Текст книги "Шаг из тьмы (СИ)"
Автор книги: Остин Марс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
– Я уже месяц в стабильно охреневшем состоянии, так что ничего нового. Спите, вы же собирались.
– Я не поняла, – медленно качнула головой Вера.
– Вы отлично всё поняли.
– Нет.
– Да.
– Что вы творите?
– Собираюсь спать. У меня тоже, вообще-то, завтра бал, и я там не отдыхать буду. Спокойной ночи, приятных снов.
– О-хре-неть.
– Наглость – второе счастье. В моём случае – единственное.
– Зачем?
– Чтобы вы завтра не сказали, что я не пришёл ночевать, как только узнал, что вы беременны от бывшего, или что вы умеете играть на тай-бу, или что у вас седьмой размер ноги – откуда мне знать, что взбредёт вам в голову, на основе логики другого мира, о которой я ничего не знаю, а вы воспринимаете как само собой разумеющееся?
– Не надо пытаться мне доказать, что хоть в каком-то мире поход к шлюхе – это нормально.
– Вы не поверите.
– Не поверю.
– Ну и зачем мне тогда тратить своё и ваше время? Ложитесь спать. Завтра бал. Он на шесть, но к нему готовятся с самого утра.
– Я не собираюсь спать с вами в одной постели, это неприлично.
– Раньше вас это не волновало.
– Это вас это не волновало. Я изначально была против.
– Ну и отлично, значит, ничего не изменилось – вы всё ещё против, меня это всё ещё не волнует. Сладких снов.
Она дёрнулась встать, и тут же ощутила то, что всегда знала, но умудрялась старательно игнорировать долгое время – она наедине с мужчиной, в замкнутом пространстве, её никто не услышит, ей никто не поможет, он может убить её голыми руками вообще не напрягаясь, и ему ничего за это не будет, и он об этом знает.
– Вера, не делай глупостей.
В его голосе появились те неприятные нотки, которые она уже слышала у камина: "ты от меня никогда не избавишься, я буду самым покладистым отморозком в мире".
Древние инстинкты стали нашёптывать ей сжаться, спрятаться и сидеть тихо, как мышка, пока он не уснёт, а если ему захочется поговорить, то отвечать ему шёпотом, ласково и только "да". Она прекрасно понимала, что это самая лучшая стратегия, дающая больше всего шансов выжить и остаться целой.
Но её здравый смысл сегодня, похоже, взял выходной.
– Руки уберите от меня. Он усмехнулся и сжал её сильнее, от чего то трусливое создание внутри неё схватилось за голову – не стоит разговаривать с драконом как с собакой, плохая идея, очень-очень плохая идея.
Но жаждущий крови прокурор уже намотал на кулак цепь, она целый день хотела крови, и в данный момент ей было плевать, чья это будет кровь, пусть даже её собственная.
«Взбеси его, Вера. Пусть сорвётся. Что бы он ни сделал в этой ситуации, это выйдет ему боком – гордиться победой над женщиной не получится, если он прикоснётся ко мне, он за это заплатит, если он сделает мне больно, ему завтра будет стыдно, у меня будет ещё один повод его ненавидеть, а у него будет ещё один повод для чувства вины. Это его обкатанная на матери и сёстрах модель отношений – он всем должен, все его ненавидят, он всех презирает, но никуда деться друг от друга они не могут. Да будет так. Пусть. Отлично.»
Она рванулась изо всех сил, он без усилий её удержал, ещё и ногу сверху закинул, она вывернулась из-под одеяла, почти соскользнув с кровати, но он её поймал за руку и втащил обратно.
– Вера, успокойся.
В темноте она ничего не видела, но чувствовала, что смятое одеяло запуталось где-то у него в ногах, и это шанс. Она сама не поняла, как это провернула, но старые навыки, отработанные до автоматизма на тренировке, сработали как надо – она извернулась как змея, выскальзывая из рукавов и из его захвата, и через секунду уже держала в захвате министра, очень крепко и надёжно… и только когда инстинкты сделали своё дело и вернули управление мозгу, она задумалась, зачем, собственно, это сделала.
