, что принцу платят пятьсот в неделю, а великому князю – только четыреста пятьдесят? Да и в любом случае, разве принц не заслужил на полсотни больше, чем его русский друг? Ну-ну!»
Воцарилось многозначительное молчание. Для Кларенса, который факты и продиктовал (хотя стиль был редакторский), в заметке не было ничего нового. Он только порадовался, как броско редактор подал материал. Что ж, он правильно поступил, предоставив литературную обработку опытному газетчику.
– Вот ему подарочек, – сказал зуав Гарри. – Ну-ка, прицепим тут, против него, как придет переодеваться. Есть у кого булавка? А карандаш?
Он жирно обвел четвертушку колонки и приколол газету рядом с зеркалом, затем обратился к коллегам:
– Ждать не будем, старики? Судя по морде, он фордыбака – как пойдет рубить в пух и прах этой своей саблищей, запросто. Лично я поскорее одеваюсь, а на его физиономию полюбуемся завтра, время терпит. Чего зря рисковать?
Предложение было и обоснованным, и разумным. Прыгучие зуавы, как один, попрыгали в цивильную одежду и исчезли в дверях, не успел отзвучать протяжный аккорд невидимого оркестра в конце великокняжеского номера.
Генерал Водкинофф важно вплыл в гримерную, самодовольно прислушиваясь к неумолкающим аплодисментам. Номер имел успех, было чем гордиться.
Кларенса он заметил не сразу.
– А, – бросил он, – с интервью, да? Ты по поводу… Кларенс объяснил редакционное задание. Тем временем великий князь подошел к умывальнику и начал снимать грим. Для сцены он наносил немного «Жгучего цыгана № 3». Живописно смуглый, он был больше похож на русского генерала в представлении англичан.
Зеркало висело над умывальником.
Кларенс, наблюдая за ним в зеркале, заметил, как он напрягся, читая первый абзац. Лицо его потемнело, почти как от «Жгучего цыгана № 3». Он затрясся от гнева.
– Кто притащил сюда паршивую газетку? – рявкнул он.
– Так насчет мистера Хьюберта Уэйлза и его романа, – гнул свое Кларенс.
Великий князь разнес мистера Хьюберта Уэйлза, его роман и Кларенса одним-единственным предложением.
– Вы, наверное, – долбил Кларенс, не отклоняясь от темы, как пристало цепкому репортеру, – читали колкие, но небезосновательные замечания преподобного каноника Эдгара Шеппарда, доктора богословия, сонастоятеля придворной часовни его величества, помощника служителя королевской опочивальни и младшего подавателя августейшей милостыни.
Великий князь дополнил перечень еще и видным священнослужителем.
– Ты приделал газетку на зеркало? – заорал он.
– Я не приделывал газету на то зеркало, – корректно отвечал Кларенс.
– А, – отрезал великий князь, – будь это ты, я бы свернул тебе шею, как цыпленку, и раскидал по гримерной на все четыре стороны.
– Хорошо, что это был не я, – заметил Кларенс.
– Ты читал газетку на зеркале?
– Я не читал эту газету на зеркале, – ответствовал Кларенс, продолжая строго придерживаться разговорника Оллендорфа,[129]129
разговорника Оллендорфа – Оллендорф Генрих Готфрид (1803–1865) – автор популярных учебников немецкого и французского языков в форме диалогов-упражнений.
[Закрыть] был у него такой грешок. – Но я знаю, что там написано.
– Ложь! – гремел великий князь. – Мерзкая ложь! Да я его по судам затаскаю. Я-то сразу раскусил: писали по его наущению, а может, он и сам приложил руку.
– Профессиональная зависть, – вздохнул Кларенс, – печальное явление.
– Я ему дам профессиональную зависть!
– Я слышал, – заметил Кларенс как бы мимоходом, – что он и правда имел успех в «Лобелии». Один мой приятель был там вчера вечером и говорит: его вызывали одиннадцать раз.
Русского генерала чуть не хватил апоплексический удар, но титаническим усилием он взял себя в руки.
– Подождем! – заявил он со зловещим спокойствием. – Подождем до завтра! Я ему покажу! Имел успех, вот как? Ха! Вызывали одиннадцать раз, вот как? Ого, ха-ха! Вызовут и завтра! Только, – в его голосе чувствовался дьявольский умысел, столь ужасный, что даже у закаленного бойскаута пошел мороз по коже, – только на сей раз его вызовут к барьеру!
Терзаемый завистью артист разразился полубезумным смехом, упал в кресло и принялся стаскивать сапоги. Кларенс ушел по-английски. Час близился.
Глава 7 ОШИКАН!Великий князь Водкинофф был не из тех, кто теряет время даром. Не рак, чтобы идти на попятный, не камбала, чтобы лежать на дне. Он шел напролом – скрытный и скорый на расправу, настоящий московит. К полуночи он со своим штабом уже все расставил по местам.
