Текст книги "Великий тайфун"

Автор книги: Павел Сычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

МЯТЕЖ АТАМАНА ГАМОВА

Теплый мартовский день сулил весну; она уже чувствовалась, ею пахло в воздухе.

Двери в теплушках были раскрыты настежь. Люди с винтовками в руках – тут были рабочие Амурского затона, матросы речной флотилии, арсенальцы, железнодорожники – прощались с родными, переполнившими перрон хабаровского вокзала.

На теплушках красовались надписи, сделанные мелом:

«Раздавим гидру контрреволюции!»

«Смерть буржуазным тиграм!»

«Долой белогвардейских гадов!»

По всему Дальневосточному краю, по всей линии Амурской железной дороги, от Хабаровска до Благовещенска, по всем окрестным деревням летели телеграммы краевого Совета о мятеже казачьего атамана Гамова. Совет призывал встать на борьбу против мятежников. Едва поезд останавливался у станции, к нему устремлялся народ – демобилизованные солдаты, заросшие бородами, как бурьяном, крестьяне, молодые парни, вооруженные кто трехлинейной винтовкой, кто берданкой, кто американским винчестером, кто охотничьей двустволкой, а кто и допотопным шомпольным ружьем.

– Заходи, заходи, братишки, залезай, ребята! – раздавались голоса из теплушек, и туда лезли с оружием в руках и без оружия все новые и новые бойцы.

Приходили к поезду подростки, просили:

– Запишите нас в отряд. Возьмите с собой.

Из пристанционных поселков прибегали женщины с разной едой – вареным мясом, салом, яйцами, шаньгами[26]26
  Шаньга – род ватрушки.


[Закрыть]. Они подавали свои дары в теплушки и голосили так трогательно, что брало за душу:

– Ешьте, родименькие… кушайте на здоровье!

Проходя на стоянках вдоль поезда, Виктор Заречный с восхищением смотрел на этих простых русских людей, рабочих и крестьян амурских земель. Никто их не неволил. Они отдавались зову своего сердца. За четыре месяца, прошедшие с Октября, народ успел породниться с советской властью. «Еще бы! Ленин покончил с войной, с капиталистами, с помещиками. Народ получил свободу, какая и во сне не снилась. Вся земля отдана народу. Кто до большевиков произносил такие слова, какие напечатаны в декрете советской власти о земле? Разве можно отдать все это обратно, расстаться со всем этим? Нет! Ни за что! Историю не повернешь вспять. Если народ поднялся, никакие силы не сломят его», – думал Виктор.

С тех пор как у него возникла идея написать в художественных образах революционную историю родного края, мысль эта никогда не покидала его. Видеть жизнь, находясь в самом пекле ее, писать о ней, волновать сердца людей, заставлять мечтать, бороться, восторгаться благородными поступками героев, плакать над их гибелью – в этом он видел свое призвание. Ему рисовались тысячи, десятки, а может быть сотни тысяч людей, читающих его книги. Говорить с такой аудиторией – это ли не мечта! Это ли не счастье!

Другу Виктора, глубоко штатскому человеку, предстояло руководить подавлением мятежа озлобленных, хорошо вооруженных офицеров, казаков, японских дружинников. Мятеж этот был первым контрреволюционным выступлением на Дальнем Востоке после Октябрьской революции, а Дяде Володе суждено было подавлять огнем и мечом этот первый мятеж. Его не смущала, казалось бы, совершенно не свойственная ему роль усмирителя мятежа. Ново это было для него, но смелость города берет, говорит пословица. А тут как раз и предстояло взять город, захваченный мятежниками.

* * *

В декабре 1917 года Третий дальневосточный съезд Советов, происходивший в Хабаровске, объявил советскую власть на всей территории Дальнего Востока. Но еще в ноябре атаман Амурского казачьего войска Гамов, бывший депутат Государственной думы, состоявший, ко всему прочему, членом эсеровской организации, объявил себя «войсковым правительством», с прежними станичными атаманами, вооруженным казачеством, старыми казачьими традициями. Существовало еще и земство, также претендовавшее на власть. Тогда же в Благовещенске, центре богатейшей Амурской области, возникла тайная организация во главе со штабс-капитаном Языковым и со штабом в японской коммерческой конторе «ТОМОЭ» (и сюда пала тень «Черного дракона»!).

