Текст книги "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина"

Автор книги: Павел Басинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Максим Максимович Соколов? – раздался спокойный, уверенный мужской голос.

Соколов поднял голову. Цепким глазом оперативника он отметил, что внешность мужчины, лет примерно сорока, описать кому-то (если возникнет такая необходимость) будет непросто. Встречаются лица и фигуры, в которых отсутствуют как индивидуальные, так и узнаваемо типические черты. Незнакомец был, как говорят, ни то ни сё.

Не брюнет, не блондин, не шатен. Глубокие залысины незаметно переходят в скудный волосяной покров на висках и затылке. Остренький, слегка приплюснутый с боков нос похож на миллионы таких же носов в мире. И так же, как они, не поддается точному определению вроде «римский нос» или «нос картошкой». Средней высоты лоб без морщин и без выпуклостей. Губы узкие, поджатые. Нижняя едва заметно оттопырена, что придает лицу чуточку обиженное и как бы детское выражение. Брови и ресницы белесые, слабо выраженные. Серые, узко поставленные, как у лося, глаза. Невыразительный взгляд, но если пристально в них всмотреться, увидишь затаившийся, тщательно скрываемый постоянный страх. Вот и все. Не густо. Впрочем, была в его поведении и манере говорить одна заметная черта – необъяснимая элегантность.

– Точно так, – подтвердил капитан, вставая.

– Платон Платонович Недошивин, – протянув руку, сказал незнакомец и улыбнулся располагающе.

«Комитетчик», – сразу понял Соколов. Недошивин пожал ладонь неожиданно крепко, по-мужицки. Соколову стало ужасно весело. Если они так грубо подсылают к нему комитетчика, значит: а) он на верном пути, и б) они принимают его за провинциального дурачка. Интересно, с чьих же слов? Неужели Палисадова? Да, Дмитрий Леонидович, не ожидали от вас… Обидно-с!

– Вы капитан районного угро, – продолжал Недошивин, не отпуская руки Соколова. – Я – майор Комитета государственной безопасности. Возглавляю особый отдел, называть который не буду.

– У вас все отделы особые, – беззлобно заметил Соколов.

– Ну перестаньте, Максим Максимыч! – натурально возмутился майор. – За что вы, оперативники, не любите нас, комитетчиков? Ведь одно дело делаем! Неужели думаете, у нас не понимают, что такое капитан районной милиции? Да еще фронтовик. Я имею в виду наших честных, порядочных офицеров, не проныр и карьеристов, которых и у вас хватает. Мы хорошо знаем цену таким, как вы. Русский капитан был и остается основой государственного строя России.

– Польщен, – сказал Соколов. Ему и в самом деле было приятно.

– Присядем?

– Прогуляемся, – предложил Максим Максимыч. – Чем могу быть полезен?

– Это не вы мне, а я могу вам быть полезен. Я пришел сюда не от Комитета, по собственной инициативе. А вот ваш товарищ Резо Гонгадзе… не хочу обидеть ваших дружеских чувств, говорил с вами по заданию КГБ. И, уверен, уже сообщил туда детали вашего разговора.

– Вот гад!

– Ошибаетесь, – возразил Платон Платонович. – Резо – безупречный работник. Он службист и не мог поступить иначе. Но он искренне за вас переживает. Потому что вам грозит смертельная опасность.

– Почему я должен вам верить?

– У вас нет другого выхода. Если не поверите, то сегодня, от силы завтра, вас просто не будет в живых.

– Кому это я так сильно мешаю?

– Пока никому.

– Не понимаю.

– Бросьте, капитан. Все вы понимаете.

– Ладно, – хмуро перебил его Соколов. – Зачем вы пришли?

– Чтобы спасти вас. Не ради вас самого, а ради одного человечка, который сейчас нуждается в вашей помощи.

– Какого еще человечка?