Места были в партере «Лобелии».
На рассвете были розданы деньги на галерку и амфитеатр восьмому и пятнадцатому полкам донских казаков, свирепым полу-варварам, бесстрашным орудиям войны.
Великий князь полностью подготовился.
* * *
В анналах английской литературы встречаются счастливые случайности, но редко такие, как появление мистера Барта Кеннеди[130]130
Барт Кеннеди – (1862–1931). Известный английский журналист, писатель, издатель.
[Закрыть] в тот исторический вечер в «Лобелии». Он завернул туда после обеда и наблюдал весь инцидент с начала до конца. Без четверти одиннадцать взъерошенный человек вбежал через парадный вход в Кармелайт-Хаус[131]131
Кармелайт-Хаус – здание в Лондоне на Флит-стрит, где помещалась (с основания до 1988 г.) редакция «Дейли Мейл».
[Закрыть] и, не дожидаясь лифта, бросился вверх по лестнице, громко требуя ручку, чернил, бумаги.
На следующее утро «Дейли Мейл»[132]132
«Дейли Мейл» – ежедневная утренняя газета, выходила в Лондоне, распространялась по всей стране; основана в 1896 г.
[Закрыть] пестрела заголовками. Вся пятая страница была тематическая. Заголовки не виляли вокруг да около. Читателя забрасывали фактами:
СЦЕНА В «ЛОБЕЛИИ»
ПРИНЦ ОТТО САКСЕН-ПФЕННИГСКИЙ ОШИКАН РУССКИМИ СОЛДАТАМИ
ЧТО ПОСЛЕДУЕТ?
Таких было еще не меньше семнадцати, а следом шел специальный репортаж Барта Кеннеди.
Писал он так:
«Памятный вечер. Невероятный вечер. Вечер, какой мало кто увидит еще раз. Грозный вечер чудес. Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер.
Девять тридцать. Я пообедал. Я съел свой обед. Свой обед! Я съел свой обед этим вечером. Этим дивным вечером. Вечером одиннадцатого сентября. Прошлым вечером!
Я пообедал в клубе. Отбивная. Вареный картофель. Грибы на тосте. Крошечка стилтонского сыра. Полбутылки бургундского. Я откинулся на спинку стула. Я взвесил варианты. Мюзик-холл? Театр? Библиотека? Тот вечер, вечер одиннадцатого сентября, я чуть не убил за книгой в клубной библиотеке. Тот вечер! Вечер одиннадцатого сентября. Прошлый вечер!
Судьба привела меня в «Лобелию». Судьба! Мы – ее игрушки. Ее футбольные мячи. Мы – футбольные мячи Судьбы. Судьба могла направить меня в театр «Гейети».[133]133
«Гейети» – музыкальный театр в Лондоне.
[Закрыть] Судьба привела меня в «Лобелию». Та Судьба, что правит нами.Я передал визитную карточку администратору. Он пропустил меня. Учтивый, как всегда. Он пропустил меня за красивые глаза. Этот администратор. Любезный и учтивый администратор.
Вот я и в «Лобелии». Контрамарочник. Я был в «Лобелии» по контрамарке!»
Далее в оригинале статьи идут продолжительные рассуждения об интерьере мюзик-холла, а также отступление об эстрадных представлениях вообще. Лишь упомянув о зрителях, мистер Кеннеди возвращается к главному.
«А что за зрители собрались посмотреть дивертисмент, подготовленный любезным и учтивым администратором «Лобелии»? Зрители. Их суд не знает апелляций. Они диктаторы в мюзик-холле. Зрители».
Здесь автор отпускает ряд весьма интересных и глубоких замечаний про зрительские массы. Без них можно обойтись.
«Первые ряды партера, заметил я, сплошь занимали русские офицеры. Степные вояки. Бородачи. Русские. Они сидели молча, настороженно. Они мало аплодировали. Они равнодушны к программе. Велосипедисты-эксцентрики. Бойкая субретка и кумир Белгрейвии. Студенты-спорщики. Комик во фраке. Дрессировщик с учеными канарейками. Ничто их не затронуло. Они ждали. Ждали. Беспокойно ждали. Все мышцы напряжены. Собирались с силами. Ждали. Чего?
Мой сосед прошептал спутнику, как приятель ему рассказал, будто сам слышал от билетера, что галерка и амфитеатр битком набиты русскими. Русские. Везде русские. Почему? Так любят мюзик-холл? Или пришли по какой-то скрытой причине? В воздухе висело беспокойство. Мы все ждали. Ждали. Чего?
Атмосферу можно определить одним словом. Единственным. Зловещая. Атмосфера была зловещая.
