Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Пытаясь найти удачное определение, он был избавлен от этой задачи, ибо услышал:

– Би-илл!

Клара стояла на дороге, все в той же прозрачной шали. Взгляд у нее был странный, возможно – виноватый, как у блудного сына.

– Мы все время встречаемся у изгороди, – со слабой улыбкой сказала она и положила руку на перекладину. Билл заподозрил, что в этом есть замысел, но по простодушию не разгадал его. Ничего не поделаешь, природа. Для него девичья рука была девичьей рукой, независимо от всяких колец.

Клара поняла это, убрала руку и зашла с другого конца.

– Я хочу тебе кое-что сказать.

Он смотрел на нее и удивлялся. Не жалел, не страдал – удивлялся, что она для него так много значила.

– Я очень глупая.

Что тут ответишь? «Да?» Невежливо. «Правда?» Как-то нелепо. Он изобразил интерес.

Клара отвела глаза и быстро, тихо заговорила:

– Когда я увидела, как ты с ней танцуешь… Я заревновала. Надо было тебе доверять. А я сдуру…

– Ты имела полное право…

– О, нет! Я очень глупая. Прости меня, Билл.

– Тут нечего прощать.

Клара нежно взглянула на него, но хотелось ей ударить его головой о дерево. Ну, что за мямля! Выскочи на дорогу, обними… Ей трудно было сохранить кроткий голос.

– Как, уже поздно? Ты не в силах простить? О, Билл! (Она проглотила «идиот»). Давай помиримся! Представь, что ничего не было.

Не будем винить Билла. Сперва у него рухнула вера в женщину. Потом он быстро прошел двадцать миль. Потом он слышал выстрелы, нашел труп и нес его за хвост сквозь округу. Наконец, он понял, что они с Элизабет любят друг друга. Тут не сосредоточишься. Спасибо, если выговоришь:

– Что ты имеешь в виду?

Клара не отличалась терпением, и с трудом проглотила подходящий ответ. Нет, что за чурбан! Придется говорить полным текстом.

– Давай опять обручимся.

– Ты же обручена…

– Я порвала помолвку.

– Когда?

– Вот сейчас. Я его раскусила. Он жесток и коварен. Случилось… не важно, что, но я поняла, какой он. Нет, слушай. Наверное, для тебя это пустяк. У Полли была обезьянка. Она его укусила… и он ее убил!

– Кто, Пикеринг?

– Да. Никогда бы не подумала. Это мерзко… низко… Как я могла, как могла обручиться с таким человеком?

Что-то тут было не то. Как-то все не сходилось.

– Понимаешь, – продолжала она, – я обручилась с ним от досады. Рассердилась на тебя…

Нет, не то. Вообще-то может быть. Чего не бывает! Но чутье подсказывало: «Не то». А пока он стоял в растерянности, Клара сделала неверный шаг.

– Какое счастье с этим Наткомом! – воскликнула она.

Билл облегченно вздохнул. А, вот в чем дело!

– Ты получила мое письмо?

– Да. Только что пришло. Мне переслали из театра.

Она спохватилась, но понадеялась на то, что он не очень умен.

– Из Портсмута его переслали в Лондон, – заторопилась она. Сперва – в театр, потом – домой, а мама отправила мне.

– Понятно.

Они помолчали. Она подошла ближе.

– Би-илл!

Он закрыл глаза. Этого он боялся. Да, она хитрит, она лжет, но от того не легче. Она – женщина, он – мужчина, ничего не поделаешь.

– Прости, – сказал он, – обручиться мы не можем. Клара очень удивилась. Вот уж чего она не ждала.

– Билл!

– Прости меня.

– Ну, Билл!

Он стиснул зубы. Да, нелегко.

– Я же тебе объяснила.

– Знаю.

