Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

– Я все равно ушла бы к Джеку.

– А я – к Коре.

– Он как-то убил льва открывалкой для сардинок.

– А Кора танцевала с герцогом Виндзорским, – не сплоховал Сидни.

Давно наблюдая за гольфом, могу сказать, что женские чемпионаты на курортах идут примерно одинаково. Мало-мальски годных участниц – штуки три-четыре, остальные просто хотят пощеголять в соответствующих костюмах. Поэтому отборочные игры описывать не стоит. Крольчихи легко и беззлобно сходят с круга, тигрицы доедают замешкавшихся, и к концу остаются только серьезные игроки.

Так было и в Ист Бамтоне. Эгнес шутя вышла в полуфинал, ожидая, что игра наконец начнется.

Глядя на то, как играет будущая миссис Макмердо, Эгнес немного успокоилась. Она по-прежнему не любила Кору, полагая, что именно такие женщины влекут мужчин на тропу греха, но в смысле гольфа Сидни повезло. Быть может, супруга отравит его или покинет, или будет нежиться на тигровой шкуре, но она никогда не выйдет на поле в бальных туфельках. Добивая очередную противницу, Эгнес видела, как Кора попала в дальнюю лунку с четырех ударов, тогда как ей самой это удалось с шести.

Полуфинал состоялся в один из тех дней, когда говорят: «Что жара! Если бы не влажность…» Долго сиявшее солнце куда-то исчезло. Нависла туча, кэдди еле таскали ноги. Эгнес не брала никакая погода. Она надеялась, что та подействует на противницу.

Кора со своей противницей играли первыми, и Эгнес снова восхитилась точностью ее удара. Сидни с явным одобрением смотрел на нее.

– Молодец, старушка! – сказал он, и Эгнес ощутила примерно то, что ощущаешь, если попадется несвежая устрица. Как часто слышала она эту самую фразу! Но она взглянула на Фосдайка, беспечно курившего сигарету, и минутная боль прошла. Если уж он не лучший из мужчин, то, знаете ли…

Когда пришел ее черед, Эгнес сразу поняла, что борьба предстоит нелегкая. Соперница была похожа на учительницу, но по мячу била мастерски.

Эгнес тоже была в форме, и до десятой лунки включительно они шли примерно вровень. Эгнес блеснула у шестой, но уступила у седьмой. Словом, успехи чередовались до одиннадцатой. Когда Эгнес направила к ней мяч, пророкотал гром, а там и разразился долго надвигавшийся ливень.

Эгнес подумала, что Провидение учло, наконец, ее заслуги. Дождь помогал ей. Тропический ливень придал бы ей невиданную силу. Она обрадовалась; но тут же заметила, что противница тоже не горюет. С явным облегчением вдохнув прохладу, она легко одолела обе следующие лунки.

Капитан Фосдайк шнырял по площадке, роняя замечания о каннибалах, с которыми доводилось встретиться, и о львах, которым, на беду, довелось встретиться с ним. Однако пока шла борьба за эти две лунки, он не произнес ни слова. Примеряясь к тринадцатой, Эгнес увидела его рядом, мокрого, несчастного, с поднятым воротником.

– Как же быть? – выговорил он.

– С чем?

– С этим дождем.

– Ерунда, моросит немного.

– А может, не стоит? Эгнес уставилась на него.

– Ты хочешь, чтобы я бросила матч?

– А что?

– Не вышла в финал из-за какого-то дождя?

– Мы насмерть промокнем. В конце концов, гольф – только игра.

Глаза у нее сверкнули, как молния, ударившая неподалеку в дерево.

– Я не уйду! – крикнула она. – А если уйдешь ты, можешь считать, что все кончено.

– Да я что, – сказал Фосдайк, – просто предложил… Эгнес была потрясена. «Только игра», видите ли! Да, играл он мастерски, но играл. Где дух, где благоговение?

Тут пришла целительная мысль: он пошутил. Среди африканских вождей и английских лордов принято над всем подшучивать. Чтобы там удержаться, нужно сочетать легкость речи с силой характера. Наверное, он хотел ее развеселить и пустил в ход свое разящее остроумие.

Сомнения исчезли. Вера в него укрепилась. Следующий удар поражал своим совершенством.

Что до капитана Фосдайка, он повторял про себя, что Эгнес – единственная наследница старого Джозайи.