Министр лежал на спине расслабленный и самодовольный, сдул с её лица прядь волос и с ироничной нежностью поинтересовался:
– Победила? Теперь душить будешь?
Она отпустила его, но он её не отпустил, опять не давая отодвинуться:
– Ну куда же вы, госпожа Вероника, мне уже начало нравиться, продолжайте.
Она опять изворачивалась и дёргалась, понимая, что оставляет одежду в его руках по кускам, но ей было всё равно, желание избавиться от него рядом затмило все доводы рассудка, мыслей в голове опять не было, она пробовала все способы вырваться, и везде встречала непреодолимые преграды, у неё не получится, она это и так знала, но остановиться не могла, понимая, что если прекратит злиться, то разрыдается, а этого позволять себе она не собиралась.
Он подмял её под себя и придавил к кровати так, что она не могла вдохнуть, в голове шумело, но его голос она услышала отчётливо:
– Вера, хватит. Рассуди логически – у тебя нет шансов, ты наставишь себе синяков, устанешь, вспотеешь, а потом всё всё равно будет так, как я скажу. Просто смирись и успокойся. Либо ты берёшь себя в руки и мы спокойно говорим, либо ты ложишься спать и мы говорим утром, психовать бесполезно, это ничего не даст.
Она смогла сделать короткий вдох и мрачно усмехнулась:
– То есть, я не имею права на проявление эмоций? Интересно.
– У тебя был шанс меня задушить, ты им не воспользовалась. Хочешь повторить?
– Хочу не видеть вас никогда больше.
«Дзынь.»
Он рассмеялся, она прикусила губу и крепко зажмурилась, мысленно избивая себя ногами за это сорвавшееся враньё. Министр насмеялся, чуть отодвинулся и сказал примирительным тоном:
– Вера, спи. Зря ты отвар не выпила, тебе стало бы легче.
– Мне станет легче, когда вы с меня слезете.
– Я бы тебя не трогал, если бы ты не собралась сбежать. Ложись, кровать большая, я тебе больше мешать не буду.
– Вы мне уже мешаете.
– Я замолчу, как только ты успокоишься, ты до утра обо мне забудешь, я даже храпеть не буду, обещаю.
– Потрясающая самоуверенность.
– Обоснованная, как всегда – у меня амулет есть, он есть у всех теней, работает отлично, много раз проверено. Всё? Если главные вопросы мы решили, может ляжем, наконец, спать?
Она отвернулась и промолчала. Он постепенно освободил её, укладываясь между ней и дверью, настороженно следя, чтобы она не дёрнулась.
Она подавила желание отвернуться от него – поворачиваться к нему спиной не хотелось ещё сильнее, чем смотреть на него, приходилось лежать ровно и смотреть в потолок, пытаясь восстановить дыхание и как-то справиться с бушующей внутри бездной яда.
Министр улёгся и затих, через время стал дышать ровно, Вера ощущала одновременно дикую зависть и бурю возмущения.
«Какой потрясающий пофигизм, просто взять и уснуть, через минуту. Интересно, он не боится, что я ему во сне глотку перережу?»
Через время она тоже решила лечь поудобнее, заодно убедиться, что он крепко спит, и если получится, уйти. Перевернулась на бок, и сразу же услышала за спиной шорох, на плечо мягко опустилась ладонь министра, стала гладить руку.
Вера собрала весь свой океан яда и прошипела – Гениально. Сами придумали или тоже кто-то посоветовал?
Он резко встал и вышел из комнаты, хлопнув дверью, нервные шаги прогремели к библиотеке, потом обратно почти до спальни, скрип-разворот и опять в библиотеку, там ещё раз грохнула дверь и стало тихо.
