355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пэлем Вудхаус » Том 18. Лорд Долиш и другие » Текст книги (страница 9)
Том 18. Лорд Долиш и другие
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 16:01

Текст книги "Том 18. Лорд Долиш и другие"


Автор книги: Пэлем Вудхаус



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

Я не рассчитывал, конечно, что юнец способен предложить что-нибудь толковое, но у него, по крайней мере, можно было добыть некоторые сведения, полезные мне в моей новой жизни. И лучший способ встретиться – это добраться до моего коттеджа в Саду Гесперид и подождать, пока он сам не придет. Я сказал ему, где поселился, и если он не забыл, то непременно рано или поздно явится.

Хавершоты всегда остаются людьми действия, даже будучи превращенными в мальчишек с золотистыми кудряшками, пропитанными, как я с отвращением установил, каким-то особенно противно пахнущим сортом бриллиантина. Мне отчаянно хотелось на волю из тесной запертой спальни, я буквально задыхался. К счастью, окно находилось всего в каком-нибудь метре над крышей пристройки, с которой можно было легко спрыгнуть. Не прошло и минуты, как я был уже в саду, а затем, выбравшись оттуда, пустился со всех ног по направлению к своему коттеджу.

Не знаю, ожидал ли я в самом деле найти мальчишку у себя. Во всяком случае, его там не оказалось. Дом был пуст. Где бы ни находился Джо Кули, он явно пока не собирался обдумывать ситуацию, расположившись в уютном кресле в Саду Гесперид.

Оставалось только ждать. Поэтому я уселся в кресло сам и вновь погрузился в свои тягостные размышления.

Казалось бы, имея такую массу материала для размышления, предоставленную мне последними фантастическими событиями, я должен был сравнительно легко удержать свои мысли в русле главной темы. Не тут-то было. В голову лезла всякая чушь. Не прошло и двух минут, как я напрочь забыл об основных вопросах повестки дня и стал напряженно думать о пончиках, мороженом, тыквенном пироге, а также о пирожных всех видов, сливочной помадке, засахаренных орехах и леденцах. Только мне удавалось невероятным усилием воли выкинуть из головы мороженое, как – бац! – его место тут же прочно занимали пончики, а избавившись от них, я тут же нос к носу сталкивался с тыквенным пирогом и леденцами.

Подобного мне испытывать еще не доводилось. Эти виды пищи уже многие годы не представлялись мне в таком эмоциональном ракурсе. Помадки и шоколадные кексы не просто вели хороводы у меня перед глазами – я чувствовал, что отдал бы все на свете за возможность набить ими рот. Такого лютого голода я не чувствовал со школьных времен. Голод – не то слово. Я был как ленточный червь, изгнанный из родного чрева.

Только теперь я понял, каким идиотизмом было с моей стороны не позаботиться, будучи еще Реджинальдом, лордом Хавершотом, о хорошем запасе провизии на экстренный случай. В конце концов, кто может знать, когда судьбе будет угодно превратить его в двенадцатилетнего мальчишку! Если подумать, это может произойти в любой момент, и надо быть просто сумасшедшим, чтобы держать холодильник пустым.

Моя критика собственных умственных способностей становилась все острее, я ругал последними словами тупиц и расточителей, не желающих думать о завтрашнем дне, когда вдруг шаги у входной двери заставили меня прервать размышления.

– Реджи! – позвал кто-то.

Я тут же узнал голос. Это был мой кузен Эгремонт. Ну конечно, он же обещал нанести визит, дабы проверить качество моего погреба, а в таких случаях Эгги не склонен откладывать дело в долгий ящик. – Реджи, старина! Ты дома?

Вам, конечно, знакомо это ощущение. Случаются моменты, когда человеку не хочется принимать гостей. Просто нет настроения. Как уже упоминалось в разговоре с Энн Баннистер, я любил Эгги, как родного брата, и в прошлом – как, например, во время той новогодней вечеринки, о которой он рассказывал, – всегда радовался его компании, однако сегодня мне захотелось уклониться от общения. Я чувствовал, что он будет слишком удивлен, обнаружив в доме вместо кузена с шевелюрой морковного цвета золотоволосого младенца. Возникнут неизбежные вопросы и подозрения, а мне это сейчас совершенно некстати.