Я не знаю, была ли учительницей та, с кем сражалась Эгнес, но если была, наши дети не пропадут. Шляпа ее утратила всякую форму, но сама она, лунка за лункой, не уступала противнице. На шестнадцатой счет сравнялся. Семнадцатой она овладела с легкостью.

– Осталась одна, – сказала она впервые за все время.

Не стоит говорить на поле. Все-таки отвлекает. Видимо, поэтому дела с восемнадцатой пошли значительно хуже. Лунка была простая, на самом краю, и даже кролики удачно ею пользовались. Но учительница промахнулась. Она играла так хорошо, что, казалось, справится с этим, однако мяч остановился за несколько дюймов от лунки, а у Эгнес сердце подпрыгнуло, как у Вордсворта при виде радуги. Она с детских лет промахивалась самое большее на три фута в год.

Именно тогда из клуба вышел пекинес, попивший там с блюдечка чаю. Он подбежал к мячу и стал его обследовать. Пекинесы – странные создания. Казалось бы, что ему этот мяч? Синеватый шарик, изрядно побитый. Но что-то он затронул. Собачка понюхала его и погладила. Потом взяла в рот, легла и стала методично жевать.

Эгнес было больно видеть собаку на газоне. Воспитанная с детства в уважении к правилам, она вся дрожала. Собрав воедино волю, она сделала шаг и сказала: «Фу». Пекинес покосился на нее, счел неинтересной и продолжал свое дело. Она шагнула еще раз, а учительница снова нарушила обет молчания.

– Ее не сдвинешь, – сказала она. – Естественная помеха.

– Какая чушь!

– Простите, это не чушь. Если вы попадете в лужу, вы не будете ее вычерпывать или вытирать. Вы учтете это препятствие. Так и собака.

Учительниц учат думать логично. Эгнес не знала, что делать; но тут ее взгляд упал на капитана Фосдайка.

– Правила не возбраняют, – сказала она, – чтобы зритель, оказавшись на поле, убрал оттуда животных.

Теперь сдалась учительница. Она горестно закусила губу.

– Джек, – сказала Эгнес, – убери эту собаку. А потом, – прибавила она, ибо отличалась хитроумием, – подержи ее голову над лункой.

Казалось бы, любой рыцарь кинется выполнять повеление дамы. Но Фосдайк не кинулся. Вместо этого он задумчиво почесал подбородок.

– Минуточку, – сказал он. – Посмотрим с разных сторон. Эти пекинесы очень опасны. Как вопьется в щиколотку…

– Ты же любишь опасность.

– В разумных пределах, моя дорогая, в разумных пределах.

– Ты убил льва открывалкой.

– Сперва я пригвоздил его к месту силой взгляда. Пекинесы близоруки, он никаких взглядов не увидит.

– Если ты придвинешься вплотную…

– Если, – задумчиво сказал Фосдайк.

Эгнес охнула. За этот матч она не раз смотрела на суженого, посмотрела и сейчас.

– Ты боишься собак?

Он снисходительно засмеялся.

– Собак? Вот бы позабавились в Бекингемском дворце, когда я играл немалую роль на псарне. Помню, прихожу туда со свистком и с сумкой бисквитов, и вижу, один из моих подопечных явно не в духе. Говорю ему: «Фидо, Фидо, хороший песик!..» – но он ка-ак зарычит. К счастью, один из герольдов оставил свою мантию. Бросаю ее собаке на голову, там уже – дело простое, ремень, намордник. Лорд Слайт энд Сейл, помнится, сказал лорду Набблу Нопскому, что он не видел подобной решительности с того дня, когда канцлер герцогства Ланкастерского…

Повесть зачаровала бы Эгнес в более удачный день, но сейчас ей стало только хуже. Она в последний раз попыталась воззвать к его лучшим чувствам.

– Джек! Если ты ее не уберешь, я проиграю матч.

– Ну и что, моя дорогая? Какие-то курортные соревнования…

Этого было достаточно. Эгнес окаменела.

– Значит, нет? – сказала она. – Ну что же, мы не поженимся.

– Подумай! Что ты говоришь!

– Вот это.

В том, что можно назвать душой, шла борьба. С одной стороны, Джозайя стар и слаб. С другой – собачка, что-то заподозрив, оскалила зубы.