– Ну, не притворяйтесь, Соколов! – Недошивин вдруг улыбнулся так просто, обезоруживающе, по-человечески, что капитан, проклиная себя за доверчивость, решил ему все же верить.

– Какого человечка?

– Сына Елизаветы Половинкиной.

– Что?!

Недошивин, в свою очередь, с изумлением смотрел на капитана.

– Как? – тихо спросил он. – Вы не знали, что у нее есть сын?

– Но он умер…

– А-а, черт! – Недошивин стукнул себя кулаком по лбу. – Я должен был это допустить. Извините, конечно, капитан, но я был лучшего мнения о вашем профессионализме. Вы не проверили роддом? Не поговорили с акушеркой, не прижали к стене главврача? Ну, знаете! В моем ведомстве за такую халатность голову бы с плеч сняли!

Соколов чувствовал себя уязвленным.

– Ты вот что, майор, – переходя на «ты», сказал он, – говори да не заговаривайся. В нашем ведомстве имеют дело с разными гнусностями. Но чтоб живого ребенка записать как мертвого и сообщить об этом его матери – такого в нашем ведомстве еще не было.

Недошивин молчал.

– Где ребенок? – спросил Соколов.

– Прежде вы должны дать слово, что не будете мстить Оборотову.

– Спасаете дружка?

– Он мне не друг, – сухо отрезал Недошивин. – Но за Оборотовым стоит его тесть, мой непосредственный начальник. Зятя он терпеть не может, но безумно любит свою единственную дочь. Он сделает все, чтобы зять взлетел как можно выше. Если вы раздуете историю и она дойдет до жены Оборотова, вам конец.

– А Барский?

– Дался вам этот жалкий доцентишка! Самовлюбленный трус! У него и так поджилки трясутся. Боится не того, что за решетку посадят. Русский интеллигент обожает пострадать! А вот что он, мозг нации, будет опозорен. Правильно Ленин писал: это не мозг нации, а г…!

– Разве Ленин так писал?

– Да, Максиму Горькому. Словом, Барский уже наказан и будет казнить себя всю остальную жизнь. Зачем он вам? Не мелочитесь, капитан. Я отдаю вам ребенка. И сдаю Гнеушева. В этой папке все бумаги на установление опекунства над сыном Половинкиной. Он совершенно здоров, хотя это поразительно, учитывая обстоятельства его… гм, зачатия. В этой же папке досье на Гнеушева. С помощью него вы его уничтожите. Кстати, что вы собирались с ним сделать?

– Пока не решил…

– Если вы хотите его прикончить, то напрасно. Гнеушев – прирожденный убийца. Он ловок, силен и невероятно коварен. Это высочайший профессионал. Но в этой папочке лежат сведения, против которых он бессилен. Может, они не убьют его, но раздавят окончательно. Гнеушев, как ни странно, ужасно щепетилен в вопросах морали. Дворянин!

– Не любите вы дворян и интеллигентов, – заметил Соколов.

– А вы?

– Лишь бы человек был хороший.

– Вернемся к существу вопроса, – продолжал Недошивин. – Вы согласны на мои условия?

Капитан молчал, напряженно думая.

– Если с усыновлением возникнут трудности, как мне вас найти?

– Об усыновлении не может быть и речи, – мгновенно возразил Недошивин. – Только опекунство.

– Кто отец ребенка? – спросил Соколов.

– В принципе это можно выяснить с помощью анализа крови. Но не нужно.

– Последний вопрос. Ваши бывшие друзья, конечно, паскудники. Но я тоже мужчина и, в конце концов, могу их как-то понять. Ну напились, ну не выдержали, кобели. Но зачем убивать?!

– Этого я не знаю, – грустно ответил Недошивин.

– Черт с тобой, майор, – сказал Соколов, неожиданно повеселев. – Врешь ты или нет, но мальчишка важнее всего. Не буду я трогать твоих дружков и волновать твоего драгоценного начальника. Живите спокойно, государственные устроители, раз совесть позволяет.