Вера медленно выдохнула и села. Встала, включила свет, осмотрела свою разорванную рубашку, жёваную простыню, мятое одеяло, ботинки министра у кровати.
«Далеко уйдёт босиком?»
Кто-то циничный внутри ответил – уйдёт, не сомневайся, можно подумать, это его самая большая проблема.
5.37.14 История ги-син от министра Шена
Вера сменила рубашку, вышла в гостиную и легла на диван, укрывшись скатертью Тонга.
«Он точно такой же. Его вежливость – иллюзия, просто потому, что когда-то Призванный настучал ему по физиономии за наглость, и в этот раз он решил вести себя культурно. А суть всё та же. Люди не меняются.»
Свет погас, Вера лежала и смотрела в пространство, совершенно бодрая, с глухо колотящимся под горлом сердцем. Внутри бродили события дня, картины рынка, жрицы…
«Это глава Кан с любовницей.»
Она не верила, что беременна – в своём мире она хорошо об этом заботилась, а в этом мире не было причин.
«Маги этой беременности не видят, а жрецы – видят. Надо у мастера Валента спросить. И снять перед этим все амулеты, а то они тут всё что-то допиливают, совершенствуют, а на ком это тестировать? Конечно, на мне, я же не обижусь, и закон меня не защитит.»
Дотянувшись до воротника, она сняла все амулеты, кроме самых первых, которые точно помнила, и тех, которые покупала сама. Ничего не изменилось.
Мысли опять свернули к рынку, к волшебной тай-бу обаятельного Анди, к разговору о магических школах с Мартином… И сознание потухло.
* * *
Она очнулась плавно, как будто не засыпала, а просто на минутку ушла в себя, что-то пропустив.
В комнате было темно, в кресле рядом сидел министр Шен.
Она его не видела, не слышала, он не двигался, но напряжение от его присутствия она не спутала бы ни с чем, комната без него ощущалась как гараж без машины, а с ним становилось так тесно, как будто пройти можно только вдоль стеночки боком.
Поняла, что он заметил, что она проснулась. И не смогла понять, как она это поняла.
«На меня давно воздействуют этими амулетами, я так к этому привыкла, что уже даже не замечаю. А теперь я их сняла, и ко мне резко вернулась чувствительность, и такой контраст. Я же даже не знала, что Двейн болеет, раньше я сразу поняла бы. Надо мной ставят эксперименты.»
Министр шевельнулся, зашелестел тканью, что-то звякнуло о столик.
Вера не смотрела, но могла поспорить – он пьёт, что-то очень крепкое. Появилось желание отобрать бокал и выпить самой, этак нагло. Зачем? Что она хотела кому доказать? Что она тоже может? Что ей тоже больно?
«Спиртное – хреновое обезболивающее.»
Она молчала, он пил, за окнами шумел с подвыванием ветер, по стеклу пару раз били капли, как будто дождь никак не мог решиться.
– Вера?
Она вздрогнула от его голоса, в нём было столько всего, что разобрать на составляющие не получалось, как очень сложную мелодию оркестра, это оглушало.
Сердце билось с какой-то обречённой медленной силой, как будто шагало сотый километр, далеко за гранью усталости, почти на грани возможностей, глухая боль заполняла всю комнату как дым, ею не получалось не дышать.
– Вера, я мысли не читаю, если вы от меня чего-то хотите, вам придётся об этом говорить.
– Я ничего от вас не хочу.
У неё самой голос звучал как из клетки, откуда-то со дна ловчей ямы, в которой её сердце собрало все колья.
– А я хочу. – Он пошелестел тканью, о стол глухо звякнул бокал. – Я хочу объяснить вам, кто такие ги-син, не так объяснить, как госпожа Виари, а так, чтобы вы поняли. И поняли, почему я к ней пошёл. Вам интересно?
Вера молчала, глядя в мутную темень перед собой. Ей не было интересно, она не хотела его видеть, и слышать не хотела, и жить не хотела.