Пока он стоял на распутье, из клуба, куря сигарету в очень длинном мундштуке, вышла платиновая блондинка с ярко-алыми ногтями. Она наклонилась и взяла собачку на руки.

– Вижу, мой ангел мешает вашему хоккею, – сказала она. – О, капитан Фосдайк! Вы здесь? Угостите меня коктейлем.

Она нежно поцеловала пекинеса в макушку и унесла в клуб вместе с мячом.

– Они в баре, – сказала учительница. – Придется выбивать оттуда. Трудный удар. Я бы взяла ниблик.

Капитан смотрел на блондинку, мучительно морща лоб.

– Где-то я ее видел, но где? Кто она?

– Богатая бездельница, – отвечала краса педагогики, склонная к социализму.

– Богатая?

– Это Лулабель Спрокет, наследница Лучших Сардин. Миллионов сто, я думаю.

– У нее лично? Прямо у нее? – заволновался Фосдайк. – Ну, знаете ли! Так-так-так-так… – он обернулся к Эгнес. – Ты говоришь, не поженимся? Как хочешь, моя дорогая, как хочешь. Желаю успеха. Пардон…

И он исчез в дверях клуба.

– Выигрыш ваш, – отрешенно сказала Эгнес.

– Что ж, это можно, – сказала учительница.

Эгнес стояла у восемнадцатой лунки, озирая свою разбитую жизнь. Дело было не в Фосдайке, шоры упали с ее глаз. Она потеряла Сидни. Что она, с ума сошла, порывая с ним?

Ответ был: «Конечно».

Сама разбила надежду на счастье, как разбивает глупый ребенок дорогую игрушку?

«Вот именно».

Увидит ли она его?

Видимо, ответ был: «Да, хоть сейчас» – ибо он вышел из клуба.

– Сидни! – вскричала она.

Он был какой-то поникший. Плечи обвисли при всей их широте, глаза глядели тускло и горестно.

– А, привет… – сказал он. Они помолчали.

– Как миссис Спотсворт?

– Э? Выиграла.

Они опять помолчали.

– И расторгла помолвку, – добавил он.

Дождь по-прежнему лил, но Эгнес показалось, что Ист Бамтон залит солнцем.

– Хотела уйти из-за дождя. Я ее взял за ухо и стоял над ней всю игру. Раза два, признаюсь, ей врезал. В общем, она победила, но не обрадовалась. У восемнадцатой лунки она сказала, что я очень изменился с египетских времен, так что лучше нам не встречаться ни в каком воплощении.

Эгнес глотнула воздух, как та занятная рыбка, которую ловят во Флориде.

– Так ты свободен?

– Слава Богу. И что я в ней нашел, ты мне скажи? Но все это неважно, раз я потерял тебя.

– Ничего ты меня не потерял!

– Прости, а Фосдайк?

– Я тоже сейчас расторгла помолвку. О, Сидни, давай скорей поженимся под аркой из клюшек, а то мы еще что-нибудь натворим! Ты представляешь…

Она начала, не жалея выражений, но ушла недалеко, поскольку Сидни Макмердо прижал ее к своей груди. А когда такие люди прижимают тебя к груди, тут не поговоришь, а то задохнешься.

EXCELSIOR[49]49
  Выше (лат.).


[Закрыть]

Алфред Джукс и Уилберфорс Брим заканчивали чемпионат клуба. Брим легким ударом обеспечивал себе победу. Молодой человек, сидевший рядом со Старейшиной, смотрел на последнюю лунку и говорил, что потеря десяти долларов не поколеблет его веры в Джукса. Он считал, что тот играет лучше Брима.

Мудрый Старейшина кивал без особого пыла.

– Может быть, и так, – согласился он, – но оба они далеко не совершенны.

– У них нет гандикапа!

– Это верно. Однако игрока создает не техника, а некий дух. Джукс и Брим недостаточно серьезны. Как-то Джукс бросил игру, потому что его кэдди убила молния, а Брим загнал мяч в осиное гнездо и не хотел выбивать его оттуда. То ли дело Бьюстридж!

– Кто?

– Хорес Бьюстридж. Вот это игрок.

– Какой у него гандикап?

– Да немалый, двадцать четыре. Мяч его не всегда бывал, где надо, зато сердце… Когда я думаю о том, что он пережил, играя за Президентский кубок, мне вспоминается «Excelsior» покойного Генри Уодсворта Лонгфелло. Конечно, вы знаете эти стихи.