– Я думала, ты меня любишь, – она подошла ближе и потянула его за рукав. – Не глупи. Неужели ты хочешь, чтобы я перед тобой унижалась? – Она издала легкий смешок. – Что ж, я делаю тебе предложение. Я не очень виновата. В конце концов, я слабая девушка. Ну, ошиблась, а теперь…

– Клара, – сказал он, – я женюсь.

Она отшатнулась. Многого она ждала, но не этого. Ее охватила холодная ярость. Поставить на все – и проиграть!

– Женишься?

– Да.

– Однако, – она засмеялась, – ты расторопен. На ком?

– На Элизабет Бойд.

– Я темное существо, но – кто это? Девица из ресторана9

– Нет.

– Кто же?

– Племянница Наткома. Наследство причиталось ей. Я потому и поехал, чтобы уладить.

– И решил жениться? Как романтично… и удобно! Повезло ей, однако. Кто из вас это предложил?

Билл сжался. Неприятно, но сказать надо… Вдруг Клара сменила иронию на ярость.

– Дурак! – крикнула она. – Ты что, не видишь? Ей нужны твои деньги.

– Ты не права, – отвечал он. – Она ничего о них не знает.

– Как так не знает? Она что, не читала завещание?

– Она не знает, кто я.

– То есть как?

– Я здесь под фамилией Чалмерс. Клара помрачнела.

– Как ты с ней познакомился?

– Я встретил ее брата в Нью-Йорке.

– Случайно?

– Да, случайно. Мне один человек оставил квартиру, а он туда зашел.

– Странно! А что потом?

– Он меня пригласил.

– Сюда?

– Он живет здесь на ферме.

– Это она разводит пчел?

– Да, она.

Глаза у Клары сверкнули:

– Нет, ты ребенок, истинный ребенок! Ей нужны твои деньги. Прямо сейчас, они тебя не знают! Случайно, а! Ты – просто душечка. Такая невинность…

Она повернулась на каблуках и бросила через плечо:

– Спокойной ночи.

Идя по дороге, она громко смеялась.

20

Дадли Пикеринг жевал окурок некогда роскошной сигары. Сидел он в гостиной, наедине со своими мыслями. Заглядывал хозяин, словно хотел прибрать. Заглядывал и благодушный Роско Шериф; но страдалец едва отвечал им. Теперь он беседовал со своим подсознанием.

Подсознание – плохой собеседник. Большей частью оно кроется в норе и выползает, чтобы нас расстроить. До сих пор, в ночной тиши, оно подсказывало Дадли, что всякая плоть – трава и что он не молодеет. Сегодня, под воздействием шока, оно выглянуло в самое приятное, послеобеденное время. Обычно он в эти часы отдыхал. Обычно – но не теперь.

Цинично поглядывая на жертву, подсознание заметило:

– Завтра уедем. Оставаться нельзя. Вот что значит – глупость.

Пикеринг передернулся.

– В индейцев играем! Староват, голубчик, староват. Завтра нога разболится. Слава Богу, не мальчик. Соберешься ползать во мху, послушай меня.

Пикеринг решительно зажег сигару. Она оказалась слишком горячей. Отбросив ее, он вынул из жилетного кармана кольцо с бриллиантом.

– Неплохо, а? – осведомилось подсознание.

Пикеринг вздохнул, вспомнив венец своих бед, когда она, бросив кольцо, исчезла из его жизни, как оскорбленная королева. Подсознание вмешалось опять:

– Потерял по глупости, – сказало оно. – Нет, какой дурак! Играет в индейцев! Что ж, дела не исправишь.

Отменяем торт, рассылаем телеграммы, отсылаем служанок, равно как и органиста. Ты остаешься один, старый идиот. Легкие шажки в детской? Как бы не так! Детские голоса? Ну, знаешь! Нет, дорогой, все это не для Дадли Идиота Пикеринга.

Подсознание выражалось неприятно, но разумно. Страдалец сунул кольцо в карман и закрыл лицо руками, мыча от горя.