Но были и другие силы в Амурской области. Завороженные декретами советской власти о мире, о земле, крестьяне, съехавшиеся в конце февраля на свой четвертый съезд, писали в Москву:

«...шлем крепкое рукопожатие мужика-переселенца далекой Сибири вождю всемирного пролетариата Владимиру Ильичу Ленину…»

И, несмотря на наличие этой силы, 6 марта, когда в бывшем губернаторском доме происходило заседание, на котором присутствовали руководители советской власти Амурской области, отряды казаков и белой гвардии напали на красногвардейцев, расквартированных в разных частях города, разоружили их, окружили губернаторский дом и арестовали всех, кто там находился.

Захват Гамовым Амурской области грозил Уссурийскому краю изоляцией от Советского государства.

* * *

Десятого марта поздно вечером – уже было темно – машинист поезда, в котором следовал отряд из Хабаровска, резко затормозил. Вагоны с лязгом и звоном ударились буферами друг о друга, и состав остановился. Володя и Виктор Заречный вышли на площадку вагона. Впереди, на путях, они увидели красные сигнальные огни, а вдали слева – множество костров. Они сошли со ступенек и побежали к паровозу.

– Что это за огни? – спросил Володя машиниста.

– Пойдем посмотрим, – машинист слез с паровоза.

– А что за костры, как вы думаете?

– Это, должно быть, в Астрахановке.

– Если в Астрахановке, то наши.

Их окликнул голос из темноты:

– Кто идет?

– Свои.

Из-за бруствера, на котором стояли два красных фонаря, показались три фигуры с ружьями – солдаты в шинелях без погон, в вязенковых шапках, с винтовками.

– Документы! – сказал один из них, бородатый, должно быть старший. Он посмотрел на пятиконечную звезду на рукаве френча у Володи, на планшетку Виктора.

Прочитав мандаты, солдат солидно, но весело произнес:

– У нас в Черниговской губернии говорят: «Оце гарно…» Только дальше, товарищи, пути нема, аж на десять стыков рельсы разобраты.

– Кто разобрал?

– Наши… чтобы гамовцев не пустить из города.

– Хорошо сделано, – одобрил Володя. – Правильно! А костры? Что это?

– Астрахановка, – ответил бородатый солдат. – Тут нас богато собралось. Десять тысяч разного войска. Вси хаты позанимали, вси сараи. У костров люди сплят.

– Десять тысяч! – радостно воскликнул Володя. Да мы привели из Хабаровска целый отряд. «Кто хочет драться, тому надо с силой собраться», – говорит русская пословица.

– Это справедливо, – согласился бородатый солдат.

Пошли к вагонам.

Володя дал команду выгружаться. Люди прыгали из теплушек. Под ногами хрустели песок и галька. Выгрузили пулеметы.

– Веди, Иван, до штабу, – сказал бородатый солдат одному из молодых.

Отряд растянулся вдоль всего состава и дальше – конца не было видно из-за темноты. Минут через пять отряд стал спускаться с насыпи. На дороге, по обочине которой слева, в кустах, белели пятна снега, построились по четыре человека. Пересчитали людей. Оказалось, что в пути отряд увеличился почти на четыреста человек: погрузилось в Хабаровске триста двадцать человек, выгрузилось семьсот.

Отряд тронулся.

Виктор не спускал глаз с костров, полыхавших в Астрахановке. В душе у него тоже горел костер, освещавший ему мир новым светом.

Костры все ближе и ближе. Уже виден поднимавшийся от них кверху дым, освещенные красным светом дома, сараи, приземистые бани, изгороди. В небе блестели яркие мартовские звезды.

* * *

До прихода хабаровского отряда события в Благовещенске развивались так. Остатки разгромленных красногвардейских частей покинули город. Комиссар Красной гвардии Аксенов с красными дружинниками отступил к морякам, в «министерский» затон у устья Зеи, впадающей в Амур. Моряки и рабочие-дружинники попытались оказать сопротивление Гамову, но не выдержали натиска и отступили в деревню Астрахановку, лежащую на правом берегу реки Зеи, верстах в четырех от окраины Благовещенска. Там в протоке Зеи зимовала канонерка Амурской речной флотилии «Ороченин» и посыльное судно «Пика», вооруженные дальнобойными орудиями и пулеметами.