– Кстати, майор, – перед расставанием не удержался Соколов. – Мы своих агентов не сдаем. Это тебе маленькая месть за мою «халатность».

– Один-один, – засмеялся Недошивин, и смех его вдруг так понравился Соколову, что он сам невольно засмеялся. – Ничья, капитан.

Глава двадцать вторая
Половинкин спасает революцию

Из-за поворота вылетела старая, в нескольких местах проржавевшая «шестерка». На полном ходу, противно взвизгнув тормозами, она крутанулась на месте и остановилась. Из машины выскочил небритый широкоплечий парень в камуфляжной форме. Не обращая внимания на остальных, он бросился к Крекшину.

– Сильно тебя зацепило, братишка?

– Бандитская пуля, – отшутился Крекшин.

– Вот суки! – возмутился десантник. – Уже по народу стреляют! Ничего! На всех патронов не хватит! Мы этого кошмара на улице Язова еще достанем!

– Постой, – заволновался Сорняков. – Ты о чем, десантура?

Парень взглянул на него как на сумасшедшего.

– Не понял… Вы что, не знаете ничего? Ночью был государственный переворот. Горбачев арестован. К власти пришло Ге-Ка-Че-Пе… Тьфу, и не выговоришь сразу! Демократия в опасности! Свобода в опасности! Снова по углам шушукаться будем. Понятно?

Первой пришла в себя от неожиданной новости Варя.

– Раненых много? – деловито спросила она.

– Про раненых ничего не знаю, – вздохнул парень. – Но танки уже в центре Москвы. Наши ребята двинули к Моссовету и Белому дому. Президент не признает режим и призывает к всеобщей забастовке. Наверняка придется обороняться. У меня багажник забит канистрами с бензином.

– Зачем? – осторожно спросил Сорняков.

– Танки жечь, голуба… Ну, кто со мной?

Все двинулись к машине, один Джон остался на месте.

– Ты не с нами, Джон?

– Какой Джон? – недовольно спросил десантник. – Американец? Не нужно! Потом будут говорить, что сопротивление организовало ЦРУ.

– Я русский, – сказал Половинкин и покраснел.

– Русский-русский, хоть в раввины отдавай, – засмеялся парень. – Ладно, капитан Америка, полезай в машину! Ты кто, журналист? Останешься жив, расскажешь о нас правду всему свободному миру.

Они летели по Садовому кольцу с противоестественной скоростью. На Смоленской площади их попытался остановить гаишник, но десантник только показал ему через стекло кукиш. В центре было многолюдно. По Тверской ходили троллейбусы. Мимо памятника Пушкину буднично сновали люди. Лицо поэта казалось надменным.

На Манежной собралась толпа. Никто не кричал, но все громко переговаривались. Мелькали лозунги: «Фашизм не пройдет!», «Пуго, Язова, Крючкова под суд!». Десантник исчез, отыскав в толпе своих ребят.

– Славик, – спросил Сорняков, – какого… мы сюда приехали? Скажи, только честно, тебе не до фонаря вся эта свобода и демократия?

– Наверное, нет… – неуверенно отвечал Крекшин. – Меня когда-то из комсомола выперли, потом в институт из-за этого не принимали.

– Тогда ладно! – сказал Сорняков и неприятно заржал. – Тогда дружно ляжем под танки. И пускай гидра контрреволюции захлебнется нашей молодой кровью. И как один. Умрем. В борьбе. За это свинство.

– Не паясничай! – возмутилась Рожицына. Ее лицо стало красным и некрасивым. – Сегодня решается судьба России!

– Мне вообще-то с прибором положить на Россию, – проворчал Сорняков. – Вот вспомните мое слово, постоим тут полдня и разойдемся. А ГКЧП нормально договорится с Горбачевым.

– Танки! – закричали в толпе. – От Большого театра идет колонна танков!