Поэтому, чтобы избежать ненужной встречи, я тихонько сполз с кресла и спрятался за ним, надеясь, что Эгги, не застав никого, удалится.

И, конечно же, ошибся. Мне следовало лучше знать своего родственника. Эгги не из тех людей, которые покидают помещение, где есть шотландское виски, только потому, что никого не застали. Были бы напитки, а хозяева позаботятся о себе сами.

Он вошел и немедленно направился к буфету, словно почтовый голубь, возвращающийся в родную голубятню. Из-под кресла ничего не было видно, но я расслышал музыкальное бульканье, затем последовали глоток, еще бульканье, еще глоток и, наконец, третье бульканье. Намерения Эгги были ясны, как открытая книга: утолив острую жажду парой стаканчиков, он собирался теперь растянуть третий в свое удовольствие – так сказать, покатать на языке. Послышались неторопливые шаги по комнате, чирканье спички, до меня донесся аромат дыма. Значит, нашел мои сигары. В следующий момент случилось то, чего и следовало ожидать. Он подошел к моему креслу и со вздохом блаженства опустился в него. В комнате было лишь одно удобное место для отдыха с сигарой, и он безошибочно определил, какое.

Так мы и сидели: он – со всеми удобствами, а я – скрючившись в три погибели за спинкой кресла, словно несчастная жертва, замурованная в стену. Даже секретный военно-морской договор, хранящийся в сейфе адмиралтейства, вряд ли бывает спрятан столь надежно.

Возникла одна из тех ситуаций, которые хочешь не хочешь заставляют человека наморщить лоб и попробовать найти выход, и я совсем было уже приготовился этим заняться, когда вдруг послышался стук.

За дверью кто-то стоял.

9

– Входите, – откликнулся Эгги.

Я не мог видеть того, кто воспользовался его приглашением, но тот факт, что мой родственник встал, безошибочно указывал на женский пол гостя. Старина Эгги не из тех, кто вскакивает из удобного кресла, чтобы приветствовать мужчину. Раздавшийся вслед за этим голос подтвердил мои предположения: он был резкий и властный, но определенно женский.

– Добрый день! – произнес голос.

– Добрый день! – ответил Эгги.

– Вы хозяин?

– Э-э… нет.

– А похоже, чувствуете себя как дома.

– О, не беспокойтесь. Здесь живет некто Хавершот, а я, так сказать, его плоть и кровь. То есть, кузен.

– Понятно.

– Могу я от его имени – уверен, он бы и сам с радостью… – предложить вам немного подкрепиться?

– Что?

– Ну, то есть… глоток чего-нибудь. Шотландское виски очень даже ничего.

– Вы предлагаете мне спиртное? – В голосе прозвучала нотка возмущения.

– Совершенно верно.

– Послушайте, мистер…

– Эгги.

– Простите?

– То есть, Маннеринг.

– Так вот, мистер Маннеринг. Я не употребляю спиртного, и пришла сюда с целью собрать пожертвования в пользу Храма Нового Рассвета!

– Э-э… Как вы сказали?

– Вы что, никогда не слышали о Храме Нового Рассвета?

– М-м… что-то не припомню.

– А имя Лора Луэлла Стотт вам знакомо?

– Нет. Кто это?

– Патриотка Америки, которая помогает калифорнийцам выбраться из алкогольного болота.

– Да что вы говорите? – В голосе Эгги появилась заинтересованность. – Здесь есть такое болото? Чего только не встретишь в Америке! Неужели можно просто нагнуться и лакать!

– Я употребила образное выражение, – фыркнула невидимая собеседница.

– Так и знал, что тут какой-то подвох, – приуныл он.

– Сестра Лора Луэлла возвращает Калифорнию в лоно трезвости.

– Какой ужас.

Наступила тишина. Из следующей реплики я заключил, что гостья подвергла пристальному изучению внешность моего кузена.

– Боже мой! Как ужасно вы выглядите!

В ответ Эгги заметил, что не видит никакой нужды в переходе на личности. Однако она не унималась:

– У вас дрожат руки, а глаза – как у рыбы, выброшенной на берег. А кожа… Боже мой!

– Уж какая есть, – ответил он, как мне показалось, довольно холодно.

– И другой не будет, – воскликнула она, – во всяком случае, пока вы не перестанете топить себя в этой гадости! Знаете, что у вас в бокале?