– Удивляюсь я тебе, – заметило подсознание.

– Почему?

– Ты прекрасно знаешь, что тебе полегчало. Ты рад, ты чрезвычайно рад!

Пикеринг возмутился, и тут же понял, что это правда. Кто бы мог подумать? Совсем недавно он ощущал себя, как Люцифер, павший с неба. И вот – появилась серебряная каемка. Подсознание поднажало.

– Не лги себе! – сказало оно. – Вечно все себе лгут. А ты взгляни честно. Ты прекрасно знаешь, что думать не желал о браке. Ты застенчив. Ты не любишь суеты. А тут еще – эта барышня. Что ты о ней знаешь? Да, недурна. Но нужно ли это для семейной жизни? Лучше добрая образина, чем сварливая Афродита. Ты знаешь, что она не добра. У нее железное сердце.

Живешь ты тихо, хорошо, но если взбрело жениться – не на ней же! Ты немолодой, мирный человек. Ты хочешь уютно идти по жизни, она – плясать фокстрот. Конечно, если бы ты ее любил… Но ты ее не любишь, она тебя просто приворожила. Советую тебе праздновать годовщину этой ссоры. Можешь пожертвовать деньги на больницу, тоже из благодарности. Не знаю, сколько ты проживешь – без этих глупостей дольше – но такого счастья, как сейчас, у тебя уже не будет.

– Как ты право! – с восторгом откликнулся Пикеринг. – Странно, я сам не догадался.

Зашевелилась ручка. Хорошо, если бы Роско Шериф. Он его скучно встретил, а сейчас – ого-го, держись! Есть два прекрасных анекдота…

Но то была Клара. Взор у нее был странный, мягкий, покаянный, что ли. Вроде блудного сына или, точнее, дочери.

– Дадли!

Она робко улыбнулась. Щеки ее пылали, глаза сияли. Он посмотрел на нее, и с ним стало что-то делаться.

Как же слаб человек, как он жалок! Поистине червяк. Гордится разумом, а увидит сияющий взгляд – и превращается в промокашку. Только что миллионер презирал и брак, и женщин, он благодарил Провидение – и что же? Разум исчез.

– Дадли!

Подсознание попыталось снова.

– Осторожно, – шепнуло оно.

– Дадли, – сказала Клара, – нам надо поговорить. «Без записи нельзя! Беги! Скрывайся!»

Пикеринг не скрылся. Клара подошла к нему, жалобно улыбаясь. 197 фунтов затрепетали. Теперь он ощущал, что брак – синоним рая.

Клара села на ручку кресла.

– Олух! – сказало подсознание.

Клара погладила его руку. Подсознание сказало: «Балбес».

– Дадли, мой дорогой, – нежно проговорила Клара, – я ужасная дура. Я ужасно виновата. А ты – самый лучший, самый добрый, самый кроткий человек. Прости меня.

Губы его молча шевелились. Она прикоснулась губами к лысине.

– Где оно?

– Э?

– Куда ты его положил? Тут вмешалось подсознание.

«Кретин, болван, балбес, олух, слабоумный, – сказало оно. – Ты что, меня не слышал?»

«Она такая красивая, – напомнил Пикеринг. – Посмотри хотя бы на глаза».

«Она – железка».

«Ты неправо».

«Право».

«Она меня любит!»

«Ничего подобного».

Клара пожала плечами.

– Дадли, о чем ты задумался? Где кольцо? Он его вынул. Она его рассмотрела.

– Я чуть не разбила твое сердце…

«Беги! Подальше! В Японию!»

Пикеринг не сбежал в Японию. Он смотрел на Клару, любуясь серым сиянием глаз, очерком щеки, нежностью шеи. Как можно слушать это подсознание? Как можно допустить на миг, что она – не совершенство?

– Вот! – сказала Клара, надевая кольцо.

– Все хорошо, – прибавила она, прикасаясь к лысине.