Далеко проглядывалась местность вокруг Астрахановка Из-за леса виднелись купола Благовещенского собора. Доносился звон колоколов. Мимо Астрахановка шла железнодорожная ветка, соединявшая Благовещенск с узловой станцией Бочкарево Амурской дороги, верстах в ста десяти от города.

Вскоре сюда прибыл из Бочкарева вооруженный отряд деповских рабочих под командой молодого, но бывалого революционера-подпольщика, бывшего узника Орловского каторжного централа, слесаря Михаила Коншина. Астрахановка становилась средоточием революционных сил. Здесь образовался военно-революционный штаб. Помощник комиссара Красной гвардии, бывший поручик царской армии Анатолий Комаров принял командование всеми красными силами, собравшимися в Астрахановке. Были сняты рельсы со шпал против Астрахановки, перерезаны телеграфные провода, соединявшие Благовещенск с внешним миром; установлены пулеметы у полотна железной дороги в сторону Благовещенска; с «Ороченина» и «Пики» наведены на город орудия; в «окопах» между железнодорожной веткой и рекой Зеей, – там шел ров, заменивший собою окопы, – залегли красногвардейцы. Меры эти оказались своевременными. Едва закончились оборонные приготовления, как со стороны города показался «бронированный» поезд мятежников – платформы, обложенные кирпичами. Застрекотали пулеметы красных, защелкали пули по кирпичам «бронепоезда» и по паровозу. Машинист дал задний ход, и поезд умчался к вокзалу.

Неожиданный для мятежников отпор красных вызвал смятение в их рядах. Белое войско стало таять. А силы астрахановского войска росли с каждым днем. Член штаба Голик верхом на коне скакал по деревням, призывая крестьян на помощь Красной гвардии. Одна за другой поднимались близлежащие деревни и села: Белогорье, Черемушки, Ивановка, Алексеевка, Успеновка, Троицкая. Из Благовещенска перебегали рабочие, солдаты, казаки.

В деревне Владимировке, что на левом берегу Зеи, пониже Астрахановки, вырастал другой грозный лагерь. Сюда шли крестьяне-бойцы из Ивановки.

* * *

Хабаровский отряд подошел к штабу. На крыльцо вышли члены штаба. Все они были в солдатских шинелях.

Комаров распорядился разместить людей, и все пошли в дом.

– Садитесь, – предложил Комаров. – Может быть, с дороги… щей наших, астраханских! – Он снял фуражку и повесил в простенке между окон.

– Нет, спасибо, ужинали в вагоне, – ответил Володя.

– Ну, чаю… Попроси, Аистов, поставить самовар, – обратился Комаров к одному из членов штаба. – За чаем и поговорим.

Сели за стол в переднем углу большой комнаты. На столе лежал план Благовещенска со многими на нем синими точками и кружками. Под потолком – керосиновая лампа с белым жестяным абажуром. В комнате домовито пахло печеным хлебом и махоркой.

Не дожидаясь самовара, Комаров повел разговор. Володя положил перед ним свой мандат представителя краевого бюро РКП(б) и краевого Совета. Виктор Заречный показал свой мандат уполномоченного информбюро.

– Мы привели отряд в семьсот человек, – рассказывал Володя, – при шести пулеметах. Тысяча пятьсот винтовок, патронов четыреста пятьдесят тысяч. Завтра из Хабаровска прибудет эшелон с артиллерией.

– Сила! – радостно воскликнул Комаров. – К нам народ валом валит. Из Свободного сообщают: там собралось пятьсот человек крестьян, требуют оружия, отправки к нам, в Астрахановку. Воодушевление необыкновенное. Крестьяне объявили благовещенской буржуазии «священную войну», для продовольствия наших частей возами везут хлеб, мясо, приводят даже живой скот для убоя. Нет никакого недостатка в провианте.

– А каковы силы у Гамова? – спросил Володя.