Несколько сотен человек бросились к правому крылу гостиницы «Москва». Увлеченные потоком Джон и Варя оказались среди них. Сорняков и Крекшин отстали. По проспекту Маркса двигалась колонна бэтээров, оглушительно стреляя выхлопными газами.

Люди взялись за руки и встали живой цепочкой. Кто-то схватил за руку Джона, он оказался в самом центре. Сильно побледневшая Варя стояла рядом с ним. «Боже, она же беременная!» – с ужасом вспомнил Половинкин и заорал:

– Уберите женщину! Она ждет ребенка!

– Что ж вы раньше молчали? – сквозь зубы процедил вернувшийся знакомый десантник. – Куда ее теперь уберешь? Свои же потопчут. Пусть здесь стоит. Не посмеют они живых людей давить.

Колонна неотвратимо приближалась. Когда до головной машины осталось несколько метров, стало понятно, что они не остановятся. Джон, не помня себя и не понимая, что делает, вырвался из цепи, прыгнул, как кенгуру, и упал на колени перед железным зверем. Машина встала и заглохла. Из нее выскочил офицер в шлемофоне и, размахивая пистолетом, бросился к Джону.

– С дороги! – свирепо кричал он. – У меня приказ стрелять на поражение!

– Врешь, майор, – сказал десантник, подходя к нему.

Подбежали еще несколько человек.

– У меня приказ… – пробормотал офицер.

– Язова? Крючкова? Твоего командира? – спрашивал десантник. Кто-то посоветовал сзади слишком громко: «Нужно отобрать пистолет!»

Словно белка, майор вскарабкался на бэтээр.

– Спокойно! – крикнул он оттуда. – Вы не имеете права задерживать колонну!

– Слышишь, майор, – обратился к нему десантник, – а ты пораскинь мозгой. Этой ночью несколько поддатых козлов совершили государственный переворот. Теперь они хотят втянуть в свое безнадежное дело армию. И ты ведешь ребят спасать эту сволочь? От кого? От народа? От меня? Думай, майор, хорошо думай!

Вдруг от цепочки отделился парень с канистрой. Пригнувшись к асфальту и петляя, он побежал к головному бэтээру. Майор побелел лицом.

– Стоять! – нечеловеческим голосом заорал он и сделал несколько выстрелов в воздух. – Застрелю! Что ж вы делаете, суки! У меня полный боекомплект! Полпроспекта разнесет!

Десантник подскочил к парню и профессионально сбил с ног, одновременно выхватив из его рук канистру.

– Спокойно, офицер! – сказал он майору. – Мы пошутили. Больше это не повторится, слово даю.

– Победа! – объявил он, поворачиваясь к толпе. – Передняя цепочка остается на месте, остальные возвращаются на митинг! Кто будет шалить, лично башку оторву!

И толпа послушалась. Стало понятно, что появился настоящий лидер.

– Что это было? – спросил Половинкин.

– Рядовая сценка из русской истории, – равнодушно ответил догнавший их Сорняков. – Обыкновенный бардак. Куча придурков остановила танковую колонну.

– Среди этих придурков находился и ты, – напомнила Варя. – Зачем ты встал в живую цепочку?

– Это сложный вопрос, Варя, – огрызнулся Сорняков. – Ответить на него окончательно я не могу. Возможно, вся эта мутотень занимает меня как романиста.

Сорняков нарочито громко зевнул, как бы намекая: разговор закончен, не нарывайся на грубость.

– А если бы они стреляли? Или таранили? – не мог успокоиться Джон.

– Тогда было бы наоборот, – сказал Сорняков. – В России всегда бывает или так, или эдак. Никаких третьих решений. И всегда выбор в худшую сторону. Нам просто повезло с майором. Окажись на его месте другой, раздавил бы тебя, христосик ты наш, за милую душу. А теперь ГКЧП свою контрреволюцию проиграл. И из-за кого? Из-за беременной бабы, наивного американца и доброго майора. Скоро вся Москва будет знать, что армия в народ не стреляет, и толпа полезет на танки, как муравьи на гусениц. Кстати! Следующий роман назову «Жизнь замечательных насекомых».