– Все хорошо, – согласился он.

– Тогда поцелуй меня. Он это сделал.

– Дадли, миленький, – сказала Клара, – мы будем уж-жасно счастливы.

– А то! – вскричал он. Подсознание молчало, утратив дар речи.

21

Расставшись с Кларой, Билл тихо постоял. Двигаться он не мог. Все силы ушли на объяснение. Как ни странно, в тяжелые минуты добрые свойства не помогают. Скромность, к примеру, считают добрым свойством. Она умягчает душу и помогает понять ближнего. Однако Биллу помогла бы гордость. Клара сумела ранить его. Кто он, в конце концов, чтобы заслужить любовь Элизабет?

Он принадлежал к тем редким людям, которые верят в достоинства ближних больше, чем в их недостатки, а по отношению к себе – в точности наоборот. Это и зовется скромностью, а если хотите – робостью. Он был невысокого мнения о себе.

Наконец он побрел к дому, несчастный и усталый. Надо было лечь и заснуть, утро – мудренее…

Дверь была открыта, и за ней слышались голоса. Шли они сверху. Говорил Натти, и так резко, что каждое слово было слышно.

– Конечно, ты его не выносишь, но пять миллионов… Билл кинулся к себе и сел на кровать. Дверь захлопнулась. Значит, это правда!

Кто-то постучался. Потом – еще раз. Дверь чуть-чуть приоткрылась.

– Вы тут, Билл?

Голос ее. В щелку двери можно разглядеть и фигуру.

– Билл!

Ответить он не мог, только глотал.

– Да? – выговорил он.

– Вы сейчас пришли?

– Да.

– Значит… вы слышали?

– Да.

Повисло молчание, потом дверь тихо закрылась.

22

Проснулся он в десять часов. Первым его чувством был стыд. Как же он мог проспать целую ночь? Где тонкость, где ранимость? Где высшие чувства? Одно слово, бревно. Он не оправдывал себя усталостью, просто был собой недоволен. Все ушло – и надежда, и радость, и достоинство.

Элизабет он встретил в коридоре. К одиннадцати годам создания женского пола обретают умение себя вести, которого мужчинам не достигнуть и к восьмидесяти. Она была бледновата, немного устала – но и все. Веселой бы ее не назвали, а сдержанной – пожалуйста.

– Надеюсь, я вас не разбудила? Вам бы еще поспать.

Он сильнее запрезирал себя – бездушное чучело, ему бы только спать.

– Мы уже позавтракали. Натти пошел гулять, какая погода! Ваш завтрак – в духовке.

Ну, что это! Хорошо, сон, но еще и еда!

– Нет, спасибо. Я не голоден.

– Пожалуйста!

– Честное слово…

– Я очень прошу…

Он покорно пошел за ней. Как практичны женщины! Однако он позавтракал. Она молча смотрела через стол.

– Поели?

– Да, спасибо. Она помолчала.

– Вот что, все очень запуталось. Лучше я объясню, почему он это сказал. Не закурите?

– Нет, спасибо.

– Легче будет.

– Не думаю.

В окно влетела пчела. Элизабет последила за ней, потом повернулась к Биллу.

– Он хотел меня утешить. Билл промолчал.

– Понимаете, он не может себе представить, что я вас люблю. Он понимает только деньги. Я думаю, потому он вас и пригласил. Узнал в Нью-Йорке, кто вы, наверное, в ресторане. Так что в этом смысле вчерашняя барышня права.

– Вы слышали?

– Ничего не могла поделать. Да она и хотела, чтобы я слышала, зачем ей иначе повышать голос. Я зашла посмотреть, нет ли Натти, а она там была. Вы меня не видели, вы стояли спиной. А она видела.

– Вы не спрашиваете, кто это?

– Неважно. Важно, что она сказала – мы знаем, что вы лорд Долиш.

– А вы знали?