– На нашей стороне перевес, а главное – необыкновенное воодушевление. Мы посылали к Гамову делегацию для переговоров.

– Что предлагала делегация?

– Мы требовали немедленного освобождения из тюрьмы всех арестованных, за что давали гарантию прекратить боевые операции, не вводить в Благовещенск свои части, а распустить их по домам, не производить арестов.

Володя с удивлением посмотрел на Комарова.

– Ну, и что же Гамов ответил?

– Он прислал проект соглашения, по которому мы должны самоликвидировать советскую власть.

– Что вы ответили?

– Ответили, что революционный штаб не принимает проекта соглашения и оставляет за собой свободу действий…

– Ответ правильный. А вот насчет делегации с предложением освободить арестованных взамен роспуска Красной гвардии – это неправильно. Разве так надо ставить вопрос? Вопрос надо ставить так, как поставил перед вами Гамов: надо было «потребовать капитуляции белой гвардии, ликвидации «войскового правительства». Дело ведь не в освобождении арестованных, а в восстановлении советской уласти.

«Уже начинает учить, – подумал Комаров, хотя он и понимал, что предложение штаба было действительно нелепое. – Ну что ж, – снова подумал командующий фронтом, – поучимся у представителя партии и краевой власти. Посмотрим». Комаров знал, что Володя человек не военный, и его заинтересовало, как он поведет себя.

Шум на улице прервал разговор.

– Что там такое? – Комаров встал из-за стола, прильнул к окну, а затем вышел в сени.

Вскоре он вернулся с двумя военными.

– Из Владивостока прибыли демобилизованные артиллеристы, – сказал Комаров.

– Ехали домой эшелоном, – заговорил один из артиллеристов, оглядывая членов штаба, – да вот завернули к вам. Хабаровские товарищи сагитировали. Решили помочь амурцам.

– Отлично, – сказал Володя.

Дела в Астрахановке в самом деле складывались отлично. Хотя у Гамова были целые офицерские части и конные казаки, но, по рассказам перебежчиков, мобилизованные Гамовым казаки-середняки и казаки-богачи были люди с разными устремлениями, враждовавшие между собой. А офицеры «дрались» больше по злобе, мстя большевикам за поражение, которое терпело контрреволюционное движение всюду, где бы оно Ни возникало, начиная с мятежа Каледина на Дону.

Астрахановка представляла собой необыкновенное зрелище. Это был военный лагерь и вместе с тем что-то напоминавшее Запорожскую Сечь. Военно-революционный штаб занимал большой дом, принадлежавший богатому молоканину, сочувственно относившемуся к советской власти. Дом был под железной крышей, с палисадником, с синими наличниками на окнах. В палисаднике чернели стволы рябин. На одной из них, на тонкой, голой ветке, висела с прошлого года кисть высохших и побуревших ягод. По улицам и переулкам бродили – красногвардейцы, одетые во что попало. У штаба стояли сани. Крестьяне Зазейской стороны, житницы области, дававшей на своих богатых черноземах миллионы пудов превосходной пшеницы, сдавали каптенармусу мешки с мукой и крупой. Лошади, опустив морды в колоды, жевали овес. Слышались звуки гармошки, песни. В кругу красногвардейцев и местных крестьян иные весельчаки под частушки отстукивали чечетку, то вдруг раздавалось громовое «ура» – приветствие вновь прибывшему отряду. Это была народная стихия, идущие из глубины веков веселье и удаль, которые ничто, никакие испытания, никакие беды не способны заглушить в русском человеке.

* * *

На другой день Астрахановка неузнаваемо изменилась. Умолкли гармошки, прекратились песни. Народная стихия утихомирилась. Началось формирование рот. Военно-революционный штаб снова засел за карту города. Весь день и всю ночь светились окна в штабе. Перед утром, только-только забрезжилось в сером, снежном небе, со сторожевого поста сообщили, что на Астрахановку двигается неприятельская цепь. Члены штаба вышли на улицу.