– Э-э… «Белый чертополох».

– Черная смерть! А знаете, что сделала бы сейчас сестра Лора Луэлла Стотт, будь она на моем месте?

– Что?

– Вышибла бы этот бокал из вашей руки!

– Хм… – произнес он. Не уверен, впрочем, что это было не «ха». – Вышибла, вот как?

– Именно так! И была бы совершенно права. Потому что даже такая жалкая развалина, как вы, достойна шанса на спасение!

– Мне послышалось, вы сказали «жалкая развалина».

– Вам не послышалось!

– Ха! – произнес он на сей раз вполне четко.

Снова наступила тишина.

– Послушайте… – нарушил, наконец, молчание Эгги. – Послушайте, мисс…

– Прескотт.

– Мисс Прескотт. Вы, случайно, не хотите сказать… не сложилось ли у вас ложное впечатление… то есть, неужели вы настолько плохо разбираетесь в людях, что могли принять меня за…

Он замялся. Гостья усмехнулась.

– Если вы имеете ввиду…

– Послушайте! – снова начал Эгги. – Вот послушайте! Пробежали поросята по росе, простудились поросята, да не все. На Берджесс-стрит стоял Освальд и свистел в свисток. Кукушка кукушонку купила капюшон. Ну как?

Не думаю, что я сам смог бы достойно ответить на такое. Однако женщина нисколько не смутилась.

– Пф! – сказала она. – Детские забавы, да и только. Дурацкие скороговорки!

– Я и это могу! – обрадовался Эгги. – Дурацкие скорор… скороговорки. Вот! На Берджесс-стрит стоял Освальд в капюшоне и высвистывал по росе поросячьи скороговорки. Слышите? Все чисто! А вы тут намекаете на мою якобы нетрезвость!

– Пф! – повторила она еще выразительней. – Если у вас получается, тем хуже. Значит, вы уже успели миновать ту стадию, когда заплетается язык, и приближаетесь к опасной черте! Поверьте, я знаю, о чем говорю. Мой отец пил, пока не валился с ног, и вечно хвастал, что выговаривает каждую буковку, сколько бы ни принял. Никогда не забуду, что однажды сказал ему доктор: «Это всего лишь полустанок, а вы мчитесь, как экспресс, и на нем не остановитесь. Вот прибудете на конечную станцию, тогда…»

– И что тогда?

– Тогда начнутся видения…

– Видения? – испуганно переспросил он. – Только не видения.

– И голоса…

– Только не голоса!

– А куда вы денетесь? Будут, и обязательно, если только не найдется добрая душа, которая вытащит вас из болота. Я вас предупреждаю как лучший друг, и вы должны на коленях благодарить меня за это. Так-то, сэр, если вы вовремя не одумаетесь, ваша судьба предрешена. Мне отлично известны все симптомы. Мой папаша взялся за ум только после того, как встретил розового кролика, который попросил у него закурить, и то же самое случится с вами. Подумайте хорошенько. Ладно, у меня нет времени на долгие беседы, надо собирать пожертвования на Храм. Не хотите внести свою лепту?

– Пф! – произнес Эгги, ловко пользуясь ее собственным оружием.

– Ну что ж, я особо и не рассчитывала, – ответила гостья. – Только не забывайте о том, что я сказала.

Очевидно, последние слова она произнесла уже выходя, потому что непосредственно вслед за ними кресло скрипнуло. Эгги сел и тяжело перевел дух.

В течение всего разговора я внимательно вслушивался в каждое слово и ни о чем другом не думал, но, видимо, мое подсознание успело за это время солидно поработать без моего участия. Вернувшись мысленно к насущным проблемам, я обнаружил некоторые перемены в своем мировоззрении, в частности, понял, что, решив избежать встречи с Эгги, совершил серьезную стратегическую ошибку.

Страшный голод по-прежнему терзал мои внутренности, однако положение уже не представлялось столь безнадежным. Вместо досадного препятствия незваный гость вполне мог оказаться спасителем. Эгги был далеко не миллионером, но тем не менее имел приличный доход и вполне мог разориться на парочку леденцов. Надо только, как говорят в Америке, найти подход к клиенту…

Я медленно распрямился и высунул голову из-за спинки кресла.