Министр встал и что-то передвинул слева за камином. Дрова в камине вспыхнули.
«Так легко.»
Она вспоминала, как два часа рыдала перед этим проклятым камином, пытаясь понять, что делает не так, а она ничего не делала не так, это просто какая-то местная магия, может, защита от пожара, может, просто для удобства. Она не знала о ней, а он – знал, и в этом ключевая разница между ними двумя.
«Он мне нужен. Банально для того, чтобы выжить в этом мире, о котором я ничего не знаю, мне в любом случае будет кто-то нужен из местных, но с ним я уже знакома и вроде бы даже наладила какие-никакие отношения, а нового придётся сначала искать, потом обрабатывать, и ещё неизвестно, как к этим моим поискам отнесётся господин здесь-всё-моё.
Да, он мне нужен. И я должна засунуть своё личное мнение поглубже и сделать вид, что готова пойти на мировую. Потому что иначе хуже будет мне, ему не будет ни холодно ни жарко от моего бойкота.»
– Говорите.
Он хмыкнул, как будто его позабавила сама идея, что она даёт ему разрешение говорить, взял бокал, помолчал.
Вера смотрела в огонь и куталась в скатерть Тонга, пытаясь представить, что он здесь, сидит в ещё одном кресле, там, где она его не видит, и просто слушает, со своим обычным выражением лица "да кто ты такая, женщина".
«Я для них обоих не человек. Если я забуду об этом, мне конец.»
– Ги-син, Вера… это особая каста привилегированных рабынь, как вам объяснила госпожа Виари, всё началось именно так. Примерно полторы тысячи лет назад, когда империя состояла из сотен маленьких племён и все они друг с другом воевали, был один известный философ, который выпустил книгу о духовном совершенствовании и влиянии искусства на интеллект. Эта книга стала очень популярной, у этой философской концепции появилось множество последователей, и открылась охота на людей искусства. Изначально это были и мужчины, и женщины, с ними договаривались, их покупали, похищали, шантажировали… по-разному, в общем, привлекали к работе. Через время каждый правитель считал обязательным иметь при дворце людей искусства, ими мерялись, как волшебными камнями или драгоценностями, брали с собой в гости, хвастались ими на праздниках, среди них устраивали соревнования в столицах, они стоили бешеные деньги, ради них иногда даже воевали. И жили они, по сравнению со среднестатистическим крестьянином, очень хорошо, в роскоши. Но, понятное дело, когда во дворце правителя живёт незамужняя девушка без семьи, то ей нужна защита, какой-то статус, поэтому правитель объявлял её наложницей, чтобы распространить на неё свою защиту. Иногда это в действительности было не так, но для общественного мнения нет разницы – в доме правителя ему принадлежит всё, он на любую рабыню имеет право, так что статус – это привилегия, а не унижение.
«Идите к чёрту с такими привилегиями.»
Ей хотелось уйти, она мысленно уже раз десять встала и хлопнула дверью, но в реальности продолжала лежать и тупо смотреть в огонь до болезненной сухости в глазах.