В занесенных снегом окопах сидели железнодорожники, среди них были солдаты бывшей царской армии, хорошо умевшие обращаться с винтовкой. Командир седьмой роты, занимавшей центральную часть окопов, паровозный машинист Михаил Черепанов, держал наготове «максим». Находясь во время войны в учебном батальоне Заамурской железнодорожной бригады, Черепанов научился владеть пулеметом, и это теперь пригодилось ему. Возле него стояли Анатолий Комаров и Виктор Заречный. Комаров говорил Черепанову: «Постой, постой, не торопись, рано». В снежных вихрях Виктор уже различал стройные ряды гамовских офицеров. Они шли с духовым оркестром. Торжественные звуки марша «Под двуглавым орлом» вместе со снежной метелью врывались в окопы. Подпустив врага поближе, Комаров сказал: «Нажимай!» Черепанов нажал гашетку, «максим» рванулся, и весь ров застрекотал.

Виктор вспомнил, как 10 января 1906 года генерал Селиванов расстреливал демонстрацию. Тогда он был среди демонстрантов и с ужасом смотрел, как падали от пуль люди. Теперь он сам стоял у пулемета и видел, как впереди, еще далеко от окопов, люди падали, как падают колосья пшеницы под ножом жнейки. На снегу темнели пятна крови. Оркестр умолк. Ряды белогвардейцев редели, но офицеры все шли.

Глядя на подходивших все ближе и ближе врагов, Виктор думал только об одном: чтобы офицеры – он хорошо видел их бледные, безумные лица – не дошли до окопов, чтобы они все до одного были сметены с этого белого снежного поля. Всякий раз, как падал сраженный пулей белогвардеец, Виктор испытывал чувство радости. Да, впервые смерть человека была для него радостью.

Не выдержав огня красных, гамовские офицеры остановились.

– За мной! – прокричал Анатолий Комаров и выскочил из окопов. Красногвардейцы один за другим с криками «ура» кинулись за ним. Гамовцы, дрогнув, побежали к городу, прыгая через трупы убитых, падая замертво.

* * *

Днем разведка донесла, что в городе началась паника. Гамов издал приказ, в котором говорил, что город находится в «чрезвычайной опасности». Он объявил Благовещенск на осадном положении, мобилизовал всех мужчин от восемнадцати до пятидесяти лет.

В штабе шло совещание. Помимо членов штаба, сидевших за столом в переднем углу, в комнате были командиры всех рот. Они расположились на стульях вдоль стен, иные стояли – негде было сесть. Все имели при себе оружие – револьверы всех систем, кавалерийские сабли.

Вошли китайцы – пять человек. Они были хорошо одеты – в ватных куртках из синей дабы, в матерчатых шапках, подбитых внутри мехом. Войдя, китайцы с изумлением оглядели «генералитет» и командиров Красной гвардии.

Это была делегация от китайского населения города.

– Попроси у хозяев пяток стульев, – приказал Комаров ординарцу.

Стулья были принесены, поставлены перед столом. Благодаря и кланяясь, китайцы сели.

– Мы вас слушаем, – сказал Володя. Он достал из кармана кисет и стал набивать трубку.

Один из китайцев, закурив сигарету, заговорил.

Из рассказа делегатов выяснилось, что Гамов предложил китайскому населению города организовать отряд для защиты своей жизни и имущества от большевиков. Гамов вооружил китайцев, а японцы обучали их стрельбе из винтовок.

– Наша люди не хочу война, – говорил китаец. – Ваша как думай?

Володя улыбнулся.

– Моя думай так: наша, – он прижал руку к груди, – и ваша, – он указал пальцем на китайцев, – война не надо. Зачем наша и ваша война? Чега пухао[27]27
  Это нехорошо (кит.).


[Закрыть].

Китайцы улыбнулись, услышав родные слова из уст «капитана» большевиков.

– Наша война – Гамов, – продолжал Володя. – Его сволочи, сукин сын.

Смех загрохотал в комнате.

– Гамов тюрьма посадил наша люди, большевика капитан, – говорил Володя. – Его не хочу Ленин.

– Ваша знай Ленин? – спросил Виктор.

Китаец отрицательно мотнул головой.

– Сунь Ят-сен ваша знай? – снова спросил Виктор.

– Как могу не знай Сунь Ят-сен?

– Так вот: наша Ленин – ваша Сунь Ят-сен. Понимай?

Китаец понял:

– Ага, ага.