– Читал наизусть перед гостями. В детстве, естественно.

– Жаль, что не слышал, – откликнулся вежливый старец. – Значит, вы помните, как, взбираясь все выше, герой отказывается от мечты прильнуть главой к груди девичьей, хотя имеет полную возможность. Как вам известно, в его глазах слеза сверкала, но он упорно повторял: «Excelsior!». To же самое случилось и с Хоресом.

– Вы простите, – сказал молодой человек, – но мне всегда казалось, что этот тип глуповат. Зачем он туда лез? В конце концов, простая прогулка…

– Представьте, что он хотел выиграть кубок.

– Ничего там этого нет. А разве за лазанье по горам дают кубки?

– Мы говорим о разных вещах, – сказал Старейшина. – Вы имеете в виду субъекта со стягом и звонким гласом, я – Хореса Бьюстриджа. Чтобы рассеять недоразумение, расскажу вам эту повесть. Начнем с великой любви к Вере Уизерби.

Далеко не сразу (сказал Старейшина) догадался я об этом чувстве. Местные Ромео обычно делятся со мной, иногда их хоть отбавляй. Но Бьюстридж был сдержан. Я совершенно случайно узнал о его любви.

Однажды утром я сидел примерно здесь, размышляя о том о сем, когда ветерок пригнал ко мне какую-то бумажку. Она опустилась у моих ног, и я ее поднял. Вот что я прочитал:

Памятка

Сам Б. Ребра. Глаза

М. Б. Эльфы. Цветы. Насекомые

И. Понимание.

А. Если М., гл., но б. л.

Изучив это, я несколько забеспокоился. Шпионы, знаете, секретный код…

Тут я заметил, что ко мне бежит Хорес.

– Бумажки не видели?

– Не эта?

Он взял ее и спросил, помолчав:

– Наверное, думаете, что это значит?

Я признал, что думаю, и он опять помолчал. Потом в глазах его появился знакомый блеск. И впрямь, откровенность забила из него, как пиво из бутылки. Влюблен он был в Веру Уизерби, племянницу некоего Понсфорда Ботса. Естественно, он излагал дело дольше, сравнивая ее глаза со звездами и тому подобное.

– Вы признались ей? – спросил я.

– Еще нет. Я налаживаю контакт с семьей. Они должны ко мне привязаться. Иначе я не посмею перейти к действиям. Вот это – памятка о каждом из них.

Я взял у него бумажку.

– Что значит, «Сам Б., ребра, глаза»?

– Ну, это просто. Когда Боте рассказывает анекдоты, он тычет тебя в ребра. Значит, надо смеяться. Иногда он просто выкатывает глаза.

– А вот это: «М. Б., эльфы, цветы»?..

– Очень важно! Миссис Боте немного не в себе. Может, вы читали ее книги? Их три: «Эльфы, мои друзья», «Как разговаривать с цветами», «Милые москиты». Это надо знать наизусть.

– Кто такой «И»?

– Ирвин, их сынок. Влюблен в Дороти Ламур.[50]50
  Дороти Ламур – американская киноактриса; настоящее имя – Мэри Лета Дороти Слейтон (1914–1996).


[Закрыть] Надо слушать и сочувствовать.

– Теперь – «А».

– Пудель Альфонс. Имеет огромное влияние. Его надо гладить, но осторожно, а то тяпнет за ногу. Отсюда «береги лодыжки».

– Сложновато, – заметил я, возвращая список. – Лучше бы заняться девицей. Ну что ж, желаю удачи.

История заинтересовала меня, и я не спускал глаз с Хореса. Я видел, как он гуляет с Ботсом, слышал «Один ирландец…», и удивлялся звонкости смеха, когда рассказчик выкатывал глаза.

Как-то услышал я и что-то вроде пулемета, а свернув за угол, увидел, как Хорес с неподдельным сочувствием ударяет Ирвина по плечу. Карманы его топорщились, набитые печеньем для Альфреда, и время от времени он рассказывал, как читает «Москитов» или «Цветы». Это, признавался он, требует большого упорства, но есть и польза – он знает об эльфах намного больше прочих людей.

Трудно и то, что нельзя сосредоточиться только на этом. Надо зарабатывать. Он служил в известной фирме «Серебристые сардины», а хозяин там был требовательный. Кроме того, он готовился к соревнованиям на Президентский кубок.