– Естественно, искусства стали очень популярны, многие люди отдавали детей учиться искусствам, в надежде, что они привлекут внимание богатого человека на каком-нибудь празднике или конкурсе, и их купят в богатый дом, где они будут жить в роскоши. Спрос на услуги учителей сильно превышал предложение, поэтому в учителя стали подаваться даже те, кто сам особенно не блистал, это породило огромное количество школ посредственного уровня, за образование брали деньги, а выпустившись из этой школы, студенты понимали, что профессии не получили, составить конкуренцию на соревнованиях они не могут, а жить на что-то надо. И тогда кому-то пришло в голову нанимать певцов и танцоров из этих школ для развлечения публики в ресторанах, чайных и рюмочных, они стали очень популярны, потому что давали простым людям почувствовать себя богачами, для которых выступают люди искусства. Мужчины среднего достатка – купцы, мелкие чиновники и прочие, кто был достаточно образован, чтобы их оценить по достоинству, но недостаточно богат для того, чтобы содержать собственных людей искусства, тоже с радостью ходили к ним, иногда даже выкупали время особенно искусных мастеров исключительно для себя, уединялись с ними в отдельных кабинетах, там вместе пили, разговаривали, слушали музыку, писали стихи, рисовали – кто чем больше интересуется. Это стало модно, выдающиеся люди искусства, владеющие умением занимательно вести беседу и привязывать к себе, стали зарабатывать большие деньги, для них стало не интересно быть купленными в богатый дом, они и так хорошо зарабатывали. Но их положение, в случае женщин… было положением женщины, с которой уединяются. То есть, жениться на ней было нельзя, никакая мать своему сыну такую жену не выберет. Они это понимали, и жили как хотели – влюблялись, рожали, вели бизнес. Но это единицы, самые талантливые и востребованные, их на всю империю было в разное время несколько десятков. Остальные, чаще всего, жили не особенно богато, поэтому, когда они попадали в долги, их выкупали либо богатые люди, либо администрация города. И постепенно сложилась такая ситуация, что мужчин среди ги-син почти не осталось – они могли в сложной ситуации бросить заниматься ерундой и пойти работать, а женщины не могли, их никто не нанимает, у них путь либо замуж, либо в рабство. И они постепенно все оказались в рабстве. Старые свободные ги-син постарели и умерли, а новых воспитывали уже из рабынь, правительство выкупало и финансировало школы ги-син, в которых обучали красивых девочек с пяти-семи лет, после четырнадцати их отдавали в дома ги-син и чайные, где они учились у старших коллег и работали остаток жизни. Внутри домов ги-син есть своя иерархия, там живёт много девушек, но некоторые выдающиеся ги-син, которые находят себе влиятельных покровителей, могут жить отдельно, или вообще переехать в дом покровителя, это почётно.
«Интересные у вас представления о том, чем стоит гордиться.»
Он замолчал, наливая себе добавку, она смотрела на огонь, на мелькнувший по мрамору блик от бутылки.
Он выпил и продолжил:
– Это всё было в империи, и сейчас есть. Но переехавшие в Карн ги-син получили такие же документы, как и все остальные рабы, а сейчас их в профессии почти не осталось – сорок лет прошло, несколько поколений сменилось. Но в менталитете цыньянцев ги-син есть ги-син, и если в них есть потребность, то они будут существовать, и будут выполнять те же функции, что и раньше. В цыньянском квартале построили отдельный квартал ги-син, его называют "красный квартал", так же, как называли в империи. Они там живут в таких же домах, делают ту же работу, с той лишь разницей, что они полностью законно владеют своим бизнесом, их дома проходят в налоговой как таверны и рестораны, они получают прибыль, они свободные люди, имеющие все права подданных Карна, их никто не в праве принуждать заниматься тем, чем им не хочется. Но репутация профессии осталась. Эти женщины… тем и привлекательны, что они свободны. Их любовь нельзя купить, даже в империи, они официально обязаны петь, играть на музыкальных инструментах, танцевать, поддерживать разговор, ассистировать в азартных играх, изысканно подавать напитки, но ничего более, ги-син даже за руку взять против её воли нельзя, за это оштрафуют и выгонят, за этим тщательно следят специальные охранники. Чтобы ги-син была с мужчиной, она должна сама его захотеть, поэтому добиваться их благосклонности очень интересно, а добиться – почётно, этим хвастаются, как каретами и антиквариатом. Понятное дело, если эта ги-син знаменита. Обычные рядовые ги-син работают как музыканты – обслуживают праздники или индивидуальные заказы, могут работать эскортом на фестивалях, им разрешено покидать красный квартал четыре раза в год, в империи, здесь они свободны в передвижениях, но всё равно стараются по улицам открыто не ходить, менталитет остался, могут и камнями закидать… В смысле, я не об этом, – он устало потёр лицо, Вера подавила желание посмотреть на него, закрыла глаза, оставаясь в океане звуков. Здесь был не только Тонг. По комнате ходила незримая тень богатой цыньянки, молча, без заявлений – само её существование было заявлением, её внешность была её репликой, её молчание было её позицией, а её духи – ударом.