Теперь, конечно, я понимаю, что момент был выбран далеко не самый удачный, но в тот момент мне это и в голову не пришло. Я думал только о том, как добыть необходимое. Итак, я встал.

Объект моих корыстных планов сидел, откинув голову на спинку кресла, и тяжело дышал. Я смотрел ему практически в затылок. Приблизив губы к его левому уху, я негромко позвал:

– Эгги!

Помню, однажды, ребенком, я спрятался – зачем, уже не помню, скорее всего, просто играл – в нише у главной лестницы в Бидлфордском замке и завыл в ухо лакею, который нес наверх поднос с графином, сифоном с содовой и стаканами. Бидлфорд широко известен своим фирменным призраком Стонущей Дамы, и в результате лакей затормозил лишь двумя пролетами ниже, угодив, к счастью, на тигровую шкуру в холле. Тот эпизод всегда оставался в моей памяти самым ярким всплеском чувств – до тех самых пор, пока, как было уже сказано, мне не пришло в голову высунуться из-за кресла и позвать: «Эгги!».

По правде говоря, реакция моего кузена оказалась не столь быстрой, как в свое время у лакея. Тот стартовал мгновенно, словно обретя крылья, а Эгги сначала секунду-другую сидел, как замороженный, уставившись прямо перед собой и не дрогнув ни единым мускулом, и лишь потом очень медленно повернул голову.

Наши глаза встретились.

Только тут он приступил к делу, можно сказать, всерьез, и, надо отдать ему должное, сумел развить скорость, совершенно невероятную для такого медлительного старта. Пронзительный вопль, сорвавшийся с его уст, еще висел в воздухе, а я уже был в комнате один. Начав двигаться из положения полулежа, он сумел выскочить в дверь никак не больше, чем за секунду с четвертью. Размазанные очертания тела, легкий свист – и все.

Я поспешил к окну и осторожно выглянул, чтобы определить, где он приземлился. Судя по скорости, трудно было ожидать, что Эгги еще в Калифорнии, однако, к моему удивлению, он оказался всего в нескольких метрах от крыльца. С тормозами у него явно было все в порядке.

Рядом стояла какая-то девушка, и, услышав ее речь, я сразу понял, что она и есть наша недавняя гостья. Очевидно, внезапный вопль заставил ее вернуться, чтобы не пропустить выпуск последних новостей. Эгги цеплялся за ее руку, словно утопающий за соломинку.

Должен сказать, что внешность девицы меня немало удивила. После давешнего разговора я ожидал узреть кого-нибудь из породы Беулы Бринкмайер, а она, напротив, оказалась довольно хорошенькая, хоть и в этаком строгом стиле. Знаете, вроде дочери сельского викария, которая играет в хоккей и Дает нагоняй пожилому вдовцу, вознамерившемуся жениться на свояченице.

– Ну, так что? – спросила девица.

Эгги еще крепче вцепился ей в руку.

– Уф! – выдохнул он. – Там… Ох!

– Что там?

– Чертенок! Страшный такой… Выглянул из-за спинки кресла – прямо нос к носу, честное слово! – и говорит: «Эгги, приятель… я за тобой, Эгги!»

– Так и сказал?

– Клянусь честью! «Я за тобой, Эгги, приятель», слово в слово! Как старому знакомому! А я никогда в жизни не видал этого постреленка.

– Вы уверены, что там был не розовый кролик?

– Нет, нет, нет! Чертенок! Что я, чертей не видел?

– А какой он был?

– Самый скверный, какой только бывает! Мне он сразу не понравился.

Девушка поджала губы и покачала головой.

– Ну вот, я же предупреждала.

– Да, конечно, – заторопился Эгги, – но откуда же мне было знать, что это случится вот так вот сразу? Так вдруг – вот что страшно. И такой скверный чертенок… без всякого предупреждения…

– А вы чего, интересно, ожидали? – усмехнулась она. – Рекомендательного письма по почте?

Мой несчастный кузен все не мог успокоиться.

– «Я за тобой, Эгги», так и сказал, да еще так нагло, с ухмылкой… «Эге-гей, Эгги! Я за тобой, приятель!» Что мне теперь делать, как вы думаете?

– Вы в самом деле хотите знать? – прищурилась она.