– Натти признался дня два-три назад, – она покраснела. – Наверное, вы не поверите, но мне это все равно. Я думала, этот лорд – мерзавец, а то он не выжал бы деньги из дядюшки. Когда я познакомилась с вами, я сразу поняла, что ошиблась. И потом, я вспомнила, что вы предложили мне половину денег. Так что вы – не тот, кого я терпеть не могла. И мне неважно, что вы богаты. Я вас полюбила. Все бы хорошо, но эта девушка сказала вам слишком много правды. И Натти меня утешал.

– Я…

– Постойте, я скажу про Натти. Я все удивлялась, откуда он взял деньги на поездку. Вчера он сказал мне. Надеюсь, вы его знаете, и не удивитесь, что он занял у аптекаря под это завещание, а потом у всех других торговцев. Они это выяснили, и вчера один из них сюда пришел. Ругался, грозил арестом…

И тут я прихожу и говорю о помолвке. Представляете? Он решил, что я узнала про его штуки и его спасаю. Я стала его уверять, он – меня утешать. Это вы и слышали. Можете верить, можете не верить.

– Я верю, – сказал он. – Я вам всегда верю. Она покачала головой.

– А свидетельства?

– Бог с ними.

– Нет. Вы убедите себя на минуту, а потом начнутся сомнения. Вы же не знаете, что я говорю правду, вы это чувствуете. Вы верите сердцу, а не уму. А голова сильнее, она в конце концов победит. Инстинкт, или как его там, будет постепенно слабеть. Представьте, как это больно. Вот, посудите сами: Натти приглашает вас, зная, что вы лорд Долиш. Я сказала вам сразу, что этого лорда ненавижу. Однако вскоре обручаюсь с вами. Потом вы слышите, как брат меня утешает. Можно ли верить мне после этого?

– Я знаю вас. Вы не можете плохо поступить.

– Вот поступила же.

– Это неважно.

– Теперь.

– Всегда.

Она покачала головой.

– Спасибо вам, но это невозможно. Я очень люблю вас и потому – уезжайте.

– Уезжать?

– Да. Иначе будет слишком трудно. Я не смогу жить с вами всю жизнь, гадая, верите вы мне или не верите. То будет побеждать чутье, то разум. Всякие мелочи изведут вас, вы не сможете от них избавиться. Ссоры – ведь все люди ссорятся – будут вас убеждать, что я вас обманула. Что вы обо мне знаете? Мы, в сущности, незнакомы. Мы судим наугад.

Она взглянула на часы.

– Пора паковать вещи, а то опоздаете. Он горько рассмеялся.

– Вы выгоняете меня?

– Да. Я хочу, чтобы вы уехали, пока я могу удержаться.

– Если вам так трудно, зачем же…

– Откуда вы знаете, что я не лгу? Может, это хитрый заговор?

– Да, дело плохо, – сказал он. – Слишком много сложностей.

– Вам кажется, – сказала она, – что я все нарочно усложняю. Нет, я просто смотрю в будущее. Если бы я хотела поймать вас из-за денег, я бы вела себя именно так. Рано или поздно это придет вам в голову. Вы будете бороться, отталкивать такую мысль – но не вечно же! Она вас одолеет.

Он беспомощно пожал плечами.

– Как тут поспоришь?

– Вот именно. Ну, сложим вещи.

– Сейчас-сейчас. Не беспокойтесь.

– Ни один мужчина не умеет их складывать.

Он пошел к себе, вынул чемодан, символ конца, и стал смотреть, как мелькают на фоне окна ее золотистые волосы. Она аккуратно складывала вещи, словно нежная заботливая жена. Жестоко, думал он, представлять домашнюю сцену, когда они расстаются. Что тут обдумывать? Глупо, безжалостно, обе жизни сломаны.

Снова ему довелось встретиться с женской практичностью. Она держала что-то в руке, огорченно покачивая головой.