– Ленин – шибко большой большевика капитан, – Володя выставил большой палец. – Ленин, Сунь Ят-сен – союза. Ваша понимай?

– Понимай, понимай! – оживились китайцы.

– Дуань Ци-жуй[28]28
  Дуань Ци-жуй – премьер-министр пекинского милитаристского правительства.


[Закрыть], Чжан Цзо-лин[29]29
  Чжан Цзо-лин – правитель Маньчжурии прояпонской ориентации.


[Закрыть] не хочу Сунь Ят-сен. Гамов не хочу Ленин. Ваша понимай?

– Понимай.

– Большевика, – продолжал разговор Володя, – не хочу Гамов. Ваша видел Красная гвардия? Шибко много солдата. Два солнца, три солнца Красная гвардия кантрами Гамов[30]30
  Володя говорил, что через два-три дня Красная гвардия уничтожит Гамова.


[Закрыть]. Китайски люди не надо бояться.

Дальше Володя сказал, чтобы китайцы распустили свой отряд, спрятали оружие и спокойно занимались своим делом, никто их не тронет. Сказал он также и о том, что, по сведениям, полученным штабом, белогвардейцы хотят ночью обстрелять Сахалян[31]31
  Сахалян – китайский город на противоположном берегу Амура.


[Закрыть] – будто это делают большевики – и тем самым призвать на помощь китайские войска.

Негодование изобразилось на лицах у китайских делегатов.

– Моя пиши даоиню[32]32
  Даоинь – правитель (губернатор) города.


[Закрыть], – продолжал Володя. – Ваша ходи Сахалян, говори даоиню: Гамов хочет стрелять Сахалян. Его сволочи, сукин сын. Большевики не будут стрелять.

Китайцы закивали головами.

В заключение беседы делегаты дали обещание распустить свой отряд и сообщить даоиню о намерении белогвардейцев.

Прием закончился.

Возобновилось заседание штаба.

– Итак, товарищи, – сказал Володя, – завтра на рассвете обложим город, а сейчас пошлем парламентера к Гамову с требованием сдать город без боя. Если не сдаст, придется штурмовать, ничего не поделаешь. Нет возражений против посылки парламентера? Нет. Кто пойдет?

– Пускай идет Сальников, – сказал Комаров. – Он боевой солдат. Пусть поговорит с атаманом.

– Возражений нет? Нет. Ты не возражаешь? – Володя взглянул на человека в шинели, скромно сидевшего среди командиров.

– Дорогу знаю, – проговорил Сальников.

Командиры одобрили текст письма к атаману Гамову.

– Вот тебе письмо, – сказал Володя, передавая пакет Сальникову, – и скажи на словах этому бандиту – пусть сложит оружие к сегодняшнему вечеру. Скажи ему, что мы собрали огромное, хорошо вооруженное войско. У нас в армии кадровики. У нас есть артиллерия, пулеметы. Пусть знает, что под городом стоит грозная сила. Мы в два счета можем сокрушить его, но мы не хотим, чтобы пролилась кровь мирных жителей, мы не хотим разрушать город. Скажи ему: пусть он поймет, что не может быть государства в государстве. На всем Дальнем Востоке – советская власть. Должна быть и будет советская власть и в Амурской области. Скажи ему, что я лично, как представитель краевой советской власти, предлагаю ему сдаться без боя, иначе он будет уничтожен. Скажи ему еще, что если он тронет хоть одним пальцем большевиков, которые сидят у него в тюрьме и в реальном училище, он дорого за это заплатит. Мы его достанем везде. Ступай.

Володя перевел взгляд на комиссара Белогорья, матроса Безднина.

– Ты что хотел сказать?

Со скамьи в углу поднялся матрос, бывший председатель отрядного комитета Амурской флотилии, плотный, подобранный, темноволосый, производивший впечатление весьма положительного человека.

– Я хотел доложить ревштабу, – сказал он, – что ко мне в Белогорье доставили казачьих офицеров, арестованных в Черемушках. Они приехали туда на автомобиле, собрали народ, митинговали против советской власти, требовали назвать фамилии большевиков, чтобы разделаться с ними. Был на митинге казак Второго амурского полка, большевик Пенжуков. Выступил. Говорит: «Большевики – это мы, простой народ. А эти, что требуют уничтожать большевиков, – враги наши. Бери их, ребята!..» Ну, и доставили их ко мне.