– Половинкин, вы с нами? – услышал Джон приятный баритон. Рядом стоял Палисадов в роскошном костюме и сияющих ботинках. – Ваши соотечественники очень оперативно работают, ведут прямой репортаж от Белого дома. Вам стоит присоединиться к ним. Так будет для вас безопасней.

– Я с друзьями, – сказал Джон.

– Ого! – одобрил его Дмитрий Леонидович. – Вот как зарождается настоящая мужская дружба!

– А где Лев Сергеевич и Петр Иванович? – спросил Джон, польщенный словами Палисадова.

– Барский дома, слушает радио. И правильно делает. Такие светлые головы не имеют права рисковать собой. Их мозги принадлежат отечеству.

– Короче, господин Огородников, – не выдержал Сорняков. – Вы не на митинге…

Палисадов метнул в его сторону уничтожающий взгляд.

– Чикомасов тоже сделал правильный выбор, – продолжал он. – Я видел его у Белого дома. Он раздавал какие-то банки. Решил послужить интендантом. А поп не дурак! Быть ему архиереем, уж мы об этом позаботимся. Свои люди в РПЦ нам нужны.

– Раздаете бонусы, господин Черноземов? – не унимался Сорняков. – А вы не боитесь, что вас сегодня поставят к стенке?

– Молчать! – сорвался Палисадов. Стало понятно, что за его вальяжностью скрывается подспудный страх. – Ренегат, сволочь! Если ты не заткнешься, я охрану позову!

– Так-то оно лучше, господин Сеялкин! – засмеялся Сорняков. – Наконец-то я слышу живую человеческую речь.

– Дмитрий Леонидович, – вмешался десантник, – зачем вы отвлекаетесь на пустые разговоры? Мои ребята готовы действовать. Какие будут распоряжения? Что говорит президент?

– Верно ставишь вопрос, солдат! Быстро отправляйся со своими парнями к Белому дому! Организовывайте сопротивление!

– Если будут атаковать… поджигать? – понизив голос, спросил десантник.

Палисадов задумался.

– На твое усмотрение.

– А если… – десантник с сомнением смотрел на сверкающие носки ботинок Палисадова.

– История им этого не простит! – отчеканил Дмитрий Леонидович. – Спешу в Белый дом!

– Командир, – сказал Сорняков десантнику, – ты понимаешь, на что тебя толкает эта сволочь? И почему он такой веселый и спокойный? Потому что всё заранее знает. Скорее всего, они сами эту провокацию затеяли. Но он-то знает, а танкисты не знают. Будут вас потом соскребать с асфальта, как дерьмо с лопаты!

– Все я понимаю, – мрачно согласился десантник. – Но все равно пойдем. Лучше уж эти, чем трясущийся Янаев. А с этими мы сами потом разберемся.

– Это они с вами разберутся, – не согласился Сорняков. – Сдается мне, что ты и ребята твои еще не раз умоетесь кровью. А я к бабе своей пойду. Очень эта революция меня возбудила. Надо сбросить сексуальное напряжение.

Сорняков ушел. Десантник тоже вскоре исчез. Варя, Джон и Крекшин стояли и молчали.

– Идем к Белому дому! – вдруг сказал Джон.

Они свернули в Брюсов переулок, вышли на Никитскую возле церкви Малого Вознесения, миновали Никитские Ворота, Центральный дом литераторов и пересекли пустое Садовое кольцо. По Конюшковской улице стали спускаться к Дому Советов.