– Что ж вы не сказали? Носки все в дырках! Как это они умеют перейти от горя к носкам?

– Просто решето! – она вздохнула и нахмурилась. – Вы все такие беспомощные! Наверное, у вас осенью мокрые ноги. А зимой мерзнет голова. И я не могу о вас позаботиться.

– Элизабет!

Она стояла на коленях, склонившись к чемодану. Он заглянул ей в лицо.

– Не надо, Билл. Иначе нельзя.

– Это чепуха какая-то! Она секунду помолчала.

– А вот подумайте обо мне. Откуда мне знать, что вы меня любите?

– Я же вам сказал!

– Вот именно. Всё слова, слова, слова. Откуда узнать, правда ли это? Может быть, вы меня жалеете, или у вас чуткая совесть. Вы очень хороший человек, настоящий Дон Кихот. А я ненавижу быть обязанной. Я гордая. Мы бы следили друг за другом, проверяли, подлавливали. Какой ужас!

Он поднял чемодан.

– Я провожу вас до ворот.

Они шли молча. Потом она сказала:

– Прощайте, дорогой.

– Прощайте.

Он быстро двинулся по дороге, обернулся, посмотрел, двинулся дальше. Она стояла у ворот, сжимая изо всех сил теплую деревяшку. Наконец она пошла к дому.

Из сада шел Натти. Он был весел. Глазки светились. Губы что-то насвистывали.

– Где Долиш?

– Уехал.

– То есть как? В каком смысле? У-е-хал?

– Вот именно.

– Совсем?

– Совсем.

– Абсолютно?

– Да.

– Значит, полностью?

– Да.

– И ты за него не выйдешь?

– Нет.

– А, черт! – вскричал он и шмякнулся на ступеньки, как медуза.

23

Элизабет это не тронуло. Она была доброй, но его не пожалела, даже испытала какое-то облегчение. Когда, очнувшись, он открыл рот, закрыл и открыл снова, она побежала по тропинке. Она не выдержала бы вопросов. Надо заняться пчелами, а не поможет – уйдет с головой в уборку.

Зачем он слушал ее? – думала она. – Почему не обнял, не выругал? Почему мужчины вообще слушают женщин? Если бы он ее любил, он бы остался. Эти размышления прервал слабый голос:

– Не верю…

Натти шел за ней, повторяя: «Нет, не верю».

– Привыкнешь, – отвечала она.

– Ты прогнала его?

– Да.

– За что?

– Что ж еще было делать?

– Он что, слышал вчерашний разговор?

– Да.

– Ой!

Она промолчала.

– Ты бы объяснила.

– Как?

– Ну, не знаю, как-нибудь. Значит, ты его выгнала?

– Да.

– Не понимаю.

У нее лопнуло терпение.

– Натти, поговорим о чем-нибудь другом.

– Да, но…

– Не надо! Я не выдержу. Я и так еле жива.

Он продолжал ворчать, но она его не слушала. Длилось это долго, пока не раздался гудок автомобиля.

24

Из автомобиля вышел молодой высокий человек в светлом костюме и соломенной шляпе. Когда он заговорил, оказалось, что он англичанин.

Натти смотрел на него угрюмо. Можно ли веселиться в такую минуту? Элизабет, погруженная в думы, его даже не заметила.

– Простите, – спросил пришелец, – здесь обитают Бонды?

– Да, – отвечала хозяйка.

– Спасибо, – сказал гость. – Моя фамилия Николз. Надеюсь, вы получили мое письмо?

Что-то она такое слышала. «Николз…» Кто же это?

– Я, знаете ли, юрист. Написал вам про это завещание.

– А, да! – вспомнила она и собралась пригласить в дом, но он продолжал:

– Понимаете, я должен кое-что объяснить. Я написал сразу. Так нельзя нам, юристам. Хотел поскорее сообщить, чтобы вы зря не надеялись. Понимаете, Билл, то есть лорд Долиш, – мой друг. Когда я узнал, что Натком умер, я ему позвонил и сказал, что тот ему всё оставил. Так, по-дружески, как говорится, в неформальном стиле. Вы, конечно, мисс Элизабет Бойд?