– Надо предать их суду Революционного трибунала, – строго сказал Володя.

– Я посоветовал, чтобы народ сам судил. «Вы, – говорю я, – арестовали – вы и судите».

– Ну, а народ что?

– Судили и… ликвидировали… тут же, на краю станицы.

– Ну и прекрасно, – сказал Володя. – Итак, товарищи командиры, садитесь поближе к столу. Обсудим план наступления. Докладывайте, товарищ Комаров.

Анатолию Комарову было лет двадцать семь – двадцать восемь, родом он амурец. У него приятные черты лица, русые волосы, статная фигура, движения его просты, серые глаза выражали ум, волю и мужество, а весь облик заставлял предполагать в нем человека хорошей души. Он был наиболее грамотным в военном отношении членом штаба, поэтому-то ему и доверили роль командующего фронтом против мятежных войск атамана Гамова.

Наклонившись над планом города, Комаров излагал диспозицию для охвата города подковой. После его доклада началось обсуждение плана.

– Надо охватывать город не подковой, – высказал мнение один из командиров рот, – а кольцом. Взять город в кольцо. Если нельзя выйти на лед Амура, можно попытаться двинуть наши части по набережной, с востока и запада.

– Действовать со стороны Амура мы не можем, – говорил Комаров, – во-первых, потому, что если наши части начнут заходить со стороны Сахаляна, то, безусловно, они подвергнутся обстрелу с китайского берега. Во-вторых, мы можем понести большие потери: неприятель, теснимый нашими частями с востока, запада и севера, ринется на лед, чтобы прорваться на другой берег Амура.

– Выходит, – возразил второй командир, – гамовские войска уйдут живыми в Китай. Этого мы не должны допускать. Задача состоит в том, чтобы уничтожить живую силу противника.

Разгорелся спор.

– Я согласен с товарищем Комаровым, – сказал Володя. – Вы же видите, – он указал на план, – береговая линия вдоль города огромна. Чтобы охватить город кольцом, нужно не двенадцать тысяч войска, а еще столько же.

Несколько часов длилось обсуждение плана наступления на Благовещенск. В конце концов был принят план охвата города подковой. Перед речной артиллерией, которой командовал матрос Садчиков, была поставлена задача обстреливать главную цитадель Гамова – вокзал, где, по донесению разведки, были сосредоточены офицерские части противника.

В ночь на 12 марта, прежде чем вернулся Сальников, Красная гвардия в двенадцать тысяч бойцов, вооруженных винтовками и пулеметами, тихо выступила из Астрахановки и Владимировки. Пошли подковой: левый фланг – по берегу Зеи, правый – с запада, центр – вдоль железной дороги, к вокзалу. Бочкаревцы под командой Коншина получили задание штурмовать вокзал с правой стороны. За центральной группой войск двигалась гаубица, установленная на вагонетке. Вагонетку катили бойцы.

Вся Астрахановка высыпала из домов. Старики, женщины, дети смотрели, как уходили войска.

– Помоги вам бог, – говорили бойцам старухи и крестили спины уже едва различимых, уходивших в темноту ночи воинов. – Дай-то вам бог одолеть атамана!

Деревня опустела, люди ушли в дома, закрыв окна ставнями. Тихо стало, только у штаба все еще стояла группа людей – они глядели туда, где уже ничего не было видно, – да возле ворот, привязанная к столбу за узду, смачно жевала сено лошадь, запряженная в «американку».

Сальников – он ездил в город верхом на лошади– привез от Гамова, принявшего его в штабе войскового казачьего правления, такой ответ:

«Мною ни одно из ваших требований не принимается, так как я ваших призрачных сил не страшусь, я постараюсь их разогнать и тем доказать, что я есть сила, я есть власть в Амурской области».

