Текст книги "Призвание миротворца (СИ)"

Автор книги: Павел Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Наконец выехал на коне старый бородатый сотник. Сарпедонец приказал ему спешиться. Он прекрасно понимал, что опытной лесной чародейке ничего не стоит запугать или подчинить себе животное.

Вельма же понимала то, что попалась. Пока лучники держали на прицеле её укрытие, лысый сарпедонец пустил перед собой наёмников с мечами. Момент, когда они подойдут на расстояние удара, будет последним в жизни чародейки. Последним, потому что она точно знала, что не дастся им живой. Эти люди не считают её человеком. А потому плен – это худшее, что может быть.

– Не дай твари высунуться! Окружай! Держи её там!

Сарпедонцы двигались молча, но их затаённую злобу Вельма чувствовала очень ясно. Магия чувств, мысль о которой пришла чародейке в голову, не была разделом боевой магии, но именно что-то такое сейчас и нужно.

«До чего же вы глупы, аделиане, – думала она, сплетая утончённое заклинание. – Ваша сила веры могущественна только тогда, когда вы действуете с чистым сердцем и свободной совестью. Когда вы забываете, что перед вами враг и готовы простить ему даже собственную смерть. Когда вами владеет не стремление доказать свою исключительную правоту, а желание понять и помочь. Ваша защита – в вашей беззащитности, аделиане. Ненависть, возмездие, жажда восстановить справедливость – это сильные чувства, хорошая основа боевой магии, но это не ваша стихия. Вы имеете уникальный дар магии веры, но не пользуетесь им, предпочитая тупую злобу и убеждённость».

Вельма по привычке называла силу аделиан «магией веры», хотя подспудно понимала, что это не совсем магия. Точнее, совсем не магия, а нечто совершенно иное. Но люди, идущие сейчас на Вельму с огнём и мечом – явно не из числа познавших эту силу. А потому их души уязвимы даже для чародейки средней силы.

Её заклятие накрыло передних мечников, за спинами которых двигались сарпедонцы. Сразу двенадцать воинов огласили округу яростным воем. Заклятие Голодных Волков, которое маги Тёмного Круга накладывали на своих легионеров для пущей свирепости, возымело эффект. Сначала послышалась грубая ругань, а когда кто-то из мечников злобно толкнул собрата, воины ни с того ни с сего вцепились друг в друга и покатились по припорошенной снегом грязи.

Да, лесные чародеи не похвалят Вельму за подобное заклятие. Особенно Хозяйка Леса, всегда благосклонная к ней. Разжигание в людях низменных, разрушающих чувств было ремеслом чёрных магов, а к ним лесные чародеи всегда питали неприязнь, если не отвращение. Однако сейчас, против нескольких десятков противников, у Вельмы не осталось ничего более действенного, чем чёрная магия ненависти.

Но и это надолго врагов не задержит. Помощь! Надо воззвать к силам сельвы о помощи!

Лысый сарпедонец быстро понял в чём дело, но ничем не мог помочь озверевшим наёмникам, кроме как кликнуть людей, чтобы их разняли и связали покрепче, пока не кончится действие чар.

Воспользовавшись сумятицей, Вельма бросилась бежать. Были бы следящие за ней лучники чуть-чуть опытней, они бы не отвлеклись на взбесившихся собратьев, но тут-то они чародейку и проморгали. Вельма неслась, на бегу прося помощи у сельвы…

Какая удача! Совсем неподалёку в поисках сладких кореньев рылся матёрый лесной вепрь. Вначале он отозвался на призыв чародейки с такой неохотой, что Вельма засомневалась, удастся ли вообще оторвать зверя от любимого занятия. Однако, лениво потоптавшись на месте, вепрь побежал в её сторону трусцой, потом быстрее, а затем понёсся во весь опор, ломая кусты и выдирая клыками попадавшиеся на пути лозы вечнозелёного плюща.

– Уходит нелюдь! Стреляйте! Стреляйте!

Горящие стрелы легли возле ног. Вельме пришлось снова упасть и прижаться к земле. Сарпедонец, опасаясь упустить добычу, сам бросился вперёд, ведя за собой наёмников и своих охотников на ведьм.