– Да.

– Рад слышать. Если бы вы ею не были, вы бы меня не поняли.

Она его и так не понимала. Натти напоминал растерянную змею.

– Видите ли, – продолжал юрист, – мой отец, глава фирмы, все делает, как следует. Это очень долго, люди ждут, где же их деньги. Вот я и решил сообщить сразу. Мне бы не стоило быть юристом. Если отец узнает про письмо, он так и подумает. Вот я и приехал попросить, чтобы вы ничего не говорили.

– Вы просите, – проверила Элизабет, – чтобы мы не говорили про письмо?

– Да-да.

– А почему я могла бы о нем говорить?

– Да так, знаете, к слову.

– Когда? Я с вашим отцом незнакома.

– Скоро познакомитесь. Он хочет с вами встретиться из-за этих денег.

– Денег?

– Вы не получили его письма?

– Нет.

– Я думал, они пришли вместе. Вот он, отцовский метод! Неужели письма нет?

Наконец Элизабет нашла силы улыбнуться. Ей понравился этот человек.

– У меня – нет, – сказала она.

– И вы ничего не знаете о завещании?

– Только то, что вы написали.

– Что хотеть от этого… психа? – спросил Натти. – Помнишь, он стал вегетарианцем? А как он читал со мной Марка Аврелия? Да что там, одни странности. Вечно он меня мучил. Теперь оставил эту мелочь!

Мистер Николз сочувственно кивнул.

– Знаете, почему я решил, что он все оставил Биллу? Тот ему помог с гольфом. Вот уж бедняга!

– Кто, ваш Долиш? Получил пять миллионов.

– Не получил.

– То есть как?

– Так. Есть другое завещание.

– Какое?

– То, о котором я говорю.

Он удивленно оглядел их. Они явно не понимали.

– А, – догадался он, – я вам ничего не сказал! Видите ли, они с отцом повздорили, а потом помирились. На радостях дядя составил новое завещание. Я думал, оно уже пришло. Надо было предупредить, чтобы вы меня не выдали. Сослался на усталость и – сюда. Конечно, жалко старого Билла, но вас я поздравляю, мисс Бойд.

– Который час? – спросила она. Николз удивился и взглянул на часы.

– Без пяти одиннадцать.

Тут он удивился еще больше, ибо Элизабет, стремглав пробежав мимо него, садилась в машину.

– На станцию! – крикнула она солидному шоферу.

– А?

– К одиннадцатичасовому поезду!

Заметив, что он склонен к тугодумству, она крикнула:

– Десять долларов!

Машина дернулась, словно ее укололи. Два-три раза в жизни шофер мог схватить идею сразу. То был один из них.

– Это правда? – спросил гостя Натти.

– Еще какая.

Радостный крик озарил летнюю тишину.

– Выпьем! – закричал Натти. – Ах, забыл! Мне же нельзя.

– А что такое?

– Вижу обезьян.

– Один мой приятель видел кенгуру.

– Что ж, съедим пирога, выпьем водицы. Поговорим про дядю. Хо-хо!

– Хо-хо, – согласился Николз. – Пирога – самое время!

25

Билл продвигался к курительному вагону, в котором почти никого не было. Он был в том состоянии, когда надо закурить или сдаться на милость судьбы. Наконец он сел к окну и закурил трубку.

Контролер проверял билеты. Билл машинально показал билет, контролер двинулся дальше. Связных мыслей не было. Тупая боль, муть какая-то – и больше ничего.

Вдруг он заметил, что контролер вернулся и что-то говорит насчет билета. Он его вынул, но этого оказалось мало. Прислушавшись, Билл услышал странные вещи и переспросил:

– Что-что?