«На вылет, великая женщина, просто на вылет.»
– Как её зовут?
Министр замер, даже огонь стал трещать тише.
– Я… не хотел бы, чтобы в этом доме звучало её имя.
«Какие осторожные слова.»
– Поздно.
– Нет, Вера… вы не понимаете. У меня правда с ней ничего не было. Когда мне было лет двадцать, я пытался её добиться, это сложно, для этого нужно сначала писать письма, потом слать подарки, подкупать людей, делать ещё море всяких загадочных цыньянских движений, в которых я не разбирался. Я с ней даже не виделся тогда, я хотел её, потому что привык получать всё самое лучшее, а она была лучшей ги-син столицы, я должен был её получить просто для коллекции достижений. Но она мне отказала, я был сопляком и действовал напролом, с цыньянцами так… не работает, там много нюансов, на которые я плевал. Потом, когда я стал министром, она поняла свою ошибку, и сама мне прислала приглашение, приняла меня у себя, и стала заливать, что на самом деле я – само совершенство, а отказала она мне тогда потому, что рассчитывала таким образом подогреть во мне интерес. Просчиталась, я не люблю, когда мне отказывают.
Вера невольно фыркнула, но промолчала. Он подождал немного, но больше ничего не услышал, и продолжил:
– Мы поговорили, выпили, я выиграл у неё в тактику. Она пригласила меня в спальню, но я сказал, что меня друзья внизу ждут, там покер, вино, я лучше пойду. И ушёл.
Вера фыркнула ещё раз, почувствовала, как министр расслабился от её реакции.
«Он это специально сказал, специально так сформулировал, чтобы я почувствовала себя лучше на фоне унижения знаменитой женщины.
Какой он ждёт реакции? Меня это должно обрадовать? Я должна шутить, поддерживать разговор, сесть, может быть?»
Она села.
Не посмотрела в его сторону, не смогла, но боковым зрением видела, как он напрягся, как будто лихорадочно думает, какой она ждёт от него реакции, должен ли он сесть рядом, или предложить ей выпить.
– Она пригласила вас, а вы ушли? – тихо уточнила Вера, пытаясь сделать голос ироничным, вышло напряжённо. Он кивнул:
– Она меня не впечатлила.
– "Наш девиз непобедим – возбудим и не дадим"? – ещё ироничнее процитировала Вера, про себя добавляя вторую часть, о мужской мудрости и продажной любви. Министр тихо рассмеялся, расслабляясь ещё немного:
– Глупое поведение, я понимаю. Но у меня просто галочка в голове стояла, что мне отказали, и я должен за это отомстить. Но потом передумал, после победы в тактику стало не интересно. Она не особенно красива, и старше меня на пятнадцать лет, она вечник. Я разочаровался и забыл о ней. А сейчас вспомнил. Мне казалось, что она сочетает в себе знание культуры, ум, опыт и женскую природу, она может дать мне идею, какое-то новое виденье ситуации, которое я упускаю.
– Дала? – Вера не сдержала саркастичный тон, министр тоже нахмурился:
– Что-то несомненно дала. Я увидел вашу реакцию. И узнал, что вы думаете.
– И что я думаю?
– Что вы не имеете права предъявлять претензии.
Внутри неё адвокат и прокурор листали личное дело господина министра, находя в нём много разного, но ничего такого, что давало бы ей на него какие-то права. Она ничего не сказала, он налил себе ещё и вопросил бокал:
– Почему Эйнис считает себя вправе предъявлять претензии, а вы – нет?
– Это надо спросить у Эйнис. Наверное, у неё есть основания.