Зверь ломился через чащу, свирепо храпя, и уже отнюдь не напоминал смирного веприка, роющегося в поисках кореньев.

Вельме оставалось только лежать. Преследователи уже в пятидесяти шагах от неё, и если они успеют первыми… что ж, у неё есть чем их встретить. Этот лысый секутор первым падёт от её смертельного заклятия. Ей не вырваться, но живой она этим лицемерам не дастся.

Наконец исполинский вепрь вылетел из чащи. Увидев разъярённого зверя, высотой в человеческий рост, с острой четвёркой клыков, воины оробели. Несколько лучников успели выстрелить, но стрелы не пробили толстую кожу. Лысый сарпедонец первым бросился в сторону, залегая за пень, предоставив зверя широкоплечему крепышу с двумя топорами. Тот, однако, тоже оказался сообразительным и быстро ретировался с дороги храпящего вепря. Один из охотников на ведьм лихо замахнулся мечом, однако лесной зверь смёл противника, даже не заметив.

Наёмники в ужасе бросились врассыпную – даже околдованные Заклятием Голодных Волков мечники пришли в себя и с дикими воплями помчались к воротам лагеря.

Отбежав к спасительному лесу, чародейка оборвала действие магии, направляющее зверя. Вепрь, гоняясь то за одним, то за другим наёмником, затоптался на месте, изумлённо пяля глаза и недоумевая, что он делает среди извечных врагов? Кто-то метнул копьё, легко ранив вепря в загривок, и тот, почувствовав боль, взревел и бросился наутёк, так и не поняв, что произошло.

Вельма наблюдала из леса за лысым сарпедонцем, тщетно заклинающим воинов преследовать чародейку в лесной чаще. Для простых наёмников на сегодня было слишком. Не смея игнорировать приказ, они вяло и боязливо потянулись к лесу, так что одного взгляда было достаточно, что толку от них не будет.

Лысый сарпедонец сплюнул и погрозил лесу кулаком. Вельма гордо усмехнулась в ответ и направилась через густые заросли вглубь сельвы. Переночевать она сможет под любым кустом. А наутро надо наведаться в клан и поскорее узнать, что же произошло в Спящей сельве за месяцы её отсутствия.

* * *

Утром следующего дня Вельма пребывала во владениях своего клана лесных чародеев. Круглую как тарелка поляну окружала стена кустов, сверху нависала непробиваемая твердь могучих крон титановых деревьев. В это время года они сдерживали огромные толщи наметённого снега, пропуская лишь тоненькие струйки талой воды.

Здесь чародейка чувствовала себя свободно. Нет больше нужды скрывать лицо. Платок снят, капюшон мантии откинут, чёрные волосы свободно ниспадают на плечи, согнутые в дугу пряди огибают её выразительные скулы и худощавые, чуть впалые щёки. В отличие от коренных сельвеек кожу её покрывал сильный загар, какой может дать только южное солнце. Взгляд её крупных изумрудных глаз, в своё время зачаровавших многих мужчин, был устремлён ввысь – на зелёный небосвод, навевающий чувство покоя и безопасности.

Перед ней стояла та, кого в кланах лесных чародеев называли Хозяйкой Леса. Облачённая в вышитые зелёные одежды, светловолосая пожилая вдова с мягкими чертами лица и строгим голосом была одной из тех трёх родственных душ, с кем Вельма могла говорить открыто. Вторым был её дядя Дальмар – брат её покойной матери Местры. Именно он поручился за Вельму, когда она попросила чародеев принять её в клан. С дядей Дальмаром Вельма была готова говорить часами, но видела его крайне редко. Третьим же человеком в мире, которому можно было излить душу без утайки, был слепой Толкователь Судеб. Древний старик, никогда не покидавший обитель клана, сидел сейчас перед Вельмой на старом пне, опираясь на древний посох, скрывающийся наполовину в его длиннющей бороде. Но слепой Толкователь всегда говорит загадками, порой его и вовсе невозможно понять, а Хозяйка и дядя Дальмар просты и понятны.

– Морфелонцы сожгли ещё одну священную дубраву, – промолвила Хозяйка сокрушённо. – Ту самую, Вельма. В Сиреневом Яру. Там, где ты была посвящена и принята в клан. Жилища тамошних нимф тоже сожгли.