Чем ближе они подходили, тем больше он о них говорил. Играл он уже лет семь, но не получил ни одной награды. Обычно его подводил короткий удар, загонявший мяч в лунку, но теперь он прочитал много полезных книг о гольфе и надеялся на успех.

Приятно было послушать его романтические речи. Об этом кубке он говорил, как рыцарь Круглого стола – о Граале. Делал он и практические успехи. Словом, он вышел в полуфинал, отчасти благодаря тому, что перед матчем его соперник споткнулся о кошку и вывихнул ногу. Конечно, многие члены клуба победили бы Хореса и вывихнув обе ноги, а Мортимер Гуч, пострадавший противник, был до этого в прекрасной форме, и гандикап его равнялся нулю.

Теперь у Хореса были очень неплохие шансы. В зависимости от того, как пройдет другой полуфинал, ему предстояло играть или с Питером Уилардом, игроком слабым, или с сэром Джорджем Копстоном, заезжим англичанином, который, по совпадению, гостил у Ботсов. Его я видел в деле и решил, что Хорес сильнее.

Встретились мы в день матча на пятидесятом газоне. Я сообщил о своих надеждах Бьюстриджу. В другой паре выиграл сэр Джордж, и я сказал, что дело в шляпе.

– Если Уиллард, наш самый плохой игрок, шел впереди до пятнадцатой лунки, вам этот субъект – раз плюнуть.

– У Питера гандикап тридцать восемь.

– По справедливости – пятьдесят. А у сэра? Двадцать четыре, как у вас?

– Да.

– Ну, бояться нечего, мой друг, – подбодрил я еще, для верности. – Если не очень заняты эльфами, ищите в гостиной место для кубка.

Хореc радостно засопел, но тут его окликнул резкий, металлический голос. Неподалеку стоял человек, очень похожий на Капитал с карикатуры в левой газете. Он властно взмахнул большой сигарой, и мой молодой друг побежал к нему, как собачка. При этом он блеял: «Здрасс, мистер Крамблз. Да, мистер Крамблз. Сию минуту, мистер Крамблз», из чего я заключил, что перед нами – сардиновладелец, который платит ему жалованье.

Разговор их был краток. Р. П. Крамблз сердито произнес несколько слов, властно тыкая Хореса в грудную кость, и удалился царственной поступью. Я заметил, что мой протеже раза два покачнулся, а когда он вернулся ко мне, на нем лица не было.

– Это мой босс, – проговорил он.

– Так я и думал. А в чем дело?

– Понимаете, сэр Джордж…

– Что с ним еще?!

– …собирается рекламировать эти сардины. Босс говорит, это очень важно для фирмы. Значит…

– Да, значит?

– Я должен проиграть, – хрипло прошептал несчастный.

– Хорес! – воскликнул я.

Но он уже исчез. Я увидел только облако пыли, летящее к бару. Что ж, понятно. Бывают минуты, когда дружеское сочувствие не заменит горячительного напитка.

Вы тут недавно (сказал Старейшина) и, быть может, составили неверное представление об этом матче. Название его обманчиво. «Президентский кубок»… Так и видишь какой-то турнир истинных мастеров. На самом деле, в нем участвуют те, у кого гандикап не меньше двадцати четырех. Среди спортивных событий он где-то посередине между «Бабушкиным зонтиком» и соревнованием семилетних детей. Соответственно, зрителей бывает мало. На сей раз, кажется, пришел я один, а потому прекрасно видел всю игру. Созерцая сэра Джорджа, я удивлялся. Принадлежал он к тем высоким костистым англичанам, которые вроде бы сохранились с шестидесятых годов XIX века. У него не было бакенбард, не было шапки а 1а Шерлок Холмс, но они как бы и были. По-видимому, в финал он вышел отчасти потому, что этот самый вид пугал противников. Но больше всего поражал его метод.

Прежде чем сделать удар, он вынимал, одну за другой, все клюшки из огромной сумы, словно намеревался играть в бирюльки. Выбрав какую-нибудь, он долго смотрел на мяч. Словом, у нас его прозвали Заледенелым Столбом.

Даже при обычных обстоятельствах порывистому, тонкому человеку трудно играть с таким субъектом. Если же вы вспомните инструкции, вы не удивитесь, что у Хореса все валилось из рук. До пятой лунки он еле дотащился.