– А у вас нет?
– Это бессмысленный разговор.
Он молчал и пил, она испытывала большое желание лечь обратно и отвернуться к спинке, натянув скатерть на голову. Ветер за окном выл, как оставленный взаперти хаски, Вера чувствовала себя этим ветром, осенним, мокрым, продрогшим и злым от бессилия войти в тёплый дом и расслабиться.
Министр помолчал и спросил:
– Как это происходит в вашем мире?
«Что – это? Поход к шлюхе? Расставание? Примирение? Что?»
Она медленно глубоко вдохнула и ответила на тот вопрос, который сама выбрала:
– Когда мужчина приходит с чужим запахом, его вещи выставляются за дверь, а время, на него потраченное, считается спущенным в унитаз. Он забирает вещи и уходит навсегда. Это самый спокойный и цивилизованный вариант. В более темпераментных парах его вещи летят из окна.
– Я не об этом спрашивал. Но спасибо, что мои вещи на месте, – прозвучало иронично, наигранно-иронично.
«Какие мы хреновые оба актёры.»– Обращайтесь, – вздохнула Вера, – готова не прикасаться к вашим вещам, как бы вы меня ни унижали.
«Я просто свои соберу. Мне и собирать почти нечего.»
– Я вас не унижал.
«Дзынь.»
Вера так неудержимо расхохоталась, что слёзы выступили, уткнулась в скатерть, вытирая лицо, отдышалась, махнула рукой и улеглась как раньше, жалея о том, что скатерть Тонга такая тонкая и лёгкая, ей хотелось завернуться во что-нибудь более надёжное.
– Вера… Я не ожидал, что это так обернётся.
Она пыталась сдержать смех, но всё равно смеялась, кусая губы и качая головой от желания биться в стены этого глупого мира, с сарказмом прошептала:
– Какая неожиданность!
Он поставил бокал, сказал чуть громче:
– Ладно, я признаю, это было не лучшее решение, я поддался панике и искал любой способ сделать хоть что-нибудь. Вы думаете, я не слышал, что тут происходит? Я всё слышал, я просто сделать ничего не мог, зачем мне сюда приходить, если вы меня не слушаете и не верите мне, а продолжаете себя необоснованно казнить, каким образом вас убедить, как вам помочь, я не знаю. Я пошёл к женщине, которая могла дать совет, ей пятьдесят скоро, я не думал, что она всё ещё в профессии и будет рассматривать меня как клиента, я вообще не особо в состоянии думать, когда слышу, как вы тут… Ваш "купол тишины" – примитивный низкоуровневый артефакт, зачем вы его вообще купили?
Она молчала, понимая, что зря молчит, но слов не находилось.
– Вера? Вы знаете, для чего он предназначен вообще?
– Нет.
– Это артефакт шумных парочек, которые опасаются разбудить спящих через стену родственников скрипом кровати.
Она тихо рассмеялась, еле слышно шепнула:
– Я его включаю, чтобы не греметь кастрюлями, когда вы спите.
Он наклонился вперёд и схватился за голову, беззвучно ругаясь, она лежала с закрытыми глазами и отслеживала его движения по звукам, его волосы давали такой особый шорох при прикосновении, который ни с чем не спутать, её волосы звучали совсем по-другому.
Время как будто закольцевалось и повторяло вой и шорох ветра, треск поленьев и разрозненные фразы, она повторяла их про себя, пытаясь запомнить.
Он выровнялся и зазвенел горлышком о бокал, Вера спросила:
– Что вы пьёте?
– Лекарства, Вера. Вам не предлагаю, у вас другие, и вы зря отказались, вам стало бы легче.
Она промолчала, думая о том, что не может понять по запаху, что именно он пьёт, она не различала запахов с самого утра, почти никаких, за редким исключением.
Опять повисла тишина, Вера ощущала напряжённое осторожное внимание, как будто его желания двигались по воздуху змеями, пробуя её личное пространство на зуб, и готовясь превратиться в намеренья, если она даст повод. Она не хотела.