– Проклятые ублюдки, – зло прошипела Вельма. – Они ответят за это! Если бы я знала… оставила бы в том лагере хотя бы парочку трупов!

– Твой гнев ничего не изменит. Месть только умножит зло. Сожжением дубравы морфелонцы отомстили за наше нападение на их обоз. За твоё вторжение в лагерь наёмников они тоже отомстят.

– Безмозглые аделианские псы! Я всего лишь защищала свою жизнь! Меня преследовали…

Вельма прервала свои яростные оправдания, потому как закашлял старый Толкователь Судеб, желая молвить слово:

– Гхм, гхм, волчица, прирученная людьми и сбежавшая в лес, никогда не станет прежней. Ей не стать преданной охотничьей собакой, но и не вернуться в волчью стаю.

Вельма и Хозяйка пытливо глядели на слепого старика.

– Что означают твои слова, многомудрый? – первой спросила Вельма.

– Волчице, что бежит от охотничьих псов, нет нужды пускать в ход клыки. Ей поможет сельва. Но если волчица заберётся в жилище к охотникам – ей придётся рассчитывать только на свои клыки, ибо там сельва ей ничем не поможет.

– Я поняла тебя, многомудрый, – ответила Вельма. В голосе она выражала почтение, но взгляд её оставался прямым, не опускаясь в покорности и смирении, как это было принято у других чародеев перед лицом Толкователя Судеб. – Да, я сама забралась в их логово. Но я не хотела вражды. Я только хотела найти одного человека…

Она осеклась, однако Хозяйка смотрела на неё сейчас с такой прямотой, что у Вельмы не оставалось сомнений: мудрая вдова видит её насквозь.

– Я не прошу тебя раскрывать мне твои замыслы, Вельма. Я только хочу, чтобы ты оставалась с нами. А ты появляешься в сельве всё реже и реже. Амархтон. Мелис. Морфелон. Зачем тебе эти большие грязные города, где столько людей, нечестивых сердцем? Что за дела в этих городах отрывают тебя от края, который тебя принял и возродил к жизни?

Вельма отвернулась, по-прежнему не опуская глаз. Ей, вечно скрывающейся под оболочкой давней мести, не хотелось раскрывать свои секреты, но другая часть души жаждала открыться. Лесные чародеи были её единственной роднёй. Три года тому назад они приняли её, как принимают, сбежавшую от ненавистного отчима сироту.

После всего, что произошло в Амархтоне, она не могла оставаться с Тёмным Кругом. Покинув же тёмных, идти ей было некуда – слишком много врагов она нажила себе в Каллирое. Дочь чёрного мага и лесной чародейки, разделённая между двумя ненавидящими друг друга кланами – ей предстояло найти себе новый дом. И она нашла его в Спящей сельве, где ещё были живы те, кто знал и любил её покойную мать. Но в последний год трещина между Вельмой и её новой семьёй расширялась всё больше.

Вельма смотрела в сторону, чтобы не встречаться со взглядом Хозяйки.

– Помнишь, год назад я похоронила отца. Безумие превратило его из крепкого воина-мага в немощного старика. После Амархтонской битвы мы виделись с ним всего раз, и эта встреча разорвала наше родство. Он проклял меня за то, что я примирилась с Седьмым миротворцем и тем самым предала свою мать, убитую его предшественником. И всё же через два года отец прислал мне письмо, в котором просил приехать к нему, чтобы проститься на смертном одре. Я тут же отправилась в путь. Однако в дороге меня задержала болезнь, насланная кем-то из магов Тёмного Круга. Наверное, в отместку за дерзкий уход из их сообщества. И я не успела. Когда я прибыла в Амархтон, отец был уже мёртв. Человек, который был рядом с ним в последнюю минуту, передал мне его последние слова: «Не забудь о нашей мести, дочь моя!» Вот так! Даже перед ликом Чёрного Провала отец заклинал меня не прекращать войны против аделиан и их Пути Истины. И делать всё, что в моих силах, чтобы искривить символы миротворцев. Ради этого меня заставили в детстве забыть своё настоящее имя, потому как «Вельма» означает «гармония леса», и нарекли новое имя – Амарта, что значит «посвящённая божеству греха».