– Да-да! Хочу! «Привет, Эгги…»

– Вам остается только одно: пойти со мной и отдать себя в руки Лоры Луэллы Стотт!

– А она разбирается в чертях?

– Черти – ее конек.

– А погреб у нее на уровне?

– Что?

– Ну… мне, ясное дело, надо подкрепиться, и поскорее. Какой смысл идти к этой вашей Стотт, если у нее ничего нет.

Девица изумленно вытаращилась на Эгги.

– Уж не хотите ли вы сказать, что станете употреблять спиртное после того, что случилось?

– Сейчас я нуждаюсь в нем больше, чем когда-либо. Употреблять? Разумеется! Стаканами, бутылками, ведрами!

– Так вы не хотите избрать путь трезвости? – Она говорила так, будто не верила своим ушам.

Теперь настала очередь Эгги изумленно вытаращиться и не верить своим ушам.

– Что-о? В такой момент? Когда каждый нерв в моем теле выдернут с корнем и завязан на сто узлов? Что за дурацкая мысль! Вы же разумная девушка, как вы можете предлагать такое? Разве вы не видите, как я потрясен, просто разбит вдребезги. Мои нервные узлы трясутся, как лимонное желе под ударами штормового ветра! Нет, вы даже не представляете, насколько это ужасно… «Эгги, – сказал он, вот так прямо и сказал, – за тобой я пришел, Эгги, старина…»

Она в отчаянии махнула рукой, как дочь сельского викария, которая обнаружила, что существенная часть прихожан тайно исповедует сатанизм.

– Ладно, делайте, что хотите. Идите своей дорогой. В конце концов, это ваши собственные похороны…

– Не надо так говорить! – вскинулся Эгги.

– …но когда наступит самый страшный час – а он наступит, поверьте моему слову, – вспомните, что в Храме Нового Рассвета вас всегда ждет теплый прием. Даже самые жалкие отбросы человеческого общества могут найти там пристанище.

Девица развернулась и зашагала прочь, оставив Эгги в одиночестве. Он нерешительно взглянул пару раз на дом, словно прикидывал, не слишком ли опасно будет вернуться и опрокинуть еще стаканчик, и, видимо, решив, что слишком, поплелся на поиски новых доноров. Я, в свою очередь, дав малышу Кули еще четверть часа на то, чтобы появиться, также покинул свое законное жилище и вскоре, легко вскарабкавшись на крышу пристройки, вновь оказался в спальне, терзаемый голодом, как никогда прежде.

Как оказалось, вернулся я вовремя, ибо как только сел на кровать, услышал щелканье ключа в замке. На пороге стояла мисс Бринкмайер.

– Поспал? – спросила она. Дался ей этот сон!

– Нет, – ответил я несколько раздраженно.

– Почему?

– Я слишком голоден.

– Боже мой! Если ты хотел есть, надо было позвонить!

Она ушла, и вскоре в дверях появился лакей, судя по виду, филиппинец. И что бы вы думали, он нес на подносе? Горстку сухого печенья, стакан молока и блюдце с отвратительным сморщенным черносливом!

Разумеется, я попытался урезонить этого парня, всячески расписывая достоинства телячьих отбивных и мясных пирогов, но получал в ответ лишь «Извините, да», «Очень хорошо, привет» и «Нет, наверное, тоже», ну и прочее в том же роде. Отчаявшись чего-либо добиться, я усталым жестом отпустил его, мгновенно уплел все, что было на подносе, и погрузился в мрачные размышления.

В комнате сгущались вечерние тени. Когда они сгустились уже более чем ощутимо, я услышал шаги в коридоре. Через мгновение дверь распахнулась, и вошла Энн Баннистер.

10

Выглядела она чудесно. Для несчастного, который ожидал в очередной раз узреть перед собой мисс Бринкмайер, вид цветущего лица Энн был подобен манне небесной. Он согревал сердце, а я не стану скрывать, что оно у меня крайне нуждалось в тепле. Чернослив оказался слишком тяжелым испытанием.

– Как самочувствие, Джозеф? – дружески улыбнулась она.

– Умираю с голоду.

– А в остальном порядок?

– Вроде бы.

– Там, где был зубик, больше не болит?

– Нет, спасибо, совсем не болит.

– Вот и славно. Поздравляю вас, сэр, с отличной рекламой.