Он допил и убрал бутылку на пол, сел по-другому, тихо позвал:
– Вера?
Она ждала, что он продолжит без её одобрения, но он не продолжил, пришлось ответить.
– Что?
– О чём вы думаете?
И мягкая змея ломится на её территорию, делая вид, что она вовсе не мускулистая удавка, а просто посидит тут рядышком, воздухом подышит.
– О чём вы думали, когда пришли утром?
– Чёрт, Вера…
– Я не об этом. Я изучаю свои способности сэнса, но иногда я чувствую что-то, чего не понимаю. Когда вы пришли, у вас изначально было внутри что-то такое, что я не поняла, наверное, я сама такого никогда не чувствовала, поэтому не знаю, что это. Что вы чувствовали, если описать это одним словом, общее состояние?
Он задумался, напрягся, неуверенно ответил:
– Злость.
«Дзынь.»
– Я чувствовал, что меня надули, досаду.
«Дзынь.»
– Раздражение, я чувствовал, что ошибся, не обдумал…
«Дзынь.»
Опять повисла тишина, дождь всё-таки пошёл, сразу забарабанив по стёклам дробью, слился в тяжёлый грохот и гул водопадов.
– Я чувствовал себя предателем.
Часы промолчали. Вера приподнялась на локте и посмотрела на министра, но он на неё не смотрел, кивнул сам себе, изучая каминную решётку:
– Да. Вы меня разбаловали, расслабили, я стал считать, что все женщины доброжелательны и бескорыстны, и готовы мне безвозмездно помогать. Но когда я вошёл к ней, увидел её, то понял, что делаю что-то не то, там такая атмосфера… Я должен был уйти сразу. Но решил, что если уже пришёл и потратил на это столько денег, то уйти, не поговорив, будет странно. И остался. Но начал себя плохо чувствовать ещё тогда. А когда она стала мне рассказывать, как лучше вас обмануть, испытать и проверить, ещё и духами облила, я окончательно понял, что это катастрофа. Но уже было поздно. Я уехал в наёмной карете, чтобы не оставлять запах в своей, сжёг костюм, отмывался три часа – ничего не помогло. Вам правда незнакомо это чувство? – Я никогда никого не предавала.
Он усмехнулся и промолчал. Она задумалась, опять прокручивая в голове свой разговор с пожарными, сказала:
– Тот парень, в "Коте", который просил меня посмотреть, кто его проклял… У него внутри такая штука, как была у вас, только больше раза в три. Он теребил браслет и прятал шею, я подозревала супружескую измену, но теперь мне кажется, что там что-то посложнее.
– Хм. Я проверю, хорошо, – он достал блокнот, черкнул пару слов, убрал и сказал: – Вы спать собираетесь? Завтра будет сложный день.
– Я буду спать здесь.
– Спите где хотите. Камин выключить?
– Как хотите.
Он встал, подошёл к камину и позвал:
– Вера, – она посмотрела на него, он показал на круглую бусину в рельефном узоре камина, – вот эта, она вращается. Вверх – включить, вниз – выключить.
Он выключил и включил, она отвернулась. Кто-то умный внутри говорил, что надо делать восхищённые глазки, благодарить и просить показать остальные волшебные штуки этой квартиры, но она приказала заткнуться всей толпе, которая теперь жила у неё внутри, отвернулась и уткнулась лбом в спинку дивана, мечтая уснуть без сновидений на ближайшую тысячу лет.
Рядом заскрипел пол, она поняла, что там планируется очередная глупость сегодняшнего бесконечного безумного дня, устало сказала:
– Спите на кровати.
– Я буду спать где захочу.
Кто-то из толпы внутри спародировал старый анекдот: "Хозяин, где хочет – там лежит".
Она почти уснула, когда почувствовала, как её поднимают и несут, но у неё не было сил спорить.