А! Движение в переполненном зале. Зыбь на глади моря перед штормом. Сестры Сигсби в негритянском гриме, несравненные актрисы бурлеска, кончили танцевать, улыбнулись, послали воздушные поцелуи, упорхнули за кулисы, выпорхнули опять, улыбнулись, повторили воздушные поцелуи и скрылись с глаз. Протяжный аккорд из оркестра. Аккорд – почти рыдание. Рыдание над тем, что прошло. Появляются два ливрейных служителя. Они несут картонные листы. Служители несут картонные листы. Но не пустые. На каждом листе номер.
Номер пятнадцать.
Кто же под номером пятнадцать?
Принц Отто Саксен-Пфеннигский. Принц Отто, генерал германской армии. Принц Отто – вот кто под номером пятнадцать.
Гром аплодисментов в зале. Но русские не хлопают. Они молчат. Они ждут. Чего?
Оркестр наигрывает жизнерадостный мотив. Расходится тяжелый занавес. Высокий красавец в мундире вышагивает на сцену. Он кланяется. Высокий красавец в мундире кланяется. Это принц Отто Саксен-Пфеннигский. Генерал германской армии. Один из наших завоевателей.
Он говорит: «Леди и джентльмены». Человек и генерал говорит: «Леди и джентльмены».
И ничего. Ничего. Ничего. Больше ничего. Ничего. Он говорит: «Леди и джентльмены», но ничего больше.
Почему бы ему не сказать больше? Что, он закончил выступление? И это все? Он получает восемьсот семьдесят пять фунтов в неделю за два слова, «леди и джентльмены»?
Нет!
Он хочет говорить. Ему есть что сказать. То было лишь начало. Этот высокий красавец еще музыкой своей не поделился.[134]134
еще музыкой своей не поделился – слегка измененная цитата из стихотворения американского поэта Оливера Уэнделла Холмса (1809–1894) «Без голоса» (1858).
[Закрыть]Почему же он не говорит больше ничего? Почему он сказал: «Леди и джентльмены», – но ничего больше? Ничего. Только это. Больше ничего. Ничего.
Потому что из партера до него доносится нескончаемое сокрушительное улюлюканье. Это нескончаемое сокрушительное улюлюканье исходит от русских в партере. Так вот чего они ждали. Вот чего они ждали столь напряженно. Вот чего. Они ждали грандиозного «у-лю-лю!».
Генерал отшатывается. Он изумлен. Поражен. Может статься, напуган. Он всплескивает руками.
На галерке и в задних рядах угрожающе свистят и завывают. Как дикие звери. Как паровые котлы на грани взрыва. Как зрители мюзик-холла, чтобы ошикать актера.
Все вскочили на ноги. Некоторые – на мои. Все кричат. Весь зал кричит.
Среди вавилонского столпотворения слышны отдельные выкрики.
– Вонски! Гадский номерович! – кричат бородатые русские, нелицеприятные критики. – Гадский номерович!
Глаза германца пышут огнем. Глаза властного человека.
– Вонски! Чванка! Гадский номерович!
Зрители ужасны в гневе. Зрители. Верховный суд. Эти зрители в гневе ужасны.
Что произойдет? Германец стоит на своем. Человек, спаянный железом и кровью,[135]135
«железом и кровью» – выражение принадлежит крупнейшему прусско-германскому политику и дипломату Бисмарку (1815–1898).
[Закрыть] стоит на своем. Он намерен продолжать. Властный человек. Он не остановится ни при какой погоде.Зрители привстают с мест. Помидор расплющивается о правый глаз принца. Помидор перезрел.
– Вонски!
По воздуху летят три тухлых яйца и дохлая кошка. Недолет – и они падают в оркестр. Эти яйца! Эта кошка! Попали в дирижера и второго тромбониста. Падают они, как тихий дождь, струящийся на землю из облаков.[136]136
«как тихий дождь, струящийся на землю из облаков» – Шекспир, «Венецианский купец», акт IV, сцена 1, монолог Порции. Пер. П.Вейнберга.
[Закрыть] Кошка! Яйца!А! Наконец бдительный и находчивый распорядитель спасает положение. Этот человек. Распорядитель. Великий ум. Медленно, неотвратимо ползет вниз пожарный занавес. Он на полпути. Он опустился целиком. Зрители перед ним. Зрители. Принц за ним. Принц. Генерал. Железный человек. Артист, которого только что ошикали.
В зале звучит национальный русский гимн. Громоподобно! Победно! Национальный гимн России. Хвалебная песнь!
Возвращаются служители. Невозмутимые, бесстрастные служители. Они вынимают номер пятнадцать. Они ставят номер шестнадцать. Они, как Рок, – безжалостный, непоколебимый, невозвратный, безмолвный. Эти служители.
Гремит оркестр. Начинается выступление под номером шестнадцать…»