– Что?

– Помнишь тех репортеров?

– Ах, да.

– Кстати, я дала им все, что они просили. Вообще-то это работа твоего пресс-секретаря, но он вертелся, как белка в колесе, с этими Мичиганскими Матерями, и мне пришлось вмешаться, иначе тебя разорвали бы на части. Я им разрешила сказать, что ты полностью поддерживаешь президента. Правильно?

– Да, конечно.

– Замечательно. А то я мало что знаю о твоих политических взглядах. А насчет будущего кинематографа они записали что, по твоему глубокому убеждению, в надежных руках людей, подобных Т. П. Бринкмайеру, ему ничто не грозит. Лишняя реклама нашему старикану не повредит, так ведь? Ты его любишь, да и сестру его не мешало задобрить, особенно после того, как ты сунул ей в постель мексиканскую рогатую жабу…

– Что-о? – вытаращил я глаза.

– Как это, что? – удивилась Энн.

– Не подкладывал я ей никаких жаб!

– Неужели забыл? Никогда не поверю. Такой переполох устроил, все со смеху покатывались, кроме, разве что, самой мисс Бринкмайер.

Я закусил губу. Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что я ужаснулся. Только теперь мне стало ясно, какую пропасть таила в себе ангельская внешность этого младенца. Надо же было так вляпаться! Если и существовал когда-нибудь на свете ребенок с прошлым, то это был он, и нисколько неудивительно, что его имя не слишком популярно в некоторых кругах. Удивляет, скорее, как ему удалось до сих пор сохранить в целости свою шкуру.

Прежде мне и в голову не могло прийти, какие дьявольские страсти бушуют в мирном с виду доме, куда я попал. Проклятый сорванец был просто-напросто социально опасен, и теперь ясно, почему Бринкмайерша схватила меня за руку с таким видом, будто жалела, что это не горло. Особых симпатий она, конечно, не вызывала, не из тех она была женщин, но ее чувства я понимал, и ход мыслительных процессов в ее голове вполне мог проследить.

– Мне показалось, – продолжала Энн, – что похвала старику Бринкмайеру поможет ее немного умаслить. Как ты думаешь?

– Безусловно, – кивнул я, готовый на что угодно, лишь бы исправить ситуацию.

– Что касается послания народу Америки, то ты призываешь его сохранять мужество, потому что эра процветания вот-вот наступит. Не бог весть что, но ничего лучшего с ходу не придумалось. «Эра процветания грядет, обещает Джо Кули» – в заголовках смотрится не так уж и плохо.

– Наоборот, здорово, – кивнул я.

– А потом я позвонила в правление корпорации «Чудо-фрукты» и сообщила, что успех твоей хирургической операции связан, по твоему мнению, прежде всего с тем, что ты три раза в день ешь их чернослив.

Я дернулся, как от удара током.

– Три раза?

– Ну да, – удивилась она, – а сколько же?

– Три раза! – повторил я, потрясенный ужасной новостью.

Энн озабоченно нахмурилась.

– Что-то ты мне не нравишься сегодня, Джозеф. Ты на себя не похож. Сначала забыл про жабу, а ведь это был гвоздь программы на прошлой неделе… Теперь вот чернослив. Может, ты не совсем еще отошел от действия газа? Думаю, тебе надо хорошенько отдохнуть, ложись поскорей в постель.

– Как, в постель? – вскинулся я. – Так рано?

– Как всегда, – пожала она плечами. – Или это ты тоже забыл? Пойдем, я тебя выкупаю.

Казалось бы, после всех испытаний этого дня меня ничто уже не могло потрясти. Однако от ее последних слов стены комнаты завертелись вокруг меня, и глаза заволокло туманом. Энн прежде упоминала, что состоит при Джо кем-то вроде няньки, но я никак не мог предположить, что их отношения носят настолько интимный характер. Мое чувство благопристойности решительно восстало против такого безобразия.

– Нет! – воскликнул я.

– Что еще за глупости!

– Нет! Ни за что!

– Ты должен принять ванну.

– Только не в твоем присутствии.

Энн явно была в замешательстве. Очевидно, подобных разногласий у них раньше не возникало.

– Ты можешь взять свою уточку, – нерешительно сказала она.

Я решительно отмел это заманчивое предложение.