Хозяйка глядела на неё долгим выжидающим взглядом.

– Так ты решила исполнить предсмертную волю отца?

– Нет! – Вельма обернулась к ней, и её изумрудные глаза вспыхнули. – Я только лишь хочу, чтобы Проклятие миротворцев не возродилось! Слишком много оно причинило мне боли. Потому я и отправилась на поиски, едва услышала, что новый миротворец объявился в Мелисе, а Седьмой вернулся в Каллирою и сейчас где-то в сельве…

– Проклятие миротворцев… – повторила Хозяйка, изучая яростный взгляд чародейки. – Я же вижу твою душу, Вельма. Вижу, что движет тобой, и это – твоя неудовлетворённая месть. Сельва подарила тебе покой на время, но твои страсти вновь пленяют тебя. Ты вновь возбуждаешь в себе давнюю химеру – жаждешь причинять боль всему миру, чтобы все вокруг разделили твои страдания.

Вельма тяжело задышала: оправдываться и разубеждать Хозяйку было бессмысленно.

– Даже если так… даже если так, все они – враги сельвы! Наши враги!.. Почему ты улыбаешься? Разве аделиане не твои враги? Разве их Спаситель не твой враг?

Хозяйка продолжала улыбаться ей, как неразумному дитяти.

– Мы не знаем, кто такой Спаситель – это загадка. А только глупцы тратят свою жизнь на борьбу против того, чего не знают. Наш враг – это тот образ Спасителя, который морфелонцы вбили в свои неразумные головы. Наши враги – это те, кто вбивает эти образы в головы простых крестьян Спящей сельвы, превращая их в ожесточённых фанатиков. А этого врага нам не победить войной против Морфелонского Королевства.

– Однако большинство лесных чародеев считают иначе.

– Это и ведёт наш род к гибели. Они не ведают этого и будто не слышат моих слов. Поднимают на борьбу вольных охотников, лесовиков, бесцветных магов, пытаются подчинить себе солимов, призывают начать войну с Лесным Воинством. Всё это приведёт только к новой резне, куда более страшной, чем в Эпоху Лесных Войн.

– Морфелонцам нас не сломить! – жёстко ответила Вельма.

– Верно. Но и нам их не одолеть. Нас ждёт или искоренение, или бесконечная война, – Хозяйка мягко коснулась плеч чародейки. – Потому ты и нужна нам здесь. Ты перешла долину ненависти, длиною в двадцать лет, и сумела простить того, кого мечтала убить. Именно потому – ты та, кто сможет помочь нам остановить кровопролитную войну.

Вельма отвернулась.

– Прости. Ты очень много сделала для меня. Я хотела бы помочь. Но не могу. У меня много незавершённых дел. Как только я увижусь с Дальмаром, я отправлюсь дальше – на поиски Седьмого миротворца…

Произнеся имя своего дяди, Вельма ощутила в душе Хозяйки скорбный импульс. Чародейка медленно повернулась к ней, надеясь, что это чувство окажется ложным.

– Я не хотела тебе говорить, – промолвила Хозяйка.

– О ком? О Дальмаре? Или о миротворце?

– О них обоих.

Вельма почувствовала дрожь.

– Что ты знаешь? Где они?

– Слухи тебя не обманули: Седьмой миротворец действительно служил в отряде наёмников Дубового Листа. Месяц назад он со своим отрядом напал на Дальмара и его друзей – вольных охотников, ночевавших в Раздорожной Таверне. В завязавшейся схватке Дальмар погиб.

Чародейка глубоко задышала и едва не поперхнулась чистым прохладным воздухом сельвы. Известие сжало её сердце скорбящей болью. Потеря тех немногих людей, которыми она дорожила, была страшнейшим роком её жизни. Если бы Хозяйка сказала, что Дальмар взят в плен тем лысым сарпедонцем, она бы не колеблясь отправилась в тот же лагерь, из которого едва вырвалась накануне.

– Как он погиб? Кто его убил?! – едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть чародейка.

– Чародеи нашего клана провели расследование. Он был ранен из арбалетов в ногу. Эти раны были не смертельны. Его добили мечом.

– Кто?! – выдохнула чародейка. – Я могу узнать имя его убийцы?!

По глазам Хозяйки она видела, как сильно та не хочет отвечать, опасаясь, что хрупкий покой, обретённый Вельмой в сельве, рухнет под новым напором ненависти. Но не ответить Хозяйка не могла: будет только хуже, если Вельма узнает правду сама.

– Его убил Седьмой миротворец. Только он бился прямым обоюдоострым мечом, и смертельная рана Дальмару была нанесена его оружием. Вольные охотники, раненые, но живые, говорили, что Седьмой сражался как монстр. Только солимы смогли его одолеть.

– Он мёртв?

– Пока неясно. Тело куда-то исчезло. Его могли подобрать люди из Лесного Воинства… Вельма, собери силы. Дальмар теперь обитает с духами сельвы, а тебе предстоит ещё многое сделать в мире живых.

Вельма стояла, сжав кулаки. Глаза её горели яростным изумрудным огнём.

– Будь он проклят…

– Не произноси проклятий на этом месте! – неожиданно вспыхнула Хозяйка.

– Нет… я не буду никого проклинать, – прошипела Вельма. – Я просто встречусь с ним и… Почему он сделал это? Почему напал на Дальмара?! Он же миротворец… Я всегда знала его другим, даже когда мы были заклятыми врагами!

– Я не знаю, Вельма. Может быть, его обязывали надетые им доспехи морфелонского воина.

– Добить раненого?! О, духи сельвы, он даст мне ответ!

Вновь закашлял старый Толкователь Судеб, напомнив о своём присутствии.

– Что скажешь, многомудрый?

– Гхм, гхм, алчущий не утолит жажду журчаньем ручья, цепной пёс не поймёт песни единорога. Волчица, вкусившая человеческой плоти, опасна для путника, но посади её на цепь – и она станет куда опасней.

– Я не понимаю, многомудрый, – прошептала Вельма подавленно. – Волчица – это я?

– Волчица – это тёмная страсть, живущая в тебе, – пояснила Хозяйка. – Чем больше ты пытаешься её обуздать, тем злее она становится. Возможно, чистота сельвы сумела бы очистить тебя от неё, но я чувствую, что уйдя сейчас, ты уже не вернёшься.

– Я вернусь, – с ожесточением произнесла Вельма. – Как только закончу незавершённые дела.

– Я отдала бы всё духам сельвы ради этого. Мне жаль тебя, дитя леса.

– Запахи трав не накормят косулю, трубный зов не обманет благородного оленя… но даже волчица не сможет убивать там, где поселится молодой лев, – как всегда загадкой отозвался слепой Толкователь Судеб.

Глава седьмая. Поединок Правды

(Спящая сельва)

Вокруг царил иной мир. Мир не живых и не мёртвых, не материи, не духа, а нечто расплывчатое, чередующееся между забытьём, сном, полусном и полуявью. В забытьи Марк не принадлежал себе ни на миг. Его кружило в вихре невидимых потоков, его швыряло и колыхало, несло в бездонном океане двух вечных вселенских стихий, то погружая в чёрные бездны мрака, то поднося на невидимых греблях ввысь – к свету. А потом из забытья его плавно переносило в мир снов.

Снов было много. Марк сражался и бежал, падал и вставал, родной мир сливался с миром Каллирои самым причудливым образом. Но чаще всего он видел себя плывущим между рядами рыцарей и священников, и повторял слова молитвы-присяги, данной когда-то очень давно, ещё в своё первое посещение Каллирои.

В состоянии полусна Марк начал изредка ощущать прикосновение человеческих рук. На нём меняли повязки, протирали чем-то влажным горящее от жара тело, осторожно вливали в рот капли очень горького сока. В такие минуты Марку становилось легче, жар немного спадал, боль утихала, мысли текли свободно и чисто.

Наконец, неизвестно через сколько дней или недель, наступила полуявь. Марку удалось чуть приоткрыть глаза и увидеть над собой потолок, свитый как будто из сухих листьев и прутиков. Зрение ещё было слабым, перед глазами всё плыло, и в те редкие минуты, когда кто-то склонялся над его неподвижным телом, Марк не мог различить лиц.

И всё-таки пробуждение наступило. Не мгновенно: ещё в период полусна Марк начинал шевелить то рукой, то ногой, будучи пока не в силах даже сжать пальцы. Сейчас, когда ему удалось приподнять голову, он обнаружил, что лежит в каком-то странном шалаше со сплетёнными из прутьев стенами, между которыми пробивались живые зелёные побеги. Марк лежал укрытый шерстяным одеялом на мягком, приятно пахнущем ложе из сена.

Марк нащупал большой шрам между ребёр, и тело в этом месте отозвалось тупой болью. Он попытался приподняться, но тут же рухнул обратно от слабости. Тело было измождённым и высохшим. Пальцы – сухие костяшки, обтянутые кожей. Лицо заросло грубой щетиной – сколько же времени он так пролежал?

Он был совершенно голым, но рядом лежала длинная льняная рубашка. Марк сумел натянуть её на себя за полчаса. Затем в течение часа предпринимал попытки встать со своего ложа, цепляясь за шаткую стенку шалаша. В конце концов, после небольшой передышки его усилия были вознаграждены. Вялый и измученный он добрался кое-как до выхода, откинул матерчатый полог, заменяющий здесь дверь, и вышел наружу.

Голова резко закружилась. Поначалу Марк решил, что он всё ещё во власти сна, настолько невероятным показалось ему увиденное. Он стоял на высоте не менее тридцати локтей, а внизу виднелись маленькие острые крыши домиков, покрытые вьющимися лозами. Деревянный настил, на котором он стоял, как и сам шалаш был сооружён вокруг ствола одного из величественных титановых деревьев. Основным крепежом, на котором держалось жилище, была закрученная вокруг дерева толстая ветвь или даже две – это Марк понял, разглядев вблизи такие же сооружения на других деревьях. Их было много. Между ними тянулись узкие подвесные мостики, свисали лесенки и тросы. Здесь было целое поселение людей, скрытое от чужих глаз толщами лесов Спящей сельвы.

Внизу Марк увидел воинов в маскировочных плащах с закинутыми за спину луками. Лесное Воинство! Теперь у него не осталось сомнений. Он попал в поселение лесного народа. Вот только на каких правах: гостя или пленника?

Было прохладно и сыро. Босые ноги начинали зябнуть.

– Надень башмаки, Маркос, – послышался рядом голос.

В двух шагах от него стояла девушка: Марк и не заметил, откуда она здесь появилась. Одета она была по-походному: зеленоватые холщовые штаны, из-под которых выглядывали носки сапожек, крепкая коричневая жилетка и плащевая накидка из матерчатых лоскутков, подобных ивовым листьям. Из-за спины девушки выглядывал изящный лук и две утяжелённые рукояти кривых парных мечей.

– Здравствуй… – произнёс Марк с ужасной хрипотой в голосе. За проведённое в постели время он отвык разговаривать.

– Со счастливым пробуждением, миротворец, – сказала девушка, почтенно кивнув, и вслед за тем приветливо улыбнулась. Почтение и дружелюбие были соблюдены в одном жесте. – Надень башмаки, вот они рядом.

На оставленные у входа плетёные башмаки Марк не посмотрел. Его взгляд приковался к лесной девушке с такой пристальностью, что в другое время он бы спохватился и смущённо отвернулся. Но неведомое количество дней, проведённых без человеческого общества в одних лишь снах и бреду, лишили его привычной учтивости. Он словно вернулся из долгого одиночного странствия. Впрочем, так оно и было.

Девушка была светлой: золотисто-жёлтые волосы с вплетённой в них синей ленточкой, небрежно растрёпанные и слегка мокрые, достигали плеч, но не ниже. По строгой моде Морфелонского Королевства такая прическа считалась очень короткой, а следовательно – легкомысленной. Пожалуй, легкомысленной могла показаться и улыбка девушки, но вот овальные небесно-голубые глаза выражали весьма твёрдый характер. В них читалась собранная в кулак решительность, привычка полагаться на свои силы, а не искать помощи у сильнейшего. Простоватый румянец на щеках воительницы больше соотносился с легкомысленностью улыбки, чем с серьёзностью глаз. Светло-коричневые линии бровей, необычайно длинные и изогнутые, подсказывали, что девушка не северянка и, может быть, вообще не из Каллирои.

Она была по-простому симпатичной, однако Марку, после долгих дней, сливающихся с ночами в мире эфемерных образов, девушка почудилась мифической красавицей-музой или нимфой.

– Не заставляй меня смущаться и стыдливо опускать глаза, миротворец, – быстро проговорила девушка, вновь прибегнув к почтительно-дружелюбной интонации. – Это не учтиво.

Марк спохватился и принялся с таким усердием обуваться, что потерял равновесие и чуть не повалился на верёвочные перила, ограждающие настил. Воительница подхватила его под руки и почти втащила обратно в шалаш, уложив обратно на сенное ложе, словно раненого. Она была крепко сложенной, руки её, похоже, были привычны не только к тетиве лука и рукоятям мечей, но и к обычному труду лесных поселян. Наверняка и уход за больным входил в ее обязанности. Марку стало неудобно, едва он вспомнил, что сидит перед ней в одной нижней рубашке, высохший и небритый.

– Ты за мной здесь присматривала?

Девушка уселась рядом с ним на соломенную подстилку, подложив ноги под себя.

– Так, немного. О тебе заботились Береван, а ещё – наш лекарь Эльвиан. Я только время от времени сменяю Беревана.

– Понятно. Я долго так пролежал?.. Прости, как тебя зовут?

– Элейна, или просто Лейна, – коротко представилась девушка, не упомянув об отце или родном крае, как это было принято. – Ты провёл здесь шесть недель и три дня, Маркос.

– Шесть недель… силы небесные, – прошептал Марк.

– Возблагодари эти силы, что не встретился с ними раньше отведённого. Твоя рана была очень опасной. Тот, в чьё нутро попадает тёмная горечь солимов, долго не живёт. В лагере наёмников ты бы точно не выжил.

– Что с моими людьми? Что с девушками? – память возвращалась стремительными скачками. До Марка начала доходить реальность того, что ему довелось пережить у Раздорожной Таверны.

– Если верить вашим, то все твои люди живы, Маркос. Погибли четверо людей другого десятника, одна девушка и юноша из Лесных Ковылей.

Марк закусил губу: горько, но могло быть и хуже. Он поморщил лоб, пытаясь вспомнить последние мгновения схватки с солимами.

– Это ведь ты была там, Лейна? Чем ты мне присыпала рану?

– Светоцветом. Мы собираем его там, где, согласно преданию, лесных отшельников постигало озарение. Такие места благоприятны для этого растения. Тёмная горечь солимов – это не просто яд. Она отравляет не только кровь, но и душу. Тот, кого поразила эта отрава, начинает питать отвращение ко всему: к уходящей жизни, к приближающейся встрече с вечностью, к самому себе. В такие мгновения тьма легко может войти в человека и поглотить всё, чем он жил, что любил и во что верил…

– Поглотить? Зачем тьме умирающий человек? – не вполне понимая о чём речь, спросил Марк.

– Это её пища. Она забирает всё, что было в его душе: радости и боли, надежды и сомнения – всё. Остаётся пустая оболочка: без памяти, без личности – одна пустота.

Марк понимающе закивал, хотя по-прежнему не совсем понимал, о какой именно тьме идёт речь.

– Ты спасла меня, Лейна. Спасибо, – просто сказал он, решив обойтись без лишней патетики на манер «Да возблагодарит тебя Всевышний!»

– Я всего лишь использовала светоцвет, – скромно пожала плечами девушка. – А он всего лишь возродил в твоей памяти веру, которая и дала тебе силу выжить. А вообще, это Никта повела нас к тебе на выручку, едва ей о тебе доложили.

– Вот как, – проговорил Марк, смутно вспоминая тот очень знакомый голос, который он слышал, когда лежал умирающий в лесу. – Никта была там?

– Да и не одна. Она целый отряд привела.

– Значит, это вы так напугали солимов?

– Солимов? Нет, их и след простыл, когда мы подоспели. Там был только твой приятель. Раненый, но не так сильно как ты. Солимы его в ногу ранили. Мы ему помогли, а он всё не позволял, чтобы мы тебя забрали.

– Это Сурок, – Марк смутно вспоминал картину последней схватки. Кажется, Сурок пытался пробиться к нему на помощь.

– Сурок? Странное у него прозвище, – усмехнулась девушка. – Никта еле убедила его, что если мы не заберём тебя в наш городок, то ты умрёшь.

– Правда? А где она? Где Никта? – Марк забеспокоился, вспомнив главную цель своей службы в отряде наёмников. – Она здесь? Я могу её увидеть?

– Сколько вопросов! – многозначительно усмехнулась девушка. – Она в сельве, но не здесь. Вернётся дня через два. Ты пока лежи, ладно? Я принесу тебе поесть. До сих пор тебе было нельзя принимать твёрдую пищу, только отвары… И не пытайся спуститься вниз, ты ещё очень слаб. Свалишься и шею сломаешь.

Пришлось согласиться. Марк и впрямь едва не терял сознание от слабости.

Лейна вернулась быстро, принеся горячую похлебку в глиняном горшочке, пучок зелени, пресного хлеба и травяной чай. Марк не стал спрашивать, как она поднялась со всем этим по навесной лесенке.

– А почему вы не положили меня внизу?

– В сельве у нас много врагов. Напади они на лагерь – внизу ты станешь лёгкой добычей. А здесь ты в безопасности. Боевые даймоны Хадамарта не умеют лазить по деревьям.

– А солимы?

– С солимами мы не воюем, – сообщила Лейна и оставила его одного, прежде чем он успел застыть с поднесённой ложкой ко рту.

Лесное Воинство не воюет с нелюдью, укореняющей селения? Вот так новость! Да быть такого не может! Скорее всего, Лейна просто никогда не ходила против них. Наверное, с солимами ведут борьбу лишь особо обученные воители, мастера лесного боя, вроде Никты. Хотя, если они с Лейной подруги, разве она бы не рассказала ей…

Впрочем, не стоит гадать. Придёт Никта и всё объяснит.

Вечером Лейну сменил Береван, высокий узколицый лучник, хмурый и немногословный. Спросив, давно ли Марк пришёл в себя и ничего ли ему не нужно, стрелок удалился. Потом пришёл седовласый лекарь Эльвиан, принеся Марку кружку сока, знакомого по горькому вкусу.

– Не смотри, что горькое, это снадобье весь яд с твоего тела вывело, да ещё и силы прибавило, – добродушно пояснил лекарь.

– Прибавило? – чуть улыбаясь, Марк глянул на свои ослабевшие руки. – А мне кажется, что силы у меня стало не больше, чем у трёхлетнего ребёнка.

– Э-э, да разве в мышцах вся твоя сила, воитель? Нет, в твоей воле она сокрыта, которой тело твоё подчиняется. У кого воля сильна – у того и тело крепко. А снадобье, хоть и горькое, а волю твою скрепило. А мышцы отощали – не беда. Поправишься – сильнее станешь.

Теперь, когда его не поили безвольного с ложечки, Марку и впрямь пришлось приложить всю силу воли, чтобы выпить чашку этого сока. Горечь была невозможной, но тошноту не вызывала, а, попадая в желудок, и впрямь придавала телу крепости.

Последующие два дня Марк не оставлял попыток выйти на деревянный настил, но спуститься вниз даже не пробовал. Силы восстанавливались очень медленно, слабость уходила неторопливо, тело так и норовило свалиться и предаться беспробудному сну. Самое большее, на что его хватило – это обойти своё жилище по настилу и убедиться, что подобные навесные шалаши здесь в изобилии. Появилась Лейна и настоятельно попросила его вернуться в жилище, причём в её голосе послышалась такая интонация, что Марк решил не спорить.

На другой день при попытке испытать надёжность навесной лесенки его застал лучник Береван. Он не отличался учтивостью и просто процедил сквозь зубы: «Вернись назад!»

В этот раз Марк не удержался от наболевшего вопроса:

– Ты приказываешь мне как пленнику или просишь как гостя?

– Приказываю… как гостю, – глухо ответил лесной стрелок.

– Странный у вас обычай обращения с гостями, – заметил Марк, но повиновался, пока хмурый страж не вернул его на место силой.