Но тут случилось одно из тех чудес, благодаря которым гольф – неоспоримый король спортивных игр. Сэр Джордж, только что стоявший, как жена Лота, заметался и задергался. Движения его были все своеобразней, так что к девятой лунке шансы сравнялись.

Но именно тогда Хорес тоже изменился. До сих пор он напоминал волжского бурлака. Вдруг глаза его сверкнули, губы сжались, уши задвигались. Теперь он был похож на бурлака, который узнал, что Сталин занялся его хозяином.

Я понял, что случилось. Опьяненный неожиданной удачей, Хорес плюнул на инструкции. Кто такой Крамблз, в конце концов? – подумал он. Да, он может его уволить, лишить жалованья, но разве деньги – все? Выиграв кубок, можно поголодать в канаве.

На девятом газоне я заметил, что губы его шевелятся и почти услышал слово «Excelsior».

Когда он смотрел на лунку, в которой исчез его мяч, впервые раздался голос сэра Джорджа:

– Вот это удар! – сказал истинный спортсмен. – Р-раз – и готово! Вы не против, если я ненадолго отлучусь? Что-то ползет по спине.

– Прошу, прошу, – ответил Хорес.

– Я мигом. Сниму нижнее белье, вытряхну…

Он снова дернулся и пошел было к дереву, но тут появился Р. П. Крамблз.

– Как дела? – спросил он.

– Что? Дела? Отстаем, отстаем.

– То есть, он отстает?

– Нет, я. Смотрите, как он загнал мяч. Пардон, мне надо отлучиться… букашка какая-то…

Извиваясь всем телом, он поспешил прочь, а Р. П. Крамблз обратился к Хоресу.

– Что я слышу? – спросил он. – Что вы себе позволяете? Какое вы имеете право…

Я мог бы ему сказать, что причина не в Хоресе, а в чуде, но не хотел обижать молодого друга.

– Мяч он загнал! – возмутился Крамблз. – Вы что, забыли наш разговор?

Хорес не дрогнул. Глаза его сверкали странным блеском.

– Нет, – отвечал он. – Я не забыл. Я на него плевал.

– Ах, так? А вы не боитесь, что будет?

– Чихал я…

– Бьюстридж, – сказал Крамблз, – остается девять лунок. Подумайте как следует. Я жду у восемнадцатой. Надеюсь, – прибавил он, – что матч кончится раньше.

Он удалился. Я в жизни не видел такого грозного затылка. Хорес взмахнул клюшкой, словно стягом со странным словом «Excelsior».

– Ах-ах-ах, разорался! – крикнул он вслед начальнику. – Пожалуйста, увольняйте. Кубок я все равно выиграю.

Потрясенный таким рыцарством, я поспешил к Хоресу и еще тряс ему руку, когда услышал сзади глубокое контральто.

– Добрый день, мистер Бьюстридж, – произнесла миссис Боте. С нею были муж, сын и собака. – Мы ждем у восемнадцатой лунки. Пощадите сэра Джорджа, будьте паинькой! Кстати, где он?

Тут появился сэр Джордж в прекрасном настроении.

– Ну, я ему задал! – сообщил он. – Это что же такое? Кусать людей! Ну, он у меня…

Миссис Боте изящно вскрикнула.

– На вас напали?

– Можно сказать и так. Огро-омная букашка. Ну, я ей показал!

– Вы убили насекомое?

– Оглушил, по меньшей мере. Вывел из строя.

– Разве вы не помните у Колриджа? «Прекрасен тот, кто любит всех, и малых, и больших».

– Но не букашек.

– Ах, что вы! Они такие милые! Сэр Джордж удивился.

– Этот ваш Колридж тоже так считает?

– Конечно!

– Даже когда они залазят под белье и кусаются?

– О, да!

– Какой идиот! Вы знакомы с этой… особой? – осведомился он, когда семейство удалилось. – Не все дома, да? У нас в Англии мы бы ее мигом определили в психушку, пискнуть бы не успела. Нет, это подумать, Колриджи какие-то!.. А знаете, что она сказала утром? Чтобы я осторожно ступал на траву, там полно эльфов. Муж – тоже хорош, анекдоты рассказывает. А уж сынок! А эта блохастая тварь! Если бы я знал, что у них творится, я бы поселился в гостинице. Ну, Бьюстридж, играем.