– Леди сказала, вы заплатите, – повторил контролер. Билл растерялся. Вероятно, у него что-то с мозгами. Собрав весь наличный разум, он повторил:

– Леди сказала, что я заплачу?

– Да.

– А… почему?

– Спросите чего полегче!

– Заплачу?

– Так и сказала, джентльмен в сером костюме.

– Тут какая-то ошибка.

– Я верно говорю.

– А какая эта леди?

Контролер порыскал в уме, отыскивая определений.

– Маленькая, – медленно выговорил он, – глаза такие… темные…

Дальше говорить ему не пришлось, поскольку Билл исчез.

Нашел он ее в третьем вагоне. Две толстые дамы с котом в корзине воззрились на него. Две барышни насторожились – одна как раз сказала другой, что это Мэри Пикфорд.

– Боже мой! – сказал Билл.

Толстая дама велела детям рассматривать картинки.

– О, Господи!

Дама приказала детям идти в конец вагона, чтобы смотреть на деревья.

– Элизабет!

Девицы потеряли интерес к событиям.

– Что вы здесь делаете?

Она неуверенно, но бодро улыбнулась.

– Ловлю вас.

– Вы без шляпы!

– Не успела надеть, а деньги отдала шоферу. Вот и попросила вас заплатить. Видите, я не всегда избегаю ваших денег.

– Так вы…

– Билеты, пожалуйста. Один доллар семьдесят один цент. Билл дал ему пять и не спросил сдачи.

– Билл! – воскликнула Элизабет. – Вы ему дали… Хорошо, что вы женитесь на богатой.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Я женюсь на вас. Теперь я вас не отпущу. Спорьте, не спорьте, я не сдамся. Какой я дурак, что слушал! Мы любим друг друга, и со временем будем любить еще больше.

– Какое красноречие!

– А я вообще красноречив.

Дама уже не слышала, они почти шептали, и утешалась историей молодых миллионеров. Элизабет бросила взгляд на обложку.

– Бьюсь об заклад, там есть рассказ про гордого человека, который не хотел жениться на богатой девице. Как глупо! Вы бы так не сделали?

– Со мной все иначе.

– А вот и нет. Вы знаете Николза?

– Николза?

– Дж. Дж. Николза. Он вас знает. Он вам сказал про это наследство.

– Джерри! Как же вы?.. А, помню, он вам написал.

– Да. А сегодня прибыл.

– Джерри Николз?

– И сообщил, что дядя оставил мне все деньги. Они посмотрели друг на друга.

– Я взяла его машину и нагнала поезд.

– Но… но теперь все иначе.

– В каком смысле?

– У вас – пять миллионов, а у меня – две тысячи в год. Мы не можем…

– Билл, – спросила Элизабет, – что у меня в руке?

– Э? А?

– Булавка. Если вы будете так говорить, я ее воткну. А сделаем мы вот что: в Нью-Йорке вы дадите мне денег на шляпу, потом вы покупаете брачную лицензию. Стоит один доллар. Сообщите свое имя, узнаете мое. Кстати, испытаете шок, между «Элизабет» и «Бойд» – нечто жуткое. Скрываю, как могу. Потом мы едем в единственную приличную церковь, на 29-й стрит, за углом Пятой авеню. Там есть фонтан и кусочек неба. Ну а потом – начинаем искать ферму. За пять миллионов вполне купим, еще останется что-нибудь Натти.

– И заживем счастливо.

Что-то маленькое скользнуло ему в руку, как тогда, в лесу. Совесть на мгновение очнулась.

– Но поймите…

– Что?

– Эти деньги… Ой!

Элизабет с укором смотрела на него, готовая снова вонзить булавку.

– Хорошо-хорошо, я больше не буду.

– Хвалю. Вот что, Билл, скажите мне все, что думаете обо мне хорошего. Потом скажу я. Время есть. Мы только что проехали Ислип.