– Никакие взятки не помогут. Ты не будешь меня купать.

– Ну же, пойдем!

– Нет! Нет! Тысячу раз нет!

Переговоры зашли в тупик. Энн смотрела умоляюще, но я был непреклонен. Тут открылась дверь, и вошла Бринкмайерша.

– Тебе пора… – начала она.

– Нет, и не просите!

– …принять ванну.

– Я как раз ему сказала, – вставила Энн.

– Тогда почему он еще не там?

Энн замялась. Я понял, что ей не хочется навлекать на меня гнев большой белой скво, и невольно испытал чувство благодарности.

– Не хочу! – перевел я огонь на себя.

– Не хочешь? – фыркнула она в своей неподражаемой манере. – Здесь никого не интересует, чего ты хочешь. Это вопрос…

– Приличий! – заорал я. – Существуют же принципы… правила морали, наконец! Ванна qu ванна, – я прибегнул к Плимсолловской латыни, – возражений у меня не вызывает, это даже приятно, но превращать ее в подобие вавилонской оргии…

Бринкмайерша недоуменно повернулась к Энн.

– Что он несет?

– Я не могу понять, – пожала та плечами. – Он сегодня вообще какой-то чудной.

– Пф! Мне его чудеса…

– Я хочу сказать, странный.

– Ничего странного! И докторишка этот туда же, мол, бред у него. Какой еще бред! Ребенок просто вконец испорчен, вот и все…

Я снова прервал ее. Вежливо, но твердо.

– Ванну я приму, но переступлю ее порог один!

– Ага, расплещешь воду и выйдешь, как будто выкупался! Нет уж!

С молчаливым презрением пропустив мимо ушей сию злобную инсинуацию, я подхватил пижаму и прошмыгнул в ванную, не забыв запереть за собой дверь. Действовать быстро и решительно, не давая противнику опомниться – только так и можно сладить с женщинами. Перед свершившимся фактом они беспомощны.

За дверью послышались выкрики Бринкмайерши, выдержанные преимущественно в уничижительном тоне, но шум воды, к счастью, вскоре заглушил их. Я наполнил ванну горячей, как кипяток, водой и с наслаждением погрузился в нее. Тюремщица продолжала что-то бубнить за дверью, кажется, по поводу грязных ушей, но я не обращал внимания. Подобные вещи с женщинами не обсуждают. Резиновая утка была гораздо интереснее – удивительно, но купаться с ней оказалось и впрямь здорово. В результате, напарившись всласть, я вышел из ванной совсем другим человеком. Моя нервная система полностью восстановилась, а к довершению счастья мисс Бринкмайер, как обнаружилось, уже покинула нас, вынужденная признать мое полное стратегическое превосходство.

Энн осталась, чтобы уложить меня, и сделала это так любовно, по-матерински, что я просто диву давался. Мне она и прежде нравилась, а было время, как вы знаете, и более сильных чувств, но вместе с тем я всегда чувствовал в ней… не то чтобы жесткость – скорее, некую бодрую уверенность и даже властность, что весьма характерно для американских женщин, самостоятельно пробивающих себе дорогу Мне это их качество никогда не нравилось, особенно в сравнении с удивительной нежностью и кротостью Эйприл Джун. Однако сегодня Энн была ни дать ни взять ангел-хранитель – чудеса да и только.

Она заботливо подоткнула одеяло, добродушно ворча:

– Ах, Джозеф, да что с тобой творится сегодня?

– Ничего, – буркнул я.

– Опять строишь из себя невесть что. Чудак ты, право. Зачем это тебе? Вот увидишь, однажды у мисс Бринкмайер кончится терпение, и она тебе всыплет по первое число. Странно, как ей до сих пор удавалось сдерживаться.

Кто бы стал спорить? Я и сам успел заметить, как рука Бринкмайерши не раз подозрительно дергалась, словно она едва сдерживалась, чтобы не отвесить мне хороший шлепок.

– Хм, – задумчиво произнес я.

– Да-да, так что я на твоем месте вела бы себя осторожней, – погрозила пальцем Энн. – Шутки – дело хорошее, но надо ведь и меру знать. У тебя слишком развито чувство юмора. Ладно, спокойной ночи, весельчак.

– Спокойной ночи.

– Тебе удобно?

– Да, спасибо.