В пять часов утра 12 марта жители города услыхали отдаленный гул орудий. Это била артиллерия с «Ороченина» и «Пики». Загрохотало и на татарском кладбище, в конце Благовещенской улицы, по дороге из города к вокзалу, – там была замаскирована гамовская артиллерия. Вслед за тем затараторили пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы – все гуще и гуще. Красные отряды пошли в наступление. Центральная часть подковы была встречена ружейным и пулеметным огнем со стороны вокзала. От вражеских пуль упали и не встали многие бойцы передней цепи. Неподалеку от Астрахановки запылал завод Чепурина, подожженный неприятельскими снарядами. В революционный штаб, остававшийся в Астрахановке, от командиров рот беспрерывно скакали вестовые с донесениями.

«Идет жаркий бой за вокзал. Наша артиллерия метко бьет по зданию вокзала; снаряды рвутся над составами поездов, стоящих на путях. Противник – офицеры и белогвардейская молодежь – защищается отчаянно, несет огромные потери. Через час после начала боя мы заняли вокзал, но вынуждены были оставить его».

«Седьмая рота бочкаревцев под командой Черепанова ворвалась в город, окружила тюрьму. Черепанов взломал замки, так как тюремная стража разбежалась. Все арестованные освобождены».

«На восточном фронте, перейдя Зею в устье, наши войска сломили сопротивление противника. Гамовцы бросились бежать через Амур на китайскую сторону. Поставленный на берегу пулемет расстрелял их. На льду лежит около двухсот белогвардейских трупов. Идут бои на улицах, во дворах. Не успевшие бежать из города Гамовцы бьются из-за каждого угла до последнего патрона. Горит дом Духовной семинарии, где засели белые. Всюду трупы противника. Мы также несем большие потери».

«Из гостиницы Кондрашова пьяные офицеры обстреливают нас из ручного пулемета».

«Восьмой час длится осада дома золотопромышленника Иванова на Амурской улице, где укрылись Гамовцы. Мы несем большой урон».

«Много вооруженных японцев сражаются вместе с белогвардейцами против наших частей. Судя по всему, это дружинники японского отряда, прошедшие военную школу. Уничтожаем беспощадно. Местные жители японцы подбирают своих убитых и раненых и уносят в дома».

«Распространенное в Благовещенске воззвание революционного штаба производит огромное впечатление. Казаки на своих лошадях ушли из Благовещенска по домам».

«Рано утром Гамов подъехал на автомобиле к Государственному  банку, приказал открыть кладовые. Все золото (говорят, на тридцать семь миллионов рублей) увезено на подводах в Сахалян. Сам Гамов умчался на своем автомобиле по льду через Амур в направлении Сахаляна. Командование передал полковнику Вертопрахову, но и этот смылся».

Бой продолжался весь день, всю ночь и весь следующий день. К вечеру 13 марта вокзал прекратил сопротивление. Белогвардейцы, не выдержав натиска Красной гвардии, оставили вокзал и пытались бежать, но почти все были перебиты, часть вышла из здания вокзала с белым флагом.

Члены штаба обошли вокзал. Всюду были следы только что закончившегося сражения. Крыша над буфетом первого и второго классов была пробита снарядом. Упавший на длинный, стоявший посредине зала, сервированный стол снаряд разорвался и разнес в щепки всю мебель, стойку, буфет. На полу лежали изуродованные трупы офицеров. За одним уцелевшим столиком, навалившись на него грудью, застыл офицер в погонах капитана. Окровавленная голова его была пробита осколком снаряда.

В зале третьего класса находились под караулом пленные белогвардейцы. Сюда же санитары носили с улицы раненых и убитых красногвардейцев; они лежали рядами на каменном полу.

Вдруг Виктор бросился к одному из трупов. Это был бородатый солдат в шинели, без шапки; седые волосы его слиплись от крови; один глаз слегка приоткрыт: рот крепко сжат… Он уже не скажет: «Оце гарно!» Виктор побледнел, отошел от солдата.

– Володя, – сказал он, – это тот самый… – Спазмы сдавили ему горло.

Указывая на тела убитых, Виктор крикнул пленным:

– Негодяи!

– Отведите их в тюрьму, – приказал Володя часовым, охранявшим пленных. – Доставьте живыми… никакого насилия! Трибунал будет судить.

* * *

Утром 14 марта революционный штаб разместился в казармах Амурской флотилии, на окраине города, в Горбылевке.