Видимо, именно эти отзывы так восхитили Хореса, что десятая лунка далась ему легче легкого. Но тут фортуна переменилась. Победа над букашкой вернула сэра Джорджа к привычному методу. Он осторожно выбирал клюшки и снова застывал над мячом. Игра заметно усложнилась.

Понемногу сэр Джордж вернул утраченное. Хорес явно отставал. Конечно, я видел, в чем дело, – он начитался руководств и пытался вспомнить, как клюшка движется от пункта А по линии Б к какому-нибудь С, а этого делать нельзя. Я говорил со многими игроками, и все заверяют, что способ один: закрыть глаза, быстро помолиться и отправить мяч в неизвестность.

Как бы то ни было, к последней лунке они подошли вровень. Теперь все зависело от судьбы. Я печально ощутил, что у сэра шансов больше. Тогда восемнадцатая лунка была не та, что сейчас, вон там, а та, которая теперь девятая. Прямо за тобой – холм, бьешь по мячу сверху, уповая на то, что он не перелетит газон и не угодит в глубокую расщелину. Здесь у осторожного, неторопливого игрока шансов больше, чем у молодого и пылкого, который вложил в удар излишнюю силу.

Однако страхи мои не оправдались. Мяч у Хореса полетел по идеальной дуге и должен был упасть очень близко к флажку. Сэр Джордж сыграл хуже, решил я, и не ошибся. У последней лунки я нашел, во-первых, Ботса с сыном и собакой, во-вторых, мяч Хореса, лежащий в двух футах от флажка, и, в-третьих, мяч сэра Джорджа, футов на шесть дальше.

Внезапно раздался перестук быстрых лапок. Комок черной шерсти мелькнул мимо, схватил мяч в зубы и унес. Пудель Альфонс обрел в критический момент так называемую «верность своим».

Я крикнул: «Ой!» Собака, видимо, приняла это за голос совести и выронила мяч. Как-никак, она не бросила его в расщелину.

Но все же и теперь он лежал довольно далеко. Хорес был смертельно бледен. Один раз ему удался дальний удар, это бывает нечасто. Сдвинув брови, он почти сел, чтобы представить возможную линию полета. Альфонс тут же залаял.

Хорес поднялся. Я буквально читал его мысли: «Эту собаку очень любит Ирвин. Любит ее и Боте. Отсюда следует, что стукнуть ее нельзя, они будут недовольны. Значит, недовольна будет и Вера, которая, в свою очередь, любит отца и брата. С другой стороны, при таком шуме особенно не разыграешься».

И вот, он сделал выбор. Терять Веру не хотелось, но еще хуже остаться без кубка. Как я уже говорил, Хорес был истинный игрок.

Лай оборвался, поскольку Альфонс полетел в расщелину, словно падающая звезда. Ботсы, отец и сын, страшно закричали.

Хорес вдумчиво смотрел на лунку. Удар предстоял нелегкий. Почва бугристая. Надо учесть и то, что подальше, слева, она полого идет вниз. Словом, есть о чем подумать, а он почему-то никак не мог сосредоточиться.

Наконец, он понял причину. Ирвин кричал «О-о-о!» в его левое ухо, Боте кричал «А-а-а!» – в правое. «Как поступил бы Бобби Джонс?» – спросил себя Хорес. Ответ не замедлил. Тот схватил бы Ирвина за шкирку и отправил в расщелину. А потом вернулся бы за папашей.

Хорес все это проделал и не успел перейти к раздумьям, как появился Р. П. Крамблз с очень хорошенькой девушкой – по-видимому, этой Верой. Увидев Хореса, он помрачнел, а сэра Джорджа спросил, как дела.

– Признаюсь, – сказал он, грозно жуя сигару, – я думал, все давно завершилось. Я не сомневался, что вы победили примерно на шестнадцатой лунке.

– Вряд ли мне удастся победить на восемнадцатой, – отвечал англичанин. – Теперь его ничто не отвлекает. Ему мешали Ботсы, включая собаку, но он кинул их в расщелину и может отдать все внимание игре. Способный юноша, надо заметить.

Вера ахнула. Крамблз, перебросив сигару в другой угол рта, кинулся к Хоресу, склонившемуся над мячом, и быстро, пылко заговорил с ним.

Этого делать не стоило. Вместо того чтобы лепетать: «Да, мистер Крамблз», Хорес выпрямился, взял босса за шкирку и отправил в расщелину. Вернувшись, он снова посмотрел на лунку и, видимо, остался доволен. Он уже замахнулся, как вдруг раздался дикий вопль. Раздраженно взглянув через плечо, он увидел, что к собравшимся присоединилась миссис Боте. Склонившись над расщелиной, она пыталась установить связь с семьей. Снизу доносились неясные голоса.

– Понсфорд!

– Ба-ба-ба…

– Мистер Крамблз!

– Ва-ва-ва…

– Ирвин!

– Фа-фа-фа…

– Альфонс!

– Фуф-фуф-фуф…

Она подалась вперед, держась одной рукой за дерн, другую приложив к уху.

– Что? Что-о-о? Не слы-ышу! Что вы там делаете? Не слыыышу! Что там делает мистер Крамблз? Почему он держит ногу у Ирвина в глазу? Ирвин, убери глаз! Что? Не слышу!

Почему Альфонс кусает мистера Крамблза? Говорите яснее! Рот полон виска? Что за чушь! А, песка! Почему Альфонс кусает Ирвина? Что вы сказали, мистер Крамблз? Проглотили сигару? Почему? Не слы-ы-ышу!

Хоресу показалось, что это длится бесконечно. Разве тут сосредоточишься? Щелкнув языком, он шагнул к миссис Боте и почти сразу вернулся, потирая руки. Он снова прикинул линию полета, замахнулся и услышал шепот:

– Мистер Бьюстридж!

Слова эти, да еще в такую минуту, подействовали на него, как взрыв. Он до сих пор не замечал, что рядом – она, а заметив, обрел невиданную силу.

Словно чувствуя, что научные глупости кончились, мяч полетел со скоростью 40 миль/час по идеальной прямой. Слева были бугры, справа – откосы, но он ими пренебрег. Ударившись о металл, он подскочил, потом снизился, подскочил еще раз, повертелся с четверть минуты и опустился в лунку. Борьба окончилась.

– Превосходно, – сказал сэр Джордж. – Победа ваша. Хорес смотрел на Веру Уизерби.

– Вы что-то сказали? – спросил он. Она смущенно покраснела.

– Ах, пустяки… Я хотела поблагодарить вас.

– За что?

– За тетю Лаванду.

– Согласен, – вступил в беседу сэр Джордж. – Именно это и требовалось. Может быть, изменится вся ее жизнь. Как-то ей будет не до эльфов. И букашек.

Хорес смотрел на Веру, и она смотрела на него не с омерзением, а, кажется, с любовью.

– Вера…. – выговорил он. – Неужели…

Взгляд стал такой, что он прижал ее к груди обеими руками, словно клюшку.

– Я ошиблась в вас, – прошептала она. – Что можно подумать о человеке, который восхищается тетей Лавандой, дядей Понсфордом, Ирвином и Альфонсом? Я мечтала о Ромео, который рискует ради меня…

– Романтика, – пояснил сэр Джордж. – Бывает у девушек. Восторг победителя нарушила неприятная мысль. Да, он обрел свою любовь. Да, он выиграл кубок. Но работу, видимо, потерял и чем содержать семью, будет жить в канаве.

Так он и сказал сэру Джорджу. Тот удивился.

– В канаве? Какой бред! Зачем вам в ней жить? Поедем в Англию. Место дам хорошее. Жалованье назовите сами.

– Но вы меня совсем не знаете…

– То есть как? Я видел вас в деле, черт побери! Если уж этого мало, я и не знаю, что нужно. Да я все время мечтал, чтобы кто-нибудь дал, как следует, этому пуделю, этому Ирвину, папаше и мамаше. Я не только благодарен вам, я восхищен. В жизни не видел подобной прыти. Именно такой человек мне и нужен. Немножко подбодрит моих служащих. Соглашайтесь, очень вас прошу, и назовите цифру побольше. А теперь, когда все устроилось, не пойти ли нам в бар? Хо-хо!

– Хо-хо! – поддержал его Хорес.

– Хо-хо! – сказала и Вера.

– Ура! – вскричал сэр Джордж!

– Ура!

– Ура!

– Хорес и Вера.

– Гип-гип-ура! – уточнил для полной ясности сэр. – Ну, пошли.