Высокая девочка в майке-топике и шортиках, таких коротких, что напоминали скорее трусики, мчалась на роликовых коньках. Ее голова с короткой стрижкой, местами выкрашенной в кислотные красный и синий цвета, была стиснута глухими наушниками. Запрокинув голову и закрыв глаза, девочка неслась на роликах и громко напевала что-то. Она летела под уклон с такой сумасшедшей скоростью, что Джону стало за нее страшно. На ее пути стоял фонарный столб, и она неминуемо должна была врезаться в него. Варя и Крекшин тоже заметили это и инстинктивно отскочили, уступая дорогу безумной гонщице. Но Джон остался на месте. Он расставил ноги и раскинул руки, готовясь принять удар на себя.

Бэм-ц! Девочка оказалась не из легких! Ее высокий лоб, тронутый точечками розовых прыщиков, пришелся точно на нос Джона. Половинкин впервые понял смысл выражения «искры брызнули из глаз». В носу стало горячо, но боли Джон не почувствовал, только мир вокруг из цветного вдруг стал черно-белым. От сильного удара наушники слетели с головы девочки и смешно повисли на одном ухе Половинкина, соединив его с гонщицей цветными проводами.

 
…звезды по имени Солнце! —
 

хрипел из наушников энергичный голос.

 
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым!
 

Гонщица опомнилась первой. Она озадаченно потерла ушибленный лоб, неторопливо сняла с уха Половинкина наушники и повесила себе на шею. Потом сделала круг, объезжая своего спасителя и изучая его изумленным взглядом. Мир в глазах Джона снова стал цветным. Он отметил, что у девочки яркие темно-коричневые глаза, большие и блестящие, как у героинь японских мультфильмов. И хотя короткая прическа с кислотными пятнами ей совсем не шла, эти яркие глаза, высокий лоб, бледная кожа и круглое лицо с припухшими по-детски губами делали ее внешность притягательной и коварно-сексуальной. Впечатление не портил даже слишком большой рот с отвисшей нижней губой, придававшей лицу вызывающе-презрительное выражение. Над губой открывался ряд чистых, но неровных зубов со скопившейся на них серебристой слюнкой. Лицо девочки было подвижным, непрестанно менявшим свое выражение. Из озадачено-сердитого оно стало насмешливым.

– Слышь, ты, ботаник, – нахально спросила она, – ты зачем у меня на дороге стоял? Тебе улицы мало?

Джон кивнул в ответ. Больше всего он боялся, что из носа сейчас потечет кровь. Так и случилось, но к тому времени девочка уже отъехала от него к Варе и Крекшину.

– Он полный тормоз или прикидывается? – спросила она.

– Ах ты, свинья на лыжах! – взорвалась Варвара. – Да если б не он, твои мозги висели бы на этом столбе! Если они у тебя вообще имеются.

– Ты это серьезно? – удивилась девочка. Она опять подъехала к Джону и внимательно осмотрела сначала его, потом фонарный столб. На всякий случай даже потрогала обоих…

– Ни фига себе сходила за хлебушком! – сказала она.

И, снова повеселев, хлопнула юношу по плечу.

– Спасибо тебе, друг, товарищ и брат! Ой, да у тебя кровь! Погнали к Белому дому! Там тебе окажут первую помощь. Скажем, что ты с ментами подрался.

– Давай кати отсюда! – грубо вмешалась Варя, расстегивая сумочку и доставая вату. – Езжай домой и оденься. Похоже, ты забыла это сделать сегодня утром.

– Запрокинь голову, – приказала Варя Джону, – и держи, пока кровь не остановится. Заражения бы не было. Мало ли где эта крашеная шляется…

Глаза девочки сузились, как у кошки, а прыщики на лбу побагровели.

– Между прочим, – важно сказала она, – не шляется, а помогает защитникам Белого дома.

– Жалко, нет Сорнякова, – притворно вздохнула Варя, – он как раз нуждался в твоей помощи.

Крекшин прыснул от смеха.

– О да! – подтвердил он. – Лолиты в его вкусе.