– Постарайся заснуть поскорей, малыш. Завтра у тебя трудный день. – Взгляд ее показался мне странно многозначительным. – Дел невпроворот, верно?

– Угу, – кивнул я, не желая выдавать свою неосведомленность.

– Для завтрашнего вечера все готово, я уже договорилась.

– Правда?

– Да. Ну, спокойной ночи.

Энн поцеловала меня в макушку и вышла, оставив меня в глубокой задумчивости. Одна из неприятностей моего превращения в малыша Джо Кули состояла в том, что половина того, о чем говорили окружающие, пока оставалось совершенно непонятным. Чертовски неудобно, но что поделаешь.

Так я лежал, отрешенно глядя в окно, давно уже превратившееся в черно-синий квадрат с россыпью звезд…

Внезапно звезды исчезли. Какое-то непрозрачное тело заслонило их от меня, а в придачу я услышал шорох ноги, перешагивающей подоконник.

Поспешно включив свет, я увидел мужчину. Крепкий, мясистый, он был одет в неброский серый костюм, а ноги заканчивались серо-зелеными носками в тон к модному галстуку и замшевыми туфлями…

Короче говоря, передо мной стоял третий граф Хавершот собственной персоной.

– Порядок! – довольно произнес он. – Вот и я.

11

Первое, что бросалось в глаза в этом пересмотренном и исправленном издании малыша Кули, было его полное спокойствие. Произошедшая путаница, похоже, нисколько на нем не отразилась. Он подошел к кровати и сел с таким видом, будто ничто на свете его не волновало. Видимо, жизнь в Голливуде настолько отучает принимать что-либо близко к сердцу, что, даже очнувшись в чужом теле, вы лишь невозмутимо замечаете: «О, чужое тело, вот как? Ну-ну…» – и отправляетесь по своим делам. Первая реплика Джо касалась вовсе не случившейся путаницы, а моей новой диеты.

– Сливы! – передернул он плечами, взглянув на косточки от чернослива. – Ну конечно. Вряд ли кто-нибудь съел их больше за свою жизнь, чем я. Ну что ж, теперь твоя очередь.

Пробормотав еще что-то про шпинат, он извлек из нагрудного кармана несколько потрепанный рожок мороженого и Щелчком сбил с него пылинку.

Это зрелище потрясло меня до глубины души. Каждая клеточка моего тела затрепетала в жажде вкусить это божественное лакомство.

– Эй, дай лизнуть! – воскликнул я дрожащим голосом. Он без колебаний протянул мне мороженое. Сам сэр Филип Сидней, склонившийся над раненым солдатом, не мог бы быть внимательней.

– Не стесняйся, ешь все. Странное дело, я теперь не так уж за ним и гоняюсь. Раньше мог есть, пока не лопну, а сейчас… хоть бы их и вовсе не было. То же самое и с шоколадом, и с помадкой, и с тыквенным пирогом, и…

– Замолчи! – воскликнул я страдальчески.

– Что?

– Не надо о них! Я же не каменный.

– Ах, извини.

Наступила тишина. Он наблюдал, как я жадно поглощал мороженое.

– Забавно на тебя смотреть.

– На тебя тоже, – парировал я.

– Значит, оба хороши, – миролюбиво заключил он. – Интересно, как такое могло случиться? Просыпаюсь, комната не та, и врач не тот: сует мне стакан, говорит, полощи рот, и тут оказывается, что и я – вовсе не я… Гляжу в зеркало и вижу там тебя! Смех, да и только.

– Ничего смешного, между прочим.

– Может, и так, но в тот момент я здорово повеселился. Ага, думаю, где-то там ошибочка вышла. Ты можешь это объяснить?

Я сбивчиво изложил свою теорию насчет четвертого измерения.

– Да, сэр, чудеса… – задумчиво протянул он. – Наверное, так оно и было. Чего еще ждать при нынешнем президенте, всем на все наплевать…

– Ладно, неважно, как оно получилось, – перебил я. – Главное, что нам делать со всей этой чертовщиной?

Он пожал плечами.

– Тут уж ничего не поделаешь.

– Мы могли бы выступить с заявлением…

– Ага, что ты – это я, а я – это ты. И загреметь вместе в одну психушку.

– Думаешь, этим кончится?

– А ты как думаешь?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю