Текст книги "Великий тайфун"

Автор книги: Павел Сычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

НА РУССКОМ ОСТРОВЕ

Весь июль город находился в тревоге. Началось то, что смутно ожидалось. Но и теперь то, что началось, было лишь отражением того, что происходило за десять тысяч верст, в беспокойном сердце России – Петрограде. Приморье жило тем, чем жили все взбудораженные революцией края и губернии Российского государства. Да вряд ли кому-нибудь приходила в голову мысль, что уже не за горами дни, когда здесь, на далекой окраине России, начнутся события, каких не знал ни один край за всю историю русской революции.

В Петрограде, по приказу Временного правительства, генерал Половцев расстрелял демонстрацию рабочих. Юнкера заняли дворец Кшесинской, разгромили помещение ЦК большевиков, редакцию «Правды». Временное правительство отдало указ арестовать Ленина. Ленин скрылся.

Владивостокский Совет осудил выступление петроградских рабочих как «измену революции». Но народ творил свою историю. Матросы Сибирского флотского экипажа заявили: «Пока вся власть не перейдет в руки Советов, не может быть устранена возможность таких случаев, какие имели место на улицах Петрограда»; солдаты Четвертого артиллерийского полка протестовали против ареста большевиков, закрытия большевистских газет, введения смертной казни на фронте, рабочие железнодорожных мастерских потребовали немедленного окончания войны. Противодействие контрреволюции росло с каждым днем.

Природа же в эти дни жила своей жизнью, не тревожась событиями, происходившими в обществе людей. Туманы давно прекратились. Настали великолепные августовские дни – преддверие чудесной приморской осени. В безветренные дни залив был задумчиво-кроток и ласков. Солнце, спускаясь к сопкам, дарило ему свои последние лучи, золотой дорожкой бежавшие через залив. Можно было забыть обо всем, о всей сутолоке жизни, о тех ужасных судорогах, в которых билась страна. Временами даже казалось, что город как будто притих, согретый еще очень жарким августовским солнцем. Но это только казалось. В конце августа телеграф принес последнюю новость, и город, точно сейсмограф, приходящий в действие от толчков землетрясения, совершающегося за тысячи верст, пришел в волнение. Толпы народа стояли перед белыми листками, расклеенными на заборах и на телеграфных столбах. Изумленные жители города читали:

«Товарищи рабочие, солдаты и матросы!

В решительный час развития революции обращаемся мы к вам, Контрреволюция, в лице генерала Корнилова, заявила себя открыто, и ставка главнокомандующего организовала поход на революцию, поход на Петроград… Контрреволюция грозит свободе… Владивостокская организация РСДРП призывает...»

Рядом другой листок:

«29 августа 1917 года, крепость Владивосток.

…вся военная, гражданская власть крепости Владивостока и прилегающего района переходит в руки Объединенного Исполнительного комитета Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…»

С вестью о мятеже Корнилова во все концы города – в воинские части, к портовым рабочим, к железнодорожникам, к грузчикам – разъехались члены Исполкома всех партий: мятеж угрожал всем.

Утро было золотое. Солнце стояло уже высоко над Гнилым Углом и заливало теплым светом Тигровую гору и весь Эгершельд с его пристанями, пароходами, с Крестовой горой, на которой развевался крепостной красный флаг. «Инженер» не спеша плыл под мерный стук машины по направлению к Русскому острову.

Виктор Заречный и Дядя Володя в черных косоворотках стояли у борта в носовой части катера. По катеру разгуливал лидер меньшевиков Агарев. Он был видной политической фигурой в городе. Говорили, будто до революции Агарев стоял на позициях революционного марксизма. Прибыв из Америки, где он, будучи эмигрантом, работал каким-то контролером на заводе «Ремингтон», изготовлявшем трехлинейные винтовки для русского правительства, Агарев стал одним из вождей владивостокских меньшевиков, среди которых были люди с широким образованием, прошедшие большой путь борьбы с самодержавием. Он расхаживал по палубе, держа серую шляпу за спиной. Солнце поблескивало на его лысине, окруженной темными поседевшими волосами, хотя ему было не более сорока лет. Он был мрачен, недовольно шевелил моржовыми усами, из-под нахмуренных бровей изредка поглядывал умными глазами на своих противников; он чужд был им по духу, по своему мировоззрению, которое вело его, старого революционера, в лагерь контрреволюции, чего он, по-видимому, не понимал.

Но вот и Русский остров.

Наиболее крупным войсковым соединением на острове был Третий артиллерийский полк, где большевиков не только не жаловали, но травили как тайных агентов Германии.

– Намылят нам шею, – говорил Володя.

– Судя по письму Третьего полка Четвертому, туго нам с тобой придется, – согласился Виктор.

По их разговору чувствовалось, что они не на шутку тревожились за исход своей миссии.

«Инженер» вошел в тихую, изумительную по своей природной замкнутости бухту Новик. Здесь, среди зелени и тишины, день показался еще прекраснее.

Друзья сошли на берег.

– Какая прозрачная вода! – воскликнул Виктор. – Какое дно! И как круто оно идет в глубину!.. Не выкупаться ли нам, Володя?

– Пожалуй, следует освежиться перед боем.

Они отошли от пристани и стали раздеваться.

Председатель полкового комитета Третьего полка, поручик Абрамов, конечно, не очень был доволен тем, что в числе «делегации» Исполкома два большевика (он был одним из авторов письма к солдатам Четвертого полка), но и виду не подал, что недоволен: полк, по его глубокому убеждению, был в его руках, да и Агарев довольно сильное противоядие «большевистскому яду».

Казарма, где уже неоднократно устраивались митинги, быстро наполнилась людьми. На деревянном помосте, установленном в одном из концов казармы, за простым канцелярским столом, ничем не покрытым, сидели на табуретах поручик Абрамов, справа от него – Агарев, слева – Дядя Володя, затем Виктор Заречный. Солдаты стояли плотной массой, как в церкви, в широком проходе между кроватями, во всю длину казармы. Это были или совсем молодые, прошлогоднего призыва, крепкие, наголо остриженные ребята, или степенные, заросшие бородами до ушей запасные, участники русско-японской войны; кадровые солдаты полка находились на фронте.

Отрезанные от города Босфором Восточным, солдаты Третьего полка жили на Русском острове именно как на острове, вдали от водоворота революционной жизни города. Когда-то Виктор Заречный рассуждал так: если Владивосток – форпост революции на Дальнем Востоке, то Русский остров – ключевая сопка этого форпоста. Но вот произошла революция. Ключевую сопку заняли эсеры, они и затуманили головы солдатам Третьего полка клеветой на большевиков.

Нужны были какие-то особые слова, чтобы завоевать доверие солдат, заставить их понять, что они обмануты.

Первым выступил Дядя Володя.

– Товарищи! – начал он. – Объединенный Исполнительный комитет Владивостокского Совета послал нас…

– Какой партии? – как по команде, спросило несколько голосов.

«Началось», – подумал Виктор.

– Социал-демократической партии, – спокойно ответил Дядя Володя. – Я и вот мой товарищ, – он повернул голову в сторону Виктора, – мы – большевики…

Гул пробежал по казарме, раздались резкие возгласы:

– Долой! Вон отсюда!

Кровь хлынула к лицу Виктора. В сердце будто воткнули нож, оно сжалось от боли и сильно застучало.

– Продались!.. Немецкие агенты! – раздались злобные голоса.

Офицеры полка сидели на табуретах впереди солдат, перед помостом, и хранили гробовое молчание.

Володя (Виктор заметил, как у него дрожала рука, которой он опирался о стол) взглянул на председательствующего, тот наконец постучал по столу:

– Призываю к порядку. Дадим представителям Совета высказаться.

Шум немного утих.

– Погодите гнать нас, товарищи, – собрав все свое спокойствие, заговорил Володя. – Мы с вами еще не успели познакомиться, а вы уже кричите: «Вон!» Нас гнало царское правительство, не давало говорить правду. Теперь вы гоните. Постойте! Дайте нам сказать! Вы вот спрашиваете, какой мы партии. Наша партия – старая партия, рабочая партия, вынесшая на своих плечах тяжелую борьбу с царским режимом. Я в партии большевиков состою вот уже пятнадцать лет.

Легкий шумок пробежал по казарме.

– Я не вчера вступил в партию. Восемь лет отбыл за матушку правду на каторге в Нерчинских горах. Вернулся только после революции.

В казарме наступила тишина. Солдаты вытягивали шеи, чтобы хорошенько разглядеть говорившего.

– Я и родился в Забайкалье, – продолжал Володя, – у самого озера Байкал, в Баргузине, куда мой отец, учитель, был сослан по царскому повелению.

Солдаты слушали затаив дыхание.

– А некоторые из вас, кажется, думают, что мы к вам пожаловали прямо от Вильгельма… немецкие шпионы. Эх, товарищи, обидно нам слышать это от вас! Когда буржуи это говорят, это понятно. А от вас – обидно. Может быть, среди вас есть мои земляки, забайкальцы…

– Есть, – раздался одинокий голос.

– Ну вот, я так и знал.

Поискав глазами земляка, Володя продолжал:

– Моего товарища, – он кивнул на Виктора, – тоже с семнадцати лет начали таскать по тюрьмам, усылать туда, куда Макар телят не гоняет. Революция освободила его из Александровской пересыльной тюрьмы. Теперь он приехал к себе на родину, в город Владивосток.

– Я знаю его! – вдруг среди напряженной тишины пробасил кто-то в самой гуще солдат.

Виктор встрепенулся, пробежал глазами по лицам солдат, но не нашел того, кому принадлежал такой знакомый басовитый голос.

– Ну вот, – обрадованно сказал Володя, – даже знакомые есть… А вы говорите – немецкие шпионы. Наклеветали вам, товарищи, обманывают вас. Рискуя жизнью, не щадя себя, мы вместе со всем русским народом боролись против помещиков и капиталистов, против векового рабства, в котором находилась Россия, против войны, которую вели и ведут капиталисты России, Англии, Франции, Америки…

Что-то едва уловимое, чего нельзя определить словом, как дуновение свежего ветра, пронеслось по казарме. Виктор Заречный увидел, как тепло стали светиться глаза солдат, стоявших вблизи от помоста.

«Нашел Володя дорожку к солдатскому сердцу», – подумал он.

– Так вот, товарищи, – продолжал Володя, – Исполком Совета командировал нас, чтобы сообщить вам тревожную весть, полученную вчера ночью из Петрограда..

Солдаты насторожились.

– Генерал Корнилов поднял контрреволюционный мятеж против рабочих и крестьян России…

Тихо стало в казарме.

– Он снял войско с фронта и двинул на Петроград…

Все замерло в тишине.

– Он идет, чтобы свергнуть Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и снова посадить царя на трон.

Ропот пробежал по казарме.

– Он и Временное правительство хочет сбросить…

– Откуда у вас такие сведения? – спросил негромко один из офицеров.

– Получена телеграмма, подписанная Керенским, – ответил Володя. – Вот она, – Володя показал напечатанную на машинке копию телеграммы.

Поручик Абрамов взял телеграмму, прочитал и положил на стол.

– Рабочие и солдаты Петрограда, – торжественно произнес Володя, – встали на защиту революции. Владивостокский Совет призывает вас, товарищи, поддержать питерских рабочих и солдат…

Гул одобрения прошел по казарме.

– Долой Корнилова! – воскликнул Володя.

Тут уж поднялась настоящая буря. Один за другим подходили к столу солдаты, и от генерала Корнилова только «перья летели».

Агарев, покрутив моржовый ус – такая у него была манера, когда он произносил речи, – стал говорить о единении всех революционных сил для отпора Корнилову, но, сев на своего конька, он заговорил о солидарности демократии Америки, Франции, Англии с российской революционной демократией в борьбе против Германии, против кайзера, о доведении войны до победы, до уничтожения германского империализма.

Слова его были не те, какие нужны были. О другом думали в этот момент солдаты. Взволнованные сообщением большевиков, они думали о своем доме, о России-матушке, которую снова хотят поработить генералы.

Виктор уловил это настроение солдат и попросил слова.

– Время ли говорить о войне с Германией, когда у нас своя, внутренняя война начинается? – полилась его простая и ясная речь. – Надо все наши силы сосредоточить на борьбе с генералом Корниловым, с контрреволюцией, отстоять свободу, отвоевать у помещиков землю. Вот о чем надо думать, а не о том, чтобы защищать интересы русских капиталистов и помещиков.

– Правильно! Верно! – понеслись возгласы со всех сторон.

– Еще я хотел сказать о Ленине, – продолжал Виктор. – Я видел Ленина в Петрограде в апреле месяце.

Солдаты притихли.

– Рабочие носили его на руках, как верного своего вождя. Мой товарищ, – Виктор сделал движение в сторону Володи, – говорил, что он пятнадцать лет состоит в партии. Это верно, я его знаю вот уже десять лет. А Ленин создавал эту партию. Мы тогда были еще малыми ребятами. Ленину сейчас около пятидесяти лет. Революционером он стал семнадцати лет, когда царское правительство казнило его старшего брата Александра за участие в подготовке покушения на жизнь царя Александра Третьего.

Изумленно смотрели солдаты на Виктора Заречного.

– Ленин немало посидел при царе в тюрьме, был в ссылке. Всю свою жизнь он боролся за трудовой народ, против царя, капиталистов и помещиков. Вам говорят, что он германский шпион. Ложь это! Он против войны, против того, чтобы понапрасну лилась народная кровь. Те, кому нужна война, кому не жаль народной крови, те и называют его шпионом.

Большинство солдат раньше и не слыхало имени Ленина.

– Вот он, оказывается, какой человек, – шептались солдаты. – И брата-то его казнил царь…

Успех короткой речи Виктора Заречного был необычайный. Отдельные протестующие выкрики потонули в гуле одобрений.

Это была первая победа большевиков в эсеровском гнезде, как в Совете называли Русский остров. Поручику Абрамову успех этот был не по душе: в столь тревожные дни инициатива исходила от большевиков, да и вообще ясно было, что теперь труднее будет порочить их.

– Может быть, есть желающие высказаться? – спросил Абрамов.

– Есть! – раздался все тот же очень знакомый Виктору бас.

К помосту подошел артиллерист лет сорока, с темной бородой.

«Вот так встреча!» – мысленно воскликнул Виктор.

Поднявшись на помост, солдат протянул Виктору руку.

– Здравствуйте! – сказал он басовитым голосом.

– Товарищ Гвоздев!

Это был канонир Васильевской батареи Семен Гвоздев.

Солдаты с любопытством смотрели на Виктора и на бородатого артиллериста, пожимавших друг другу руки.

Минуту длилась эта сцена.

– Прошу вас, говорите, – оборвал ее председатель.

Семен Гвоздев рассказал, как в прошлом году Виктор Заречный приезжал на Русский остров, привозил нелегальную литературу и прятал ее в потайном месте, в скале, а он, Семен Гвоздев, брал ее и распространял среди солдат.

– Это наш человек, – закончил свою речь Гвоздев. – Они все наши, большевики, самые настоящие борцы за народ. «Шпионы!» – иронически пробасил он. – Смешно даже слушать! – И он сошел с помоста.

Гвоздев окончательно рассеял недоверие солдат.

Митинг был окончен. Стали расходиться. К Виктору Заречному подошел Семен Гвоздев.

– А я сразу узнал вас, – сказал он.

– Очень рад видеть вас, – взволнованно отозвался Виктор. – Вот при каких обстоятельствах встретились!

Их окружила группа солдат.

– Да, как-то и не верится, – басил канонир, – что было тогда – как вы в скале прятали литературу – и что теперь. Какие открытые речи!

Группа солдат вокруг Виктора, Володи и Семена Гвоздева росла. Начался второй, только более задушевный, митинг.

* * * 

– Мне хочется повидать смотрителя маяков Дубравина, – сказал Виктор, когда они вышли из казармы. – Пройдемся. Погода превосходная. Там сядем на катер.

– Пойдем. Я с удовольствием пройдусь, – согласился Володя.

От бухты Новик шла прекрасная дорога. Друзья и не заметили, как прошагали несколько верст.

– Вот и маяки, – сказал Виктор, когда сквозь деревья показались две белые пирамиды с балкончиками. – Видишь между маяками домик? Там и живет Дубравин.

Скоро они вошли в палисадник перед домом смотрителя. В настежь открытой одностворчатой двери появился сам Дубравин с той же рыжей бородой и густой черной шевелюрой. Он вгляделся в Виктора Заречного.

– Батюшки!

– Максим Андреевич!

– Какими судьбами?

– Пришел навестить.

– Спасибо за память.

– Познакомьтесь. Мой товарищ.

– Здравствуйте. Проходите в хату.

– Спасибо, – отвечал Виктор. – Посидим здесь, в палисаднике. Погода чудесная.

– Ну, как угодно.

Гости присели у деревянного столика на одной толстой ножке, вкопанной в землю.

– С революцией вас, Максим Андреевич, – говорил Виктор. – В прошлом году при царе виделись, а теперь вот…

– Да! Перемена произошла необыкновенная. Это ваши прокламации помогли, – шутя сказал Дубравин.

Виктор засмеялся в ответ.

– А где же наша сообщница? – спросил он.

– Галя-то? На рыбалке.

– Все ловит?

– Такой же рыболов, как и была.

– А я с канониром Гвоздевым встретился, – сказал Виктор. – Мы на митинге в Третьем полку были, Гвоздев туда как раз к товарищам пришел.

– Прошлой осенью мы с ним все ожидали вас, гадали: что, думаем, с вами приключилось?

– А со мной и в самом деле приключилось.

– Ну, мы так и решили… Перемены-то какие, а!

– Да, перемены большие.

– А вот и рыболов, – сказал Дубравин.