Девочка смотрела на них и хлопала большущими глазами. Она не понимала, о чем идет речь. Но в слове «Лолита» почувствовала что-то обидное для себя и стала подбирать в голове ответное словечко.

– Слушай, не лечи меня, а! – высказалась она наконец. – На себя посмотри, калечный!

– Сколько тебе лет, чадо? – спросил Крекшин. – Ты уже достигла половой зрелости и нравственной высоты Джульетты?

– Ой-ой! – поняла его девочка. – Между прочим, как раз сегодня мне исполнилось шестнадцать лет. Поздравлений и подарков не требуется.

– Врешь, – авторитетно сказала Варвара.

– Вру… – печально согласилась девочка. – Первый раз я всегда вру. А вы правда писателя Сорнякова лично знаете? Он где? Он на чьей стороне?

– Вот так всегда! – огорчился Крекшин. – Душа моя, зачем тебе сдался этот Сорняков? Неприятный тип некрасивой наружности с массой вредных привычек. Он бездарен, завистлив, похотлив и ни разу не читал Федора Достоевского.

– Не может быть, – растерялась девочка. – А пишет так прикольно! Мы его всем классом читаем.

– Видишь ли, доверчивое создание, – тихим голосом стал говорить Крекшин, обнял ее за плечи и повез на роликах в сторонку, – мне горько тебе признаться, но все романы Сорнякова написаны мной.

– Но зачем? – пролепетала девочка.

Вячеслав скромно потупил глаза.

– Однажды, милая незнакомка… Кстати, как тебя зовут?

– Анна Чагина. Можно просто Ася.

– Так вот, просто Ася… Однажды я в буквальном смысле этого слова вынул Сорнякова из петли. Это случилось, когда провалился его первый роман. Я сказал ему: Виктор! Зачем эти жертвы? Я сделаю из тебя первоклассного писателя. Я научу тебя прилично вести себя в светском обществе и смывать за собой в унитазе. Только, пожалуйста, пожалуйста, Витя, не пытайся править мои тексты! Просто ставь над ними свое имя. Бедный! Он не нашел в себе силы выполнить даже это условие. Между тем, дорогая Ася, мне не смешно, когда маляр безродный уродует «Мадонну» Рафаэля!

– Слава! – сердито крикнула Рожицына, заканчивая колдовать над носом Джона. – Что ты несешь!

– Прости, любовь моя! – шепнул Крекшин Асе на ушко. – С сегодняшнего дня я женат. Но мы еще увидимся. Кстати, – громко и развязно продолжал он, – рекомендую своего приятеля. Джон Половинкин, американец, баснословно богат. Вилла, яхта не то в Сиэтле, не то в Сан-Франциско, он сам точно не помнит. Семизначная цифра на банковском счете, разумеется. И при этом ничего не боится. Ни пули, ни танков, ни девочек на роликовых коньках. Короче, выражаясь языком вашего поколения, он полный мажор. Сегодня ты выбрала удачный маршрут, Джульетта.

– Ха-ха! – засмеялась Ася, понимая, что ее разыгрывают. – Половинкин! У нас в классе есть чувак с такой же фамилией. Полный отморозок! А Сан-Франциско – это где?

– В Африке, – буркнула Варя, мстительно глядя на Крекшина.

– Ну, нет! – Ася больше не хотела, чтобы ее принимали за дурочку. – В Африке находится Мадагаскар. Мы по географии недавно проходили.

Крекшин, Варя и Джон засмеялись.

– Что вы ржете! – снова обиделась Ася. – Гони́те на баррикады! Я тоже скоро там буду. У меня одно поручение.

– Какое поручение? – спросила Варя.

– Ага! – прищурилась девочка. – Откуда я знаю, на чьей ты стороне?

Она вскинула руку, показала пальцами знак «V», оттолкнулась роликом от асфальта и, описав круг, помчалась по Конюшковской улице вдоль забора американского посольства.