К дому шла Галя со связкой рыбы в руке.

– Как она за этот год выросла! – заметил Виктор.

– Растет! – глаза у Дубравина весело поблескивали.

Увидев Виктора, Галя вся зарделась.

– Вспомнила? – спросил отец, когда она вошла в калитку.

– Вспомнила, – смущенно ответила Галя и протянула Виктору руку.

– Здравствуй, здравствуй! Все ершей ловишь? Помнишь, как мы с тобой ловили?

– Помню.

– Как-нибудь приеду, опять половим.

– А сегодня вы у нас не останетесь?

– Нет, мы сегодня уедем.

– А то оставайтесь, – предложил Дубравин. – Жена со старшей дочерью в городе заночуют. Места много. Завтра утречком с первым рейсом и поедете.

– Спасибо. Никак не можем. Нас сегодня ждут в Совете. Время тревожное.

– Слыхал я. Приехал тут один из города, рассказывал.

Совсем осмелев, Галя обратилась к Виктору:

– А вы хотели мне про Минера рассказать. Помните?

– Да, да, – вспомнил Виктор.

– Да и о себе расскажете, – все еще уговаривал Дубравин Виктора остаться.

– Никак не можем. А до прихода катера много времени?

– Не меньше часа. Я сейчас насчет чая похлопочу, а Галя ершей зажарит. Бьюсь об заклад, с того раза вы не ели ершей.

– Не ел, – смеясь, ответил Виктор. – Но как-нибудь в другой раз. А сейчас нельзя ли, чтобы Галя провела нас на маяк? Товарищу интересно посмотреть.

– Да, я хотел бы посмотреть, – сказал Володя.

– Пожалуйста… Галя, проводи. А я насчет чая…

Галя отнесла ершей в дом и повела гостей на один из маяков, стоявших рядом. Глазенки у нее радостно блестели.

– Это ведь старый подпольщик, – говорил Виктор Володе.

– Вот как?

– Да, помогала царя свергнуть с престола.

Галя хихикнула.

– Да, да, не смейся. Ты – старый революционер.

Галя и вовсе рассмеялась.

– Папа тебе рассказывал, для чего нам нужен был канонир Гвоздев?

– Рассказывал.

– Значит, знаешь, что участвовала с нами в подпольных делах?

– Знаю.

Они подошли к маяку, вошли в него, поднялись по внутренней лестнице и вышли на балкон. Хотя маяк и не был высок, все же вид с него открывался более широкий, чем с берега.

– Прекрасный вид! – заметил Володя.

Они стояли, опершись о перила балкона, и любовались девственными берегами полуострова Муравьева-Амурского.

– Вон Токаревский маяк, – объясняла Галя, – а это бухта Диомид…

– Я знаю, Галя, все эти места я знаю, – сказал Володя.

– Расскажите же про минера, – попросила Галя Виктора.

– Один из минеров, – рассказывал Виктор, – звали его Кирилл Кудрявцев, говорил мне, что после подавления восстания – это было в тысяча девятьсот седьмом году – он забежал в сторожку на Голдобинском колоколе. Папа спрятал его на сеновале. Помнишь, папа рассказывал? Потом его привели ко мне…

Виктор рассказал о дальнейшей судьбе Кирилла Кудрявцева, о тех документах, которые он обнаружил в архиве штаба крепости, привел почти дословно письмо Кудрявцева к его родным.

Галя слушала и с тревогой смотрела на бухту Диомид, где десять лет назад происходили события, о которых сейчас шла речь.

– Ну вот, а теперь все это кончилось, – сказал Виктор. – Теперь революция. Царя нет. Будет совсем другая жизнь.

Пришел на маяк и Дубравин.

– А где вы были? – допытывалась Галя у Виктора.

Пришлось Виктору рассказать о себе, о своих злоключениях. Галя выслушала его рассказ с величайшим вниманием. Виктор ей показался совершенно необыкновенным человеком, каких она никогда не встречала.

– Когда мы ловили ершей, – сказала она, – я не думала, что вы такой…

– Какой?

– Такой… повторила Галя. Виктор понял, что она хотела сказать.

– Когда-нибудь, может быть, я пришлю тебе книгу о революции. В этой книге будет рассказано и о тебе, о том, как ты бегала на Васильевскую батарею, к канониру Гвоздеву.

Галя удивленно уставилась на Виктора большими глазами, в коричневых зрачках которых он увидел свое отражение.

– Ну, пойдемте чай пить, – сказал Максим Андреевич.

Через час к пристани подошел «Инженер».